Джекпот

Звонок раздался на айфон победительницы пятнадцатой «Битвы» в тот самый трагический момент, когда тоска разъедала несуществующую душу мерзким дождевым червяком, а голова взрывалась от тягостных противоречивых мыслей. — Да, — раздраженно ответила Ванг, пытаясь отыскать у себя в голове ответ на вопрос, а на кой хрен она понадобилась этому вредному (без пяти минут разведенному, ага) скептику. — Привет, Джу, — голос Сафронова на том конце провода звучал несколько озадаченно. — В общем, тут такое дело. Даже, скорее, вопрос. Я хотел бы сделать тебе подарок на Восьмое Марта. Я думал сначала сделать тебе сюрприз, но решил, что правильнее будет узнать, что нужно тебе самой, чтобы не подарить тебе какую-нибудь бесполезную хрень. — Типа твоей футболки? — само собой вырвалось из уст Ванг, тотчас, впрочем, пожалевшей о сказанном: футболка, великодушно преподнесенная ведущим на финале, на самом деле очень пришлась ей по вкусу, и иногда она даже ходила в ней по дому. — Да, — казалось, он пропустил ее язвительную реплику мимо ушей или сделал вид, что она его совсем не обидела. — Так что тебе подарить? — М, а в пределах какой суммы мне можно разгуляться? Чтобы понимать, на что примерно я могу рассчитывать: на яхту, Мерседес или колье от Тиффани? — на самом деле Джулии на фиг не сдалось ничего из вышеперечисленного, ей просто отчего-то отчаянно хотелось взбесить этого рыжего козла, который посмел так дерзновенно нарушить ее покой. — Ну, я… — судя по растерянному голосу на том конце провода, шутка удалась, и теперь Сафронов лихорадочно пытался рассчитать свой бюджет на ближайший год с учетом новой, так неожиданно появившейся в нем статьи расходов. — Не могу сказать вот так, с бухты-барахты. Ты скажи, что конкретно ты хочешь, а там уж будем решать. — И ты что, правда готов подарить мне то, что я захочу? — женщина закусила губу, наконец устав препираться со скептиком и задумавшись над заданным им, не таким уж простым вопросом, который, сказать честно, застал ее врасплох. Безусловно, у нее имелись свои потребности, которые вполне бы мог закрыть Сафронов, но только можно ли это было бы считать подарком? Праздничный презент подразумевал под собой что-то драгоценное, особенное, то, что останется на память и будет греть сердце одаряемого на протяжении долгих-долгих лет. Перебрав в голове самые разные, банальные и сумасшедшие варианты, Ванг наконец остановилась на одном — давно желаемом, весьма необычном варианте, который стоил явно меньше, чем тот самый Мерседес, при том, что такую вещицу она никогда не купила себе сама. — Тогда слушай: в Риге есть очень миленький магазинчик, в котором продаются очень редкие винтажные куклы. Там есть один очень интересный экземпляр. Фото я тебе скину, адрес магазинчика — тоже. Если ты, конечно, готов сделать мне такой подарок. — Я-то готов, — голос Сергея отображал явное замешательство, что раззадоривало едва утихшую ярость с новой отчаянной силой. — Слушай, а у этого магазина нет сайта? Чтобы заказать международной доставкой и не мотаться туда-сюда. — Нет, — холодно отрезала Ванг, всерьез задумавшись над тем, почему она еще не откусила его тупую голову. — Голову твою тебе пришлют международной доставкой. Или кое-что поинтереснее. Что будет болтаться туда-сюда в коробке.  — Понял. Постараюсь выкроить время, чтобы слетать в Ригу, — продолжал проявлять чудеса долготерпения Сергей. — Ну ладно, думаю, найдем… Скидывай мне фото и адрес, я посмотрю… «Смотри-смотри», — с досадой думала Ванг, пытаясь найти повод, по которому можно было разозлиться и накричать на ведущего, но повода, как назло, не находилось, и злость отступала, сменяясь неверием и искренней, такой непростительной радостью. А радоваться было нельзя — по крайней мере, пока. Пока он не разберется с женой. А она не разберется с ребенком, который, несмотря ни на что, продолжал жить в ее чреве. Видит Бездна, она честно собиралась идти на аборт 20 числа! И, безусловно, пошла бы, если бы не раздавшийся накануне звонок с просьбой «отдать» свою запись девушке, у которой 21 февраля наступал срок, по достижении которого наше законодательство запрещает женщинам прерывать беременность. И Джулия пошла ей навстречу — ее срок еще позволял подождать, а быть виновницей новой, нежеланной, а значит, несчастливой жизни ей вовсе не хотелось. В конце концов, она смирилась с новыми обстоятельствами и морально приготовилась идти на экзекуцию 24 февраля, но ее планы неожиданно и дерзновенно нарушил скептик — с внезапным визитом и таким же внезапным, пусть и еще несостоявшимся разводом. Далее следовало внезапное приглашение в ресторан, внезапный (но такой долгожданный) поцелуй и внезапный же, пусть пока еще не полученный подарок. И столь же внезапная, затерявшаяся на задворках сознания мысль, что, быть может, она приняла поспешное решение, и ее ребенок, если все же появится на свет, не будет страдать. В это очень хотелось верить — если не знать, что эту ослепительно-белую полосу везения очень быстро сменит беспросветно-черная, сотканная из скандалов, торжественных примирений с женой и невозможности сделать аборт за истечением срока — как у той девушки, которой она великодушно уступила свое место. Впрочем, кого она обманывает — эта невозможность наступила для нее уже сейчас. Ведь она не сможет так просто на честном глазу сказать Сафронову, что убила ребенка, над которым он так трясется! Как бы сложно не было признаваться в этом самой себе, но она отчаянно не хотела убивать его — призрачную надежду на счастливую полноценную семью, которой никогда не было у нее! Еще больше она желала такую семью и этому самому ребенку — чтобы в будущем он не проклинал маму и не задавал этот страшный, к сожалению, знакомый ей не понаслышке, вопрос: «зачем меня родили?» Но самая главная беда и злая ирония судьбы заключалась в том, что как бы она не старалась и не продумывала все возможные варианты, судьба и счастье ее будущего малыша, в любом случае, будут зависеть от двух людей. И за этого второго человека она решать не может — как и знать, что сейчас творится в его голове — и будет твориться завтра, а, тем более, через хотя бы пять лет. Но, тем не менее, повода сомневаться в его порядочности, как и в том, что он будет хорошим отцом, пока что не находилось. А значит, не находилось повода, чтобы сломя голову бежать на аборт — по крайней мере, не сейчас. Не сегодня. *** — В общем, поздравляю тебя с Восьмым Марта. Желаю быть красавицей, умницей и не улетать надолго в свою Бездну, — наконец, все метания остались позади, и Сафронов имел счастье торжественно вручить ей заветный презент, что он и сделал, едва переступив порог знакомой квартиры. Надо сказать, он долго думал над тем, стоит ли лететь в Ригу и тратиться на эту очень нужную госпоже Ванг безделушку. В конце концов, на шестьдесят тысяч, что он потратил на коллекционную куклу, он мог бы снять шикарные апартаменты в центре Москвы на месяц или приобрести ящик элитного (прости Господи) алкоголя. Но только вот что-то таящееся в самой глубине его рыжей души и, верно, зовущееся мужским благородством, не позволило ему послать в пешее эротическое путешествие капризную беременную (еще и от него) женщину. А послать бы пришлось — ведь, наверняка, она бы послала его сама, начни он гнуть пальцы веером и увещевать, что вбухивать деньги в такие подарки на какое-то Восьмое Марта слишком накладно для его отнюдь не резинового бюджета. Впрочем, сейчас, глядя на эту некогда суровую женщину, взирающую на него зачарованно, по-детски счастливым взглядом, он не жалел ни о потраченных средствах, ни о своем решении. — Сережа, спасибо! — казалось, даже не взглянув на подарок, Джулия заключила его в объятия — такие нежные и крепкие, что хотелось задержаться в них на целую вечность, ощущая нежное любимое тепло и вдыхая сногсшибательный аромат ее парфюма. — А у меня тоже есть для тебя сюрприз, — нехотя отстранившись, кокетливо произнесла она, широким пригласительным жестом открывая ему чудесный вид на маленький журнальный столик, украшенный стандартными романтическими яствами: фруктами, сырами-колбасами, вином и чем-то еще, малопонятным, но явно приготовленным госпожой Ванг специально для сего торжественного случая. «А девка-то готовилась», — пронеслась в голове шальная, вызывающая противоречивые чувства мысль. Лишь сейчас, стоя в чужой квартире перед чужой, беременной от него (аж на третьем месяце!) женщиной, предлагающей провести ему приятный вечер, Сергей вдруг понял — он попал. Глубоко, по-крупному и бесповоротно. И не будет больше шанса выбраться, отыграть назад, отступить от этой тонкой грани, которую они, впрочем, кажется, уже давно перешли. Но самым удивительным было то, что ему самому хотелось идти вперед — в эту новую совершенно не знакомую ему жизнь с этим непонятным, загадочным существом, называющим себя чудным именем «Дух Хаоса». — Наконец-то я могу нормально поесть, — радостно потер руки ведущий, вольготно устраиваясь в кресло и пытаясь ответить сам себе на целых два вопроса: что за блюдо стоит перед ним, и какие приборы ему понадобятся, чтобы употребить это в пищу. — А то Машка меня как-то особо не потчевала… — А разве это входит в обязанности почти экс-супруги? — холодные искорки, тотчас замелькавшие в глазах устроившейся на маленькой табуреточке Ванг, заставили мужчину всерьез пожалеть о своем длинном языке. — Не входит, — кусок так и не опознанного, но наверняка вкусного кушанья встал поперек горла, никак не желая продолжать свой путь. — Но по-моему, это вполне вписывается в обязанности женщины, чей муж пришел поздравить свою дочь с праздником Восьмое Марта, — мужчина откинулся в кресле, закрыв глаза и мысленно возвратившись в родную-чужую квартиру, где двумя часами назад происходила драма с участием его, Марии и любимой дочери, бьющейся в истерике и отказывающейся принимать шикарнейшую куклу, о которой так давно мечтала. Сафронов впал в настоящий ступор, когда его самая маленькая и самая любимая женщина при виде папы не бросилась к нему на шею с радостными криками, а насуплено глядя исподлобья, неожиданно начала пятиться назад. Изумленный Сергей, тем не менее, предпринял попытку подойти ближе, убедить Алинку в том, что он — любимый папа, а не страшный зверь, да только милое личико вдруг скривилось, а из красивых голубых глазок брызнули отчаянные горькие слезы. Далее последовали отчаянные громкие крики — уже Маши, обвиняющей его во всех смертных грехах и в приказном тоне умоляющей его валить вон. С горем пополам ему удалось-таки уговорить Машу оставить их наедине и все же убедить дочку в том, что он — ее папа, который любит ее и ни за что не бросит даже, если они с мамой не будут жить вместе. В итоге все закончилось привычными милыми обнимашками и признаниями в вечной любви, да только в сердце заполз мерзкий и гаденький червячок беспокойства. Нет, он знал, что кровь — не вода, и любовь к отцу нельзя «вытравить» никакими мерзкими грязными высказываниями, но понимал, что обиженные женщины — хитрые и коварные существа, способные, пожалуй, на все. И этого «всего» он очень боялся. Боялся встать перед страшным выбором, даже не между женщинами — а между детьми. Выбором, в котором априори не может быть верного решения. — Рыжик, ну не расстраивайся, — прежде, чем нежный голос развеял мрачные мысли, плотно осевшие в его голове, Сергей ощутил на своих коленях приятную тяжесть мягкого тела, тотчас обвившего руками его шею. Мужчина не мог поверить в реальность феномена, но неожиданно четко осознал, что она каким-то экстрасенсорным или просто женским чутьем прочитала — нет, прочувствовала все его мысли до последней мозговой извилинки. И это совсем не пугало, даруя столь долгожданное головокружительное умиротворение. Хотелось лишь расслабиться и прижать к себе эту невероятную женщину еще сильнее. — Все образуется, вот увидишь… — Я так устал, — пробормотал пребывающий в странной, утомленно-релаксирующей эйфории Сергей куда-то в нежную лебединую шею. Казалось, в этой женщине его сводило с ума все: головокружительный аромат духов, пьянящий похлеще любого алкоголя и яростно будоражащий границы его шального воображения; изящно выпирающие косточки ключиц, которые так хотелось обвести пальцами, проложив дорожку к заветной линии груди, едва прикрываемой тонкой тканью халатика; аппетитная упругая попка, которая так и просилась в горячие, жадные до мягкой женской плоти руки. Впрочем, ему хотелось гораздо-гораздо большего — и член, нагло упершийся в эту самую попку, бессовестно выдавал его самые откровенные намерения… И, судя по насмешливо-хищному блеску, вспыхнувшему где-то на глубине серо-зелёных глаз, Ванг тотчас разгадала (а как было не разгадать?) эти самые намерения… — Нет, дорогой, нам пока нельзя, — коротко улыбнувшись, она легко соскользнула с мужских колен, оставляя всю ту же пульсирующую, казалось, ещё более заострившуюся боль, которой, видимо, не суждено было найти выхода. — Но зато нам можно кое-что другое, — её тонкие ловкие руки неожиданно потянулись к ремню, расстегивая, снимая все лишнее и давая полное раздолье его сексуальным фантазиям, беснующимся внизу живота неудержимым безумием. Которое вырвалось на волю струёй чистого блаженства, когда Сергей ощутил прикосновение холодных тонких пальчиков, чуть сжавших головку его члена. Он не успел перевести дыхание и прочувствовать этот момент, увидев, как она опустилась на колени, а его жаждущий продолжения орган оказался в кольце пухлых, таких нежных (о боже) и проворных губ! Дыхание сбилось, а перед глазами замелькали те самые разноцветные круги, а шальные губы Ванг, захватив в свой сладкий плен головку, прокладывали чувственный, ласкающий маршрут к мошонке, чтобы затем вернуться обратно… Снова и… Снова. Убивая и возрождая, срывая крышу к чёртовой матери и давая прочувствовать все грани этого утонченного, сильнейшего удовольствия… Которое становилось все отчетливее, все нестерпимее, все острее — пока охуеннейший оргазм не накрыл с головой, заставляя в беспамятстве откинуться на спинку кресла… — Ну, детка, пожалуй, это стоило того, чтобы слетать в Ригу, — когда реальность начала понемногу возвращаться на место, блаженно выдохнул ведущий, сильнее прижимая к себе Джулию, теперь по-особенному, по-хозяйски устроившуюся у него на коленях. — Чувствую себя блядью, насосавшей на айфон, — мило и так по-домашнему усмехнулась женщина, закрываясь пальцами в его рыжей шевелюре. — Если будешь продолжать в таком же духе, он тебе гарантирован, — Сафронов нежно коснулся губами белоснежной кожи тонкой шеи. — Жаль, что я не могу оплатить тебе той же монетой. «И трахнуть нормально», — Сергей искренне надеялся, что вот эту мысль не прочтет его космическая возлюбленная. Или кто она там ему теперь? Но его надежды умерли, едва родившись. — Не расстраивайся, совсем скоро все будет можно. Думаю, даже через неделю. — Через неделю? — Да, после двенадцатой недели врачи разрешают вести половую жизнь, — мужчина положил ладонь на ещё совсем плоский животик, неожиданно осознав, что делает это, черт возьми, впервые! И ощущение новой, пусть еще никак не проявившейся жизни заставляло сердце по-прежнему трепетать — пусть даже он испытывает это ощущение уже в третий раз. — Неужели скоро четвёртый месяц? — Ну, нам мы бы сначала до третьего дожить, — её ладонь нежно коснулась его, так же нежно удерживающей будущую жизнь. — Ты же пойдешь со мной на УЗИ четырнадцатого числа? — Четырнадцатого? — ведущий нахмурился, пытаясь воскресить в своей памяти весь свой бешеный график и впихнуть в него одного вредного беременного Духа. — Я постараюсь. — Я надеюсь, — она прижалась к Сергею крепче и беспомощнее, словно бы отчаянно пытаясь убедить мужчину и его совесть в том, что отказать беременной женщине будет с его стороны настоящим свинством. Впрочем, он и не собирался.