Химе

Сражение началось несколько часов назад, но дышать уже было безумно тяжело. Учиха сегодня не скупились, опаляя всю округу своей знаменитой огненной техникой. Кругом был чёрный дым и копоть: догорали трава под ногами, ошмётки деревьев, клочья одежды и доспехов, догорала чья-то плоть. Ноги утопали в саже, крови и пепле. Небольшая группа из пяти войнов, облачённых в чёрные доспехи с темно-зелеными вставками, на которых был вырезан герб клана Ибури, вели сражение против окруживших остаток их отряда объединённых сил Сенджу и Учиха. Казалось, они ведут бой против Лернейской гидры: чем яростнее пятеро отбивались, тем больше противников окружало их. Буквально двадцать минут назад, войны маленького горного клана стали свидетелями смерти своего лидера— Сатоши Ибури пал от рук самого Мадары Учиха. И теперь глава красноглазых вышел в первые ряды, посмотреть как остатки вражеского войска пытаются оборонятся из последних сил. Практически все из пятерки были одного роста, в то время как один из них был определённо ниже своих товарищей. «Видимо ребёнок», как отметил про себя Учиха, отгоняя прочь мысли о павших братьях. Ему необязательно было активировать шаринган чтобы видеть суть, через пару минут все закончится. Мадаре всегда импонировало это качество воина— «умри, но не сдавайся». Сам Учиха, окажись в такой ситуации, также предпочёл бы смерть плену. Жить в унижении (а плен, каким гуманным он бы ни был, самое что не есть унижение) — это не жизнь. Тем более, когда дело касалось этого маленького клана из горной местности Хачо мура. «Чересчур гордые», как однажды сказал ему отец. Пару раз, он лично становился свидетелем такой картины: первый раз был очень много лет назад, когда Таджима ребёнком забрал его на поле боя, а второй около года назад. И вот, как и ожидалось, двоих сразили почти одновременно (попались в иллюзию Учиха), третий, с повязкой капитана, пропустил быстрый удар одного из бойцов Сенджу. Катана, пронзив его насквозь, задела легкое. Воин Ибури согнулся пополам и стянул с себя шлем, пытаясь выплюнуть заполнившую гортань кровь и сделать вдох. Не будь у него карих глаз, можно было его принять за одного из Хьюга, ну или за родного брата Хаширамы Сенджу. Длинные волосы цвета темного шоколада, заплетенные по бокам в две тугие косы, слегка крючковатый нос. Бледное лицо капитана окрасила свежая кровь и гримаса боли. Оставшиеся войны кинулись к горцу. — Рен!,- ребёнок, уклонившись от прямого удара катаны в голову подбежал к командиру, упав на колени, пытаясь зажать рану. Но прежде чем он упал на обгоревшую землю, оружие скользнуло по гладкой поверхности его шлема вверх, кончиком зацепившись за крючок крепления конского хвоста, освобождая голову война от защиты, высвободив наружу его тугую косу. Шлем остался болтаться на острие меча, подобно колоколу, звонящему предсмертный марш. Ибури Рен, с повязкой старшего по званию, завалился набок. Жизнь в его глазах угасала, окровавленные губы что-то неразборчиво шептали. Но Марада с лёгкостью разобрал почти что стандартные прощальные слова. Оставшиеся двое совершили фатальную ошибку— потеряли концентрацию на мгновение. Это стоило жизни второму мужчине. И тут случилось то, чего Мадара никак не ожидал. Упав на колени, мужчина посмотрел на мальчугана и отчётливо произнес: — Простите, Химе… Главу проклятого клана словно поразило молнией. Теперь, вглядываясь в маленькую фигуру, Учиха понял, перед ним не мальчишка, а женщина. Ками, на такую удачу он даже не рассчитывал! Ее карие глаза расширились от ужаса— ее рассекретили, так глупо и непростительно беспечно. Ещё бы, окружённая более пяти десятка мужчин, от которых за милю несёт тестостероном, в чьих жилах сейчас течет не кровь, а чистый адреналин, не трудно представить, куда они его направят после сражения, обнаружив под боком женщину. Гомон из их радостного улюлюканья, смешался с потоком грязных слов и угроз. Стараясь не смотреть в глаза окружающих, ее взгляд лихорадочно цеплялся за тела друзей и тлен под ногами. Решение было одно. — Химе Ибури,- голос главы проклятого клана был подобен грому среди утихающих звуков битвы и шума толпы. Он вышел вперёд, сдерживая своих хищников,— давайте без глупостей, и даю слово... Девушка рассмеялась и приподняла глаза, остановившись на гордом подбородке Мадары. — Даёшь слово? И я должна верить тебе, Учиха?! Может битву ты и выиграл, но свою честь я тебе не проиграю. Единственный оставшийся кунай в ее руке мигом оказался у собственной шеи. Она начала вести глубокую полоску по горлу, но решив напоследок посмотреть в глаза врага застыла наткнувшись на активированный шаринган. Он заставив ее остановится, и молниеносно оказался возле девушки сжимая рану на горле. Она сделала глубокий порез и довела его до середины горла. — Хаширама! Стоило брюнету произнести одно лишь имя, как рядом стоящий Изуна уже мчался в поисках Сенджу, поняв приказ брата. Пока хватка Мадары на ране усиливалась, Мэйуми молилась всем богам, чтобы жизнь покинула ее тело раньше, чем ее успеет исцелить чудесная техника Хаширамы Сенджу. Ведь то, что ожидает ее как пленницу, как наследницу и просто женщину будет подобно кругам ада. Поэтому, переступая через гордость, она прохрипела, смотря прямо в горящий шаринган. — П…Проя..ви…ми…мило..сер..дие, дай… дай…умереть… Мужчина не повёл бровью, лишь хмыкнул себе под нос, наклонился чуть ближе и прошептал ей прямо в лицо: — Милосердие– это не ко мне, девочка. Глаза медленно закрывались, и последнее, что мелькнуло на периферии зрения– большая фигура высоко длинноволосого шатена. Они-сан? *** Сознание приходило обрывками. Девушку то бросало в жар, то знобило, выворачивало все существо наизнанку, распирало и сжималось в атом. Память подкидывала образы и воспоминания обрывками. Да, перерезать себе горло отравленым кунаем и остаться в живых-не самый лучший расклад. Девушку затягивало в пучину небытия, а затем резко выбрасывало в реальность. Это чувство было ей так знакомо, она будто снова тонула, совсем как тогда в детстве. *** Flashback В начале лета глава клана Ибури отправился на остров Наги с тремя своими отпрысками: Рен— старший наследник, Айо— идущий следом за Реном по возрасту и пятилетняя Мэйуми. Правда, принцессу клана брать с собой никто не намеревался. Обнаружили ее спящей в повозке уже в порту. Непоседа тайно спряталась среди запасов еды, товаров на продажу и подарков для принимающего их клана по ту сторону моря. Сатоши тяжелым взглядом посмотрел на ребёнка, отчитал, затем улыбнулся уголком губ. Отправил беременной жене сокола, чтобы та не волновалась заметив пропажу, дочка с ним. Попросил беречь себя и ребёнка в утробе. Море Сиигару было спокойным, здесь редко бывали сильные штормы, но опытные моряки советовали не обманываться, тихие воды могут быть очень коварны. Доплыли они быстро. Семью Ибури встретили радушно, но Сатоши не любил затягивать с делами, поэтому после обеда начались переговоры с главами нескольких кланов. Дети, как и ожидалось, ускользнули при первой возможности. Семилетнему Айо никогда не пророчили ничего серьезного, мол слишком легкомысленный и игривый, но с такими навыками ораторства и даром убеждения, что любой торгаш и аферист мог бы позавидовать. Сколько бы его не колотил отец, и не пытался привить хоть какую-то дисциплину– все как с гуся вода. Вот и сегодня, он уболтал старшего брата покинуть переговоры. Младшая сестра увязалась следом, что впринципе мальчишек не порадовало. Чтобы отвлечь сестру на какое-то время, за которое они благополучно смогут скрыться от неё в неизвестном направлении, братья поспорили с малышкой. Мэй должна доплыть до небольшой скалы в 100-150 метрах от берега пока песчинки в маленьких песочных часах Рена не отсчитают положенное время. Это было смешно. Ведь с самого младенчества они купались в огромном озере, вокруг которого и построена их деревня. Они чуть ли не жили в воде, не говоря о жестких тренировках с дядей, посему переплыть такое расстояние для них считалось смехотворным. Но, буквально через пару минут им стало не до смеха. Морская вода буквально почернела, а через несколько мгновений море разбушевалось– началась самая что ни на есть буря. Химе кинулась в обратную сторону к берегу, но раз за разом ее накрывало волной. Оказавшись под водой, девочка запаниковала, легкие будто уменьшились в размере. Она чувствовала как море тянет ее к себе, утягивая подобно чёрной дыре. Камни с берега, уносимые мощными волнами, больно били по всему телу и лицу. Бороться со стихией не было возможным, а в голове мелькала мысль о столь глупой смерти, печальному лицу матери и почему-то о ещё неродившемся ребёнке. Когда очередная волна накрыла ее, и Мэй мысленно попрощалась с родными, большая и горячая ладонь обхватила ее запятые и с непомерной силой потащила вперёд. Сатоши вышел на берег с тяжело дышащим ребёнком, уложил ее на каменистый берег. Пожилой ирьенин маленького роста с завидной скоростью бросился осматривать ребёнка. Убедившись, что дочери ничего не угрожает, мужчина встал и направился к притихшим братьям. Послышался хлёсткий удар пощечины. — Ты понимаешь за что? — Да, отец,- двенадцатилетний Рен опустил голову настолько низко, насколько мог,— Они моя ответственность. Вторую пощёчину получил непривычно молчаливый Айо. Сатоши обернулся чтобы посмотреть на дочь. Девочка уже сидела, но все ещё тяжело дышала. Под левым глазом и на скуле уже стал заметен большой фиолетовый синяк. От ледяного взгляда отца внутри все сжалось. А от мысли о грядущем наказании, ее всю обдало ледяным потом, и захотелось добровольно пойти утопиться. — Своё наказание ты получишь, когда мы вернёмся домой. end of flashback *** Сознание приходило к Мэй обрывками. Иногда, когда она открывала глаза, картинка не менялась– какая-то комната во мраке. Иногда комната озарялась ярким солнечным светом, время от времени кто-то стоял или сидел возле неё: то старая женщина, то молодые девушки. Однажды она увидела Мадару. Он стоял у дальней стены. Совсем рядом. С ним, боком стоял молодой парень, кажется это был Изуна Учиха, и что-то очень напряжённо говорил. Затем она видела молодую женщину с яркими красными волосами рядом с тем самым Хаширамой Сенджу. Женщина была явно недовольна пока складывала неизвестные Ибури ручные печати. Каждый раз, после серии неизвестных печатей, женщина прикасалась к ней своей ладонью. В эти секунды Мэй в особенности мечтала о смерти. Ее будто одновременно ударяло молнией и сжигало пламя этих проклятых Учиха. Ей хотелось закричать, но наружу вырывался лишь глухой болезненный стон или хрип. Боги сжалились над ней, лишив ее чувств на какое-то время. Следующее, что она помнила, это старушку в сопровождении нескольких молодых девушек. Тишину нарушали лишь тихие и короткие команды пожилой женщины и шелест тканей их платьев и футона.  Сначала женщины осмотрели рану на горле. Казалось их пальцы грубо врезаются под кожу, ковыряют и терзают рану изнутри, пытаясь добраться до самой ее души и вырвать через порез. Затем женщины пощупали лицо и проверили наличие жара. Следом ладони подкатали рукава льняной сорочки до плеч. Мэйуми продолжала тихо наблюдать из полуоткрытых век не имея и грамма силы, чтобы оттолкнуть, или хотя бы осыпать проклятиями и без того проклятый клан.   Все стало намного хуже когда подол длинной рубашки стали задирать к животу, а затем и выше. Когда скатанная ткань чуть ли не закрыла лицо, девушка попыталась сопротивляться, но все ее попытки были тщетны, она лишь слабо дергала ногами и, фактически, была беззащитна словно малое дитя. Старуха осмотрела все тело, затем заспорядилась согнуть ноги в коленях и развести их. Девушки покорно исполнили команду, стараясь не смотреть в глаза пленнице, будто это она обладала шаринганом, а не они. Пока Мэй пыталась найти хоть каплю сил в своем теле, чтобы оттолкнуть, старые и слегка скрюченные пальцы проникли в ее лоно. Куноичи жалобно промычала, ужасаясь своего будущего и своей слабости, пытаясь выровнять дыхание и успокоить себя.  Что-то пробормотав, женщина поднялась с колен при помощи одной из девушек и направилась к выходу. Пока девушки обтирали тело пленницы, очищая его от пота и прикладывали какие-то компрессы, сознание снова покинуло Мэйуми.  Она еле разлепила глаза. Взгляд все никак не мог сфокусироваться. Но больше чем видеть, хотелось пить. Заговорить конечно же не получалось. Из открытых потрескивающих губ вырвался ужасный скрежет. Легкие пронзило знакомым ужасным приступом боли и жара. Сквозь лающий сухой кашель, Мэй слышала два женских голоса и быстрый топот. Скрип деревянных полов, заглушал татами, но через несколько мгновений девушка отличила тяжелую мужскую поступь.  *Один мужчина и две женщины* Двигаться было крайне проблематично, все таки яд был сильнодействующим. Пошевелить руками, ногами и головой было практически невозможно- конечности отказывались слушаться. Кожу на месте раны стягивало и щипало, затем обжигало. Но краем глаза химе Ибури увидела фусума, за которыми уже вырисовывались тени. Секундой позже в комнату вошли хорошо знакомый Учиха Изуна в сопровождении двоих женщин.  Он наблюдал за тем, как женщины дают воды и жидкую кашу пленнице, меняют компресс и повязку на шее. Так продолжалось почти неделю. Силы постепенно возвращались, а мозг лихорадочно пытался найти выход из сложившейся ситуации. Через неделю ей помогли поменять положение с лежачего на полусидящее. Тусклый свет от уличных подвесных лампад проходил сквозь плотную бумагу сёдзи. От сильного ветра огонь метался, иногда затухал. Тени скользили по всей комнате. Когда очередной порыв ветра раскачал металическую подвеску, Мэйуми дёрнулась. У дальнем углу восседала устрашающая тень, и девушка была готова поклясться, что за ней пришёл шинигами. Тень усмехнулась, чувствуя животный страх своей жертвы. Его любимый запах.  В темноте вспыхнул шаринган.  Мадара Учиха.  На самом деле он и был олицетворением Бога смерти.  Но все же, Мэй предпочла бы шинигами.