Химе

Сердце Наоки готово было вырваться из груди. Чувства, настолько разные, смешивались в безумный круговорот. Но более других, она ощущала страх. Страх, как и Мадара той ночью, сжимал ей горло. В том, что она беременна сомнений нет, -все медики клана это подтвердили, даже недовольно надувшая губы Чоу. Почему эта старуха так ее не любит? Ведь и сама Чоу была любовницей бывшего главы клана. Она как никто другой должна была понимать чувства молодой женщины. Как-нибудь, Наоки обязательно это спросит напрямую. Но не сейчас. Сейчас у неё есть заботы и поважнее. Основной её страх был потерять ребенка: как волей богов, там и с помощью чужих усилий. Именно сейчас Учиха осознавала, что окружена врагами. Помимо очевидного недоброжелателя в лице Мэйуми, которая будучи официальной женой еще не родила и не зачала ни одного наследника, были ещё и Старейшины, а когда она задумывалась о врагах вне клана, голова и вовсе шла кругом. Сколько опасностей поджидает такую, ещё совсем маленькую частичку в ее чреве? Наоки опустила ладонь на свой живот, сдерживая улыбку, боясь неверным дыханьем разрушить всю хрупкость зарождающейся жизни. В душе теплилась надежда на то, что жизнь её наконец-то налаживается: новое положение в доме и клане, может быть, даже в жизни Мадары, долгожданная беременность. Но более всего, Наоки радовало то, что наконец-то, её непрерывному холодному одиночеству придет конец, ведь в этом жестоком и пустом мире наконец-то появится самый родной для неё человек. *** Когда Бару едва слышно шепнул новость о беременности Наоки, Мэйуми будто ударили под дых. Эта новость сама по себе была бы не самой приятной при любых обстоятельствах, но сейчас, она несла для Ибури, буквально катастрофические последствия. Она уже передала всю власть в Хачо-мура в руки Учиха. Понятное дело, убить он её не убьёт, а вот сослать куда подальше и лишить всех рычагов влияния и давления, к которым она кое-как могла бы протянуть руки, вполне себе мог, ведь чистокровный наследник уже на подходе. Чоу, хоть и торопила её с зачатием, отпаивала всякими снадобьями способствующими зачатию, но и успокаивала тем, что Наоки бесплодна. Что ж, как оказалось чрево её все-таки способно зачать. Ко всему этому может и прибавиться ещё одна проблема- муж теперь не будет торопиться со снятием печати. Мадара лишь сказал, что печать может оказаться причиной бездетности, но Мэй чувствовала как ослабел её организм, и вполне вероятно, состояние будет только ухудшаться. А с шатким здоровьем, ему не придется прикладывать руку к смерти жены, она наступит от его бездействия. Мадара на новость никак не отреагировал, Мэйуми прекрасно понимала, что это маска, которую нельзя было снимать покуда он находится в кругу посторонних людей. За тяжелыми думами, она не заметила как оказалось у дома. Вся прислуга уважительно кланялась ей, опуская глаза. Но одолевающие её мысли, словно демоны, шептали что они смотрят на неё по другому: издеваясь, ожидая какой-то реакции. Лишь напомнив себе, что она главная женщина кланов Ибури и Учиха, придало ей сил гордо вздёрнув подбородок, уверенно пройти в свои покои. Как и ожидалось, Чоу ждала ее в комнате, за чайным столиком. Она выглядела мрачно, отчего морщины на ее лице стали более глубокими. Тем не менее, медик внимательно всматривалась в фигуру и лицо стоящей перед ней девушки. — Надеюсь, Госпожа простит мне, дерзость, — она намекнула на то, что так и не поднялась и не встретила ее положенным поклоном, — старость делает свое дело. Мэй нервно цыкнула, с требованием прекратить ненужные никому из них оправдания. — В этом не необходимости. Чоу не нужны были подробности ни о походе, ни о том, что же произошло в Хачо-мура, всё и так было понятно: власть перехватили, олицетворяющего предательство наказали. Понятно, что Мэйуми было невероятно тяжело как и возвращаться в родную деревню, так и покидать её. Конечно, старой женщине было интересно, смогла ли подопечная найти там хоть кого-то из родных, но спрашивать об этом- лишь теребить свежие раны, захочет- расскажет сама, или Чоу подведет её к этому разговору лично, но позже. Сейчас, у них были более важные вопросы. Мэйуми тяжело выдохнула, проследовала к низкому столу и без всякой грации опустилась на мягкий дзабутон. *** В течение всей своей истории, Учиха старались держаться вместе, как клан, как семья. Этому было очень простое объяснение- сила глаз привлекала слишком много внимания, а излишнее внимание всегда вело к домыслам и сплетням. Последнее, в свою очередь привело к тому, что за красноглазыми началась охота. Одни свято верили, что испив кровь наследников полубогов будут обладать той же силой. Но, среди них были и более сообразительные, кто хотел попробовать непосредственно пересадить себе необычные глаза. После нескольких подобных событий, а именно жестоких убийств соклановцев, Второй Совет старейшин решил запретить любому Учиха переселятся не только за пределы страны Огня, но и соседние деревни. Бару знал где искать Мадару. Для этого ему не нужно было сканировать территорию деревни. Всё свободное время за последние полгода сын Таджимы проводил в недавно основанном храме Нака. Там, в главном зале, под седьмым татами находится секретная комната, куда можно было попасть только будучи частью клана. Здесь находилась Каменная Скрижаль, на которой были написаны секреты клана. Прочитать тайные послание мог лишь обладатель Шарингана. Что так скрупулезно изучал Мадара первый советник не знал, да и не спрашивал. В целом, Бару считал дурным тоном беспокоить человека за изучением чего-то. Отчего-то, ему этот процесс казался сакральным и хрупким, как молитва. Пару раз ему приходилось нарушать работу Учиха-сама, как и в этот раз. Но Советник знал и понимал, если бы главу клана беспокоило нарушение личных границ, он либо сказал об этом прямо, либо встретил нарушителя вне тайной комнаты, так как почувствовал приближающуюся чакру. Он застал Мадару сидячим возле камня, с исписанным наполовину свитком. Активированный шаринган скользил по строчкам высеченных иероглифов, расшифровывая и запоминая древние письмена. Правой рукой, он гипнотизирующе вертел кистью с почти высохшими чернилами. Для кого-то могло бы показаться до смешного глупым оставлять какие-либо заметки при наличии столь невероятного генома, который помогал с легкостью запоминать и воспроизводить любую деталь, но помимо очевидной любви к каллиграфии, Мадара хотел дополнить и обогатить знания своего клана, для чего, собственно, ему необходимы были заметки. Не говоря ни слова, мужчина поднялся с каменного пола, отряхивая одежду от слоя песка и пыли. Свернув свиток, он обернулся к своему соратнику, кивком головы отдавая приказ говорить. — Старейшины крайне недовольны Вашим решением о дальнейшей судьбе Ясуко-сана. Мадара зло усмехнулся. — Пусть скажут спасибо, что я не лишил его головы. От этой судьбы его спасла лишь наша общая кровь, не более. В день возвращения, глава клана провел закрытое заседание совета, где, благодаря собранным Бару уликам, в виде записанных признаний нескольких Старейшин и лекарей, он обвинил и лишил Ясуко Учиха должности, семидесяти процентов состояния и приговорил к десятилетнему домашнему аресту. Помимо всего перечисленного, ему запрещалось общаться с кем-либо помимо узкого круга семьи, вести переписки даже внутри клана. Мадара вполне четко обрисовал перспективы Старейшины в случае малейшего нарушения. С огромным сожалением сын Таджимы понимал, убить старейшину собственного клана он не может, этот поступок лишит его власти за долю секунды, поэтому пришлось выбрать наименьшую меру наказания. Хотя, лишение нажитого состояния- это уже большой удар для стариков из Совета, поэтому, на закате своей жизни, никто из них не рискнет выступить против. Нашлись и те, кто выступил в защиту Ясуко, но Мадара апеллировал фактами и домыслами, которые лишили старейшин возможности защищать одного из них. -Ясуко-сан вмешался в выбор и распределение женщин, тем самым, намеренно подложил мне, в буквальном смысле, свинью. Лишь волей богов, произошло чудо. А теперь, скажите мне сами: человек, намеренно лишающий меня, одного из Учиха, Вашего лидера, возможности иметь чистокровное, здоровое и сильное потомство, — не предатель ли? Заметно остывший пыл Старейшин и советников говорил сам за себя. Продолжить защищать Ясуко после сказанных Мадарой слов, означало не меньшее предательство и, не дай Ками-сама, сговор. А сговор, в новооснованной деревне, с заметно ослабевшим влиянием Учиха тут, грозился еще большей катастрофой- гражданской, внутриклановой войной. Все разошлись, но это безмолвное несогласие так и повисло не только в стенах здания Совета, но и в ночном воздухе Конохи. — Скажи, Бару, веришь ли ты, что мир, созданный нами долговечен? Обескураженный внезапным вопросом, Советник сложил губы трубочкой, отводя их в сторону, кусая внутреннюю часть левой щеки. -Нет, Господин. К чему юлить? Сам Мадара это прекрасно видел и понимал. Оттого он и предпринял удачную попытку перехвата власти в Хачо-мура. Коноха, несмотря на вложения обоих кланов Сенджу и Учиха, выбрала для себя вполне удобного правителя. Но, выбор привел не только к удачному манипулированию Хаширамой, но а так же, к вытеснению Учиха. Медленно, но верно, Мадара и некоторые его соратники наблюдали с какой скоростью растет число косых взглядов на любого представителя клана. Он надоумил Хашираму создать особый отдел, называющийся АНБУ, который, словно тени, следил бы не только за безопасностью самого Хокаге, но и за безопасностью каждого жителя. Тобирама, к большому удивлению, сразу поддержал эту мысль, отчего старший Сенджу быстро и легко согласился. Мадара, конечно же, основной охраняемой группой сделал представителей собственного клана, в особенности детей. И теперь, когда Наоки наверняка ждала ребенка, его ребенка, чувство невероятной хрупкости их положения заставляла его кровь то бурлить, то леденеть. Он не мог подвернуть своего ребенка опасности. По крайней мере, пока тот не достигнет возраста, когда сможет защищать себя. Задумчивая фигура главы Учиха напряглась в плечах, пока шла по широкому коридору храма. Выйдя за его пределы, Мадара поднял голову к ночному небу. Там, среди бесчисленного количества звезд, возвышалась она, царица ночи- Луна. — Скажи мне, Бару, что бы ты предпочел: войну, где погибнет твой сын и сын твоего врага, или безмятежный, спасательный сон, где все бы жили в идеальном мире, где нет воин и межклановой войны? Мир, где ни свои, ни чужие, не могли бы навредить ни тебе, ни твоей семье, м? Бару нахмурился. — Я не совсем понимаю о чем Вы, Господин, но… Я пожалуй бы выбрал первое. Он обернулся так резко, что почти задел лицо своего Советника тяжелой, густой копной своих волос. Его возмущенно-непонимающий взгляд заставил Бару усмехнуться. — То, о чем Вы говорите, Мадара-сама, это иллюзия, сон, но не жизнь. Я предпочту… — Видеть их страдания? .-зашипел он, — счастлива ли твоя жена, похоронив двух новорожденных детей? Счастлив ли ты, Бару, потерявший всех, видя страдания сестры, жены и единственного искалеченного ребенка? Бару бы предпочел быть избитым им, чем слышать жестокие слова, пробуждающие чудовищные образы из воспоминаний. Вот Мико держит в руках сверток. Маленький, белый. Почти идеально белый, если не следы её испачканных в крови и послеродовых выделениях пальцев. Малыш умер при родах, а она чуть ли не с боем выхватила из рук повитух, обернутое в саван тельце. Они его похоронят, но сначала она проститься со своим ребенком. Она споёт малышу первую и последнюю колыбельную, прежде чем молча передать сына в руки прислуге. Бару к нему не притронулся тогда. Отчего-то ему казалось, что до тех пор пока он не возьмет его в руки и не посмотрит в бледное лицо, его обойдет стороной та всепоглощающая боль и скорбь. Они решили не сжигать тело, и когда в уже вырытую яму, один из подчиненных собирался опустить белый кокон, Бару сорвался с места. Дальше не нужно было говорить, все поняли всё без слов. Советник прижимал к себе сына, кому еще не успел дать имя. Его трясло от горестных слёз. С того момента и до сих пор он не разу не пожалел о том, что все-таки ощутил небольшой вес своего чада на своих руках. Второго ребенка он похоронит сам, без свидетелей. Третий- Рё, родился раньше срока. Чоу тогда взялась за малыша вплотную и выходила. Он был крепким ребёнком, рос и занимался наряду со сверстниками. Все было хорошо, до момента, когда Рё, которого забрали в поход в «ознакомительных» целях, проигнорировал прямой приказ, пробрался в гущу сражения, где и получил серьезную травму, лишившей его возможности полноценно двигаться. С тех пор, каждый день Бару видел это- страдание в глазах жены и сына. Рё никогда не жаловался. Он, с присущей Учиха гордостью и несломленным духом восседал, окруженный подушками, словно сам император. Мико, и так травмированная прошлыми событиями, наконец-то ожившая с рождением Рё, снова оказалась в пучинах собственного горя. Сын больше ходить не сможет, не сможет дать потомство, не сможет возглавить дом Бару. Поэтому, однажды она предложила мужу выход- жениться снова, или завести любовницу. Он тогда был в полном недоумении, затем разгневался. Всегда спокойный Бару, едва ли не разнес гостиную комнату. Она повторила ему своё предложение снова, через пару лет, когда старейшины объявили о проблеме потомства. Тогда Бару был менее агрессивен и решителен в своем мнении. И когда ему пришло письмо с описанием и личностью женщины, к которой он может наведываться, Первый Советник тянул две недели, прежде чем отдаться в руки желаниям и амбициям. Месяц назад у него родилась дочь. И с появлением новой жизни, жизнь его семьи начала негласно угасать ещё с большей скоростью. Мужчина чувствовал, что вскоре произойдет что-то: скандал или какая-то трагедия. Это волнительное чувство поселилось в его душе довольно давно, но в последнее время, всё чаще замечая скользящую тень женского силуэта, нервная дрожь охватывала его нутро. Он любил Мико, как ни одну женщину в своей жизни. Он не испытывал к Аи, женщине, подарившем ему дочь, ничего кроме благодарности и надежды на еще одного ребенка. Но на чаше весов, где с одной стороны были его стремления и желания, а на другой- переживания его жены, как казалось Бару, совершенно беспочвенные, побеждало, конечно же первое. Мико отдалялась, почти не говорила с ним, и скрывалась то в саду, то в одной из комнат. Чаще всего, она проводила время с сыном или золовкой, зная, что при них муж не поднимет ни одну из повисших в воздухе тем. А сестра… Она была еще более молчаливой и замкнутой. Девочкой она пострадала от набега Сенджу. Он тогда опоздал со спасением сестры и её чести, но не опоздал с местью, прежде чем мир был заключен. Обычная, издевательская усмешка лидера выдернула Бару из недр собственных воспоминаний и мыслей. Весь вид Мадары, покровительственно усмехающийся, будто снисходительно смотрящий на глупого ребенка говорил о том, что он чувствует себя победителем и в этом вопросе. Первый советник тяжело выдохнул поворачивая голову в бок, выискивая хоть что-то, на что можно перенаправить всё свое внимание, заглушая злость. Мадара видел, как напряглась его челюсть и вся фигура мужчины. Ему было и любопытно и садистически-приятно видеть, как верный соратник понимает и осознает сказанное им. Как под гнетом собственных мыслей его мнение теперь не такое категоричное. Эту скрижаль он начал изучать очень давно. Перевод давался сложно, но тем не менее, работа по расшифровке шла плавно, в нужном ему темпе. Эта, кстати, была и первая вещь, которую Учиха забрал с собой в ново основанную деревню. Отчего-то, она казалась Мадаре очень важной, намного важнее, чем все свитки клана. Облако скрыло за собой большую часть полной луны, лишив всю территорию храма холодного серебренного света. — Иди домой, Бару. Остальное обсудим завтра. Не дожидаясь ответа, лидер клана исчез в ночной тишине. *** Если честно, Мэйуми теперь не знала что её ждет. Хоть Чоу и говорила ей, что беременность Наоки мало что меняет, но все понимали- это лишь часть правды. Теперь Мэй понимала, что нужно будет менять тактику, и реализация её планов может занять ещё больше времени. Но, утро началось с приятной новости- Мадара приказал сопроводить госпожу Учиха в главный дом Сенджу. Для Мэйуми это была маленькая, но всё-таки победа. Мысль о скором избавлении от одной из печатей впервые за долгое время придала ей сил и некое воодушевление. Лишь встретившая ее в специально отведенной гостевой комнате Мито Узумаки, спустила девушку с небес на землю. Они практически не разговаривали. Говорила лишь старая женщина, которая, как и остальные трое присутствующих оказалась лекарем. Приглашающим жестом, старушка указала на футон, и пока Ибури устраивалась на мягкой перине, вкратце рассказала о процессе. Сначала, они проведут осмотр, затем госпожа Узумаки снимет печать, медики снова удостоверятся в полном функционировании организма, и только после этого, Учиха-сама может вернуться в свой дом. Мэйуми внимательно слушала и следила за притихшей, но гордо стоящей Мито. Она не выдавала ничем ни толики каких-либо эмоций. Какая-та часть Ибури хотела понять красноволосую наследницу страны Водоворотов, возможно, узнать её поближе, но внутренний голос, сродни шипенью, отмахивался от этого- нельзя поддаваться сантиментам. Зеленовато-изумрудное свечение окрасило ладони врачевателей. Мэйуми чувствовала как приятное покалывание чужой чакры касается её тела и проникает внутрь, словно выпитый разом крепкий алкоголь. Эта энергия обволакивала её органы и тело в течение нескольких минут. Лекари что-то бормотали, шепотом обмениваясь мнением и наблюдениями. — Что-ж… Госпожа, — старуха обратилась к Узумаки, — Вы можете приступать. Сделав несколько коротких шагов, Мито опустилась на колени рядом с лежачей Мэйуми. Они встретились взглядами, в которых мелькнуло что-то секундное и еле уловимое. Узумаки раскрыла небольшой свиток перед собой, расположив его между своими коленями и рукой Ибури, и начала складывать одну печать за другой. Мэйуми даже восхитило то, с какой острой точностью, скоростью и выточенным движениями она делала это. Оттого, горная принцесса и не заметила, на какой из последовательной печати, пальцы Мито, грубо ткнули ее в область живота. Девушка почувствовала внутреннюю, нарастающую волну какой-то энергии, которая своим волнительным набирающий силу потоком накрыла каждую частицу её существа. Кожу жгло от стирающегося рисунка печати. Хотя самой химе казалось, что вместе с кожей горит всё её тело. За завесой адской боли от сломанной печати, смешанной с болью во всех каналах тенкецу, Мэйуми и не почувствовала самого главного- потока высвободившейся чакры. И возможно, на грани ускользающего сознания, она бы прочувствовала толику этого чудесного момента, если бы не возмущенный, резкий голос одной из лекарей. -Что Вы делаете?! Ибури перевела взгляд на девушку рядом. Мито, с той же скоростью складывала новую серию печатей. Лицо её всё еще не выдавало эмоций, за исключением воинственной решительности во взгляде. Прежде чем Мэйуми почувствует новое прикосновение к своему телу, сознание её покинет. Обычно, сознание приходило медленно, словно организм просыпался поэтапно, но в этот раз всё произошло слишком резко. Возможно, причиной тому было специфическое вмешательство в организм девушки. Либо, это были громкие голоса по ту сторону тонкой перегородки сёдзи. Ибури прислушалась. Голова кружилась, оттого было невероятно сложно сконцентрироваться и выудить среди гомона знакомые голоса. - Пришла в себя? Мито стояла позади Мэйуми, недалеко от изголовья резной деревянной кушетки, привезенной с одного из островов по ту сторону океана. Узумаки нервно стрельнула глазами в строну сёдзи. Голоса становились всё громче, поэтому отбросив все формальности, она снова вернула своё внимание девушке. — Твоя чакра функционирует нормально. Через пару дней можешь начать пользоваться ей, постепенно, разумеется. Но сейчас не об этом, — она медленно, с нескрываемой нервозностью подошла к фусума, ведущими в сторону внутреннего двора, — я поставила еще одну печать. И прежде чем разъяренная Ибури успела что-либо сказать, Мито приоткрыла перегородку, впуская свежий воздух, несущий в себе нотки бодрящего запаха сада. — Она даст тебе возможность самой решать когда Учиха сможет залезть в твою голову Мэйуми не успела осознать сказанное, а Узумаки переступила порог, и прежде чем затворить за собой искусно исписанную передвижную дверь, добавила: — Воспринимай это как угодно: извинением, перемирием, подхалимством, -мне все равно. Я это сделала для себя, чтобы моя совесть была чиста. Горная принцесса всё ещё смотрела на место, где только что стояла жена Хаширамы Сенджу и испытывала некое неизвестное чувство, лишь ощущая неприятную горечь, комом застрявшей в горле. Сёдзи отварились молниеносно, с довольно слышимым треском. На пороге стоял Мадара. Весь его вид говорил о рвущемся наружу гневе. Каждый мускул его лица был напряжен так, словно мужчина находился на пороге очередного сражения. Мадара обладал даром негласно прожигать взглядом не хуже огненной техники катона. Его взгляд скользил по каждому миллиметру комнаты в надежде найти эту рыжую бестию. Она неимоверно раздражала его не столь своим существованием, сколько тем, чтобы была визуальным напоминанием того, что Хаширама обошел его и в этом. Несмотря на то, что у Сенджу и Узумаки отношения наладились не так давно, Хаширама, будь проклята его харизма или на что они все там ведутся, пользовался большим уважением. Поэтому, когда зашла речь о закреплении мира путем брака, клан страны Водоворотов выбрал Сенджу, хотя, негласно и неофициально они имели обе кандидатуры основателей. Прежде чем Мадара успел составить официальное послание с предложением, Хаширама его опередил тем, что пьянствовал в компании Ашуры Узумаки. В пыльном шатре, укрытые пеленой табака и алкоголя, они скрепили соглашение пожав друг другу руки. Учиха видеть не видел Мито Узумаки, но это была очень перспективная женитьба- тайны клана, их печати, могли поспособствовать ещё более высокому скачку влияния Учиха. Мало того, что Сенджу опередил его, так он ещё и не пользовался тем, что было доступно ему по праву. Когда же первая волна его ярости утихла, обладатель шарингана увидел картину более целостную. То, как косо смотрели на Узумаки многие представители других кланов, как феодалы перешептываются и с опаской косятся на них. Да, на Учиха смотрят почти так же, но по ряду причин, всё же опасаются проявлять свою неблагосклонность так яро. В случае Узумаки, остается лишь вопросом времени, когда их история либо окончится трагедией, либо под властью захватчиков, которых называют теперь политиками. Недавно до него дошел слух о том, как за морем нарастает движение, настроенное предельно враждебно по отношению к Водоворотцам, и Мадара прекрасно понимал, что ранее сформированное недовольство, с новой, недвусмысленной подачи Ибури и их соратников- Кисато, набирает ускоренные обороты. Сейчас, стоя в доме Хаширамы, и смотря на свою жену, Мадара испытывал то же яростное чувство, требующее крови. Он был на собрании с главнокомандующими их войском, вел переучет утвари и скакунов, когда один из охранников, приставленных к Мэйуми появился у порога. Молодой человек сообщил, что Госпожа Узумаки сняла печать, но вместе с этим нанесла дополнительную. Лекари негодуют, а женщина наотрез отказывается говорить о произошедшем. Так как Госпожа Учиха всё ещё не пришла в себя, трудно утверждать что эта была за печать и как повлияла на девушку. Зубы Мадары скрипели от силы, с которой он сжимал их. Еще один козырь в рукаве Старейшин. Ворвавшись в дом Хокаге, он хотя бы убедился, что Мэйуми жива. Он чувствовал чакру Мито где-то там в саду, но понимал- сделать он ничего не может. Любой его импульсивный шаг приведёт к последствиям, от которых пострадает клан, поэтому, нужно было дождаться Хашираму, чтобы выплеснуть всю злость на него. Втиснувшись между его массивной фигурой и сёдзи, одна из лекарей Учиха поклонилась, сообщив, что госпожа полностью здорова, чакра функционирует нормально и прежде чем её использовать необходимо пристально следить за девушкой еще несколько дней. Пока она, словно заведенная, пролепетала всю информацию, Мадара почувствовал чакру заклятого друга у самого дома, и прежде чем тот явится с веселым, непринуждённым видом, Учиха дал приказ отвести Мэйуми домой и исчез. Глава клана налетел на Хашираму так стремительно, что даже затаившиеся АНБУ не успели среагировать. Хокаге, принял удар друга с полным смирением. Казалось, и он понимал, что за такую самодеятельность жены кто-то должен ответить. *** С приходом темноты к некоторым детям приходили устрашающие образы из сказок и преданий, какими взрослые пугали их за плохое поведение. Для Мэйуми, Мадара был кошмаром, преследующим ее и днем и ночью, и во сне и на яву. Ночь придавала ему ещё больше устрашающих черт. Казалось, что он, как и ёкай, меняет свой облик. И если Мэйуми поначалу пугалась и дергалась при каждом его ночном появлении, то теперь реагировала более сдержанно и спокойно. Ведь привыкаешь ко всему, не только к хорошему. Это было так странно и неправильно- привыкнуть, ждать и чувствовать его приближение. И даже сейчас, когда он появился в комнате, бесшумно проскользнув сквозь приглашающе приоткрытые сёдзи, Мэйуми, почувствовала едва различимые нотки его запаха и давящую, доминирующую ауру. В этот момент, она отчего-то сравнила его поведение и появление с образом любовника, тайно прокравшимся в покои замужней женщины. Ибури подавила нервный смешок. Трудно представить грозного Учиха в роли тайного любовника, принадлежавшего какой-либо женщине. Нет, он не принадлежит никому. И если бы у него была замужняя любовница, Учиха бы не стеснялся ни её мужа, ни кого бы там ни было. Размышления тут же вырисовали фигуру уже имеющейся, теневой жены, Наоки, гладящей пока не округлившийся живот. Её образ вызывал в Мэйуми раздражение столь ярое, что лицо принцессы исказилось в брезгливой гримасе. Он был с ней до прихода в ее покои? Мэйуми брезгливо дернула плечом. Она его не любит, но факт того, что он пришел к ней после другой, или пойдет после, шел в разрез с её не менее эгоистичными порывами. Он был с Мэйуми, владел ей как женщиной, но ей отчаянно хотелось подчинить его себе, обладать тем, чего казалось в его натуре и нет вовсе. Может её стремления и собственническое желание продиктовано обычной местью, и чаще всего, казалось ей нереальным, но Мэйуми хотела этого больше чем пролить его кровь. А Наоки, одним своим существованием, казалось, отдаляла Ибури от цели. От Мадары, не укрылось ни малейшее изменение в поведении жены. Он не видел её лица, так как она всё еще стояла спиной, но читал телодвижения и расшифровывал их по своему. Тем не менее, он предпочел обсудить другую тему. — Что это была за печать? — Может спросишь у Узумаки-сан?,- она еле сдержала злорадствующую гримасу — Я спрашиваю у тебя — А что если я не знаю?,-зачем ей говорить хоть что-то, или облегчать процесс? — Думаю, ты прекрасно знаешь — А что если не хочу говорить?- это была опасная дорожка, на которой можно поскользнуться — Не советую испытывать моё терпение — Ха! И что ты сделаешь?- она резко обернулась, встречаясь с его недовольным взглядом,- Убьёшь меня? или отдашь своим воинам? От резкого поворота, полы её ночного кимоно приглающе раскрылись,- чего не заметила она, но подметил он На его вопросительно приподнятую бровь, Мэйуми рассмеялась. — Забыл собственные угрозы? Ты не только основатель Конохи и глава клана, Учиха-сама, но теперь и правитель Хачо-мура. Теперь тебе не нужна химе Ибури. Ведь помимо власти, теперь у тебя и чистокровный бастард на подходе. Мои поздравления, кстати. Она хотела было отвернуться и добавить ещё что-то язвительное, но не успела. Сильная ладонь, размером с её голову, оказалась на её горле так резко, что Мэй пропустила момент хотя бы какого-то намека на движение с его стороны. — Закрой свой рот Он бы сломал ей шею. Боги свидетели, как ему хотелось это сделать. Но помимо очевидных причин, Мадара отметил про себя, что на самом деле, ему не нужна её смерть, или ссылка в отдаленный дом на самой окраине квартала. Убей он её хоть в это мгновение– никто ему ничего не скажет, он пресечет недовольство в одно мгновение. Но ни у одной Мэйуми было желание обладать и подчинять. Тут она вступала в схватку с более опытным искусителем. Для такого мужчины как он не стоило особых усилий для покорения женщин. У него было всё: внешность, власть и состояние, — трио, перед которым не устоит никто. И даже исключая первое, Мадара знал, он получит любую. Но Ибури казалась ему непокорной, отчаянно сопротивляющейся рыбе, застрявшей в его сетях. Она принадлежит ему, и он заставит её быть его всецело, без оговорок. Он хотел от неё той же покорности, что видел в Ноаки, которая была ему не нужна до последней новости. В ночь, когда она призналась Мадаре в своем бесплодии, обладатель шарингана нанес визит старейшине Ясуко и Бару. Последнему он отдал приказ не только выявить недоброжелателей и подготовиться к суду, но распорядился избавиться от Наоки. Женщина не способная дать потомства, и не обладающая хоть чем-то выдающимся, не нужна ни ему, ни клану. И только благодаря тому, что Советник, в силу своих убеждений, тянул с исполнением приказа, Наоки осталась жива. Для Мадары, сейчас, она имеет посредственную значимость, так как вся ее ценность заключалась в ребенке, зарождающемся в ее утробе. Мэйуми для Мадары- это в первую очередь статус и инструмент для достижения целей. Его веселит этот непокорный взгляд, он ему нравится. То, как она сопротивляется ему, дерзит, как ищет любую ошибку чтобы исправить. Как горят её глаза, полные злорадства, во время их обсуждений возобновления сотрудничества с другими кланами. Она была мстительной, злопамятной, не боящейся испачкать свои руки в крови. Она была такой же как и он, с небольшой разницей- Ибури не принимала свою истинную натуру, лелея иллюзию своей невинности и доброты. Это была ещё одна причина по которой Мадара хотел её- показать ей истину: она не лучше него. — Раз тебя так тяготит эта мысль, — свободной рукой он приподнял полы женского кимоно, — то постарайся подарить мне законного наследника. Продолжая сжимать её горло, он заставил Мэйуми сделать несколько шагов назад, пока ее голова не ощутила твердую деревянную поверхность шкафа. не теряя более не секунды, Мадара вновь поднял полы её одежды, но уже более торопливо и не сдержанно. Выпустив шею девушки из стальной хватки, он помог себе, расслабив плотный узел оби своих ханака, а затем, ухватившись за девичьи ягодицы, приподнял Мэйуми. Она рефлекторно обхватила ногами его торс и тяжело и резко выдохнула почувствовать вторжение в своё тело. Мадара полностью отдавался своим инстинктам. Больше чем женское тело его возбуждали собственные мысли: он глава клана, глава пусть не Конохи, но другой деревни, будущий отец, будущий повелитель, правитель. И если они не захотят принять его мир добровольно, он заставит их. *** Момоэ затягивала оби как-то небрежно и торопливо. И возможно, Мэйуми не заостряла на этом внимание, если бы девушка не косилась в строну выхода. — В чем дело? Молодая прислуга виновато подняла и свела брови, промямлив извинения и снова подняла одну из упавших лент. Рядом стоящие слуги тихо посмеялись. — Она торопится к гадалке, Госпожа, — рассмеялась одна Мэй непонимающе посмотрела на девушек и на притихшую Чоу в дальнем углу. Старушка демонстративно фыркнула. — Тебе нечего там делать, Момоэ-чан Девушка мигом надула тонкие губки, забывая, что она не только рядом со своей Госпожой, но и занята делом. — Отчего же, Чоу-сан? Вон, почти все женщины клана там! Говорят, — заговорчески тихо пролепетала она, — будто вчера сама Узумаки-сама была у неё. Девушки, недавно насмехающиеся над наивностью младшей подруги, теперь внимательно вслушивались в слова девочки. — Не знаю что старуха ей наплела, но говорят, Узумаки-сама выбежала в слезах! А моей подруге, Нэ-чан, она нагадала скорую женитьбу и четверых малышей! Представляете? Чоу скептически прикрыла глаза, и отпив глоток зеленого чая, обратилась к служанке. — Вы не верите, Чоу-сама? Ну, что есть люди- провидцы? — У нас их называли «говорящие с богами», — вдруг заговорила Мэйуми, смотря в собственное отражение в зеркале, — их почитали и уважали. — Их всегда было крайне мало, -вмешалась Чоу, — а сейчас слишком много шарлатанов, Момоэ-чан. К тому же, что может интересовать такую молодую и красивую девушку? Служанка покраснела и замялась, что-то пробормотав себе под нос. Глаза старушку весело блеснули. — Ну давай-ка, я попробую понять, что же мучает юное девичье сердце? Девушка удивленно посмотрела на Чоу. Её же примеру последовали и две другие служанки. Ибури вопросительно посмотрела на женщину приподняв бровь. Та, весело ей моргнула и вернула всё свое внимание девочке. — Тааак- тааак… Хмм, вижу, ты девушка веселая и добрая. Девочка тут же кивнула. — Ладишь со всеми, — продолжила лекарь Момоэ снова кивнула — Веселая хохотушка Девушка воодушевленно кивнула — Но вот вижу я, — женщина прищурила глаза, — сердце твое не спокойно. Служанка активно согласилась, поражаясь скрытому таланту старушки. -Из-за… Хммм… — всё ещё не растерявшая актерского мастерства, женщина стала то щуриться, то наклонять голову из стороны в сторону. — Даа-даа… Мужчина. Вижу. Сильного, статного мужчину… Воина! Момоэ прикрыла рот ладонью и активно закивала головой. — Любишь его. Замуж хочешь. Но не знаешь о его чувствах. Впечатлительная Момоэ еле сдерживала слёзы: толи от внезапных впечатлений, толи от воспоминаний образа любимого. -Как?! Как Вы узнали, Чоу-сан?! В отличии от девушки, сжимающей в руках ленту от ее наряда, Мэйуми сдерживала смех. О том, что Момоэ влюблена в одного из приближенных охранников Изуны-сана знал почти весь клан. Погода сегодня была необычайно чудной. Солнце любезно делилось своим теплом, а ветер бережно обдавал открытую кожу слабым теплым ветром. Мэйуми, обычно не выходившая за пределы владений дома, решила пройтись по владениям клана. Это решение было продиктовано не столь погодными условиями, сколько необходимым шагом- напоминанием того, что несмотря на разлетевшуюся новость о беременности Наоки, Госпожой была и остается она- Мэйуми Ибури. И её нисколько не беспокоит ни бастард, ни его мать, ни пошатнувшееся положение. Она гордо шла в компании Чоу и четверых служанок, не обращая никакого внимания на перешептывания за своей спиной. Мэйуми даже не вслушивалась в разговор прислуги и ворчания Чоу. Её сознание словно находилось в неком вакууме, где витали тысяча мыслей. Они проносились мимо с такой скоростью, что Химе не могла, и словно не находила сил, на то, чтобы ухватиться хотя бы за одну. У Ибури не было большого выбора-необходимо ждать. Ждать, когда они отправятся с Мадарой за море. Это было следующим шагом Учиха после завоевания Хачо-мура— сотрудничество с кланами страны Неба, Снега и Воды. Во время их встреч в кабинете, где он советовался с ней по поводу дел с кланом Кисато, Мэйуми видела послания и для двух других стран. Вполне вероятно, он начнет действовать по всем имеющимся направлениям для перехвата союзников, где он будет являться безоговорочным лидером. Мадара испытывал голод. Голод власти. Он усилился с перехватом власти в Хачо-мура. Девушка не знала всех его планов, но понимала, что амбиции и аппетит мужчины растут и приведут его к неприменному краху. Но больше всего её волновал вопрос, какие масштабы будет иметь это неминуемое крушение. От череды тяжелых мыслей её выдернула Чоу, резко дёрнув Ибури за локоть. Прежде чем юная госпожа успела озвучить свои возмущения, она заметила знакомую фигуру. В десяти метрах от них шла Наоки в сопровождении двух служанок. Её холодно-рисованное лицо исказилось, как только она заметила соперницу. Лицо приобрело деланно важный и высокомерный вид, сменяющийся на издевательски снисходительную полу улыбку. Толпа, что окружала их, остановилась, будто и вовсе дышать перестала. Учиха могли сколько угодно хвастаться своим великим происхождением, но они были лишь людьми, которым, которые, как и все остальные жаждали одного- зрелища. — Как себя чувствуете, Ибури-сан? Момоэ, находившаяся где-то за спиной Мэуйми, издала звук, напоминающий удивленный писк и возмущение. Мало того, что она не обратилась к жене главы клана так как полагается, отмечая её превосходство среди всех женщин общины, она обратилась к ней по девичьей фамилии, показывая тем самым что не признает в ней ни Госпожи, ни членом клана. — Благодарю, Наоки-сан, смена климата пошла мне на пользу. Мэуйми держалась гордо, еле сдерживая желание посмотреть на ее живот. Девушка знала, что для характерного беременности округлого живота ещё слишком рано, но зная о положении Учиха, сознание подталкивало её опустить взгляд. Но бессознательное, рефлекторное желание было быстро отогнано прочь. Она окружена людьми, для которых любое её телодвижение могло оказаться поводом для ещё больших сплетен и домыслом. Они могут догадываться и предполагать что именно происходит за закрытыми дверьми дома главы клана. Но она не может себе позволить подарить им удовольствие лицезреть хоть какой-то намек на то, что её задевает сама ситуация, как и существование Наоки. Парадоксально было так же и то, что за столько времени, они не пересекались в доме ни разу. И это было дело рук Чоу, так как она занималась адаптацией и переселением женщины в дом. Целительница отвела ей самую дальную часть западного крыла, где находилось самое большое количество свободных комнат. Там, предусмотрительно были отведены комнаты для служанок, что Наоки лишний раз не фигурировала в основной части дома. Но Чоу понимала, что в определенный момент, Мадара прикажет ей приводить обоих женщин за обеденный стол, так как родив, Наоки станет полноправным членом его семьи, а Мэйуми придется с этим смириться и привыкать к самой женщине и её ребенку. Так было и с самой Чоу. Поэтому она уже обговаривала эту тему с Мэйуми. Ибури, хоть и фыркала и слушала, исказив лицо в злой и недовольной гримасе, но всё же прекрасно понимала всю неизбежность. И сейчас, стоя перед соперницей, она понимала, что должна проявить максимум отстраненности. — А куда направляетесь? , — спросила Эя, одна из старших служанок, стоящей возле Чоу. Наоки как-то неоднозначно дернула плечом, явно не желая отвечать на этот вопрос, что вызвало в Мэйуми некий энтузиазм. И прежде чем сама Наоки, на этот вопрос ответила одна из приставленных к ней прислуг. — К главному входу в клановые владения. Разве вы не слушали? , — поинтересовалась высокая брюнетка средних лет. Не дожидаясь ответа, но заметив непонимание в глазах собеседниц, она пояснила: — Та ясновидящая-гадалка, что пришла в Коноху. Совет и Мадара-сама запретил ей входить в клан. Но прогонять её дальше ворот не стали, так что любой желающий может выйти к ней сам. Чоу раздраженно фыркнула. —Ну-ну, Чоу-сан, не будьте столь недоверчивы, — ответила та же самая брюнетка, чьё имя Ибури не знала. — Я знаю не меньше дюжины Учиха, побывавших у неё, и скажу я Вам, — она оглядела глазами прохожих, — и мужчин в том числе. И все как один впечатлены её даром видеть и прошлое и будущее. Момоэ воодушевленно затопала ногами, сдерживая визги. Эта совершенно нетипичная Учиха порой слишком забавляла своей детской непосредственностью. Внешне, пятнадцатилетняя девочка ничем не отличалась от своих соклановцев, но в остальном была совершенно иной: шумная, активная, несдержанная и слишком веселая. —Госпожа, прошу! Умоляю! Пойдемте! Пока старшие девушки, горящие не меньшим интересом, но более дисциплинированные, шипели словно змеи и ругали девочку за неподобающее поведение, Мэйуми наблюдала за Наоки. Та, явно восприняла подобное предложение крайне негативно, поэтому Ибури не стала упускать возможность убить двух зайцев одним выстрелом: причинить дискомфорт Наоки и порадовать своих подданых. — Думаю и нам будет не помешает узнать, что же готовит нам судьба, верно? , — девушка сдержанно улыбнулась, и под сдержанную радость своих слуг и недовольные бормотания Чоу проследовала к воротам клана. Около дюжины толпились у самого входа во владения клана. Помимо Учиха, тут были и представители других кланов. Как подумалось Мэй, это были те, кто не успел поговорить с ясновидящей вчера. Она осмотрела толпу, ловя взглядом белое полотно. Под натянутым шатром, защищаясь от полуденного солнца сидела пожилая женщина. Одета она была скромно, но необычно для страны Огня. Её одежды были выгоревше-коричневыми и оранжевыми. Седые волосы были затянуты в низкий пучок. В её внешности не было ничего волнующего, за исключением одного глаза, полностью покрытого белой пеленой. Женщина сидела на дзабутоне, и что-то тихо говорила мужчине, стоящем на коленях на небольшой подушке в двух шагах от неё. Что она ему сказала так и осталось загадкой, но мужчина из клана Яманака поклонился ей три раза прежде чем резво вскочить и быстрыми шагами удалиться в противоположную сторону от квартала красноглазых. Завидев новоприбывших, Учиха высказали желание уступить своей Госпоже, но Мэйуми отказалась, заверив, что она подождет как и все остальные. С каждой минутой толпа начинала густеть. Если честно, горная принцесса не думала, что среди Учиха будет такое количество желающих. Когда же очередь дошла до Мэйуми, она заметила слегка побледневший вид Наоки. Видимо, прелести беременности давали о себе знать. Что ж, может и нужно было сделать вид, будто она не замечает, но помимо неё тут было немало людей, которые это явно заметили, оттого Ибури и милосердно уступила свою очередь. Наоки, признаться, не хотела принимать этот наигранный жест доброй воли, но любопытство и страх о собственном здоровьи вынудил её согласиться. Ибури жадно ловила любое движение гадалки и Наоки. И это её пристальное внимание окупилось. Морщинистое лицо гадалки исказилось в непонятной гримасе, а вот Наоки побледнела еще больше прежнего. Она вскочила, и на ватных ногах с испуганным взглядом оказалась в кругу своих служанок, которые поспешно сопроводили ее к воротам клана. Чоу вцепилась в руку девушки. — Не иди туда, Мэйуми. Мне это не нравится. Она скорее ведьма, чем провидица. Мэйуми усмехнулась, бережно выбираясь из захвата. — Что я слышу, Чоу-сан? Не ты ли не верила в подобные вещи? Не переживай, это всего лишь слова полоумной или шарлатанки. Мэуми предвкушающе направилась к шатру. Опустившись на подушку, она почувствовала некое волнение и азарт. Единственный видящий глаз старушки осмотрел её так, словно видел всю душу насквозь. Услышав тихий звук, Ибури опустила взгляд. Только сейчас она заметила длинные чётки с разноцветными камнями идеально круглой формы в руках женщины, а затем снова вернула всё своё внимание необычной паре глаз. Старые пальцы провидицы вдруг прекратили перекатывать камешки один за другим. Она слегка поддалась вперед и вдруг заговорила: — Надо же… Как интересно.