Полынь и Рябина

      Состояние Эйвери уже давно улучшилось, и необходимость перебинтовывать раны от проклятия осталась в прошлом. К нему вернулся аппетит, а вместе с ним и жажда приключений. Шумная компания готовилась покинуть величественный особняк, и, вместе с тем, все ожидали каких-то действий или решений Повелителя, касающихся Элизабет.       Одни предполагали, что Том выберет близкое сотрудничество, другие — что он возвысит положение Долохова, и далеко не каждый был рад такой перспективе. Тяжелее всего от этой мысли было Нотту, который и без того всегда опасался сильного болгарина, а теперь и появление женщины в их сугубо мужской компании его пугало ничуть не меньше. Куда большего женоненавистника было сложно отыскать. Сама Элизабет не проявляла в его адрес какой-либо агрессии, но при этом всё равно оставалась спусковым крючком для его повреждённого эмоционального состояния.       Антонин единственный надеялся на третий исход — ничего не изменится и всё останется на своих местах. Он был ужасным сыном, паршивым другом, гадким внуком и несносным учеником. И всё, что ему теперь оставалось, — не стать плохим братом, ведь тогда слова отца о его дурном влиянии на младшую сестру просто-напросто окажутся правдой. И дело не столько во влиянии, сколько в опасности, что таила в себе вся эта деятельность, в которой он уже увяз по самое горло. Любые попытки к бегству могли окончиться смертью. Но ему и самому не сильно хотелось оставлять систему, в которой он прочно обосновался. Его наконец-то оценили и приняли, и у него даже появился некоторый авторитет среди прочих. Был, конечно, один недостаток по фамилии Нотт, который его за что-то там ненавидел, но это всё сущие мелочи в сравнении с тем, что он наконец приобрёл. Антонин больше не был пустым местом; не был тем, кто вечно путается под ногами; не был недоразумением и ошибкой. Теперь он ценен, полезен и, главное, нужен. Пусть эта нужда и заключалась лишь в его преступных талантах, рядом всё же был его друг и бесконечные возможности вылить накопленную за годы агрессию.       Никто не интересовался его прошлым и совершёнными ошибками. Жизнь теперь буквально разделилась на до и после, оставив лишь небольшие связующие нити. И всё было бы так просто, если бы не одно «но» в виде его младшей сестры, которая не должна была оказаться где-то посередине — перейти черту или оказаться за ней.       С одной стороны, она могла остаться одна в этом жестоком миром, с неясным будущим, но всё же без каких-либо потенциальных опасностей. С другой… Элизабет единственная не знала обо всех этих делах и разговорах, что вершились в стенах собственного дома за её спиной. С возвращением брата её страхи начали понемногу отступать. Она перестала бояться заходить во все помещения, которые оставляла для самой себя под запретом, такие как спальня Григория, его кабинет и прочие комнаты, которые ранее наводили на неё животный ужас.       Забавно, но Элизабет, находясь в доме с несколькими малознакомыми мужчинами, больше не прислушивалась к шорохам. Ей перестал мерещиться приторно-сладкий голосок, говоривший жуткие вещи. Тени, ползущие по стенам, больше не приобретали конкретных образов, оставаясь лишь медленно расплывающимися пятнами.       Наконец, всё дамское имущество из каморки на чердаке переехало в рабочее помещение на первом этаже. А за этим последовало сжигание портрета Грегоровича-младшего на заднем дворе домовиками в одну из ночей.       Это произошло на том самом месте, где Элизабет была когда-то закопана. Теперь настала его очередь страдать там, где она получила травму на всю оставшуюся жизнь. И хоть для покойника это уже ничего не значило, для неё это был путь к освобождению. Ритуал проводился под покровом величественной луны, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Но, естественно, как это бывает по закону подлости, чужие глаза всё же смогли понаблюдать за таинством.

***

      Элизабет сидела в кресле за столом уже в своём кабинете, занимаясь разбором старых писем и документов, что скопились за эти годы, когда в комнате появился Том.       Элизабет встретила его в прекрасном расположении духа, даже не обратив внимания на косые взгляды туда, где некогда висел портрет Грегоровича.       Реддл был холоден и хитро оценивал новую обстановку. Часть книг в стеллаже были заменены на другие. В углу со стороны окна теперь стоял небольшой круглый столик с котлами, а на опустевшей стене висели полки с разнообразными склянками и банками с ингредиентами для зелий. Кажется, теперь пазл в голове Тома сложился окончательно, и он поспешил поделиться личными выводами.       — Ах, эта неизвестная болезнь, от который умер ещё слишком молодой мужчина, который так долго приносил страдания своей супруге. Ещё и смерть забирала его так мучительно долго, — Том растягивал слова, как тугую резинку, словно ниточку тягучего повидла на крышке.       От его неожиданной реплики Элизабет вздрогнула. Сердце участило свой бег, холодок прошёлся вдоль позвоночника, а желудок неприятно скрутило.       Голос Тома был властен, надменен, он провоцировал страх. Сам же Том при этом оставался абсолютно нечитаем. Элизабет нервно теребила пальцами подол платья и пыталась в голове предугадать дальнейшее развитие диалога. И все возможные варианты нервировали её ещё больше.       Том тянул с продолжением, видя замешательство Элизабет. Он наслаждался собственной силой и властью над ситуацией, ощущал собственное превосходство и упивался этим, растягивая губы в нахальной улыбке.       — Вам удалось выиграть время для того, чтобы спасти Эдмунда Эйвери. Кажется, вы говорили, что это зелье способно замедлить действие яда?       С каждым произнесённым словом он едва заметно сокращал расстояние между собой и подскочившей Элизабет. Она обошла стол с другой стороны и встала напротив Тома. Страх и злость сцепились внутри, но Элизабет старалась сохранить невозмутимый вид и удержать любые эмоции и чувства, которые могли бы проявиться на лице. Она старалась подавить то, что могло её выдать, но в этой неравной схватке всё же проигрывала.       — Что вы хотите сказать? — её голос дрожал сильнее листвы на деревьях в бурную непогоду. Элизабет нервно сглотнула, чувствуя, что Том начинал играть с ней в игру, правила которой она не понимала.       — Ваше появление в Лютном переулке носило определённый подтекст, — он сделал очередную паузу, щёлкнув пальцами, будто ставя галочку в каком-то личном списке. — Как вы могли заметить, о некоторых ингредиентах неприлично говорить вслух, а уж бессовестно их покупать…       Том подходил всё ближе. С каждым шагом Элизабет чувствовала, как её иллюзорное спокойствие готово рассыпаться прахом.       — Но, на ваше благо, Шайверетча такие формальности не интересуют и он торгует практически всем, за что готовы заплатить, даже если это противозаконно, — вкрадчиво проговорил Том, делая очередной шаг, который заставил Элизабет вцепиться пальцами в край стола. Костяшки побелели, кровь почти перестала поступать в онемевшие руки. — Приготовить отраву, способную не оставить следов, может только искусный зельевар, что, несомненно, говорит о вашей привычке подливать что-то в чужие напитки, — он приближался, почти не оставляя свободного места между ними, а в глазах его плясало садистское веселье. Как у ребёнка, что подносил зажжённую спичку к беззащитному насекомому. — И то зелье, которое замедлило действие проклятия, что поразило несчастного Эйвери…       Том наклонился ближе и глубоко вдохнул, вероятно, надеясь почуять все тонкости ароматов загнанной в угол жертвы. Внутри Элизабет что-то тревожно заворочалось, ледяной кол страха впился во внутренние органы. Насыпь из воспоминаний смутила сознание. Чувство поражения жалило её изнутри, как рой пчёл. Она старалась не смотреть в чёрные глаза, сжимая и разжимая побледневшие губы. Но змеиный шёпот наждачной бумагой вновь царапнул по ушам:       — Нет. Не в этом его истинное предназначение. Растянуть. Вкусить удовольствие. Насладиться моментом смерти своего врага. Есть что-то чарующее и прекрасное в наблюдении за чужими мучениями, — он плавно опустил голову, пытаясь поймать ускользающий взгляд Элизабет. — Ты была рядом, верно? Каждую секунду ты смотрела, как он умирает. Ты упивалась этим, вкушала каждый момент его страданий, — голос его стал тише, интимнее, но в тоже время в нём чувствовалась скрытая угроза. Том подошёл настолько близко, что Элизабет почувствовала запах его кожи. Казалось, мимика на её лице менялась быстрее, чем отстукивала секундная стрелка в часах. Его глаза налились расплавленным железом, и всего мгновение отделяло от выплеска магмы прямо на пол. — Ты не подпускала ту уродливую девку Фиону. Не хотела, чтобы кто-то мешал твоему триумфу и нарушал удовольствие от сладостной мести. Но она знает. Теперь и я знаю.       — Мистер Реддл, не в вашем положении меня в чем-то обвин…       Реддл прервал Элизабет на полуслове, приложив указательный палец к губам. Её голос сдал свои позиции — он совсем треснул, надломился. Сгусток слюны застыл в горле. Сердце от волнения готово было проломить грудь. Она старалась отвести глаза, не встречаться с ним даже взглядом хоть на мгновение. Но это не устраивало Повелителя. Да, в этой ситуации он полностью оправдывал имя, которым его нарекли его слуги. Он одним пальцем приподнял Элизабет за подбородок, заставляя её смотреть себе в глаза. Элизабет была как мышь, которая храбро, но безнадёжно пыталась выбраться из лап хитрой кошки. Она продолжала препятствовать зрительному контакту, и тогда он схватил её за шею и дёрнул к себе. Ей не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. Сердце заколотилось в ужасе от его близости, от неизвестности и непредсказуемости событий.       — О, нет. Я восхищён. И тебе я позволю называть меня Том, — он притянул Элизабет к себе и впился ей в губы с таким напором, что было в этом что-то животное.       Элизабет вздрогнула, ощутив его горячие прикосновения. Хватка на её шее мгновенно ослабла, пальцы поднялись вверх по щеке к волосам. Потерявшись, Элизабет продолжила стоять на месте, а вторая рука Тома опустилась к ней на талию, и он властно притянул её, мгновенно приводя в чувства. Она позволила себе расслабиться, и их языки схлестнулись в диком танце, ритм которого оба уловили мгновенно. Дыхания переплелись, создав неровную волну. Волну жара. Необузданного влечения и желания.

***

      За последние два дня Эйвери окончательно восстановился. Он полностью перешёл на обычную пищу и совсем обходился без обезболивающих, что когда-то едва могли заглушить бесконечную агонию. Это означало, что занимать дом Элизабет более было незачем. Все увлеклись подготовкой к отправке в новый штаб и ждали решения Повелителя по поводу членства Элизабет в Пожирателях смерти. Однако этот вопрос так и остался открытым.       Том больше не заводил разговоров на эту тему даже вскользь, полностью сосредоточившись на дальнейших планах собственной незначительной группировки. Радость по этому поводу между собой могли разделить Нотт и Долохов, но никто из них не продемонстрировал своих истинных эмоций. Это осталось их личной тайной. Как и то, что произошло пару дней назад в кабинете на первом этаже.       История не получила огласки и развития. Том и Элизабет более не оставались наедине, продолжали обращаться друг к другу на «вы» и старательно делали вид, что ничего не произошло не только перед окружающими, но и друг перед другом. С тех пор они ни разу не обменялись и словом. А о жарких касаниях остались лишь воспоминания.       При каждой встрече Элизабет старалась даже не смотреть в его сторону, боясь собственного смущения, а Тома же такое поведение, наоборот, забавляло, особенно когда из рук Элизабет выскальзывали различные предметы. Однажды она засмотрелась и задела локтем маленький круглый столик с котлами, заставив всех обитателей дома сбежаться на шум, хоть это не вызвало ни у кого особого внимания.       В день отбытия все стояли на улице. Эрни и Берни собрали заранее приготовленную еду в сумку и отдали её Торфинну, который сразу же принялся изучать содержимое с большим интересом.       Антонин крепко обнял сестру на прощание. Колючей щекой он прижался к ней, утопая носом в волосах. Пытаясь надышаться, он крепко стиснул зубы, не позволяя вдоху вырваться изо рта. Он не знал, когда в следующий раз они смогут увидеться. Прощаться было тяжело, но то, что положение вещей осталось прежним, приносило ему спокойствие.       Эйвери следующим слегка приобнял Элизабет, инстинктивно боясь надавить лишний раз на свои уже зажившие раны. В очередной раз поблагодарив за спасение, он махнул рукой и отошёл подальше.       Оставаясь на месте, Роули начал поедать пирожок из сумки. Жестикулируя им и чавкая, он выразил надежду сыграть еще пару партий в шахматы в ближайшем будущем.       Лизенберг слюняво поцеловал руку, заставив Элизабет недовольно поморщиться, а Лестрейндж ограничился лишь сдержанным кивком.       Недовольный Нотт со скучающим видом наблюдал за всей этой сценой, стоя в отдаление рядом со своим Повелителем, как преданный пёс. Ему хотелось поскорее покинуть ненавистную территорию, словно он опасался, что его Господин передумает, и неприятная девица отправится вместе с ними.       Сама Элизабет почти всё время поглядывала на Тома, тайно желая, чтобы он сказал ей хотя бы одно слово на прощание, но тот одарил её лишь немой ухмылкой, прежде чем исчезнуть.