***
Элизабет открыла глаза и села на кровать. Это был сон. Всего лишь воспоминание о прошлом. За окном стояла глубокая ночь, даже густые тучи расступились перед сияющими звездами. Но прекрасное зрелище всё равно не могло отвлечь Элизабет от всех мыслей и переживаний. Кошмары. Они снились почти каждую ночь, но с тех самых пор, как вернулся Антонин, прекратились, сменившись на теплые воспоминания о прошлой жизни и родительском доме. Видимо, Элизабет была не в силах побороть усталость и напряжение, что свалились на неё в последнее время. И расслабленное состояние помогло плохим снам вновь просочиться. Уснуть больше не получалось. Каждая попытка закрыть глаза заканчивалась очередной картинкой из воспоминаний, что становилась почти неотличимой от реальности. Образы перехватывали дыхание, заставляя вновь и вновь задыхаться, и впивались крапивой в кожу. Элизабет встала с постели. Босиком на цыпочках покинула спальню. Оставляя попытки закрыть за собой скрипучую дверь, она вышла в коридор. Почти беззвучными движениями дошла до единственной двери напротив. Пальцы неуверенно прошлись по гладкой поверхности дерева, задевая местами потрескавшуюся краску и заставляя её тем самым ещё больше осыпаться мелкой крошкой на пол. Рука опустилась ниже к ручке, и, повернув её, Элизабет вошла в комнату. Воздух был спёртый, хоть и хранил в себе остатки древесного аромата. Застывшая пыль наполняла лёгкие с каждым глубоким вдохом. После долгих морганий Элизабет нашла в себе силы оглядеть помещение. Очередная спальня отличалась от всех комнат особняка: самое большое помещение в доме после гостиной было обставлено дорогой мебелью и прочими деталями интерьера, имелся даже собственный камин. Огромная кровать пряталась за лёгким навесом, а массивный шкаф с открытыми дверцами мог вместить все вещи даже самых искушённых модниц, но был при этом абсолютно пуст. Комната вообще не давала и намёка на наличие владельца. Только на каминной доске стояла одинокая мраморная вазочка с крышкой, покрытая слоем липкой пыли. Едва Элизабет успела подойти к единственному значимому предмету в комнате, как услышала за спиной шаги, но не обернулась, а лишь улыбнулась, всё ещё смотря на предмет на камине. — Вы перестаёте меня удивлять, мистер Реддл, — еле слышно прошептала она, не сомневаясь, что будет услышана. Было неясно, обрадовала ли её эта встреча или расстроила, но в любом случае она не отнеслась к ней равнодушно. — Неужели у вас не возникло сомнений, что это может быть кто-то другой? — Том прошёл вглубь комнаты и встал рядом с Элизабет. Его голос был абсолютно бодрым, словно за окнами не стояла глубокая ночь, а сам он не подался в заманчивые объятия Морфея. — Например, ваш брат. — Антонин ходит как неуклюжий медведь, — Элизабет хихикнула и прикрыла на секунду глаза, погрузившись в детские воспоминания. — К тому же, я прошла довольно тихо, чтобы кто-то другой из ваших друзей мог меня услышать. Вы обладайте до ужаса чётким и временами раздражающим слухом. — Что вы тут делайте? — Том сосредоточил взгляд на вазочке с крышкой. — Вы же вечно пытаетесь разгадывать мои загадки, — Элизабет повернула голову, чуть наклонив её набок, и попыталась заглянуть Тому в лицо. Тень от камина почти полностью его заслонила, лишая возможности уловить какие-либо эмоции. — Почему бы вам снова не попробовать это сделать? Том усмехнулся. Он принимал правила очередной игры, предложенной Элизабет. Пытливым взглядом он принялся изучать всё вокруг. Стараясь не упустить ни единой детали, делал паузу на наиболее, как ему казалось, важных мелочах. Ему потребовалось несколько минут, чтобы осмотреть помещение, провести аналогии и сделать выводы. После он вернул взгляд в прежнее направление. — Полагаю, что это спальня вашего покойного супруга. И вы избавились от всех его вещей, — Том уже по привычке растягивал слова, словно чувствуя своё превосходство в данной ситуации. Он не стеснялся усмехаться, довольствуясь направлениями собственной мысли. — А это погребальная урна, — Том обозначил предмет кивком головы. — Вероятнее всего, с его прахом. Христиане не кремируют останки, а хоронят покойников, веря, что те лишь уходят на покой и восстанут в конце времён. Зная вашу веру, полагаю, что вы сделали это специально, чтобы избежать такой возможности, я прав? — Вы всё ещё не ответили на вопрос, — несмотря на то, что Элизабет проигнорировала последнее высказывание, переводя разговор, голос дрогнул. Элизабет прикусила и сжала губы, превращая их в тонкую изогнутую полоску. И хоть рассудительность этого молодого человека не должна была её смутить — напротив, оставляя подготовленной к подобным высказываниям, — озвучивание всех домыслов вслух не могло не отразиться на лице. — Неужели после смерти мужа вы всё это время находитесь тут одна в окружении только своей прислуги? — у Тома, вероятно, не было ответа на этот вопрос, поэтому он поспешил перевести тему. — Вы меня обижаете! Я состою в переписке со многими благородными домами по всей Европе! — Элизабет упёрла руки в боки, задрала подбородок и сморщила нос. А после рассмеялась, представляя, как устроенная ею сцена забавно смотрится со стороны. Это помогло немного переключиться и разбавить напряжённую обстановку. — Григорий был важной фигурой в светском обществе. И мне как его супруге приходилось посещать с ним различные мероприятия. — И сейчас тоже? — Реддл приподнял брови, демонстрируя любопытство. — Только если мне это очень выгодно, — Элизабет подняла глаза вверх, задумавшись и слегка оттопырив нижнюю губу. — Ну или если я не могу отказать. В поместье Малфоев я всегда желанный гость. — Абраксас Малфой? Вы знакомы? — Том резко повернул голову в её сторону, пытаясь сосредоточить свой взгляд на её лице. На мгновение даже могло показаться, что он едва себя сдерживает, чтобы не вцепиться цепкими пальцами в хрупкие плечи. — Как и с его чудесными женой и дочерью, — кажется, Элизабет не заметила странного поведения Тома, продолжая говорить всё в той же легкой манере. — Правда, иногда устаю слушать, как глава семейства сетует, что супруга так и не подарила ему наследника, — после тяжелого выдоха, она сбавила свои эмоциональные всплески. — Вы тоже знакомы? — Нет. Пока что, — Реддл опустил голову вниз, погружаясь в размышления. Глаза быстро-быстро забегали по полу, словно вычитывая невидимые строчки. — Семья Малфоев одна из самых влиятельных в Англии. — Мне ли не знать, — Элизабет закатила глаза и цокнула. — Абраксас упоминает это при каждом удобном случае. Том и Элизабет отправились в свои спальни, не догадываясь, что они не единственные, кто не спал в этот поздний час. Роули с легкостью поменялся спальными местами с настойчивым Лестрейнджем, который хотел провести время с Эйвери. Да и Долохову было не сложно договориться с Ноттом, который его сильно боялся. Только договорённостью это было сложно назвать — скорее, более сильный поставил перед фактом более слабого. Антонин тихо разговаривал с Эйвери под громкий храп Рауля, который служил отличным звуковым барьером, помогающим избавиться от любой назойливой попытки подслушать. Оба лежали в своих постелях, разделённые лишь прикроватной тумбой. Эйвери пытался всячески успокоить обеспокоенного друга, переживающего из-за возможности вступления в их ряды ещё ничего не подозревающей Элизабет. Он был убеждён, что такой вариант развития если и возможен, то явно не сейчас, когда их положение и так слишком шаткое. Да и Повелитель не мог быть уверен в таком союзнике наверняка. Но ни один довод пока ещё не сработал. — Если её не убьет кто-то из наших врагов, то я боюсь, что это может сделать сам Повелитель за любую оплошность, — Антонин тяжело вздохнул. Он сложил руки за голову и вглядывался в тусклый потолок, ставший самым светлым пятном за последнее время. — Элизабет не тихая и вежливая девочка, которую строит из себя сейчас. Она наглая и высокомерная девка. Я вообще удивлён, что она к своим годам ещё ходит с целым языком. Эйвери медленно перевернулся набок, стараясь сильно не напрягать ещё не затянувшиеся раны. Всматриваясь в темноту и пытаясь разглядеть друга получше, он щурил уставшие сонные глаза. Беседа, длившаяся уже приличное время, никак не сбивала своего темпа, а фразы становились всё более и более монотонными, вводя мужчин в ещё большую усталость. — Мне кажется, ты преувеличиваешь, Антонин. — Да я преуменьшаю! — вскрикнул Долохов и резко сел, заставляя кровать недовольно скрипнуть. Звук потревожил спящего Рауля. Тонкая кожа, натянутая на глазницы, задрожала. Мужчины на миг затихли, замерев на месте, словно восковые фигуры. Перебрав языком загустевшую слюну с громким чавканьем, Лестрейндж перевернулся на другой бок и продолжил свой храп. Пришлось сбавить тон. Антонин наклонился вперед, ближе к Эйвери и шепнул: — Как-то, будучи ребёнком, она довела профессора до слёз своими едкими высказываниями. — Но она уже не ребёнок, — Эйвери попытался приподняться на локтях, но движение оказалось слишком резким и отразилось болью в груди, заставляя того прижать руку к одной из ран. Глаза, поддавшись ощущениям, моментально зажмурились. Протяжённый звук «с» вырвался через стиснутые зубы. Антонин дёрнулся и подскочил, чтобы помочь, но был остановлен движением руки. Сделав несколько глубоких вдохов, мысленно подавляя неприятные ощущения, Эйвери продолжил: — К тому же, она проявила себя как необычайно хитрая личность. — О чём ты? — с недоумением спросил Антонин. — Она довольно часто заходила, пока тебя не было. Беседовала, пыталась задавать наводящие вопросы. Да так прытко, что тот, кто наивнее, раскрыл бы ей все карты, — боль немного отступила, и Эйвери с ухмылкой покосился на мрачного друга, дёрнув щекой. — Если Повелитель ей не расскажет, то она сама быстренько догадается, что к чему. К тому же, Лестрейндж, — Эйвери кивнул головой на спящего, — настроен к ней благосклонно. Даже наш нестабильный друг Торфинн одобрил её присоединение к нашей компании и ждёт этого с нетерпением. — А Нотт? — Антонин в миг стал мрачнее тени, заслонявшей его лицо, произнося фамилию с ноткой презрения и плохо скрываемого раздражения. — Теодор никогда не отличался особым дружелюбием, сам знаешь. Да и перемены его порой пугают больше, чем смерть. Но он никогда не посмеет пойти против решений Тёмного Лорда, — всё Эдмунд проговаривал с лёгкой улыбкой и излишней мягкостью в голосе. В такие моменты было непонятно, отыгрывал ли он какую-то роль или демонстрировал искренние чувства. Повисло долгое молчание, перебиваемое лишь искривлённой перегородкой Рауля. — Ты доверяешь Лизенбергу? — обеспокоенный тон Антонина сменился серьёзным. — Не имеет значения, доверяю я ему или нет, — Эйвери сильно сузил глаза, переводя взгляд вверх. Глубокий вдох через нос, ставший чересчур затяжной паузой, закончился дрожащим выдохом через рот. — Важно, что он единственный, кто ни разу не ошибся. При всей его бесполезности, Повелитель почему-то держит его возле себя. И почему-то после падения Гриндевальда ему удалось избежать наказания. В отличие от Роули, который сейчас в бегах. — Я не хочу, чтобы она видела пытки и убийства своими глазами. Ей впечатлений из-за матери хватит до конца жизни, — Антонин обречённо вздохнул, в очередной раз убедившись в том, что друг никогда не углубляется в причины, отдавая предпочтение последствиям. — Одно дело мать, а другое — выродки и предатели крови! — В любом случае, мне необходимо овладеть окклюменцией, — Антонин подсел к другу, боясь, что будет услышан. — Если Повелитель узнает о моём отношение к этому, то в этот раз мне точно несдобровать.***
Долохов так и не смог уснуть этой ночью. Много размышлял о судьбе сестры. Вспоминал последние слова отца. Они эхом прокручивались в голове и стучали по стенкам сознания. Самое ужасное во всём этом было то, что отец оказался отчасти прав — именно Антонин привёл всех сюда, совсем не думая о последствиях. В такие моменты расстановка приоритетов по методу Эдмунда уже не казалась настолько беспочвенной. Часть ночи была потрачена на незатейливый подарок для Элизабет, неаккуратно свёрнутый в потрёпанный пергамент. Антонин планировал отдать его утром, когда дождется её появления в столовой. Элизабет была ранней пташкой, всегда просыпалась раньше всех и пила чай в гордом одиночестве. Любовь к этому особенному напитку проявлялась очень яро. Только истинный вкус и никакого сахара. Привычку подслащивать напиток устранила бабка по отцовской линии, приезжавшая раз в несколько лет повидать внуков и ненавистную невестку. Старуха добавляла слишком обильную порцию кристального порошка, превращая любимый напиток в приторную густую эссенцию. Она делала это не с целью навредить любимой внучке, а из каких-то своих странных, но добрых побуждений. Правда, такое отношение не распространялось на старшего внука. Антонин был, скорее, несносным мальчишкой, который вечно путался под ногами и трепал её слабые нервы. А на её похоронах он и вовсе еле сдерживал улыбку. Элизабет, как и полагается, спустилась в зал для приема пищи раньше всех прочих. Она была мрачнее тучи. Кошмары мучали, не давая полноценно выспаться и отдохнуть. Последствия бессонной ночи виднелись темнеющими кругами под глазами. Домовики появились вслед за хозяйкой и забегали, подавая чай и подготавливая стол к трапезе. Один из братцев протянул газету Элизабет, и она открыла её на первой попавшейся странице. Узкие глазки раздражённо забегали по строчкам, где рассказывалось о свежих новостях в магическом мире. Появление брата вводило в состояние едва контролируемой агрессии. Попытка втиснуться в личное пространство только больше раздражала. Совсем не хотелось вступать в диалог и отвечать на банальные вопросы, ведь Элизабет по понятным соображениям не собиралась делиться причинами своего плохого настроения с Антонином. Она пыталась погрузиться в чтение, хоть смысл текста терялся через слово. Вскоре от процесса отвлёк старший брат, желающий с ней поболтать. — Серьёзно? Хочешь поговорить? — голос Элизабет напитался злостью и раздражением. Она перевела на брата суженные глаза и злобно насупила брови. Казалось, что ещё немного, и молния сверкнёт где-то под потолком, скользнув хвостом по качающейся люстре. — Хочешь наговориться перед тем, как опять исчезнуть на много лет, пока опять помощь не понадобится? — Лиззи, мы уже говорили об этом, — Антонин попытался дотронуться до руки сестры, но она резким движением отдёрнула её, лишая любой возможности привести себя в чувства. — Опять чепуха про то, что у тебя не было выбора? — Элизабет закатила глаза и недовольно фыркнула. Газета уже была отброшена далеко в сторону. Элизабет обхватила себя руками, пряча кисти где-то в складках одежды. Кулаки сжались с такой силой, что острые ногти впились в мягкую кожу ладоней, оставляя полукруглые следы. Это хоть и было не заметно, но всё же немного остужало пыл. — Настолько были важные дела, что даже когда убили маму, ты не смог меня поддержать? Или когда меня отец отдал в лапы Григория? А когда отец умер, где ты был? Я всегда была вынуждена решать и выкручиваться за двоих, — Элизабет высвободила руки из самого, как ей тогда казалось, безопасного места. Театрально ими размахивая, она перешла на тихий визг: — А у Антонина свой глубокий внутренний мир! Его никто не понимает! Он живет сам по себе, как дикий кот! — Да как ты не понимаешь, глупое создание! — у Антонина сдали нервы. В этот раз он был не силах выслушивать задевающие за живое оскорбления сестры. Гнев заставил кровь кипеть. Подскочив рывком с места, он закричал: — Наивная дурочка, которая верит в красивую сказку о любви! Ты знаешь, что на самом деле было? Ох, да я тебе расскажу, — его глаза горели огнём, а губы, как раздражённая змея, изогнулись в непонятной злобной ухмылке. — Отец напоил мать и воспользовался её пьяным состоянием, а потом она забеременела. И, чтобы избежать позора, они сбежали. Я был ублюдком, который попортил им жизни! Разочарование матери и ненависть отца! Но с тобой всё было по-другому. Тебя они хотели. Сделали своей маленькой избалованной принцессой, тогда как пренебрежение мной никуда не исчезло! А как только я закончил школу, меня погнали из дома, как ненужную псину! Элизабет замерла, слушая рассказ. Рот слегка приоткрылся, нижняя челюсть спустилась вниз, не выдержав волну удивления. Антонин ещё никогда не позволял себе так грубо разговаривать с сестрой, а уж тем более кричать на неё. Несмотря на разное отношение родителей к ним, которое она в упор не замечала, старший брат любил её всем сердцем и оберегал от невзгод и опасностей. — Ты думаешь, мне легко жилось все эти годы? — Антонин нисколько не сбивал агрессию в голосе, продолжая морально вдавливать сестру в стул, нависая над ней как коршун. — Я с детства был изгоем! В школе, в деревне, даже дома! И да, ты права, мне приходилось жить самому по себе! Антонин всё ещё пристально смотрел на Элизабет. В широко распахнутых глазах зрачки, занявшие почти всё пространство радужки, дрожали. Обрывистое дыхание через рот стало рефлекторным импульсом, заполнившим всё пространство в столовой. Стало очевидно, что он сильно её напугал своим поведением. — Ты думаешь, я не пытался вернуться? — кривое лицо Антонина исказилось от невидимой глазом боли, он уже больше не кричал. Опустившись на место, устало потёр переносицу. — Тогда, когда нашу маму убили… Думаешь, не пытался? Не читал все твои письма? Не хотел тебя поддержать? Какой бы она не была, но она всё же являлась и моей матерью тоже. Отец прогнал меня, как только я появился на пороге. Он считал, что от меня будет только ещё больше неприятностей, а сам я могу оказать на тебя лишь дурное влияние. — Будь это правдой, отец не выдал бы меня замуж против моей воли за родовитого козла, чтобы укрепить своё положение, — Элизабет отвела взгляд в сторону. — Ты глупая мелкая девчонка! — Долохов со всей силы стукнул по деревянному столу, чувствуя новый приступ ярости. Элизабет вздрогнула и вновь посмотрела на брата. — Отец был болен и знал, что умирает. Он хотел уберечь тебя от опасностей, от всех неприятностей, которые ты вечно находила на своё мягкое место! И дело не в родовитости, как ты говоришь, а в том, чтобы ты осела дома и никуда более не влезла! — Уберечь говоришь? — глаза Элизабет сверкнули красными огоньками, которые до этого Долохову приходилась видеть только в зрачках Повелителя. Сравнительный образ в голове моментально заставил дёрнуться. Элизабет подскочила со своего места, теперь уже сама нависая сверху и вдавливая в сиденье одним лишь взглядом. Задрав повыше рукава, она продемонстрировала свои изуродованные руки. — Посмотри, что он сделал со мной! — Антонин инстинктивно отвёл глаза в сторону, и тогда Элизабет вновь закричала: — Посмотри, что он сделал со мной! Набравшись смелости, Антонин вернул взгляд. Лицо в миг побледнело и застыло в ужасе, быстро сменившись гневным выражением. Лобные мышцы стремительно сократились, заставляя брови дёргаться. Зубы стиснулись в прочный зажим. Взгляд блуждал по следам повреждений, заставляя всё больше и больше злиться. Поняв, что нужный эффект получен, Элизабет стыдлива опустила рукава, села на место и проговорила: — И эти следы — лишь малая часть. Так он всегда разогревался, пока не входил в раж. Она пыталась пить чай, словно последние несколько минут не происходило абсолютно ничего, но дрожащие руки предательски выдавали напряжение. Оставив попытки совладать с собой, Элизабет со звоном поставила чашку на тоненькое блюдце и отодвинула от себя подальше. Холодными ладонями она принялась растирать щёки и лицо. Стало чуть легче. Голова сама собой откинулась назад, не давая уже выступившим слезам покатиться вниз. Пальцы скользнули по скулам к шее и так и застыли в районе сонной артерии. — Этому ублюдку повезло, что он мёртв, — процедил Антонин сквозь зубы, быстро вдыхая воздух расширенными ноздрями. — Ох, поверь, смерть забирала его долго, — не меняя положения, Элизабет улыбнулась, словно ядовитая змея, вкусившая первую кровь жертвы, заставляя Антонина вновь передёрнуться. Придя в себя, он робко протянул Элизабет свёрток. Она взглянула на него с недоумением. Потом разорвала бумагу и обнаружила внутри маленький стеклянный кулон округлой формы с шариком плода рябины внутри. Издавна это растение считалось символом защиты от самых разных напастей во многих культурах по всему миру как у маглов, так и у волшебников. У христиан рябина упоминается как дерево, которое Люцифер создал из слёз Евы. Но Бог увидел, что листья имеют форму креста, и забрал это причудливое растение в свои райские сады. А в наказание падшему ангелу сделал плоды горькими. Палочка Элизабет, которую она приобрела ещё в далёком детстве, была сделана из рябины. — Если вдруг понадобится помощь, то просто сожми кулон, и я примчусь, — Антонин подошёл к сестре со спины и поцеловал её в макушку. Семейные узы были восстановлены. На какое-то время…