Море волнуется раз…
Эльфийка в летящем платье насыщенного вишнёвого цвета, сливающегося оттенком с её волнистыми волосами, лёгким взмахом руки подняла гребень воды и отправила в сторону плещущейся нереиды.Море волнуется два…
Кето расхохоталась, когда нимфа с иссиня-чёрной шевелюрой длиной до колен, развивающейся за спиной подобно крыльям, зафыркала от попавших на лицо капель.Море волнуется три…
Треугольное лицо прекрасной нереиды с кожей белее снега забавно насупилось, острый лисий носик сморщился от вредности. Однако сияющие осколками оникса большие чёрные глаза хитро прищурились, и нимфа в отместку послала Кето пенящееся кружево солёных барашек. Эльфийка ловко увернулась, но манёвр стоил ей промокшего подола юбки. — Фооса! — возмущённо вскрикнула она, но заметив ликование на лице воспитанницы, тут же смягчилась. Фооса согнулась в три погибели от мелодичного смеха, песня прервалась, а на смену ей пришло безудержное веселье. — Ну погоди у меня… — на губах эльфийки появилась коварная ухмылка и она в ореоле брызг побежала прямо на нимфу. Та завизжала в притворном испуге, после чего нырнула под воду. Спустя пару секунд, в нескольких метрах от прежнего места, на поверхности волн что-то дразняще показалось — но то были уже не человеческие ступни, а серебристый рыбий хвост! Кето рассерженно затопала, однако не смогла сдержать восторга, как и каждый раз, когда великая нереида Фооса — нимфа Серебряного моря — по велению переменчивого настроения, сменяла ноги на рассекающий воду с невероятной скоростью хвост. На такие завораживающие фокусы были способны только морские нимфы. Острова Блаженных, расположенные в центре Серебряного моря, великодушно приютили потерянные души — троицу эльфов из Лесного чертога, обретших покой после десятилетий скитаний целителями по Тетису. А с ними группу нимф, которые в качестве подношения привезли из Звёздной обители редкие манускрипты для прославленных во языцех божественных брата и сестры; и нескольких эльфов, от которых ещё в детстве отказались настоящие родители, ведь они были рождены без магических способностей: словом, всех тех, кого история впоследствии назовёт форкидами — детьми Форкия и Кето. Благодаря перстню Жизни, как его прозвали везунчики, повстречавшие всемогущую Кето, обделённые дарами эльфы обрели силы. Форкий, который годами обучался магическим искусствам в Пустынных землях у тёмных эльфов, наконец встал на пьедестал рядом с сестрой и положил на алтарь нуждающихся свою способность усиливать магию других. Так что, когда те, кого считали богами, после всех трудов решили удалиться от мирских забот, любопытные нимфы и спасённые от участи изгоев эльфы последовали за ними. На Блаженных островах они вместе построили крошечный город и разбили сад с золотыми яблоками, в котором поселились геспериды. Одна лишь Фооса уже была на острове, когда сюда приплыли поселенцы. Маленькая нимфа, обладающая настроением переменчивым, словно морские течения и душой чище, чем воды собственных обширных владений, сразу покорила Кето своей непосредственностью. Прошли годы, и живущая под опекой эльфийки Фооса выросла. Они с Кето многому научили друг друга и были близки, будто дочь с матерью. Эльфийка с нежной улыбкой наблюдала за показывающимся то тут, то там хвостом. Чешуйки, словно пластины белого золота, искусно инкрустирующие кожу, блестели в лучах заходящего солнца. Пока Кето любовалась резвящейся в воде нимфой, сидящий на берегу Форкий любовался ею самой. Он мог вечно наблюдать за переливами оттенков в радужках её глаз, скользить взглядом по линии перехода от тонкой талии в широкие бёдра и восхищаться ямочками на пояснице, когда сестра обнажалась перед купаньем. Он был её самым ярым последователем, боготворящим каждый сантиметр роскошного тела, каждую запретную черту… кроме шрама на затылке, который эльф считал уродливым. Кето с Аньей получили эти шрамы в Святом пристанище, как и все послушники. Ихтис на теле был символом непоколебимой веры в истинного Бога, признанием его единственным божеством. Простое с виду изображение рыбы достигалось калёным железом и жгучей болью. Видя эти отвратительные для него шрамы, Форкий выходил из себя — он представлял, как страдала сестра, добровольно получая это клеймо, навсегда уродуя свою бархатистую кожу. Одна мысль о том, что во вселенной существовал кто-то, кого сестра любила больше его самого, приводила эльфа в бешенство. Думы об этом были способны пошатнуть его уверенность в себе, перечеркнуть всё, к чему он так долго стремился. Ему никогда не возвыситься над Богом. Сегодня был День Ивана Купалы — эльфы посвящали его летнему солнцестоянию, усиливающему магические способности, а нимфы — наивысшему расцвету природы. Но Форкий знал, что Кето отмечает его по-человечески — для народа Духа это был один из праздников, посвящённых учению истинного Бога. Эльф бы не удивился, если б выяснилось, что его сестра единственная во всём мире ещё верит в это древнее божество. С тех пор, как он выманил её из Святого пристанища, прошло достаточно времени для того, чтобы вера в Тетисе окончательно пришла в упадок. После того, как они приютили бесталанных детей из Лесного чертога, Форкий постарался увести эльфийку как можно дальше от Клыков Демона. Затем на север — за людские земли, в Серебряное море, а там и на Блаженные острова. Ещё дальше была лишь Звёздная обитель, но нимфы не жаловали толпы гостей, так что пришлось остановиться на этом. С каждым днём эльф становился всё более жадным — его начинало раздражать то, к чему, казалось бы, давно привык. Когда-то он уже заставил себя смириться с тем, что Кето никогда не будет ему принадлежать, будь проклято её целомудрие! Затем с тем, что она покинет Святое пристанище только ради спасения своего народа, будь проклято её милосердие! И, наконец, с тем, что она открывала своё сердце всё большему количеству существ, не обращая внимания ни на расу, ни на внешность, ни на силу… будь проклято её стремление любить всё живое! Клокоча от тихой ярости, Форкий не заметил подкравшуюся Анью. — Сестра! — негромко позвала она Кето, так эльфийки называли друг друга после Святого пристанища, в котором годами делили одну келью. — Ладон разжигает костры! Кето обернулась к Анье с радостной улыбкой. — Идём! — кивнула она и крикнув Фоосе: — Касаточка, пора! — вышла на берег. — Всё хорошо? — Анья положила узкую ладонь на плечо Форкия, в голосе её появилось беспокойство. Она лучше всех чувствовала перемены в настроении эльфа, знала его переживания и цели, как свои собственные. Форкий нервно взглянул на подругу, та сразу же отстранилась как ни в чём не бывало, заправляя белоснежные волосы за уши. Эльф встал, отряхнулся от песка и повёл эльфиек с нимфой в чащу. Подъём на самую высокую точку острова занял некоторое время, но вот они оказались на ровной площадке из скальной породы, где уже вовсю шли приготовления к празднику. Ночь на Ивана Купалу была заполнена обрядами, связанными с водой, огнём и травами. Основная часть купальских обрядов проводилась именно ночью — например, прыганье через костёр взявшись за руки, обмен венками, поиски волшебного цветка папоротника и купание в утренней росе. До праздника Кето запрещала воспитанникам есть вишню, зато следующий день на радость всем объявлялся «вишнёвым». У нимф считалось, что после Купалы наступают «воробьиные ночи», когда часто гремят громы и вспыхивают молнии. Если верить гесперидам из Звёздной обители, это дни, когда гуляют грозовые духи, посылая на землю молнии. «И тогда между тёмным небом и верхушками гор вырастают огненные деревья, соединяя небо и землю», — пританцовывая, дополнила рассказ гесперид Ехидна — синеглазая наяда с гранатовым ожерельем, сияющим в свете огня, словно пламя. Кажется, это было лет двадцать назад, когда они впервые решили устроить скромное гуляние в честь праздника. В итоге, это превратилось в семейную традицию. Сейчас Ехидна болтала о чём-то со Сциллой — эльфийкой с бронзовой кожей. Девушки обрадовались, заметив Анью, и поспешили помочь ей с приготовлением праздничного ужина. На длинном деревянном столе уже была горячая «обетная каша» из ячменя, творог и пресные лепёшки с толчёным конопляным семенем. Для эльфов на столе стояло вино, для нимф — сахарный квас. В Ивана Купалу по эльфийским поверьям вода могла «дружить» с огнём. Символом такого соединения как раз и являлись костры, которые зажигались в ночь на Купалу. Ими всегда занимался Ладон, единственный мужчина на острове, кроме Форкия. Ближе к полуночи девушки обычно шли гадать при помощи венков, опущенных в воду: если венок поплывёт, это сулило счастье и долгую жизнь. Главными поклонницами этого обычая являлись сирены — две океаниды, играющие у обрыва на кифаре и флейте. На головах Пейсинои и Телксиепии уже красовались венки из птичьих перьев. Вскоре подошли и другие члены семьи. Кето поцеловала встрепенувшуюся Фоосу в лоб и отпустила нимфу навстречу эльфийкам, похожим на лебедей длинными шеями и, конечно, изяществом гетер — грайи были лучшими подругами нереиды. К белокурому Ладону присоединились горгоны, их можно было узнать по горделивой осанке и пронзительным ореховым глазам даже с места поодаль ото всех, где стоял Форкий. Три сестры снова начали изводить зардевшегося Ладона подначиванием — правда заключалась в том, что все они были влюблены в скромного эльфа с отвагой дракона, вот и донимали его в своей извращённой манере. Форкий наблюдал за жителями острова с плохо скрываемым презрением. Они с Кето даровали им будущее, а эти ничтожества вместо того, чтобы разойтись по миру, прославляя новоявленных богов, схватились за юбку Кето. И вот теперь, вопреки плану направить свои усилия на покорение сердца сестры, эльф был вынужден удовлетворять просьбы слабых эльфов делиться с ними магией. Но что хуже всего — приходилось делить с ними внимание Кето! Этого он уже не мог простить. Стиснув зубы, Форкий нашёл взглядом в толпе Анью. Она совсем исхудала и была даже бледнее, чем обычно. В гневе он забирал у неё больше крови, чем следовало. Что ж, она сама виновата. Она поощряла этих паразитов, стала им заботливой старшей сестрой. А кто позаботился о Форкии? Кто хоть раз сказал ему спасибо?! Эльф стал часто задаваться вопросом: не потому ли он с самого детства так стремился к силе, что его способности были слабее, чем у Кето? Не желание ли доминировать над сестрой толкнуло его к тёмным магическим искусствам? Не банальная ли зависть? Ведь лишь благодаря крови Аньи он стал достаточно могущественным, дабы его назвали богом. Однако всё это было бессмысленно, если он не выберется с Блаженных островов. Ему не возглавить Эльфийский Совет, прозябая здесь! Его планам по покорению мира не суждено было сбыться без участия Кето. Форкий научился усиливать способности других, но только эльфийка умела наделять способностями тех, кто магией не обладал. Сестра была его секретным оружием, которое за мороком родственных уз не видело подвоха. Форкий по-прежнему любил её больше всех на свете… однако власть он любил больше. И стремление к ним обеим — к Кето, которая любила его лишь сестринской любовью; и власти, которая пока ещё не сделала его всемогущим, наполнила душу такой плотной Тьмой, что его разум не выдержал. Форкий сделал глубокий вдох и Тьма, словно почуяв свободу, стремительно разрослась и вырвалась из заточения. Эльф задрожал, глядя на сестру. Она была так близка и одновременно недосягаема. Однажды она решит его покинуть, вновь отдав на милость одиночества с той же беззаботной лёгкостью, что и в первый раз. Он сделал всё, чтобы покорить её — так долго притворялся хорошим! Однако она по-прежнему не желала принадлежать ему, что ж… тогда он заберёт её силу и посмотрит, как она запоёт. Форкий поднял вдруг показавшуюся такой тяжёлой руку и властным жестом перста указал на Кето. Тьма радостно потекла по его венам, испещрив кожу метками, змеясь ядовитыми нитями ртути. Клубясь и ширясь, морок скользнул между тел безликих ничтожеств навстречу к единственной, к самой великолепной, к венцу творения… Внутри эльфа заклокотал восторг, он никогда ещё не ощущал себя таким всесильным. Исступление завладело Форкием, поглотило его так глубоко, что сначала он даже не заметил, что перед сестрой выросла фигура. То Фооса заметила неладное и встала на защиту той, что была ей милее всех на белом свете. Они с Форкием столкнулись взглядами, и мужчина сжал кулаки. Эту нимфу он ненавидел сильнее прочих. Именно она мешала Кето разглядеть в нём свою истинную пару. Они были рождены друг для друга, а эта слабачка стояла у него на пути! Черты эльфа исказило безумие, он не видел более никого, кроме самоотверженной Фоосы. Пусть её высокая стройная фигура была гимном жизни, пусть воля была нерушимее прибрежных скал, пусть она была бессмертна, пока не высохнет Серебряное море… Он всё равно видел в ней лишь ничтожное препятствие, как и во всех вокруг. Форкий вскинул подбородок и дал волю своей Тьме. Дороги назад не было. Лозы чернее ночи кобрами ринулись из него во все стороны. Извиваясь и цепляясь за всё живое, они пронзали тела, питались энергией добра и магией, с лобзанием поднося найденное хозяину. Нет… это было слишком просто. Идея!.. Эльф кровожадно улыбнулся, но то была не улыбка разумного существа. Эльфы и нимфы, всё ещё витающие в своих радужных фантазиях, стали меняться на глазах. Почувствовав витающее в воздухе зло, Кето обернулась и лицезрела то, что не увидишь и в страшном кошмаре — её воспитанники, её дети превращались из прекрасных существ в монстров. Чешуя, шерсть и перья покрывали теперь их тела, лица горели жаждой убийства. Какая злобная сущность могла сделать это с ними?! Извращая, калеча и обезображивая, на сестру с улыбкой помешанного смотрел Форкий. Она не верила своим глазам — творя это злодеяние, он смеялся! Смеялся! Кето попыталась сделать вдох, но не смогла. Дыхание перехватило, словно кто-то сжал ей горло когтистой лапой. Закрывающая собой эльфийку Фооса застонала, от падения её спасла лишь быстрая реакция Кето. — Касаточка, — шокировано зашептала эльфийка, лихорадочно гладя подрагивающую нимфу по покатым плечам, по голове, украшенной коралловой диадемой. Её милая девочка кашляла кровью. Для её дочери Форкий приготовил самый жестокий конец. Убивая её, он убивал саму Кето. Словно ещё больше разозлившись от вида стоящей на коленях сестры, эльф зашипел и извивающиеся магические лозы вырвали Фоосу из объятий Кето. Тело в белых шёлковых одеждах, отороченных золотом, взвилось в воздух фарфоровой куклой, истекающей кровью. Всего миг… и нимфа скрылась за краем пропасти подобно сломанной игрушке. В мёртвой тишине звенел лишь один чудовищный крик — полный боли и отчаяния, срывающий голос разбитой Кето. Она уже была мертва. Она летела на скалы вслед за дочерью. Форкий не успел предпринять ничего — эльфийка бросилась с обрыва, протягивая руки к мёртвому телу, вне себя от горя. Ей всё слышался голос маленькой Фоосы… «Мама!» — звал он, хрустальными переливами детского смеха наполняя сознание. Дымчато-гранатовый закат пылал ослепительной вспышкой, будто желая подхватить две хрупкие фигурки, летящие навстречу смерти, но не мог, как бы ни пытался.Девочка влюбилась в море, Оно звало ее за собой… Солнце освещало тропою Путь, овеянный мглой…
Умываясь слезами, моментально высушиваемыми резкими порывами ветра с веснушчатых щёк, Кето слышала пение нимфы, будто наяву. Чёрные волосы развевались, но сердце больше не стучало. Время для неё застыло, а эльфийка всё тянула руки в облаках развивающейся алой ткани, надеясь подхватить, обнять и уберечь от боли своё дитя.Море волнуется раз, Море волнуется два, Море волнуется три…
Их любимая песенка, напоминание о счастливых днях. Сколько раз они пели её вместе?.. Теперь всё было в прошлом.Ты не успеешь проснуться, — Кричали ей птицы вдали. Дайте хоть раз в любви захлебнуться! — Вздохнула и ринулась вниз.
Это всё нереально. Такого не может быть! Эта мысль набатным колоколом стучала внутри Форкия. Эльф взмыл над краем обрыва, разрушительная сила мраком вырывалась из него, но не была способна дать хозяину крылья, дабы броситься следом за любимой и выжить. Он не мог спасти Кето от падения. Он умел лишь губить. Сжав кулаки, Форкий ясно как никогда осознал: он никогда не отпустит сестру. Даже Смерти не позволит забрать у себя Кето. Тьма ринулась вслед за ней, настигла раненым зверем воющую эльфийку и заклубилась вокруг неё, повинуясь порыву Форкия. Он не знал, что делать. Не мог сформулировать приказ. Он любил и ненавидел одновременно. И Тьма сделала то, что считала нужным. Она окутала Кето своей мощью, замедлила падение, но не уберегла от смертоносной поверхности моря. Последнее, что видела эльфийка, что разрывало её на части и к чему стремилось всё её существо — Фооса. Её восхитительное тело, молочно-белая кожа, безупречное лицо… Тьма зашипела от натуги, однако ради сестры Форкий был готов не только сокрушить государства, но и обмануть саму Смерть. Он проклял сестру, только бы она восстала из мёртвых, только бы осталась с ним, только бы… Кето погибла, погрузившись в холодную обсидиановую воду. Она не выжила. А после воскресла, изменившись до неузнаваемости. Облик, что стоял перед внутренним взором, стал её новой личиной. Прекрасная черноокая женщина, способная заворожить пением и покорить стойкостью духа. Единственная в своём роде. Первая из тех, кто восстал из мёртвых, ведь запущенный цикл проклятия уже нельзя было остановить… И среди нимф ей не нашлось бы равной.