Пустоцвет

      В каждом человеке есть частичка одиночества, которую никогда не наполнят близкие люди, земные развлечения, удовольствия или наслаждения. Так уж повелось ещё с библейских времён, а именно с того момента, когда Адам и Ева были изгнаны из рая, в сердцах людей поселилось одиночество. Может, одиночество является той извечной тоской по временам пребывания в раю, а может и нет. Наверное, каждый сам для себя должен ответить на этот вопрос.       Одиночество – это когда ты лежишь на земле, а люди вокруг просто не замечают тебя. Дождь бьёт по лицу, стекает по щекам, и капли его притворяются слезами. А настоящих слёз нет. Всё просто. Ведь ты уже мёртв.       Дазай потерял счёт времени. Для него дни стали секундами, секунды растворились в бесконечной веренице существования.       Он один. И даже после смерти не смог покинуть этот бренный мир. Жизнь проходит сквозь него, а он остаётся где-то за гранью осязаемого, но отчётливо видит всё и чувствует. Вопреки всем суждениям, он, потеряв материальное тело и оставшись в обличии призрака, не потерял способность осязать, дышать и чувствовать. Он не жил и не существовал, но и обратного сказать было нельзя. Он просто балансировал на грани меж двух миров. Одиноко шатался по улицам Йокогамы, пустым взглядом смотрел на веселые лица детей и их родителей, на горячо споривших товарищей и просто на прохожих. В каждом струилась жизнь, жизнь, с которой Дазай распрощался раз и навсегда, канув в пропасть с крыши офиса мафии. Тогда он думал лишь об одном: он должен был обеспечить безопасность созданному миру, где Одасаку жив, и сейчас находится в неведении. Что произошло после его смерти. Всё ли пошло по плану, как он задумал?       Но, как бы он ни старался, ответ на свой вопрос дать не мог. Точно так же, как бесконечна вселенная, он бродил словно в пустыне, полностью отчаившись в своём бытие.       Он не смог умереть, и теперь посмертно платит за свои грехи.       Осаму Дазай, некогда великий босс Портовой мафии, сейчас мокнет под дождём, устав от всего. Его никто не видит и не слышит, и он, в какой-то мере, даже рад этому. Никто не сможет увидеть вселенского отчаяния в его остекленевших глазах.       Закрыв веки и отдавшись в лапы бесцельного потока мыслей, он даже не сразу заметил, как капли дождя перестали тарабанить по лицу. Звуки шагов вокруг затихли, и он на мгновение подумал, что, наконец, отошёл в мир иной, но его заблуждение развеялось.       Кареглазый шатен держал над ним зонт, чуть наклонившись корпусом к земле, и улыбался. Спокойно и уголками губ. Дазай знает эту улыбку. Он сам придумал её.       Шатен опускается на корточки рядом с ним, протягивает букет красных цветов и ничего не говорит, лишь бесшумно шевелит губами. Ты хорошо справился.       Кто этот человек, что вроде и знаком ему, но узнать нет возможности. Черты его лица мягкие, глаза блестящие и добрые. Кто же это?.. И почему видит его, мертвеца?       А незнакомец тем временем легко поднял его, прижав к груди, и от него повеяло таким теплом, что Осаму невольно прижался, вслушиваясь в ровное биение сердца.

Точно.

Теперь он вспомнил.

Это был он сам.

      Не совсем он, но всё же... Это также был Дазай Осаму, с теми же слегка кудрявыми волосами цвета горького кофе и глубокими коньячными глазами. Да, несомненно, это он, но только из другой реальности. Здесь всё точно так же, но в перевёрнутом виде: Акутагава числится в рядах мафии, а Ацуши раскрывает сложные дела на пару с детективами.       Этот мир – изначальный, и всё здесь реально. И в эту реальность стекаются все личности из других после своей смерти.       Как настоящий Дазай смог найти его, должно быть, есть самая большая тайна мироздания. Он не человек. Неполноценный. Он знает все ходы наперёд и никогда не остаётся в проигрыше. И даже сейчас, прижимая к себе самого себя, он ничуть не ошибся, нет. Нет. Напротив. Он так и задумал. И это явно не все тузы в его рукаве.       Привести домой своего близнеца не было большой проблемой. Какие вообще могут быть неприятности, покуда никто не видит и не ощущает присутствие второго Дазая?       Кроваво-красный шарф сброшен в прихожей вместе с чёрным плащом и обувью. Бежевый плащ бережно повешен на крючок. Они прошли сразу в душ, словно действовали по заученному плану.       Детектив-Дазай просто привык к частым визитам своих мёртвых альтер-версий.       И сейчас, без малейшего стеснения, они раздевают друг друга, мелодично целуясь под шум воды.       Дазаю не в первой.       Руки плавно скользят по телу, намеренно царапая открытые части кожи и подцепляя ногтями края бинтов, которые вскоре грязно-белыми змеями опутают тощие ноги. Все свои, им скрывать нечего.       Шрамы, шрамы, шрамы. Бесконечные белые рубцы, бывшие когда-то кровоточащими ранами. Они оба помнят, как коса Прошлого Босса прошлась по груди, помнят те мгновения, когда Одасаку подобрал на своём крыльце окровавленное тело парнишки и самостоятельно залечил дыры от огнестрельного. Каждый из них помнил всё, и именно с момента встречи с Сакуноске их миры разделились на А и В. И это стало причиной столь разных развитий сюжета.       Пальцы касаются чувствительных мест и нежно гладят – оба не любят боль. Боль – это признак того, что ты всё ещё жив. Так возможно ли, что поэтому... Нет, неважно.       В моменты близости разум абстрагируется от реальности, расплывается, и остаётся лишь слепо повиноваться инстинктам.       Есть только они вдвоём. Есть только их томное дыхание, разгорячённые тела и горящая похоть во взгляде. Оба Дазая – доминанты, и оба не готовы уступить активную роль другому. Детектив достаёт с полки тюбик лубриката, в то время как босс мафии сбрасывает с себя намокшее от воды бельё и помогает другому себе. Звучит странно, но кто они такие, чтобы слово «странно» не ассоциировалось с ними?       Они тихо и сквозь зубы шипят, грубо целуются, ударяясь зубами, и снова шипят. Мало, мало, мало. Им чертовски мало. Они спешат, а куда – неизвестно. Словно само время подгоняет их.       Они кусают друг друга за плечи, пытаясь подчинить, но никто не поддаётся. Мафиози прижимает другого к стене, одной рукой давит на шею, заставляя повиноваться, пальцами же другой мучительно медленно – сразу двумя – проникает в сжатое кольцо мышц, приступая к растяжке. В извинение мокро целует в губы, проводя языком по нёбу и сплетая языки. Им хорошо – им обоим хорошо – и отрицать никто не станет, что хорошо и комфортно может быть лишь с самим собой. Детектив времени не теряет, проникая пальцами в лже-Дазая, планомерно поглаживая и тоже растягивая. Он не намерен так просто отдаваться.       В закрытой комнате становится очень-очень жарко. На фоне льётся вода, тут же исчезая в дырке слива, но на это им нет дела.       Живой Осаму сдавленно стонет, когда в него медленно толкаются. Член скользит и вскоре полностью погружается в податливое тело. Дазай и податливость – антонимы, но ради себя можно и изменить привычкам. И поэтому детектив, закинув ноги тому на талию, позволил двойнику начать двигаться. – Теряешь хватку, – хрипло усмехается мафиози, медленно выходя и резко вставляя. – Не думал, что я мог бы быть таким. – А ты, как я виж- ха-а!.. любишь игру в поддавки       Сильный толчок, выбивший воздух из груди, и резкий укус в плечо, от которого перед глазами заплясали чёрно-белые пятна, показывающий, кто здесь босс, и детектив неохотно повинуется. Пора ему уже научиться получать удовольствие от происходящего.       Новая череда толчков, то медленных, то неожиданно грубых и быстрых. Член трётся между животами, истекая естественной смазкой. Хорошо, хорошо, хорошо. Так хорошо, что даже плохо. Голова начинает кружиться, дыхание становится неровным и поверхностным, сердце пляшет чечётку. Мафиози делает ещё несколько движений, прижимает тело к себе в последний раз и быстро покидает нутро, содрогаясь и кончая партнёру на бедро. Член вновь колом стоит, пока настоящий Осаму, оправившись за считанные секунды, подхватывает двойника за живот и одним движением насаживает на свой член, не давая опомниться.       Осаму делает несколько неторопливых фрикций, отчего мимолётная боль и чувство опустошённости проходят, и его тело проникает в партнёра с прежней силой. Давление на живот всё усиливается и возрастает, прижимая партнёра к холодной стене, и детектив со странной тоской понимает, что сегодня у него был отличный шанс испытать настоящий оргазм. Может быть, в другой жизни. Ха-ха. Смешно. До неё, между прочим, ещё дожить надо.       Толчки становятся быстрее и интенсивнее. Ягодицы звонко шлепаются о бёдра, а из-за заботливо добавленной смазки всё ещё и безобразно хлюпает. Но какое им, двадцатидвухлетним мужчинам, дело. Сейчас они принадлежат друг другу и становятся одним целым. В прямом и переносном смысле. Дазай-мафиози после очередного пережитого оргазма чувствует небывалую усталость, коей не чувствовал... с их последней с Накахарой ночи, когда ещё был жив. Но одновременно он ощущает и... спокойствие? Умиротворение? Что?..       Ха-ха... Так ощущается смерть, да?

...какое знакомое чувство...

      Детектив с приглушённым ладонью полустоном-полукриком кончает внутрь, ненадолго задерживаясь, а после с хлюпом покидает обмякшее тело, позволяя тому безжизненно рухнуть на кафель.       И так каждый раз.       И так со всеми.       Любой Дазай, погибающий в той или иной вселенной, появляется перед оригинальным Осаму с единственной, забытой напрочь целью – найти в нём вечный покой. Именно в нём. В его душе. И, чтобы подарить им спокойствие, необходимо всего-навсего перепихнуться с собой настоящим. Глупость, но работает исправно. Дазай чувствует, что его души упокоились в глубинах его разума. Их воспоминания навсегда остаются в его сознании, до последних дней его жизни не забываясь ни на секунду.

Память – вот, чем они дорожили.