Во сне УПА
Веселая обстановка, люди радуются и празднуют, как и не было войны. Музы́ки играли, гости танцевали. А посреди всего этого сидел УПА и ничего не понимал. Вдруг, он обернулся, и возле него сидела Воля в свадебном одеянии, да и улыбалась ему. Повстанец чуть не заплакал от радости. – Невже? Невже, це наше весілля? Те що я так довго чекав?(Неужели? Неужели это наша свадьба? Что я так долго ждал?) – парень потянулся чтобы обнять любимую, но тут все исчезло, теперь он держал её труп, в своих руках. УПА на минуту погрузился в шок, а дальше отпустил тело сестры. Мгновение, он стоит в церкви, следующее мгновение и та же самая картинка, что была после попытки объятий. Так ещё бы долго продолжалось, если бы не Василий, который, заметив беспокойство атамана, решил его разбудить. – УПА.. Вставай... Вставай довбаний Яснію.(УПА.. Вставай... Вставай блядский Яснию.) – шептал юноша тормоша старшего. К счастью повстанец быстро проснулся, в его глазах читался испуг и грусть одновременно. – Та що тобі такого могло насниться, що ти зараз в такому стані?(Да что тебе такое могло присниться, что ты сейчас в таком состоянии?) – с раздражением и беспокойством спросил Коцюба. – Воля...(Воля...) – выдавил из себя парень, глядя в пустоту. – Вона повернеться.. Я вірю в це. А якщо її вже немає в живих(Она вернется. Я верю в это. А если её уже нет в живых) – Василий тяжело вздохнул. – Воля носила в собі світлу ідею. Ідею свободи. І ми цю ідею теж маємо носити в своїх серцях, замість смутку й жалів.(Воля носила в себе светлую идею. Идею свободы. И мы эту идею тоже должны носить в своих сердцах, вместо печали и сожалений.) – Звісно... Звісно... Просто мені наснилося як вона померла, вибач, за мою дурну поведінку, я після того як вона пропала, місця собі не знаходжу.(Конечно... Конечно... Просто мне приснилось, как она умерла, извини, за мое глупое поведение, я после того как она пропала, места себе не нахожу.) – извинился УПА, виновато схилив голову. – Знаю, зараз не найкращий час для співанини, але.. Як дядько УСС?(Знаю, сейчас не лучшее время для пения, но… Как дядя УСС?) – предложил юноша, и парень его поддержал. – Як дідусь.(Как дедушка.)– поправил УПА, и тут кромешную тишину леса прорезал тихий спев. – Ой у лузі червона калина похилилася.. Чогось наша славна Україна зажурилася.. А ми тую червону калину підійдемо, А ми нашу славну Україну, гей, гей, розвеселимо!У Воли и Украины
– Виступають стрільці січовії у кривавий тан, Визволяти братів українців з московських кайдан А ми тії московські кайдани розірвемо, А ми наших братів українців гей, гей, визволимо! – хоть так далеко не было слышно спева парней, Воля как подсознательно пела вместе с ними. – Заткни свою пасть! – кричал СССР, стоя возле неё. – А що, солов'їна твої ніжні вуха ріже? (А что, украинский твои нежные уши режет?) – ехидно улыбнувшись спросила девушка. – Чи в тебе така ненависть до моїх дідуся і матері? (Или у тебя такая ненависть к моим дедушке и матери?) – Заткнись или я сам тебя заткну. – коммунист ухмыльнулся. – Самим необычный методом. – Ти тільки спробуй. Мені вже цікаво що ти там придумав.(Ты только попробуй. Мне уже интересно, что ты там придумал.) – со спокойной улыбкой, ответила украинка и продолжила петь. – Там у полі ярої пшенички золотистий лан, Розпочали стрільці українські з москалями тан, А ми тую ярую пшеничку ізберемо, А ми нашу славну Україну, гей, гей, розвеселимо! А СССР не теряя времени, подтянул рукав униформы Воли, и одним резким движением сломав руку. А она, как бы и не чувствуя боли, продолжила. – Як повіє буйнесенький вітер, з широких степів, То й прославить по всій Україні січових стрільців, А ми тую стрілецьку славу збережемо, А ми нашу славну Україну, гей, гей, розвеселимо! – за это время мужчина успел проделать эту операцию и с второй рукой. – А ми тую повстанськую славу збережемо, А ми нашу славну Україну, гей, гей, розвеселимо! – конечно, ж девушке было адски больно, но она продолжала улыбаться и терпеть, терпеть до конца, до последнего вдоха. Никто никогда не видел её слабости. Как и в детстве, когда проблемы с глазами, вызывали постоянную боль, что преследовала её почти всегда, так и сейчас. Никто не увидит её слёз, особенно этот грёбаный коммунист. Воля будет плакать когда всё уйдут, на руках в любимого УПА, кажись единственного человека, которому она готова доверится целиком и полностью. А русский вытянул небольшой ножик из кармана и надрезал кожу запястья, и подвесил искалеченные руки девушки на крюк, что был приделан к стене, предварительно связав их веревкой, так чтобы веревка упиралась в места надрезов и каждое неверное движение отдавалось большой болью. Воля немного попручалась, при этом как будто не чувствуя боли, улыбаясь. – Ты не человек... – СССР от шока выронил нож из рук, смотря на повстанку как на ненормальную. – Ще й яка людина. (Еще какой человек.) – девушка истерически засмеялась, чем ещё больше напугала мужчину и он почти пулей вылетел из подвала, оставив украинку на едине с её чувствами. Почуствовав что она одна, Воля наконец дала волю слезам. Соленые капельки слёз падали на бетонный пол, делая на нём темные, мокрые пятна. – Краще я би взагалі не народжувалася, ніж мати таку долю.(Лучше я бы вообще не рождалась, чем иметь такую судьбу.) – девушка вытерла слезы, и попыталась уснуть стараясь не думать о боли в руках, и о том что её сломанные руки буквально повисли на этой крюке и верёвка всё сильнее впивалась в порезы, и Воля никак не могла полегчить свою боль, потому что руки её попросту не слушались. Настало утро. Повстанка проснулась и не из-за боли что мучила её всю ночь, а из-за звука открывающего замка. Кто-то зашел в подвал. – Совок? Знову прийшов мене калічити? (Совок? Снова пришел меня калечить?) – съязвила девушка, добавив. – Якщо це ти, то йди в одне місце. (Если ты, то иди в одно место.) – Та ні, це я...(Да нет, это я...) – стеснительно ответила вошедшая. – Україна..(Украина..) – Ну що, сестричко, за чим прийшла? (Ну что, сестричка, за чем пришла?) – с теплой улыбкой на устах спросила Воля, УССР она точно больше была рада. – Я би хотіла дізнатися хто я насправді і хто моя справжня рідня..(Я бы хотела узнать кто я на самом деле и кто моя настоящая родня..) – вдруг младшая испуганно посмотрела на руки украинки,по которых до сих пор стекала кровь. – Щ-що... Що з твоїми руками?(Ч-что... Что с твоими руками?) – Подякуй своєму татку. Це він таке зі мною зробив.(Поблагодари своего отца. Это он такое со мной сделал.) –девушка судорожно выдохнула и прошептала. – Сьогодні напевно буде таке ж. Через те, що розказала тобі те, що не треба. (Сегодня наверняка будет такое же. Потому что я рассказала тебе то, что не надо.) – Ой, вибач. Може, тобі краще не розказувати мені нічого?(Ой, извини. Может тебе лучше не рассказывать мне ничего?) – с явным чувством стыда и страха, спросила УССР. – Облиш. Я за тебе будь які муки витерплю. Така вже у нас з УПА доля... (Оставь. Я за тебя любое мучение вытерплю. Такая уж у нас с УПА судьба...) – Воля тепло улыбнулась. – Нам байдуже за своє щастя, тільки би ти була щаслива... І незалежна.(Нам все равно за свое счастье, только бы ты была счастлива... И независима.) У повстанки невольно потекли слезы, при упоминании этой примарной, долгожданной независимости. Но сразу же эти слезы были смахнуты нежной рукой сестры. Девушка сразу взяла себя в руки. Она не должна показать свою слабость перед Украиной. Воля ещё раз вздохнула и начала рассказ. Всё время УССР внимательно слушала, время от времени, пытаясь не то что продезинфицировать и перемотать руки девушки, да просто банально знять их с крюка, дабы полегчить боль сестры. Воля всегда её останавливала, и говорила, что так будет хуже и для их обоих. По окончании рассказа, УССР молча ушла, стараясь закрыть дверь как можно тише, на последок лишь обняв повстанку.