Стукнутый

Кэти не возвращается ни через день, ни через неделю, ни через две. — Она находится на лечении в Мунго, — обтекаемо сообщает мне мадам Помфри, когда я прихожу на очередной осмотр. — Все Ваши жизненные показатели в норме, мистер Малфой, — объявляет она, просканировав меня Диагностическими чарами. — Все, кроме Вашей памяти. Вы так ничего и не вспомнили, Драко? — Нет, мадам Помфри. Так, отдельные вспышки. Словно нечёткие колдофото, мелькающие перед глазами. Ничего определённого. Я даже не уверен, происходило ли это в реальности. (В самом деле, не спрошу же я Уизли, блевал ли он когда-нибудь гигантскими слизняками?). — Хм, это странно, — хмурится целительница. — Прошло уже достаточно много времени. Возможно, дело в том, что подсознательно Вы сами сопротивляетесь восстановлению памяти? Возможно, есть что-то, о чём Вам очень не хотелось бы вспоминать? Я пожимаю плечами. Я и сам недавно думал об этом. Однако мне в любом случае необходимо выяснить, что именно я должен сделать в Выручай-Комнате. Все эти дни у меня не было такой возможности, потому что всё свободное от учёбы время я провожу с Гарри. Гриффиндорцы потихоньку привыкли к этому и, кажется, смирились. Даже Рональд Уизли. — Знал бы, что удар бладжером так благотворно подействует на тебя, Хорёк, давно бы самолично запустил им в твою голову, — бурчит он, за что получает очередной болезненный тычок от Гермионы. С Гермионой мы быстро нашли общий язык. В отличие от моей дорогой подруги Панси, из всей литературы признающей только журнал «Ведьмополитен», Гермиона Грейнджер перечитала, кажется, все книги Хогвартской библиотеки, к которым есть доступ у учеников, и может поддержать разговор на любую тему: от хитросплетений третьего закона Голпалотта, который нам скоро предстоит изучать на зельеварении до последней статьи в «Трансфигурации сегодня», в которой на полном серьёзе рассматривается возможность использования в кулинарии трансфигурированных существ, таких как птицы или змеи, и на этом основании оспаривается отнесение еды к исключениям из Закона Гэмпа. — Не думаю, что, например, суп, сваренный из шкатулки, превращённой в черепаху, будет вкусным и питательным, Драко, — убеждённо говорит Гермиона, — пожалуй, с таким же успехом можно сварить суп из самой шкатулки. Уизли закатывает глаза и переглядывается с Гарри. Тот привычным движением крепко прижимает меня к себе. — У меня очень умный парень, — с улыбкой говорит он. — Достойный собеседник для нашей Гермионы. — Гарри, ты ему вздохнуть не даёшь! — теперь глаза закатывает Гермиона. Она не догадывается, насколько мне на самом деле необходимы эти объятия. Я не знаю, как смогу вздохнуть, если Гарри больше не захочет обнимать меня. ***** В один из дождливых ноябрьских вечеров Гарри снова вызывает к себе директор Дамблдор. Гарри никогда не рассказывает мне, чем они занимаются на этих дополнительных уроках. Возможно, он всё ещё не до конца доверяет мне, и, хоть это больно, я могу его понять. Я тоже решаю не упоминать о своём таинственном задании, во всяком случае, до тех пор, пока не выясню, в чём оно состоит. Когда Гарри уходит, поцеловав меня на прощание: «До завтра, Драко!», я нахожу своих приятелей-телохранителей и в их сопровождении отправляюсь на восьмой этаж. Оборотного зелья для них у меня по-прежнему нет, но для отвода глаз я вручаю им учебники по истории магии. В случае, если кто-нибудь увидит их здесь, всё будет выглядеть так, будто Крэбб и Гойл пришли посмотреть на портреты великих деятелей волшебного мира, упоминающихся в учебниках. На этот раз я не чувствую присутствия таинственного невидимки, наверное, в прошлый раз мои нервы были ещё сильно не в порядке после травмы. Пользуясь советом Миртл, я медленно иду по коридору, изо всех сил концентрируясь на мысли о нуждающемся в починке шкафе. К моему облегчению, в стене появляется долгожданная дверь, и я, оставив Винса и Грега на посту, вступаю в Выручай-Комнату. Вопреки моим опасениям, мне не приходится долго искать нужный шкаф. В этой странной пустой комнате кроме него нет больше никакой мебели. Я открываю дверцу, надеясь найти внутри книгу, письмо, карту, какие-то вещи — что угодно, что могло бы дать мне подсказку, зацепку, намёк, но вижу лишь одиноко лежащее надкусанное яблоко. Кто бросил его в шкаф — непонятно, возможно тот человечек, что опрокинул мусорную корзину на головы Уоррингтона и Ургхарта, Пивз? Я разочарованно смотрю на это яблоко. Оно выглядит так, словно кусочек от него был откушен только что, место укуса даже не успело приобрести специфический светло-коричневый цвет. Возможно, шкаф зачарован так, чтобы сохранять положенные в него продукты свежими, как эти странные, белые, холодные изнутри шкафы, о которых нам рассказывала на маггловедении профессор Чарити Барбидж? В таком случае, если я сам положил сюда это яблоко, и оно оставалось свежим всё это время, то мне удалось починить шкаф? Вот только с какой целью? И кому я должен отчитаться о выполненном задании? Растерянно обводя взглядом пустое помещение, я вспоминаю шутливые слова Миртл о возможности использовать Выручай-Комнату в особых целях. Эта мысль сначала заставляет кровь прилить к щекам, а затем устремиться в пах. Подстраиваясь под мои шкодливые мысли, Выручай-Комната сотворяет огромную кровать, застеленную красным, прямо как в той книге, которую Панси конфисковала у второкурсника с Хаффлпаффа, и я, сглатывая вязкую слюну, двигаюсь к ней. Мы с Гарри ещё не заходили дальше поцелуев, но теперь я знаю, каковы на вкус его губы, и как ощущаются его прикосновения. Однако сегодня в моих мечтах он не будет целовать меня, касаться меня. Сегодня — мой день. Я устраиваюсь на кровати поудобнее и позволяю сладостной фантазии полностью завладеть мной. Изящные ленты, тоже непременно красные, в цвет постельного белья, оплетают кисти Гарри и привязывают их к спинке кровати. Прости, любимый, сейчас я хочу, чтобы ты полностью сосредоточился на удовольствии, которое я буду доставлять тебе своими руками, губами, языком, всем своим изнывающим телом. Я проложу дорожки поцелуев от шеи до низа живота, от ступней до бёдер. Я приласкаю твои яички, проведу языком от основания до головки, и к тому времени, как наконец возьму её в рот, она будет такой мокрой, такой истекающей для меня. Я возьму в рот так глубоко, как только смогу, содрогаясь от твоих всхлипов, от твоих стонов. Я сам растяну себя для тебя, я уже научился делать это, мечтая о тебе. А потом я медленно, очень медленно оседлаю тебя, глядя в твои глаза. И когда наконец опущусь до конца, ты скажешь: «Драко, я…» — я кончаю так бурно, что, кажется, на секунду даже теряю сознание. Красные ленты висят на спинке кровати, но тебя здесь, конечно, со мною нет. Отдышавшись, я старательно убираю следы своих фантазий и, пригладив волосы, выхожу из комнаты. — Ты так долго копался там, Драко, — ноет Грег. — Ты такой красный, как будто дрочил там, — острит Винс, и они оба гогочут, думая, что это удачная шутка. — Вот придурки! — вспыхиваю я. — Ну не злись, Драко, мы же пошутили, — оправдывается Грег. — Так ты нашёл там своё задание? — Угу, — отвечаю я. ***** Наутро Гарри перехватывает меня у входа в Большой Зал и, по своему обыкновению, прижимает к себе. — Скучал вчера вечером? — спрашивает, заглядывая мне в глаза. Мне становится жарко при мысли о том, как Гарри в моих фантазиях лежал со связанными руками на красных простынях, мне чудится, что я чувствую его вкус на своём языке, и мой член предательски встаёт. — О, даже так? — изумляется Гарри. Его щёки вспыхивают. — Отойдём? — шепчет он мне. Пока вся школа поглощает омлеты с сосисками, туалет мальчиков в нашем полном распоряжении. Гарри впервые ласкает меня там, сперва медленно и осторожно, нежно щекоча пальцами головку, а затем всё быстрее и резче, не переставая целовать. Я всхлипываю, рычу, отчаянно толкаюсь бёдрами и вцепляюсь в него так, что, наверное, останутся следы. Когда всё заканчивается, я, опомнившись, тянусь к его ширинке, но Гарри перехватывает мою руку: — Не надо. Я уже. Я тоже очень скучал по тебе. ***** Мы идём на урок зельеварения, связанные общей сладкой тайной. Моё лицо до сих пор полыхает, и мне кажется, что каждый встречный догадывается, чем мы с Гарри только что занимались в туалете. — Привет, Драко! — весело машет мне бегущий мимо Стивен Сэмюэлс. — Спасибо за конфеты! Знаешь, те, что присылает твоя мама, гораздо вкуснее конфет из «Сладкого Королевства»! — Драко! — Риона налетает на меня маленьким вихрем и обнимает за ноги. — Привет, Гарри! Знаешь, ты тоже можешь прийти вместе с Драко покормить моих птичек! — Спасибо, Риона! — благодарит Гарри и, стоит малышке умчаться, поворачивает ко мне изумлённое лицо: — Если бы ты только мог знать, Драко, как сильно ты изменился! — Но Драко вовсе не менялся, — раздаётся рядом с нами мягкий, напевный голос. Это девочка с Рейвенкло, Луна Лавгуд. У неё в ушах покачиваются забавные серёжки в виде редисок, а на шее красуется ожерелье из пробок от сливочного пива. — Он всегда был таким — чувствительным и добросердечным. И всегда хотел дружить с тобой, Гарри, разве ты не замечал? (Впрочем, конечно, где тебе было заметить: ты был вечно занят спасением мира). Просто, понимаешь, мозг Драко был настолько сильно засорён мозгошмыгами, что его слова и поступки перестали совпадать с чувствами и намерениями. А тот бладжер выбил мозгошмыгов из его головы. У вас, мальчики, блестят глаза и распухли губы, вы знаете? — вдруг спрашивает Луна. — Забавно, ты потерял память, Драко, но ты совсем не выглядишь потерявшим и потерянным. Мой отец говорит: «Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь!». — Ох уж эта Луна со своими мозгошмыгами, — вздыхает Гарри по пути в класс. Не знаю почему, но мне кажется, Луна — тот человек, который видит любого из нас насквозь без всякого Веритасерума. Мне так хочется надеяться, что я именно такой, каким видит меня эта удивительная девушка. ***** — Заходите, заходите, господа! — поторапливает нас профессор Слагхорн. — Урок уже начался. Мы не без сожаления расходимся. Я — к друзьям-слизеринцам, а Гарри — к своим гриффиндорцам. — Сегодня у нас на повестке дня совершенно удивительное зелье! — радостно возвещает Слагхорн и, потирая пухлые ручки, подходит к большому котлу, из которого, завиваясь спиралями, поднимается пар. — Возможно, кто-то из вас уже догадался, что это? Гермиона отработанным движением вскидывает руку вверх: — Это Амортенция, сэр! Самое мощное приворотное зелье в мире. — Совершенно верно! — (почему старикашка Слагги каждый раз так удивляется? Это же Гермиона Грейнджер!). — Вы, видимо, узнали его по особому перламутровому блеску? — И по тому, что пар завивается характерными спиралями. И ещё оно пахнет для каждого по-своему, в зависимости от того, какие запахи нам нравятся. Например, я чувствую запах свежескошенной травы, и нового пергамента, и… Тут она розовеет и поспешно захлопывает рот. Собственно, несложно догадаться, что Гермиона чувствует запах пропотевшей квиддичной формы рыжего клоуна или пирогов его матери, которые та присылает ему с обязательной припиской: «Это не только для тебя, но и для Гарри с Гермионой, милый!». Вот только на Уизли сейчас с большим интересом пялится красотка Лаванда Браун. Она многозначительно хихикает и строит глазки, а этот идиот млеет, расплываясь в дурацкой улыбке. Слагхорн разливает сверкающую Амортенцию по фиалам и левитирует их на столы. Мы принимаемся вдыхать ароматы, но почти все держат языки за зубами, опасаясь выдать свои тайные увлечения. — Я чувствую запах мятного чая, спелой малины и травы на квиддичном поле, — нисколько не смущаясь, объявляет Лаванда Браун и добавляет для совсем непонятливых: — А, вот ещё, знаете, как пахнет деревянная, покрытая лаком коробка с волшебными шахматами? Вот, её запах я ощущаю тоже. Мне кажется, я явственно слышу, как скрипят зубы Гермионы. Она прячет лицо за волосами и что-то пишет в своём пергаменте, прорывая его в тех местах, где гневно ставит точки над «i». — Разумеется, на самом деле Амортенция не создаёт любовь. Любовь невозможно ни сфабриковать, ни сымитировать, — вещает Слагхорн, пока я втягиваю носом аромат, поднимающийся из моего фиала. — Нет, этот напиток просто вызывает сильное увлечение, вплоть до одержимости… Я различаю в причудливом коктейле ароматов запах новых книг — предвкушение чего-то неизвестного и захватывающего. Тёплое молоко с мёдом (отголоски детских воспоминаний) и изысканный цветочный аромат (мамины духи?): «Драко, сыночек, ты снова простудился, у тебя красное горлышко. Для полётов на метле нужно одеваться потеплее!». Сочные яблоки — я могу грызть их постоянно! Но над всем этим царит тот самый аромат, в волнах которого я купался буквально каких-то полчаса назад: Гарри. Мой Гарри. В этот самый момент он оборачивается, и я ловлю его взгляд. «Пахнет, как ты!» — шепчет он мне одними губами, указывая на свой фиал. У меня отличные оценки по зельеварению, и я точно знаю, что пары Амортенции не должны разъедать глаза. Так почему же мои глаза так щиплет?