Стукнутый

Я остаюсь на Рождество в Хогвартсе, так как не хочу, чтобы мама видела меня в таком состоянии. Ведь она ничего не знает о моей амнезии! Хотя мадам Помфри считает, что родные стены могли бы поспособствовать возвращению моей памяти. Но мне даже подумать страшно, что я могу не узнать свою маму, перепутав её, допустим, с тётушкой или с какой-нибудь из подруг, пришедших с визитом. — Глупости, Драко! — сердится Панси. — Твою маму невозможно ни с кем перепутать. Я уверена, ты сразу узнаешь её. У Нарциссы светлые волосы, как и у тебя, а твоя тётка Беллатрикс — брюнетка с безумным взглядом. Гарри тоже не едет домой, жуткая маггловская семья, которая растила его в чулане, вовсе не горит желанием видеть его, и это взаимно. Но Гарри, конечно же, есть куда поехать на Рождество. Его ждут многочисленные рыжие Уизли. — Прости, Драко, — в сотый раз говорит Гарри, — прости, я давно обещал, что проведу рождественские каникулы с ними. Они мне как семья, которой у меня никогда по-настоящему не было. — Да, конечно, я всё понимаю, — я изо всех сил пытаюсь улыбнуться, но получается плохо. — Ох, Мерлин, Драко, ну пожалуйста, не обижайся! Я буду так скучать по тебе, — Гарри целует мои глаза, скулы, щёки. — Я не обижаюсь, Гарри, правда. Желаю тебе весело провести время. Я тоже буду скучать, — последнее слово тонет в поцелуе. Мы словно пытаемся нацеловаться на несколько дней вперёд — агрессивно, мокро, горячо, стукаясь зубами, яростно сплетаясь языками, до боли прикусывая губы друг друга. Хочется выть. ***** И вот я остаюсь один. Кроме меня в слизеринской гостиной только небольшая группка второкурсников, возомнивших себя слишком взрослыми, чтобы праздновать Рождество с родителями, да Теодор Нотт. Его мать умерла, когда Тео был совсем ребёнком, отец же, по словам Панси, помешан на идеях Тёмного Лорда, а Тео предпочитает держаться подальше от всего этого. Рождественским утром наши второкурсники опрометью бегут к стоящей в гостиной ёлке, украшенной серебристыми и изумрудно-зелёными шарами. Они визжат и толкают друг дружку, пытаясь как можно быстрее схватить свои подарки. Ну, и кто тут строил из себя крутых взрослых парней? — Драко, Драко! — кричит один из них, тот самый Энтони Селвин, которого осенью серьёзно покусала кусачая кружка. На пальцах его правой руки до сих пор видны маленькие шрамы. — Тут столько подарков для тебя! Я подхожу поближе, изумлённо подняв брови. С Панси и Блейзом мы уже обменялись дружескими подарками перед их отъездом, и я ожидал получить разве что подарок от мамы, ну и, может быть, от Гарри (мне так хотелось надеяться на это!). Сам я скупил для него чуть ли не половину «Сладкого королевства», да ещё добавил к посылке перо со встроенной орфографией. Хорошо, что вчера нам в честь праздника разрешили сходить в Хогсмид! Я растерянно смотрю на внушительную гору подарков, которые, очевидно, предназначены для меня. Тончайший серебристый свитер, часы с браслетом в виде змеи и, конечно же, конфеты — от мамы. Неожиданный презент от Гермионы — книга о ритуальных зельях африканских шаманов. У этой девушки определённо хороший вкус! К моему изумлению, в куче обнаруживается подарок от Уизли с запиской: «С Рождеством тебя, Хорёк! Этот штрудель моя мама испекла специально для тебя. Она сказала, что ты выглядел таким тощим на вокзале Кингс-Кросс в начале учебного года, что на тебя жалко было смотреть. Так что ешь и толстей на радость Гарри!». Я закатываю глаза и мои губы против воли разъезжаются в улыбке. Яблочный штрудель выглядит аппетитно и распространяет по гостиной божественный аромат. Это… забота? Жест примирения? Предложение дружбы? Подарок от Гарри я приберегаю напоследок и открываю с замиранием сердца. Внутри коробки что-то шуршит, перекатывается и тихонько попискивает. Я открываю её, и мне прямо в руки вкатывается нежно-жёлтый клубкопух. «Счастливого Рождества, любимый! — небрежным почерком Гарри написано в сопроводительной открытке. — Это маленькое пушистое чудо зовут Генри. Я надеюсь, он будет хорошо себя вести и напоминать тебе обо мне. Скоро увидимся. Целую. Гарри». Это письмо так прекрасно, оно наполнено волшебными словами: «любимый», «целую», «скоро увидимся». Я осторожно прижимаю к себе Генри, а он высовывает свой длинный и узкий розовый язычок и пытается залезть им мне в нос. — Клубкопу-ух! — восхищённо ахают крутые парни-второкурсники и по очереди тискают, гладят и легонько подбрасывают моего питомца. А тот знай себе урчит от удовольствия! ***** Рождественский ужин в Хогвартсе просто великолепен. Сейчас, когда меня не буравят десятки чужих взглядов, когда за каждым из факультетских столов сидит всего по несколько человек, я наконец-то могу себе позволить спокойно, как следует, поесть. Накладываю себе всего понемногу и неспешно наслаждаюсь вкусной праздничной едой. Мой сосед по столу Теодор Нотт — немногословен, ненавязчив и деликатен. Мы перекидываемся всего парой ничего не значащих фраз, но отчего-то рядом с ним во мне поселяется чувство покоя и комфорта. В честь праздника наши уважаемые преподаватели позволяют себе стаканчик-другой горячительных напитков. И вот уже неприступная профессор МакГонагалл смеётся над шутками захмелевшего Хагрида, а профессор Флитвик заставляет кувшины с тыквенным соком пуститься в пляс и сам прихлопывает в такт крошечными ладошками. Гораций Слагхорн приглашает на танец смущённую Септиму Вектор (вот уж не думал, что нашу строгую преподавательницу нумерологии можно чем-то смутить!). И только наш слизеринский декан словно зачарован от всего, что связано со смехом и весельем. Он кисло взирает на замысловато украшенные рождественские ели, на висящие тут и там гирлянды из омелы, на обильное угощение и на расслабленных коллег. Директор Дамблдор левитирует всем преподавателям на головы разноцветные праздничные колпаки, и когда один из этих колпаков касается сальных волос Снейпа, лицо того передёргивается в отвращении. — Ну же, мой дорогой Северус, сегодня Рождество, позвольте себе хоть немного повеселиться! — бодрым голосом взывает к нему Дамблдор. Внезапно я замечаю, что с рукой директора, которой он поправляет колпак на голове профессора Снейпа, творится что-то неладное. Она почернела и выглядит совсем-совсем не хорошо. Пока я размышляю, что же такое случилось с рукой профессора Дамблдора, ко мне бесшумной мышью подкрадывается основательно хлебнувшая хереса Сивилла Трелони. — О, мой мальчик, — драматично восклицает она, обдавая меня запахом благовоний и алкогольными парами, — вскоре память вернётся к вам на крыльях, принеся с собою удар, которого Вы меньше всего ожидаете. Вы заглянете в бездну в поисках ответов, и спасением станет лишь смелость попросить о помощи. Рождественский пудинг, который я только что имел неосторожность отведать, настойчиво просится назад. Тео Нотт ободряюще сжимает мою руку и шепчет: — Не слушай эту старую мошенницу, Драко. Ты, конечно, не помнишь, но твоему Поттеру она пророчит смерть каждый год, а пока он, хвала Мерлину, жив и даже вполне себе здоров! Я несколько раз медленно и глубоко вдыхаю и выдыхаю. Пудинг в желудке постепенно успокаивается и соглашается остаться внутри. — Идите к нам, Сивилла! — зовёт Дамблдор. — Время петь рождественские гимны! ***** На этих каникулах я много времени провожу с моей маленькой подругой Рионой Пиквери. Вот и сегодня мы подкармливаем её птичек у школьных теплиц. — Почему ты не поехала на Рождество домой, Риона? — интересуюсь я. — Потому что в Хогвартсе интереснее. Наш декан профессор Флитвик даёт мне дополнительные уроки по чарам. Посмотри, чему я уже успела научиться за эти дни! Риона уверенно взмахивает палочкой, чётко произносит слова заклинания, и серые пёрышки зарянок становятся золотыми и пламенно-оранжевыми. — Теперь они ещё больше похожи на фениксов, правда же? — радуется Риона. — Конечно, — согласно киваю я. Кидаю суетливой стайке золотисто-оранжевых мини-фениксов одну сушёную ягоду за другой и интересуюсь: — Послушай, а почему эти зарянки, ну, то есть, фениксы, не улетели на зиму в тёплые края? — Потому что я каждый день кормлю их, — объясняет девочка. — А профессор Флитвик постоянно обновляет вокруг них Согревающие чары. Хогвартс — их дом, зачем же им улетать куда-то? Ой, кто это у тебя? — Риона замечает Генри, копошащегося в кармане моей зимней мантии. Он проснулся и пытается выкарабкаться наружу. — Это Генри. Клубкопух, — говорю я. — Гарри прислал мне его в подарок на Рождество. — Он милый! — хвалит Риона, поглаживая клубкопуха и уворачиваясь от юркого язычка, пытающегося добраться до её носа. — И твой Гарри тоже очень милый. Но знаешь, он, конечно, герой и всё такое, но мой герой — ты! — Почему? — изумляюсь я. — Потому что тебе труднее, чем ему, быть хорошим и добрым. Но ты справляешься. Сейчас эта девочка своей непостижимой логикой очень напоминает мне Луну Лавгуд. Возможно, это особая рейвенкловская мудрость, непонятная и недоступная представителям других факультетов? ***** В то утро, когда Гарри возвращается из Норы, я решаю подождать его недалеко от входа в Большой Зал и перехватить по пути на завтрак, чтобы поцеловать. Я даже не против снова, как в тот раз, пропустить завтрак, без сожаления променяв яичницу с беконом на жаркие объятия, на уверенные, ласковые руки… О, нет-нет-нет, здесь же полно детей… Дышу глубоко, представляю Филча в плавках. Внезапно в мою голову Луниным мозгошмыгом впархивает тревожная мысль: Гарри так много времени провёл в Норе, в компании этой мелкой липучей ведьмы Уизли. А что, если… Я представляю, как стою здесь, словно верный щенок, ожидая его у дверей, готовый заскулить и запрыгать, лишь завидев его, а он проходит мимо, обнимая свою Джиневру, что-то интимно шепча ей, нежно заправляя за ушко огненно-рыжий локон. Она раскраснелась от удовольствия и злорадно хихикает, косясь в мою сторону. — Привет, Малфой! — равнодушно бросает мне Гарри, а я… Я опрометью бросаюсь в Большой Зал и, еле отдышавшись, плюхаюсь рядом с Панси. — За тобой гнался тролль? — поднимает она бровки. — Мозгошмыги, — хриплю я. Панси закатывает глаза и пододвигает ко мне кувшин с тыквенным соком. Я старательно делаю вид, что завтракаю, но бобы застревают в горле, бекон кажется склизким, а кусочек тоста, который я долго и тщательно жую, напоминает по вкусу кусок бумаги. Усилием воли я заставляю себя не бросать поминутно взгляды на вход в Большой Зал. Мне кажется, я позорно разревусь при всех, если увижу Гарри с Джиневрой. Но мне и не нужно смотреть, если рядом Панси. — Вон твой Поттер, — бросает она, намазывая джемом очередной тост. — С Джиневрой? — шепчу я. — Какого боггарта ему идти с Уизли? — так же шёпотом удивляется Панси. — Постой, ты что, думал, что Поттер сошёлся с ней на каникулах и бросил тебя? Ох, Салазар, Драко, соберись уже, он идёт прямо сюда! Привет гриффам! Что привело тебя к презренному слизеринскому столу, о храброславленный Герой? * — Томится здесь возлюбленный Дракон мой, о Королева! — в тон ей ёрничает Гарри и, присаживаясь рядом со мной на скамейку, обнимает, нисколько не стесняясь моих закатывающих глаза и присвистывающих однофакультетников. — Твой Дракон тут уже весь извёлся, — сообщает Панси. — Я думала, он сейчас сожрёт мой мозг вместо завтрака. — Я так скучал, Драко, — мурлычет Гарри мне на ухо. — Мистер Поттер, вернитесь, пожалуйста, за стол своего факультета! — строго говорит МакГонагалл. — Да, профессор, я только подошёл поздороваться, — покладисто соглашается Гарри и, поцеловав меня в висок, летящей походкой спешит к своему столу. — Счастлив наконец, параноик ты мой? — со вздохом спрашивает Панси. — Теперь, может, соизволишь всё-таки позавтракать? Я глупо улыбаюсь. Дьявольские силки, сжимавшие горло и желудок, отпускают меня, словно испуганные Люмосом, к еде возвращается привычный вкус и консистенция, но я, теперь уже на радостях, всё равно не могу проглотить ничего, кроме яблока.