* * *
В этом году Мировая серия длится почти месяц. Конечно, Элаю интересен не каждый турнир. Он твердо знает, зачем сюда приехал. – Чтобы стать богатым, – говорит он Гаспару. Чтобы купить маме приличный дом. Обустроиться в Портленде. Открыть булочную или магазин видеопроката… Почему бы и нет? «Рио» выглядит помпезно и дешево. Весь месяц тут много людей и не протолкнуться от прессы. Какое-то время Элай поражается безвкусной аляповатости каменных львов и красных ковровых покрытий, но быстро устает и перестает их замечать. Гораздо больше ему нравятся обзорная площадка на пятидесятом этаже, да утренний бассейн, над которым склонились унылые, изнуренные жарой пальмы. Еще ему нравится номер Гаспара. Оттуда открывается шикарный вид на город и вторую башню отеля: гигантские вывески, неон, розовое и голубое стекло. Они играют в покер сутками напролет. Намного больше, чем трахаются или спят. Ван Дроп. Колосс. Биг Бет Микс. Иногда Элай просто смотрит: у него нет столько кэша, чтобы занести бай-ин и поучаствовать. Шестизначные выигрыши, которые восхищают старичка Хлинура, в основном идут на погашение семейных долгов. Ему было бы жаль кэша даже на главный турнир, но с победителей сателлитов другой спрос. Немножко усердия и удачи – и Элай, заплатив сорок баксов, попадает за турнирный стол с людьми, которые выложили по десять косарей. – Он маньяк. Просто маньяк. Чтобы так рейзить, нужно вообще не иметь мозгов. – Отличный доезд, ми амиго! – Собрал фулл-хаус на терне, а потом заманивал всех в раздачу, пока не повелись... Дурачки. – Уже слышал новости? Сальса выбил Чжан Гэ. А этот китаеза был в лидерах чипкаунта, сечешь? Элай играет тайтово – так осторожно, что никто не замечает в нем угрозы. Он разыгрывает только лучшие карточные руки – одну из пяти, а то и реже. Он неопасен. Он же не будет задирать ставки, не будет лезть на рожон, не будет рисковать фишками… Ведь так? Когда заканчиваются квалификационные туры, Элай меняет стиль игры. – Лимо выбил Майкла Северянина. – Браневский не из России. Нет, точно тебе говорю! Вчера нахуярился в баре с его телкой, и она рассказала, что… – В хедс-ап вышли Гутьеррес и Софико. Давай быстрее, я тебе место занял. Спорим, эта грузинская сука заставит его рыдать? К тому моменту, когда в финальном турнире остается двадцать семь человек, Элай совершенно истощен. Отжат, как половая тряпка, которой уборщица протирает кафель в номерах. Гаспар, напротив, выглядит полным сил. Это забавно: они так много трахались, курили, болтали… Так часто гуляли под ржавыми листьями пальм (иногда Элай позволял себе тронуть мизинцем тыльную сторону чужой ладони, и это был максимальный уровень их публичной близости) – но только сейчас, на финишной прямой, они впервые попали за один стол. Элай думает: он достаточно хорошо узнал Гаспара Лау, чтобы легко его «считать». Правдиво и обратное. Пока он узнавал Гаспара Лау, Гаспар Лау узнавал его. А еще – платил за омаров. Заказывал вино, каждая бутылка которого старше Элая. И дороже Элая, даже если продать того на органы. В качестве благодарности Элай скользил губами по чужой шее, касаясь языком прохладной, чуть кислой серебряной цепочки. А потом – по крепкому его, приятному хую. Сейчас Элай о чужом хуе не вспоминает. Он сидит с двумя пятерками на руках и упивается столом: сначала туда выходят девятка, шестерка и пятерка, на терне падает еще пятерка, а на ривере – восьмерка. Элай никуда не торопится и не задирает ставки. Никто за столом не сбрасывает карты, пока Гаспар Лау вдруг не швыряет на сукно целую стопку бело-зеленых фишек. Элай уравнивает… и, подумав, поднимает. У него ебаное каре. Хочется смеяться, но он улыбается холодно и устало – как всегда. Гаспар оценивает свои карты, приоткрыв губы и зажав между ними кончик языка. Потом смеется, показывая кипенно-белые, странные зубы. Каждый из них – жемчужинка; но как бы крепко не были сжаты бока этих жемчужин, у десен между ними виден зазор. Интересно, – думает Элай, – сколько километров зубной нити в год тратит этот парень? – Хм, – говорит Гаспар Лау, оценив свои шансы. И уравнивает ставку. На шоудауне у него – две шестерки. Вместе с тем, что лежит на столе – жирный, прекрасный, многообещающий фулл-хаус. Элай выкладывает свои пятерки, и жемчужная улыбка на мгновение блекнет. Гаспар Лау проиграл огромную часть стека… но он берет себя в руки и поднимает на Элая взгляд. Потом говорит, перекрикивая оголтелое, ожесточенное щелканье камер: – А ты неплох! Потом они просто сражаются. Долго, тяжело, изнурительно. У Элая взмок лоб, он шумно дышит, словно после бега или секса; будто им возили по мраморным серым полам, били об зеленое сукно, а не много-много часов подряд ебли в мозг покерными раскладами. Гаспар так улыбается, что становится понятно: сегодня ночью, в бело-сером прокуренном номере на сорок восьмом этаже он вытрахает из Элая всю душу.* * *
С трех столов в финал выходит девять человек. Элай Молина и Гаспар Лау – в их числе. Элай мало спит. Из-за этого куски внешнего мира (ненужного, не способствующего скорому обогащению; того, что за пределами покерного стола) вываливаются из его сознания. Наверное, потому Элай и не помнит, в какой момент бравый настрой Гаспара надламывается.* * *
Любой, кто регулярно играет в покер, испытывал это на себе. Тильт. Потерю контроля. Муторное, пеленающее по рукам и ногам, омерзительное чувство. Иногда тебя может подломить крупный проигрыш. Иногда – торжество бездарного, недостойного соперника. Иногда – просто серия мелких проигрышей… или даже выигрышей. Постоянное везение или невезение приводят к потере объективности. Ты чуть меньше внимания уделяешь подсчету вероятностей. Чуть реже смотришь на противника. Больше рискуешь. Реже коллируешь и чаще рейзишь. Ты принимаешь решения, которые никогда бы не принял на трезвую голову – словно ты пьян, или обдолбан, или просто ужасно, ужасно устал, и твой мозг уже не может отличить хорошую карточную руку от плохой. Ты теряешь контроль, катишься по наклонной и… Всё проигрываешь. Предпоследний день турнира подходит к концу. Завтра за столом встретятся Элай Молина, Гаспар Лау и ледяная грузинская сука Софико. Элай откровенно флиртует, кладет руку на ее обнаженную талию и чувствует, как смоляной жадный взгляд испепеляет ему кожу на лопатках. Гаспар чудом проходит в финальный день. Он красиво выбивает Сальсу и Браневского, но дальше идет серая, невнятная полоса – мелкие проигрыши, досадные случайности… Софико с жалкими двойкой и шестеркой собирает фулл-хаус. Гаспар, поставив девятнадцать миллионов и понадеявшись на две пары из тузов и дам, проигрывает, швыряет карты и выходит из-за стола. Потом он бесконечно долго ходит вдоль стен, вдоль толпы, мимо преследующих его журналистов игровых изданий. На лбу Гаспара пульсирует вена, у рта ходят вверх-вниз желваки, уложенные гелем волосы растрепаны и упали на лицо. Он убирает их быстрым, механичным движением, и бросает на Элая такой взгляд, что тот тоже встает из-за стола. – Ты тильтуешь, – говорит он, когда Гаспар перестает носиться взад-вперед. О том, как распознать и преодолеть тильт, психологи строчат целые книжки. Ни одну из них Элай не читал. Но не заметить тильт – все равно что не заметить открытый перелом ноги. Вот же, кровища хлещет… Вместо ответа Гаспар Лау неприятно усмехается и указывает взглядом в сторону Софико. – Я думал, сегодня ты будешь лизать ей, – говорит он. – А не сосать мне. – Не припоминаю, чтобы обещал тебе отсосать, – отвечает Элай. И сам не понимает, как спустя час они оказываются в одном номере, и Гаспар Лау кусает его в шею, зарываясь в волосы пальцами и не позволяя отстраниться. Они оба тильтуют, только Гас – в покере, а Элай – в сексе. Он принимает не те решения, которые стоило бы принимать. Он чувствует, как в Гаспаре вспухает глухое, яростное неудовольствие, как тот раздражается все сильнее с каждым поцелуем. Секс будет грубым, но мысль об этом Элая почему-то не пугает. Гаспар сцепляет зубы на его языке, раня до крови, рыча и стаскивая шорты по его бедрам. Они падают на постель, раздеваясь, впиваясь друг в друга пальцами, и Элай шипит в чужой рот: – Поаккуратнее. А то и правда решу, что лучше перепихнуться с Софико. Гаспар Лау не слушает, молча раздвигая ему ноги и пытаясь трахнуть. Его лицо – камень, его глаза – смола, и на мгновение Элая продирает озноб. Он и впрямь раздвигает ноги – но только для того, чтобы с силой двинуть коленом Гаспару в живот. - Я сказал – поаккуратнее, блядь! – рычит он. Пользуясь моментом, переворачивается и подтягивается к краю постели на руках, то ли сбегая, то ли откровенно себя демонстрируя – резкого, сплетенного из тугих мышц и сухожилий, с ложбинками на пояснице и ямочками на поджарой заднице. Но Гаспар Лау не дает уползти; он хватает за ноги, подтягивает обратно и наваливается. Его член – горячий и твердый, и Элай мычит, закусив кулак, изнывая от режущей боли в очке – и такого же режущего, невыносимого возбуждения. – Без смазки, – стонет он. – Без гондонов, чтоб тебя в тюряге так ебли, пидор недоделанный… – Хватит орать, – бормочет Гаспар. – А то люди решат, что я тебя насилую. Элай извивается под ним, доползает до края постели, сбросив с нее руку, растопырив пальцы и упершись ими в пол. Всхлипывает, когда его долбят быстро и дробно, практически не вытаскивая. Сердце пускается вскачь, и Элай скребет пальцами по полу, второй рукой комкая простыни, напрягаясь так, что на спине и боках проступает каждая мышца. Когда силы заканчиваются, рука начинает дрожать, и Элай хватается ею за край постели, впивается пальцами в деревянную плашку, уронив голову и постанывая сквозь зубы. Оргазм разливается по телу – блаженный, насыщенный, с искорками боли, – и Элай «отъезжает». Взгляд его мутнеет, а рука повисает, едва касаясь прохладного пола. Какое-то время Гаспар Лау дышит ему в затылок. Потом говорит: – Завтра я тебя выебу. Он имеет в виду не постель. – Помечтай, – отвечает Элай, улыбаясь. Во рту у него – гадко и солоно. Язык прокушен, из ранки до сих пор сочится кровь. – Когда вылетишь, дам тебе свой номерок. Утешительный приз и все такое…* * *
За столом – гробовая тишина. Зрительский зал шумит, шелестит, обсуждает, дикторы комментируют, операторы перемещают камеры и наводят их так, словно из черной линзы сейчас и впрямь вылетит птичка. У Элая на руках трефовый туз и бубновый король. Первыми на стол выходят бубновые туз и двойка и пиковая шестерка. В худшем случае у Элая будет старшая пара из тузов. В лучшем – если повезет… если вселенная поднапряжется… Элай боится загадывать; но мысленно орет и бьет кулаками по воздуху от радости, когда на стол выходит бубновая семерка. От флеша его отделяет одна карта. Да, Гаспар Лау тоже может собрать бубновый флеш. Но у Элая есть туз и король, а значит, его рука будет старше. Он украдкой следит за Гаспаром; тот выглядит раздраженным. Густые брови нахмурены, волнистые пряди падают на смуглый лоб. Щетина отросла за пару дней без бритья, и в ней много, очень много соли. Элай облизывает губы. По левую руку от него громоздится баррикада из налички – бесконечные пачки купюр, сложенные в ряды. Двенадцать миллионов долларов для победителя, восемь – за второе место, четыре с половиной – за третье. Софико пьет лимонад, перебирает фишки и смотрит водянистыми, равнодушными глазами. Она сбросила карты и ждет, чем закончится их сумасбродная дуэль. Элай поднимает. Гаспар отвечает на ставку. Элай мысленно напрягается, волоски на его загривке встают дыбом, а по спине ползут мурашки. На стол выходит последняя карта – бубна, бубна, бубна, пожалуйста, пусть это будет бубна, – и это… Он ни единой чертой не выдает своего разочарования. На сукно ложится король пик. Вымечтанный Элаем флеш-дро – пять бубновых карт, – так и не сложился. Его надежды на охуенную карточную руку сгорают, но ведь у него остаются две пары! Пока Элай пялится на пикового короля, Гаспар Лау самодовольно усмехается… и идет ва-банк. Его лоб – смуглый и влажный от пота. Это тильт, – думает Элай. Я хорошо помню, как ты выглядишь, когда у тебя на руках сильная карта. Сейчас ты блефуешь, причем отчаянно и глупо. Ты хочешь испугать меня. Взять на понт. У тебя – недоехавший флеш-дро, как и у меня. Вот только у меня две жирные пары... а у тебя ни черта нет, и потому ты злой, раздраженный и потный. Элай думает меньше секунды – и выдвигает на стол свой стек. Каждую фишку. До единой. Они вскрываются. У Гаспара Лау на руках – бубновые девятка и тройка.* * *
Следующие два или три часа вываливаются из жизни Элая, как плохо сложенные вещи с антресолей. Он не помнит, как ушел из-за стола. Не помнит, как умывался в туалете, хотя у него мокрые лицо и майка. Не помнит, что говорил ему старик Хлинур – тот превращается в белый шум, дряблый жир и шевелящиеся губы. У Элая – третье место на чемпионате мира по покеру. Он получит четыре с половиной миллиона долларов – настоящее богатство, раньше он о таком и не мечтал! Но в голове у Элая – пусто, как внутри огромного, тяжелого медного колокола. Потом по колоколу снаружи ударяют. Элай приходит в себя: по щелчку, словно его включили. У него в руке двойной бурбон, а за зеленым сукном Софико празднует свою победу. Гаспар Лау рядом с ней не выглядит расстроенным. Он бросает на Элая спокойный, самодовольный взгляд – и Элай чувствует себя так, будто его в смолу окунули. – Ты меня наебал, – говорит он, когда получается ускользнуть из толпы. Звука нет: Элай впустую шевелит пересохшими губами. – Ты меня наебал! – повторяет он громче. – Ты сделал вид… сделал вид… – … что у меня тильт? – подсказывает Гаспар. И смеется широким своим, жемчужным ртом. – Что я в ярости и неадеквате, и потому не могу трезво мыслить? Элай вспоминает, как Гаспар швырнул его на кровать; как ухватил за ноги, подтаскивая, наваливаясь сверху… как почти изнасиловал. Вместо обиды он испытывает странное возбуждение. Кровь приливает к лицу. – Ты вчера ни разу не ошибся, – говорит Гаспар с ноткой осуждения. – Я пытался блефовать, но ты уже засек, как я веду себя на плохой руке, а как – на хорошей. Надо было обмануть тебя. Сбить с толку. Я проиграл шесть раздач, чтобы ты поверил! Чуть со стола не вылетел. Здесь – под пальмами, вдали от казино, – их уже никто не видит. Элай долго щелкает зажигалкой и, наконец, жадно закуривает. Руки ходят ходуном, сигарета пляшет между его пальцами. – Когда мы думаем, что человек тильтует, каждое его решение кажется глупым, – говорит Гаспар. – Абсурдным. И мы сами начинаем ошибаться. Элай сцеживает сквозь зубы белый, резко пахнущий дым. Он не помнит, чьи это сигареты и почему они такие крепкие. – Ты не подумал, что я мог собрать флеш еще на терне. Ты был уверен, что я в отчаянии и блефую. Гаспар Лау улыбается. Его крупный нос, его крупные скулы – все это лучится неподдельным радушием, словно он только что выиграл чертов турнир. – А на самом деле я обещал тебя выебать – и я тебя выебал. Рука Брансона больше не в моде, десяткой и двойкой теперь никого не удивишь. Девятка и тройка – вот где сила! Может, назовем это «рукой Лау»? Элай отворачивается и бросает сигарету на бортик бассейна. Мыском мокасина размазывает ее в бело-серое невнятное пятно. – Стой! – кричит Гаспар ему в спину. Потом догоняет, хватает за смуглое предплечье и разворачивает к себе. Зубами стягивает колпачок с непонятно откуда взявшейся гелевой ручки и начинает быстро писать на его ладони. Элаю становится щекотно и невыносимо смешно. – Твой номерок? – повторяет он собственные слова. – «Утешительный приз и все такое»? – Это казино, в котором я дальше играю, – говорит Гаспар. Глаза его – темно-карие, с медовой лучистой искрой. Кажется, Элай впервые ее замечает. – Хочешь, чтобы я приехал? – Хочу играть с тобой. Элай прижимает к губам тыльную сторону ладони и смеется. – На твой театр одного актера я больше не поведусь, – предупреждает он. – Значит, придумаю что-то новое. Старик Хлинур будет в ужасе, – думает Элай. И целует Гаспара Лау в улыбчивые, чуть приоткрытые, мягкие губы.