Артём Шатохин
У меня прекрасно получается стрелять, Глеб говорит, что ещё парочка тренировок и из меня выйдет отличный стрелок. Вчера впервые побывал на серьёзных переговорах с серьёзными дядями. Заключение сделок — достаточно утомительный процесс, но товар был передан. Мы вместе со Славой и Даней стояли позади Глеба и Максима, которые обсуждали все выгодные и невыгодные исходы сегодняшней продажи огромного количества пакетов, набитых марками ЛСД собственного производства и нескольких револьверов «Magnum» сорок четвёртого калибра, такими же были вооружены и мы на случай, если клиенты решат сглупить. Чтобы завалить охуевшего покупателя, много мозгов не надо, благо всё обошлось без кровопролития. Деньги на мой счёт перевели моментально, я же в свою очередь перекинул их лечащему врачу моей матери. Он заверил, что сумма окупит все долги и позволит заказать партию более дорогих препаратов. Сегодня же тщательно готовлюсь к своей задумке. Передо мной сидят ребята, по очереди рассказывая свои истории. — Дело было в ночь на первое января, — первым начинает Даниил, его пальцы крутят фильтр наполовину истлевшей сигареты над пепельницей. Он предельно серьёзен, ни малейшего намёка на подступающую тревожность, значит, всё же месть сладка, — салюты, гулянки, пьяные весельчаки, остывшие лицом в салате, идеальное время. Никто ничего не услышит. Раздобыл адрес, благо если у тебя есть деньги, можно купить всё на свете. Голос, спросивший, кто пожаловал на семейное застолье был до боли знакомым. Этот голос звал мою мать, перед тем, как убить её, — он замолк и потёр виски, — знаешь, ответ: «я» — очень действенный, и мужчина открыл дверь. Последнее, что он видел - дуло моего пистолета, направленное прямо между глаз. Я не стал убегать с места преступления, шёл себе спокойно до машины с чувством выполненного долга. Я обещал себе, что начну бороться со своим психическим расстройством, но… — парень дёрнул головой, ему было явно некомфортно рассказывать о своём состоянии, но, немного обдумав, он продолжил, как-никак я теперь с ними в одной упряжке. — ...но, как видишь, я всё ещё с поехавшей башкой, потому что второй жив. Эта сука где-то прячется и наслаждается жизнью. Я найду его, рано или поздно найду. Словно передается трубку мира, начинает рассказывать Максим. — Перед тем, как идти на дело, я исповедовался, — несмотря на его склонность к бесконтрольному гневу, в парне всё же осталась частичка религиозности и, наверное, набожности? К сожалению, Максим пока остаётся для меня тёмной лошадкой, за время пребывания в особняке я успел пообщаться со всеми, кроме него, Макс всё время пропадал на охоте в лесу, расположенном совсем недалеко от территории особняка, — у меня было немного поинтереснее. Мне предоставилась возможность поиграть в снайпера. Ценнейший опыт для нашей работы, как говорится, в бою все средства хороши. Одолжил на заводе винтовку, пристроился на крыше и ждал, — уголки его губ поползли вверх, тем временем как синяя бандана, которая была неотъемлемым атрибутом в его гардеробе, начала соскальзывать со лба. Максим продолжил, параллельно завязывая более тугой узел, дабы бандана не слетела, — отморозил себе все конечности, но дождался. Деловой внешний вид убийцы моего отца потерял всю свою статность, когда я нажал на курок, — Максим тихо рассмеялся, — было бы смешно, если бы не было так страшно, понимаешь? Но я смеялся, пока не заболел живот, наблюдая за тем, как люди сбегаются вокруг трупа. Думаю, что отец бы мной гордился. — Мне было некому мстить, — пожимает плечами Слава, — но первое убийство знатно меня подкосило. Ебать, я тогда орал, — юноша усмехается, — будто, меня режут бензопилой. У меня случилась дереализация, мало что помню, до сих пор кажется смутным сном. На меня с ножом накинулся мужик, — брови Славы хмурятся, он пытается вспомнить, — блядь... Оставлю попытки, помню только мужика с ножом и мою лютую истерику. Мне хочется начать сочувствовать парням, я не понимаю, почему. Они убивают, но ведь у каждого есть своя история. История, которая и заставляет жалеть их. Я становлюсь таким же, раз уж считаю, что этому есть оправдание. Перевожу взгляд на Глеба. — Я потерял себя. — И это всё? Это всё, что ты можешь сказать, прожигая своими холодными глазами дыру в полу? Проходит несколько секунд, перед тем, как он добавляет: — У страха нет лица. Все молчат, явно размышляя о чём-то. Наверняка эти слова для каждого звучат по-своему. Чего на самом деле боюсь я? Я не боюсь образа отца, не боюсь смерти, не боюсь вида крови. Что со мной не так?***
— Больше нет сил, — я выплёвываю сгусток крови, царапая холодный кафель, ещё немного, и я вырву с корнем свои ногти, под которыми запеклась чужая кровь и земля, земля, пропитанная слезами матерей, чьи дети были погребены в ней с выпущенными кишками или простреленной башкой Сименс смеётся поднимая меня за волосы. Его зелёные глаза холодно смотрят на меня, усмехаясь, он шепчет: — У страха нет лица. Подскакиваю на сидении как ошпаренный, больно ударившись виском об стекло окна машины. Это просто кошмар. — Всё хорошо? — спрашивает Глеб, не отрывая взгляда от дороги. — Да, — сухо отвечаю я. — Кошмар? Не переживай, так бывает, когда впервые совершаешь подобное. Он будто знает всё. Надеюсь, что способности влезать в чужие сны у него нет. Тем временем, мы подъезжаем к дому, от вида которого меня выворачивает. Он всё поменял, ОН ВСЁ ИСПОРТИЛ. — Мне пойти с тобой? — Нет. Вынимаю револьвер из бардачка и иду в сторону двери. Стучусь и через несколько секунд слышу тяжёлые шаги. — Кто? — тот самый голос, я не ошибся, он всё ещё здесь. — Это я, отец. Дверь открывается, а я даже не умудряюсь убрать револьвер за спину. Передо мной предстаёт крупный мужчина, он совсем не изменился, за исключением пары деталей. На лице появились морщины, и волосы в некоторых местах поседели. Он смотрит на меня, на его лице тут же мелькает осознание. Не скажешь, что он рад, просто ошеломлён. Взгляд падает на револьвер. — Я могу пройти? — мои глаза, глядящие исподлобья, способны прожечь дыру в его лбу. Мужчина даёт мне пройти. По пути на кухню злюсь от того, что всё поменяли, обои, мебель и даже чёртовы вазы, которые когда-то покупала моя мама, ставя в них цветы, выросшие на клумбах во дворе, убрали. К слову, ни клумб, ни палисадника больше нет. Отодвигаю стул и присаживаюсь, отец стоит сзади. — Зачем ты пришёл? — его голос выдаёт едва заметное волнение. — Это всё, что ты можешь мне сказать, пап? — на стене множество семейных фотографий, но мой взгляд прикован только к одной. На ней запечатлён он и женщина, ни капли не похожая на мою мать, и маленькая девочка примерно четырёх лет. — Твоя семья? Он смотрит на фотографии и расплывается в печальной улыбке. Этого мне достаточно, поэтому, не дожидаясь ответа, продолжаю говорить то, что мгновенно стирает улыбку с его лица. — Когда ты приходил несколько лет назад, на тебе был дорогой костюм, сейчас же перед собой я вижу мужика в полосатой майке, куда ты дел все свои деньги? — Я проиграл их, — он плюхается на стул напротив меня, обхватывая голову руками, — а мои девочки... — его голос дрожит так, будто он сейчас заплачет. — Мои девочки погибли. И я теперь один. — Как? — Попали в аварию. Артём, — его глаза полные слёз поднимаются на меня, — у меня остался только ты. Эти слова меня веселят. Не сдерживаюсь и усмехаюсь, нагло глядя ему в глаза. — Именно поэтому ты всю мою жизнь не искал со мной встречи? — повышаю голос. — Именно поэтому отнял у нас с матерью всё? — Я действовал ради тех, кого любил, может, ты ещё недостаточно повзрослел, чтобы понять это. Мы переехали сюда, обустроили дом, и спустя два года их не стало. Я боялся вспоминать про тебя, боялся этого с момента твоего рождения. А сейчас каждую ночь я вспоминаю, как ещё совсем малышом твоя мать вынесла тебя из роддома, и с каким страхом ты смотрел на меня, когда я пришёл к вам. — Когда ты ушёл? — Стоило только тебе родиться. Прости меня. — Ушёл к этой женщине? — я не собираюсь слушать его извинения, поэтому перебиваю его, ведь мне нужны ответы на вопросы. — Да. Сынок, я понимаю, что ты пришёл сделать. Но месть — не выход. — Ты об этом? — приподнимаю револьвер, разглядывая дуло, я только что перенял повадку Глеба. — Да. — Ты знаешь, что сейчас с мамой? — я всё так же не отрываю взгляд, это действительно придаёт мне уверенности. — Наверно, её дела идут намного лучше, чем у меня. — У неё рак, глупый ты идиот! — мой голос срывается на крик, а кулак громко приземляется на стол. — Погоди, Артём, — он выставляет руки перед собой, — ты не понимаешь. Я.. я могу ей помочь. Почему же ты не пришёл раньше? Эти слова заставляют меня задуматься. Блядь, действительно, почему? На секунду мне кажется, что он говорит правду, что я просто потерялся. Может действительно, у страха нет лица? Может мой страх - безликое чудовище, которое не позволяло мне всего лишь попросить? В таком случае, это противоречит его удачной попытке отнять дом? Я запутался. — Я не знаю.. — я опускаю голову, и мой прожигающий взгляд угасает. Я чувствую себя ребёнком. — Она сказала, что вам есть где жить, а потом оборвала все связи. Артём, — он поднимается со стула и подходит ко мне, — ты запутался, ты просто запутался, слушай меня, и всё будет хорошо. Ещё не поздно всё исправить. Папа... Где же ты был? Почему я многого не знаю? Почему я жил желанием отомстить? Папа, твои голубые глаза не врут. Он улыбается, внушая мне надежду, но вдруг раздаётся звонок. Он достаёт свой телефон и улыбка сползает с лица. « — Привет, дорогой.» Я слышу женский голос, доносящийся из трубки. Отец спешит удалиться. И тут я обращаю внимание на ещё одну фотографию. Девушка на ней так похожа на маленькую девочку с фотографии, на которую я первым делом обратил внимание, игнорируя другие снимки. В её руках модель смартфона, вышедшая в этом году. Ублюдок, лжец, пиздабол. Они живы. Манипулятор. Он возвращается назад. — Значит, говоришь, попали в аварию? — я направляю в его сторону револьвер. Он не знает, что ответить, стоит и глотает ртом воздух, как рыба на суше. — Папа... Возвожу курок и стреляю.***
Я закидываю пистолет в бардачок и, томно выдохнув, бьюсь головой о подголовник сиденья. — Знаешь, — Глеб заводит машину и поворачивается ко мне, — лучший способ отвлечься — это охота. Хочешь попробовать? — Если только за этим следует шашлык, — выдаю некое подобие усмешки. — Непременно, — его губы расплываются в довольной улыбке.***
Мы уже час сидим в засаде, выжидая кабана. По приезде спец в охоте на кабанов Максим с огромным удовольствием выдал нам два охотничьих ружья и примерно показал, куда надо идти. — Настоящая охота - это когда у тебя при себе пузырь водки, — бурчит Глеб, лёжа на животе, его плечо едва касается моего. — У меня первый поцелуй был под водкой, не самые лучшие воспоминания, — я усмехаюсь, немного поёрзав для удобства. — Ну-ка, расскажи, — в его глазах вспыхивает интерес, вероятно, уже в ожидании какой-нибудь нелепицы. — Меня вырвало ей на обувь, — и стыдно и смешно одновременно. Я выдаю неловкий смешок, прокручивая ситуацию в голове. Я слышу тихий смех парня. Он смеётся, слегка запрокинув голову назад. В обычной атмосфере, можно даже сказать, что домашней, это самый лучший звук, который я когда-либо слышал. Заметив мой пристальный взгляд, он немного успокаивается и опускает голову, обращая внимание на белый одуванчик. — А ты сначала предупреждающе булькнул или сразу закастомил её обувь? — улыбка, открывающая все тридцать два белоснежных зуба моему взору, гипнотизирует. — Булькнул. Глеб разглядывает одуванчик, и его лицо приобретает серьёзный вид. — Час тут уже сидим и ничего. — Зато, — я хочу придумать, что-то до боли остроумное, но слова, не слушаясь меня, слетают с моих губ, — зато у нас есть одуванчик. Парень немного удивляется моему ответу, поворачивая голову в мою сторону. Его плечо касается моего уже не случайно. Он прикрывает глаза и аккуратно целует меня, тут же отпрянув. Такой детский и невинный поцелуй прошибает меня, словно удар током. Кажется, будто меня только что наградили самой невероятной роскошью. — Зато у нас есть одуванчик, — повторяет мои слова Глеб и одаривает меня самой прекрасной улыбкой. Мы начинаем смеяться, словно дети, пока дружно не хватаемся за животы.