Беги от меня

      Это медленный, медленный путь, самый тернистый маршрут. Хочется найти попроще, но куда уж проще, чем катиться по наклонной? Проще, чем курить по несколько пачек в день и даже проще, чем набить очередную татуировку и продолжать, пока не останется чистого места на коже. В голове — ничего, плотный густой туман, за которым не видно ни зги, в особенности — себя самого. Только демоны одолевают, когда ещё одна бутылка допита до дна. Викторов смотрит в зеркало и видит в отражении лишь тень от того, чем был пару лет назад. Так бывает тупо, когда, приобретая, скорее, теряешь и теряешься.       На скомканных чёрных простынях очередная, о которой появится десяток текстов. Невозможно творцу жить без страдания, страдание наполняет собой и требует вдобавок ещё немного вина и сигаретного дыма. Этот зверь прожорлив, но ему ничего не жалко во имя новых и новых альбомов, во имя временного забытья. Кажется, он даже знал её имя накануне, кажется, теперь это даже не имеет никакого значения. Всё это до одури красиво, особенно недопитое вино на дне бокала, что стоит на тумбочке. «Эффект Марангони», — промелькнуло у Викторова в сознании. Какое дурацкое выпендрёжное слово, которое он когда-то прочитал, пока в гугле от нехуй делать искал статьи на тему «как определить, что пьёшь вино, а не какие-то помои». Винные слёзы появляются на стекле от напитка с высоким содержанием спирта, хотя сейчас ни к чему вообще размышлять об этом, потому отчаянный гул в голове говорит сам за себя, у Глеба чувство, что у него по венам течёт не кровь, а чистый спирт. В похмельное утро наступает время сумасшествий. Время делать то, о чём будешь жалеть, как жалеют о том, что слишком быстро проходит рассветный час. Кораллово-фиолетовые всполохи разрезают небо и запутываются в мелких тёмных кудрях, пляшут в глубоких карих глазах. Это было бы даже красиво, если бы кто-то только мог со стороны взглянуть на него. Глеб ловит отсвет от зеркала. Радужный лучик попадает на шею, разукрашивает в яркие цвета татуировку в виде розы, и в этот момент приятное тепло разливается по каждой клеточке. Желание всё это закончить как можно скорее превращается с возвращением света в тягу обессмертить этот момент томного утреннего непонимания, недоумения. Касается пальцами холодной кованой ручки, вздрагивает от контраста температур, осторожно проворачивает, со скрипом медленно распахивает стеклянную дверь в пол, чтобы не разбудить её, как будто Викторову есть хоть какое-то дело до случайной партнёрши. Но даже при условии, что им дальше ничего не светит, брюнет всё же улыбается, когда бросает на блондинку свой взгляд. Они так похожи — никто не понимает, зачем здесь находится. Улыбка рисует ямочки на щеках. Она слегка поворачивается и посапывает. Татуировки в виде змей выглядывают из-под чёрной ткани простыни. Она напоминает актрису из «Демонов», и Глебу приходится сильно зажмуриться, а затем потереть глаза, чтобы убедиться, что это просто пьяный глюк. Очки где-то далеко, но эта размытость лишь делает ночные проблески трезвости приятнее. Не так заметны бросающиеся в глаза несовершенства окружающей действительности. Воздух в Питере даже летом по утрам прохладный, бодрящий. Что-то тревожно — прекрасное, как крылья бабочки, колышется внутри. Это как в юности — влюблённость, наивная лёгкость, тревога, которая рождается от взгляда и зажигается от первого поцелуя. Глебу надоело всё, хочется снова пробовать впервые. Этой ночью, кажется, так и было. Такой свежий, обновлённый, при этом такой заезженный сюжет: два условных незнакомца встречаются после концерта в каком-то странном клубе или баре, а потом решают, что кабинки там слишком тесные, и с претензией на какую-то извращённую романтику продолжают в её спальне. Это приятно, когда не знаешь ровным счётом ничего, да и не стараешься заглянуть глубже, чем может достать член. Нет никакого прошлого, которое мешает взять и забыться, нет нужды признавать, что этот акт — временное перемирие до восхода. Скорее всего, она увидит его только на лайвах на ютубе, а он только вспомнит пару раз за всю жизнь эту нелепость и то, как ему от алкоголя сорвало крышу. Губы горят, когда вспоминает, как долго они целовались, прежде чем решили перейти к более решительным действиям. На шее красуется багровый засос, который выглядит как метка принадлежности кому-то. А принадлежать — ограничение, это не даст свободно творить, это продолжительное страдание, а для любого хорошего текста лучше подходит быстрое и пронзительное, как вспышка. Сегодняшнего достаточно. Сейчас Глебу кажется, что он перегнул палку, рассматривает на её фарфоровой коже следы от укусов. На языке появляется едва уловимый горьковатый привкус — это духи, которые она нанесла в тот вечер на точки пульса. После бутылки вина это даже не было особо заметно, потому что желание обладать заметно пересиливало.       На полу валяется разорванная одежда — то, что от неё осталось. Расточительность. Тогда это никого не заботило. Главное, что целы его джинсы, без футболки можно обойтись, пускай останется как сувенир в благодарность, если за такое вообще благодарят. Её глаз Викторов не помнит, в этом он может поклясться. Так не привязываешься, если берёшь сзади, наматываешь до боли волосы длиной до плеч на кулак, сжимаешь до красных следов бёдра. Это такая игра — не успеть заметить вечного в том, что предназначено на пару часов. Красная помада размазана по её щекам, сейчас она выглядит слишком пошло, что хочется отмыться от воспоминаний. Из кармана достаёт пачку сигарет, в которой осталось всего две штуки. Если ему скажут, что курение укорачивает жизнь, он бы засмеялся. Сейчас Глеб еле как находит зажигалку, газа в ней на пару раз чиркнуть. Как раз хватит. Прохлада окутывает обнажённый торс, и парень потирает плечи. Фокус возвращается, когда едкий дым попадает в лёгкие и заполняет их, замещая кислород. Горький вкус. Горечь слаже домашнего вина и аромата цветочных духов. Всё растворится как сон. То, как он нежно поначалу целовал её между лопаток, оставляя языком влажные дорожки. Как пытался делать всё, чтобы было не как всегда, а по-новому. И как провалился, потому что он не такой. Потому что сейчас он докурит, наспех затушит бычок и швырнёт вниз, глядя как он быстро скрывается во дворе — колодце. Глядит вдаль и думает, что он на окраине Санкт-Петербурга и снова один.       А пока Глеб делает последний дымный выдох и смотрит, как клубы дыма устремляются в облака, она находит в себе силы подняться и тоже выйти на балкон, завернувшись в простыню и завязав её узлом. Шагает тихо, словно совсем ничего не весит. Глеб снова чувствует этот аромат — лёгкий и одновременно душный. Девушка руками обвивает его шею сзади руками, как змея. Всё, что происходит ночью, ложь, а при свете дня всё абсолютная правда, поэтому Викторов спешит одёрнуть эти непрошенные прикосновения, пробует от них избавиться, как стряхиваешь паутину, на которую наткнулся в лесу. Касания настолько собственнические, что Глебу непривычны. Он никогда бы не хотел быть чьим-то, это всё равно что быть просто бездушным предметом. Закрывает глаза, потому что чувствует, что провалил миссию — что сложного, просто взять и докурить, потом залпом из горла допить вино и уйти навсегда. — Доброе утро, — голос хриплый, хотя раньше казался другим. — Относительно. — Какой ты грубый, милый, — растягивает каждое слово, есть в этом что-то искусственное. — Слушай, я не знаю, зачем это всё было, я ухожу, меня ждут в отеле. — Вот ты какой. Трахнул и бросил? — Не говори, что рассчитывала на что-то другое. Она будто не слышит, целует в шею, обводит языком контуры татуировки в виде розы. По телу у Глеба бегут мурашки. Тело хочет этого — мозг нет. Хочется скинуть простыню и наказать её за то, что она такая настоящая и хочет чего-то настоящего. Не просто перепихона после концерта. За то, что вообразила о нём не то, чем он является на самом деле, за то, что давно влюбилась в кумира. Ушёл бы раньше — ничего бы не было. Теперь эта влюблённость обжигает и оставляет заметные лишь им двоим следы. — Беги от меня. Я не то, чего ты хочешь. — Я лучше знаю, чего хочу. — Нет, я хуже, чем ты думаешь. Беги от меня. Глеб вырывается из крепких объятий и забывает сигареты на балконе. — Глеб. — Прощай. Последнее слово настолько резкое, что небо мрачнеет. Это никакая не любовь. Выскакивает за порог как есть, захлопывает дверь. И когда решает через секунду вернуться за сигаретами и смотрит в зеркало на пороге, никого в квартире уже нет. Похоже, что и не было никогда.