аппликации

у суён на ладонях весь город, а в наушниках японский синт-поп из старомодного плеера в кармане. за спиной примерно десять пачек быстрорастворимой лапши и около четырёх жестянок спрайта на единицу времени — колу она разлюбила. она за свою жизнь много чего разлюбила, на самом деле. начиная от глупых картинок с какими-то вовсе несмешными надписями, заканчивая ненавистью. что-то пришлось, что-то пришло само. ненависть суён тоже разлюбила, стала тоньше и подробнее, чем вчера. стала более хрупкой, чем когда-то. а когда сыльги ей слишком нечестно обнажила правду под вечер, как при бытовом разговоре — вовсе треснула и рассыпалась. — такая-не-такая, но я всё-таки была с тобой, — сыльги пожимала плечами слишком непринуждённо, марионеточно, и смотрела даже не в глаза. — любила-не-любила, но хотя бы привыкла. — а я губила свою юность. ждала, когда ты уже наешься мной. любить и привыкнуть это не подвиг для оправдания, хотя для суён ведь всё такое до боли привычное — скрывать свою жалость и стыд. прятать руки с облупившимся лаком в карманах винтажной спортивки. делать всё так, как они говорят. внимать с наэлектризованного экрана телевизора и под мамины рассказы о жуткой необходимости к двадцати пяти уже иметь парадный костюм и юбку-карандаш. красным карандашом нарисовать на настенном календаре график работы и дедлайны по долгам. может быть, если не стыдно, обзавестись психологом. куда уж без него, без осознанности — суён покусывает губы и виснет на перилах балкона. у неё между пальцев тлеет переломатым бликом тонкий небоскрёб сигареты. внимательным другом обзавестись тоже следовало бы. это уже для души и если бы спустя года четыре сыльги не ушла к новой внеземной любви. пара собак, ещё один кот и последние кусочки были бы вбиты в рамку идеала. и правда, всё, как они говорят. у суён на усталом плече лямка рюкзака и в нагрудном кармане тяготятся ключи от машины. на ладонях зреет заря, а дома пыль витает сквозь тоненькие шторки вечного открытого балкона и цветастые ковры. на дымном выдохе это утро даже не кажется таким колючим, как собственная челка. когда всё это кончится? у суён на запястье браслетом этот вопрос и на ребре татуировкой ложь. на ушах, может, тоже. ведь до той болючей правды сыльги долго рубила. а суён нещадно менялась и из тихого студня летела с этажей — в веселье, открытость и злость. их она тоже разлюбила. в её большой песочнице стало незаметно пусто и влюблённость, привязанность, остались пустыми строками. суён впитывала всех без остатка. сыльги уж так глотала с головой и с её уходом заметила пустоту в коридоре и в арке ребёр. суён пробовала всё, что они говорят. даже проработала целый месяц и сходила в банк. взяла кредит на ремонт. попробовала звёзды, закаты и платила без просрочек. флиртовала с девушками и злилась на постылое "да". давилась игривым "нет" и мечтала вернуться домой. а там ненавидела высокие потолки и считала, что, пожалуй, в её запутанных сутках уж слишком много беды. слишком мало её. потому что дома — хотелось вернуться домой. у суён жизнь всё никак не кончится. и в большой песочнице уж точно нет места никому. она тушит сигарету. закрывает балконную дверь и во второй карман кидает ключи от квартиры. у суён на ладонях её будущее. в машине играет что-то из давно старого, что почти нового плейлиста. а в руках дуга горизонта-руля.