Учитель

Повествование ведется от лица Автора Бодрость в семь часов утра – есть невымышленная реальность? Юлия проснулась с чувством, будто проспала тысячелетия, а настенные часы разбили ее уверенные ожидания стрелками на цифре «семь». Разомкнув глаза, она припрыгнула на кровати и заворожено стала озираться по сторонам, улавливая в своей голове мысль, что комната в темных оттенках с приятно стоящим мужским ароматом в этих стенах не принадлежит ей. Значит, вчерашнее – не очередной сон. Место рядом на большой кровати пустовало, и, несмотря на максимальное отопление в чужой квартире, девушка бессознательно обхватила ладонями плечи и сомкнула пальцы на бледной, холодной как мрамор, коже. Скомканное одеяло учителя свисало с матраса, касаясь пушистого ковра, на котором некрасиво валялись какие-то крошки, а его подушка еще не утратила силы притяжения и запаха, подаренного наволочке от волос Дмитрия. Ученица упала головой на подушку мужчины и носом пробежалась по теплой ткани, судя по всему, он проснулся недавно, раз естественный аромат Дмитрия и его тепло по-прежнему сохранились на постельном белье. Ее разочарованию не суждено было длиться дольше двух минут. С кухни доносились ясные звуки нескрытых ругательств, какой-то шум, исходивший от громыхающих кастрюль и другой громкой посуды. Девушка нетерпеливо встала с постели обнаженная, в надежде найти кусок обыкновенной ткани, дабы спрятать свою стыдливую наготу и встретить утренний завтрак вместе с молодым любовником (от этой мысли она нервозно хихикнула). На полу, возле двери, нетронутой лежала рубашка, отчаянно предлагаемая ей как пижама от Димы, ведь ничего другого в гардеробе бедного преподавателя не обнаружилось. Вспомнив события ушедшего дня, Юлия осознала неправильность своего поведения, от стыда хотелось провалиться под землю, что она и делала, но вовремя очнулась, почувствовав головокружение от излишних мыслей, вертевшихся в несчастной голове. Надев рубашку, она словно слилась с тканью, которая раньше облегала совершенное тело учителя. Рукава пришлось подкатить, а сам предмет одежды прикрывал самые сокровенные участки тела с трудом, правда, эротичности этому придавало свойство просвечивающейся ткани – выставлять даже спрятанные достоинства напоказ. Впрочем, стыдиться прошлого не входило в планы Юлии, тем более, если это прошлое принесло ей неземное блаженство. Ни на мгновение не забывая о том, какие последствия могут принести за собой развлечения ушедшей ночи, девушка решительно двигалась на кухню, готовая к любым вопросам личного характера. Ради взаимоотношений с учителем она сумеет преодолеть трудности нахлынувших воспоминаний и переступить через стену, защищающую Юлию от суровости жизни, разбить стекла, оберегающие ее от отражений картин, которые стояли перед глазами и мелькали в фантазиях с момента изнасилования из недалекого детства. Она остановилась за стеклянной дверью, отдалявшую ее от Дмитрия всего легким, хрупким и запросто трескающимся от воздействия одного неловкого движения материалом. Но она лишь прикоснулась пальцами к ручке – и дверь распахнулась перед ней без единого звука. Учитель даже не заметил присутствия Юлии. Из его ушей торчали провода, и в небольшой комнате, где литератор обычно принимает пищу, тихим звучанием разливалась музыка. Видимо, он перебарщивает с громкостью в плеере и не жалеет слуха, когда любимые ноты с незабываемыми словами и смыслом используются вроде бальзама, смягчающего душевные расхождения. - Доброе утро! – несдержанно выкрикнула Юлия. Сразу получила внимание на себя. Учитель мгновенно среагировал и повернулся к ней лицом, сияя обворожительной улыбкой и совсем опечаленными, заспанными глазами. Двумя пальцами он сжимал яйцо, в другой руке крепко держал острый тонкий нож, готовясь расколоть скорлупу и отправить желток и белком на шумящую от ожидания сковороду. - Доброе, - одобрительно кивнул он и, бросив яйцо на сковороду, неохотно вытащил наушники из ушей и положил плеер на стол. – Не могла после припева прийти? Любимая песня же. Юлия виновато пожала плечами и специально медленным шагом, наступая на цыпочки, дошла до стола и, отодвинув стул с прохладной подушкой на нем, присела. - Я тебе яйца жарю, - сказал учитель, подсаливая готовящееся блюдо. – Кофе будешь? - Можно чай? - Разумеется. Когда он повернулся к ней спиной, чтобы уследить за подгорающим завтраком, девушка закатила глаза и нервно выдохнула, ругая себя за неудачную попытку соблазнения с утра пораньше. Сейчас, с неухоженным видом без единой черточки косметических средств и запутанными длинными волосами она виделась ему привлекательной, но недостаточно сексуальной, как вчера. А кто в семь утра сразу после пробуждения умеет овладевать божественной красотой? Нет таковых. Дмитрий был наполовину раздет, если боксеры, подчеркивающие все достоинства ниже пояса, которые можно только выделить, являлись единственным элементом одежды. Если упомянуть о мамином фартуке с изображением кастрюли на нем, конечно, можно сказать, что учитель прикрывает данным видом ткани части своего тела. Но этот фартук не прикрывает абсолютно ничего, как бы он не предполагал обратного исхода. И в момент, когда Дима нагнулся за упавшей салфеткой, девушка в приступах смеха выкрикнула: - Молодой человек, у вас юбка задралась! Учитель стыдливо дернул ткань от фартука вниз, делая вид, что прикрывает заднюю часть, и повернулся к девушке. Его глаза потеряли былую усталость, с появлением Юлии настоящие карие глаза без ядовитых зеленых линз сверкали с таким же жаром, под которым нагревалась сковорода на его плите. - Вы видели мои трусики? – хихикнул он. Юлия отметила, что он дурнее, чем может показаться. Дурнее в том смысле, что душа этого человека навечно будет играть в игрушечные машинки и смотреть мультики. Его душа – это маленький мальчик с немалым сердцем. - Я видела больше, - восхвалялась девушка. – У вас яйца подгорают, - принюхавшись, предупредила Юлия и указала на плиту. Дмитрий мгновенно среагировал, и, быстро расположив еду по тарелкам и поделив по равным частям – правда, девушке положил он намного больше, чем предполагалось, - поставил приятно пахнувший завтрак на стол. - Они всегда подгорают, когда я вижу тебя, - лукаво подметил он. У девушки загорелись щеки, плечи, шея, на которой до сих пор горел огонь от его прикосновений! Как он смеет ставить ее в неловкое положение такими заявлениями и чистосердечными признаниями? - Вы извращенец. - Я? – усмехнулся он. – Я имел в виду то, что любая пища подгорит, если за плитой стоит мужчина, а за столом сидит обворожительная леди. – Смешинки в его глазах так и кричали о том, какими похотливыми мыслями сейчас наполняется голова Юлиного собеседника. Щелкнул чайник, и это избавило Юлю от непродуманного ответа на его комплимент. Однако слышать в свой адрес такое количество приятностей, в особенности его «обворожительная леди» - вполне достойное начало дня, а не печальное, такое долгожданное ее пессимистичным настроем. Мужчина разлил кипяток по чашкам, добавил заварку зеленого чая, поставил кружку яркого желтого цвета, полную бодрящего напитка, Юлии на сторону стола, а другую, более скромную и побитую на ручке чашку взял себе. - Как ты себя чувствуешь? – скромно спросил мужчина, отхлебывая аккуратно еще не остывший чай. Он страшился поглядеть ей в глаза, ведь знал, что наутро девушка не будет такой похотливой и несдержанной девицей, как было еще вчера. Слишком молода и неопытна она, чтобы оставаться такой надолго. И его это радовало: одного дня откровения достаточно, ему нужно всё взвесить в голове и привыкнуть к частым сменам настроения Юлии, к ее противоречиям и сложным подростковым выпадам. - Как сахар, растворившийся в горячей воде, - задумчиво прошептала она, разглядывая банальный узор на скатерти; кажется, такой присутствует абсолютно в каждом доме России. - Интересное сравнение, - хмыкнул мужчина, заинтересованно оглядывая девушку. Ее лицо обдавали едким ядом с каждым разом мощнее, и чем больше он пронизывал ее нитями своего изучающего и внимательного взгляда, тем сильнее прижималось к глотке неутомляемое от бешеного биения сердце. – Почему сравниваешь себя с сахаром? - Ну, смотрите, - она с видом знатока бросила короткий взгляд на учителя, мигом смутившись и отвлекаясь на серебряную ложку. – Я неопытна в интимной близости с мужчинами, поэтому случившееся вчера было для меня ударом. Я боролась с эмоциями, готовая в любой момент взорваться от напряжения собственных желаний. И в итоге я все-таки растворилась в блаженстве в вашем обществе, - девушка невинно улыбнулась. – Я устала, чувствую ноющую боль внизу живота, хоть я и была не невинной, но близость с привлекательным для меня человеком несравненна с тем, какую близость я испытывала со своими насильниками. Невзирая на пережитые боязни и терпимую, но всё же боль, во мне остался сладостный осадок от прошедшей ночи. Поэтому я сахар – растворившийся, однако оставшийся сладким в теплой воде. Учитель не сводил с нее глаз, и также, не играя эмоциями, нащупал рукой плеер и включил диктофон. Он поднес аппарат ко рту девушки, и поймал ее недоуменный взгляд. - Повтори всё сказанное еще раз, - он нажал на «Play», на полном серьезе договаривая: я добавлю твою необъяснимую философию в список своих цитат. - Я уже не помню, о чем говорила, - строго проговорила она, обиженно отодвинув его руку от себя. Шутка учителя была недооценена Юлией, которая открылась перед ним в своих чувствах. Однако Дмитрий эгоистом себя не считал; его рука нежно скользнула по обнаженным ножкам и остановилась на сомкнутых коленях, соприкасающихся друг с другом. Подушечками пальцев учитель успокаивающе гладил ее по коже. Девушка иногда вздрагивала от позабытых ощущений и комфорта, который каждый раз по-новому чувствовала благодаря Дмитрию. - Мне было вдвое лучше, чем тебе, - довольно ответил он, наклоняясь на стол и с трудом дотягиваясь до ее макушки. Мужчина с наслаждением поцеловал в висок, соприкасаясь со спутанными прядями пушистых волос. – Теперь мы часто будем растворяться как сахар в горячей воде, если ты правильно поняла мой намек… - Дима отодвинулся вновь на положенное место и стал доедать яичницу. Девушка, зависшая между миром грез и реальностью, теряла рассудок, понимая, что фантазии и мечты действительно перебрались в уже существующую повседневность. Это не сон, это - излюбленные слова мечтателя: «Мечты всегда материальны». Каждому из них требовалось время на раздумья. Учитель и Крылова лениво пережевывали остатки пищи, пока тарелки не оказались кристально чисты. Юлия в своей даже заметила собственное отражение. Тогда учитель вымыл всю посуду дочиста, также молча, присел обратно за стол и увлеченно присмотрелся к ответному взгляду девушки, читая в нем колеблющиеся чувства. - Вы ведь меня не любите, - без укора произнесла она. Ее слова задели сердце мужчины. Девушка в отчасти говорила правду. - Ты меня – тоже, - не нашел более разумного ответа он. Юлия поставила учителя в тупик. – Послушай, Юля. Ты противоречишь сама себе. Недавно ты опозорила меня на всё кафе, оставив одного допивать кофе и рвать на себе волосы от недопонимания, что случилось. Вчера ты специально спровоцировала одноклассницу, явно продумав план действий до школьной вечеринки, и именно из-за этих проблем мы остались наедине, и между нами произошло непредвиденное. Одним днем ты отказывала мне, другим – вешалась на шею. Я прав? Девушка кивнула. Он во всем прав. И она действительно всё заранее продумала. Но Юлия послушала их тогда, в подсобке, когда учитель ясно дал понять, что с девушкой, неблагоразумно приступающей к каким-то изменениям в жизни, он ничего общего иметь не собирается. Она ночами кидалась в порыве ярости на собственное мнение, пришла к лучшему выводу: учитель ей нужен. И, быть может, она тоже не любит его, однако привязанность, имеющаяся на данный момент между ними, никоим образом не разорвется даже при помощи самых острых лезвий, укоров со стороны недруга и правил общественности, посторонних мнений и неблагоприятных сплетен. Хотя, разве это уже не любовь? Желание быть скованной с ним одними цепями…? - Юля, ты мне нравишься. Хоть я и безумен во всём, у меня имеется голова на плечах, и я бы не стал связываться с девушкой младше себя, да еще и со своей ученицей в целях повеселиться. Нет, ты мне больше чем нравишься. Я влюблен в твою двойственную личность. Я как опытный ученый, а ты – мой эксперимент. Я поражен твоей изменчивостью, с каждым днем ты разная, и я горю желанием дарить тебе свою опытность, делиться секретом нескучной и разнообразной жизни. Как ни странно, он умел говорить красиво. Юлии на момент их честности показалось, словно они снимают стотысячную сцену в кино, и слова, заученные наизусть, будто исходят от самой души, а не текста, подготовленного сценаристами. - О чем-то серьезном я пока говорить не готов, а нуждаемся ли мы оба в этом? – спросил он у нее, на самом деле – у самого себя. – Не потому, что я отношусь к тебе как к кукле, которой можно поиграть и выбросить. Потому, что я никогда не смотрел будущему в глаза. Я живу настоящим, именно поэтому я редко унываю, не скулю по поводу отсутствия жизненного смысла. У меня смысл есть, просто я нашел его в неординарности, в том, что делаю всегда так, как хочу сам, и плюю в лицо общественности. И отношения с тобой меня ни капли не пугают. Юлия пугала его своим видом. Молчаливая, задумавшаяся о чем-то своем, судя по всему, анализируя адресованные слова Димы в свой адрес, девушка походила на застывшую скульптуру неизвестного автора, незаконченную по его задумке. Но мертвенная неподвижность рассыпала крупинки застывшей глины этой скульптуры, когда Юлия подала признаки жизни и встала со стула. - Ты куда? – испуганно произнес учитель. Она подошла к нему вплотную. Учитель сидел на месте, развернувшись к ней полностью, и заботливо обхватил обе ладони, крепко зажав в своих ладонях ее дрожащие пальцы. Ему убийственно резали сердце слезы, одна за другой скатывающиеся по щекам девушки. - Господи, - настороженно сказал он. Видеть чьи-то слезы, одно и то же, что видеть в зеркале свои собственные для него. – Иди ко мне, малышка. Девушка послушно разместилась на коленях учителя, ухватившись за его шею как за самое ценное, что имелось в данную секунду, сомкнув пальцы сзади. Ее душили эмоции, хотелось кричать, выставить все свои чувства напоказ и не бояться, что предадут. Он не предаст. Такие люди как Дмитрий, сложные и непонятные, непредсказуемые и слегка двинутые головой – искренние и самые надежные. - Почему ты плачешь? – на ухо тихо озвучил вопрос учитель, посыпая поцелуями те участки кожи, до которых мог спокойно добраться, до которых со страстью прикасался вчера. - Вчера я сказала вам про изнасилование. Хотите узнать, как это было, и кто это сделал? - Хочу, - ненавязчиво ответил он. – Если тебе тяжело об этом гово… Она перебила. Ее пальцы жадно впились в его плечи, и она тесно, не стесняясь, стеснилась к нему. До неприличия неудобная и откровенная поза, девушка ерзала на его напряженном теле, не признавая того, какими чреватыми последствиями закончится то, как она доведет мужчину такими движениями до несдержанной страсти. Однако он бы не стал ее трогать. Она хочет открыть ему свою тайну, а он ни о чем не может думать, кроме ее теплого тела на себе. Но он слушал, ведь хотел понять, какой бессердечный человек лишил такое сокровище чести. - Я приврала насчет того, что это было два года назад. Во время секса вряд ли кто-то несет ответственность за то, что говорит. – Девушка по-прежнему сжимала пальцами его шею, чуть ли не задушив его очередным резким нажимом на кожу. Учитель молчал, лаская пальцами ее спину, пробравшись под рубашку с чувством долга успокоить и остановить новый припадок и эмоции, показываемые слезами. – Мне на тот момент было тринадцать лет, сейчас мне шестнадцать, соответственно, это случилось три года назад. Я шла домой после школы, и заблудилась в неблагоприятном районе, ведь тогда была мала и сложно ориентировалась в местности. Но мне повезло: я встретила папиного товарища по бизнесу. Алексею на тот момент было не больше тридцати пяти, молодой и привлекательный мужчина, в отличие от моего отца, с подтянутой фигурой и дьявольской, обворожительной улыбкой. Я видела в нем друга, попросила помочь довести меня домой. Он согласился. Меня ни капли не смутило то, что он повел меня в неизвестном направлении. «Решил свернуть по другому пути», - мелькнуло тогда в глупой детской головушке. Мы как бы случайно проходили мимо его дома, и он пригласил меня к себе под предлогом, что Алексей купил своей супруге маленького щеночка и хочет познакомить меня с ним. Я, ребенок, обожающий животных, дала согласие безо всяких опасений и раздумий. Только я ступила за порог его огромной квартиры (казалось, там бесконечное количество комнат), он вежливо попросил мой сотовый, чтобы дозвониться до моего отца и предупредить, что я задержусь в гостях. Я кивнула, отдала свое последние спасение в качестве телефона в руки привлекательного мужчины, который оказался озабоченным сумасшедшим маньяком. Щенка в комнате не оказалось. Я звала так называемого «Шарика», но вместо собачки меня без стеснений облизнул в шею Алексей. Я закричала: «Что вы делаете? Я хочу домой!» Но он лишь рассмеялся и ответил: «Теперь твой дом – я». Он держал меня взаперти целый месяц в маленькой комнате, похожей на склад потерянной одежды в школах. Ничего, кроме одинокого матраса, тетради в клетку, ручки и нескольких тряпок, названных Алексеем одеждой, не присутствовало. В туалет я ходила на его глазах. Он открыто любовался, как я снимаю белье и сажусь на стульчак, размываю слезы по своему бледному лицу и справляю нужду, потому что другого выхода не оставалось. При этом он занимался онанизмом, заставляя меня по окончанию своих дел отсасывать его набухший член. Если я отказывалась, он раздевал меня, прижимал к ледяной стене голой грудью и порол тугим ремнем по спине и ягодицам, до невыносимой боли, до моих душераздирающих криков. Тогда я поняла, что ад – это не котлы под землей вместе с чертями, ад – это люди, восставшие из пепла. Он скрывал свое злобное нутро под пластмассовой маской красивейшего мужчины, входящего в доверие любой женщины, даже наивной девочки вроде меня. Терпеть боли я была не намерена, и я унизилась – когда просил, я сосала, и уже привыкла к этому. После всего он запирал меня, бросая мне как животному в зоопарке кусок хлеба или другую пищу, если пребывал в приподнятом настроении, и бутылку воды. Я, давясь невкусной пищей, глотала слезы, крестилась и засыпала. Во сне мне снилось, как он насилует меня, и я предпочла боли унижения. Через две недели пребывания там я вся иссохла. Была живым мертвецом. И в тот день, помню, в воскресенье, он изнасиловал меня уже по-настоящему. Порвал мою честь одним проникновением, разрезая при этом мою покрывшуюся плесенью душу. Дышал мне в шею, от него воняло перегаром и алкоголем, его красивые глаза так и оставались красивыми и зеркально чистыми. Он смотрел на меня неотрывно, двигаясь все быстрее, мягкими губами касался моих губ, царапал ногтями кожу, оставляя непрошедшие и до нынешних пор синяки… И так каждый день до моего спасения. Он трахал меня как бесплатную проститутку, мял мою грудь как плюшевую игрушку, безжалостно сжимая кожу между ногтями. Признаться честно, я через пять дней после первого опыта ничего не ощущала; лишь пустота покрытого теменью потолка сливалась в одну серую полосу в моих глазах и подсознании. А потом меня нашли. Не знаю, как, почему! Где были их головы, когда они искали меня? Конечно, на такого реализованного в жизни человека, образованного и галантного, пользующегося уважением по всему городу, никогда бы не подумали! Его признали невменяемым после того, как этого добился мой отец. Представьте себе, сначала его оправдали. Немыслимые богатства спасли его грязную душу. Но мой разгневанный отец не остановился, он считал, что либо этот безнаказанный маньяк сядет за решетку или ляжет на больничную койку для сумасшедших, либо отец убьет его собственноручно и сядет за решетку сам. Бог простит, считал отец, ведь должно было быть возмездие. Папа старше, опытнее, богаче. Умнее. Он добился своего, и через неделю после того, как меня освободили, Алексея заперли в психушке на всю оставшуюся жизнь. Он скончался там, неясно, из-за чего, буквально неделю назад. Я праздновала этот день в мыслях как свой день рождения. Он заслужил. А что было со мной? Я была морально убита, родители таскали меня по врачам и желали мне помочь. Но мне не нужна была помощь, я справилась сама, и уже через несколько месяцев после пережитого я со спокойной душой пошла в школу. Именно после этого я лишилась друзей. Я потеряла к людям доверие. Я посылала всех на три веселые буквы, в истерике кричала, чтобы они не трогали меня. Моя подруга по соседству, которую вы уже видели, когда она пробралась ко мне в дом посреди ночи, спасла меня от одиночества. Она долго втиралась ко мне в доверие, но у нее вышло. И хоть мы видимся редко, она помогла мне. Следующим человеком был Дмитрий Алексеевич Павленко, учитель литературы. Его некачественный подход к жизни поразил меня, и меня сразу заинтересовала такая личность. Я сразу отметила, что человек, который говорит то, что думает, не станет играть искренность специально ради каких-то задуманных целей. И хоть я показывала вам свое раздражение, с первого дня нашего неприятного знакомства, начавшегося с язвительности, я знала, что мы будем связаны чем-то особенным, о чем не узнает ни одна живая душа. Девушка замолчала. Отдышалась. Она безостановочно на эмоциях и в красках описывала все то, что как на пленке перематывалось сейчас в ее душе. Слезы не заканчивались на протяжении всего рассказа, поэтому сейчас она терлась носом о колючие щеки мужчины и целовала его влажную кожу, просочившуюся ее собственными слезами. С каждым словом Юлии Дмитрий прижимал ее к себе крепче, не желая больше отпускать. Самое ужасное ощущение, давление в его груди – нет помощи. Он не может помочь, как бы ни хотел сделать лучше. Она выговорилась, а он – выслушал. Это все, на что он способен, к сожалению. Остальная его обязанность – остаться рядом, и не отпускать, держать крепко, как сейчас. Прилипнуть как под воздействием мощного клея. Не отрываться, как бы она ни вырывалась. Давать поддержку. Касаться. Молчать. - Юля, если бы я знал, я бы пальцем тебя не тронул… - сочувственно признался он. Мужчину дразнила совесть. Он занялся с ней сексом после такого. Какой бы сильной девушка не казалась, слезы, образовывающиеся вновь и вновь в ее глазах, доказывают, как внешность бывает ошибочна. Крепкая как старое здание, хрупкая как фарфор – Юлия разбивалась на разные части. На людях ее никто не ломал, душевно она давно была мертва. - Нет, вы – это другое. Я сама этого захотела. То, что со мной делал Алексей – изнасилование, издевательства, пытки. А то, что я испытала с вами – незаменимые чувства, поддержка, которая мне требовалась. Не корите себя. Я не жалею, что доверила вам тело, которое до вас никто так бережно не обнимал, не ласкал и не целовал. Спасибо вам. - Не за что, - терпеливо прошептал парень, убаюкивающими движениями покачивая девушку из стороны, в сторону. Ей это напомнило детство; как мама перед сном пела колыбельную, усаживая дочурку себе на колени. И глаза у него теплые, как у родного человека. Хоть с линзами он необычен и красив, натуральный оттенок горького шоколада являлся зеркальным отражением его нетронутой грязью и мраком души. Она наконец-то освободилась от самого болезненного заболевания своей души. Она выбросила грязь с себя вместе с откровенным рассказом учителю. Теперь эту историю не услышит никто, нигде и никогда. Возможно, во второй раз в красках описать такое она не сможет. Сердце лопнет, как мыльный пузырь, будто только ветер резко подует и сломает его. Он осмелился обнять ее в ответ, сомкнув руки на ее шее и осторожно положив подбородок на левое плечо. Она всхлипывала ему на ухо, он обнимал сильнее, шепча банальные «спокойно» и «не плачь» куда-то в волосы.