***
Гарри одновременно с облегчением и тревогой осознаёт, что никто из сорок первого не волновался за него так, как Жан и Жюдит. Готтлиб с головой погружён в свои дела, и когда Гарри входит в лазарет, медработник проводит лишь поверхностный осмотр: бегло прослушивает лёгкие и прощупывает пульс на запястье. — У тебя без пяти минут сердечный приступ. Всё, как всегда, — отвечает он, исследуя его рану. — Принимай магний от повышенного давления. — Это из-за ранения? — спрашивает Гарри. Он болтает ногами, сидя на холодном стальном столе. — Нет, кровотечение понижает кровяное давление, — отвечает он, хмурясь. — Ты вообще понимаешь, как работает давление? ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Давление — это сила, действующая перпендикулярно к поверхности объекта на единицу площади, по которой эта сила распределяется. ЛОГИКА: Спасибо, это совершенно бесполезно. — Не уверен, — отвечает лейтенант-ефрейтор. Готтлиб вздыхает. — Просто принимай магний. И постарайся, чтобы тебя удар не хватил. После осмотра Жан приводит Гарри в крошечную темную комнату, где его ожидает длительный разбор полётов. Солнечный свет струится из небольшого зарешеченного окна, заливая стол, на котором жужжит магнитофон. Санденс Фишер стоит на страже, прислонившись к двери и наблюдая за происходящим. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Фишер здесь по приказу Прайса и останется, пока беседа не закончится. Руководство считает, что Жан не способен оставаться беспристрастным, когда дело касается его напарника. Гарри путается в ответах и перескакивает с темы на тему, не понимая, что важно, а что нет. Когда он пускается в тревожные рассуждения о своей потенциальной гомосексуальности, Жан бледнеет на глазах, а Санденс вздыхает. — Да ладно, — хрипло подначивает он, хлопая в ладоши. — Дик Маллен потерял память, и первое, что приходит ему в голову, что он ёбаный гомик? Жан останавливает запись на магнитофоне и отматывает её назад. — Эй-эй! — возмущается Санденс, отходя от двери и склоняясь над столом. — Ты не можешь так делать. Это улика. — Нет, не улика, — бормочет Жан, снова включая запись и продолжая делать заметки. — Это бред душевнобольного человека, у которого синдром Вернике-Корсакова в терминальной стадии. Это не имеет ничего общего с раскрытым делом. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Расстройство неврологического типа. Критический дефицит витамина B в тканях головного мозга, вызванный чрезмерным употреблением алкоголя. — Да неужели? Дюбуа, — говорит Фишер обращаясь, видимо, к Гарри, — я видел, как они привели вашего парня. Он реально коммунар? Он сражался во времена Революции? — Так он нам сказал, — отвечает Гарри. — Это бред. Викмар ручкой указывает Санденсу на дверь. Тот закатывает глаза, но подчиняется. — Итак, прежде чем у вас случился приступ… — Жан бросает взгляд на магнитофон. — …маниакальной фиксации на молодом человеке с балкона, вы упоминали, что у него был некий друг из Моралинтерна? Гарри кивает. — Он утверждал, что работает на Институт Stabilitié Цен, но у меня сложилось иное впечатление после наших разговоров. — Какое впечатление у вас сложилось? — Не знаю. Мне показалось, что он охотится на бездомных или что-то в этом роде. Жан фыркает, пытаясь скрыть смех. — Окей, ясно. И почему вам так показалось? Гарри пожимает плечами. — Он всё время говорил, что Ревашоль не войдёт в состав ЭПИС, потому что мы слишком неотёсанные и дикие. — И он прав, чёрт возьми, — отзывается Санденс. — Ладно, — продолжает Жан. — И какое отношение это имеет к делу? — Совершенно никакого, — отвечает Гарри. — Он видел только повешение, которое произошло уже после смерти жертвы. Жан что-то быстро строчит в блокноте. — Что ж, далее вы…. Это продолжается ещё около часа, пока Жан наконец не начинает выглядеть то ли довольным, то ли по горло сытым его бредом — сложно сказать наверняка. Наконец-то он останавливает запись, достаёт кассету и закрывает блокнот, так что Гарри не может прочитать написанное. — Я пойду к Прайсу, отнесу всё это. На сегодня ты свободен… но завтра тебе необходимо прийти снова, — в его голосе слышится тревога. Он думает, что ты можешь не прийти завтра. ЭМПАТИЯ: Нет, он боится, что ты можешь не прийти завтра. — Ладно, — отвечает Гарри. У него нет причин не приходить. Викмар кивает и встаёт. Он забирает свой тёмный пиджак со спинки металлического стула, потом снова обращается к Гарри: — Ты ведь помнишь, где живёшь? ДРАМА: Мессир, я призову притворство всё вам в помощь! — Да, — врёт Гарри. Жан кивает еще раз, снова исследуя его лицо с хирургической точностью. Он останавливается на глазах Гарри, вглядываясь несколько секунд. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: То, как пристально он смотрит тебе в глаза, напоминает о его сигаретах. Тех самых, в зелёной пачке. — Какие сигареты ты куришь? — спрашивает Гарри, вставая. — Гвельф, — отвечает Жан отстранёно. — Ты знаешь это. — Он направляется к двери вслед за Санденсом, затем останавливается и придерживает её одной рукой для Гарри. Что-то в его движениях кажется таким привычным. Как только он переступает порог, в голове всплывает адрес на Буги-стрит. Он кажется очень знакомым. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Идём туда.***
Гарри направляется домой, а вернее, в то место, которое считает своим домом. Буги-стрит являет собой бесконечную вереницу сомнительных круглосуточных магазинчиков, музыкальных тусовок, торговцев спидами и истрёпанных фонарным, столбов с прикованными к ним остатками велосипедов. По небу разливается великолепный закат, покрывая всё вокруг розовым сиянием. Он завораживает, заглушая городской шум: транспорт, крики, сирены и выстрелы — всё это растворяется на фоне прекрасного. Должно быть, он уже прошёл километров шесть, хоть это и не ощущается. Готтлиб выдал ему ещё обезболивающего, но ощущениями их действие и ограничивается. Просочившаяся сквозь повязку кровь засыхает и липнет к бинтам, физически затрудняя движение. Адрес в голове приводит его к многоквартирному дому в не самой сомнительной части города, хотя этого явно недостаточно, чтобы назвать его благополучным. Он расположен на углу перекрестка, но в подворотнях хотя бы не отираются сомнительные личности. Он знает, что номер квартиры — двенадцать, но останавливаясь перед дверью понимает, что ключей у него нет. ТЕХНИКА: Всё в порядке — ты знаешь, где спрятан запасной. Он становится на колени и откидывает коврик, выуживая ключ из зазора рядом с дверным косяком. Ключ входит в замок, раздаётся щелчок. Гарри уверенно распахивает дверь и входит в помещение, которые точно не является его квартирой. — Твою мать! — восклицает Жан. Он в одной футболке и боксёрах сидит на диване в гостиной и читает газету. — Ты что творишь? Какого хрена ты вламываешься ко мне домой?! СКОРОСТЬ РЕАКЦИИ: Это квартира Жана. Гарри смотрит на ключ, зажатый в руке. — Значит, это не мой дом. — Нет! С чего мне быть у тебя дома? — Не знаю, может, мы живём вместе. — Не живём! ДРАМА: Всё сходится, мессир. — Это недоразумение, — отвечает Гарри, поднимая руки в защитном жесте. — Выходит, на самом деле я не знаю, где живу. — С чего ты вообще решил, что живёшь здесь? — шипит Жан. — И закрой дверь. Пожалуйста. Гарри подчиняется и проходит дальше в гостиную. Здесь мило, у Жана хороший вкус. У него растут цветы. У Гарри бы никогда не росли цветы. Он бы погубил их. Он губит всё, к чему прикасается. ВОСПРИЯТИЕ: Рядом с растениями в горшках, в тонких стеклянных контейнерах расставлены несколько саженцев, все они стоят на подоконнике над раковиной возле кухонного окна. Из него видно двор, который объединяет этот дом и несколько близлежащих. Люди вывешивают там белье, выгуливают собак. Иногда там играют дети. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Жану нравится наблюдать из окна за крошечным кусочком живого города, вверенным ему. Служить и защищать. ВОСПРИЯТИЕ: Это типичная квартира с одной спальней и одной ванной комнатой. — Этот адрес всплыл у меня в голове сегодня, — отвечает Гарри не опуская руки, — когда ты допрашивал меня. — Я тебя не допрашивал! — рявкает Жан. — Ты, мать твою, офицер РГМ. Я заполнял пробелы в отчёте. Сядь, бога ради, не стой над душой. Гарри садится на диван рядом с Жаном. Из радио на кофейном столике раздаются голоса, какая-то вечерняя передача. Жан тянется к столику и выключает его. ЭМПАТИЯ: Он окружает себя информационным шумом, чтобы заглушить грусть. — Ты окружаешь себя информационным шумом, чтобы заглушить грусть, — повторяет Гарри вслух. — Нихуя подобного, — невозмутимо отвечает Жан. — Так значит, мой адрес всплыл в твоей голове? И ты предположил, что он твой? Гарри кивает. — Я часто сюда приходил? Жан колеблется. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Опять этот взгляд. Он означает, что может произойти что-то хорошее, но ты так же ощущаешь тревожное покалывание. СИЛА ВОЛИ: Не останавливайся. В этом что-то есть. — Я вскрою тебя, я человеческая открывашка, — в голосе Гарри слышится нарастающее безумие. Жан смотрит на него в недоумении. — Тебе незачем меня вскрывать, — отвечает он. — Да, ты часто приходил сюда. — Чтобы что? — Что значит «чтобы что»? Чтобы пообщаться со мной! ДРАМА: Он полуправду преподносит нам. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Температура его тела возросла. Что-то здесь не так. Пару мгновений Гарри присматривается к напарнику, а затем срывается в направлении ванной, расположенной в дальнем углу квартиры. — Гарри, — зовёт Жан, но тот не останавливается. Он обязан раскрыть это дело. В ванной комнате он один за другим находит подозрительные предметы: две зубные щетки, обе часто использовали; под раковиной за шкафчиком кто-то спрятал бутылку водки. ЛОГИКА: Люди не используют по две зубные щетки и не прячут водку в шкафчиках собственной ванной комнаты. Гарри прорывается сквозь двери в спальню: по сравнению с ухоженной гостиной в ней царит беспорядок и ощущается мрачная атмосфера, под стать человеку с клинической депрессией. Он начинает копаться в одежде на полу, даже не зная, что ищет, пока не выуживает пару слипов среди кучи боксеров. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Это твои. ЭМПАТИЯ: Не спрашивай, откуда я знаю, но пока тебя не было, он нюхал твоё нижнее бельё. Гарри вылетает из спальни, размахивая трусами словно знаменем. Его сердце бьётся слишком часто, что небезопасно для недавней жертвы сердечного приступа. — Это мои! Мои трусы, и ты их нюхал! Жан моментально подрывается с дивана. — Я, блядь, знал! Нет никакой амнезии, ты всех наебал! — У меня ретроградная амнезия, я забыл абсолютно всё на свете! Отвечай на вопрос! — Ты не задавал вопрос! ЛОГИКА: И правда, вопрос ты не задавал. КООРДИНАЦИЯ: Брось их в него! Гарри швыряет трусы в Жана, они падают прямо перед ним. — Они мне нахрен не сдались! — кричит Жан, пиная их обратно к Гарри. — И я не нюхал ничего, прионный ты идиот! Больной, блядь, на всю голову! — Тогда почему у тебя в ванной две зубные щетки? — напирает Гарри. — Их обе использовали. Ты не пользуешься двумя щетками. Никто не пользуется! Жан тяжело вздыхает и уходит в сторону маленькой кухни. Он склоняется над раковиной, пряча лицо в ладонях. Эта раковина и небольшое окно за ней — его единственный островок безопасности в этом разрушенном городе. — Одна из них — твоя, — бормочет он. — Очевидно же. — Значит, когда я прихожу к тебе, я сплю здесь, — развивает мысль Гарри. — Я оставляю здесь своё бельё. Зачем мне это делать? Жан срывается и заходится смехом. ЭМПАТИЯ: Это смех абсолютного и совершенного неверия. Ты подвергаешь его пыткам. Здесь и сейчас. — Если это очередная извращённая шутка… — голос Жана дрожит, — то поздравляю, ты достиг новых высот в своей жестокости. Теперь сам будешь оплачивать мою терапию, чёртов психопат. — У меня нет денег, — отвечает Гарри, — только десять реалов и двадцать два, эм, реала поменьше. — Сентимы. Это называется "сентимы", — бормочет Жан. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Он нарочно выгибается над раковиной так. Подойди и узнай почему. Гарри медленно подходит к Жану, не вполне уверенный, что и почему делает. Заслышав шаги позади, Жан переминается с ноги на ногу, но взгляд не поднимает. Он обнимает Жана, немного прижимая его к раковине. Его руки, словно по привычке, опускаются ниже, на бёдра. Из окна открывается всё тот же вид: привязанная собака, растянутые на бельевой верёвке вещи, тусклая трава и серый асфальт. Мышцы под его руками напряжённые и горячие. Член Гарри откликается на это тепло, кровь устремляется вниз по венам. — Я делал так прежде? — шёпотом спрашивает Гарри, его горло пересохло. — Прикасался к тебе так? Жан молчит. — Если я не… — продолжает он, — тогда извини. Просто мне кажется, что я определённо так… — ...прикасался, — едва слышно отвечает Жан. ЭМПАТИЯ: В его голосе слышна невероятная боль. Это всё ты! Ты создал эту боль. — Ты гомосексуально соблазнил меня, — удивлённо отмечает Гарри. — Нет, определённо нет, — усмехается Жан. — Это ты проявил инициативу, не я. — Я?... — Да. Пусть и будучи в стельку пьяным, но всё это начал ты. Сказал тогда… — Жан вздыхает, словно признавая поражение, и прижимается сильнее. Его бёдра задевают промежность Гарри, что оказывается весьма приятно. У него удивительно притягательная задница. — Ты сказал тогда, что я единственный, кто тебя понимает, единственный, кому ты можешь доверять. ЭМПАТИЯ: Для него это мучительная пытка. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Будь другом, подрочи ему, а. Гарри лениво проводит ладонью по бедру Жана и начинает поглаживать его член. — Когда это было? — Семь месяцев назад. Херня это всё, — с горечью отвечает он. — Ты просто наговорил всякого, чтобы затащить меня в постель. Я понимаю. Просто и мне хочется хоть иногда чувствовать себя нужным. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Каждому копу хочется. В этом всё дело. — Не прикасайся ко мне, — резко отвечает Жан, отбрасывая его руку. — У тебя не осталось мозгов, и от тебя несёт выпивкой. Руки не исчезают, а лишь перемещаются вверх, на плечи, и начинают медленно разминать их. Жан издает мягкий, прерывистый вздох, и член Гарри откликается. — Все копы — гомосексуалы? — спрашивает Гарри целуя его шею. — Что? Нет. С чего ты взял? — Ким — гомосексуал. — Рад за него, — выдыхает Жан. — Прекрати меня целовать. ДРАМА: Воистину, не этого желает он. Он нюхал ваше нижнее белье, пока вас не было, мессир! — Я не хочу прекращать, — шепчет Гарри. — Почему ты кажешься мне таким знакомым? — Я твой лучший друг, чёртов ты идиот. Гарри накрывает волной воспоминаний, словно полузабытые сны возвращаются из далёкого прошлого. Он проводил здесь много, много ночей. Какие-то были замечательными: братья по оружию выпивают и смеются часами напролёт, чтобы затем вместе упасть на кровать и трахаться, предаваясь всем формам разврата. Другие ночи были ужасными: скандалы и крики, стресс на работе, нераскрытые дела, бутылка, брошенная в стену. У Гарри очень дурное предчувствие, что бутылку бросал именно он. — Что со мной случилось? — спрашивает он. — Ты себя уничтожил, — со злостью отвечает Жан, вырываясь из его рук. Он возвращается в гостиную и садится в дальнем углу дивана, подтянув колени к груди и обхватив их руками. ЭМПАТИЯ: Он хочет защититься от тебя. Гарри сглатывает ком в горле. — Где я живу? Жан отвечает, не глядя на него: — Я напишу тебе адрес. Гарри колеблется, но затем подходит, присаживаясь на другой конец дивана. В голове роятся тысячи мыслей, которые он хочет озвучить, все они кричат, сражаясь за его внимание. Из-за шума он не слышит ни одной. — Ты вернулся за мной. Жан всё ещё смотрит в сторону. — В Мартинез? — Да. — Конечно, я не собирался оставлять тебя там подыхать. Я бы не оставил никого из сорок первого там, тем более моего напарника, — несколько мгновений он молчит, а затем добавляет: — Не важно, бывшего или нет. — Ты мог бы улететь на воздушном корабле, — говорит Гарри. Жан оборачивается к нему в полном замешательстве. — Куда мне на нём лететь? — В Мирову. — Что ты, блядь, несёшь? — Я не знаю. Разговор заходит в тупик, какое-то время они просто сидят в тишине. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: На стене над камином виднеется отметина, выглядит, как результат точного удара бутылкой водки. Гарри приглядывается к ней. — Это я бросил бутылку водки в стену? Проследив за его взглядом, Жан отвечает: — Ага. Ты тогда говорил, что я дерьмовый коп, который ничего не понимает, и что тебе надо работать в одиночку, иначе подразделение по особо тяжким преступлениям никогда не очистит Джемрок. Потом швырнул бутылку в подтверждение серьёзности намерений. — Но это бред, — отзывается он. — Никто бы не смог очистить Джемрок. Им бы пришлось разбомбить его вдребезги и начать всё сначала. Жан улыбается, его взгляд задерживается на Гарри. — Вдребезги? — повторяет он, и оба заходятся смехом. — Кхм, итак… Значит, ты вспомнил, что разбил бутылку? — У меня бывают… вспышки, — объясняет Гарри, поднося руку к виску и изображая взрыв. — Они случаются чаще с тех пор, как меня подстрелили. Жан кивает. — Думаю, это хороший знак. — Кто знает. — Ты вспомнил Гийома Беви? — Кого? А, нет. Он как-то связан с Гийомом Ле Мийоном? — Из-за имени? — говорит Жан, морща лоб. — Нет. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Гийом Ле Мийон умер от аутоэротической асфиксии. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Далеко не худший вариант. — Почему я на тебя так злился? Что ты сделал? — внезапно спрашивает Гарри. Жан так театрально закатывает глаза, что правый, кажется, даже подёргивается. — Я пытался уговорить тебя употреблять чуть меньше алкоголя и чуть меньше наркотиков, — отвечает он, и добавляет: — Знаю, знаю, совершенно непростительно. — Да нет, ты, скорее всего, был прав насчёт обоих пунктов, — признаётся Гарри. — Я почти уверен, что на днях у меня был сердечный приступ. Жан вздыхает, тянется к столу и подцепляет блокнот и ручку. Он пишет что-то на листке, затем отрывает его и отдаёт Гарри. — Вот. Это твой адрес. Пожалуйста, иди домой и отдохни. Он наклоняется, чтобы взять листок, рукав футболки Жана задирается, обнажая плечо. Оно манит Гарри, он подаётся вперёд и целует его. — Если ты не перестанешь ко мне прикасаться, я закричу, — говорит Жан. ДРАМА: Мессир, он знатный пиздабол! Он жаждет вашего ухода, чтоб подрочить на вас, не связываясь с вами… напрямую. Гарри прекращает и забирает листок для изучения. — Ким тоже пишет всякое на бумаге, — отмечает он. — Каждый человек пишет всякое на бумаге, — Жан вздыхает. — В особенности офицеры полиции. Хочешь сказать, ты ничего не записываешь? — Эм, — Гарри теряется, — да или нет, возможно. Я выбросил свой планшет и бумаги в унитаз в какой-то момент, но потом вернул их! Жан снова вздыхает и закрывает глаза. ЭМПАТИЯ: Он думает, что у него ужасный вкус на мужчин. — Иди уже, — говорит Жан. — Прими душ. Отдохни. Увидимся завтра. А, погоди… — он подбирает несколько реалов со стола и отдаёт Гарри. — Вот, возьми такси. Ты слишком далеко живёшь, чтобы тащиться пешком с твоей ногой. — Я весь путь сюда пешком проделал, — выдаёт Гарри, поглощённый пересчётом монеток. Ух-ты, пятнадцать! — Психопат, — отвечает Жан, провожая Гарри к выходу. — Всё, иди. Увидимся завтра. С тобой и твоим новым парнем, Кимом. — Моим новым парнем? — повторяет Гарри. — Никогда не подозревал, что я такой успешный гомосексуал. — Хотел бы он рассказать об этом Мартину Мартинезу. Жан снова закатывает глаза, на этот раз еще сильнее, хотя, казалось, это невозможно. — До свидания, — говорит он, выталкивая напарника за дверь. Гарри безропотно выходит в коридор, но затем прислоняется к закрытой двери, касаясь щекой извечнита. С каждым мгновением тёмные соцветия новых воспоминаний раскрываются под его опухшими веками. Терпкие и приторные, горько-сладостные, все смешиваются воедино и растворяются в его подсознании, как сигаретный дым. — Гарри, — раздаётся голос Жана по ту сторону двери. — Да, — отзывается он. — Окей, хорошо, я был уверен, что ты ещё там. Позвони, как будешь дома, ладно? Чтобы я знал, что ты добрался без приключений. — Я не знаю твоего номера. — Он есть в записной книжке, — отвечает Жан. — У тебя есть номера и адреса всех из сорок первого в маленькой записной книжке. Она в одном из твоих ящиков, на кухне. Не помню, в каком точно. — Хорошо, — кивает Гарри двери и уходит.