— Как вы себя чувствуете? — голос колдомедика звучит сквозь толщу воды.
Как ты себя чувствуешь?
Как?
Всë вокруг давит, будто стены сжимаются и виски трещат от жуткой боли. В ушах стоит странный шум и писк, Гермиона слышит голоса с разных сторон, которые твердят одно и то же. Глубоко в душе, она понимает, что не псих, но этот странный красный и фиолетовый свет вокруг… Девушка с силой зажимает уши, а Дени Рил недоуменно поправляет очки, которые так раздражающе слезали с его носа. Вкус горечи таблетки на языке, заставляет её поморщиться — сестра силой, в присутствии врача, разжала ей челюсти.
Вода в стакане подрагивает из-за её стучания пальцев по поверхности стола — Рил не спускает с неё орлиного взора.
— Нормально, — отвечает Грейнджер, зажмуривая глаза.
— Итак, я бы хотел поговорить о твоём состоянии. Мне сказали, что ты начала чаще выходить на улицу и сидеть в одиночестве, — он взял карандаш, начиная что-то записывать в блокноте.
Гермиона.
Гермиона Грейнджер.
Моё имя такое.
— Что? — щурится Гермиона, зажимая переносицу пальцами. Голова раскалывается.
— Почему ты сидишь в одиночестве? — метроном стучит под коркой головы, ей хочется сосредоточиться на чëм-то.
В углу комнаты она видит фигуру Тео, что сидит в кресле и читает книгу. Его глаза отрываются от страниц, осуждающий взгляд ползёт по её фигуре и останавливается на лице. Нотт наклоняет голову влево, изучая каждую мелочь в её внешнем виде.
— Может, расскажешь ему, что ты давно не одинока? — в его голосе слышится насмешка, пьянящий дурман.
— Тео…
— Вы что-то сказали? — колдомедик возвращает её обратно в реальность щелчком пальцев. Эмоция недоумения.
Грейнджер снова жмурится, пытаясь отогнать навязчивый образ из разума. Поворот головы. Его уже нет.
— Вы видите кого-то и слышите голоса? Как давно это происходит? — колдомедик придвигается ближе, а она отводит голову в сторону.
Через стекло комнаты виднеются проходящие мимо пациенты. На их шеях такие же ошейники, как и у неё. Идентичные. Ей хочется включить какую-то симфонию, лишь бы успокоить разбушевавшуюся фантазию.
— Никого я не вижу. Я не сижу одна в парке, а уж тем более, не слышу голоса! — раздражённо шипит Гермиона.
— Вы в последнее время очень нервная и это заметили все пациенты и врачи. Скажите, почему вы решили упасть с лестницы? — размеренный голос, как метроном. Тот самый.
Тук.
Так.
Тук.
Так.
— Я не падала с лестницы.
— Вы что, не помните ничего? Почему вы постоянно отводите взгляд?
Перед глазами пляшут фиолетовые кляксы. Гермиона отрывает кутикулу — из-под кожи просачивается кровяная дорожка, но она не чувствует боли. Затуманенный взор скользит по лицу врача-искусителя, что теперь стоит позади, поглаживая плечи под сорочкой.
— Чтобы не смотреть на вашу рожу, — шипит Грейнджер, резко вставая со стула.
Он домогался до неё, ещё с самого появления в этой чёртовой больнице. Она его ненавидит.
— Успокойся, Гермиона. Ты больна и тебе, — он сделал паузу и дотронулся до её талии, приподнимая край длинного ночного платья, — нужна моя помощь.
Это определённо безумие. Грейнджер не позволит. Девушка двигается назад упираясь бёдрами в стол. Дерьмо собачье.
— Вылечить тебя?
— Себя вылечи, конченный урод, — фыркает Гермиона.
Это ошибка. Мужчина резко вздергивает руку и ладонь оказывается меж её ног, касаясь промежности. Палец насухую входит внутрь, а Гермиона болезненно дёргается, судорожно задыхаясь в собственной беспомощности.
— Не трогай меня, — рычит Грейнджер и толкает его ногой в пах, отчего 《врач》морщится.
Она бежит и знает, что это повторится снова.
***
Гермиона кричит и мечется, стонет и плачет, а потом блаженно закатывает глаза, когда последний разряд тока проходит по всему телу, затягивая узел внизу живота посильнее.
Это и есть шоковая терапия.
Когда ком в горле исчезает, а тело расслабляется.
Когда становится греховно хорошо.
Дрожь пробегает по телу до кончиков пальцев на ногах — она поджимает их сильнее, кончая, задыхаясь, становясь грязной и неправильной. А затем, её выводят из комнаты искушения, ведя обратно в палату. Грейнджер кажется, что медсестра скалится, обнажая зубы в хищной улыбке. Все здесь похожи на гиен. Она теперь тоже. Когда Гермиона касается лица кистью, то понимает, что по щекам текут горячие дорожки слез. Она разбита от того, насколько разрушается её душа изнутри. Словно кто-то разрывает сердце на куски и откидывает в гниль и смрад кровяные куски, а орган все ещё стучит. Пытается существовать.
Девушка сжимается на кровати, вдыхая запах постельного белья, которое сменили только сегодня, спустя долгое время. Ей бы задохнуться, забыться, уйти в мир той реальности, где больше не будет боли. Но её снова возвращают в реальность больницы Св.Мунго. Дождь барабанит по крыше и оконной раме, терпкий запах лекарств постепенно усваивается, Гермиона привыкает. Меж ног липко, но больше паршиво от собственной слабости.
Ничтожество.
Ничтожество.
Ничто.
***
Её снова зовут гулять через три часа, медсестра куда-то уходит, наверняка, пить огневиски в своей вонючей каморке. Гермиона видит Тео, который идёт ей навстречу в белой кофте и такого же цвета штанах. Она и сама не знала, почему видела его в своих галлюцинациях, но в жизни он иной.
Теодор Нотт был другим.
Добрым.
— На тебе лица нет, — констатировал итак всем понятный факт Тео, присаживаясь рядом с ней на скамью.
— Отголоски процедур, — тихо ответила Гермиона, нервно заламывая пальцы.
Он видит её нервозность, видит, как бывшая Гриффиндорка отводит взгляд в сторону, словно трусливая собака, которую один раз ударили ногой по позвоночнику. Тео хватает её за локоть и поворачивает лицом к себе, пытливо всматриваясь в болезненные черты. Но в его глазах, Гермиона всë так же прекрасна.
— Ты обманываешь меня, Грейнджер. Уже не в первый раз.
— Я не могу тебе рассказать, — шепчет в ответ, но он срывается, как псих без дозы.
Обхватывает её кольцом рук вокруг талии и обнимает так крепко, что кости трещат, а бабочки вот-вот выскочат наружу. Гермиона касается тёмных кудрей, шёлковых, приятных, и тает от этой игры на контрастах. Всë это — сладкое притворство, надежда на то, что всë наладится. Нотт втягивает носом воздух, а её волосы отдалённо пахнут молочным шоколадом, гораздо сильнее — запах лекарственных препаратов.
— Ты будто убитая, но знаешь что, Грейнджер? Я вытащу тебя отсюда, вне зависимости от того, хочется тебе этого или нет. Будем вместе, — обещает он ей в шею.
Их видят из окна больницы, Грейнджер точно знает. Но всë равно обхватывает ладонями его лицо и пару секунд смотрит в глаза цвета горького шоколада, чтобы позже прильнуть к его губам, что напоминают лепестки сакуры. Персиковый поцелуй, пьянящий лучше, чем любое лекарство.
— Может быть.
Реакция на прикосновение как ток из кабинета колдомедика. И ей она, определённо, нравится больше, чем мерзкое ощущение от касаний Дена Рила.
Ведь этот парень умеет проникать под толстый слой кожи, оставляя следы красными пятными и тонкий шлейф того самого персика.
