tablet for madness

      Гермиона медленно касается обложки книги, пытаясь почувствовать фалангами пальцев эту реальность. Джордж Оруэлл. 《1984》. Её глаза бегают по строчкам, всë смывается в единую кашу, но мозг улавливает несколько фраз, что отпечатываются в разуме, подобно главе из Библии:  Большой Брат следит за нами.  Большой Брат следит за нами.  Большой Брат следит за нами.        Их Большим Братом был главный врач Св.Мунго, который наблюдал за каждым, выявлял пороки, грязные недостатки, глупые ошибки. Каждый приём был как пытка — Грейнджер ощущала, как ей залезали в голову, рыскали по воспоминаниям, что были весьма болезненными.        Её нашли в доме, когда она уже собиралась засунуть голову в петлю. Верёвка была прочно привязана к крючку, на котором ранее висела люстра. Гарри буквально сорвал её со стула, крепко сжимал плечи, что-то быстро шептал на ухо, поглаживая по волосам, пытаясь успокоить то, что бушевало внутри, как шторм. Гермиона же всë смотрела на верёвку, что теперь раскачивалась из стороны в сторону. Друг добился того, что её положили в больницу — так надо. Он доверял колдомедикам, доверял тем, кто её калечил. Потом ему запретили приходить, сказали, что она совсем сошла с ума и нуждается в покое.        Все это — чёртово вранье. Они выдавали желаемое, за действительное.        Сначала была лекарственная терапия, потом пытались всë наладить разговорами с психиатром, что только усугубляло состояние. Грейнджер назначили шоковую терапию и стало совсем плохо. Ей хотелось чувствовать себя живой, ощущать этот мир, как раньше, но всë по-другому. Всë делали неправильно. Ток, который проводился от кончиков пальцев, доходил до плеч и перетекал к вискам, дарил чувство жизни. Только тогда она понимала, что существует. Что она реально есть. По большей части, здесь были неадекваты. Люди с депрессией или те, кто попал с биполярным расстройством. Всех лечили разными методами, но результат один — все они становились глупыми овощами, иногда даже неспособными ответить на вопрос: как тебя зовут?        Позже руки вылепливали сухопутную черепаху, которая куда-то ползёт, медленно, но верно. Гермиона иногда представляла себя кем-то из зверей, особенно проводила ассоциации с теми, кого лепила сама. По вечерам она усаживалась в общей комнате и рисовала восковыми мелками на бумаге, пока особо буйных укладывали на койки. Обычно, с ней сидел какой-то старик, который смотрел в окно с решёткой и молчал, глядя в одну точку, изредка моргая. Девушка первое время опасалась его, но затем привыкла к тому, что он сидел рядом. Ко всему привыкаешь со временем.        Рядом послышалось шевеление: кто-то уселся напротив. Гермиона медленно опустила пластилин на бумажку, что ей положили, лишь бы она не испачкала стол. Карие глаза медленно поползли вверх по мужскому силуэту, вновь сталкиваясь лицом к лицу с тем, кого она ожидала увидеть здесь меньше всего.  — Грейнджер, — Нотт тянет её имя, как мурлычащий кот, но в голосе всë равно звучат беспокойные нотки.  — А ты здесь почему? — равнодушно спрашивает Гермиона, смотря на него.        Его глаза бегают по телу Гермионы, останавливаются на полупрозрачной сорочке, а затем Теодор тяжело вздыхает и усаживается напротив.  — Меня сочли неадекватом в суде, вот и направили на реабилитацию, которая якобы поможет мне вновь обрести мозги, — фыркнул Нотт, продолжая на неё смотреть.        Ей не стало неуютно — она продолжает работать со своей фантазией.   — Понятно, — отвечает она, начиная вылепливать плавники.        Парень смотрит, наблюдает, изучает. Он похож на мистера Дена Рила, что является её лечащим врачом. Мистер Рил всегда рассматривал её, как крысу в стеклянном аквариуме, пробуя новые техники лечения на искалеченном войной разуме.  — Ты не похожа на себя, Грейнджер. С тобой что-то делают здесь?        Фигурка падает из рук, а губа начинает панически подрагивать. Делают.  Делают.  Делают. Делают.  Скажи.  Скажи ему об этом.   — Ничего, — отвечает Гермиона, но он ловит её взгляд как снитч, заставляя смотреть в упор и не отводить глаза в сторону.  — Ты не та, какой была раньше. Что они делают с тобой? — шипит он, приближая своë лицо ближе. Грейнджер чувствует жаркое дыхание на щеке и вздрагивает.  Ей было страшно… 

***

      Сегодня был пасмурный день: солнечные лучи не могли осветить это место, а тёмные тучи заполнили всë небо. Золотая осень прошла — листва шуршала под ногами, а голые деревья качались из стороны в сторону из-за сильных порывов ветра, что продувал до костей. Желающих выводили на тихом часу на примыкающую территорию. Здесь были лавочки, на которых уже было холодно сидеть и старый нечищенный фонтан посередине комплекса. Гермиона как можно плотнее пыталась закутаться в вязаную кофту, лишь бы не дрожать, шумно стуча зубами. Прошёл уже месяц, как её нового друга положили в эту больницу.  Тео.  Тео Нотт.  Теодор Нотт.        Она называла его по-разному, в зависимости от настроения и его поведения, конечно же. Гермиона часто вытаскивала его из комплекса, чтобы он гулял с ней, хотя ему и не особо нравилась мёрзнуть. Им давали не так много одежды, лишь ту, которая просто жизненно необходима. С приходом Тео, её жизнь изменилась. Девушка замечала, как смеётся, как вновь чувствует что-то помимо вечной тоски. Грейнджер почувствовала недовольный топот ног позади и даже не стала оборачиваться — просто знала, что это он.  — На кой чëрт тебе захотелось погулять в такой холод? — бурчал себе под нос Тео. Его рука обвилась вокруг худых плеч, притягивая к себе, чтобы согреть.  — Свежий воздух полезен для здоровья, — парировала Гермиона, утягивая его вверх по склону.        Трава зашуршала под ногами, а комки земли разлетались в разные стороны, пока они карабкались вверх. Пару раз, когда Грейнджер чуть не заваливалась вниз, Нотт ловил её за бедра, лишь бы она не упала ему на голову.  — С таким видом можно и умереть, Грейнджер, но я предпочитаю с ним жить, — отшутился Тео, за что получил по плечу.        Они на секунду замерли смотря друг другу в глаза, на этой вершине, что была для них Эверестом в мире больницы. Казалось, что даже если метеорит упадёт рядом с ними, они даже голову не повернут. Было в этом моменте что-то прекрасное. Гермиона смотрела на его лицо, а потом взгляд опустился на металлический ошейник, что выглядел так ужасно на нëм… Это не его стихия. Подчиняться.  — Грейнджер.  — Что? — шепчет она, когда Тео касается её локтя.  — Давай сбежим. Вместе.        Сбежать? Им так хорошо здесь. Вдвоём. Стоит ли бежать?  — Я думала об этом много раз, Тео. Но когда мы выйдем отсюда, ты больше не будешь рядом. Я тебе не буду нужна, — отвечает она, одëргивая руку.        В его глазах вспыхивает огонь, который готов спалить всë до тла и основания: он зол, как никогда раньше. Гермиона медленно отходит, лишь бы не видеть ту же злость, как и в первый день его прибытия. Она не хочет, чтобы Нотт смотрел на неё также, как на колдомедиков.  — Почему ты оцениваешь себя как игрушку, с которой можно поразвлечься и выкинуть? — Тео хватает её за руку, разворачивая к себе всем телом. Ладони упирается в его грудь, а носы едва не соприкасаются.  — Меня всю жизнь так оценивали. Предлагаешь изменить мнение? — язвит она, отчего губы Нотта изгибаются в ухмылке.  — Думаю, стоит.        Грейнджер ухватывается за его большую ладошку, пока он ведёт её вглубь комплекса. Она зябко проводит плечами, слишком прохладно на улице.  — Что у тебя было сегодня? — спрашивает Нотт через какое-то время.  — Разговор с мистером Рилом и больше ничего. Завтра шок, — Гермиона переживает каждый раз, когда вспоминает процедуру. Она бывает три раза в месяц, но всë словно в первый раз.  — Что ты испытываешь, когда это происходит?        Она не знала и не помнила. Единственное — ощущения, которые она мутно представляла в голове, оставались неизменными.  — Покалывание по всему телу. Неприятно, но потом так… Странно.        И так было снова и снова, из месяца с месяц. Её наркотик, который дарит упоение в собственной боли. О чëм она думала в те моменты, когда разряд пробегал по телу? О том, что придëт сюда снова, сядет в кресло и наконец получит желаемое. Гермиона однажды сама просила, ставить разряд всë больше и больше… Пока не отключилась, обмякнув в кресле, как тряпичная кукла. Старая ненужная игрушка.        Что есть лечение? Желание уйти от реальности, абстрагироваться в выдуманном мире.        Придумала ли она себе мир? Чтобы было удобнее жить?        Нет, точно бред.