he is my collar

– Та-ак, а теперь аккуратно поддевай и переворачивай. – Ну Ди, я же знаю, что у меня не получится! Он вылетит. – Получится. – Нет! – Да. – Нет! – Ладно, – вокалист демонстративно закатил глаза и, пристроившись сзади, взял правую руку Мёрдока в свою. – Но это последний раз. Поддерживаемый Дентсом, басист аккуратно просунул лопатку под жарящийся на сковородке блинчик и перевернул его. – Хорошо, но нужно делать это быстрее, чтобы блин не порвался, – заметил Туди. – Так он и не порвался! – А мог порваться. Ты вообще зачем ко мне пришёл? – Чтобы ты научил меня готовить блины, – несколько смущённо ответил Медс, теребя в пальцах кружевной край фартука. – Да ну? А по-моему, ты пришёл только чтобы безнаказанно потереться о мой член. Мёрдок вспыхнул, широко распахнув глаза: – Это неправда! – Да ну? – прищурился Туди. – Прям полностью неправда? Басист смутился ещё больше. – А... А не охуел ли ты, голубика? Я тут, значит, стараюсь, замешиваю это ёбаное тесто, работаю не покладая рук, как сраная Золушка, а ты ещё и шутить надо мной вздумал?! Вот над чем ты сейчас ржёшь, а? Слушая речи сердитого Мёрдока, Дентс никак не мог удержать улыбку. – Ты очень милый, когда злишься. – Да пошёл ты! – Медс сорвал с себя фартук, скомкал его и кинул в Туди. – Жарь свои блины сам! – Если ты продолжишь на меня орать, я тогда не буду жарить тебя, – отрезал Дентс, сложив руки на груди. После той необычной во всех смыслах ночи, когда Мёрдок, вопреки своему традиционному желанию доминирования, ради интереса вдруг предоставил вокалисту полный контроль над своим телом, Туди почему-то начал ощущать себя хозяином положения. В его поведении появилась твёрдая, непоколебимая уверенность, как во время разговоров с Медсом, так и вообще, он понял, что может быть хищником, а не жертвой, и что на самом деле в нём гораздо больше силы, чем кажется. А Мёрдок... Мёрдок этому даже почти не сопротивлялся. Конечно, ему было труднее, чем вокалисту, привыкнуть к своей новой роли, но басист не мог не признать, что быть снизу в ту самую ночь ему очень даже понравилось. – Ой-ой-ой, больно надо! Трахнул меня всего-то один раз, а теперь пыжится! Посмотрите, какая важная птица! – Медс гордо вскинул подбородок. – То есть, ты и без меня обойдёшься? – вопросительно изогнув бровь, с улыбкой уточнил Туди. – Обойдусь! Думаешь, вся планета на твоём хую теперь вертится? Нет уж, пиздюк, не дорос ты ещё! – басист развернулся на пятках и покинул кухню. – Это ты не дорос, Мёрди, – пробормотал себе под нос Дентс, выливая новую порцию теста в сковороду, – Это ты не дорос... *** Мёрдоку всю жизнь казалось, будто он полностью сам себе не принадлежит. Басист считал, что без жестоких поступков, без боли, которую он причиняет другим, он не будет самим собой. Мёрдок боялся, что если он перестанет быть жестоким, то потеряет себя окончательно. Туди с огромным трудом давалось доказывать Медсу обратное. Дентс постепенно, потихоньку приобщал басиста к тому, что любил делать сам, пытался на своём примере показать Мёрдоку, что в жизни есть много всяких интересных вещей, не связанных с жестокостью. Иногда Туди видел в Медсе несмышлёного малыша, только начинающего знакомиться с миром. Малыша, которого на произвол судьбы бросили родители. Малыша, который слишком рано узнал тёмную сторону жизни. Который слишком долго не имел представления о заботе, о ласке. О любви. Туди взялся научить Мёрдока любви, и басист изо всех сил старался быть прилежным учеником. Но даже отличники делают ошибки. И некоторые "уроки" неизбежно сопровождались криками и бранью Медса, его словами "Да не буду я это делать!", "Да нахер мне это надо!" Но Туди, как хороший терпеливый учитель, знал, для чего Мёрдоку это надо, и никогда не отступал. И Медс, в конце концов, всегда втягивался в процесс. Собирал вместе с вокалистом листья для гербария, ходил в однодневные походы, обучался игре на клавишных, покупал яркую одежду в магазинах, обклеивал бас-гитару разноцветными стикерами. – Я делаю это только потому, что люблю тебя, – каждый раз говорил Мёрдок своему учителю. А Туди лишь согласно кивал и улыбался. *** Как там говорят? В хорошей семье муж – голова, а жена – шея? Наша парочка переформулировала бы эту пословицу на свой лад: В хорошей семье один – ошейник, а второй – поводок. (приписка Автора: "и оба, когда надо, меняются местами!")

I died a thousand times

I did what I had to do

Hey, that's just how it goes

I'm still coming back to you