"Trip"

"Old yellow bricks: Love's a risk. Quite the little Escapologist Looked so miffed When you wished For a thousand places better than this" "Дорога из желтого кирпича. А любовь – это риск, Она – как маленькая Циркачка, которая легко освобождается от цепей. Но сейчас она обижена на весь свет, И ты жаждешь оказаться Где угодно, только не здесь." Arctic Monkeys, "Old Yellow Bricks"

      На вечеринках всегда стоит особый запах: горький душок отвертки с концентрированным апельсиновым соком, сладкий кумар крепкой травки из булей и круток, резкий запах пота, смазки и примешивающийся к ним мерзковато-приторный запах рвоты. По этой сложной композиции ориентируются завсегдатаи и сходят с ума новички. Визитная карточка любой пьянки на дому, особенно, если это дом Ллойдов, переживший ночи, сравнимые разве что древнеримскими оргиями. Больше, больше веселья и греха! Ночь слишком хороша, чтобы закончиться так быстро.        В тот вечер Брейни привычно сопроводил Хельгу. После пятого класса Патаки привыкла к его постоянному преследованию, и пришла к выводу, что ей это удобно: мама Брейни владела книжным магазинчиком и продавала ей сборники стихов и классику со скидкой, а сам парень никогда ничего от нее не требовал и даже носил с собой пачку сигарет ее марки, хотя сам не курил вовсе. Со временем он смог преодолеть свою застенчивость и молчаливость, но все же предпочитал общаться с довольно узким кругом людей. С остальными же, ограничиваясь дежурными коротенькими фразочками, Брейни вел беседы не более пяти минут, львиную долю этого времени слушая собеседника в пол-уха.        Хельга властно осмотрелась и отдала свою ветровку ему в руки. Никаких указаний не требовалось, понятливый мальчик на побегушках прекрасно знал свою роль.        — Омерзительно, — скривила губы Патаки, вглядываясь в темноту гостиной, озаряемой на наносекунды всполохами яркого света. Ее круглое лицо с острыми чертами в этих вспышках казалось похожим на незаконченную поделку из глины. Некоторые линии были еще не так изящны, некоторые смазаны неловким движением пальцев — работа еще не закончена, глину не успели запечь.        Блеск карих бусин-глаз, которые во мраке и вовсе казались черными и вытягивающими всю радость из воздуха, точно бездонные воронки черных дыр — дурной знак. Брейни знал Хельгу лучше, чем себя, годы наблюдения не прошли впустую. Она предвкушала что-то, от чего все ее внутренности сводило в сладкой истоме страха и эйфории. Она ждала и ей не терпелось. Она хотела локального взрыва. Ка-бум, стервы.        — Ты хочешь выпить? — Брейни пришлось кричать Патаки прямо на ухо, чтобы в шуме музыки и гаме толпы она его услышала. Хельга активно закивала и направилась в сторону камина, где сидела парочка девчонок из класса Тимберли Джоханссен. Она спугнула их, не сказав ни слова. Ее черные, точно у Фриды Кало, брови были сведены к переносице до глубокой морщинки, а запястья кулаками упирались в бока. Про себя Брейни с улыбкой заметил, что Хельга похожа на африканскую сову — распушает хвост и расправляет крылья перед птичками помельче в целях поддержания необходимого имиджа и атмосферы тихого ужаса.        Девчонки взвизгнули и разбежались кто куда, предварительно театрально всхлипнув пару раз на бегу. А Хельга с довольной улыбкой развалилась в кресле, покачивая тяжелыми сапогами и балуясь, как дитя.        Брейни любил ее, любил искренней и светлой любовью. Патаки всю его сознательную жизнь была для него чем-то вроде музы, которая может со всей дури ударить лирой по заднице. Несмотря на то, что Хельга никогда не была напоказ нежной и чувственной, она всегда оставалась для Брейни эталоном женственности. Он со временем даже нашел вполне разумное этому объяснение: девушка была эмоциональной до безумия, ее желания менялись ежесекундно, она активно отрицала, но неизменно велась на одни и те же типажи, шуточки и привычки, ее мечты были наивны в лучших традициях, даже не взирая на то, что внешне она держала оборону и пыталась выглядеть искушенной ценительницей. Брейни любил непорочность Хельги, которой она сама жутко стеснялась и старалась тщательно задрапировать андрогинной брутальностью. Остальные девчонки ее возраста чаще всего уже владели определенными навыками и с легкостью могли добиваться желаемого с помощью своих прелестей. Для Патаки же арсенал такого рода оружия массового поражения был чем-то из научной фантастики, чем-то, чего она лично никогда не могла добиться, даже если бы приложила немало усилий. И именно этой неопытностью Хельга возбуждала неустанный интерес Брейни, который, к своему собственному сожалению, в средней школе осознал, что во время занятий физкультурой он разглядывал не школьную команду по женскому волейболу, а ребят-бегунов в сияющих новизной шортах и их упругие ягодицы.        Он и сам был бы рад возбуждаться от вида обнаженной девицы с картины эпохи Возрождения, но почему-то статуи с обнаженными атлетами смотрелись куда как пикантнее. Сначала Брейни отчаянно боролся сам с собой и пытался даже сходить на свидания с Шиной. Но закончилось все тем, что когда она потянулась за прощальным поцелуем, его лицо перекосило от отвращения и он не смог себя пересилить.        Конечно же, поскольку Шина и Ронда были давними подругами, делящимися друг с другом почти всеми секретами, то слух об ориентации Брейни быстро распространился по школе. Неделей позже в коридоре не было ни одного человека, не оглядывающегося на Брейни. Того самого, которого раньше никто не замечал в упор и упорно называл Барри.        Он боялся до дрожи узнать, что на этот счет думает Патаки. Какое-то время он старался перебороть свою привычку ходить за ней по пятам, но спустя неделю не выдержал и дождался ее после вечерней тренировки по боксу. Девушка с раскрасневшимися щеками и лбом, в промокшей насквозь майке и толстой спортивной ветровке с чужого плеча, шла по темному коридору центра. Свет дешевых лампочек не щадил лица, делая его угрюмым и агрессивным. Тяжелые шаги, отдающиеся эхом, вторили стуку у Брейни в ушах. Его великолепная валькирия шла на него неумолимым поездом, который ничто было не в силах остановить.        Говорить ей что-либо не было ни малейшей нужды. Патаки ненавидела сплетни, но не могла их не слушать.        Когда она приблизилась к нему вплотную, Брейни с трудом выдержал ее пристальный взгляд, просто ожидая чего угодно. Но даже тут Хельга предпочла сделать финт ушами и заявила ему следующее:        — Ну слава Богу, что ты педик. Я уж боялась, что ты меня когда-нибудь вечером подкараулишь и изнасилуешь.        После этого она заливисто рассмеялась и чересчур сильно похлопала его по плечу. Брейни выдавил из себя улыбку и вздохнул с облегчением: Патаки, возможно, поняла и истолковала ситуацию как-то по-своему, но она хотя бы не запретила ему за собой следовать. Большего и не требовалось.        Ничего кроме пива Брейни не нашел. Возможно, дело было в том, что всю водку уже размешали со сладкими газировками и раздали малолеткам с вульгарно накрашенными лицами, а может, она просто ждала своего часа в другой комнате или в холодильнике. Но зато рядом с фуршетным столиком, ломившемся от чипсов и бутылок, стоял Стинки, покачивающий головой в такт музыке. Смотрелся он достаточно глупо, но Петерсона это нисколько не беспокоило.        — Привет, сладенький, — язвительно поздоровался Стинки. Руки не протянул, сложил губы трубочкой в воздушном поцелуе — ради приличия он обязан был немного подколоть старого знакомого. В отличие от остальных одноклассников, которых не перевели в другие классы или школы, Брейни и Стинки были самыми высокими парнями выпуска. Даже здоровяк-Берман за ними не поспел, хотя размеров он был внушительных и мог сломать обоих об колено, точно прутья.        — Давно не виделись, малыш. Я скучал, — не остался в долгу Брейни и улыбнулся такой приторной улыбочкой, что пиво в руках Стинки чуть не стало лимонадом.        Петерсон посчитал, что обмен любезностями на этой мерзкой ноте стоит, пожалуй, закончить, и уже вернулся в привычное свое амплуа.        Со стороны камина послышалось немного визгливое:        — Брейни, тащи свою жопу сюда! Я уже двадцать минут жду свое пиво.        От этого крика Стинки ухмыльнулся и закатил глаза.        — Пришел поискать приключений на свою задницу, м?        — Типа того, — Брейни взял две закупоренные бутылки «Lad» и посмотрел в ту сторону, где его должна была ждать Хельга. Рядом с ней уже успел материализоваться Гифальди, они о чем-то говорили, но спинка кресла загораживала весь обзор и мешала понять, в чем заключался предмет их заговорщического шепотка.        Брейни недолюбливал Сида. На это было достаточно много причин, но главной из них были подобные странные разговоры с Хельгой. Сама Патаки никогда не рассказывала ему ни о чем, что касалось Гифальди, но их особое отношение друг к другу было очевидно. Со стороны Брейни наблюдал за ними достаточно часто, чтобы лично для себя кое-что прояснить. Он становился частым свидетелем их разговоров, а потому за привычной грубостью Хельги и ее напускной бравадой отчетливо видел неосознанный интерес. Она, хоть и поливала Сида ушатами дерьма, но сама наклонялась слишком близко, сокращая дистанцию до опасного предела. Один Бог знал, зачем она дразнила Гифальди, которому, в общем-то, вся эта игра доставляла огромное удовольствие, но очевидным был их обоюдный азарт и кураж. Как стравленные друг на друга боевые овчарки, еще не спущенные, но уже возбужденные перед склокой, они постоянно пересекались и кричали друг на друга до хрипа.        Судя по лицу Хельги, еще немного, и началась бы драка.        А потому Брейни поспешил вернуться к ней и помешать пустой ссоре.        Хельга благодарно взглянула на него, но затем снова переключилась на Гифальди, испепеляя его дотла. Патаки была в бешенстве, она злилась и готова была на стену лезть.        — Проводи меня до дому, Брейни. Видеть не могу здешних ублюдков.        Пока он искал куртки, перемигивания Патаки и Гифальди продолжились, но никому до этого не было ни малейшего дела. Все были увлечены тем, что надирались до беспамятства и пытались спрятаться в темноте казенных комнат.        Когда двое вышли на улицу, Хельга устало вздохнула и спрятала руки в карманы. Ссутулившаяся и худая, она тонула в одежде и свете уличных фонарей, превращалась в маленькую, почти беспомощную девчонку с розовым от холода носом и растрепанной пышной челкой. Брейни посмотрел на нее, как это обыкновенно делал — с доброжелательной улыбкой — и поправил очки, съехавшие почти на кончик носа.        — Все-таки это все дерьмо не для меня, — натянуто улыбнулась в ответ Хельга, прикурив, — Вот как такие лицемеры вообще могут вариться в этом чане? Неужели, им самим не противно от жизни, которую они ведут? — в запале говорила Патаки обо всех, присутствовавших на вечеринке Ллойд, но казалось, что она имеет в виду кого-то конкретного. Тон обиженного ребенка, слова наивной девочки.        — Ты замечательная, — не зная, почему, Брейни сказал это ей.        Она удивилась, секунды на две, не больше, но затем растянула губы в благодарной улыбке. Не сказала ни слова, не выдала того, как была тронута этим неожиданным комплиментом. Но приняла к сведению. После этого она развернулась в сторону автобусной остановки и медленно зашагала прочь. Брейни собирался проводить ее, но она покачала головой. Хельге нужно было отдохнуть от мальчишек и побыть наедине с собственными чувствами, которые частенько брали над разумом верх.        — Позвони мне, когда будешь дома, — Брейни крикнул ей вслед, надеясь, что она так и сделает по возвращении в свою комнату, но никакой уверенности не было.        Парень следил взглядом за Хельгой до тех пор, пока она не скрылась за углом булочной, а затем — вернулся в дом.        По ушам мгновенно ударили звуки музыки и шум веселящихся пьяных подростков. Все куражились, но уже не так активно. Оставалось около полутора часов до тех пор, пока утомленные оргией школьники не заснут без чувств по всем углам дома, заставленного бутылками и пластиковыми полупустыми стаканчиками. Жидкая храбрость находящихся на вечеринке еще не выветрилась до конца, а потому они с упорством, достойным похвалы, продолжали совершать глупости.        Поежившись от озноба и запаха, Брейни осмотрелся и понял, что чудовищно устал и хотел хоть немного забыться, как и все присутствующие. Пиво в этом ему было не помощником, а потому парень подошел к Гифальди, обменявшемуся парочкой скабрезных шуток с Петерсоном и Берманом. Они громко хохотали и кривлялись, привычно прихлебывая пиво из запотевших бутылок. Старые друзья, которые и так слишком часто и много пьют, чтобы считать попойку в доме Ллойд чем-то особенным.        — Сид, — Брейни поборол брезгливость и прикоснулся к его плечу, обращая на себя внимание, — есть разговор.        Гифальди удивился, но быстро растянул губы в своей обыкновенной ухмылочке. Он знал, что людям всегда что-то от него нужно и быстро разучился чему-либо по-настоящему поражаться. Каждый раз он самодовольно скалился, точно дон Корлеоне, у которого просят об услуге, хотя той стати и шарма в нем не было ни на грамм. Зато прочих граммов у него по карманам было запрятано на целую армию.        — Какие-то проблемы? — предусмотрительно спросил Гифальди, морально подготовившийся к тому, что ему попытаются начистить морду. Разговоры с самого начала у Сида частенько не задавались, с синяками или сломанным носом он ходил чаще, чем с учебниками на занятия.        — В каком-то смысле. Что сегодня у тебя с собой есть? — сказал Брейни с особым нажимом почти Гифальди на ухо.        Тот лишь засмеялся и закусил губу, точно флиртующая хамоватая девица. Лукавство сочилось из каждого полу-жеста, вызывая невероятное желание подпортить Сиду нос в юбилейный раз.        — Смотря кто интересуется. Для тебя может быть шишка-другая будет, но, честно говоря, не уверен, что ты поймешь, насколько она хороша.        — К черту траву. Что еще?        — Да ты, как я погляжу, по неприятностям соскучился. Ты вообще хоть раз в руках дудку держал? Или ты у нас из тех ботанов, которые химию на практике изучают и балуются синтетикой? — Гифальди умел заговаривать зубы с большим профессионализмом, но Брейни устал слушать его пустую болтовню и хотел уже поскорее закончить разговор.        — Какое твое собачье дело? Просто будь паинькой и скажи, чем посильней у тебя можно разжиться.        — Ну, осталось вроде пара таблеток, чтобы обдаться. Спиды.        — И как они? Точно сработает?        — Охохо, не волнуйся даже на этот счет, сэр Элтон, мои спиды тебя доставят прямиком на дорогу из желтого кирпича*. Один торч берет и не жалуется — ходит себе, упоротый как жираф. Только вот хватит ли у такого гомо-задрота денег на спиды? Придется спустить все, что мамочка дала на завтраки… — паясничал Гифальди без устали.        —Чьи я трачу деньги тебя совершенно не касается… Сколько?        — Шестьдесят баксов. И то, лишь потому, что я толерантный парень, который педикам цены не накручивает.        Молча протянув Сиду деньги, он забрал пакетик с таблетками так, чтобы никто не заметил. Никому, в общем-то, не было до них дела, но перестраховаться было не лишним.        Нарастающая барабанная партия и нехитрый басовый запил, девчонки еще танцуют, мальчишки еще с похотливой жадностью их рассматривают, пряча оскалы в пластиковых стаканчиках. Для кого-то вечер закончен, а для кого-то лишь начинается все самое интересное.