Бамбуковое дитя

      Шэнь Цзю ненавидел детей, и это был неоспоримый факт. Он занял пост лорда вершины Цинцзин только лишь из-за привилегий и почёта, обеспеченных этим местом, то есть определённо не для того, чтобы подтирать чьи-либо сопли. Сам Цинцю, очевидно, имел возможность испытать прелесть периода под безобидным названием «детство» на собственной шкуре, а потому не понаслышке знал, что дети способны быть хуже чудовищ, с которыми привычно сталкиваться прославленным заклинателям во время миссий. И даже не важно, желают ли те ими быть или же нет.       В череде практически неотличимых друг от друга будней бывало множество дней, когда Шэнь Цинцю просто-напросто сбегал из своей обители, желая абстрагироваться от внешней суеты. Особенно часто подобное происходило в период подготовки к экзаменам, когда помимо четырёх основных искусств — а именно музицирования, живописи, каллиграфии и го — ученики оттачивали мастерство владения оружием и духовной силой. Даже среди тиши нежно-зелёных рощ чуткий слух заклинателя улавливал панические всхлипы и недовольное бурчание особо стойких к силовым дисциплинам.       Касаемо же сегодняшнего дня… Он состоял в наиболее напряжённой части экзаменационного сезона, так что сейчас пиковый лорд стремился затеряться в самом отдалённом уголочке бамбуковой рощи, скрываясь от раздражающего шума.       Солнце уже находилось в зените, и земля, сплошь усеянная росистой травой, стала источать пар. Жара начинала подбираться к населяющим Вершину Искусств, потому Шэнь Цинцю подумывал укрыться в тени изящных стеблей, чтобы помедитировать до тех пор, пока ученики не окончат свои тренировки. Впрочем, эти планы нарушил чей-то крик, который испортил в кои-то веки благодушный настрой лорда Цинцзин.       Мужчина принялся раздумывать, какой же глупец мог позволить себе нарушать его уединение. За подобными думами он и не заметил того момента, когда сжал веер в своей руке настолько сильно, что раздался едва слышный треск дерева. Стратег Цанцюншань осмотрел аксессуар и выдохнул с облегчением, стоило ему убедиться в том, что общая конструкция не пострадала. Этот веер был одним из тех, которые ему при встрече вручал Юэ Цинъюань: хоть сам Шэнь и не пользовался им особо часто, но не мог отрицать, что глава школы знал толк в выборе даров, преподносимых им своей «правой руке» при встречах и чаепитиях. Цинцю никогда бы в жизни не признал, что бережно относится к подаркам этого человека не из-за отменного качества или совпадений с его собственными вкусами, а именно из-за того, что эти вещи с любовью к нему выбирал Ци-гэ.       Плач разливался над бамбуковыми стеблями истошным рёвом раненого зверя, очень отчаянно и очень громко, оттого Шэнь Цзю допустил мысль, что страдалец находится поблизости. Но он оказался неправ: потребовался почти целый сяоши, чтобы отыскать источник беспокойства, коим оказалась плетёная корзина, внутри которой надрывалось от плача завёрнутое в шелка цвета цин дитя.       «Яо-ху подкинули своего ущербыша?» — именно это высказывание, так и не сорвавшееся с уст, стало первой мыслью горного лорда по обнаружении ребёнка. Мужчина задался вопросами: как на его вотчине оказалось сие дитя? кто и зачем его принёс? и почему подобным образом осквернили именно его драгоценную бамбуковую рощу?       Не видя для себя иного выбора, Шэнь Цинцю вынул мальчонку из его временного пристанища и попытался с удобством разместить его на руках, стараясь придерживать маленькую голову, имея при этом лишь примерное представление о том, как следует обращаться с настолько маленькими детьми. Повелитель Цинцзин опустился на корточки перед корзиной, выглядывая там что-нибудь, могущее послужить зацепкой в поисках горе-родителей или — чем демоны не шутят? — «неудавшихся соро́к» хули-цзин, но нашёл один лишь скомканный обрывок пергамента, на котором размашисто было выведено послание: «Имя этого дитя — Юань. Полное — Шэнь Юань. Прошу, позаботьтесь о нём». Под рядом пляшущих относительно друг друга иероглифов был изображён символ, напоминающий… улыбающееся лицо?.. Цзю задумался. Зачем кому-то изображать счастливую улыбку на записке, которая идёт придатком к брошенной малютке?       Шэнь Цинцю захотелось размять свои виски, но с дитём на руках (Шэнь Юанем; это имя прочно закрепилось в сознании бессмертного мастера, отчего он мог лишь гадать — умышленно ли безответственные родичи дали мальчонке его фамилию или нет) он не имел возможности совершить подобное действие. Владыка Вершины Искусств перевёл взгляд на миниатюрного человека, который, даже и не подозревая, что о нём думает культиватор, прекратил лить слёзы и посмотрел на мужчину в ответ. Вскоре дитё разразилось смехом, вытягивая ручонки навстречу лицу взрослого.       Цинцю был удивлён поведению мальца. Что тот нашёл смешного в его лице? Почему он смеётся? Разве мальчонка не боится довлеющего над ним угрюмого взрослого?       Не особо задумываясь над причиной своего спонтанного действия, мужчина поднёс свёрток с ребёнком к собственному лицу, вдохнув нежный детский аромат. Шэнь Цинцю никогда не приходилось иметь дел с детьми младше меньшего ученического возраста, а это около семи-восьми лет. И сегодня он впервые взял на руки грудного ребёнка. Младенец положил крохотные ладошки на алебастровые щёки горного лорда и принялся издавать тихие звуки радости, что нашли отзвук в душе замкнутого мужчины.       «Пусть будет так», — растянулись губы в улыбке. Шэнь Цинцю увидел этого ребёнка впервые в жизни, держал его у груди около десяти минут, но он принял решение и был в нём полностью уверен. Если с малышом А-Юанем приключится несчастье какое, если хотя бы одна царапина увенчает белоснежную тонкую кожу, лорд вершины Цинцзин перебьёт всех тварей, которые могли себе хотя бы позволить мысль о нанесении вреда бесценному сокровищу, а затем отправится вместе с новообретённым сыном в странствие по Поднебесной.       Шэнь Цзю ненавидел детей, и это был неоспоримый факт. Он занял пост лорда вершины Цинцзин только лишь из-за привилегий и почёта, обеспеченных этим местом, то есть определённо не для того, чтобы подтирать чьи-либо сопли. И всё же кажется, что нелюдимый и бесконечно далёкий владыка Вершины Искусств, Шэнь Цинцю… влюбился в найденное среди бамбуковых стеблей дитя. Он признал, что кроха А-Юань занял в его сердце место обладателя самого прекрасного смеха, который Цзю когда-либо слышал. Как же бессмертный мастер так быстро прикипел к случайному дитю? Ответ до смешного прост и одновременно сложен: потому что найдёныш лорда — именно Шэнь Юань.       Мужчина поудобнее перехватил ребёнка в своих руках и коснулся указательным пальцем детского носика-пуговки.       — Что ж, А-Юань… Похоже, отныне мы с тобой против целого мира вдвоём, — промолвил Шэнь Цинцю, получая в ответ хихиканье от своего малыша.       Впервые за долгое время Цинцю ощутил внутреннюю гармонию. И он был уверен наверняка, что дело в его мальчике. С этого момента властитель вершины дал клятву обернуть Сюя против кого угодно, если тот недостойный посмеет помышлять что-либо о сокровище «цинцзинского змия».