Ex Tenebris Lux

Когда пришла помощь в виде людей, собак, саней и ледокола, Стивен был близок к смерти (или он так думал), что умолял оставить его; конечно, у других гораздо больше шансов выжить, чем у него! Было бы расточительно тратить ограниченные ресурсы на труп. Но люди не обращают внимания на его слабые протесты, они тянут его на своё судно вместе с остальными выжившими, чтобы доставить в безопасное место, в больницы, в тёплые дома и к горячей пище. Пока он смотрит, как остров Кинг-Уильям исчезает за горизонтом, Стивен клянётся никогда не возвращаться в холод. В Лондоне прохладно, но город не такой холодный, как сланцевый остров Кинг-Уильям - в итоге Стэнли делит дом с Алексом Макдональдом, позже к ним присоединяется Гарри Гудсир. Это на удивление удобно: всегда есть кто-то, кто достаточно здоров, чтобы сделать хотя бы часть работы по дому или отважится выйти в аптеку или супермаркет. Часто этим «кто-то» был Гудсир, и кажется самым невредимым из них, и он каким-то странным чудом умудряется сохранять большую часть своей природной (ребяческой, хочет сказать Стивен) любознательности и любви к жизни. Он как лучик солнца, такой чертовски оптимистичный и всё время энергичный, что это бесконечно расстраивает Стивена. Он просто чувствует себя… измотанным большую часть времени. Измученный необходимостью не отставать от энтузиазма, как у золотистого ретривера, Гарри и того, как он передаётся Алексу. Устал от постоянного просмотра новостей, беспокоясь о других. О Франклине, которому, вероятно, предстоит расследование, о Фицджеймсе и Блэнки, которые всё ещё в больнице, а Крозье постоянно ходит от одной койки к другой, о Бридженсе и Пегларе, живущих вместе... Но наихудшей вещью, чем усталость, была пустота. На Эребусе у Стивена была цель, у него были люди, о которых надо заботиться, и выполнять свои обязанности. Каждый день был продуктивным. Но в Лондоне хорошим днём считался тот, когда он встанет с кровати и переместится на диван. А продуктивным — когда Стивен соизволит вымыть посуду. Несмотря на всю психотерапию и ободрение, он чувствует к себе отвращение. Идёт расследование, что-то связанное с неисправным оборудованием и партией заражённой еды. Франклин в ярости, и Крозье тоже. Алекс и Гарри отправились давать показания в качестве свидетелей, как и Бридженс, Пеглар, Джопсон и некоторые другие. Стивен этого не сделал, поэтому подаёт письменное заявление. Он не может находиться в комнате вместе с этими людьми, не говоря уже о том, чтобы рассказывать о событиях экспедиции, переживать их заново перед незнакомцами. Это выглядит трусливо, но в этот момент ему было всё равно. Через два года после спасения Стивен, теперь уже Доктор без границ, оказывается не столько в Сирии, сколько посреди гражданской и религиозной войны. Здесь сухо и невыносимо жарко, далеко от Лондона и Северной экспедиции. У него не было другого выхода. Должность военная — он должен управлять госпиталем, который обслуживает не только вооруженные силы, дислоцированные в этом районе, но и (даже в большей степени) гражданское население и местных разношерстных бойцов, пытающихся выследить остатки старого режима и Исламского государства. Сам госпиталь находится не на базе, он расположился среди разрушенного Дамаска — в одном из уцелевших зданий. Должно быть, это было приятное место работы, размышлял Стивен, пересекая заваленный щебнем двор. Ему нужно было найти человека, управляющего госпиталем, какого-то майора Лоуренса. Просто «майора», без единого намёка на медицинскую степень. Совсем не воодушевляет. Внутри не видно ни единой униформы, только грязные халаты и гражданская одежда, расшатанные больничные койки, пятна крови на кафельном полу, песок и пыль, а также вездесущий смрад смерти и болезней. Здесь отчаянно нужен настоящий доктор. Стивен останавливает женщину в синем платке и запачканном розовом халате, спрашивает её на ломаном арабском (он действительно должен был начать учить язык в тот момент, когда узнал, что получил работу, а не после!) о майоре Лоуренсе. - А! Лоуренс! - она измученно улыбается и жестами приглашает следовать за ней. Стивен следует; а у него есть другой выбор? Он идёт за усталой сирийской медсестрой по тёмному коридору, прочь от расшатанных коек, и входят туда, что раньше до войны было кабинетом неотложной помощи. На старом столе растянулся мальчик, едва ли подросток, кровь хлещет из раны, а сбоку над ним стоит другой мужчина, отчаянно пытавшийся остановить кровотечение чем-то, похожим на традиционную куфию. Он поднимает взгляд, его глаза (стальные голубые, такие холодные!) встречаются со Стивеном. - Или помоги, или проваливай! - рявкнул он. Звучал он шикарно. В одно мгновение у Стэнли срабатывают инстинкты хирурга. Он отталкивает человека в сторону и берёт пропитанную кровью куфию. Есть работа, которую нужно сделать. *** Они сидят рядом на ступеньках, ведущих в больницу, уставшие и залитые кровью. Наконец Стивен может хорошенько его рассмотреть. Он невысокого роста и слишком худой, одет в грязно-белую робу (тауб, кричит та часть мозга Стивена, отвечающая за хранение всего арабского, который он успел освоить до приезда), у него светлые волосы, в полном беспорядке, а под слоем пыли и грязи казались цвета рыжеватого блонда. В солнечном свете его глаза совершенно другого оттенка голубого, меньше похожие на сталь и больше на цветы. - Майор Лоуренс, - он протягивает руку, - Зовите меня Нэд. - Доктор Стэнли. Называйте меня доктором, - Стивен коротко сжимает его руку. Она грязная, липкая от песка и крови.- Я не знаю, должен ли я хвалить тебя за то, что ты здесь делаешь, или выпотрошить. Ты хоть представляешь, насколько это безответственно – управлять медицинским учреждением без соответствующей квалификации? - У меня нет выбора. Предыдущий врач убит, здесь отчаянно не хватает персонала и снабжения. Когда я не задействован, я делаю тут всё, что могу. - Без какой-либо квалификации. - Я проходил курсы оказания первой помощи. К тому же, мой брат — врач. Он научил меня как делать инъекции, канюлировать и запускать капельницу, как вправлять большинство растяжений и переломов конечностей. Если мне нужно что-то ещё, я ищу доступ в Интернет, чтобы написать ему. - Так вот чем ты занимаешься. Великолепно. Я уверен, что пациенты чувствуют себя спокойно. Ты хоть представляешь, насколько это безответственно?! - Я делаю всё, что в моих силах и с тем, с чем мне пришлось столкнуться, - голос Лоуренса становится жестче, - я месяцами выпрашивал подходящего врача, припасы, самое необходимое. Знаешь, что я делаю, когда меня здесь нет, а именно на задании в пустыне? Я выслеживаю конвои с припасами как для режима, так и для Исламского государства, я не даю им добраться до места назначения. Я граблю их, иначе этой больницы уже давно не было бы. Это лучшее, что я могу сделать, лучшее, что могу предоставить. Если тебе это не нравится, то… полное дерьмо, простите мой французский. Он поднимается на ноги и устремляется прочь, его роба (тауб!) развивается при ходьбе. - Я окажу вам и вашим людям помощь, но не позволю подвергать опасности пациентов!- кричит ему вслед Стивен. В тот момент, когда эхо этих слов умирает, он начинает чувствовать себя виноватым в том, что вообще их сказал. *** Проходят месяцы. Стивен спит здесь на удивление легко, лучше, чем в Лондоне, несмотря на взрывы и сирены. Он действует неожиданно легко, он встаёт каждое утро, делает свою работу, ополаскивается и повторяет заново. Работа не похожа на ту, что была в Северной экспедиции, и не только потому, что находился на суше и в зоне боевых действий. На Эребусе он знал, чего ожидать от снаряжения и людей. Когда всё шло катастрофически не так, у него даже была стойкая, но такая утешительная уверенность, что как только у него закончатся лекарства, их больше не будет. Но не в Дамаске. В Дамаске ему говорят ожидать снижения поставок, но никогда не сообщают, когда именно. Стивен никогда не знает, будут ли там дроп-пакеты, и в каких количествах, никогда не знает, будет ли электричество или доступ в интернет. И это делает нормирование чрезвычайно трудным. Принимать трудные решения становится ещё труднее. Майор оказывается приятной компанией, если Стивен не смотрел на него свысока. Он очень умён, очень проницателен, местами даже забавен, хотя и довольно нетрадиционно. Иногда трудно понять, шутит он или нет. Когда Лоуренс приходит в госпиталь, это сродни глотку свежего воздуха, лучику солнца в пасмурный день, первой горячей ванне, которую принял Стивен после Эребуса. Несмотря на всё своё первоначальное разочарование в нём, Стэнли с нетерпением ждёт этих визитов, хотя бы просто для того, чтобы отвлечься от предстоящей бойни. *** Он никогда не носит униформу, этот майор Лоуренс, и даже большую часть стандартной тактической формы. Он предпочитает местные изделия, защитные платки и свободные таубы, ниспадающие на них бишты, всегда белые; он очень любит белый, а Стивену нравится видеть его в этом. Лоуренс как видение, эфирный на фоне камней, кирпича, металла и руин, одежды развиваются вокруг него. Голубь, довольно причудливо думает Стивен. Голубь такой, какой он есть — чистый, величественный и нежный. И насколько иронично найти голубя в таком месте, как это? *** Однажды Стивен находит майора Лоуренса в одном из старых процедурных кабинетов, с ручкой в зубах, зашивающего порез на собственной руке и напевающего что-то витиеватое и старомодное. Что-то… папистское. (Не то, чтобы Стивен являлся католиком. Он не религиозен, нет уж, он просто ценит эстетику, окружающую религию). - Что, чёрт возьми, ты творишь?! - недоверчиво рявкает Стэнли, хотя ответ прямо перед ним, голубоглазый и слегка взмокший, с шовной иглой в окровавленной руке. Лоуренс перестаёт напевать, выплёвывает ручку. Та падает на пол с глухим пластиковым звуком. - Ты был занят, - говорит он слишком ровным голосом для того, что он сейчас делает, и Стивен чувствует себя странно тронутым. Действительно, он был очень занят, останавливая разные кровотечения, пересаживая конечности и вместе с этим ампутируя другие; в конце концов, он бы позаботился о Лоуренсе. Но тогда у него, вероятно, мало времени, ему нужно было вернуться в поле, и поэтому сделал то, что должен был, как и Стивен. Сделал бы так же, как и Стивен. - Что произошло? - он аккуратно садится, чтобы не загораживать свет Лоуренсу. - Меня подстрелили на пути сюда. Пуля меня только задела. Буду жить. - Я проверю швы, как ты закончишь. В моё дежурство не будет никакой халатности. Лоуренс слабо улыбается, и возвращается к работе. Очевидно, ему приходится это делать не в первый раз — Стивену не нужно поправлять его или вмешиваться и делать всё самому. Тем не менее, он остаётся и наблюдает, отчасти не потому, что являлся хорошим врачом, а отчасти потому, что не может оторвать глаз от загорелой гладкой кожи Лоуренса, мягкого наклона его плеч, неизменной грациозности, с которой он сам зашивает. - Вы пялитесь, доктор Стэнли, - Лоуренс вскидывает бровь. - Стивен. - М? - Называй меня Стивен. Это моё имя. - Тогда будет честно, чтобы ты звал меня Нэдом. - И я не пялился. - Конечно, пялился. Игла падает в металлический лоток со слабым щелчком. Стивен берёт майора Лоуренса — Нэда за руку и внимательно осматривает швы. Они очень хороши для любителя, и они пока что не принесут ему высоких оценок в медицинском институте, но, безусловно, будут считаться удовлетворительными. Он удивительно тонко сложен; Стивен может легко обхватить пальцами запястье. Он делает это под предлогом того, чтобы рассмотреть швы, и притягивает руку немного ближе. Нэд резко вдыхает, по телу проходит дрожь. - Я делаю тебе больно? - спрашивает Стивен, не ослабляя хватки. - Нет. Я… не привык, когда меня так трогают. - Мне отпустить? - Нет. Так Стэнли позволяет своим пальцам обвести швы, якобы проверить рану, он очень легко царапает кожу Нэда — всего лишь малейшее нажатие, просто намёк на царапину. Бог знает почему он делает это, почему Стивен играет в эту игру с человеком, которого едва знает, но он сейчас здесь, в раздираемой войной Сирии, за тысячи миль от Эребуса; он жив, и Нэд тоже... - Тебе нужно как-нибудь угостить меня ужином, - снова улыбается Нэд во все голубые глаза. - Здесь? В Дамаске? Куда я тебя поведу? Столовая на базе?! - Не обязательно здесь. Эта кровавая война когда-нибудь закончится, не так ли? - Ага. Или мы сможем выехать ненадолго. Отправиться в Турцию, к примеру. Что думаешь? - Иордания тоже прекрасна. Тебе стоит увидеть Вади-Рам ночью, это божественно, самое поразительное место в мире! Ты можешь увидеть там все звёзды! - Наверняка не все звёзды. - Не будь обломщиком, Стивен! - Нэд закидывает голову, смеясь. Когда он немного убирает руки, то одна скользит ладонью прямо в ладонь Стэнли. Его смех прерывается, тёмно-розовый румянец заливает его щёки, и Стивен не может дышать. - Мне нужно идти, - Нэд закатывает рукава своего тауба, собираясь с мыслями.- Места, где нужно быть, конвои, которые нужно взорвать, места, которые надо оставить, ну, ты знаешь. - Пожалуйста, не умирай, - выпаливает Стивен прежде, чем успевает сдержаться. Нахлынули воспоминания о сланце, холоде, похоронах в море, угрожая раздавить его, утопить. - Я вернусь, - клянётся Нэд, сжимая тёплую и липкую от крови руку Стивена, возвращая его назад в реальность, - Посмотри, что мы можем сделать с отпуском, пока меня нет? Стивен присылает свой запрос вечером, после работы. *** Только один запрос получает одобрение. Стивен расстроен, он был необычно взволнован этим маленьким приключением, но кое-что понимал. Кажется, они оба стали незаменимыми, и одновременно можно обойтись одним. Но Нэд — туго свёрнутый клубок разочарования, тоски и боевой усталости, он расхаживает, как раненая птица в клетке, по комнате, которую Стивен называет своим кабинетом, что-то бормоча себе под нос. Нэд говорит на семи языках с разными степенями беглости. Кажется, что у него также есть тенденция спонтанно переходить с языка на язык, и это делает его бормотание причудливо очаровательным. - Что ты собираешься делать? - наконец он замедлился и заговорил, - Теперь об Иордании не может быть и речи? - Я возвращаюсь в Лондон на ненадолго, проведу время со своими соседями по квартире, - Стивен кладёт руку на плечо Нэда, надеясь утешить, - и у меня будет место в багаже, я привезу тебе всё, что ты хочешь. - Госпиталю нужно… - Это без разговоров. Что надо тебе? Рот Нэда чуть-чуть приоткрывается, его челюсть дрожит в нерешительности. - Шоколад? - в конце концов осмеливается он самым тихим голосом, какой Стивен когда-либо слышал. Он звучит как Гарри Гудсир, боящийся отказа до того, как его должным образом спросят. Или, как он думает, он спрашивает о чём-то неразумном — драконе, луне на ниточке, пересадке мозга. - Шоколад? Какой? Его слишком много. Тебе нужно быть более конкретным. - Боже правый, Стивен, ты ведёшь себя как у постели больного! Но шоколад с кусочками апельсина был бы хорош, если ты не против. Пожалуйста? - Думаю, это можно устроить. А на будущее – я предпочитаю общение напрямую. Если тебе что-то нужно, скажи мне сразу, не ходи вокруг да около, и не намекай. Хорошо? Нэд коротко кивает ему, и Стивен задаётся вопросом, не был ли он слишком резок. Не то чтобы ему говорили об этом раньше профессора, начальство и пациенты, но до сих пор он никогда не останавливался, чтобы подумать над этим. У него всегда была своя манера: прямолинейность, говорить по делу, без сюсюканий, без глупостей, к чему современный мир либо не готов, либо вообще не привык. Он отчаянно не хотел, чтобы Нэд вошел в длинный список людей, которые жаловались на его поведение. И ему не хотелось разрушать этот короткий миг покоя. - У тебя телефон с собой? - Лоуренс смотрит на него совсем не расстроенно, наверняка что-то задумал. - Да. А что? - Давай сфотографируемся. Что-то, что напоминало обо мне, пока ты в отъезде. Было немного неловко расположиться и найти ракурс, где не были отрезаны головы, а подбородки не смазаны, учитывая, что Нэд на фут ниже Стивена. В конечно итоге они прижаты друг к другу, спина к груди, так близко, насколько они когда-либо были, и Стивену всё ещё приходится наклоняться, чтобы получить этот идеальный ракурс. Результат превосходит его ожидания настолько, что позволяет Нэду украсть его телефон и установить фото на экране блокировки. Стивен никогда и никому не позволял так возиться с его телефоном. *** Алекс и Гарри приезжают забрать его из аэропорта и Стэнли никогда не был так счастлив их видеть, хотя Гудсир всё тот же золотистый ретривер в человеческом облике, а Макдональд… Макдональд абсолютно без ума от него. Это приторно сладко. Из-за этого Стивену хочется плакать. И он плачет, кратко, в душе, прижавшись головой к холодной плитке, затем несколько раз бьёт кулаком стену из-за собственного разочарования над своими неуправляемыми эмоциями. После того, как он привёл себя в порядок и оделся, он спешит за своим телефоном — не то чтобы он чего-то ждал, в Сирии доступ в Интернет в лучшем случае ненадёжен, но Стивен всё равно хочет проверить, на всякий случай. И он не разочарован, его ожидает электронное письмо, от одного «telawrence88». Выезжаю в поле. Дай знать, как благополучно приедешь; увижу, как вернусь. Повеселись. Н. Стивен быстро и просто печатает: «Добрался в целости и сохранности. Будь смелым.» и кладёт телефон, не блокируя его. - Гляньте-ка, что тут у нас? - Алекс наклоняется через плечо Стэнли, прямо в личное пространство. Он засёк, проклятый экран блокировки. Да, конечно, - Ты не говорил мне, что кого-то там встретил. Кто он? - Не твоё дело! - фыркает Стивен. Он слишком устал для этого. - Милашка! - радостно восклицает Макдональд, разблокировав телефон, чтобы получше посмотреть, - Вы хорошая пара! - Мы. Не. Пара. Мы не говорили этих слов. - Извини, что вмешиваюсь, но фото этого парня вот здесь. Теперь вы пара. Ты должен привезти его в следующий раз, когда получишь отпуск. А ведь это мысль: Нэд в штатском для разнообразия, а Стивен проводит для него экскурсию по дому, знакомит с другими обитателями. Нэд в комнате Стивена, просматривает зорким взглядом книжные полки, изучает небольшую коллекцию медицинского оборудования и викторианских репродукций птиц, которые за годы он смог собрать. Нэд в объятиях Стэнли, мягкий, крошечный голубь, слегка дрожащий: Я не привык к таким прикосновениям… - Теперь это открытие, Алекс, даже для тебя, - усмехается Стивен, выхватывая телефон из рук Макдональда. С ним телефон будет в безопасности, вдали от посторонних глаз и шустрых пальцев, норовящие потыкать куда не надо. *** Это был довольно приятный отдых, как только прошел синдром смены часовых поясов. Стивен спит также легко, как и в Сирии, ест не спеша, ему не приходится тайком перекусывать армейским пайком между пациентами. Он позволяет Алексу и Гарри болтать без умолку о том, что происходит в их жизни, и всё это до тошноты мило: Алекс работает педиатром («Что ты с собой сделал?!» фыркнул на это Стивен), Гудсир находится в процессе получения докторской степени, и, видимо, стал «звездой ТикТока», благодаря тому, что поделился «благословенными фактами о животных». Как только докторская диссертация будет закончена и сдана, они хотят обручиться. Они просят рассказать подробности о Нэде, а Стивен ничего не сообщает; это не их дело, и в не его правилах выдавать какую-либо информацию о человеке, которого он оставил в Сирии, о том, что у них может или не может быть вместе. Он даже не позволяет им увидеть шоколад с кусочками апельсина, который покупает дюжинами. *** Примерно через неделю после начала отпуска Стивен позволяет уговорить его сходить в кино. Он ненавидит кинотеатры, там слишком шумно, сильно воняет приготовленной едой, и никогда не хватает места для ног. Но Алекс не перестаёт восхищаться этой исторической комедийной драмой с Эммой Уотсон и Оливией Колман, поэтому в конце концов Стивен сдаётся, не желая отказать ближайшему другу. Они выбираются из дому, все трое, потому что парень с характером золотистого ретривера, конечно же, хочет присоединиться к ним — вечер с ужином и выпивкой после. Фильм получился весьма забавным, хотя и несколько затянутым. Посмотрев четверть картины, Стивен и Алекс начинают разбирать симптомы королевы Анны, Гарри добродушно их ругает за это («ты здесь, а не в приёмном отделении!»). Они смеются над ним, а затем на них шикает женщина на два ряда впереди. *** Пока они курят после фильма и перед ужином, Стивен выуживает свой телефон – не то, чтобы он чего-то ждал, он просто хочет проверить время и украдкой взглянуть на улыбку Нэда на экране блокировки. Двадцать пропущенных звонков, все с частного номера, мгновенно превращают его кровь в лёд. А потом телефон снова начинает звонить, мигая азбукой Морзе на ладони Стивена. Выражение его лица должно быть поменялось, потому что глаза Алекса теперь смотрят на него, серьёзные и полные беспокойства, и даже Гудсир потерял свой глупый вид лабрадора. Он отвечает на звонок. Слушает. Кивает. Его сигарета выскальзывает из пальцев прямо в лужу холодного лондонского дождя. - Что случилось? - Алекс трясёт Стивена за плечо. - Нэд приезжает. Сюда. В Лондон. Только не так, как бы я хотел. - О нет. Мне очень жаль. Мы можем сделать что-нибудь с Гарри… - Завтра меня нужно отвезти в больницу, - прерывает его Стивен. Он чувствует, как адреналин проходит сквозь него, ему нужно… ему нужно что-то делать, наладить дела, как-то быть продуктивным. - Конечно. Нужен похоронный агент? - Похороны?! Никто не говорил о смерти, Алекс! Нэд был ранен и его возвращают медтранспортом. Это всё! *** - Это не всё, - умудряется прошептать Стивен, когда они приходят домой, и Алекс чуть не влил ему в глотку стакан виски. Здесь, в безопасности их кухни никто не мог подслушать, даже Гарри, каким бы милым мальчиком-золотистым ретривером он ни был. - Я понял. Продолжай. - Он был… Он был схвачен, его пытали и отпустили в качестве предупреждения. Очевидно, он… спрашивал обо мне. Я могу только представить, насколько всё плохо, если они пришли ко мне вместо его ближайших родственников. - Ему нужен тот, кому прямо сейчас можно верить, - Алекс доливает виски Стивена, довольно смехотворное количество, - и, если судить по этому фото на твоём телефоне, то он безоговорочно тебе доверяет. - Пожалуйста, прекрати. - Но это так. Он никогда бы не позволил тебе так сфотографироваться, если бы ты ему не нравился. Я это гарантирую. - Алекс. - Выпей и попробуй немного поспать. Завтра большой день, - Макдональд сжимает его плечо, и на секунду Стивен думает бросить в него что-то тяжелое. Как ему теперь спать, когда он знает, что с Нэдом случилось что-то совершенно ужасное, когда он знает, что он всё ещё далеко, возможно, где-то в самолёте, в Бог знает каком состоянии… *** Стивен всё-таки спит. В итоге. Но это не очень здоровый и спокойный сон. Впервые за много месяцев ему снится Эребус, вонючая испорченная еда в корабельной кладовой, переполненный людьми лазарет, их так много, что им приходится стоять плечом к плечу, оставляя Стивену мало места для передвижения. Они зовут его, умоляют исцелить, кричат о помощи, а он просто не знает, с чего начать, чем заняться в первую очередь. А вот и голубь. Маленький белый голубь сел на стул Стивена в дальнем конце лазарета, и он, расталкивая всех людей, бежит к пташке… Он в пустыне. Здесь жарко, но жары не чувствуется. Вдалеке вырисовываются очертания разрушенного Дамаска, и Стивен направляется к нему — вот где он должен быть. А затем раздаётся звук, пронзительный свистящий звук прорезает воздух и голубь падает прямо Стивену в руки — маленький, окровавленный и напуганный, но всё ещё живой… Стивен вскакивает, сразу просыпается, задыхается и дрожит. Это просто сон, просто сон, только сон… Теперь в его голове засела мелодия какая-то старая и витиеватая, что-то папистское (Стивен не религиозен, нет уж, но он ценит эстетику религии), он не мог вспомнить, из сна это или нет. В любом случае, это не имеет значения, он возможно слышал её ранее. Он напевает мелодию в душе и пока одевается. Он напевает её с зубной щёткой во рту, и его чуть не стошнило от вспененной зубной пасты. Он напевает её за утренним кофе, нервно барабаня пальцами по кухонной стойке. Он напевает её, надевая пальто и кладя шоколад с кусочками апельсина в карман. Он напевает её в машине, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие и не обращать внимания на встревоженные взгляды Алекса. Стивен сам заходит в больницу, находит стойку регистрации, называет себя. Ждёт. Спустя пять мучительных минут приходит мужчина в халате и униформе. Он ведёт Стэнли к лифту, они вместе едут в тягостном молчании. Затем через ещё коридор, через защищенную от зуммера дверь, окруженную двумя отвратительными торговыми автоматами и ведёт через другую дверь, простую из искусственного дерева. В самом конце комнаты, у окна — одинокая больничная койка, на ней — на животе лежит Нэд. Он одет в одну из этих ужасных пластиковых больничных сорочек, сквозь её непристойный разрез на спине виднеются повязки. Некоторые из них запачканы кровью, их будет нужно сменить как можно скорее. Боже, он выглядит таким хрупким — как голубь, приколотый к подносу и ожидающий вскрытия. - Нэд, - Стивен опускается на колени рядом с его койкой, - Я здесь. С тобой. - Стивен… - он звучит так слабо, будто он едва здесь, цепляясь за соломинку. - Да, это я. Я здесь и я позабочусь о тебе. Нэд пытается улыбнуться, но у него не получается. Его пальцы дрожат на подушке; Стивену ужасно хочется накрыть собственной рукой, согреть и успокоить. - Здесь есть карта или отчёт, чтобы я мог взглянуть? - спрашивает Стэнли другого доктора, человека в униформе. Тот кивает, выскальзывает на мгновение, возвращается с коричневым конвертом, кладёт на прикроватную тумбочку, чтобы Стивен прочитал позже, когда Нэд заснёт. - Ты должен...- шепчет Нэд, - Ты должен прочитать это… перед тем как ты… согласишься. Так Стивен берёт конверт, вскрывает его, вытаскивает бумаги. Он просматривает цифры, указывающие на время приёма, дозировку лекарств, лихорадки, кровопотери. Он читает строки «пациент не мог объяснить, что с ним произошло», и «требуется седация», и «резанные раны неизвестного происхождения», и «внутреннее кровотечение, признаки пенетр...». Стивен отбрасывает отчёт. - Я тебя не оставлю, и я позабочусь о тебе,- пылко клянётся он, - у тебя есть я, несмотря ни на что. Затем приходит медсестра, чтобы сменить окровавленные повязки на спине. Он садится в одно из неудобных кресел, предоставляемых НСЗ, пишет Алексу «пожалуйста, мне нужна помощь», очень многозначительно не смотрит на то, что делает медсестра. Нэд даст знать, когда будет готов, чтобы его видели в таком виде. Бесценный маленький голубок, распластавшийся на кровати; Стивен ничего не хочет, кроме как защитить его, завернуть в одеяла и заключить в объятья и никогда не отпускать. *** Алекс уставился на отчёт словно на официальный документ на иностранном языке. Он читал и перечитывал, листал страницы туда-сюда, а Стивен нависал над ним. - Господи Иисусе, мне так жаль,- наконец говорит Алекс. - Но есть одна проблема. Я не знаю, как я могу тебе помочь. Армейские врачи сделали всё от них зависящее, в больнице то же самое. Его прогноз, по крайней мере, с точки зрения физического состояния, выглядит действительно хорошим. Я не знаю, что ещё я могу сделать. - Мне нужно… Послушай, я никогда в жизни не сталкивался с такой травмой, уж точно не с… непосредственными последствиями. Я не знаю, как ему помочь, и я не самый добрый и тактичный человек. Ему нужен не я, ему нужен кто-то вроде тебя. - Он специально расспрашивал о тебе. Он хочет твоего присутствия, он нуждается в тебе. Он меня не знает, для него я буду ещё одним человеком, которому он вынужден открыться ради лечения, ещё одним человеком, в котором он не уверен. С тобой у него есть взаимопонимание, он доверяет, и ты ему нравишься. - Но, Алекс, я не знаю, как ему помочь. Я совершенно не готов к этому. - Ты знаешь, как помочь ему с ранами, и это только начало. А насчёт… ментальной стороны, наблюдай за ним и веди его, удостоверься, что ему как можно более комфортно. Будь надёжным, будь его опорой. Ты можешь, ты был таким на Эребусе. Ты держал нас всех вместе, ты был нашей опорой, даже когда ты думал, что раскалывался на части. А теперь возвращайся к нему, он нуждается в тебе. Алекс уезжает на работу, а Стивен возвращается в палату, чувствуя себя лишь немного легче. Нэд остаётся тихим и неподвижным до конца дня, просто глядя в точку на стене, где-то на уровне колен Стивена. Будто бы его и нет, хотя его тело в значительной степени присутствует на больничной койке, и он как будто погрузился в свой разум. Позднее два нетронутых блюда тревожат Стэнли, как профессионально, так и на совершенно другом уровне, в глубине его сердца. Это неописуемое, незнакомое чувство тревоги, от которой у него зудит мозг от бессилия. По своей прихоти он вытаскивает шоколад с кусочками апельсина, который ранее спрятал в кармане пальто, взвешивает в руке. - Громкий звук,- предупреждает он, затем с силой ломает шоколад об угол прикроватной тумбочки. Нэд не вздрагивает, он выглядит более… живым. Когда ему предложили уже сломанный шоколад, он тоже не потянулся за ним, но когда Стивен выбрал кусочек и провёл им по губам, Лоуренс принял его. - Ты… помнил, - шепчет Нэд, внезапно проснувшись. - Конечно, помнил. Ты должен увидеть сколько всего ждёт тебя в моей комнате. - О, ты не хочешь, чтобы я был в твоей комнате. Не таким, какой я сейчас. - Не говори так, - в груди Стивена всё болезненно сжимается, - я обещал, что позабочусь о тебе, и это может означать, что ты поживёшь со мной и моими соседями по квартире какое-то время, если, конечно, ты не против. Уголок рта Нэда дёргается и поднимается в кривой улыбке. - Ненавижу быть обузой. - Я предлагаю. Я бы не стал, будь ты обузой для меня. Общение напрямую, помнишь? Краткий кивок, уголки рта снова дёргаются. - Врачебное предписание? - Если это то, что убедит тебя, то да. - Я всегда доверял твоему опыту, знаешь. - Я рад, - Стивен садится обратно, позволяя себе самую слабую улыбку. Нэд закрывает глаза, постепенно его дыхание замедляется и выравнивается. Бедняга, должно быть, так устал от смены часовых поясов, вдобавок ко всей боли… *** Не прошло и часа, как Нэд просыпается с криком. Когда Стивен, ведомый инстинктами скорой и неотложной помощи, подходит к нему вплотную, пытается взять за руку, чтобы дать ему подобие комфорта, он уворачивается, убегает, прижимается к изголовью кровати, тяжело дышит и пытается найти опору. Стивен понятия не имел, что с этим делать. Боевой наркоман, шизофреник, переживающий галлюцинации, дезориентированный пожилой пациент с деменцией, пациент в состоянии шока — он точно знал, как с этим справиться. Этот вид посттравматического стресса не похож ни на что, с чем он когда-либо сталкивался. - Нэд, - Стивен садится в подножье кровати.- Нэд, ты меня слышишь? Короткий кивок, руки сильнее сжимают перила изголовья. - Хорошо, сосредоточься на моём голосе, - продолжает Стивен, - А сейчас ты можешь посмотреть на меня? Нэду требуется минута, но в конце концов он смотрит. Его костяшки полностью белые. - Отлично, ты меня видишь и слышишь. Я Стивен Сэмюел Стэнли, ты встретил меня в Дамаске. Я доктор, я не причиню тебе вреда ни в какой форме. Я буду заботиться о тебе, буду защищать тебя, я сделаю всё что в моих силах, чтобы помочь тебе выздороветь. Хочешь подержать мою руку? Так же внезапно, как он вскочил на ноги, Нэд бросается вперёд и кидается к Стивену прямо на грудь. Он дрожит всем телом, и Стэнли вынужден запустить пальцы в волосы и обхватить его руками (осторожно, чтобы не задеть порезы на спине). Медсестра находит их такими через пять минут. - Воспоминание? - спрашивает она и Стивен кивает. - Да, у него много таких, его очень трудно привести в чувство, - продолжает она, - вы хорошо на него действуете; вы, должно быть, очень его любите. Стивен сдерживает резкий комментарий о том, что медицинский персонал суёт свой нос в личную жизнь пациентов. *** Он остаётся на ночь в больнице. И на следующую ночь. И на следующую после этой тоже. *** К концу недели Нэд готов к выписке, а Стивен более чем готов забрать его домой. Ему кажется, что прибывание в госпитале уже не помогает; с точки зрения физического врачи и медсёстры действительно сделали всё от них зависящее, и с хорошими результатами, но с точки зрения разума… как будто часть души Нэда умирает каждый раз, когда его лечат, трогают, кто угодно, кроме Стивена. Обо всём этом он сообщает резкими словами и тоном, они фактически соглашаются с ним и выдают соответствующие формы без лишней суеты. Алекс приезжает забрать их, вызванный коротким текстовым сообщением. Его лёгкое, солнечное обаяние наполняет стерильную больничную палату, как он заставляет Нэда улыбаться за считанные секунды их встречи, заставляет Стивена чувствовать себя глупо, безумно в личных границах. Он маскирует это под агрессивным складыванием беспорядочного набора униформы, роб, гражданской одежды и книг, с которыми Нэда отправили домой; те, кто собирал его в Англию, мог с таким же успехом вывалить в рюкзак весь его шкафчик, смешав чистые вещи с грязными, крошками, песком и прочим. - Ты должно быть рад, что избавился от больничной сорочки, милый, - Алекс разговаривает с Нэдом так, будто этот человек был здесь только для чего-то обыденного, например, для удаления аппендицита. Он говорил так, будто не читал тот отчёт, который Стивен читал и перечитывал уже несколько дней, желая не подразумевать того, чего не подразумевается. Это раздражает. Нэд настаивает выйти из палаты своими силами. Его ноги подгибаются перед лифтами, Стивен держит того на руках, пока Алекс выискивает кресло-каталку. То хорошее настроение, которое внушалось любезностями Алекса, полностью ушло, сменившись полным, душераздирающим поражением. Лоуренс остаётся молчаливым всю дорогу домой, неловко сидя боком, не сводя с окна глаз. Ему удаётся войти в дом своим ходом и снять пальто с обувью. Он даже умудряется совершить экскурсию по дому под руку с Алексом и быстро поздороваться с Гарри, но затем усталость берёт верх — он садится и засыпает за считанные секунды. Он выглядит таким спокойным, и Стивен боится неминуемого пробуждения, тот момент когда разум Нэда будет затоплен воспоминаниями о том, что было сделано с его телом. Ему хочется остаться рядом, быть рядом, когда это произойдёт, но Алекс уводит его на кухню твёрдой, доброй рукой, держа его за спину. Они молча заваривают чай, пьют молча, начинают готовить ужин. Входит Гарри, задаёт глупые вопросы об их новом госте. Алекс обходится с ним с большей грацией и мягкостью, чем Стивен мог бы проявить. Затем из гостиной доносится шум и крик, и, поскольку инстинкт скорой медицинской помощи — одна из немногих вещей, общих для них троих, они все спешат на шум. Но только Стивен может приблизиться к Нэду, только Стивен может сесть рядом с ним, привести в чувство и обнять его. Только Стивен несёт дрожащего и до сих пор уставшего Нэда в его комнату, в которой однажды представлял их вместе. Только Стивен помогает ему переодеться и устроиться в кровати. - А ты? - Нэд хватает его за руку; его хватка на удивление сильна для того состояния, в котором он был. - Я буду на диване. - Нет, не надо, Стивен. Тебе сколько? Пятьдесят? Ты же спал в том дурацком кресле в больнице последнюю неделю или около того! Я не лишу тебя собственной кровати. Не буду. - Нэд, мне пятьдесят. Это не значит, что я не выдержу сна на диване. Я бы предпочел, чтобы тебе было удобно. - Правда? Я угадал? - он звучал сейчас так естественно, но всё ещё немного дрожит, и уж точно не похоже, что ему только что приснился кошмар, связанный с травмой, - вы хорошо выглядите, доктор Стэнли. - Тебя волнует разница в возрасте? - Изменения для меня ничто. Это, наверно, один из немногих случаев, когда можно сказать, что возраст — это цифра, и не быть отвратительным. - Ну, в таком случае, я рад. А сейчас ты будешь отдыхать? Врачебное предписание. - Хорошо, но что насчёт тебя? Я не позволю тебе спать на диване в собственном доме. - А я не позволю тебе спать там после того, через что ты прошел. - Кажется, мы достигли тупиковой ситуации. - Конечно, майор Лоуренс. - Кровать достаточно большая, - Нэд отпускает руку Стивена и осторожно перебирается на дальний конец матраса, - если, конечно, тебе удобно делиться. - Будет ли тебе удобно делиться. Мне нужно это услышать. - Думаю, я предпочту не быть одному. Так что да, я думаю. - Тогда договорились. Попробуй немного отдохнуть, пожалуйста. Я скоро к тебе приду. *** Когда Стивен возвращается спустя час или около того, накормленный и вымытый, Нэд, кажется, крепко спит. А если нет, то он очень хорошо притворяется, свернувшись калачиком — частично на животе, частично на боку, дышит мягко и медленно. Его рука оказалась под углом, и если он не будет двигаться, у него сильно затечёт плечо. Стивену не хочется его будить, поэтому он просто усаживается на другую сторону кровати, оставляя как можно больше места между собой и другим мужчиной. Это так… странно делить вот так кровать, неопределённо, как они. Они должны были напрямую поговорить об этом, договориться о границах. Они должны были пойти в эту чёртову столовую на базе и поужинать там вместо того, чтобы договариваться об уходе и ходить вокруг да около друг у друга, прямо на пересечении да, нет или может быть. Теперь Стивен замирает, опираясь на небольшую горку подушек, сцепив руки на груди. Беспокойство неловко скручивается в его животе, он признаёт это, боится пошевелиться, чтобы не навредить Нэду или не напугать его. Давненько он ни с кем не делил постель. На самом деле, он никогда никого не приглашал в эту конкретную кровать. Вы бы на это взглянули?