* * *
В мире так много противоречий. Они вокруг нас, повсюду, если присмотреться и прислушаться. Даже самая подлинная истина состоит из них. Но знаете, какое противоречие одно из самых безобразных и вместе с тем самых прекрасных? Когда человек сталкивается с силой, которая ему не по зубам, с неравной, с той, которую он не может преодолеть, которую он не в состоянии уничтожить, ему приходится уничтожать себя. Звучит грустно, конечно… Но любое уничтожение дарует новое рождение. Это бесконечная и неразрывная цепь. И как знать, кто явится вместо того, кого пришлось уничтожить в себе… — Мы знакомы уже сколько? Лет десять? Этот вопрос вызывает довольную ухмылку на лице господина Чон, и он приоткрывает окно автомобиля, вдыхая свежий ночной воздух, пропитанный солоноватым ароматом австралийского морского побережья. — Двенадцать, — слащаво отвечает своему собеседнику. — Вот именно! Двенадцать! Подумать только! — оживлённый мужской голос доносится из динамика телефона. — Но каждый раз я не перестаю удивляться тому, как ловко ты умеешь выкручивать всё в свою пользу, Чонгук. Это просто дар какой-то, — не может сдержать саркастичный смешок. — Ты Дьявол. Не иначе! Ты Дьявол. За свою жизнь Чонгук слышал эту фразу множество раз от совершенно разных людей. Кто-то произносит её, затаив дыхание, восторженно, с каким-то особо безумным трепетом, как сейчас, готовый идти за ним даже в саму Преисподнюю. Кто-то старается говорить тише, почти шепчет, боясь, что эти слова могут стать последними. Намджун обычно называет так своего босса, когда больше не осталось никаких других слов, чтобы выразить своё возмущение и свой страх. Родная мать смакует это на языке, шипя в лицо Чонгуку, что родила монстра, от которого целиком и полностью зависит. Другие же перешёптываются за спиной, обсуждают, осуждают, ужасаются, завидуют, восторгаются, ненавидят, презирают, слепо влюбляются. Не суть. Важно то, что когда человек так часто это слышит, он начинает в это верить. Чонгук же убеждён, что он хуже Дьявола. И в этом его особое преимущество. — Благодарю за комплимент, — удовлетворённо хмыкает в ответ господин Чон. — Не хочу занимать у тебя слишком много времени, — мягко произносит, с пониманием в голосе, даже с некой ощутимой, но такой наигранной заботой, слыша, как мужчина зевает на том конце провода. — Поэтому предлагаю всё же закончить с лирикой и перейти к делу, Ричард. — Так чего ты хочешь? — из динамика доносится, как мужчина чиркает зажигалкой и тут же шумно вдыхает, закуривая. — Мне нужен самолёт, — коротко обозначает Чонгук, сменяя тон на куда более серьёзный. — Твой самолёт, — холодно подчёркивает. — Я надёжный арендатор, ты ведь знаешь. — Мммм… — слащаво тянет мужчина, отшучиваясь. — Вот оно как… Неужели снова потребовалось перевезти какого-нибудь молоденького мальчика из одной страны в другую? А что с тем? Подожди-ка. Не отвечай, Чонгук! Дай сам угадаю?! — начинает задумчиво перебирать. — Наскучил? Утомил? Хммм… Или не выдержал твоего нестерпимого общества и случайно погиб при неизвестных обстоятельствах где-нибудь на окраине Сиднея? — срывается на короткий смешок. — Бедняга… Ведь мог бы жить и жить, а тут… — Я тут подумал… — дружелюбно и пугающе спокойно хмыкает господин Чон, перебивая и не давая закончить неуместную и жалкую шутку, уже вызывающую у него лёгкое раздражение. — Не ошибся ли я, когда рекомендовал нашему общему знакомому поставить именно тебя во главе авиакомпании. Быть может, удел клоуна тебе подошёл бы куда больше? А то пропадает талант. Без слёз не взглянешь. Я могу запросто исполнить твою мечту, Ричард. Ты только попроси меня. Я ведь щедрый. Наступает неловкая пауза. Чонгук отчётливо слышит, как мужчина глубоко затягивается сигаретным дымом, а после тут же напряжённо выдыхает прямо в динамик, сглатывая. — Это было лишним… Он твой муж, поэтому… — О, нет, драгоценный, — убедительно продолжает господин Чон, вновь прерывая того, и принимается улыбаться. — Ты неправильно меня понял. Это было смертельно опасно. Только и всего. — Я не подумал. Спать уже хочу. Тяжёлый был день, — торопливо оправдывается его собеседник. — Прости, Чонгук… Господин Чон прикрывает глаза, старательно справляясь с ещё одной волной раздражения, только на этот раз более ощутимой для него. Откидывается на кожаную спинку заднего сидения автомобиля и глубоко вдыхает прохладный бриз. Он терпеть не может никчёмные оправдания. А ещё больше — жалкие и ненужные извинения. — Чонгук? — нерешительно переспрашивает мужчина, когда гнетущая пауза затягивается. Господин Чон молчит. Не произносит в ответ ни слова. — Чонгук, ты тут? — снова раздаётся голос на том конце провода, только на этот раз куда более встревоженный и нервный. И снова тишина. Неприятная. Давящая. Можно было бы закончить телефонный разговор, сославшись на то, что это самые обыкновенные проблемы со связью, но Ричард знает, что Чон его прекрасно слышит, понимает, что положи он сейчас трубку, и Чонгук не станет перезванивать, а сам он не решится набрать его номер. — Чонг… — Я же сказал, что пора заканчивать с этой лишней лирикой и переходить к делу. Должно бы звучать так, чтобы расположить обоих к деловой беседе, к обоюдной заинтересованности и обсуждению конкретики, но в суровой реальности каждое слово пронзает своим ледяным холодом, от которого хочется съёжиться и не иметь никаких общих дел. Парадокс. Но зато как действенно. — Да, конечно! — ещё один тяжёлый и протяжный выдох беспрекословного согласия. — Введи меня в курс дела, пожалуйста. Я должен понимать, что именно тебе необходимо от меня. — Я планирую переезд, — Чонгук переводит сосредоточенный взгляд на тёмный двор своего особняка, освещаемый садовыми фонариками, точечно расставленными вдоль каменистых дорожек, когда его автомобиль подъезжает к высоким воротам. — Полетят четверо. Я, Тэхён, — с медленными расстановками в голосе перечисляет. — Хосок и врач. Что касается последнего… Его нужно будет доставить обратно, в Сидней, — уверенно поясняет. — Полагаю, что вылет можно организовать на послезавтра. Ближе к ночи. Хм… Допустим, в девять часов вечера. — Подожди! — озадаченно переспрашивает встревоженный мужчина. — Переезд? Куда?! Врач? Доставить обратно в Сидней? Какой ещё врач?! — слышно, как тот вновь чиркает зажигалкой и закуривает вторую сигарету. — В Германию, Ричард, — Чонгук замечает, как на пороге его дома появляется Юнги. — А врач нужен для сопровождения Тэхёна. Это всё, что необходимо тебе знать. Я могу на тебя рассчитывать? Снова возникает неуместная и странная пауза. Никакого ответа от собеседника. Только вдохи и шумные выдохи. — Ричард, я могу… — Что ты задумал? — несдержанно перебивает его. — Ты уезжаешь из Австралии? С чего бы? — не верит своим ушам. — Что случилось? — Я переезжаю на время. Что за испуг в голосе? Что за сомнения я слышу? Что за тревога, мм? На несколько секунд мужчина опять замолкает, обдумывая только что услышанное. Странная ситуация. Какая-то нелепая. Сразу не укладывается всё в голове в единый пазл. Поездки Чонгука в Германию на частных джетах его авиакомпании — хоть и не частая, но вполне себе обычная практика, но переезд… Это вызывает всё больше подозрений. — Просто так ты бы не стал… — наконец-то заговаривает, решаясь капнуть чуть глубже. — Что-то стряслось? Мне стоит опасаться или быть осторожнее? Господин Чон выходит из автомобиля после того, как его личный водитель открывает заднюю дверь, и медленным, но твёрдым шагом приближается к особняку, всматриваясь в совершенно беспристрастное лицо Юнги, уже встречающего его, протягивает ему свой пиджак и переступает порог. — Быть осторожнее следует всегда, — заискивающе продолжает Чон. — Это вопрос выживания, Ричард. Но раз ты так сильно переживаешь за себя и своё благополучие, то смею успокоить тебя и заверить, что нет ни единого повода для столь умилительной паники. Всё под полным контролем. Мне требуется уехать из страны. Тебе, в свою очередь, требуется организовать этот перелёт. Я не понимаю, что тебя так сильно смущает, мм? — обходит просторную гостиную, приближаясь к своему рабочему кабинету. — Ты так озадачен, будто я вынуждаю тебя решать задачи из квантовой физики. — Кхм… — из динамика раздаётся сдавленный кашель. — Просто… Просто ты… — Ричард, — протяжно и давая понять, что разговор не требует никакого продолжения. — Послезавтра. В девять часов вечера. Я могу на тебя рассчитывать? — ещё раз повторяет свой вопрос. — Да, но… — Ричард, — в интонации начинают прослеживаться усталость и нарастающее недовольство, которое в любой момент может стать чем-то куда более опасным и разрушительным. Не для Чонгука. Исключительно для его собеседника. И только. — Ричард, зачем ты сейчас тратишь моё время? Последняя фраза окончательно вгоняет мужчину в тупик. Выглядит всё так, будто это он просит помощи у господина Чон, а вовсе не наоборот. Давление возрастает. Появляется ощущение, словно нет ни единой возможности отказать. Никакой. Совершенно. — Да… — Ричард, — Чонгук вздыхает, окрашивает каждое своё слово таким тоном, будто прямо сейчас он занимается воспитательной беседой. Нет. Даже не так. Дрессировкой. — Да, — недовольно шипит сквозь зубы. — Ты можешь на меня рассчитывать. — Нам потребовалось потратить больше двух минут, чтобы ты дал чёткий и правильный ответ на мой элементарный вопрос. А мне потребовалось несколько раз повторять его. Плохо. Очень плохо, Ричард, но всё же не могу не похвалить тебя за то, что ты смог сообразить и вовремя остановиться, — довольно хмыкает Чон, расплываясь в ухмылке. — Завтра ближе к обеду, — изо всех сил сдерживая порыв съязвить в ответ, заканчивает его собеседник. — Я сориентирую тебя по всем нюансам. Я позвоню. — Разумеется, — наигранно дружелюбно подытоживает Чонгук за них двоих. — Тогда до завтра. Спи крепко, Ричард. Отдыхай. Идеальная сделка. Как и всегда. Подконтрольная только господину Чон. Разорвать её в одностороннем порядке — всё равно, что собственноручно выстрелить себе в голову. Ричард полный дурак, но точно не самоубийца. Поэтому Ричард подчиняется и будет подчиняться. Ведь жить охота. Как только Чонгук заканчивает разговор и убирает телефон в карман своих брюк, за спиной доносится размеренный голос его управляющего. — Господин Чон? — Мм? Юнги неторопливо подходит ближе к нему. Всматривается в своего босса, ловит на себе взгляд чёрных глаз. Всё такой же холодный, властный, взыскательный. Такой же волевой. Суровый. Неприступный. Но так было не всегда. Когда-то взгляд Чонгука бывал мягким, нежным, заботливым. Когда-то его глаза сияли счастьем. Неподдельным. Настоящим. Подлинным. Тогда, когда этот дом был полон любви и детского смеха. Тогда, когда этим чувством был полон сам Чонгук. Давно. Слишком давно… Хочется задать самый главный вопрос. Хочется спросить о том, что происходит, почему это происходит, для чего это Чонгуку, зачем он всё это творит, но сил хватает только на… — Вы голодны? — с искренней заботой. Длинные пальцы касаются металлической позолочённой ручки, и Чон открывает дверь своего кабинета. — Мне надо поработать. Кофе. Чёрный. Большую кружку, — коротко и чётко отвечает он, но вовсе не приказывает. Скорее просто просит. — Меня не беспокоить. Ни по каким вопросам. День был таким изнурительным. Не до приказов уже. Не до разговоров. Не до чего. Только до Тэхёна.* * *
Тэхён практически не спал всю ночь и смог задремать только под утро. Но даже эти пару часов отдыха обратились сущим кошмаром. Ему снился тёмный лабиринт, через который он шёл с завязанными глазами. Повязка была непроглядной и очень давила, вызывая болезненные ощущения, но ткань была такой нежной и приятной к коже… Напоминала струящийся шёлк. Вокруг было смертельно холодно. До ужаса тихо. Он не видел, но отчётливо чувствовал, как сверху на него падал снег. Он был босиком. Земля казалась нестерпимо ледяной. Каждый шаг ощущался колючим и невыполнимым. Идти приходилось медленно, наощупь, спотыкаясь и держась руками за каменные стены, намертво вцепляясь в них ногтями до кровавых ссадин. Но он знал, что останавливаться нельзя. Он чувствовал, что где-то там впереди есть выход. Нужно лишь дойти. Идти, даже если больно. Нужно лишь потерпеть. Это слово уже въелось в него за последний месяц. Стало частью его. Как опухоль. Как отвратительный и уродливой нарост на его душе, который необходимо срочно ампутировать. Терпеть не хотелось. Но приходилось. Он был так близок к своей цели. Он был так близок к своей свободе. Но судьба решила иначе и захлопнула свой капкан. Теперь он снова в ловушке. В непроглядной чаще. Один в лесу. И единственный источник света — это Чонгук. Хочется тихо завыть на всю палату от едкой безысходности. От несправедливости. От загнивающей пустоты внутри. Хочется жить, а не выживать. — Давление в норме, — подбадривающе говорит доктор Льюис, нащупывая пальцами пульс на запястье Тэ. — Температуры нет. Сегодня после обеда мы снимем тебе повязку, чтобы закапать лекарство в глаза. Заодно я проведу осмотр. Как себя чувствуешь, Тэхён? — Словно меня переехала фура. Врач переводит внимательный взгляд на молодого человека. Такой юный. Безупречное лицо. Красивые густые пшеничные волосы. Аккуратный нос. Чёткая линия скул и подбородка. Бархатный низкий голос. И безумно пленительные голубые глаза, напоминающие океан. Глубочайший цвет. Оттенок, способный утопить в себе. Как чистое небо без единого облачка. Он запомнил их ещё тогда, когда впервые увидел Тэхёна. Тогда, когда впервые пациента доставили в его клинику. Это невероятные глаза… Словно кукольные. Нарисованные. Огромные для корейца. Оленьи. Глаза, на которых теперь непроницаемая для всякого света повязка. Глаза, которые, возможно, уже не спасти. — Шутишь? Это хорошо! — довольно продолжает он, чуть сильнее сдавливая запястье юноши и оставляя на тонкой коже белёсые следы от пальцев. — Положительное настроение — неотъемлемая часть лечения. Ты на правильном пути. Так держать! Какие же тут шутки? Какое хорошее настроение? — Мы… — Тэхён вдруг сразу же замолкает, запинается, не решаясь продолжить говорить. Заметно, что прислушивается к окружающей обстановке, осторожно поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. — Мм? — доктор Льюис озадаченно приподнимает бровь, участливо переспрашивая. — Мы?.. О чём ты? У Тэхёна учащается пульс от волнения. Дыхание становится более сбивчивым и неровным. Сердце бьётся быстрее. Лучше бы врач не обратил никакого внимания на эти потуги и не спрашивал. Лучше бы он просто промолчал. Но теперь соблазн слишком велик. Теперь хочется рискнуть. Пока есть время. Пока есть хоть какая-то возможность для этого. Пока Чонгук далеко. — Мы ведь в палате вдвоём? — тихо-тихо шепчет. — Только вы и я, да? — Верно, — настороженно хмыкает Льюис, бросая смущённый и недоверчивый взгляд на Хосока, бесшумно сидящего в кресле в углу просторного помещения, практически полностью лишённого света. — А к чему ты это спрашиваешь? Тэхён шумно выдыхает. Борется сам с собой. Руки начинают еле заметно дрожать, длинные и тонкие пальцы сжимают одеяло, мнут его, а всё тело покрывается мурашками от переживаний. Он не знает, можно ли доверять этому человеку, можно ли попросить его о чём-то, но очень хочет. Слишком. — Могу я попросить вас набрать на моём телефоне номер одного человека? — нерешительно спрашивает у него Тэ, натуженно улыбаясь. — Мне очень надо позвонить. Доктор снова переводит ещё более озадаченный взгляд на телохранителя Тэхёна, пристально наблюдая за его реакцией. Но тот не подаёт никаких знаков. Спокоен. Не выдаёт никакой лишней паники. Лишь наблюдает. Слушает. Пристально и с интересом следит, как в засаде. — О, не стоит переживать, Тэхён. Я уже созванивался с твоим супругом. Господин Чон скоро должен приех… — Нет! — несдержанно вырывается из Тэ. — Простите, что перебил вас, но мне нужно позвонить не ему, а моему начальнику. Он записан в телефонной книге под именем Айден. Пожалуйста, наберите его номер. Это важно. — Тэхён, тебе нужно как можно больше отдыхать и набираться сил после операции, — уверенно и стойко отзывается на элементарную просьбу врач. — Все рабочие вопросы вполне могут подождать. Не утруждай себя всякими… — Мне очень нужно! — более требовательно и громко просит Тэхён, чуть приподнимаясь с подушки. — Прошу вас, доктор Льюис, позвоните ему. Я прошу вас. Пожалуйста. Я должен его услышать прямо сейчас. — Тэхён, ты уверен, что сейчас подходящее время для этого? — доктор снова кидает бегающий взгляд на Хосока и, только дождавшись его короткого кивка, соглашается. — Хорошо. Подожди минутку. Я наберу номер. Тэхён облегчённо ложится на мягкую подушку, утопая в ней. Уголки пухлых губ приподнимаются в еле заметной радостной улыбке. Сердцебиение становится ещё более быстрым и хаотичным, а в груди всё сжимается. Наконец-то. Наконец-то первая и маленькая, но всё же победа. Айден не бросит его. Айден приедет. Хоть они и знакомы всего несколько дней, но именно этот человек смог вызвать у Тэхёна чувство комфорта. Ощущение, которого ему так не хватает с самого первого дня, как только он очнулся от комы. Ощущение уюта, понимания, тепла. Ощущение чего-то родного. — Вызов уже идёт, Тэхён, — мужчина протягивает в его сторону телефон, заведомо включив громкую связь. — Говори. — Айден? — оживлённо произносит Тэ, сглатывая образовавшийся ком в горле. — Айден, я в больнице. Я в клинике «Фэрфилд». Я не знаю точный адрес, но это где-то в центре города. Такое серое здание, состоящее из нескольких корпусов. Ты не мог бы, пожалуйста, заехать ко мне сегодня? Я… — запинается от нервного возбуждения и томительного предвкушения момента, когда наконец-то услышит его голос. — Я не мог раньше позвонить. Просто я… Я получил серьёзную травму глаз. Ты сможешь приехать сегодня, правда ведь? — с такой раненой надеждой заканчивает говорить. В ответ гробовая тишина. Ни единого звука. Ни слова. Совсем ничего. — Айден? — чуть громче и более встревоженно переспрашивает Тэхён, снова устало приподнимая голову с подушки. — Ты меня слышишь? — губы дрожат от волнения. — Почему ты молчишь? Мне нужна твоя помощь… — Золото моё, — громко доносится знакомое и такое уже привычное из телефонного динамика. Как гром среди ясного неба. Как обухом по голове. Как петля, которую прямо сейчас с рывком и туго затянули на шее, лишая всякого кислорода. Всё внутри замирает. Потухает. Гибнет. Кажется, что Тэхён даже не шевелится. Ощущение, будто его прямо сейчас застали на месте ужасного преступления, за которое неминуемо последует не менее кошмарное наказание. — Ангел мой, в отделении интенсивной терапии больных могут навещать только их родственники и самые близкие люди, — ласково продолжает Чонгук, замечая неподдельный ступор на том конце провода. — Твой начальник, как ты его называешь, не является для тебя ни родственником, ни близким человеком, — в интонации проскальзывают нотки презрения к тому, о ком он говорит. — Я попросил доктора Льюиса, чтобы в случае каких-либо необдуманных действий с твоей стороны, тем более тех, которые могут навредить твоему здоровью, он тут же звонил именно мне. Кажется, сейчас как раз такой случай. Скажи, пожалуйста, листочек мой, какая помощь тебе потребовалась? — повторяет за своим молодым супругом. — Весь медицинский персонал к твоим услугам. Хосок рядом. И я, — выдерживает короткую паузу и добавляет так, будто зачитывает приговор. — Тоже рядом. Зачем нам кто-то ещё, мм? Тэхён размыкает дрожащие губы. Судорожно вдыхает приятный прохладный утренний воздух, проступающий в палату через приоткрытое окно. Как же… Почему этот человек просто не отказал ему в просьбе? Почему обманул, прикинувшись, что звонит Айдену? Почему не предупредил, что позвонит именно Чонгуку? Зачем это всё? Просто для чего? Что за цирк? — Чонгук, — Тэхён из последних сил борется со своей растерянностью от полной неожиданности. — Я хочу поговорить со своим начальником. Это мой работодатель. Я должен был выйти на работу, но даже не предупредил его, что меня не будет. Что здесь такого? Что здесь такого? Вопрос, который не должен был быть задан ни в коем случае. Опасный вопрос. Необдуманный. Совершенно лишний. Фраза, которая априори звучит, как попытка попросить дозволение. Разрешение на самый обыкновенный звонок. Фраза, которая очень чётко распределяет роли. И явно не в пользу Тэхёна. — Ты не вышел на работу по причине… плохого самочувствия, золото моё. Это уважительная причина. Не стоит переживать о таких пустяках. Плохого самочувствия… Плохого… Самочувствия… — Какая разница, что послужило причиной? — Тэхён пробует сесть, но крепкая ладонь врача тут же прикасается к его плечу, пальцы сильно сдавливают, не давая подняться. — Я должен предупредить! Ты запрещаешь мне сделать звонок? — возмущённо охает Тэ, откидываясь на спину. Ещё один вопрос, который не следовало задавать. Ещё одна фраза, которая загоняет его самого в тупик. — Листочек, тебе нужен полный покой и отдых, чтобы восстановление после проведённой тебе операции проходило без каких-либо плачевных для тебя последствий, — совершенно спокойно продолжает господин Чон, игнорируя слова своего мужа. — Что за ребячество с твоей стороны? Что за капризы, любовь моя? — Чонгук, послушай. Ты не имеешь никакого права взять и запре… — Но я запрещаю, — Чон не даёт даже договорить, и в эту же секунду из динамика слышится строгий, суровый протест. — Ради твоего же блага, — сразу же добавляет он. — Я скоро приеду. И мы обсудим это, радость моя. А сейчас ты должен слушать своего лечащего врача и выполнять все его указания. Пожалуйста, Тэхён, — как-то устало и с огорчением в голосе добавляет Чонгук. — Не нервничай. Не переживай. Иначе доктору Льюису придётся дать тебе успокоительное. Но я уверен, что мы можем обойтись без этого, верно? Тэхёну хочется закричать. Закричать во весь голос. Завопить. Зареветь яростным израненным зверем в эту чёртову трубку и высказать всё, что он думает, всё, что успело накипеть, выплеснуть всю ту боль, которая поселилась в нём. Но поступить так, поддаться своим эмоциям, проявить эту слабость — сделать хуже самому себе. — Хорошо, — всё же сохраняя стойкое спокойствие, соглашается со своим мужем Тэ. Спорить сейчас — не выход. А успокоительное — не самый лучший вариант из всех возможных. Потерять бдительность станет фатальной ошибкой для Тэхёна, которую нельзя допустить. — Мы обсудим это, когда ты приедешь. Ты ведь скоро? — внезапно так вкрадчиво спрашивает, будто действительно ждёт этой встречи. — Скоро, радость моя. Очень скоро.* * *
Мучительная ночь без сна сказывается на обессиленном организме. Как и стресс от пережитого. Как и бесконечные мысли, от которых нет никакого покоя. Как и постоянные сомнения. Как и страх. Как и боль. Душевная. Моральная. Физическая. Как и ощущение нарастающей тревоги с каждой новой секундой. Хочется просто исчезнуть, чтобы не думать, чтобы не чувствовать, чтобы не сходить с ума от этого неустанного анализа всему происходящему в своей голове. Хочется выдохнуть. Хочется почувствовать себя в безопасности. Хотя бы на пару часов. Хотя бы ненадолго. Разве Тэхён так многого хочет?.. В горло не лезет ни кусок. Лёгкий завтрак, который принесла медсестра, кажется Тэ нестерпимой пыткой и издевательством. Он пытается съесть хоть что-то, хотя бы свежие овощи, но при каждой попытке проглотить пищу возникает чувство отвращения и тошноты. Нет сил ни на что. Абсолютно. А в голове продолжает вертеться по кругу самый главный и важный для него вопрос — неужели он навсегда лишился зрения? Неужели он навсегда останется слепым? От мучительной неизвестности хочется лезть на стены. От одной только мысли о том, что это может оказаться правдой, хочется исчезнуть. Это страшно. Как же это безумно страшно… Темнота пугает. Отравляет. Путает. Дезориентирует. Вызывает убийственную панику. Темнота — это враг. А что, если теперь придётся свыкнуться с этим врагом? Что, если враг будет всю оставшуюся жизнь ходить с тобой рука об руку? Что, если от этого врага теперь никогда не избавиться, не спрятаться, не сбежать? Быть может, даже смерть была бы более радостным исходом, чем слепота? Быть может, умереть было бы не так уж страшно, чем остаться на всю жизнь незрячим? Хотя нет… Нужно бороться. Не падать духом. Ведь как там говорил доктор Льюис? Хорошее настроение — путь к быстрому выздоровлению? Тэхёну удаётся уснуть на несколько часов. Он бы проспал до самого вечера, но лёгкие, почти что невесомые прикосновения к его щеке заставляют потихонечку пробуждаться. Он неохотно потягивается на больничной койке, тянется, по привычке пробует открыть глаза, но всё та же плотная повязка не позволяет этого сделать. Пытается что-то сказать, приоткрывает сухие губы, глухо простанывая. Сознание спутано. Кажется, ему снова что-то снилось, но на этот раз это был вовсе не кошмар, а что-то другое… Приятное. Трепетное. Такое родное и близкое. Чувственное. Нежное. Будто не сон, а ценное воспоминание. Тэхён медленно поднимает свою руку, тянется ею к своему лицу и дотрагивается до чьей-то горячей ладони. Аккуратно ведёт подушечками пальцев по коже, задевая сначала костяшки, а после спускается к широкому запястью, ласково обхватывает его и чуть сжимает. — Чонхён… — тихо-тихо произносит, почти что шепчет, словно боится спугнуть этот чарующий момент, напоминающий нечто магическое. Это всё ещё сон… Призрачный и уже такой далёкий. Вокруг зелёные деревья, а под ногами разноцветные цветы. Тэхён оборачивается, на щеках появляется алый румянец, а губы расползаются в лучезарной улыбке. Он видит его. Видит, как его мужчина подходит к нему, обнимает за талию, притягивает к себе и нежно целует в шею. Так коротко. Так осторожно. Будто в первый раз. Тэхён закрывает глаза, жмурится от волнительных мурашек, пробегающих по всему ему телу, прижимается к крепкой груди и слышит, как в ней стучит сердце. Так медленно… Так вкрадчиво. Так тихо-тихо. И хочется простоять так целую вечность. Не хочется отпускать. Не хочется просыпаться. Не хочется возвращаться в окружающую его действительность. Пусть этот зелёный лес, пропитанный запахом хвои и смолы, будет бесконечным. Пусть он и этот мужчина заблудятся в нём навсегда. Только Тэхён и он. И больше ничего, больше никого. Только вдвоём. Господин Чон замирает с каменным выражением на бесстрастном лице. Не рискует даже пошевелиться в это мгновение. Застывает в одной позе, сидя на кресле возле больничной койки. Становится душно. Хочется ослабить галстук и расстегнуть воротник рубашки. В горле мгновенно пересыхает. Взгляд фокусируется на бледно-розовых губах, которые только что вслух произнесли это имя. Каждая мышца в теле напрягается с такой огромной силой, что складывается ощущение, будто они становятся толстыми канатами, которые вот-вот без труда разорвутся, как самые тоненькие ниточки. Тело не слушается. Машинально хочется убрать свою ладонь с щеки Тэхёна. Хочется дёрнуться, как от разряда электрического тока, пронзившего в самое сердце. — Как ты себя чувствуешь, любовь моя? Как ты, любимый? — звучит до жути загробно, словно голос вырывается откуда-то из недр земли. Могильно. Холодно. Жутко. Чонгук размеренно выдыхает. Внутреннее напряжение возрастает. Это не страх. Это даже не паника. Это не испуг, вызванный такой ошеломительной неожиданностью. Это что-то другое. Не ярость. Не злость. Чувство внутри него куда более губительное. Что-то, напоминающее разочарование. Не в Тэхёне, конечно. И ни в коем случае не в себе. У господина Чон есть чёткий и продуманный до мелочей пусть и жестокий, бесчеловечный, но всё же идеальный план на случай, если память Тэхёна вернётся резко и в самый не подходящий момент, но за всё последнее время он впервые искренне не хочет следовать ему. Во всяком случае, хотя бы не сейчас. Во всяком случае, не тогда, когда его листочек так разбит. Сломать его окончательно — всё равно, что убить. Зачем Чонгуку мёртвый муж? Тэ вздрагивает и машинально морщится от неприязни. Сон развеялся, а реальность окончательно нагрянула. Резко убирает свою руку от запястья Чона, отпуская его, и отворачивается от него. Господин Чон выжидает. Принимает самое правильное и верное решение — никак не реагировать. Так же, как мудрый родитель не стал бы обращать внимание на бранное слово, произнесённое ребёнком. Заострять внимание — собственноручно демонстрировать значимость произошедшему, значимость этому имени. А это имя не имеет никакого значения ни для Чонгука, ни для Тэхёна. Как и его обладатель. Пустой звук. Не более того. Никто. Ничто. — Я… — хрипло произносит, упираясь ступнями в мягкий матрас и чуть подтягиваясь на кровати. — Я уснул… Ты давно тут? — смущённо уточняет. — Чонгук, я хотел поговорить с тобой… — Я рад, что ты поспал, моя радость, — ладонь Чона снова оказывается у лица Тэ, и он ласково обхватывает пальцами подбородок, поворачивая его голову к себе. — Тебе нужно как можно больше отдыхать, я же уже говорил тебе об этом. Я приехал час назад и всё это время находился рядом с тобой, — слышится тихий и даже застенчивый смешок. — Я любовался тобой. Прости, что разбудил тебя, золото моё. Я не хотел. Но не прикоснуться к тебе было выше моих сил. От одной только этой фразы Тэхёна потряхивает, а в голове всплывают картины того рокового вечера, особняк, задний двор и… клетка. Хочется отмыться от этого. Отделаться. Очиститься. Выкинуть из памяти раз и навсегда. Вырвать, как испачканный и неугодный лист из чистой тетради. На-все-гда. Хочется, чтобы этого никогда с ним не было. Чтобы просто оказалось ночным кошмаром. Но хочется невозможного. — Ничего страшного. Я бы проспал до самой ночи… Хорошо, что я проснулся сейчас, — кончики сомкнутых губ чуть приподнимаются, и на лице возникает еле заметная улыбка, но такая грустная и безнадёжная. — Чонгук, нам нужно поговорить о том, что… — Золото моё, тебе что-нибудь снилось, ммм? — прерывает его Чонгук совершенно неожиданным вопросом, взявшимся из ниоткуда. Со стороны могло бы показаться, что любящий муж искренне и невзначай, без какого-либо злого умысла, интересуется таким обыденным аспектом, проявляя лишь свою заботу и только. Просто так. Чтобы поддержать разговор. По-семейному. С теплом. А сам вопрос из разряда «ты покушал?» или «ты выспался?» — ничего ведь необычного или подозрительного. Но именно сейчас он прозвучал так не к месту и так резко. — Ммм… — Тэ задумывается, хмуря брови. — Я почти не спал всю ночь. Сначала из-за боли в глазах, а потом просто не мог уснуть до самого утра. Под утро мне снились кошмары… А сейчас… — тяжело вздыхает, пробуя вспомнить хоть что-то, хотя бы малюсенькие крупицы своего сна. — Даже не знаю, — замолкает и обдумывает, стоит ли продолжать делиться своими мыслями с этим человеком. — Но мне кажется, что мне снился ты, Чонгук. Голос начинает дрожать. Тэхён нервно сглатывает, а в груди всё сжимается. Хочется заплакать. Почему-то именно в это мгновение хочется по-настоящему зарыдать. Впервые за всё это время. Сказанное похоже на откровение со стороны Тэхёна. В эту самую секунду он ощущает себя максимально уязвимым. В любой другой ситуации это выглядело бы даже мило — Тэхёну приснился его муж. Очаровательно ведь. Он действительно видел во сне мужчину, безумно похожего на Чонгука. Почти что один в один. Как две капли. Только вот волосы были светлые. Хочется снова задать тот же самый вопрос, на который Чонгук уже однажды коротко и чётко ответил — нет, он никогда не был светловолосым. Но почему тогда сознание Тэхёна и его память рисуют образ Чонгука именно таким? С чем это связано? Почему блондин? Хотя… Какая разница? Разве это имеет столь огромное значение? Больно от того, что снился именно он. Больно, что даже во сне Тэхён видит Чонгука. — Неужели? — с наигранным удивлением хмыкает его муж. — Это… Господин Чон останавливает сам себя, когда на всю палату разносится громкий сбивчивый всхлип. Короткий, но преисполненный болью. Рваный. Обычно так всхлипывают, когда изо всех сил стараются не зарыдать, но это уже неизбежно. — Ангел мой. Чонгук не может усидеть на месте, поэтому поднимается с кресла, вплотную подходит к кровати, сразу же наклоняется к своему юному супругу, утыкается носом ему в висок и аккуратно целует. — Не нужно плакать, — ещё один ласковый поцелуй. — Тшшшш. Нельзя, Тэхён. Ни в коем случае, — чуть приподнимает его голову с подушки и обхватывает рукой шею. — Ну что ты, мой маленький? Ну, что такое, золото моё? — произносит так нежно, заботливо, убаюкивающе. Каждая фраза напоминает Тэхёну кинжал, который втыкают в его тело. Каждое слово похоже на нож, вонзающийся в его сердце. Слёз становится всё больше. Хочется проморгаться, но из-за отсутствия такой возможности вновь возникают неприятные рези в области глаз. — Врач мне всё рассказал, — рвано всхлипывает Тэ, вцепляясь пальцами в плотную ткань пиджака Чонгука. — Я знаю, что пролил на своё лицо синтетический уксус, но… Я не понимаю. Откуда он взялся в твоей квартире? Почему находился на кухне? Почему ёмкость была открыта? Почему эта отрава стояла рядом со столовыми специями? Я просто не понимаю… — жалобно выдыхает Тэхён, начиная дрожать всем своим телом. — До того момента, пока Чимин не попросил меня достать уксус, я даже не заглядывал в тот шкафчик… Я просто не понимаю… Так много вопросов. И ни одного ответа. Но это ещё пустяки. Самое страшное, что не у кого больше спросить, кроме как у человека, который изнасиловал, который причинил боль, который продолжает давить раз за разом, который не вызывает больше никаких чувств, кроме желания никогда больше не видеться. — Порой нам приходится сталкиваться с трудностями, — спокойно произносит господин Чон, вглядываясь в бледное лицо напротив себя. — Мы справимся, любовь моя. Мы справимся со всеми неприятностями, — тёплая большая ладонь вновь оказывается на нежной щеке, и он аккуратно проводит по ней большим пальцем, смахивая слезу, вытекающую из-под медицинской повязки. — Я верну тебе зрение любой ценой. Обещаю. — Мне так страшно… Страшно, что не получится… — юноша срывается уже на громкий безутешный плач, разносящийся по всей палате. — Мне безумно страшно, Чонгук! Я так боюсь навсегда остаться слепым! Тэхён напоминает крошечного перепуганного птенца, который выпал из гнезда. Такого маленького. Беззащитного. Уязвимого. Сломленного. Одинокого. Хочется его обнять. Прижать к себе. И никогда больше не отпускать. — Мне тоже, — господин Чон умело подбирает слова, чтобы вселить такую необходимую и ценную сейчас надежду. — Именно поэтому я и хочу тебя увезти отсюда. Ради твоего лечения. Ради того, чтобы твоё зрение восстановилось как можно скорее, Тэхён. Но ты почему-то воспринимаешь мои искренние и бескорыстные попытки помочь тебе слишком… — специально подчёркивает в интонации. — Агрессивно. Я не хочу и никогда не хотел тебе навредить, листочек. Я желаю тебе только счастья, мой маленький. Успокаивайся. Не нужно плакать, — снова вытирает слёзы. — Мы через это пройдём. Вместе. Мы справимся с этим. Я обещаю тебе. — Почему это произошло?! — шипит сквозь зубы Тэ, сильнее сжимая рукав пиджака господина Чон. — Почему?! Почему я?! Почему?! — пробует приподняться ещё выше, но Чонгук вовремя успевает перехватить его руки и прижать Тэ к кровати, чтобы не позволить совершать резкие движения. — Тебе нельзя вставать, — холодно отвечает Чон. — Никаких резких попыток даже просто сесть, Тэхён, — продолжает его удерживать силой, но старается не наваливаться всем весом, чтобы не создавать лишнего давления. — Швы на роговицах слишком тонкие и могут разойтись, если ты будешь… — Почему ты сделал мне так больно?.. — на этот раз плач становится тише, но окрашивается совершенно иными нотками, становится похожим на предсмертный рык крошечного зверька. — За что? Почему ты меня изнасиловал, Чонгук?.. Почему?! Почему ты так поступил?! Господин Чон утыкается носом в напряжённую шею юноши. Глубоко вдыхает и сразу же целует в неё. Молча. Не отвечает. Не произносит ни единого слова в ответ. — Ответь! — Тэхён срывается уже на истерический крик, не дождавшись ничего в ответ. Совершенно ничего. Это ранит ещё больше. Это распаляет. Это уничтожает. — Просто ответь мне! За что?! Почему?! Как ты мог, Чонгук?! Кто дал тебе право?! Я ведь… Я хотел тебя вспомнить! Я хотел тебя снова любить! Я изо всех сил старался привыкнуть к тебе, к этой жизни! Я так старался… — череда беспрерывных сбивчивых всхлипов. — Я так старался… ради нас… Почему ты это сделал со мной?! Почему?! — выкрикивает всё громче и более требовательно, хаотично ёрзает ногами, сминая простынь и одеяло, пытаясь хоть как-то выбраться из-под своего мужа. — Скажи мне, Чонгук! Почему я?! Господин Чон переводит свирепый взгляд на прибежавшего на крики доктора Льюиса. Смотрит на него в упор. Без слов приказывает, на что мужчина торопливыми шагами подходит к больничной койке, доставая из кармана медицинского халата запечатанный шприц и ампулу, дрожащими руками распечатывает упаковку, снимает с тонкой и длинной игры защитный пластиковый колпачок и быстрым умелым движением вскрывает ампулу. Тэхён улавливает посторонний шум сбоку от себя. Понимает, что в палате есть кто-то ещё. Но больше всего юношу пугает не это. Больше всего пугает молчание Чонгука. Эта отвратительная тишина. Безмолвие, когда он просто должен, обязан хоть что-то сказать. Хотя бы что-то. — Пусти меня! — обезумевший рёв разносится по всему этажу отделения. Настолько громко, что даже испуганные медсёстры собрались у входа в палату. — Пусти! — Тэ принимается брыкаться, пробует оттолкнуть от себя Чонгука, но тот куда сильнее его. Безрезультатно. Как и тогда у клетки. Господин Чон знает, что нельзя, знает, что чертовски опасно, но истерика достигает своего апогея, поэтому он наваливается на Тэхёна грубее, болезненно сдавливает его руки, фиксирует их на груди Тэ, с лёгкостью обхватывая крепкой ладонью сразу оба запястья. Снова капкан захлопнулся. — Я тебя ненавижу! Уйди! Отпусти меня! Тэхён из последних сил всё ещё отчаянно пытается освободиться, отворачивается, но Чонгук фиксирует свободной ладонью его голову, надавливая на лоб и с силой вжимая затылок в мягкую подушку, чтобы тот ни в коем случае не вертелся. Если новая роговица не приживётся, то в повторной операции не будет никакого смысла. Слишком рискованно. Тэхён навсегда останется слепым. — Успокойся! — единственное, что утробно шипит Чонгук, нависая над юношей, который продолжает неистово бороться. За правду. За свободу. За себя. Врач с ужасом наблюдает за происходящим, судорожно набирая в шприц успокоительный лекарственный препарат. — Пожалуйста, господин Чон… Аккуратнее же! — кривится в неестественной гримасе, стискивая зубы. — Вы делаете ему больно! Не так сильно, боже правый! — в панике охает, когда видит, что Тэхёну всё же удаётся высвободить одну руку, пальцами которой он мгновенно вцепляется в волосы Чона и принимается с яростью тянуть в сторону от себя. — Отпусти меня! Слезь с меня! — напористые и бесстрашные попытки, охваченные желанием защититься и побороть взрослого мужчину, который в два раза больше, превращаются в самую настоящую агонию. — Помогите мне, доктор! Этот человек меня изнасиловал! Этот человек хочет увезти меня без моего согласия! Он больше не мой муж! Он мне никто! Вызовите полицию! Прошу вас!* * *
Доктор Льюис помогает Тэхёну осторожно приподняться и сесть на кровать, опуская ноги вниз. — Головокружение есть? — буднично спрашивает он. Как-то бездушно. На автомате. Тэ молча отрицательно машет головой. — Тошнота? Ещё один молчаливый отрицательный ответ. — Я посоветовался со своими коллегами, Тэхён, — доктор обходит юношу сбоку и тянет за завязки больничной одежды, оголяя его спину. — И мы пришли к выводу, что всё же какое-то время не обойтись без успокоительных препаратов, — прикладывает к обнажённой спине стетоскоп. — Твои истерики не беспочвенны и обусловлены подавленным физическим и психоэмоциональным состоянием, я это понимаю, но тем не менее они крайне опасны для твоего здоровья. Я занесу рекомендации в твою медицинскую карту, чтобы в новой клинике медики могли сразу же ознакомится с ними и обратить на это особое внимание. Успокоительные помогут облегчить для тебя острый период. Острый период. Теперь это так называется?.. Тэхён еле заметно ёжится, когда чувствует холодное прикосновение к своей коже между лопатками и через секунду снова замирает в неподвижной позе. — Почему вы никак не отреагировали? — тихо-тихо и безэмоционально спрашивает Тэ, даже не шевелясь. — Хм… Никак не отреагировал? — с удивлением переспрашивает мужчина, делая вид, будто не догадывается, о чём идёт речь. — Вы вкололи мне укол вместо того, чтобы вызвать полицию. Хотя я просил вас… Почему вы… Договорить не удаётся. Его снова опережают. Его снова перебивают. — Тэхён, хватит, — неожиданно за спиной раздаётся строгий и вдумчивый голос Хосока. — Доктор Льюис, вы закончили? — обращается он к врачу, медленно поднимаясь с кресла. Мужчина поднимает на него глаза, вытаскивая из своих ушей оливы. — Да. Я уже закончил, — недовольно тянется к завязкам медицинской сорочки и сразу же убирает руки, когда вновь слышит голос телохранителя столь важного и неприкосновенного пациента. — Не нужно. Я сам, — начальник охраны господина Чон подходит ближе и демонстративно требовательно кивает на дверь палаты. — Напомните, во сколько вы планировали менять лечебную повязку и капать лекарство в глаза? Льюис опускает взгляд на часы на своём запястье. — Хм… Перед сном. Сейчас шесть часов вечера. Я буду делать вечерний обход и зайду в девять, — коротко и по делу отвечает он на прямой и неуклонный вопрос. — Принято. Не смеем вас больше задерживать в таком случае. Как только они остаются вдвоём, Хосок подходит практически вплотную к Тэ, осторожно берёт пальцами белые тканевые завязки, задевая кончиками нежную кожу на спине, которая сразу же покрывается заметными мелкими мурашками. Это моментально почему-то привлекает его внимание, и он останавливает свой пристальный взгляд, наблюдая за тем, как Тэ начинает шевелиться, реагируя на прикосновения к своему телу. Опускает глаза чуть ниже и замечает на запястьях серо-голубые синяки, оставленные пальцами Чонгука. Снова поднимает взгляд выше, на этот раз фокусируясь на том, как Тэхён плавно и так безнадёжно опускает голову вниз, чуть склоняя её над своими коленями, и выгибается в спине. — Всё в порядке? — холодно уточняет он и уже более решительно берёт в руки завязки и принимается поправлять больничную одежду Тэ. Тэхён молчит. Тихо вздыхает и еле-еле машет головой. Реакция точно такая же, как и на вопросы врача — лишь отрицательный кивок. И только. — Давай ты ляжешь, — Хосок обходит его сбоку и встаёт прямо перед ним, глядя сверху вниз на копну волнистых спутанных пшеничных волос. — Тебе нельзя долго сидеть. Ты должен соблюдать постельный режим. И снова беззвучный отрицательный жест. Не согласен. Не хочет. Устал лежать. До смерти устал. — Дать воды? — Хоби приподнимает бровь, пристально следя за юношей, сидящим без каких-либо движений прямо перед ним. Точно безжизненная кукла, лишённая всяких эмоций и чувств. — Попить хочешь? Теперь уже следует положительный ответ — Тэ коротко кивает и приподнимает обессиленную руку со своих колен, кое-как вытягивая её перед собой в ожидании бутылки. Главный начальник охраны господина Чон тянется к тумбочке и хватает с неё пластиковую бутылку с водой комнатной температуры, ловко откручивает крышку и отдаёт Тэхёну, отходя от него к окну, чтобы приоткрыть его чуть шире. — Пей. А после этого я помогу тебе лечь, — размеренным и спокойным тоном обозначает он. — В туалет не хочешь? Тэ делает несколько жадных глотков, но вода застревает прямо в горле. Резко появляется мучительное чувство тошноты, плавно перетекающее в позывы к рвоте. Он пробует глубоко дышать носом, всё же проглотить выпитое, но вода так и просится из него наружу. Молниеносно отстраняет от своего рта пластиковое горлышко, наклоняется чуть ниже и начинает кашлять, задыхаясь, а вся вода, перемешанная с остатками утреннего завтрака, оказывается на полу рядом с его кроватью. Тошнота усиливается, окончательно превращаясь в рвоту. Пустой желудок болезненно напрягается. Ощущение, словно его сейчас вывернет наизнанку. Позывы усиливаются, как и хриплые стоны. Хосок торопливо отходит от окна, быстрыми шагами приближается к двери палаты, распахивает её и тут же зовёт медсестру, возвращаясь к своему объекту пристальной и постоянной охраны. Тэ дрожащей рукой вытирает свои влажные пухлые губы тыльной стороной ладони. Старается отдышаться, глубоко вдыхая прохладный свежий вечерний воздух, проступающий сквозь открытую фрамугу. Становится немного легче, хотя тошнота по-прежнему никуда не пропала. Снова подносит к своему рту бутылку и делает нерешительный мелкий глоточек. — Ох… — с сочувствием проговаривает женщина, бросая свой взгляд на лужу из рвоты под ногами пациента. — Ничего страшного. Сейчас всё приберу. Быть может, позвать доктора? — обеспокоенно уточняет она, поднимая растерянный взгляд на строгого мужчину. — Думаю, всё под контролем, — уверительно отзывается Хосок, опускаясь на корточки возле Тэ. — Хочешь подойти к окну, мм? — заглядывает в бледное лицо. — Немного подышишь воздухом. Тэхён еле заметно кивает ему и доверительно протягивает руку, чуть перемещаясь вбок на кровати, чтобы, спускаясь с неё, не наступить в свою же рвоту. В этот же момент в палате появляется встревоженный и перепуганный доктор Льюис, который принимается внимательно осматриваться вокруг себя. — Так! Спокойно! Только без паники! — громогласно обозначает он. — Не нужно никаких звонков господину Чон! — неожиданно принимается он дружелюбно объяснять телохранителю. — Всё в порядке. Это нормальная реакция на сильное успокоительное. К тому же мальчишка столько перенёс, так что… — Доктор, — Хосок сразу же перебивает его, не давая договорить и помогая Тэхёну подняться на ноги и сделать первые слепые шаги. — Просто приберите здесь. Остальное оставьте на меня. Вы же сказали, что не нужно никакой паники. Так почему же паникуете тогда? — поворачивается к нему и впивается ледяным взглядом в смущённое мужское лицо. — Это мой пациент, и я… — Это муж моего босса. Вы ошибочно полагаете, что ваша ответственность за его жизнь выше и значимее, чем моя. Не стоит так нервничать. Сами же сказали, что это нормальная реакция организма на лекарственный препарат. Или вы солгали? Очевидно, что мужчина начинает закипать от таких беспочвенных обвинений в свою сторону. Лицо становится пунцовым, глаза расширяются, наполняясь злобой. Но больше всего раздражают даже не слова, сказанные Хосоком, а то, что он вынужден принимать участие в этих жестоких играх с человеческой жизнью и страдать от этого. Последнее задевает особо сильно. — Пять минут. И не более того, — строго выпаливает доктор Льюис, кивая на открытое окно. — А после в кровать, коль вы несёте столь колоссальную ответственность за жизнь и здоровье этого пациента, — язвительно подмечает. — Проследите, чтобы ваш, — хмыкает. — Подопечный всё же соблюдал постельный режим. Тэхён упирается обеими ладонями о широкий подоконник и жадно вдыхает прохладный вечерний воздух. В городе он ощущается совершенно иным, нежели в пригороде. Более спёртым и пыльным, более тяжёлым. В особняке у самого побережья моря он казался куда более свежим и бодрящим по сравнению с этим. Так удивительно… Казалось бы, один и тот же город, одна и та же страна, а везде дышится так по-разному. Со стороны улицы доносится шум проезжающих неподалёку автомобилей. Тэ машинально поворачивает голову в сторону шоссе и внимательно прислушивается. Точно… Ведь за основным корпусом в семь этажей, если выйти за забор клиники, как раз центр города, а там всегда полно людей и прохожих, там всегда оживлённо в любое время суток. А если высунуться в окно чуть больше и взглянуть вправо, то вдалеке можно увидеть высокие небоскрёбы и бизнес-центры. Доктор Льюис говорил, что уже шесть часов вечера… Где-то через час-полтора они непременно должны будут зажечься желтоватыми огоньками, которые раскинутся вдоль этих массивных и длинных зданий, уходящих к нему, и будут напоминать праздничные ёлочные гирлянды или мелких светлячков. Это такая уже привычная и обыденная картина. В любой другой ситуации она бы не вызвала больше никакого интереса и восторга у Тэхёна. Но только не сейчас. Сейчас больше всего на свете хочется снова увидеть этот городской пейзаж своими глазами. Рассмотреть его с новых сторон и ракурсов, быть может, заметить для себя что-то ещё абсолютно незнакомое, то, на что раньше он никогда бы даже не обратил своего внимания. Хочется просто видеть… — Лучше? — угрюмые размышления прерывает Хосок. — Спасибо, — почти что беззвучно отвечает Тэ. — Давай я провожу тебя до кровати? Ты ведь слышал, что сказал… — Ещё немного… Пожалуйста. Хотя бы несколько минут, — Тэхён хрипло шепчет и наклоняется чуть ближе к распахнутому окну, чтобы сделать более глубокий и ненасытный вдох. Свобода. За стенами обитает свобода. Такая необходимая. Такая прекрасная. Такая желанная. Хочется на свободу… Хосок поворачивается к Тэ. Бегло смотрит на него. Светлые волнистые прядки волос шевелятся на ветру, хаотично ложась друг на друга, а лёгкая полупрозрачная белоснежная ткань медицинской сорочки с голубоватым отливом раздувается даже при самом еле ощутимом порыве. Пухлые губы начинают заметно дрожать, а шея и руки мгновенно покрываются мурашками. Явно от холода. Сегодняшний вечер особо прохладный. Но... Как тут откажешь? Тем более, когда столь юный, хрупкий, безобидный молодой человек лишён любых других удовольствий. Бывает же в жизни... Для кого-то дворцов, золотых пляжей с лазурным побережьем и нескончаемых банковских счетов мало, а для других — постоять у окна и подышать городским воздухом уже за самое настоящее счастье. Тэ вздрагивает и приподнимает свои плечи, ёжится, как только чувствует, как что-то мягкое и тёплое укутывает его со спины. — Ты замёрзнешь, Тэхён, — рядом снова слышится голос его телохранителя, становясь всё ближе. — Это плед, — с заботой подсказывает Хосок, замечая возникшую скованность. — Постой ещё пару минут и в кровать. Перед сном после осмотра и приёма лекарств, если врач разрешит, мы с тобой пройдёмся по палате. Или даже по коридору отделения. Но сейчас достаточно. — Куда он хочет меня увезти?.. Хосоку не хочется отвечать на этот вопрос. Вовсе не потому, что он не знает, что сказать, просто… если бы был выбор, то он предпочёл бы помолчать весь оставшийся вечер. — В этом твоя самая главная ошибка, — начинает вдруг Хоби. — Ты видишь в действиях своего мужа попытку причинить тебе вред, не желая при этом посмотреть с другой стороны. Само слово «увезти» даже звучит, словно господин Чон пытается тебя похитить, но ведь это не так. Он хочет тебе помочь, Тэхён, и предпринимает ради этого любые действия. Вернуть тебе зрение — задача номер один для него теперь. — И всё же… — Тэ игнорирует эти поучительные и раздражающие объяснения. — Ты не ответил на мой вопрос. Куда? Хосок внимательно и изучающе всматривается в юное лицо перед собой, задумчиво щурясь. — Разве господин Чон не говорил тебе? Молодой человек терпеливо и молча отрицательно машет головой. — В другую страну, Тэхён. Туда, где будут комфортные и самые лучшие условия для твоего скорого восстановления. Ты должен понимать, что, если твой муж принял такое решение, значит, у него не осталось иного выхода, значит, в этой клинике и в любой другой этого города, этой страны, этого континента нет достойных и квалифицированных специалистов по зрению, которые смогут помочь. Он хватается за любую возможность, чтобы… — А где есть? — пробует схитрить Тэ, чтобы наконец-то услышать долгожданный и чёткий ответ на свой вопрос. Хосоку не составляет никакого труда раскусить юношу и сразу же пресечь эту наивную попытку. — Две минуты уже прошли. То, что Хоби обходит этот вопрос стороной и не отвечает, начинает злить Тэхёна. Неужели так сложно просто назвать страну? В чём такая тайна? Почему нельзя просто дать ответ на элементарный вопрос? Тэхён устал чувствовать себя дураком. До жути устал находиться в этом бесконечном неведении. — Хах, а знаешь… — Тэ медленно поворачивается к своему телохранителю, зная, что он стоит справа от него. — Плевать. Можешь не отвечать. Это не имеет никакого значения, — наивная попытка обмануть самого себя. — Потому что куда бы он не собрался увезти меня, — снова произносит именно это слово и демонстративно подчёркивает его. — Я не поеду! Даже если речь идёт о самом сказочном и прекрасном городе во всём мире! Я не поеду с ним! Я и шага не ступлю рука об руку с этим человеком! Нет! — злость начинает закипать, а тихий и вкрадчивый голос становится твёрдым. — Я развожусь с ним! Так что он может… — Чего ты добиваешься, Тэхён? — прерывает его Хосок, спокойно говоря, и складывает руки на своей груди, облокачиваясь поясницей на подоконник. — Зачем ты его злишь? Тэ приподнимает брови от возмущения и хмурится. Первые секунды не может даже поверить в то, что действительно это слышит. Хочется закричать во всё горло. Чтобы просто докричаться. — Он меня изнасиловал! — опасно и низко шипит Тэхён, наклоняясь в ту сторону, откуда доносится голос. — Изнасиловал! — ещё раз сквозь зубы глухо рычит. — И я его злю?! Как вы можете закрывать на это глаза, Хосок?! Как вы можете спокойно спать после этого?! — Да, — внезапно соглашается с ним Хоби. — Он поступил с тобой жестоко, быть может, даже чересчур жёстко, но разве это имеет такое большое значение на фоне того, что сейчас, в той ситуации, в которую ты угодил, он бросил абсолютно все свои дела и занялся исключительно тобой и сохранением твоего зрения? — Имеет! — с яростью рявкает Тэ, не принимая такую позицию. — Это имеет значение! Я не позволю так к себе относиться! Я не собираюсь прощать то, что он со мной сделал! — всё ещё рычит Тэхён. — Почему вы делаете вид, будто ничего не произошло?! — голос начинает дрожать. — Как ты, лично ты, Хоби, можешь работать на человека, который целился тебе в голову, блять?! Или ты настолько не уважаешь себя и не… Тэхён не успевает договорить и чувствует, как чужая холодная и крепкая ладонь берёт его за запястье и тянет куда-то в сторону от окна. — Он целился мне в голову из-за тебя, мальчик. Неожиданное ощущение того, как горячее дыхание ударяет прямо в губы Тэ, вызывает очередной рой мурашек, проносящийся от макушки вдоль позвоночника и до самых пяток. — И если бы не ваша с Чимином необдуманная и глупая выходка, то этого бы не произошло. Так что, если ты думаешь, что я об этом благополучно забыл, то нет, Тэхён. Это не так. И если я об этом молчу, то это вовсе не означает, что я не помню. У меня ведь нет провалов в памяти, — сильнее сжимает и тянет на себя, заставляя идти. — За всё в этой жизни приходится отвечать. Я отвечаю за тебя головой, если ты ещё не понял. Тэхён противится. — Я всегда думал, что ты хоть немного, но умнее Чимина, — со всей строгостью продолжает Хосок и подходит так близко, что Тэ, даже не видя этого, чувствует, как тот возвышается и нависает над ним. — Но ты убеждаешь меня в обратном. Не нужно мою доброту к тебе воспринимать за слабость, — Хосок опускает пристальный тёмный взгляд чуть ниже, замечая, как Тэ съёживается и пробует наощупь отойти от него назад хотя бы на один шаг, напоминая запуганного зверька. — Две минуты давно уже прошли, Тэхён. Пора в кровать. — Ничего ведь страшного не произошло, чтобы… — Но могло, — обрывает Хоби и устало выдыхает, больше не желая слушать эти юношеские споры. — То, что произошло на заднем дворе — это лишь твоя вина. Ты довёл господина Чон. Ты ослушался. Именно ты, Тэхён. Твой муж любит тебя и... — Любит?! — возмущённо огрызается Тэ. — Любит?! Так вы это называете, да?! Это не любовь! Это что угодно, но только не любовь! Ярость исчезает за одно мгновение, а вместо неё появляется давящее чувство в груди. Какое-то изнывающее, хрупкое и одновременно тяжёлое. Ощущение, которое можно сравнить только с обрывом. Смотришь вниз, а там ничего, кроме чёрной зияющей бездны. И вроде бы хочется сделать шаг вперёд, вроде бы так и тянет туда, но как же чертовски страшно падать... — Если любовь такая, то я не хочу быть любимым... Если любовь такая, то я не хочу любить, Хосок... И становится так больно. Так грустно. Так скорбно. Скорбь. Идеальное обозначение. Ярость становится скорбью по любви. Отвратительное чувство... То же самое, что хоронить живого человека — вот он, стоит перед тобой, смотрит на тебя, говорит с тобой, тянет к тебе руку, предлагая дотронуться до его ладони, улыбается тебе, не отводит своего преданного взгляда, напоминая верного пса, но этого человека для тебя больше нет. Он мёртв. Его больше не существует. — Мы не выбираем, кого любить. И не выбираем, кто полюбит нас, Тэхён. Любовь — это лотерея. Мы либо срываем куш, либо тотально проигрываем. Всё просто. — Тогда я буду первым, кто осмелится выбирать, Хосок. И я выбираю не любить Чонгука. Я выбираю не принимать такую его любовь. — Единственное, что хоть как-то тебя оправдывает — это потеря памяти, — опять не даёт закончить телохранитель, перебивая и продолжая давить на… ребёнка. Ребёнка же, как ни крути. — Твой муж больше всего на свете боится, что тебе кто-то причинит вред, что кто-то сможет обидеть тебя, он боится тебя потерять. Непросто пережить смерть собственного сына. Непросто пережить кому любимого мужа. Как он должен был отреагировать на то, что застал тебя в подворотне с какими-то грязными и вонючими ублюдками? Как он должен был отреагировать на то, что какое-то жалкое чмо позволяло себе трогать тебя, лапать против твоей воли? Или скажешь, что тебе это нравилось, мм? Как он должен был отреагировать на то, что ты сбежал из дома, обманул Юнги, меня? Ты думал, он по головке тебя погладит за это? Скажет, какой ты молодец? Медаль тебе вручит? Тэхён, пора повзрослеть! Пора понять, кто твой муж! Пора наконец-таки осознать, что каждое твоё действие, которое ты совершаешь, обязано быть обдуманным! Пора хоть на минуту задуматься о том, что твоя безопасность для господина Чон — это не его прихоть и не попытка ограничить тебя, а вопрос твоего благополучия. Любить — это заботиться, в первую очередь, и оберегать. Юноша впадает в ступор от услышанного. Замирает. Пытается обдумать каждую фразу, каждое слово, всё то, что только что Хосок разом вывалил на него. Как мешком по голове со всего размаху. Первые мгновения Тэ не может даже говорить. Стоит на месте, как вкопанный, размыкая свои губы и судорожно выдыхая. Ощущение, будто это происходит не с ним, а с кем-то другим. Будто он смотрит фильм, сериал или драматическую театральную постановку. Так можно и спятить... — Сына? — ошеломлённо переспрашивает у него Тэхён. — Чонгук потерял сына? — заикаясь от волнения и тотального непонимания. — Но… — Я не хотел, — лжёт Хосок, хмыкая. — Вырвалось. Эмоции. Опытному военному в отставке, участвовавшему в боевых действиях, а теперь начальнику всей охраны Чона, вслух даже произносить это смешно. Какие, к чёрту, эмоции? Нет тут никаких эмоций. Только холодный рассудок. И очередная беспощадная манипуляция. Легче всего сбить с толку противника именно тогда, когда он растерян. Любое проявление чувств и сомнений — это всегда уязвимость. — Чонгук никогда не говорил мне о сыне… — озадаченно бубнит Тэхён и нерешительно подходит к больничной койке, держась за руку своего телохранителя. — Расскажи мне… — осторожно садится и напряжённо сглатывает. — Что произошло? — и без того низкий голос становится совсем хриплым и могильным. — Когда это произошло? Это… — издаёт нервный смешок, не веря собственным ушам. — Это был наш сын? У нас с Чонгуком был ребёнок?..* * *
Тусклое свечение от прожекторов под потолком падает на полотна, расположенные на стенах по обе стороны просторного помещения, отчего краска бургундского оттенка, нанесённая на холст где-то широкими и плотными мазками, а где-то тонкими и изящными волнистыми линиями, кажется более бордовой с вкраплениями коричневого, напоминая кровь. Густую. Вязкую. Липкую. Тягучую. Мужчина пристально рассматривает картину, склоняя голову набок. Ту самую картину, на которую обратил внимание Тэхён, когда впервые зашёл в эту галерею. Как можно много новых деталей заметить, стоит только взглянуть под другим углом... Запертый в клетке человек. Хищный и голодный тигр, блуждающий вокруг неё, наблюдающий за ним, следящий за каждым вздохом, готовый кинуться в любой момент и перегрызть горло своей добыче. Серые заснеженные горы на фоне. И алое закатное небо. Красное. Как кровавое месиво. Появляется необъяснимое чувство тревоги... Зыбкое. Неподвластное. Давящее. Тэхён не отвечает ни на одно сообщение и ни на один из многочисленных звонков вот уже вторые сутки. В любой другой ситуации Айден плюнул бы на это, плюнул бы на него и забыл, но только не сейчас. Интуиция? Плохое предчувствие? Тягостное беспокойство? Не похоже, чтобы человек, который так загорелся искусством, который так остервенело искал для себя работу, хватаясь за любую деятельность, мог так просто пропасть. Мог так просто испариться. Словно его никогда и не существовало вовсе. Так не бывает. Всегда должна быть причина. И Айден уверен, что и этот случай — не исключение. Рука сама тянется к карману пиджака. Пальцы дотрагиваются до гладкой, но плотной ткани, как-то нерешительно мнут её. Хочет позвонить ещё раз. Снова. Хочется услышать этого юношу вновь. Хотя бы просто то, что с ним всё в порядке. В голове у Айдена уже в который раз пробегает одна и та же мысль. Тэхён замужем. Да, он говорил, что отношения с его супругом стали портиться, что они в стадии развода, но это ведь вовсе не повод полагать, что супруги не могли пойти на примирение. Хорошо. Пусть так. Но игнорировать любые попытки выйти на связь? Это странно... Как минимум, так по-детски. Тэхён очень молод, он совсем юный, но явно не глупый. Целеустремлённый. Решительный. Да и ладно бы, если бы речь шла о самом обыкновенном общении. Всё же их с Тэ уже начали связывать рабочие отношения, а это совсем другой вид ответственности. Последний раз Айден набирал номер Тэхёна полчаса назад. Сплошные протяжные и монотонные гудки. Стоит попробовать ещё раз? Однозначно. Владелец галереи быстрым движением смахивает рабочий стол на экране своего смартфона, нажимает на кнопку вызова и тычет кончиком пальца на цифры, которые он уже успел выучить наизусть за эти два дня. Сначала гнетущая тишина, будто звонок не проходит, а связь не срабатывает, а после колючее Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, перезвоните позднее. Айден отходит от картины японской художницы, которая так приглянулась Тэхёну. Проходит вглубь помещения, следуя вдоль длинного коридора, и заходит в свой кабинет. Присаживается в рабочее кресло, склоняясь над широким и массивным столом тёмно-вишнёвого цвета, и протяжно, но так озадаченно хмыкает. Снова нажимает на кнопку вызова, смахивает пальцем список контактов и, отыскав нужный ему, подносит телефон к уху. Терпеливо дожидается ответа, а когда слышит знакомый голос, спокойно и тихо произносит: — Здравствуй, Джексон, — медленно откидывается на широкую и удобную спинку кресла. — Я хочу попросить тебя о незначительной, но такой ценной и важной для меня помощи, — в кабинете слышится глухой, но такой присуще манерный смешок. — Сможешь напрячь своих ребят и собрать для меня досье на одного маленького, но вызывающего безумный интерес, человечка?