* * *
Господин Чон с прищуром смотрит на Намджуна, поднося к своему рту бокал с ромом, чуть взбалтывая его. — Если это конкуренты, как ты полагаешь, то весьма глупые. — О, я тебя умоляю! — недовольно фыркает, выпуская клубы густого сигаретного дыма. — Можно подумать, у тебя когда-нибудь были умные конкуренты. Не смеши меня. — Хм… — Чон задумывается, глядя в одну точку перед собой, и делает короткий глоток, наслаждаясь букетом алкогольного напитка, переливающегося яркими янтарными бликами в полумраке рабочего кабинета. — Если так посудить, то это теракт… — В том-то и дело! — несдержанно перебивает его Намджун, наклоняясь к столу с таким видом, будто их кто-то может услышать. — А я тебе о чём?! Кто-то, у кого есть на это все возможности, решил пойти против тебя. А теперь попробуй догадаться сам, кто и почему! — тушит окурок о керамическую пепельницу и тянется к ещё одной сигарете, хватаясь за картонную пачку с золотой эмблемой. — Это они! — тычет пальцем в свежую распечатку, лежащую в папке. — Говорю тебе, — сквозь зубы и прикуривая. — Это они. Чон опускает чёрный взгляд вниз и саркастично приподнимает бровь, откидываясь на спинку кожаного кресла. — «Австралия Билдинг Парадайс»? — Именно. Недавно начали строиться. Везде и всюду верещат о том, что хотят и готовы расширяться не только в Австралии, но и по всему миру. Конкуренты? — спрашивает с надеждой в голосе и сам же отвечает на свой вопрос. — Конкуренты! Так что… — Это бред, — отрезвляющий голос проносится по кабинету. — В моей голове не укладывается мысль о том, что кто-то, владея столь серьёзным бизнесом, станет опускаться до… — глухо хмыкает с заметной иронией. — Терроризма. Допускаю, что есть исключения, но не в этом случае. Намджун раздражённо вздыхает, устало потирая прикрытые веки, а после вновь начинает тыкать пальцем в пёстрый заголовок на листе бумаги: — А вот в их пустых головах это очень даже укладывается. Взгляни правде в лицо и сопоставь факты! Мне совершенно очевидно, что копать нужно под этих ублюдков. Господин Чон делает ещё один глоток алкоголя, только на этот раз более внушительный, и ставит бокал на деревянный дубовый стол, переплетая свои пальцы друг с другом. — Копай, — холодно и самоуверенно. — Лишним не будет. Но здесь что-то другое, — впивается цепким и неуклонным взором в своего юриста. — Это не попытка сдвинуть короля с трона. Нет. Это месть. Крайне неумелая. Отвратительно необдуманная. Нелепая. Будто обиженный ребёнок захотел поквитаться со взрослым дядей. — Погибли люди! — возмущённо спорит Намджун. — А ты не хочешь видеть… — В том-то и дело, — тут же осаждает, пресекая эту внутреннюю истерику, которая уже начинает вырываться из Намджуна вместе с дрожью в голосе. — Будь это они, — кивает на папку с документами. — То стали бы действовать куда тише и незаметнее, но тут… — уголки губ приподнимаются в ехидном оскале. — Нет, дорогой друг, это было сделано специально. Демонстративно. Ради жалкой и никчёмной клоунады, в которой мне бы пришлось неминуемо участвовать. Чтобы задеть. Унизить. Утереть нос. Это похоже на личные счёты, — и без того чёрные глаза становятся похожими на копоть, сверкая искрами в тусклом свечении, исходящем от настольной лампы. — Это что-то очень личное и глубокое. — Да неужели? — язвит собеседник. — Тогда список претендентов резко подскочил ввысь. Можешь обвинять каждого третьего, включая собственного мужа, — хриплый и саркастичный смешок проносится в кабинете, после которого Намджун, напряжённо сглатывая и выпуская изо рта очередную порцию дыма, замолкает, ловя на себе пристальный и сверлящий демонический взгляд. — Перегнул, — соглашается. — Шутка неуместная и не к месту, — а перед глазами всплывает начало сегодняшнего ужина. — Ты так и не ответил, как у вас… — нерешительно запинается, откашливаясь. — Дела. Судя по тому, что я видел, всё совсем безрадостно? — А что ты видел? — буднично уточняет Чон, беря в руку стеклянный стакан с ромом. — Ты сам прекрасно знаешь, что я видел, — шипит сквозь зубы Намджун. — Всё ещё надеешься заставить мальчика полюбить тебя силой? Но так не бывает, Чонгук, — морщит лоб и тянется к бокалу красного вина. — Любовь нельзя насаждать, иначе она будет искусственной. Ты сломаешь… — Или построю, — прерывает его господин Чон. — Порой, чтобы познать истинный свет, необходимо пройти через мрак. Все империи создавались сквозь слёзы, пот и кровь. Тебе ли не знать. — Слова циника и… —…Дьявола, — заканчивает за него, зная наперёд, что именно скажет друг. — Пусть так. Намджун тушит очередной окурок, замечая, что его босс с каким-то особо серьёзным видом уже в который раз отвечает кому-то на поступающие сообщения, то и дело заглядывая в смартфон. — Всё в порядке? — кивает на телефон, не скрывая своего нарастающего волнения. — В полном, — хмыкает господин Чон. — Договариваюсь, чтобы завтра с самого утра привезли подарок. — Подарок? — Намджун допивает вино из бокала. — И для кого же? — откидывается на мягкую и удобную спинку стула, разглядывая Чонгука, сидящего напротив него. — Для Тэхёна, — спокойно поясняет, берёт в руки смартфон, разворачивает его экраном к собеседнику и показывает фото. Мужчина, чуть прищурившись, несколько секунд разглядывает картинку перед собой, а после недоверчиво тянет: — Миленько, конечно. Позволь уточнить, как пришла идея в голову? Мне даже стало как-то интересно, — не скрывает глумливый смешок и скрещивает руки на груди. — Неужели у вас, господин Чон Чонгук, появилось сердце? Чон не может удержаться от самодовольной ухмылки, которая так и слетает с его губ. Он уже привык к колким фразам своего друга и соратника, который никогда не упускает возможности лишний раз указать на то, что он демон в человеческом обличии. Это не задевает. Вовсе нет. Скорее, приносит даже тень некоего внутреннего удовлетворения. — Тэхёну это нужно, — внезапно в голосе становится заметна очевидная забота, тембр меняется, а вместо ледяной интонации возникает совершенно несвойственная для Чонгука и даже мягкая. Та, которую Намджун не слышал уже многие годы. Та, которая завораживает, но вместе с тем пугает, вызывая лишние сомнения и холодок, пробегающий по позвоночнику. Странные чувства. Слишком двоякие. Будто безжалостный убийца улыбается, озаряя всё вокруг своей лучезарной и тёплой улыбкой, но ты знаешь, что за спиной у него припрятана острая бритва, которая в любую секунду может скользнуть по горлу, если сделать неосторожный шаг ближе к нему, осмелившись случайно нарушать установленные им же границы, о которых знает лишь он. Парадокс. Взрывоопасная смесь. Убийственный коктейль. — Забавно… — господин Чон разворачивает экран телефона к себе и снова смотрит на яркое фото. — М-м? — вполголоса и невнятно мычит Намджун. — Не могу избавить от чувства нарастающего предвкушения, — задумчиво и низко хмыкает. — Хочу как можно скорее увидеть его реакцию, — блокирует смартфон и откладывает его в сторону, снова поднимая взгляд на своего гостя. — Пожалуй, после моего сына Тэхён — первый и единственный человек, который… — внезапно замолкает, а бокал с золотистым ромом вновь оказывается возле его рта. — Который?.. — так и не терпится услышать продолжение, и Намджун наклоняется немного ближе, сонно зевая. — Который заставляет меня пренебрегать собственными правилами и установками. Возникает пауза, а рабочий кабинет погружается в тишину, от которой не по себе лишь Намджуну. Он несколько секунд молча смотрит на своего босса, обдумывая только что услышанное, а после осторожно и вкрадчиво произносит, словно боясь спугнуть: — Не убивай это в себе, Чонгук. Позволь этому чувству вырасти и превратиться во что-то большее и куда более сильное.* * *
Чонгук заходит в спальню, когда стрелки часов уже глубоко переваливают за полночь, и останавливается в дверях от резкой неожиданности, видя, что Тэхён, свернувшись калачиком, спит на кресле, поджав под себя ноги и обняв мягкую подушку. Он бесшумно прикрывает за собой дверь и медленно подходит, не отводя заинтересованного и вдумчивого взгляда от юноши, чьи светлые взъерошенные волосы чуть колыхаются от проступающего в приоткрытое окно ночного ветерка. В полумраке спальни лицо Тэхёна кажется совсем бледным, а кожа напоминает хрупкий изысканный фарфор. Самый редкий. Самого красивого оттенка. Тот, на который Чонгук готов был бы потратить миллиарды долларов, лишь бы заполучить себе. Но стоит подойти чуть ближе и присмотреться, и становятся заметны лёгкие покраснения вокруг аккуратного носика, на щеках и под глазами, свидетельствующие о том, что муж, очевидно, засыпал в слезах. Чон плавно наклоняется к нему, а кончики пальцев сначала прикасаются к гладким прядкам, а после перебираются ближе к щеке, невесомо ведя по скуле, ласково поглаживая её. Тэхён морщится сквозь сон, чувствуя чужое прикосновение к своему лицу, поджимает пухлые губы и начинает еле заметно шевелиться, чуть приподнимаясь с подушки. — Я не хотел тебя будить, но ты выбрал не самое лучшее место для сна, маленький мой, — проносится тихое и вкрадчивое над головой Тэ, и он испуганно вздрагивает, распахивает бирюзово-зелёные глаза и пятится куда-то назад, замечая руку возле себя. Чон замирает в это мгновение, а его пальцы начинают подрагивать в воздухе. Он пристально смотрит на это очаровательное и сонное создание, а на лице возникает что-то, что неминуемо напоминает некую осторожность. Будто только что опытный и безжалостный охотник смог настигнуть диковинного и необычного зверька, который от испуга забился в угол, не решаясь даже дышать. — Золото моё… — Прости меня! — вырывается глухое и низкое из Тэ, и он торопливо садится, хватая подушку, и прикрывается ей, будто щитом. — Я… Я правда не хотел… — в бездонных глазах, красивее любого бескрайнего моря, вновь скапливаются слёзы. — Я… — прижимается к спинке кресла. — Просто я не заметил, что на мне только поло, и… — замолкает, когда муж, не произнося ни слова, дотрагивается до запястья и тянет его руку к себе, прикасаясь горячими и влажными губами до кончиков длинных и тонких пальчиков. Тэхён замирает. Смотрит в упор на своего супруга в томительном и мучительном ожидании того, что может произойти дальше. Кажется, что не решается даже моргнуть, будто за эти доли секунд, погружённые в полную темноту, окончательно разрушится его маленький и такой хрупкий мир, опять погружаясь во мрак, боль и бесконечные страдания, от которых больше никогда и нигде уже не будет спасения. Говорят, что страдания — это выбор человека. Но это не так. Или… не всегда так. Тэхён не выбирал страдать, нет. Его заставили. Вынудили. Ему не оставили никакого другого шанса выбрать что-то иное. Этот выбор, как и любой другой, был сделан за него. — Листочек, — язык чуть заплетается от выпитого с Намджуном. Или вовсе не из-за алкоголя?.. Этот страх. Животный. Первозданный. Неиссякаемый. Страх, застывший в глазах Тэхёна, сейчас не возбуждает Чонгука, а наоборот. В эту секунду он вызывает ступор и замешательство, которые где-то глубоко внутри ранят и уязвляют Чона, причиняя не меньше боли. Как можно было запугать этого маленького мальчика настолько сильно, что он прячется от любой попытки просто прикоснуться к нему? Кем нужно быть?.. Изверг. Дьявол. Палач. Чудовище, Чон Чонгук. Монстр. У-бий-ца. — Пойдём спать? — мысли в голове путаются, и Чон устало прикрывает глаза, укладывая мягкую ладонь своего мужа себе на щеку, нежно обтирается об неё, тычется, как домашний кот, выпрашивая ласку, и вновь замолкает. Это не рука человека, нет. Она холодная. В ней нет ни капли тепла. В ней нет ничего человеческого. Только бархатность кожи. В остальном — кукла. Марионетка. Бездушная. Безжизненная. Забитая. Им же… И как же хочется близости… Настоящей. Подлинной. Не искусственной. Той, которая вызвана не страхом или болью. Не отчаянием или безвыходностью. А желанием. Чувствами. Единством. Но Чонгуку хочется невозможного… А любое невозможное — вызов для него.* * *
Тэхён морщится, когда слышит громкий писк возле себя, хочет открыть глаза, но опять проваливается в безмятежный сон, удобнее устраивает голову на мягкой пушистой подушке, просовывая под неё руку, и довольно причмокивает. Но с каждой секундой этот непонятно откуда долетающий до него скулёж становится всё более настырным и требовательным. Тэ всё же неохотно приподнимает голову, как только чувствует, что кто-то запрыгивает на его спину, сползая по шёлковому пододеяльнику вниз, сонно моргает и вздрагивает от полной неожиданности и лёгкого испуга, когда прямо в его заспанное лицо начинает тыкаться нечто чёрное и несуразное, дотрагиваясь до кожи мокрым и холодным носом. Тэхён мигом окончательно пробуждается, распахивает удивлённые бирюзовые глаза и замирает, глядя на маленького щенка, который, склонив симпатичную мордочку набок, начинает довольно вилять крошечным хвостиком, а после снова принимается неуклюже шлёпать лапками по скользкой ткани постельного белья, утопая в одеяле, чтобы подобраться как можно ближе. — Откуда ты тут взялся?.. — розовые пухлые губы растекаются в лучезарной улыбке, и Тэхён осторожно протягивает к щенку свою руку, на что тот сначала обнюхивает её, а потом сразу же принимается облизывать длинные тонкие пальцы, обтираясь об них гладкой шёрсткой. — Какая же ты прелесть… — хрипло шепчет Тэ и берёт щенка на руки, прижимая к груди, а тот, неугомонно и с неподдельной детской радостью, моментально проводит шершавым и мокрым языком по его щеке несколько раз. — Щекотно!.. — вырывается громкое и несдержанное из Тэ, и он ёжится, начиная смеяться. — Так кто же ты такой, м? — с умилением заглядывает в большие серо-голубые глаза напротив. — Чонгук?! — выкрикивает и оглядывается вокруг себя, а после аккуратно сажает щенка на матрас, слезает с кровати, торопливо накидывает на себя халат и босыми ногами бежит к двери спальни, распахивая её. — Чонгук?! — ещё раз зовёт мужа, но из глубины комнаты вновь раздаётся громкий и перепуганный писк, а щенок, подбежав к самому краю кровати, нерешительно смотрит то вниз, то на самого Тэхёна и топчется на месте, очевидно боясь спрыгнуть на пол. В лучах утреннего сиднейского солнца его гладкая шёрстка кажется иссиня-чёрной, почти что шёлковой, переливаясь на свету, как и постельное бельё на кровати, поэтому, если бы щенок вдруг замер и перестал двигаться, смирно усевшись на матрас и терпеливо дожидаясь, то его с лёгкостью можно было бы потерять из виду. — Чонгук?! — Тэ не оставляет попыток дозваться мужа и снова подходит к этому крошечному чуду, залезает на кровать, садится на удобный матрас, скрещивая ноги друг с другом в позе йога, и с интересом наблюдает, как щенок принимается прыгать вокруг него, виляя своим хвостиком, и пробует забраться на Тэхёна, оббегая его со всех сторон. — Боже, ты такой прелестный… — так и хочется затискать это милое неуклюжее создание, поэтому Тэ берёт его на руки и снова осторожно прижимает к себе. — Тебе срочно нужно придумать имя! — с интересом заглядывает под пухлое мягкое брюшко. — Ага, ты мальчик. Хм. Как тогда насчёт… — Вижу, вы уже подружились, — в дверях спальни неожиданно раздаётся голос Чона, и он медленно заходит в комнату и довольно хмыкает, наблюдая за тем, как щенок неугомонно облизывает лицо его юного супруга, радостно попискивая в его руках. — Откуда он тут взялся?! — всё ещё с удивлением спрашивает Тэ, проворачиваясь к мужу. — Точнее… когда ты успел?! Мы ведь только вчера прилетели из Германии! — хлопает глазами, дожидаясь ответа. Чонгук плавно подходит к кровати, дотрагивается ладонью до копны светлых взъерошенных волос, скользя по ним, и спускается чуть ниже к шее, нежно сдавливая и массируя загривок пальцами, тем самым заставляя Тэхёна отвлечься от нового питомца и приподнять голову, чтобы посмотреть на него снизу вверх. — Эта идея возникла у меня ещё в Фройденштадте, — наклоняется и невесомо целует в лоб, продолжая массировать шею. — Мне показалось, что тебе одиноко, что ты нуждаешься в верном и преданном друге. А собака, — глухо хмыкает и переводит взгляд на щенка. — Отлично справится с этой ролью. Тэхён приоткрывает пухлые губы и тихо выдыхает, стараясь сохранить тёплую улыбку, сияющую на его лице. Но при слове «друг» становится так грустно и пусто в душе, что эта внутренняя боль просится вырваться наружу. Боль, которая смертельно ранит каждый раз, нанося всё новые увечья и глубокие шрамы на сердце. Ведь… человеку нужен человек. Внезапно Тэхён меняется в лице. Ощущение, словно вместо лучезарного юноши возникает кто-то совершенно другой. Его полная противоположность. Опасная. Та, от которой можно ожидать чего угодно. Лицо становится каменным и чересчур серьёзным. Бирюзовый взгляд вспыхивает холодными изумрудными искрами в лучах утреннего солнца, пробивающегося в окно, впивается в господина Чон, принимаясь с хитрым прищуром рассматривать его, а после звучит низкий могильный голос: — Зачем ты мне лжёшь? Чонгук на секунду замирает, слыша явно неожиданный для себя вопрос, заданный совершенно не к месту. Пальцы на загривке Тэхёна сжимаются сильнее, на этот раз сдавливая кожу грубее и болезненнее, отчего юноша заметно морщится и наклоняется немного вперёд, чтобы выбраться из хватки, но рука его супруга лишь тяжелеет от этого и становится крепче. Чон молча и вопросительно выгибает свою бровь, неотрывно буравя Тэхёна цепким и внимательным взором, который, без всяких сомнений, способен проникать под кожу до самых костей, ломая их к чёртовой матери. Наступает томимая пауза, переходящая в ледяную тишину. Тэ напряжённо сглатывает, боясь отвернуться от супруга в эту секунду, а после, читая немой вопрос по этому взыскательному взгляду, осознаёт, что явно ляпнул что-то лишнее, поэтому тихо-тихо поясняет: — Говоришь, что не умеешь делать подарки, но это неправда… И хватка на шее тут же ослабевает, а у Тэхёна возникает непередаваемое чувство облегчения, будто только что с его хрупких плеч свалился огромный валун, наконец-то давая ему выдохнуть и сделать новый жадный глоток свежего воздуха, чтобы не задохнуться. — Вот оно что, — кажется, будто Чонгук тоже облегчённо выдыхает, хоть и не показывает вида, старательно держа маску строгости, перемешанной со спокойствием, утыкается носом в затылок, вдыхая аромат парфюма, оставшийся на волосах ещё с вечера, и целует туда же, зарываясь в светлую густую копну. — Выходит, рядом с тобой я учусь чему-то новому, листочек. — Выходит, что так… — соглашается с ним Тэ, чуть отодвигаясь, осторожно сажает щенка на матрас сбоку от себя, выпуская из рук, и резво поднимается на ноги, вставая у самого края кровати и теперь уже возвышаясь над супругом. — Кстати! А что это за порода? — упирается ладонями в плечи Чона. — Это немецкий дог, — окольцовывает руками тонкую талию, глядя в самое прекрасное лицо, которое когда-либо видел. Уголки пухлых розовых губ вновь приподнимаются в улыбке. — Ого, — удивлённо тянет Тэхён и сжимает длинными пальцами чужие плечи, чуть надавливая. — Серьёзная собака. — Серьёзному мальчику серьёзный пёс, — господин Чон сильнее смыкает руки и притягивает супруга ближе к себе. Комната вновь погружается в громкий и настырный писк, а маленький щенок не упускает ни единой возможности, чтобы не обтереться об обнажённые ступни своего новоиспечённого хозяина, стоящего на матрасе. — С таким питомцем придётся много возиться и заниматься… Наверно, как и с Луной… — Уверен, что ты справишься, — Чон не отводит пристального взгляда от юноши, стоящего сейчас так близко к нему. Скользит ладонью чуть ниже, перебираясь с поясницы на упругую ягодицу и забирается под тонкую ткань шорт, принимаясь ласково наглаживать гладкую кожу. Всё происходит по инерции. Бездумно. Будто именно так и должно было произойти. Словно поддаваясь какой-то неведомой и неосознанной тяге. Тэхён окольцовывает шею супруга, а уже спустя несколько секунд оказывается у него на руках, крепко обхватывая ногами и прижимаясь всем телом. Чон молча смотрит на него, поддерживая за попку, и любуется таким задумчивым и в то же время смущённым лицом, с бурным интересом, но терпеливо выжидая, что же произойдёт дальше, предпочитая в этот раз дать выбор мужу. Тэ прикусывает свою нижнюю губу, сминая её зубами. В голове происходит полная неразбериха. Он сам только что полез в объятия этого мужчины. Но зачем?.. Почему?.. Его супруг не настаивал. Даже не намекал. Но что-то, бушующее на самом глубинном уровне, что-то необъяснимое и такое тонкое, заставило его это сделать. Что же это?.. От этих размышлений становится душно, и Тэхён, прикрывая глаза, наклоняет голову ниже, касаясь кончиком своего носа щеки Чонгука. Осторожно проводит по ней и тянется за поцелуем, дотрагиваясь дрожащими непослушными губами до его. Сначала робко. Аккуратно. Так, словно впервые. Будто нерешительный подросток во время такого долгожданного романтического свидания, который до этого видел поцелуи лишь в фильмах. Но уже спустя мгновение Тэ сам углубляет этот поцелуй, сминая губы мужа, и позволяет языкам столкнуться друг с другом. Медленно. Тягуче. Растягивая этот момент друг для друга. Ещё одно мгновение, и Тэхён отстраняется, специально задевает своим языком верхнюю губу Чонгука и соблазнительно проводит по ней, оставляя короткий и влажный след от слюны. — Ты меня убиваешь… — раздаётся глухое и обжигающее в подбородок. — Я боюсь, — на выдохе шепчет Чон, вновь утыкаясь в ароматную шею и чувствуя запах изысканных духов с ноткой красного перца и шалфея, а после наклоняется вместе с Тэхёном ниже и сажает его на кровать. Я боюсь… Такая нетипичная и несвойственная фраза для этого человека. — Боишься?.. — переспрашивает Тэ, держась за предплечье своего мужа, а в груди всё сжимается от предвкушения столь скорого ответа. — Сорваться, — оседает низкое и глухое в спальне. — В отличие от тебя, золото моё, мне нравится секс. Секс с тобой, — подчёркивает он и проводит пальцами по горячей щеке, мучительно нежно поглаживая её. — И, чёрт возьми, я еле сдерживаю себя, чтобы не наброситься на тебя прямо сейчас. Прямо в эту секунду, Тэхён. Тэ опускает взгляд вниз и тут же поднимает его на своего супруга, поджимая губы. — Расскажи, как это было? — тянется к мужу второй рукой и дотрагивается до его торса, спрятанного под рубашкой. — М-м? Тэхён плавно ведёт по тёмно-серой ткани, обводя кончиками пальцев маленькие пуговицы. — Наш первый секс… — расстёгивает одну из них и медленно тянет край заправленной рубашки, вытаскивая его из брюк. Чон напряжённо сглатывает, ощущая, как его возбуждение начинает нарастать, как оно крепнет с каждым мгновением, пока Тэхён расстёгивает ещё одну пуговицу, а после проводит пальчиками по обнажённой коже, вырисовывая проступающие очертания мышц на животе. — Это было… — закидывает голову назад и прикрывает глаза, ощущая, как на этот раз Тэхён скользит влажными и тёплыми губами по его напряжённому торсу. — Волшебно. Кожа кажется кипятком Тэхёну, но он не отстраняется, а наоборот придвигается ещё ближе к Чонгуку, задирая рубашку чуть выше. Дотрагивается губами до пупка, нежно прикусывает его, оставляя еле заметный след от зубов. Он не хочет Чонгука. Но знает, что это неизбежно. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Не послезавтра, так через несколько дней. Всё равно это случится. Всё равно Чонгук возьмёт его. Овладеет им, как и всегда. В самый роковой и неожиданный момент. Тогда, когда Тэхён не будет готов. Зачем тянуть? Чего ждать? Какой в этом смысл? Порой самая верная и беспроигрышная победа над страхом — это взглянуть ему в глаза, приблизиться к нему настолько, чтобы больше не было никаких путей для отступлений. — И я хочу тебе доказать, что это было именно так, — над головой проносится трепетный шёпот, а ладонь Чона вновь утопает в волосах Тэ, аккуратно перебирая их. Чонгук осторожно спускает щенка на пол, а сам встаёт на колени перед кроватью, аккуратно берёт Тэхёна за лодыжку, приподнимая его ногу, смотрит в упор в лицо своему супругу, одним только взглядом давая понять, чтобы тот даже не смел отворачиваться, а сам принимается покрывать его щиколотку мелкими поцелуями, водя губами по бархатистой коже. Тэхён вздрагивает, проводит кончиком языка по своей губе и тут же кусает её зубами, наблюдая за тем, как его муж прямо сейчас целует его ногу, поднимаясь всё выше и выше к колену. — Мне страшно… — сквозь тяжёлый выдох произносит он. — Не нужно, — Чон ведёт пальцами, вырисовывая лёгкие зигзаги, а после утыкается в бедро, прикусывая губами карамельную кожу, по-прежнему неотрывно следя за Тэхёном, который, кажется, не решается даже шелохнуться. — Расслабься, маленький мой. — Когда ты так говоришь… — шумно выдыхает Тэ, чуть отстраняясь от супруга. — Потом всегда становится больно… Кожа покрывается заметными мурашками и розовеет, напоминая свежий бархатный персик, на которого только что упали лучи закатного солнца, придавая ещё больше соблазнительных оттенков и вызывая невыносимое желание вкусить его сладость. Чонгук молча поднимается немного выше, продолжая массировать мягкое бедро, и принимается зацеловывать каждый миллиметр с его внутренней стороны степенными и короткими поцелуями. Раздвигает ноги Тэхёна чуть шире, устраиваясь между ними, и вздрагивает, когда видит, как щёки того покрываются пунцовым румянцем. Хочется каждое прикосновение сделать ещё нежнее, вложить в него всю ласку, на которую он только способен, чтобы наконец-то услышать долгожданные стоны от удовольствия. Юное тело вздрагивает с каждой секундой всё ощутимее, и Чон, утопая в этой отдаче, ползёт кончиками пальцев наверх, осторожно залезает под шёлковую ткань, пробираясь к ягодице, и вновь сжимает её, притягивая супруга ещё ближе к краю кровати. — Чонгук… Я… Послушай… — внутреннее напряжение нарастает, как и страх, вызванный всё тем же суровым и беспощадным недоверием. — Не думай ни о чём сейчас, — препятствует ненужным и лишним мыслям. — Расслабься, любовь моя. Постарайся… Но как расслабиться? Как переступить через себя и сдаться? — Я не могу… Чонгук, я… Чон внезапно отстраняется от бёдер Тэхёна, встаёт с колен и нависает над ним, дотрагивается своими губами до его, ощущая их дрожь, и коротко целует, утыкаясь в горячую шею. — Листочек… — кажется, рваное дыхание становится ещё горячее. Желание достигает своего пика, а твёрдый член болезненно пульсирует под брюками и нижнем бельём, упираясь возбуждённой головкой в тесную ткань. — Ты даже не представляешь, как я тебя хочу, — шепчет ему на ухо, чувственно прикусывая мочку уха. — Я хочу зацеловать тебя от самых кончиков пальцев, — ладонь скользит по гладкому бедру, нежно сминая его и оставляя белёсые следы на коже. — До самой головы, — ещё один опаляющий выдох. — Хочу чувствовать жар твоего тела. Хочу ощущать, как ты дрожишь от возбуждения. Хочу слышать, как ты стонешь, когда я буду тебя вылизывать… — не удаётся сдержаться, и Чонгук осторожно кусает напряжённую шею, ведя по ней кончиками зубов. — Ты настолько сексуальный, сладкий и желанный, что я схожу с ума от одного только взгляда на тебя. А эти шорты… — и снова пальцы оказываются под лёгкой задранной тканью. — Я готов убить голыми руками того, кто их сшил, потому что это пытка, понимаешь? Тэхён краснеет пуще прежнего, а щёки загораются от волнения и внутреннего трепета. Старается выдохнуть как можно тише, но получается слишком шумно, а дыхание дрожит, как на морозе. Приятно… Слышать подобные слова, как бы юноша ни старался это скрыть даже от самого себя, всё равно приятно. По телу растекается тёплая волна. Хочется поддаться ей. Раствориться в ней. Хочется закрыть глаза и плыть по течению, поддаваясь этим неизведанным и таким новым ощущениям для Тэхёна, ведь… …он не помнит. Не помнит, что такое секс без принуждения, без страха, без боли и без насилия… И не знает, может ли быть такой секс. Не вообще, конечно. А между ними. Между ним и Чонгуком. Может ли между ними быть хотя бы что-то без боли?.. Чонгук поджимает губы, явственно улавливая это замешательство, эту скованность, эту зажатость в своём супруге. Сломать его сейчас — так просто. Но сможет ли он потом построить заново, если вновь проявит настойчивость и бескомпромиссность? Получится ли после сохранить хотя бы эти крошечные крупицы в виде еле заметных улыбок, робких объятий, невесомых поцелуев, которые вернулись к Тэхёну? Что будет, если прямо сейчас, поддаваясь своей похоти и своему желанию, он разрубит их на корню? — Я знаю, что тебе страшно, — шепчет Чон, ведя носом по подбородку Тэ. — Но я не хочу, чтобы тебе было ещё страшнее. Сложно. Как же, чёрт возьми, сложно. Кажется, будто внутри что-то ломается. Что-то трещит по швам. Ощущение, словно все внутренние ориентиры сгорают, обращаясь в пепел. Этот мальчик без памяти заставляет его пренебрегать собственными правилами. Вынуждает прямо сейчас стиснуть хищную голодную пасть, которая вот-вот захлопнется, как капкан, принимаясь насыщаться. Чон, громко выдыхая, внезапно отстраняется от Тэхёна, слезает с него и поднимается на ноги, вставая с кровати. — Я терпелив, — на суровом мужском лице рождается еле заметная улыбка, которую и разглядеть-то практически невозможно. — И я подожду, — протягивает руку к своему супругу, и как только тот, испытывая очевидное замешательство, робко дотрагивается до неё, хлопая большими голубыми глазами, тут же нежно сжимает, тянет к себе, наклоняется и ласково целует тыльную сторону ладони. — До вечера, любовь моя. Не забудь покормить щенка, — мягко произносит. — Ведь теперь он — твоя ответственность. И не забудь придумать ему имя, — осторожно чмокает в кончик носа.* * *
Почти весь день Тэхён провёл на улице, сначала играя с щенком, а после просто бродя по заднему двору особняка в своих размышлениях, не обращая никакого внимания на прохладную погоду и мелкий неприятный дождь, который не заканчивался до глубокого вечера. Юнги пришлось несколько раз затаскивать Тэ домой чуть ли не силой, как маленького неугомонного ребёнка, который не может усидеть на одном месте. Как результат этих беспечных прогулок — появившиеся насморк и лёгкий кашель к ночи, о которых Тэхён предпочёл умолчать, чтобы лишний раз не выслушивать монотонные и заумные нотации, которыми Юнги сыпал на него весь день. Надоело. Даже для управляющего особняком их было чересчур много. Явно больше обычного. Тэ открывает сонные глаза, ощущая надоедливую забитость в носе. Пробует глубоко и с усилием вдохнуть, но ничего не получается. Он хватается пальцами за край пушистого пухового одеяла, тянет его на себя в попытке укутаться с головой, а всё тело изводят мелкие мурашки, вызванные безумным холодом. Ощущение, будто в спальне, как минимум, минус десять. Или все минус пятнадцать. Пролежав неподвижно ещё пару минут, Тэхён начинает явственно чувствовать, как его лоб, глаза и нос начинают отдавать болью, а в ногах и руках появляется ощущение ноющей ломоты. Он неохотно поднимается, сначала присаживаясь на кровати, а после кое-как встаёт и, стараясь оставаться бесшумным, медленно плетётся к гардеробной. Включает небольшой ночник, и спальня погружается в тусклый жёлтый свет. Тэхён мельком смотрит на спящего мужа, боясь его разбудить, заходит в просторное помещение, вяло снимает с себя шёлковое поло и короткие пижамные шорты, достаёт с полки футболку и спортивные штаны из более плотной и тёплой ткани и торопливо переодевается, неустанно шмыгая носом. Перед глазами плывёт. Нарастает чувство слабости. Хочется как можно скорее лечь обратно и уснуть. Переодевшись, Тэхён также бесшумно выключает светильник и тихонечко пробирается под воздушное одеяло, закутываясь в него полностью, как в огромное облако. Появляется головная боль, а тело будто вспыхивает. Странное чувство — он словно горит изнутри пожаром, но при этом никак не может согреться. Потерпев несколько минут, Тэ вновь поднимается и идёт к гардеробной, на этот раз натягивая на себя вязаный свитер и беря с полки плюшевый плед, чтобы укрыться ещё и им. Невыносим холод. Настолько сильный, что хочется лечь рядом с батареей и греться об неё, не отходя ни на шаг. — Листочек? — хрипло и тихо произносит Чонгук и приподнимает голову с подушки, замечая, что его юный супруг, лежащий сбоку от него, весь дрожит. — Что такое, м? — заспанно смотрит на плед и шумно выдыхает. — Почему так жарко? — приспускает с себя одеяло и тянется к светильнику, стоящему на прикроватной тумбе. — Холодно же… — тихо-тихо хрипит под нос Тэхён. Как только комната погружается в приятный тусклый свет, вырываясь из ночной темноты, Чон поворачивается к нему и приподнимает бровь от удивления и непонимания происходящего. — Холодно? — переспрашивает он, искренне изумляясь тому, что его муж мало того, что одет в тёплые вещи, так ещё и укутан в пуховое одеяло и покрывало с ног до головы. — Разве? — Угу… — шмыгает на всю спальню. — Ну-ка иди-ка сюда, — придвигается к нему и аккуратно утыкается носом в горячий лоб. — Листочек, ты весь горишь. Нужно измерить температуру, — произносит так ласково и заботливо и тут же целует в пульсирующий висок. — М-м? Тэхён, кажется, даже не шевелится. Лежит, как свернувшийся в клубочек котёнок, пытаясь хоть немного согреться. — Подожди. Чонгук неохотно отстраняется от мужа, поднимается с кровати, накидывает на себя халат и следует в ванную комнату. Открывает шкафчик с зеркалом, висящий над раковиной, достаёт из аптечки градусник и возвращается в спальню, снова забираясь к Тэ. — Приподними руку, маленький мой, — тихо шепчет, залезая под одеяло и плед, и просовывает градусник под подмышку, еле сдерживая искреннюю улыбку от того, насколько его супруг кажется сейчас чудным и нелепым, путаясь в собственной же объёмной одежде. — Теперь опускай, — осторожно притягивает его к себе, переплетая их ноги, и обнимает, закрывая глаза. — Как ты только терпишь эту жаровню, м? — Да холодно же… — хрипло пищит Тэ, прижимаясь к его груди, чтобы согреться ещё больше. — Чонгук?.. — голос такой хрупкий и дрожащий. — М-м? Тэхён прикусывает свою нижнюю губу и снова шмыгает носом. — Можно попросить тебя?.. — так робко, что Чонгук снова начинает улыбаться, не глядя на него, прекрасно понимая, какой будет просьба. — Нужно, — придвигается чуть ближе, окольцовывая рукой талию, и аккуратно целует в горячий подбородок. — Сейчас измерим температуру, и я принесу тебе самый вкусный чай, который только смогу найти в этом доме. Тэ замирает. Открывает усталые и заспанные глаза, несколько раз моргает, а губы сами по себе расползаются, когда он видит, как его муж лежит рядом, не пряча и не скрывая свою лёгкую ухмылку. Такую… домашнюю. Уютную. Такую тёплую. Ту, в которую хочется укутаться, как в эти одеяла и плед, и спрятаться в ней с головой. И как он только узнал, что Тэхён хотел попросить именно чай? Горячий. Вкусный. Ароматный. Желательно с мёдом и лимоном. А ещё лучше — с малиной, чтобы чувствовать сладковатую кислинку на языке. В комнате раздаётся тихий писк, после чего Чон вновь пролезает рукой под вязаный свитер и достаёт электронный градусник, вглядываясь в малюсенький экран перед собой. — М-м, — сквозь тихое мычание пробивается явная обеспокоенность. — Высокая? — Тридцать восемь и семь, Тэхён, — со всей строгостью отвечает и наклоняется ко лбу, целуя несколько раз в висок. — Тебе нужно обязательно принять жаропонижающие препараты и постараться уснуть. Я сейчас принесу, — отстраняется, тянется к прикроватной тумбе, отодвигает ящик и достаёт салфетки, протягивая. — И высморкайся, у тебя слишком сильно забит нос. Тэхён еле-еле и неохотно приподнимается с подушки, принимаясь сморкаться, а после, снова шмыгая носом на всю спальню, смотрит в упор на своего супруга, который уже направляется к выходу из спальни, и тихо, но со всей серьёзностью произносит: — Я, кстати, придумал имя для нашего щенка. Его будут звать Ван Гог… Тебе нравится?.. — затаив дыхание, дожидается ответа, как ребёнок, предвкушающий самое настоящее чудо. К чёрту Ван Гога. К чёрту любого другого художника, скульптора или архитектора. К чёрту даже этого щенка. К чёрту сейчас всех и вся. Но это «нашего» в эту самую секунду будоражит ту самую глубокую и бездонную дыру в груди Чонгука настолько сильно, что кажется, будто там снова теплится жизнь…