* * *
Чон молча заходит в комнату, садится на край кровати и включает видео, которое прислал ему Намджун. На экране телефона отчётливо видно здание гостиницы, а уже спустя несколько секунд картинка на мгновение пропадает, и отчётливо слышен громкий взрыв, после которого раздаётся сигнализация стоящих рядом автомобилей. И снова в кадре появляется белоснежное здание, первый этаж которого охвачен языками красно-оранжевого пламени. — Что произошло? — растерянно спрашивает Тэхён, заглядывая в смартфон через плечо супруга. — Это твоя гостиница, Чонгук?.. Что случилось? — Ничего, золото моё, — выжимая из себя остатки спокойствия отвечает Чон, поворачивая голову к Тэ. — Просто пожар. Не бери в голову. Но всё заметно по напряжённому лицу. Всё слышно в низком голосе, в котором пробивается сдавленная дрожь. — Пожар? — Тэхён тянется к телефону и берёт его в свою руку, принимаясь пересматривать. — Какой кошмар, Чонгук!.. Ты спрашивал про погибших… — переводит взволнованный взгляд на него. — Никто не пострадал? Чон поднимается на ноги и идёт в сторону ванной комнаты, игнорируя вопрос мужа. — Мне необходимо улететь в Австралию. Тэхён тут же поднимается вслед за ним. — Хорошо… — ещё более потерянно. — Я полечу с тобой… — В этом нет никакой необходимости, листочек, — включает кран в раковине и принимается умываться холодной водой. — Я постараюсь не задерживаться и вернусь через… — На видео слышен и виден взрыв, — нетерпеливо перебивает его Тэхён, останавливаясь в дверях. — Что могло взорваться? Что случилось, Чонгук?! Чон шумно выдыхает. Глупые вопросы. Совершенно ненужные сейчас. — Это я и хочу выяснить, — могильно спокойно произносит, а после добавляет с такой интонацией, будто объясняет маленькому несмышлёному ребёнку. — Поэтому мне нужно улететь, Тэхён. Не переживай, — выключает воду и выходит из ванной комнаты в спальню. — Я вернусь через неделю. Может, две. Но Тэхён вовсе не ребёнок. И далеко не глупый. — Если бы не было поводов переживать, ты бы не улетал, — идёт за своим супругом, пристально наблюдая за тем, как он заходит в гардеробную и начинает собирать вещи. — Чонгук, я лечу и… — Нет. И снова это «нет» звучит, как самая грубая и хлёсткая пощёчина. Но на этот раз Тэ не имеет никакого права упустить возможность покинуть Германию. Никакого морального права перед самим собой. Это его шанс. Один на миллиард. Сейчас или, возможно, никогда… — Да, — не уступает ему Тэхён, уверенно заходит в гардеробную и вытаскивает чемодан, выталкивая его в спальню. — Если у тебя какие-то проблемы, то я должен быть рядом. Не в этом ли смысл замужества? Я лечу, — поднимает на супруга бирюзово-голубые глаза. — И ты меня не остановишь. — Тэхён… — Чонгук! — не унимается Тэ, подходит к полкам и охапкой хватает с полки вещи, кучей кидая их в уже открытый чемодан. — Я лечу с тобой! Всё! Чон замирает, впиваясь в него чёрным сосредоточенным взглядом, а после, глухо хмыкая, уточняет: — А как же курсы по рисованию, м? Листочек, ты ведь так этого хотел и ждал. Разве занятия не в понедельник начинаются? — Да плевать на курсы! — шумно выдыхает Тэ, обманывая самого себя. — Значит, сделаем возврат денег! — нервно утрамбовывает вещи в чемодане. — Я тебе сказал! Я лечу с тобой! Я должен быть рядом! Отказываться от мечты мучительно сложно. Куда сложнее отказываться от той мечты, ради которой пришлось пройти через унижения и боль, чтобы достигнуть цели. Это как упасть прямо у финиша, не добежав каких-то жалких несколько метров. Но мечты о свободе всё же куда более значимые и важные, чем любые курсы по рисованию… Тэхён верит, что в Австралии у него будет куда больше возможностей спастись, чем тут. В Сиднее есть хоть кто-то, к кому он сможет обратиться за помощью. В Сиднее есть Айден… Не был, нет. Он есть. Он обязательно должен быть… Тэхёну плевать на гостиницу Чонгука. Плевать на то, что там произошло. Плевать на возможных погибших. На последствия. На сам взрыв. Плевать на всё и всех. Сейчас Тэхёну не плевать только на одного человека. И это он сам. — Я не разрешаю, — холодно и бескомпромиссно. — А я не спрашиваю твоего разрешения, Чонгук… — Тэ решительно застёгивает молнию на чемодане, а после уверенно подходит к своему супругу и крепко обнимает его, прижимаясь к груди. — Я поступаю правильно, — проводит тёплыми ладонями по спине. — Если бы ты был на моём месте, то неужели согласился бы просто не переживать? Неужели ты не полетел бы за мной?.. — Тэхён поднимает голову выше и заглядывает в чёрные глаза, смотрит в них, боясь даже моргнуть, словно от одного взмаха ресниц зависит всё его будущее. — Я не верю, — тихо-тихо шепчет. — И не поверю… Так почему же тогда я должен оставаться? Есть слова и фразы, которые громче любого «я тебя люблю». Слова и фразы, которые способны заставить улыбаться даже самых жестоких и бессердечных людей. Опасные слова и фразы. Те, которые необходимо произносить очень осторожно и обдуманно, потому что всегда есть риск угодить в свои же собственные сети. Ведь когда человек так рьяно пытается убедить другого в своей искренности, какова вероятность, что он и сам слепо не поверит в неё? В этом мире полно страшных вещей. Тех, которые губят, ранят, убивают. Тех, которые меняют сознание, перестраивают его полностью, зомбируя. Самовнушение — одна из таких вещей. Нет ничего чудовищнее, чем мысли, которые мы внушаем сами себе. Нет ничего более беспощадного, чем кавардак в голове. — В конце концов, — беспроигрышный вариант. — В Сиднее я смогу снова приступить к занятиям с преподавателями из института. А рисование… — скрывая в голосе всю горечь и обиду. — Я найду курсы там. Уверен, что они будут куда-более продуктивными и увлекательными, — Тэ выдавливает из себя лёгкую и безмятежную улыбку. — Мы мужья, — повторяет слово в слово за супругом. — И мы должны быть рядом друг с другом. В противном случае, какой смысл в нашем браке? Чонгук чуть щурится, осторожно берёт Тэхёна пальцами за подбородок и наклоняется к его лицу, еле касаясь целуя в губы. Так, словно дотрагивается до хрустальной вазы, которая вот-вот безвозвратно рассыпется в его руках. — Листочек, — рваное горячее дыхание проносится возле губ Тэ. — Я ценю твой порыв, но… — Разве могут быть какие-либо «но», если речь о нас с тобой?.. — бирюзовые глаза смотрят исключительно на мужа, и становится заметно, как чёрные густые ресницы дрожат, будто вот-вот с них скатится одинокая слеза. — Ты не имеешь права решать за меня, Чонгук. Не в этот раз. Не в этой ситуации. Ты не можешь… — вертит головой, а пальцы впиваются в спину так сильно, словно Тэ боится отпустить его от себя даже на сантиметр. — Не поступай так со мной. Не оставляй меня одного… Не оставайся без меня…* * *
У Тэхёна замирает сердце, когда он видит из окна автомобиля особняк, подъезжая к нему всё ближе и ближе. Внутри появляется странное и давящее чувство… Он так хотел сбежать из Германии, так хотел улететь из этой страны, ненавидя всё в ней, испытывая безудержную ненависть к самому городу, в котором они жили, в призрачной надежде, что как только он окажется в Австралии, он сможет хоть немного, но вздохнуть с облегчением, но нет. Никакого облегчения. Ни единого глотка свежего воздуха. Наоборот… Кажется, будто дышать становится ещё сложнее и мучительнее. И чего он ждал? На что он вообще надеялся?.. Сидней не оставил в его памяти ни единого светлого воспоминания. Как и Фройденштадт. Только горечь. Обиду. Боль. И чувство страха. Больше ничего. Это всё равно, что вырваться из одной клетки со зверем и добровольно войти в другую. Разница лишь в том, что эта клетка, как и сам особняк, более большая и просторная, куда более роскошная и дорогая, но суть ведь от этого не меняется. Любая клетка, пусть даже инкрустированная алмазами и драгоценными камнями, пусть даже отлитая из чистейшего золота, всё равно всегда имеет стены и границы, за которые нет никакой возможности выйти. Охватывает беспробудная тоска. Перед глазами открывается роскошный вид — с одной стороны морское побережье с диким скалисто-каменным берегом, с другой — высокие резные ворота, за которыми ровно постриженные газоны, лабиринты из кустов, бассейн, собственный маленький пруд и огромный дом посреди всего этого великолепия, в котором многие только мечтали бы жить, называя это счастьем. Только для Тэхёна это вовсе не сказка с добрыми феями и замком для принца, а тюрьма с колючей проволокой и строгими надзирателями. — Ты полетишь в Мельбурн? — тихо уточняет Тэ, нарушая возникшую тишину в автомобиле. И вовсе не потому, что ему это действительно интересно. Просто это безмолвие создаёт такое ощущение, будто он на похоронах. На собственных похоронах. — Если придётся, — задумчиво отвечает Чонгук. Машина заезжает на территорию особняка, и Тэхён напряжённо сглатывает, оглядываясь по сторонам. Ничего не изменилось. Совершенно. Всё осталось прежним. Таким же, как в тот вечер, когда Хосок повёз его в квартиру Чонгука в городе. Таким же, как перед тем, когда он ослеп. Таким же, как перед разводом, который так и не состоялся. — Всё в порядке? — его супруг будто улавливает настроение Тэ, которое мрачнеет с каждой секундой. — Угу, — торопливо кивает, а на лице снова появляется эта притворная и вымученная улыбка. — Просто устал. И почему улыбаться так больно? Почему порой даже слёзы не рвут душу на части так, как самая обыкновенная и лёгкая улыбка? — Уверен, что по тебе все успели соскучиться. — Я тоже, — лжёт Тэхён и еле слышно выдыхает, когда автомобиль останавливается у центрального входа в особняк. Говорят, что лучший способ отомстить обидчику — стереть его и саму обиду из своей памяти, ведь ничто не способно ранить так сильно, как полное равнодушие. Но как это сделать, когда каждый уголок мира, в котором побывал Тэхён за эти пару месяцев, каждая клиника, каждый дом, каждый кабинет врача и каждая спальня наносили ему нестерпимые раны? Что он видел, кроме больниц, докторов и стен вокруг него? Как это сделать, когда тот, кто обижал, постоянно рядом? — Молодой господин, — звучит уже знакомый и легко узнаваемый голос Юнги. — Я рад тебя видеть, — и он тянется к ручке, открывая дверь машины. — Господин Чон, — учтиво приветствует. — Хосок, — переводит взгляд на него. — Надеюсь, перелёт был спокойным. Тэхён вылезает из автомобиля, мельком осматривается по сторонам, а после внезапно обнимает Юнги, крепко-крепко обхватывает его своими руками и прижимает к себе. Молча. Без слов. Просто потому, что ему показалось, что если он сейчас не сделает этого, то умрёт. Это скулящее чувство беспробудного одиночества, запертое внутри. Одиночества, которое медленно отравляет. И только в те мгновения, когда оно так остро ощущается, приходит осознание, насколько ценны человеческие объятия. Они дороже всех миллиардов этого мира. Юнги приподнимает брови от неожиданности и удивления, но всё же обнимает в ответ, слегка скользя ладонями по спине Тэ. — Ты дома, — сдержанно произносит он. — Теперь всё будет хорошо. И от этих слов мир Тэхёна рушится окончательно. Снова. Опять. Превращается в мелкие руины, из которых невозможно ничего собрать и построить заново. Как может быть всё хорошо, когда всё настолько плохо?.. Господин Чон выходит из машины, подходит к своему мужу со спины, кладёт руку на его талию, приобнимая, и тянет к себе. Без напора. Без грубости. Но именно это лёгкое движение причиняет самую сильную боль. Будто только что Чонгук разорвал последние тонкие нити, за которые Тэ мог держаться, чтобы не свалиться в непроглядную пропасть. Но он сваливается. Прямо сейчас. В то самое мгновение, когда Юнги отпускает его. — Намджун будет к восьми вечера, — спокойно и даже добродушно сообщает господин Чон, уводя за собой супруга. — Проследи, чтобы был готов ужин. — Разумеется, — кивает ему управляющий особняком. — Не беспокойтесь об этом. С возвращением домой, господин Чон.* * *
— Что с тобой? — Чонгук выходит из ванной комнаты, бросая внимательный взгляд на Тэхёна, который стоит возле окна, задумчиво глядя куда-то вдаль. Куда-то в пустоту. Куда-то в бездну. А это опасно. Ведь Ницше дословно сказал: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Тэ отворачивается от окна и переводит бирюзово-голубой взгляд на своего супруга. Вот она… Самая мрачная и беспросветная. Чонгук — это бездна Тэхёна. — В чём дело? — словно как голодный хищник, улавливает абсолютно всё, каждую вибрацию, каждый вздох. — Ничего, — отвечает Тэхён и садится на кровать. — Наверно, я просто переживаю… за тебя… — вкрадчиво добавляет в конце. — Именно поэтому я и хотел, чтобы ты остался в Германии, — Чон подходит к нему ближе. — Ни к чему тебе лишний раз забивать голову ненужной информацией. Но с другой стороны… — низко хмыкает. — Это ещё один урок для тебя. — Урок?.. — не понимая, что тот имеет в виду. — Это ещё одно объяснение тому, почему я настаиваю, чтобы ты передвигался исключительно с охраной. Должно быть, ты до сих пор полагаешь, что это моя прихоть, — Чон присаживается рядом с Тэ. — Но это не так. Порой статус и высокое положение в обществе вынуждает прийти к таким мерам. Надеюсь, теперь ты будешь относиться к вопросам собственной безопасности не так халатно, как раньше. Тэхён напряжённо выдыхает. — Ты хочешь сказать, что мне угрожает опасность? — Я хочу сказать, — со всей строгостью и серьёзностью в голосе. — Что пока я не разобрался в ситуации, я прошу оставаться тебя дома и не покидать пределы особняка. Но таким тоном не просят. Таким тоном только повелевают и приказывают. — Но я думал, что смогу на днях выбраться в город и… — Нет, — настолько молниеносно, что Тэхён вздрагивает от этой жёсткой резкости. — Пока что нет, — Чон замечает уже знакомый испуг во взгляде и эту ни с чем несравнимую тоску, поэтому сразу же продолжает, но чуть мягче уже. — Предлагаю пока что поискать курсы, возобновить занятия с преподавателями из института. Если ты хочешь рисовать, то пожалуйста, — аккуратно проводит костяшками пальцев по бледной и холодной щеке. — Всё необходимое для этого у тебя есть. Пожалуйста, листочек, не подводи меня. Больше не подводи. Ты ведь не хочешь, чтобы временные и вынужденные меры, — ласково подчёркивает. — Стали постоянными, верно? И всё же в Германии было проще дышать. И вовсе не потому, что там куда более свежий воздух… — Не хочу… — на одном еле слышном выдохе, оседающем в груди. И оставшаяся надежда на спасение угасает в Тэхёне. Кажется, что теперь навсегда… — У меня уже есть несколько рисунков, — безжизненно и с такой грустью в голосе, что Чонгук пристально заглядывает в лицо напротив, напряжённо разглядывая его. — Я хотел бы их выложить. — Куда же, золото моё? — пальцы вновь скользят по щеке, но на этот раз ощутимее и чувственнее. — Когда я очнулся после комы и вернулся домой, Юнги рассказывал мне, что раньше я вёл страницу в Инстаграм. Я хотел бы возобновить это и снова чем-то делиться… — уголки губ чуть приподнимаются. Очевидно, что в робкой надежде на разрешение. — Оказывается, у меня много подписчиков… — смущённо, будто этого нужно стесняться. — Я хотел бы делиться своим творчеством с людьми. Мне это очень важно. Мысль о том, что даже такие, казалось бы, обыденные и незначительные вещи Тэхён обязан согласовывать с Чонгуком, ужасает. Но пусть лучше так, чем совсем никак. Идея возобновить ведение страницы в Инстаграм пришла в голову Тэ ещё в больнице после того, когда с глаз наконец-то сняли повязку. И вовсе не потому, что он жаждет признания, славы и восторженных отзывов. Нет. Это всё пустяки. Единственное, чего ему действительно хочется — это познакомиться с теми, кто мог бы разделять его интересы. С теми, кто был бы с ним на одной волне. И плевать, если это будут люди, с которыми он сможет общаться только по переписке. Это всё неважно. Главное, что они просто у него будут. Хоть какие-то собеседники. Хотя бы кто-то… Ведь у него совсем нет друзей. Никого. Ни одного друга. Теперь ни одного, ведь… … даже Чимин его предал и с такой лёгкостью рассказал Чонгуку самое тайное и сокровенное. Рассказал именно то, за что Тэхёна могли снова избить, закрыть в комнате, наказать любым самым изощрённым и жестоким способом. Чонгук знает, что если сейчас откажет этому мальчику, то в этих бездонных бирюзовых глазах, напоминающих бескрайний глубокий океан, неминуемо появятся слёзы, которые тут же покатятся по щекам вниз. — Конечно, — он наклоняется к его лицу и ласково целует в лоб. А для Тэхёна этот поцелуй — как для покойника. — Но ты ведь знаешь обязательные правила, листочек? — нежно целует в висок и прижимает к себе, обнимая. — Никаких личных фотографий. Никаких геолокаций. Но в эту секунду Тэ знает лишь одно… В объятиях Юнги он чувствовал себя безопаснее и уютнее, чем в руках собственного мужа. И это убивает…* * *
— Тэхён? — Юнги беспрепятственно заходит в спальню, видя, как тот лежит на самом краю кровати, повернувшись к двери спиной. — Молодой господин, приехал Намджун. Тэ зажмуривается и сдерживает тихий всхлип, чтобы ни в коем случае не выдать себя. Не выдать перед самим собой же. Он ведь обещал больше не плакать… — Ты… — Я спущусь через пять минут, — но дрожь в голосе не удаётся спрятать, и она предательски вылезает наружу вместе с коротким, но рваным вдохом. — Не задерживайся, — проговаривает Юнги, намереваясь выйти, но останавливается, заходит в комнату и плотно закрывает за собой дверь. Он обходит кровать, решительно приближаясь к Тэ, и только в этот момент видит, что руки, уже не спрятанные под длинные рукава рубашки, покрыты жёлто-сиреневыми синяками, уродливыми полосами и ссадинами. И всё становится понятно без каких-либо слов. И не нужно ничего спрашивать. Любые вопросы улетучиваются, потому что ответы на них так очевидны. Они на самой поверхности. Не нужно даже искать. Юнги присаживается рядом с ним и тянется рукой, замирая в тот же момент, когда Тэхён поджимает дрожащие мокрые губы, а из глаз выливается ещё больше слёз. Настолько горьких. Настолько безутешных. Таких, что страшно даже прикоснуться. Порой человек настолько разбит, что, кажется, дотронься до него, и он окончательно погибнет. — Тэхён, — по спальне разлетается тихий и глубокий голос, и Тэ чувствует, как вот-вот сломается его грудная клетка из-за того, с каким насилием над собой он сдерживает в себе болезненный стон. Юнги всё же дотрагивается до его плеча. Осторожно касается его, почти незаметно, совсем слегка, и что-то внутри Тэхёна доламывается. Он приподнимается, садится, а после наклоняется вниз, прижимаясь к управляющему особняком, и утыкается лицом в его колени. И спальня полностью погружается в плач. В несдержанный. В громкий. В разрывающий любое сердце. — Ничего, слышишь? — Юнги аккуратно проводит по светлым волосам, крепко держа его. — Пройдёт, Тэхён. Пройдёт, — старательно изображает присущее ему спокойствие, а у самого дрожат губы. — Потерпи. Пройдёт, молодой господин. Всё проходит. И это пройдёт, — вовсе не про синяки и ссадины. А от одного только этого «потерпи», которое Тэхён слышит уже в который раз, хочется застрелиться. Хочется вышибить себе мозги, чтобы они кровавым месивом стекали по стене. Тэ намертво вцепляется пальцами в одежду Юнги, сминая плотную ткань пиджака и утягивая её на себя, и открывает рот в беззвучном немом крике. Но именно этот немой крик оглушительнее любого рёва. — Тш-шшш, — монотонное и убаюкивающее над его головой, и Юнги осторожно кладёт тёплую ладонь на заплаканное лицо Тэ, смахивая с него слёзы. — Пройдёт. Просто потерпи. Обязательно пройдёт. Станет легче. Нужно потерпеть. — Больно… — Я знаю, — обнимает его, прижимая к себе, и аккуратно поглаживает по спине. — Терпи. Терпи, молодой господин. — Как же больно… — глухо рычит Тэхён и зарывается мокрым носом в чужих коленях. — Больно… Мне так больно, Юнги… Так больно, что я не могу дышать… Я больше не могу дышать… Я больше не могу существовать… Это душа плачет, не Тэ. Это ревёт то, что от неё осталось. Тэхён спускается вниз спустя десять минут, предварительно умывшись и приведя себя в порядок, насколько это вообще было возможно за столь короткий промежуток времени. Выходит в столовую и подходит к длинному обеденному столу, рисуя улыбку на опухших покрасневших губах. — Добрый вечер, — любезно обращается к Намджуну и склоняет голову в вежливом приветствии, ловя на себе цепкий взгляд Юнги, стоящего в паре метров от него, а после протягивает руку гостю и только в эту секунду осознаёт, что забыл переодеться и вышел в поло с короткими рукавами. — Рад вашему визиту… — не решаясь даже взглянуть в сторону Чонгука. Намджун поднимается из-за стола, опускает глаза на предплечье, усыпанное страшными синяками, и сначала впадает в ступор, не понимая, как ему реагировать. Зрелище не для слабонервных. Кажется, будто этого ребёнка пытали. — Рад тебя видеть, Тэхён, — спешит поздороваться он, берёт его руку в свою и пожимает с настолько неестественным выражением на лице, что складывается такое ощущение, что оно вот-вот треснет. — Давненько мы с тобой не встречались… — отпускает руку и поворачивается к господину Чон, который молча, но так пристально смотрит на Тэ, что становится не по себе даже ему. — С возвращением в Сидней, — пробует разрядить обстановку. — Твои глаза… — придерживая галстук, указывает на свободный мягкий стул. — Счастлив, что всё обошлось. — Спасибо, — Тэ присаживается сбоку от мужа, опуская взгляд вниз, и съёживается. Чёрт… Такое ощущение, будто он вышел к столу совершенно голый. Настолько неловко, что хочется провалиться сквозь землю. Исчезнуть с этой планеты. Раствориться в воздухе. Пропасть навсегда. — Прекрасно выглядишь, Тэхён, — раздаётся холодное над столом, и Тэ вздрагивает, слыша в этой интонации всё то, чего он так смертельно боится. — Как раз для встречи гостей за семейным ужином. И что тут ответить? Какие найти слова? Да и нужно ли вообще? Промолчать? Сделать вид, что не услышал? — Я… — тихо произносит Тэхён и поднимает голову, глядя на своего супруга. — Я себя не очень хорошо чувствую… Быть может, после долгого перелёта. — О, ну, не оставляй нас, — уверенно вмешивается Намджун, но тем самым лишь подливает масло в огонь. — Должно быть, ты… Господин Чон кладёт ладонь на бедро Тэхёна под столом и слегка сжимает его, ведя к колену, и Тэ вздрагивает, замирая над тарелкой. — Если ты неважно себя чувствуешь, — хлёстко, будто рассекая воздух. — То мы не смеем тебя задерживать, любовь моя. Можешь идти отдыхать. Я приду к тебе, как только освобожусь. Сердце в груди вот-вот остановится, а в горле возникает огромный сухой ком. Хочется сделать глоток воды. Хотя бы один. Но Тэхён боится даже поднять руку и достать её из-под стола, чтобы взяться за бокал. — Чонгук… — Если мой супруг плохо себя чувствует, — мгновенно перебивает Намджуна, приковывая взгляды всех присутствующих лишь к себе. — То как я могу заставлять его присутствовать на ужине? — поворачивается к Тэхёну, который не решается лишний раз сделать вдох. — Я ещё раз повторяю — ты можешь выйти из-за стола и пойти в спальню. Мы тебя не задерживаем. Становится так горько и неприятно. Так обидно. И Тэ чувствует, как эта обида плавно перетекает в злость. Сначала в лёгкую и еле ощутимую. В ту, которая теплится где-то на самом дне его души. Но с каждым мгновением, с каждой секундой она разгорается всё сильнее, вспыхивает, как жаркое пламя на ветру, превращаясь в пожар. — Я… — голос дрожит, вырываясь глухим и низким эхом из груди. — Мне жаль, что я испортил вам аппетит своим неподобающим образом. Это как смертоносная лавина. Как безудержная сила, которую невозможно обуздать. Как ураган. Смерч. Как торнадо. — Должно быть, — вытаскивает руку из-под стола, тянется ею к бокалу с вином, хватается пальцами за чашу, подносит ко рту и делает несколько жадных глотков. — Мой вид отвратителен? — ставит его обратно на стол, звонко ударяя дном о деревянную поверхность. — Должно быть, я выгляжу ужасно? — поднимается со стула, опуская стеклянный взгляд на Чонгука. — Но таковы реалии моей жизни, — и тут же поворачивается к гостю, принимаясь широко и лучезарно улыбаться. — Прошу прощение, господин Ким, — театральный и низкий поклон по всем традициям, нацеленный лишь на то, чтобы уязвить супруга. — Вовсе не хотел вас пугать. Приятного вечера. Юнги, молча наблюдающий за всем происходящим, безнадёжно прикрывает глаза, осознавая масштаб надвигающейся катастрофы, которая непременно накроет всех и каждого теперь в этом доме. Тэхён выходит из-за стола и торопливо отходит к лестнице, ведущей на второй этаж. Боже… И что это было? Зачем? Почему?.. Кажется, он просто не мог себя контролировать. Слова, застрявшие в горле, сами лезли наружу и вырывались из него. Он не мог их сдерживать. Больше не мог… Всё это время, долгие дни и недели, он тушил в себе приступы этой ядовитый боли, но сейчас она полностью поглотила его. Тонуть в боли — не так уж и страшно. Куда страшнее — всплывать на поверхность, когда даже она уже выбрасывает тебя на берег. Как дохлую тухлую рыбу вышвыривают волны океана. Тэхён суетливо переступает ступеньки, добираясь до второго этажа особняка, и несётся по коридору к спальне так, словно сзади его подгоняют плетьми. Господин Чон берёт бокал за тонкую вытянутую ножку, делает пару глотков белого вина, аккуратно ставит его на стол и абсолютно спокойно, убийственно ледяным голосом, в котором не дрогнет ни один звук, уверенно произносит: — Мне необходимо отойти. Я скоро вернусь. Юнги, будь добр, составь пока что компанию Намджуну. — Стой! — Намджун успевает схватить его за запястье, крепко сжимая, и тоже встаёт. — Всё в порядке. Не ходи, Чонгук, — смотрит на него тяжёлым и сосредоточенным взглядом из-под бровей. — Оставь. — Нет. Намджун шумно выдыхает и сжимает руку ещё сильнее. — Будь мудрее, — не оставляет попыток успокоить. — Да что с тобой такое?! — но эмоции всё же берут верх, и он повышает голос. — Ты совсем озверел? — шипит, не стесняясь присутствия ни Юнги, ни Хосока. — Чего ты хочешь добиться всем этим?! Для чего?! Зачем? Чёрный пристальный взгляд смотрит на лестницу. Неотрывно. В одну точку. Пожирая каждую ступеньку за ступенькой. — Оставь, Чонгук. Не сейчас… Выдохни. Послушай меня, — подходит к нему и встаёт прямо напротив, забирая внимание на себя. — Сломать куда проще, чем построить. Тебе ли не знать этого… Не ходи. Слышишь? Чонгук переводит на него холодный и цепкий взгляд, а после совершенно спокойно произносит: — Я же сказал уже, Намджун. Нет.* * *
— Ты похудел, — женская хрупкая рука прикасается к щеке Чимина, и он трётся об неё, преданно заглядывая в лицо напротив себя. — Жаль, что ты сегодня один… — мягко хмыкает она, поправляя копну светлых волос на макушке. — Я так соскучился, мама… — тычется в ладонь, сидя рядом с ней на диване. — Ты не представляешь, как я скучал по тебе… — на одном лишь выдохе. — И как же я счастлив, что ты вернулась раньше… Утончённая женщина с ровным чёрным каре на голове, достающим до изящных худых плеч, перебирает тонкими пальцами стакан с ледяным мартини, устало прикрывая глаза. — Я тоже соскучилась по тебе, мой мальчик, — ласково отзывается она. — Жаль, что Чонгуку пришлось улететь в Сидней, — тревожно вздыхает. — Как там поживает этот Тэхён? У них всё в порядке? — невзначай уточняет она. Чимин съёживается, как только слышит имя старшего брата. — Мам… — Мм?.. — Ма-ааам… — тихо тянет, поднимая на неё огромные глаза. — Да, мой родной? — снова смотрит на младшего сына с нежной улыбкой на лице. — Ну, что такое? — Всё зашло слишком далеко, — дрожащим голосом признаётся Чимин, боясь даже моргнуть. — Чонгука нужно остановить. Понимаешь, он… Она недовольно хмурится от услышанного, сдвигая аккуратные чёрные брови. — Не говори ерунду, — подносит бокал ко рту и делает коротенький глоток. — Чонгук знает, что делает. — Нет… Не знает… Мы не ведаем, что творим… — и снова припадает к тёплой ладони, шумно выдыхая. — Так нельзя… Он ведь тоже живой… — Кто? — равнодушно переспрашивает. — Этот мальчик? Да я тебя умоляю, — с тихим и надменным смешком. — Да он, считай, выиграл лотерею в жизни. Ему повезло, как никому другому. Ему просто необходимо слушаться, и тогда он будет счастлив. Это ведь просто, солнышко, — вновь проводит пальцами по волосам сына, зачёсывая их назад. — Слушаться Чонгука. Большего никто от него не требует и не просит. Печально, что они улетели, а то я уже столько наслышана об этом юноше, но ни разу не видела, — усаживается удобнее. — Хоть посмотреть бы на него живьём. Красивый? Звучит, будто речь не о человеке, а о редком товаре в модном бутике. — Безумно… Словно его нарисовали, мам… — Узнаю Чонгука, — довольно хмыкает. — У него всегда был отменный вкус. Кстати, — смущённо улыбается. — Забыла тебе рассказать, родной. У меня появился мужчина. Чимин приподнимает голову и подозрительно щурится, глядя на мать. — И кто же? Я его знаю? — М-м, пока что нет. Он родом из России, — принимается восторженно рассказывать. — И у него очаровательное имя, — тянет каждый слог, будто песню. — Владлен. Он работает в нашей клинике заведующим отделением. Он должен был сегодня быть с нами, но, увы, обстоятельства сложились иначе. Но это ничего! — спешит обрадовать она. — Я обязательно познакомлю вас на днях. Ты ведь задержишься у меня погостить, правда? — А если он всё вспомнит?.. — задумчиво спрашивает Чимин, не слушая мать. — Что мы тогда будем делать? Если он… — Родной, перестань вмешиваться в дела старшего брата. Это его заботы. Не наши. Уверена, что он продумал каждый свой шаг. Так что не унывай, — нежно ударяет кончиком пальца по носу сына. — Просто делай то, что говорит тебе Чонгук.