* * *
— Пошёл ты нахуй! — злобно шипит Чимин в свой смартфон, пиная ногой железную дверь квартиры в одной из высоток Фройденштадта в самом центре города. — Ты мне клялся, сука, что я смогу достать тут, а теперь говоришь, что твой кореш внезапно уехал без звонка?! — нетерпеливо нажимает пальцем на дверной звонок. — За идиота меня держишь, да?! Я тебе, блять, бабки скинул ещё позавчера. Где моя дурь?! — Чувак, остынь-ка, а-а-а, — раздаётся протяжное из динамика телефона. Такое довольное, что даже сквозь эту умиротворённую интонацию становится понятно, что собеседник под кайфом. И как же это, чёрт возьми, бесит Чимина. — Если ты включишь свои пронюханные мозги, то вспомнишь, что я предупреждал, что барыга не сидит на месте и не станет ждать тебя с распростёртыми объятиями. Так что выдохни и угомонись. Чимин выдыхает. На несколько секунд замолкает, прикрывая глаза, пытается сконцентрироваться, но уже через мгновение по этажу вновь проносится яростное рычание: — Мне надо, блять! — отходит чуть назад и со всей дури ударяет с ноги ботинком в железную дверь. — Мне надо! Мне надо, сука! Дайте! Дайте мне! — слышен ещё один глухой удар, после которого он прислоняется спиной к стене и медленно сползает вниз, а рёв затихает, превращаясь в жалобный всхлип. — Мне плохо… Мне ужасно плохо… — голос дрожит, напоминая невнятное предсмертное мычание. — Я сдохну так, Райан. Я сдохну!.. Мне пиздец надо! Лоб покрывается каплями обильного пота, которые стремительно стекают вниз по вискам, сползая на щёки. Кажется, что позвоночник внутри скручивается тугим жгутом, а все кости вот-вот потрескаются, вылезая из тела наружу. Ломит суставы. Пальцы непослушно дрожат. Во рту постоянно ощущается неприятная и отвратительная сухость, вызывающая приступы неконтролируемой тошноты. Хочется сдохнуть. Лечь посреди лестничной клетки и умереть, как поганый бездомный пёс. Хочется, чтобы эта пытка закончилась. — Мне надо… — опускает голову вниз и ещё раз судорожно всхлипывает, поджимая колени. — Я не могу, Райан… Пожалуйста, помоги… — внезапно оживает. — Я заплачу! Я переведу тебе ещё бабок! Только достань мне наркоту… Умоляю… Хотя бы какую-нибудь… Хотя бы что-нибудь… Пожалуйста, блять! — Чувак, ты бы завязывал… — на том конце провода очевидное смятение от этой истерики. — Ты уже почти не контролируешь себя и свою… — Да заткнись ты! — несдержанно рявкает Чимин, закатывая глаза. — Не строй из себя доктора! Похуй! Просто помоги… Ты ведь знаешь, что я в долгу не останусь. Мне надо! Надо, понимаешь?! НАДО! — Ты ведь говорил, что взял с собой много… — скептично. — Куда дел? — Сука, сожрал, блять! — эти ненужные вопросы вызывают всё больше и больше злобы. — Просто сделай, чувак! Сделай! Найди мне порошок в этой чёртовой и ущербной деревне! В этом, блять, богом забытом месте! Найди, Райан… Найди мне! Найди! Я не смогу! Я сдохну, ты понимаешь?! Я сдохну! Мне надо. Мне надо сейчас! Мне надо! — повторяет, как мантру. — Пожалуйста, блять! Умоляю тебя! — сердце бешено бьётся в груди, а воздуха не хватает, на языке кислый привкус, от которого вот-вот стошнит, вывернув наизнанку. — Блять, помоги!.. — Пиздец, — уныло хмыкает парень в динамике смартфона, слышно щёлкая зажигалкой. — Переводи ещё двести. Кокс не найду, но я знаю одно местечко, где смогут спасти твою ебучую жизнь, — выпускает сигаретный дым изо рта, иронично посмеиваясь над всем происходящим. — Адрес скину в смс. Я предупрежу, что ты должен будешь зайти. Заберёшь товар и проваливай, понял? Про меня не говори ни слова. Узнаю — прикончу, как последнюю мразь. Понял меня?! — Понял, — явно приободряется Чимин, поднимаясь с холодного пола на дрожащих и подкашивающихся ногах. — Это точно? Я могу на тебя полагаться? — С такими вопросами катись-ка ты нахуй, чувак, — напыщенно осаждает его друг. — Если я сказал, что сделаю, значит, так и будет. Переводи бабки и жди от меня сообщение. Я всё устрою. Чимин завершает вызов и торопливо залезает в приложение мобильного банка, упираясь плечом в стену, наспех переводит Райану триста евро и шумно выдыхает, запрокидывая голову назад. Ещё чуть-чуть. Осталось потерпеть немного. Совсем. И наркота будет у него. Нужно просто пережить эти минуты. Необходимо расслабиться и… Вздрагивает, когда на телефон приходит звучное уведомление, опускает взгляд на светящийся экран, внимательно читает адрес, вбивая его в навигатор, а сердце трепетно пропускает несколько стремительных ударов счастья, когда оказывается, что это место всего в десяти минутах ходьбы. Наконец-то! Осталось только доползти и забрать. Всего ничего. Осталась самая малость.* * *
— Спать? — невзначай переспрашивает Чон. — Конечно, иди, уже ведь так поздно, — даже не предпринимает ещё одну попытку узнать, о чём же хотел спросить Тэхён. — Я скоро приду, — решительно встаёт с дивана, как только Тэ поднимает голову с его колен и с растерянным видом садится, хлопая глазами. Явно ожидал другого. Очевидно же, что был уверен, что Чонгук станет настаивать, но нет. Не стал. — А ты куда? — На кухню, — глухо и довольно хмыкает Чон, направляясь к выходу из гостиной. — На кухню? — Тэ поднимается на ноги и следует за ним, будто поддаваясь какому-то необъяснимому магнетизму, внезапно возникшему между ними. — А зачем тебе на кухню? — Например, выпить стакан воды. Или это запрещено в этом доме, листочек? Тэхён догоняет его с улыбкой на губах. — Не запрещено. Тогда я тоже выпью стакан воды, — самоуверенно заявляет, поравнявшись с супругом на лестнице, ведущей на первый этаж. — С лимоном будешь пить? — С лимоном? — удивлённо приподнимает бровь, скрывая ухмылку. — Ну, для молодости и красоты, — отзывается Тэ с коротким смешком. — Все голливудские звёзды именно так и делают, — отшучивается. — Пьют водичку с лимоном, чтобы быть красивыми, подтянутыми и стройными. Это же эликсир молодости. Ты разве не знал, Чонгук?! — с наигранным возмущением. — То есть я старый для тебя? — твёрдо уточняет, проворачиваясь к юноше. Тэхён лукаво прикусывает нижнюю губу. — Тебе тридцать шесть, Чонгук. Стоит посмотреть правде в глаза и признать суровую истину. Они спускаются с лестницы, проходят через просторный коридор, залитый тусклым светом, и оба выходят в просторную светлую кухню. — В старики меня записал, — обречённо подчёркивает Чон. — Тогда, должно быть, я непременно вызываю у тебя жгучее отвращение, золото моё. Как тебе спится с таким омерзительным дедом в одной постели? — Тепло и мягко, если быть откровенным, — Тэ фривольно и без какой-либо даже тени сомнений запрыгивает на мраморную столешницу, удобно усаживаясь, и принимается с интересом наблюдать за супругом. — Раз мы уже тут, то, может, тогда по бутербродику, м? — В двенадцать-то ночи? А как же фигура? — Так у нас есть вода с лимоном, ты забыл? Это панацея от всего. — Ох, — Чон открывает дверцу холодильника, заглядывая внутрь полок. — Запамятовал. Видимо, всё же старческое. — Э-э-э-эй, — бархатно тянет Тэхён, упираясь ладонями о твёрдую поверхность, и откидывается немного назад, разглядывая мужчину перед собой. — Хороший всё же халат. А носки — так вообще, — тихо хихикает. — Тебе непременно стоит заявиться в них на какие-нибудь супер важные деловые переговоры. Все оценят. Гарантирую. Чон достаёт из холодильника стеклянную бутылку с водой, откупоривает крышечку и подносит горлышко ко рту, щурясь. — Может, в халате сразу? — делает глоток и начинает надвигаться на Тэхёна, медленно и с азартом подкрадываясь к нему. — Или… — подходит вплотную, дотрагивается холодной ладонью до обнажённого бедра Тэ и отводит его в сторону, располагаясь между его ног. — Вовсе без него, м? — ставит бутылку на столешницу, чуть нависая над юношей. — Оценят, как думаешь? — холодный голос облачается в более плавное и мелодичное звучание, становясь полушёпотом. — Твоя Паула — так точно, — отводит взгляд в сторону, но Чон с лёгкостью умудряется снова заглянуть в лицо. — Это ведь она там вечно крутится вокруг тебя… Ой, господин Чон, то, ой, господин Чон, это… — пародирует женский голос, закатывая глаза. — А не хотите ли кофе? А не желаете ли перекусить? Само очарование… — А-а-а-ах, моя Паула, значит? — наклоняется к полуоткрытым пухлым губам, соприкасаясь лбами. — Ревнуешь меня к секретарше, листочек? — низко хмыкает, так и мурлыкая. — Вот ещё! — напыщенно фыркает, отнекиваясь, и кладёт руку на плечо супруга, уворачиваясь. — Ни в коем случае, господин Чон! — и вновь нелепо изображает её голос. Чужие пальцы оказываются на изящном подбородке Тэ, и Чонгук чувственно сжимает его, поворачивая лицо юноши к себе. Взгляды сталкиваются, и, кажется, в этот самый момент случается взрыв. У Чонгука — атомный. Тот, что способен снести всё на своём пути, обращая миры в пепел. У Тэхёна — вулканический. Тот, что медленной горячей магмой расползается по всему телу, вызывая шквал буйствующих мурашек, сводящих от кончиков пальцев до макушки. — Чёрт… — выдыхает Чонгук, разглядывая великолепное и безумно красивое лицо напротив. Этот мальчик невероятен. Он похож на произведение искусства. На что-то неземное. Не из этого мира, нет. Это не человек. Это небесная сущность, по нелепой ошибке оказавшаяся в этом мрачном и убогом мире. — Мне нравится в тебе всё… Даже твоя глупенькая и наивная ревность сводит меня с ума. — Это не ревность… — лжёт сам себе. Выходит, даже Дьявола можно ревновать?.. Даже личного мучителя? — Т-ш-ш-ш, — глухое шипение в губы, а холодные подушечки с подбородка плавно и невесомо скользят ниже, переходя на тёплую шею и задевая кадык. — Ещё одно слово… Хотя бы одно, и я клянусь, листочек, что нарушу собственное обещание. Бирюзовые глаза вспыхивают изумрудными искрами. Тэхён замирает, переставая шевелиться, смотрит в упор на своего супруга, а дыхание начинает предательски дрожать, выдавая нарастающее волнение. Что дальше? Что?.. — Мне нравится в тебе всё, — ещё раз повторяет Чон, но на этот раз тише, и прикрывает глаза, глубоко вдыхая приятный аромат кокосового масла, оставшийся на нежной коже Тэ. — Нравится, как ты пытаешься скрывать свои чувства от меня. Нравится, с каким усердием ты выковыриваешь из тарелки маслины в салате за ужином, потому что терпеть их не можешь. Нравится, как ты забавно шмыгаешь носом, когда простужен. Мне нравится, когда ты сердито смотришь на меня, Тэ, мило сдвигая свои брови и морща нос. Мне нравится, что проведя с тобой хотя бы полчаса, я начинаю пахнуть твоими духами. Весь. Насквозь. Мне нравится, что перед тем, как заснуть, я хочу разговаривать только с тобой. Мне нравится, что ты первый, с кем я заговариваю, когда просыпаюсь. Мне нравится смотреть, как ты засыпаешь, проваливаясь в сон, и отвечаешь мне что-то невнятное и невпопад. Мне нравится, когда ты забываешь убрать мокрое полотенце после душа, швыряя его на кровать. Мне нравится видеть твою улыбку. Нравится чувствовать твои прикосновения. Мне нравится, как ты замираешь, когда я подхожу к тебе так близко. Нравится улавливать, как стучит твоё сердце в эти моменты. Мне нравятся эти идиотские смайлики, которые ты мне присылаешь. Мне нравится наблюдать, как ты возишься с щенком. Мне нравятся эти носки с клубникой. Мне нравится всё, что имеет хотя бы минимальное отношение к тебе. И это не потому, что я одинок. Не потому, что мне нужен рядом тот, кем бы я мог восхищаться, получая эстетическое удовлетворение. Нет, Тэхён. Просто в какой-то момент, когда я впервые тебя увидел несколько лет назад, я понял, что готов сделать всё возможное, чтобы тот, кого я смог полюбить, был рядом как можно скорее. Понял, что если я и хочу провести с кем-то остаток своих дней, то только с тобой. И начаться этот остаток должен тоже как можно скорее. Потому что время так скоротечно. Никакой вечности нет, листочек. Это миф. Это выдумки. Есть только здесь и сейчас. И мои здесь и сейчас — это ты. Другого я не хочу. Другое мне не нужно. Иное я не приму. Не примет. Никогда. В словах ни капли лжи. Чонгук договаривает, и кухня погружается в небывалую тишину. Становится так тихо, что, кажется, можно услышать доносящийся с берега шум волн. Умиротворённый. Напоминающий мамину колыбельную. Хочется выдохнуть и сразу сделать глубокий вдох, но Чонгук сдерживает себя, боясь нарушить это молчание. Ему страшно. По-настоящему. Впервые в жизни сердце бешено мечется, стучит, воет в груди. Ощущение, будто стоит ему издать хотя бы один звук, и всё вокруг рухнет, разбиваясь как тонкое и хрупкое стекло. Ведь выстроенный мир так легко разрушить. Достаточно простого выдоха. — Зачем?.. — сглатывает Тэхён, поджимая губы. — Зачем ты всё это говоришь?.. — пальцы, сжимающие махровую ткань на плече мужа, непослушно вздрагивают. — Чтобы быть уязвимым перед тобой, мой мальчик. Раньше мне казалось это непозволительной роскошью, — шепчет в шею. — Ведь уязвимость — это слабость. — Тогда… что изменилось теперь?.. — Я хочу, чтобы ты никогда не забывал о том, как сильно я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты чувствовал эту слабость перед тобой. Тэхён судорожно выдыхает, а у Чонгука такое ощущение, будто у них одни лёгкие на двоих. — Где есть страх, там нет места любви… — вертит головой Тэ, отпираясь. — Где есть насилие, там нет места любви… Нет… Нет… — не соглашается, поддаваясь необъяснимому внутреннему протесту. — Это не любовь… — так тихо-тихо и робко. — Это не она, Чонгук… Среди этой боли ей нет места… Кончики пальцев Чона скользят ещё ниже, добираясь до верхней маленькой пуговицы на шёлковом пижамном поло, сжимают её, принимаясь медленно вертеть. — Ты ошибаешься, моя радость. Страх — не всегда негативная эмоция. Он призывает к порядку. В хаосе невозможно достичь ничего положительного. А моей любви к тебе всегда найдётся место. Даже среди боли. Тэхён поднимает огромные бирюзовые глаза на своего супруга, ловя его пристальный взгляд искусителя. Смотрит на него, не моргая, опасливо прислушивается к каждому его слову. Хочется верить. Как же, чёрт возьми, хочется верить ему. Как же хочется, чтобы весь этот мрак рассеялся, и наконец-то засияло солнце, источая тепло. — Как я могу доверять тебе, если сегодня днём ты снова ударил меня?.. — убирает руку с плеча, ощутимо отстраняясь от мужа. — Как я могу верить тебе, если… — Можешь, — резко отрезает Чонгук, не давая даже договорить. — Тэ… — вновь дотрагивается своим лбом до его. — Ты всё, что мне нужно. Только ты. Больше ничего. Чонгук не ищет способы оправдаться или хоть как-то объясниться. Не в его манере. Чонгук никогда не извиняется. Но порой попросить прощение можно и не произнося слово «извини». Достаточно иных слов. Других. — Что мне делать?.. — вслух спрашивает Тэхён, обречённо опуская голову вниз. — Мне больно, Чонгук. Мне так… больно, — смотрит на своё забинтованное предплечье. — Что мне ещё сделать, чтобы ты понял, как мне больно?.. Просто скажи… — на выдохе шепчет. — Скажи, и я сделаю, лишь бы ты только понял… Лишь бы ты перестал причинять мне эту боль… Я устал от неё… Меня тошнит этой болью… Чонгук… Меня выворачивает. Мне хочется скулить от этой боли, лезть на стены, мне хочется содрать с себя всю кожу, лишь бы хоть как-то избавиться от неё. Эта боль не проходит. Ни днём, ни ночью… Никогда, понимаешь?.. Словно моя пожизненная тень. Словно родовая травма, от которой никогда не избавиться. Что мне делать с ней?.. Куда мне от неё деться? Чон дотрагивается своей ладонью до затылка Тэхёна, аккуратно ведёт ею по гладким светлым волосам, прижимая юношу к себе. Так крепко и так близко, что Тэ безвольно вцепляется в него обеими руками, хватаясь как за последний шанс к единственному спасению. — Ради тебя я ведь отказался даже от попытки хоть что-то вспомнить, пожертвовал своей самой главной мечтой, а ты… Ради тебя, ты понимаешь?.. Тэ закрывает глаза, бесшумно всхлипывая. Слёзы сами по себе подступают к глазам, так и просясь вылиться наружу, но он с усилием сдерживает их, чтобы не разреветься. Но с каждой секундой становится всё сложнее контролировать разрывающие его изнутри эмоции. Это как бомба замедленного действия с накопительным эффектом — взрыв неминуемо произойдёт, стоит лишь дождаться подходящего момента, а он всегда настигает внезапно. Тогда, когда уже невозможно ничего изменить. Когда уже слишком поздно… — Я ведь даже пытался тебя простить… — искренне признаётся Тэхён, полностью обезоруживая себя. — Я так хотел простить тебя, Чонгук… — пальцы сминают халат на крепкой мужской спине. — Я безумно этого хотел!.. — теперь уже громче сквозь обиду и злость. — А ты… — на этот раз всхлип более отчётливый. — А тебе… — Мне не всё равно, моя радость, — опережает его Чонгук, нежно целуя в висок. — Нет… Тебе всё равно… Когда не всё равно, это видно… Когда человеку не всё равно, это чувствуется… — Ни в коем случае, — трепетно гладит по волосам. — Мне никогда не будет всё равно, — стоит на своём, а после в кухне раздаётся внезапный вопрос, вызывающий такую нестерпимую боль в сердце Тэ, что он зажмуривается, пряча лицо, уткнувшись в грудь мужчины. — Неужели во мне нет ни капли того, за что меня можно любить? Какая беспощадная манипуляция. И именно тогда, когда юноша разрушен. Если самый близкий человек спрашивает о таком в момент, казалось бы, искренней беседы, когда души полностью обнажены друг перед другом, разве можно ответить «нет»?.. Разве повернётся язык? — Ты говоришь о том, как много боли в твоём сердце. Я суров, да. Порой я слишком строг, да. Я требователен. Не только к тебе, радость моя. Ко всем. К жизни. Но… скажи мне, неужели в твоём сердце не осталось местечка для любви ко мне, м? Хотя бы самого крошечного… Тэ поднимает на него лицо в попытке улыбнуться, но вместо улыбки получается какая-то безутешная гримаса, переполненная скорбью и отчаянием. Скорбь… Отчаяние… Пожалуй, нет ничего более страшного и ужасного, чем эти чувства. — Конечно, осталось… — сдаётся Тэхён под этим натиском, бросаясь ему на шею. — Чонгук… — а сердце ломается в грудной клетке от щемящей тоски, от бесконечного желания, чтобы всё наконец-таки наладилось. Чтобы всё вновь стало хорошо. Ведь когда-нибудь должно быть просто хорошо… Тэхён делает выбор. Прямо в эту секунду. Неосознанный, конечно. Выбор под градом бушующих в нём эмоций. Выбор, сотканный опытными манипуляциями и прямым воздействием на всё живое и трепещущее внутри. Он выбирает не себя. Только что он выбрал Чонгука. Тэхён выбирает облегчить боль мужа, но не свою. Что может быть более человечным и жертвенным со стороны того, кто этот выбор совершает? И что может быть более жестоким и бесчеловечным со стороны того, кто этот выбор принимает? — Ты дорог мне… — вместо «я люблю тебя». И Чон это знает. Знает, что за этими словами скрывается совершенно другое. То, что трудно произнести вслух. Страшно. Обидно. Горько. Но ему вполне достаточно и этой фразы сейчас, ведь это максимум Тэхёна. Ведь это сказано из последних сил. Ведь это уже его личная победа. Предавать себя больно. Но Тэхён предаёт. Снова. Опять. Вновь. В который уже раз. Ради Чонгука. Ради веры в светлое будущее. Ради них… Чужие большие ладони перебираются на влажные от слёз щёки. — Верь мне, — как магическое заклинание. — Верь только мне, мой мальчик. Верь мне всегда, Тэ. Просит о невозможном. Если бы Чонгук приказал достать звезду с неба, это показалось бы Тэхёну куда более выполнимым заданием. Но верить ему… Верить всегда… Как это осуществить?.. Что нужно вытворить с самим собой, чтобы это стало возможным? Каким нужно быть мазохистом?.. — Я попробую… — смотрит в чёрные, как мгла, глаза напротив своих. — Я хочу тебе верить… Ломает изнутри. Корёжит. Хочется упасть на мраморную плитку и биться об неё головой до потери сознания. До кровавых луж. До расколотого черепа. До состояния, пока не останется сил даже ползти. До состояния, пока не останется ничего. Никого. Даже самого Тэхёна. — Дай себе шанс, — Чон наклоняется к нему, прикасается губами к кончику носика и невесомо целует в него. — Дай себе шанс поверить в нас. На этом разговор стоит закончить. Повернуть его в совсем другое русло. Изменить течение. Чтобы не последовало никаких сопротивлений. Чтобы финальным аккордом остались слова именно Чонгука. Ведь именно последние слова всегда вонзаются в память. Именно о последних словах человек чаще всего думает. Чон спускает ладонь вниз, обхватывает юного супруга и поднимает с мраморной кухонной столешницы, полностью беря на руки, и принимается медленно двигаться к лестнице. — Нет! Нет! — перепуганно вздрагивает Тэхён, начиная ёрзать и вертеться. — Поставь меня! Отпусти! — выкрикивает на всю кухню. — У тебя спина! Чонгук! — так умоляюще. — Прошу! Не надо… Пожалуйста… — пытается сползти на пол, упираясь об его плечи. — Прошу… Доктор запретил… Чонгук! Прошу!.. Тебе нельзя! Чон молча несёт его к лестнице, не реагируя на протесты, и спокойно поднимается наверх, преодолевая ступеньку за ступенькой. — Чонгук! — настырнее. — Прошу, отпусти меня! — проскуливая ещё громче. — Тебе нельзя поднимать тяжести! Чонгук! — сжимает пальцами его плечи. — Милый! Родной! Киса! Откуда только взялись эти слова? Вырвались изо рта Тэ сами собой. Словно искры, вылетающие из адского пламени. Внезапно. Резко. Машинально. Раз, — и всё. — М-м-м… Ради только что услышанного можно и не на такое пойти. Это того стоит, — довольно мурлыкает Чон, подходя к дверям их спальни. — Как ты сказал? — приподнимает бровь, игнорируя попытки Тэхёна выкарабкаться. — Киса? — Я… Просто… — смущённо оправдывается Тэхён. — Это вообще случайно вышло… — щёки розовеют, а сам он закрывает лицо ладонями, как только оказывается стоящим в центре комнаты. — Просто ты иногда… — собирает себя по частичкам и ответственно выдаёт. — И вообще не переходи с темы! — убирает руки от лица и распахивает глаза, намереваясь обернуться к мужу. — Больше так не делай! Не смей поднимать тяжести, Чонгук! Я тебе на полном серьёз… Тэ не договаривает. Шумно выдыхает и прикрывает глаза, как только чужие губы начинают покрывать его шею сзади сначала вкрадчивыми и степенными, а после и более ощутимо нарастающими поцелуями, беспрепятственно блуждая по коже. Чонгук обхватывает талию юного мужа обеими руками, обнимая, прижимает его к себе и ласково поглаживает, осторожно пробираясь кончиками пальцев под пижамное поло, отчего Тэхён запрокидывает голову чуть назад и приоткрывает влажные губы, ощущая, с каким трепетом горячие подушечки скользят над резинкой его шорт. — Так почему «киса»? — раздаётся возле мочки уха. — М? — Чонгук осторожно прикусывает её и тычется носом. — Потому что… — Тэ прикусывает нижнюю губу и тихо мычит, когда супруг ведёт ладонью по его обнажённому бедру, еле касаясь поглаживая его, и снова кусает за мочку. Становится сложно говорить. Всё внутри вскипает от появившегося трепета, плавно перетекающего во что-то, что так напоминает возбуждение. Чувство, которое Тэхён до сих пор так и не смог ощутить всецело рядом с этим мужчиной. Чувство, незнакомое ему. Чувство, которое он совершенно не помнит. — Чонгук, я… — шумно выдыхает, а тело, не слушаясь его, выдаёт явную и такую очевидную дрожь. — Перестань… — сжимается Тэ, пробуя увернуться от очередных приятных и горячих поцелуев на шее. — Чонгу-у-ук… — голос тоже срывается на заметную дрожь, пробиваясь сквозь учащённое дыхание. — Не надо… — Но ты ведь меня хочешь, — глухо хмыкает Чонгук и внезапно проводит ладонью по твёрдому члену Тэ, очертания которого уже заметны под тонкой шёлковой тканью глубокого винного оттенка. — Или станешь это отрицать? — ведёт вдоль него кончиками пальцев, ощущая лёгкую вибрацию. — Но твоё тело говорит за тебя… — горячее дыхание ударяет в ухо, вызывая мурашки до самой поясницы. Тэхён делает решительный шаг вперёд, вырываясь из объятий мужа, и резко разворачивается к нему лицом, глядя в чёрные, как угли, глаза, так и сверкающие нескрываемым желанием. Обожанием. Восхищением. Страстью. От такого взгляда можно вспыхнуть, как спичка, и сгореть дотла. Этот взгляд пробирается под кожу, вызывая сначала ледяной холод, чувство непомерной опасности, а следом — неистовый пожар, в котором запросто остаться навсегда. Хочется рискнуть… Хочется поддаться. И хочется… удивить. Взять инициативу в свои руки. Хочется обыграть. Появляется жгучий и ничему неподвластный азарт. Как во время спортивного состязания. Предвкушение победы манит и соблазняет, провоцирует новый виток эмоций, не похожих больше ни на что: ещё несколько минут назад хотелось свернуться в клубочек и спрятаться в самом дальнем углу комнаты, а теперь — иные ощущения. Грандиозные. Те, которым Тэхён не может найти объяснения, но которые заставляют его полыхать. — Снова убегаешь? — с лукавой ухмылкой на губах, оставаясь на месте. «Не в этот раз» — про себя отвечает Тэ и также решительно подходит к нему, слегка толкая на кровать, чтобы Чонгук непременно сел. Чон поддаётся, плюхаясь на мягкий матрас, но не успевает и слова сказать, как Тэхён забирается на него сверху, усаживаясь на крепкие бёдра, и обхватывает шею обеими руками, притягивая к себе. «На этот раз я не позволю загнать себя в угол» — по-прежнему звучит в его голове, как лозунг. Как что-то, что сильнее самого него. Тэхён чуть приподнимается, упираясь коленями в матрас, чтобы нависнуть над супругом, наклоняется к его лицу и прикусывает вздёрнутый подбородок так, что Чон на мгновение зажмуривается, возбуждённо шипя ему в губы. — Нравится? — не давая ответить, опускается ниже, обтираясь упругими ягодицами о возбуждённый член под собой. — Киса… — с озорством тянет и залезает руками под плотную махровую ткань халата, принимаясь ласкать плечи Чонгука, то сжимая их пальцами, то нежно массируя. Секс с супругом по-прежнему вызывает страх у Тэхёна, но попытка стать его инициатором вселяет если не подлинную уверенность в своих действиях, то что-то, очень похожее на неё. Контроль над ситуацией. То, о чём не так давно говорила ему Кайла в приватной беседе, предлагая немного сдвинуть роли, чтобы позволить себе испытать новый спектр. То, что он случайно сегодня подслушал в разговоре между девушками в одном из бутиков в торговом центре, которые обсуждали между собой сложности отношений и то, как мужчины реагируют на желание, пусть и наигранное, с их стороны, тут же становясь такими податливыми, соглашающимися и мягкими, как пластилин — лепи, что хочешь, если проявить хоть немного хитрости и… обаяния. Кажется, именно так сказала одна из них. Такая сладкая дерзость не остаётся незамеченной Чонгуком, и он беспрепятственно залезает ладонью под шёлковую ткань и ведёт пальцами по чуть выпирающим позвонкам, вырисовывая их контуры. Киса. Ки-са… Чертовски нравится, да… Одно только это слово заводит и будоражит. Такое… несвойственное для Чонгука. Такое опасное. Такое… не для него. Но при этом такое про него сейчас. — Маленький мальчик решил подёргать тигра за хвост, м? — и вновь это мурчание, но на этот раз такое игривое, плавное, мелодичное, что ещё немного, и этот взрослый, состоятельный, серьёзный и суровый мужчина расплавится, превратившись в тот самый горячий и податливый пластилин. — Какой бесстраш… Тэ наклоняется к его губам и грубо кусает их, оттягивая нижнюю на себя, чуть сжимает её кончиками зубов и бархатно хмыкает, чувствуя, как его супруг непроизвольно напрягается, вцепляясь пальцами в спину под пижамным поло, сдавливает нежную кожу, оставляя белёсые следы. — Чонгук… — отрывается от губ и перебирается к уху, шепча наигранно неуверенно и робко, чтобы специально продемонстрировать мужу, что он, как и всегда, неизменно главный. — Ты ведь позволишь мне быть сверху, правда?.. — смущённо тычется в ушную раковину, целуя мочку. — Ты ведь не будешь против, если маленький мальчик будет сегодня верхом на кисе?.. — задевает кончиком языка, чуть облизывая её. — Будет на твоих крепких бёдрах… — и откуда только в его голове все эти пошлые фразочки. — Но… — томно выдыхает, а у Чона мурашки табунами. — Если ты скажешь нет, я… — Да… — не человеческим, а демоническим голосом отзывается, хватает его за шею, притягивает к себе и обжигает губы горячим рваным дыханием, глядя в бездонные синие глаза. — Если я скажу нет, то вся вселенная взорвётся к чёртовой матери, листочек… — в груди скапливается опаляющий жар, и Тэ, словно чувствуя это, медленно стягивает с плеч супруга махровый халат, подаренный им же, и вновь, приподнимаясь, плавно обтирается об Чонгука, задевая ягодицами возбуждённый член. — В таком случае… Тэ не успевает договорить и резко отстраняется от супруга, торопливо слезая с его колен, как только позади него сначала раздаётся короткий, хоть и громкий стук в дверь, а после на пороге неожиданно для всех оказывается Хосок с настолько серьёзным выражением на лице, что Тэхён сглатывает от напряжения, начиная на интуитивном уровне предчувствовать что-то неладное. — Ты так и стремишься умереть, — спокойно хмыкает Чон, даже не считая нужным поправить на себе взъерошенную одежду, а уже через секунду низкий голос становится суровым и до мурашек взыскательным. — Ошалел? — чёткий вопрос в лоб, как вылетевшая из кольта пуля. — Господин Чон, — без всяких прелюдий торопливо и к делу. — Вы не отвечали на телефонные звонки. Только что мне сообщили, что Намджун… — хрипло откашливается, нервно поправляя наушник в ухе. — Быстрее, — требовательно и недовольно, подгоняя. — Намджун вместе с супругой попали в серьёзную автомобильную аварию на выезде из города около двадцати минут назад, — твёрдо продолжает начальник охраны. — В машине были вдвоём. Предварительно — не справились с управлением и… — Свяжись с Льюисом, — как в тумане наспех отвечает ему Чонгук, запахивая свой халат. — Скажи, что… — Оба погибли ещё до приезда скорой на место происшествия, — перебивает его Хоби, произнося последние слова вкрадчиво и тише, и переводит взгляд на ошарашенного Тэхёна. — Примите мои искренние соболезнования, господин Чон.