Шанель Пейдж и тысяча авантюр

      Окли деловито оглянулся и потащил меня через весь автобус к задним сиденьям. Я послушно хромала за ним и рассеянно глазела по сторонам. Как-то странно было понимать, что мы сейчас уедем далеко-далеко от дома. Ну, от Принстона. А от Атлантик-сити и подавно… Израненную ногу приходилось кое-как волочить. Я поймала пару удивлённых взглядов, но потом они сделались равнодушными, будто люди тут же развидели, что лодыжка у меня распухла, а носок разорван, словно я только вылезла из драки со злобными воронами. Не вороны это были, конечно… Да и не драка вовсе. Понурившись, я протиснулась между пассажирами и нырнула к Окли. Тот преспокойно устроился на последнем ряду, сплошном и широком. Больше на кресла позади никто не претендовал, и мы остались в гордом одиночестве.       У меня было два варианта: либо Окли сошёл с ума и с ним лучше не спорить, а то мало ли ещё накинется на меня, либо с ума сошла я. В таком случае, видимо, тоже лучше не спорить. Вдруг сама сделаю что не то. А я… Сказать честно, после тех ребят в школе, мне было боязно делать что-либо вообще. Окли сказал, что таких будет в сотни раз больше. Не надо… Мне этих хватило.       Где-то с пятнадцать минут назад мы притащились к вокзалу на окраине Принстона. Ну как притащились. Окли-то мог вполне резво прибежать сюда от школы за полчаса, но он с необычайным рвением пытался ещё и меня туда приволочь. А это было трудно — с каждой минутой моя бедная нога словно отмирала. Я потихоньку переставала её чувствовать. Хорошо, конечно, что жгучие вспышки тоже затихали, но от мысли, что скоро я совсем потеряю ногу, становилось страшно. Не знаю точно, что должно случиться, но я видела фильмы и слышала рассказы про то, как людям ампутируют руки или ноги. И честно, это вгоняло меня в дикий ужас. Но Окли бормотал, что всё будет в порядке, скоро мы оберёмся до какого-то лагеря и там меня подлечат за минуту. Я вяло кивала, но совершенно ему не верила. Наверное, Окли слишком уж рьяно пытался меня ободрить. Лагерь это хорошо, но… Но по-моему, лучше всё-таки было бы заявиться на порог какой-нибудь больницы. Там уж с ногой явно справятся.       Билеты покупал Окли. У меня закралось подозрение, что денег на обед для билетов окажется маловато, но он как-то сумел купить их. Меня Окли оставил снаружи, на скамейке у небольшой аллеи, и попросил подождать. Я спокойно посидела с минуту, а потом вдруг вдруг разнылась. Разматывая редкие слёзы по щекам, я хныкала и бессвязно бормотала, что хочу к маме, папе, что голень скоро взорвётся и мне хочется что-нибудь съесть. Но потом силы на плач вдруг иссякли, и я неожиданно успокоилась и стала безо всякого интереса разглядывать траву под ботинками. Минут через десять Окли, радостный и довольный собой, появился рядом, и мы стали ждать посадки. А потом вот, как только она началась, Окли потащил меня к длинному белому автобусу и стал протискиваться в его хвост.       Сказать честно, вся эта затея казалась мне до жути глупой, но я устала, хотела есть и спать, так что была согласна на любое место, куда бы там Окли не хотел поехать. Надеюсь, там можно будет попросить хотя бы кукурузных хлопьев с молоком.       Окли смотрел на меня чересчур пристально, будто чего-то ждал, и минуты через две молчания я выдохнула и спросила:       — Ну что?       Окли дёрнул плечом и отвернулся.       — Ну… Хочу узнать, как ты.       Я задумчиво сдвинула брови и ответила безо всякого понимания, правда это или нет:       — Нормально. Только жжётся. Ну, тут.       Дотронувшись до ободранной кожи на голени, я взглянула на Окли и хмыкнула.       — Отряхнись.       Он недоумённо вскинул брови, но всё же послушно поелозил ладонями по кудрявым волосам. Несколько мелких листьев и зелёных веточек упало на пол.       Автобус тронулся. Первые минут пять мы молчали. Будто загородная поездка, честное слово, едем спокойно, никто не волнуется и не кричит. Я бы и покричала, но слишком устала, даже в сон клонило. Вместо этого я с интересом поглядывала на ногу Окли. Ну, не то чтобы меня интересовали копыта, но… Копыто само по себе неинтересно, а на человеческой ноге вполне себе, понимаете? Я снова нерешительно покосилась на копыто Окли, думая, спросить об этом или нет. Вдруг обидится? Я ведь… Как оказалось, я о нём почти ничего и не знаю. Кажется, друг из меня так себе.       — Почему ты ходишь с копытом? — шёпотом спросила я, нагнувшись к уху Окли.       Он пошевелил ногой и хмыкнул.       — Ну, так получилось. У меня их даже два. Знаешь, я не человек.       — А кто тогда?       Окли вдруг умолк, и лицо у него сделалось такое, словно он решает сложное уравнение. Я вдруг вспомнила как он сказал про себя, что он — сатир. Кто такой сатир, я не знаю. Окли задумчиво пожевал губу и спросил:       — Слушай, Шани… А можно я тебе сейчас всё расскажу? Ты только… Только поверь мне, пожалуйста. И не пугайся. Просто я с самой школы думаю, как тебе всё объяснить, но до сих пор не придумал. Ох, слишком сложно это для меня…       Я фыркнула, но всё же кивнула. Ну раз он мне сейчас прямо всё расскажет, то я с радостью выслушаю, с какой стати мы сбежали из школы по водосточной трубе, пропустили урок миссис Аттвуд, моё любимое естествознание, и сейчас едем куда-то. Кстати, а куда мы едем? Я озадачилась этим вопросом вслух.       — В Монток, — мигом ответил Окли. — В наш Лагерь. Поверь, туда нам сейчас ну очень нужно. Там нам помогут, тебе особенно. И тебе там понравится, обещаю.       Я машинально кивнула. Ну… Ладно, в лагерь так в лагерь.       — Лагерь полукровок. Там такие же ребята, как ты, — сказал Окли, натягивая штанину на копыто. Видимо, прячет его.       — Троечники?       — Нет, не совсем. Ну хотя, они часто бывают… Полукровки, Шани. Я про полукровок. Это, понимаешь… В общем, Шани, смотри. Ты — полукровка. Ага?       — Нет, не ага, — возмутилась я. — Почему я полукровка? Я американка! Мама в Штатах родилась, папа…       — Давай потише, хорошо? — испугался Окли, замахав на меня руками. — Нам… Лучше, чтобы нас не слышали.       Я ойкнула и закивала. Вид у Окли сделался серьёзный, и он заговорил:       — Американка, конечно, тут я ничего не отбираю, сказал же уже. Не беспокойся. Но… Мгм, я немного про другое. Про твою природу.       Я вспомнила, что он говорил что-то про шведов-американцев и что это не те полукровки, и открыла было рот, но Окли нахмурился и поднял руку.       — Ты обещала слушать и не бояться. Так вот, слушай и не бойся. Полукровка — это ребёнок смертного и бога.       — Ого, — поразилась я. — Я думала, у Бога нет детей. Ну, только если тот один, который у католиков…       — Ну, суть ты почти уловила. Но только боги, они… Не католические. Греческие.       Я вскинула брови и уставилась в потолок автобуса. Мама считает, что я умная. Ну, в меру, конечно, на отличные оценки я никогда не претендовала. Но всё-таки мне говорили, что я сообразительная. Однако сейчас я чувствовала себя глупее кабачка. Я вздохнула, кивнула, не очень понимая, с чем именно соглашаюсь, и потом переспросила:       — Греческие? Это типа…       — Да, типа Зевс. Я знаю, что ты про него скажешь, — серьёзно сказал Окли. — Все говорят сначала про Зевса. Он скоро зазнается. Почему бы не вспомнить хотя бы про Деметру? Хорошая богиня.       Я пожала плечом. Ну ладно, пускай и Деметра будет, я всё равно не знаю, кто это.       — И вот, — продолжил Окли, — ты ребёнок одного из богов. Или богинь.       Я очень сомневалась, что моя мама богиня или отец — бог. Они же обычные взрослые, в меру скучные, в меру заботливые, в меру занудные. Американцы, как я и говорила. Нет, они, конечно, классные, но чтобы боги…       — И нет, — тут же добавил Окли, оттопырив указательный палец, — твои родители, ну, мистер с миссис Пейдж, они не боги. Они смертные, у них запах не тот. С ними всё хорошо. Но для кого-то из них ты не родная. Понимаешь?       Я растерянно кивнула. Почему не родная? Мама ничего мне не говорила. Я ведь… Я не думала, что так может оказаться. Ну как-то даже не предполагала. Всю жизнь провела с папой и мамой, и тут нате. Не родная я им. Ну, кому-то из них. А второй мой родитель — какой-то бог. Или богиня, кто их разберёт. Я из древнегреческих знала только Зевса и, максимум, Посейдона. Один как Тор из комиксов, второй как… Второй не знаю, под водой живёт.       — А кому я не родная? — тихо спросила я. — Мама или…       Окли вздохнул.       — Я не знаю. Если бы знал, сразу сказал.       — Не обманываешь? — недоверчиво спросила я, взглянув на Окли исподлобья.       Тот серьёзно покачал головой.       — Я твой защитник, Шани. Я не буду тебе врать. И… — пробормотал он, опустив хмурый взгляд. — Мы же друзья, я только помочь тебе хочу.       Ну тут я ему верю. Окли особо и не умел обманывать. Круто. Теперь я ещё и непонятно кто наполовину. На физике мы такого не проходили, на обществознании тоже. К такому меня не готовили.       Должно быть, вид у меня сделался совсем смятённый, потому что Окли вздохнул и похлопал меня по плечу.       — Всё хорошо?       — Нет, — честно отозвалась я, хотя плохо мне не было. Я просто испытывала смятение, из-за которого не могла сосредоточиться ни на одной мысли.       Полукровка какие-то, боги, богини, монстры… Окли сказал, что в этом его лагере есть ребята совсем как я. И что, у них тоже мама или папа не люди?       — Я — полукровка? — сипло прошептала я, ткнув себя пальцем. Слово было, разумеется, знакомое, но вдруг обрело новый вкус на языке. Потому что себя полукровкой я ещё не называла.       Окли кивнул и терпеливо повторил:       — Да, молодец. Да, твой папа бог. Ну, или мама, это мы ещё выясним. И да, второй твой родитель смертный. Такое иногда бывает, у древних богов рождаются дети.       — Почему? — вырвалось у меня. — И как?       Окли озадачился и поскрёб затылок. Он поднёс указательные пальцы друг к другу, стукнул ими и пробормотал:       — Ну, знаешь, когда взрослые начинают друг друга любить и всё такое…       Я тут же пихнула его в плечо, обхватила его ладони руками и попросила:       — Не надо! Я не думаю, что хочу это слышать.       Окли неловко улыбнулся и хихикнул, с его лица почти пропала хмурость.       — Мы же только в шестом классе, — добавила я и тоже выдавила улыбку. — Давай это как-нибудь… Потом.       Я отпустила его руки и уставилась в проход. За окном проплывали окраины Принстона, а впереди должны были показаться зелёные холмы. Я люблю это место, мы с мамой и папой иногда тут проезжаем, когда ездим загород в гости к бабушке. Я подняла взгляд на окно и на время отвлеклась, наблюдая, как мимо быстро мелькают деревья и столбы электропередач. Даже спокойно стало. Но потом беспокойные мысли снова стали носиться в голове, и игнорировать их я не могла.       — Полукровка, здорово… — пробормотала я. — Но, Окли, знаешь… Как-то сложно. Нет, я тебе доверяю, но… Не до конца.       Я потерянно уставилась себе под ноги. Ощущение, что всё это какой-то обман, не отпускало. Казалось, будто Окли подговорили и он нарочно разыгрывает это всё, даже копыто нацепил, чтобы всё выглядело ещё страннее. Правда, для чего? На этот вопрос ответа у меня не было. Никому же не нужно специально пугать меня и посылать в школу парня-быка.       Окли вздохнул и покивал.       — Ладно, Шани. Тут ничего страшного, все сначала не верят. И я понимаю, почему. Но смотри. Во что ты больше веришь, в эти копыта? — спросил Окли, двинув ногой. — Или в то, что один из твоих родителей — бог?       — Ну, если ставить вопрос так…       Я нагнулась и потрогала копыто. Оно оказалось твёрдое и реально походило на звериное. Круто. У меня друг наполовину козлиный. Окли тоже склонился, мы вдвоём уставились на копыто и вместе поднялись.       — В копыто я верю, — покивала я.       — Ну спасибо. А в родителей-богов?       Я попыталась подумать, но в голову ничего не шло. А… Ладно. Пускай и в них тоже. Я махнула рукой и кивнула, после чего Окли с облегчением выдохнул.       — Наконец-то. Ой, ты не подумай, я тебя не виню, но…       — Что, ещё какое-то «но» есть?       — Ну слушай… Тебе, можно сказать, повезло, — со знанием дела ответил Окли. — Некоторые полукровки узнают о том, кто они такие, непосредственно в пасти у чудовища. Я… Ну, в общем, неприятно это.       Я покосилась на него, и вдруг от макушки до ног меня пробрала дрожь. Я… Не знаю, это было очень странное ощущение. Мне ведь не известно, каково это, когда чудовище пытается сожрать тебя. И тем не менее, стало очень страшно, будто я через это проходила. Или обязательно пройду. Кстати, к слову о монстрах и чудовищах… У меня закралось некоторое подозрение касательно тех фриковатых ребят в школе.       — Слушай, Окли, а монстры бывают…       — Старыми тётками? И парнями-шкафами? Да, в основном ими они и бывают. Ну, там ещё всякие разные товарищи встречаются, их вообще очень много. Но да, те ребята в школе из этой компании.       Я молча кивнула. Ну, название «монстры» им вполне подходит. Как-то странно, что такая тощая тётя может пробить стену, а парень, косящий под зверя, швыряется школьными автоматами с едой. А если они монстры, то всё понятно.       Мы ехали уже с полчаса точно. Окли всё повторял, что когда мы приедем в его лагерь, всё станет хорошо. Я слушала вполуха, не думая ни о чём. Голова гудела, нога болела, да и мысли как-то не сосредотачивались вообще. А потом всё-таки собрались. Я всё дальше от Принстона, от дома и так и не приду сегодня на ужин. А меня вдеь ждут. Мама… Она же будет волноваться. Сначала немного, думая, что я в школе на дополнительных, потом сильно и под ночь уже совсем… А папа? Ох, они же даже не знают, где я. А я не знаю, что там с ними. Не ошибся ли Окли, маму и папу точно не тронут? Они точно были бы в опасности, лишь если бы пришла домой? А?.. Кто ответит-то…       Отвечать было некому. Я посмотрела на Окли, уже сонно посапывающего, и поняла, что губы у меня дрожат. Ну почему это со мной? Почему эти боги не могли убрать монстров куда подальше, почему они хотели найти меня? Окли говорил, чтобы сожрать. Но я бы не хотела, чтобы меня съели. Это ведь так… Страшно. И Окли сказал, что это часто бывает. У полукровок всё настолько плохо? А наверняка бывают и монстры пострашнее. Я, я… Я не хочу встречаться с ними. Единственное, что я хочу сейчас, — вернуться домой. Домой и всё! Больше ничего не надо, никакого лагеря, никаких богов и полукровок, никаких монстров. Только домой. И вместе с Окли. Сердце вдруг сжалось. И всё, меня накрыло сильнее, чем во все разы до этого. Я разревелась за считанные секунды.       — Давай не поедем, — взмолилась я, ухватив Окли за руки, и попыталась стащить его вниз. — Давай попросим останови-ить.       Окли встрепенулся, сонно завертел головой и испуганно распахнул глаза, встретившись со мной взглядом.       — Нет-нет, Шани, что ты говоришь? — отчаянно зашептал он, усадив меня обратно, и прижал к спинке сиденья. — Пожалуйста, не надо! Нам нельзя! Если я не приведу тебя, они, они меня… Ой, да ладно я. Что с тобой будет? Монстры уже нашли тебя. Прошу, нам нужно в Лагерь.       Он с мольбой смотрел на меня, и взгляд его подрагивал, а я плакала, глотая слёзы, и думала, что это просто ужасный день. Окли снова выглядел несчастней некуда. Такой потрёпанный, уставший, с печальными глазами. Пассажиры стали недоумённо оглядываться, а мне не хотелось, чтобы на меня ещё и кто-то таращился.       Я зажмурилась и уткнулась Окли в плечо, вцепившись в его клетчатую рубашку. Она была мягкая и приятная, но это едва ли могло меня успокоить. Окли тихо засопел над ухом и аккуратно погладил меня по дрожащей спине.       — Нас встретят, — тихо бормотал он, — и это будет хорошо. Больше никаких монстров сегодня, обещаю, никаких монстров. Ты отдохнёшь, тебя накормят и вылечат. Тихо, не бойся.       За пару часов из моего вечно испуганного и нерешительного одноклассника Окли превратился прямо-таки во взрослого. А я… Что ж, а я наоборот всё больше пугалась и ныла. Совсем не здорово, но делать что-то ещё я не хотела от слова совсем. На этих неизвестных мне богов я жутко разозлилась. А ещё на фриков в школе, ободранную лодыжку и пассажиров. Всё это злило до жути. Но злость постепенно утихла, как и слёзы, и я стала проваливаться в сон. Не знаю, сколько времени прошло, но в какой-то момент меня потормошили за плечо, и я проснулась.       — Эй, Шани, — позвал Окли, — пойдём.       Я сонно оглянулась. Автобус почти опустел: почти все пассажиры вышли. Окли потянул меня на выход и добавил:       — Нам пора. Тебя ждут в Лагере.