***
Кавалерия султана Мурада вернулась в Эдирне раньше янычар. Здоровье падишаха ухудшалось с каждым днём. Ширвани сопровождал его всюду, куда бы султан ни направился. Они вернулись с победой, пусть и омраченной некоторыми обстоятельствами. Солнце близилось к полудню, и у дворцовых конюшен собралось немало встречающих. Дети, евнухи, старики и девушки гарема, вышедшие на прогулку. Явуз уже спрыгнул с лошади и отдавал распоряжения конюхам. Ширвани помогал падишаху спуститься со ступеней крытой повозки. Мехмед задержался в седле, хмурый и угрюмый. Взгляд с надеждой скользнул по толпе, надеясь среди сотни лиц и цветных платьев увидеть одну единственную. Ту, чьё письмо бережно хранил у сердца на протяжении всего похода. А когда увидел… краски, шум, голоса, ржание и фырканье лошадей вмиг перестали существовать. Лале стояла рядом с Зарой, Димитросом и какой-то незнакомой шехзаде девушкой. Её живой взгляд блуждал по воинам, полный волнения и радости. Она тоже кого-то искала. Мехмед улыбнулся уголком губ, подметив, что на плечах кузины нет подаренной им шали. Конечно, глупо было надеяться, что она выйдет встречать его в ней, тем самым одарив своей благосклонностью. Гордая и неприступная, как скала. Он не мог не любоваться, даже задетый её холодностью и безразличием, что умело прячется за учтивостью. Учтивость — оружие дамы. Словно почувствовав на себе его пристальное внимание, Лале взглянула прямо ему в глаза. Миг, огнем прокатившийся по телу наследника. Смущение на её бледных щеках. Отвернулась, поджав губы. А Мехмед продолжал любоваться, не скрывая. День тянулся долго, наполненный суматохой, разгрузкой тюков и телег, мимолётным отдыхом. И закончился военным советом в покоях султана, куда были приглашены лишь избранные. Великий Визирь Халиль-паша, Явуз-паша, Мехмед и Ширвани. — Все вы знаете, чего нам стоила победа, — голосом, полным сожаления, начал Мурад, перед этим страшно прокашлявшись. Все молчали. Один Явуз не сдерживал презрения и злости: — Позвольте мне лично вынести приговор предателю, мой султан? — предложил он, выпрямившись в горделивой осанке, — что же касается валашского принца, то, переметнувшись к Искандеру, он не учёл, что во дворце остался его младший брат. Он учится в дворцовой школе вместе с вашими детьми, что прикажете с ним делать? На лице султана отразилась боль и горечь. Халиль сочувственно опустил взгляд. — Раду не виновен в предательстве брата, мы не можем заставить его расплачиваться за грехи Влада. Явуз хотел, было, хмыкнуть, но сдержался. — Но как же… — запротестовал он, но смолк под жестким пристальным взглядом Мехмеда, который впервые подал голос: — У Вас, Явуз-паша, найдутся заботы поважнее. Ваша жена сбежала с Кемалем, займитесь лучше её поисками, чтобы не уронить свою репутацию, — отметил он, и визирь побледнел, затем покраснел от злости, скрипнув зубами. Но смолчал. Лишь мучительным усилием склонил голову, развернулся и вышел. С его уходом оставшиеся трое вздохнули с облегчением. Султан Мурад, казалось, дал волю чувствам, тяжело опустившись на бархатную софу. — Влад и Аслан… прекрасные, умные мальчики. Я старался сделать всё, чтобы они не чувствовали себя пленниками, дал им образование, обучил воинскому искусству… Радовался их успехам, полюбил каждого из них… Как когда-то и Искандера. Он закрыл руками лицо, тяжело вздохнув, а когда отнял ладони, лик его преобразился: черты стали жесткими и неумолимыми, но взгляд наполнился сомнениями. — Быть может, вы считаете, что шепотки за моей спиной были правы: я действительно слишком мягок с пленными мальчишками. Неволей не заслужить преданности. — Ваши решения всегда были взвешенными и мудрыми, падишах, — ответил великий визирь без намёка на льстивость, — жестокостью Вы бы никогда не добились такого результата. Но в исключениях нет ни капли Вашей вины. Такова воля Аллаха. — Сколько волка ни корми, он всегда смотрит в лес, — хмуро добавил Мехмед, скрестив на груди руки. Султан взглянул на него, и взор его просветлел. — Ты прав, мой мальчик. Нельзя причёсывать всех под одну гребенку. Люди разные, и среди них встречаются, увы, разочарования. Но каждое оставляет нам жизненный урок вместе со шрамом на сердце. Султан умолк, словно вспомнив о чём-то важном, попытался подняться, но едва не упал. Мехмед и Халиль, одновременно бросившись к нему, помогли падишаху встать. — Лале… моя девочка… для неё эти вести станут настоящим ударом, — заговорил вдруг он, тяжело дыша, но успокоился, выпрямился, хоть и голос не утратил болезненных нот. — Я должен лично известить её. До того, как по дворцу поползли нежелательные слухи. Халиль, прикажи привести её сюда сейчас же. Её и… Раду. Лале сбежала из покоев дяди, разбитая и сломленная. Хотя крепилась, старалась не показывать истинных чувств, держалась за приличия и правила. Наблюдая за ней со стороны, Мехмед желал всей душой подойти, сократить расстояние меж ними, обнять, прижать к себе хрупкую трепещущую фигурку и даровать ей успокоение. Сдержался. Ни к чему пугать её в такую минуту, тем более при отце. Мальчик Раду воспринял менее сдержанно. Испугался, залился слезами, начал клясться, что никогда не поступит, как его брат. Маленький, наивный, но храбрый. Он прибыл в Эдирне совсем малышом и почти не помнил своего истинного дома. Тем лучше. Султана расстроили невыплаканные слёзы Лале, он с болью смотрел ей вслед. Мехмед тем временем опустил ладонь на плечо мальчишки. — Тебя никто не тронет, — заверил он спокойно, — ты вырастешь в храброго воина Империи. А сейчас возвращайся в школу. Шехзаде взглянул на падишаха в поисках одобрения, и султан Мурад растерянно кивнул. Раду выбежал из покоев, и Халиль тоже откланялся, оставив отца и сына наедине. Без посторонних глаз султан уже не крепился. Отдышка и бессилие сгибали его доблестный стан, превращали в беспомощного старика. Мехмед спросил, нужна ли отцу помощь, и позвать ли Ширвани, но тот только покачал головой, снова закашлявшись. — Задержись, Мехмед, — попросил он, и шехзаде отошел от двери, приблизился, сел подле отца, не сводя с него глаз. — Я хотел… сказать тебе кое-что, — начал падишах с новыми сомнениями в глубине глаз. — Влад, он… пришёл ко мне перед решающим боем. Он попросил меня о чём-то важном, я видел, что от моего ответа зависит его дальнейшая судьба, видел, что значит для него та просьба. Но отказал. Султан умолк, а Мехмед прищурился, не до конца понимая, о чём идёт речь. Но не стал перебивать, дождавшись продолжения: — Именно мой отказ толкнул его к предательству. А Аслан не мог оставить друга. Если я дал бы согласие… быть может, мы обошлись бы меньшими потерями. — Что он попросил? — спросил шехзаде во время очередной паузы. Мурад взглянул на него с горькой улыбкой, и Мехмед тут же догадался. — Он попросил отдать Лале ему в жены. А я отказал, потому что знаю, как она тебе дорога. Решил, что для неё будет лучше навсегда остаться в родном дворце, а не ехать в чужую варварскую страну, уверен, что ты никогда не обидишь её… — Никогда, отец! — горячо перебил Мехмед, ощущая какую-то болезненную радость в груди. Он не посмел бы завести с отцом подобный разговор после того… случая два года назад. А если и завёл бы, то… дождавшись её согласия. Такое условие он поставил себе сам и не намерен от него отступать. — Знаю, знаю, — кивнул султан, опустив крепкую ладонь на плечо сына, но лицо его снова заволок непроглядный мрак, — но, боюсь, я сделал ей только хуже. А заодно и нажил опасного врага. Этот мальчик пойдет на всё, чтобы освободить свою страну от османов. Даже больше: чтобы полностью разгромить нас и забрать Лале. Я видел это в его глазах. Ради неё он готов продать душу Шайтану. Мехмед отпрянул, удивленный, подавив возмущение. — Вы боитесь этого щенка, отец? Сколько бы он ни мечтал, как бы амбициозен ни был, победить Империю ему не удастся. Даже если он каким-то чудом объединит Валахию и присоединится к войску Искандера, пройдёт много лет… Глупые мальчишеские порывы, не более. Султан мягко улыбнулся. — Иногда мальчишеские порывы и амбиции сворачивают горы и творят невозможное, сын. Особенно, когда речь идёт о любви.***
Мехмед раздраженно качнул головой, словно в нём снова воскресло то смятение и гнев после разговора с отцом. Судьба иронична. В раздумьях он не заметил, как девушка по имени Лайя, до боли похожая на Лале, отложила кисти, встрепенулась, как после сна, и подошла к окну. Сейчас он мог видеть её в полный рост, так близко… но такую недосягаемую. Она хотела задёрнуть шторы, но что-то остановило, заставило обратить внимание на ночной сад, на луну над кронами шумящих деревьев, на реку вдалеке, на дуб, под которым затаился Мехмед. Она вздрогнула, словно узнала его, отпрянула от окна, спряталась, закрыла шторы так, что стал виден лишь её силуэт, торопливо погасивший свечи. Мехмед не пошевелился, лишь улыбнулся, впервые за шесть веков ощутив некое подобие радости, подобие жизни. — Когда полностью узнаешь своё прошлое, будешь ли благодарна настоящему?