«Почему при виде тебя мне кажется, что я не помню чего-то важного?», — Лайя украдкой смотрела на гордый профиль мужчины, сидящего рядом с ней. За окном порше проплывали пейзажи, улицы города сменялись сельскими картинами, а ей было даже всё равно, куда её везут. Почему она вдруг забыла обо всём, стоило ей встретить Мехмеда? Снова полетела к нему, как бабочка к огню, доверилась, бросила друзей… Он взглянул на неё своими чёрными глубокими и серьезными глазами, и Лайя порывисто отвела взгляд, вдруг испугавшись и обняв себя руками.
— Седьмая картина… — кашлянув, начала она, разбавив затянувшееся молчание. Дорогой салон пропах парфюмом Мехмеда: с пряными и кофейными нотками, дурманяще-сладким. Мужчина тонко улыбнулся уголками губ, сидя в расслабленной позе и положив локоть на ручку дверки.
— Да, верно, их было семь. Семь картин, написанных твоей рукой, но тебе принадлежали только шесть, — он поджал губы, сверкнув глазами так, что Лайю по непонятной причине бросило в дрожь. Чувство опасности наполнило её, она начала оглядываться по сторонам, словно пытаясь запомнить дорогу, потянулась за телефоном, но Мехмед мягко опустил ладонь на ее напряженные пальцы, заставив ее замереть.
— Не бойся, Тюльпан. Ты верно поняла, что это я забрал картины из гробницы Влада и передал их музею. Я же настоял на том, чтобы их передали тебе под любым предлогом. Признаюсь, мне пришлось самому проконтролировать это, зная мелочную и алчную людскую натуру.
Он сжал пальцы на руке Лайи всего на миг и отпустил, снова безучастно всмотревшись в окно. Лайя же вся дрожала, околдованная его спокойным голосом, чувствуя себя мышкой в полной власти кота.
— Это вы… убили смотрителя?
— Смотрителя? — не понял Мехмед, резко вернув ей свое внимание. Казалось, он раздумывал о чём-то минуту, стиснув зубы. Но потом покачал головой.
— Бесполезная жертва. Меня расстраивает, что ты могла подумать, будто я стану марать руки… но… Ты ошибаешься. Я всё поясню, Ла…йя, как только мы прибудем на место, — снова эта улыбка: тонкая и одновременно внушающая доверие. — Скажу только, что мы с тобой на одной стороне и хотим почти одного и того же.
— Это как-то связано с Мефисом? — страх придал ей сил. Мехмед улыбнулся шире, но глаза оставались холодными и очень злыми. Казалось, что при этом имени в нем пробудилось что-то ещё более тёмное, чем жило до этого.
— Именно с ним.
Загородный особняк, всюду охрана, вооруженная как огнестрельным, так и холодным оружием. Мехмед галантно приоткрыл перед Лайей дверцу, сделав знак водителю двигаться дальше, и вскоре автомобиль покинул роскошную подъездную аллею, выложенную розовым мрамором, и скрылся за воротами. Лайя смогла лишь мельком разглядеть охрану, как её внимание привлекли необычные символы, выложенные белым камнем, словно декорации. На воротах, массивных входных дверях, даже на ведущей к дому дорожке и искрящимся в лучах солнца фонтане посредине неё.
Символы, напоминающие нечто оккультное, древнее и… магическое.
Мехмед проследил за её взглядом, мягко держа её за локоть. Он усмехнулся.
— Это защита от нежеланных гостей.
Лайя одернула себя, понимая, кого он имеет в виду под
«нежеланными».
— Тёмные не могут проникнуть в дом? — спросила, задержав дыхание, — но как же…
Мехмед на это скривил уголок рта, самолично раскрывая перед ней входную дверь и приглашая внутрь.
— Не все
тёмные, но большинство из них. На все прочие случаи есть живая охрана.
«Все прочие случаи, это Лео, Генри и их фирма?», — она побоялась озвучить эту мысль и покорно вошла, не зная, выйдет ли обратно, и что её ждёт в этом омуте памяти.
***
Лале бежала по ночному саду, то и дело оглядываясь. Сердце бешено колотилось в груди, норовя выпрыгнуть. Страх и волнение сковывали движения. Она бежала, не зная, от чего. От своей судьбы? От своих желаний? Но куда? Друзей больше не было рядом, только пустой покинутый домик матери Мехмеда.
С каждым днём её всё больше тянуло к кузену, к его опасному огню, страстной, непредсказуемой натуре, но она страшилась предать те светлые чувства, что связывали её с Владом. Александра уехала под предлогом, что Елена-хатун закончила свои лекции во дворце и возвращается домой. На деле же… Лале просила её передать весточку Аслану и Владу. Только Сандра оставалась той ниточкой, которая еще могла связать её с прошлым.
Лале не могла смотреть в будущее, не могла принять Мехмеда и впустить его в свою душу.
Дядя Мурад заявил ей лично, что скоро состоится её свадьба с шехзаде. Она была в смятении, когда Мехмед пришёл в её покои… а потом был разговор… поцелуи, объятия… такие жаркие, что кружилась голова. Его горячие руки на её груди, губы на ключицах, боль внизу живота и охмелевший рассудок. Но он остановился, хоть и тяжело дышал, а глаза горели безумным огнем. Отошел, улыбнулся так, что у Лале едва не подкосились ноги, и ушел.
А она сбежала… от него, от себя самой, словно чувствовала, что в эту самую ночь её жизнь изменится навсегда.
В домике её ждали. Сандра вышла навстречу, а за ней…
— Влад! — задохнулась от счастья Лале, бросившись к нему на шею, едва не рыдая, и он обнял её в ответ, прошептав на ухо слова утешения и обещания того, что больше её не оставит.
И не оставил, медлить было нельзя, Влад всё спланировал, потому что много лет изучал дворец и его слабые места. Бежать было не сложно, сложно было только…
решиться.
«Он найдет… найдет, бросит все силы, всю мощь Османской Империи, лишь бы вернуть меня… что же я делаю?», — билась мысль в голове у Лале, когда они мчались на резвой лошади сквозь ночную мглу. Воздух пах тюльпанами и апельсинами, а она сидела за спиной Влада, прижимаясь к нему, уткнувшись лбом в его спину… и с удивлением понимая, что сердце её осталось во дворце, который удалялся с каждым вздохом, оставаясь далеко позади, а впереди ждала лишь неизвестность и темнота.
***
Лайя пришла в себя в шикарном кабинете Мехмеда, где над камином в раме из чистого золота висел портрет Хюмы-Хатун, написанный её рукой…
Владелец дома сидел в кресле напротив и невозмутимо наблюдал за гостьей, о чём-то размышляя. Он курил, медленно пуская кольца дыма в воздух, пахнущий корицей и бергамотом. Лайя поёжилась, не понимая, почему видение пришло к ней столь внезапно, ведь она даже не касалась картины.
— Я знал, что только с их помощью ты сможешь вспомнить… — произнёс Мехмед, делая очередную затяжку. В каждом его неторопливом вальяжном жесте, в равнодушном лице, идеально уложенных волнистых волосах, дорогом костюме и небрежно расстёгнутой рубашке на груди чувствовалась мощь и достоинство, какого не доставало ему в годы дерзкой мятежной юности. Но Лайя помнила и видела его именно таким. Только в глазах поселился покой и мудрость… или же он за шесть веков довел свою способность самоконтроля до апогея.
Лайя промотала в голове последнее видение, и её бросило в холод.
«Я сбежала от него с Владом… накануне свадьбы… Это то, за что можно очень долго таить обиду».
И по проницательному и пристальному взгляду Мехмеда она поняла, что права.
