Вспомни, просто вспомни

Леди отрешённо отстранилась от лица любовника. — Что-то не так, Ванесса? — Нет, Эдгар, нет. — Ты словно сама не своя. — Нет, всё хорошо, — Ванесса улыбнулась и, накинув лёгкий шелковый халат на обнажённое тело, встала с постели. На самом деле всё было далеко как не хорошо. Странная встреча с молодым парнем перевернула жизнь Ванессы на «до» и «после». Ложилась ли она спать, обедала ли, занималась ли делами, постоянно призрак, образ, фантом молодого человека с удивительными глазами маячил внутри головы. Эти руки, чувства, этот обжигающий огонь внутри живота. Ванесса понимала, что она не может ни жить, ни дышать спокойно. Ей требовался, требовался этот Франсуа. Без него было словно без руки, без сердца, без чувств, без части себя. Никогда Ванесса не испытывала такого. Любовь? Такая прямо как из дешёвого бульварного романа, когда от одного взгляда столбенеешь, слабнешь, вязнешь, мокнешь, словно знаешь тысячу лет. — Бред какой-то, — прошептала Ванесса. — Ты что-то сказала? — переспросил мужчина, натягивая брюки. — Нет, Эдгар, так мысли вслух, — ответила ему Ванесса, внутри понимая, что сегодняшняя встреча с Эдгаром была последней. — В Берлине я пробуду неделю, ты присоединишься ко мне на выходных? Вопрос прозвучал как из-под воды, и Ванесса не сразу поняла, что Эдгар смотрит на неё в ожидании ответа. — Нет, нет, дорогой, я занята, не получится. — Тогда до встречи, дорогая, — Эдгар поцеловал руку, чувствуя холод и недосказанность. Леди Хеллман в непонимании села на постель. Эдгар, виконт, владелец крупного международного бизнеса, женат. Ему немного за сорок, как и ей, их встречи — уже третий год, в чём-то скучные и однообразные, в чём-то экстравагантные и необычные. Но Эдгар единственный кто был близ так долго. Высокий, сероглазый блондин с тонкими аристократичными чертами лица, подтянутый словно спортсмен. С ним было спокойно, с ним хотелось быть женщиной, необычной, красивой, усладой для утончённого вкуса. Его жена заказывала пошив платий в доме мод, не подозревая о том, что сэр Эдгар Лотсни изменял ей с владелицей дома мод. Это был какой-то стерильно красивый роман двух разноцветных аквариумных рыбок, а Ванессе всегда требовался нерв. После смерти мужа в жизни леди Хеллман наступила полоса странной свободы, которая при этом была не сколько свободой, сколько постоянным доказательством, что она может и имеет право быть такой какой хочет. Спать с тем с кем хочет, делать то, что хочет. Виконт Лотсни покорил лишь тем, что был как герой классического романа к которым Ванесса питала слабость. Она же встретилась ему в самом рассвете сил. Можно сказать отчасти ей льстило, что такие эстеты как Эдгар сходили по ней с ума. С другой стороны обычная расчётливая связь ради дохода. Эдгар делал неплохую рекламу модному дому, заказывая туалеты для своей супруги, а для себя галстуки и запонки. Но и Ванесса, и Эдгар понимали, что их роман может существовать пока обоим скучно. Внезапный влёт в жизнь молодого человека по имени Франсуа смешал все карты. Нет, у Ванессы были любовники вдвое моложе её, но это были одноразовые проекты. Редко с кем из них она могла провести более двух месяцев. Юные щеголи или ждали денег, или искали необычных сексуальных приключений с опытной женщиной. Весело в машине под звуки джаза, вываливаясь из ресторана, на яхте, томно в гостинице, после показа или светского мероприятия. Просто нескучные вечера, просто не одинокие ночи. Просто. Слишком просто, поэтому и недолго, неглубоко, одноразово, привет-пока. Этот фотограф тоже тянул на привет-пока, но была в нём какая-то загадка, тайна, в нём был живой интерес и не к ней как к баронессе фон Хеллман или её деньгам. Ему была интересна простая женщина под слоем косметики под блеском дорогих нарядов. Боже ты мой, он пригласил её на свидание. Просто прогуляться вдоль берега реки. Где она и где прогулки по улице без охраны и прочего? Но, купив в обычном магазине обычную куртку, шляпу, шарф, джинсы и ужасные с тракторной подошвой ботинки, Ванесса пришла. Франсуа пришёл с камерой. Вечерний Лондон напоминал ожившую картину Ван Гога. Живое лицо без косметики осталось запечатлённым на чёрно-белой плёнке. — Я, наверное, схожу с ума, раз я здесь, — сказала Ванесса, глядя на молодого человека искоса. — Нет, вас просто влечёт ко мне, так же как и меня необъяснимо влечёт к вам. Но, мне кажется, я нашёл ответ на этот вопрос. Щелчок. Ещё один снимок остался жить на плёнке. — Дело в том, что мы давно знаем друг друга. — В каком смысле? — удивилась Ванесса. — Знаем ещё не с этой жизни. — С другой жизни? Это что-то новенькое. Я не сторонник всех этих медиумных штучек и не верю в духов, магию и прочее, — сказала Ванесса довольно строго. — Вот мой муж, да, он в это всё очень сильно верил. — Ваш муж? — Да, муж. — И что же теперь ваш муж? — Составил компанию тем, в кого верил, — Ванесса загадочно улыбнулась. — Я вдова уже как двенадцать лет. — О, простите, — Франсуа замялся, уж больно витиевато леди строила свои фразы. — И кем же я была в прошлой жизни? — вдруг весело спросила леди. — Э? — Франсуа не нашёлся что ответить. — В смысле? — Ну обычно в таких случаях говорят, что в прошлой жизни мы были королями или знатными особами. — А, в этом? — обрадовался парень. — Простите мне мой английский, я иногда не догоняю. — Француз? — Уи. Вы поняли по моему акценту? — Ma mère était française. J'aime la langue, mais il n'y a personne à qui parler. — Je serais heureux de vous aider à pratiquer. Далее на французском — Здорово, а ещё было бы интересно посмотреть на ваши работы. — О, это легко устроить. Моя квартира недалеко. Вдовствующие владельцы модных домов ходят на первом свидании по чужим квартирам? — Не переживайте, моя охрана всё равно за мной следит. Так что если попытаетесь сделать что-то неприличное, — леди улыбнулась. — И что ваша охрана знает о всех ваших романах? Знает с кем и где вы встречаетесь? — Да. — Какой ужас, зря я думал, что богатым живётся легко. От этих слов Ванесса искренне рассмеялась: — Скажите адрес, я передам водителю. Франсуа сказал, а затем с улыбкой смотрел за тем, как совершенно неузнаваемая в обычной одежде баронесса подошла к машине, что стояла неподалёку, и наклонившись к мужчине, что опустил стекло, сообщила адрес. Когда она вернулась, Франсуа спросил: — А вы всегда переодеваетесь так кардинально, когда идёте на свидание? — Меня ещё никто не приглашал прогуляться вдоль реки. Я никогда не ходила на свидание в открытые общественные места. — Рестораны, клубы и частные вечеринки? — Да. На реку, стоя на тротуаре, смотрю впервые. — И как ощущения? — Забавные. — Я тоже забавен? — Необычен. Франсуа усмехнулся. — Пошли? В доме, точнее квартире, было тесно, накурено, захламлено. Из мебели на нескольких квадратных метрах были стул для фотосессий, белое полотно, осветительные приборы, кровать. Всё это было покрыто сотнями фотографий. — Очаровательно, — улыбнулась баронесса, поддевая носком ботинка ближайший снимок, на котором была запечатлена красиво обнажённая девушка. — Меня тоже так изобразишь? — спросила она, кивая на пол. — Если будет желание, — улыбнулся в ответ Франсуа. — Я никогда никого не принуждаю. Кофе? — Если хороший, то да. — У меня самый лучший. Франсуа принялся колдовать на микроскопической кухне. Когда до Ванессы начал доходить аромат, то она поняла, что её здесь угостят действительно хорошим напитком. Странно. Дешёвая квартира, дорогое оборудование, хороший кофе в плохих чашках. Мешковатая скудная одежда, да ещё и не первой свежести, и такой богатый внутренний мир человека в ней. Пока готовился кофе, Ванесса рассматривала снимки. Несмотря на тематику большей части, они ей нравились. Изобразить человека всегда трудно. Баронессе много приходилось работать с фотографами. Иногда было безумно сложно сказать, что она хотела видеть. Постепенно, научившись работать с профессионалами, она уже чётко ставила задачи. Но то, что делал этот молодой человек сложно было назвать фотографией для продажи. Это было чистым искусством. Наблюдением. Все портреты были пронизаны точным психологизмом. Тайное заглядывание внутрь. Полное и острое отражение момента здесь и сейчас. Сложно было поверить, что на такое был способен человек, которому ещё не было двадцати. Такие тонкие нюансы и оттенки взгляда мог бы поймать в объектив человек пожилой, много переживший, знающий, что ловить. Из своего опыта работы с фотопортретистами баронесса могла бы выделить лишь пару-тройку чего-то стоящих. Остальные так, не больше, не меньше, просто дельцы с новомодными приёмчиками. Год два и это всё наскучивает публике. Появляются новые приёмчики и те, кто на этом зарабатывает. Но этот парень с глазами старика явно работал не для денег. Тогда для чего? Что за безумная страсть в быстронесущийся двадцатый век делать что-то не для прибыли, для себя, для души?! — Ты весьма странный, — сказала баронесса, отпивая из кружки. — В чём моя странность? — живо переспросил сокофейник. — Твои работы очень профессиональные, но ты работаешь в местной не самой престижной газетёнке. — А, это? Я не хочу этим зарабатывать. Зарабатывать, значит гнаться за успехом, за публикой, за её интересом. Я фотографирую тех, кто интересен, у кого за глазами есть тайна. Так я словно лучше узнаю людей, и себя, в том числе. А ещё у меня возникает чувство дежавю. Словно давно, не в этом столетии точно, я точно также смотрел в лица людей. Только тогда не было фотоаппаратов. Тогда надо было изображать в основном маслом. — А ты рисуешь? — Да, но это почему-то всегда доставляет мне дискомфорт. Каждый раз, когда я берусь за картину, голову словно охватывает горячка. Что-то внутри меня, словно ломает меня. Это очень неприятные ощущения, да и болею я потом. — Болеешь, чем? — Не знаю, — парень дурашливо улыбнулся, вжав голову в плечи. — Слабостью какой-то. Валяюсь в постели по три дня подряд и вижу самые нелепые и ужасные сны. — Плата за талант? — Уж не знаю какая плата, но состояние ужасное, словно кто-то выжимает из меня все силы. — Плата художника за создаваемый образ, — грустно улыбнувшись, сказала Ванесса. — Я тебя понимаю. То же чувство, словно на последнем издохе, когда коллекция пошита. Значит, я тебе интересна как модель, потому что за моими глазами тайна? — баронесса вдруг внезапно сменила тему. — И поэтому тоже. — А что там с моей прошлой жизнью? — Вы же сказали, что не верите в это. — Не верить, не означает не проявлять интерес. — Вы тоже забавная, — ответил любезностью на любезность Франсуа. — Боюсь вас разочаровать. В той жизни, в какой знал вас я, или что-то вроде меня, я так ещё и не разобрался во всех этих тонкостях реинкарнации, вы были обычной экономкой, горничной, если угодно. Делали тяжёлую работу по дому: готовили еду, мыли полы, стелили простыни, стирали их. Баронесса негромко рассмеялась, взглядом углубляясь куда-то в себя. — Вот уж забавное сочетание. Меня вообще учили, что человек приходит на землю единожды, а потом после смерти на небесном суде решается его судьба: рай или ад. — Я тоже раньше так думал, пока меня не начали посещать видения и сны из других жизней. Странно, вы первая с кем я настолько свободно говорю про это. — А что значит, в той жизни, где ты знал меня? — В прямом смысле слова. Мы знали друг друга. У нас даже дочь была. Я помню, что часто рисовал вас. — В обнажённом виде, надеюсь? — Ванесса кокетливо улыбнулась. — По началу нет. Вы были очень набожной и стеснялись обнажённой натуры. Но после того, как вас отлучили от церкви за греховное сожительство со мной, вы очень сильно изменили своё отношение и к церкви и позированию. На этих словах Ванесса немного побледнела. Истая ревностная протестантка по матери, что не мешало быть англиканкой по отцу, молодая мисс Вудвилл была до мозга костей верующей. Верующей в предопределение и церковные догматы до тех пор, пока не узнала, что с ней сделал её муж. Тогда полностью разочаровавшись в церкви, боге и патриархальности, как залоге здорового быта, Ванесса уверовала лишь в преданных людей и не менее преданных собак. А ещё она уверовала в то, что мстить можно и даже нужно. Именно после убийства мужа Ванесса изменилась. Никакой английской женской скромности. Долой образ раболепной жены, слуги мужа. Да здравствует мода, высокая шпилька и экстравагантный наряд. Да здравствует эпатаж и власть над мужчинами. Да здравствует виски и одноразовые связи. — И что было дальше? — завороженно спросила Ванесса. — А дальше случилась прекрасная работа. Я помню всё в мельчайших деталях. Я наконец-то нарисовал лицо без изменений и выписал все нюансы фигуры: все ямочки и складки. Вы тогда очень сетовали на то, что у вас слишком грубые руки и слишком большие ноги. А я заставил целый мир считать это самым красивейшим женским портретом в истории живописи. — Так может вы и имя своё помните, великий живописец? — Нет, — Франсуа нервно улыбнулся. — Как рисовал работы помню, как пахло в комнате помню, как лился свет через высокие окна помню. Имени — нет. Но помню запах смятых простыней, помню стоны, вкус губ, нежность рук. Помню как ноги любимой женщины чуть косили вовнутрь, особенно правая. А ещё моя любимая страшно стеснялась того, что была левшой. Дурацкое поверье, что левшами могут быть слуги дьявола. Просто дикость… Ванесса уже не слушала. Ток, вперемешку с мурашками блуждал по её телу. Может на балу, может там он подметил, что она брала бокал левой рукой? Мало кто знал, что кутюрье Ванесса фон Хеллман была левшой. И почти никто не знал, что баронесса действительно немного косила правой ногой вовнутрь. Эта природная лёгкая косолапость была причиной долгих упражнений по ходьбе. Так и не сумев исправить дефект, Ванесса превратила его в одну из своих изюминок, выработав коронную походку фон Хеллман. Откуда? Парень и впрямь был или ясновидцем, или экстрасенсом. Но долбанное чувство родственной души. Оно то откуда бралось? Неужели все его россказни про переселение душ не байки для красного словца и не бред человека с чрезмерно развитым воображением? Вдруг Ванесса почувствовала на своём плече тепло трепетных рук. Она закрыла глаза и на минуту увидела себя в другом пространстве. Увидела себя более молодой, а рядом с собой мужчину пятидесяти лет, немного полноватого, коренастого, с тёплыми карими глазами. Его длинные курчавые волосы, тронутые сединой, падали ей на плечи. Нежные прикосновения и поцелуи, полные глубины. Стон в голос. Где они? Там, здесь? Нет, это здесь. Она лежит на постели среди снимков и жадно, до одури целует молодые губы, пахнущие миндалём и каштаном. В голове кручёным потоком быстро неслась каша из запахов, образов, звуков, обрывков эмоций. Но всё это было неважно. Важно было то, что рядом был тот, кто давал такое желанное и странное спокойствие.