Вспомни, просто вспомни

Франсуа прошёл вслед за баронессой в её кабинет. Огромное пространство, переполненное предметами роскоши, пленило его, как пленил бы предмет искусства, созданный гением. Однако это было не того рода пленение, которое соседствует с завистью. Это было сродни восхищению мастерством. Деревянные резные панели, изящные вазы, старинные портреты, канделябры и настольные светильники, вазы, расписанные сюжетами пасторали и греческих мифов. Всё это вызывало почти что детский восторг. Франсуа, не в силах совладать с собой, подходил ко всему, всё трогал. Холод керамики с нежной, тёплой текстурой дерева, изящность стекла, скрупулёзная точность, филигранность, терпение создавших это людей. — Как вы живёте в таких огромных пространствах? — спросил фотограф, оторвавшись от просмотра витиеватых вазочек, что стояли на каминной полке. — А в чём, собственно, проблема? — Ведь это всё надо заполнить собой, — ответил Франсуа весело. — Я вот предпочитаю маленькие комнаты, где всё есть олицетворение тебя, где со всем у тебя есть тесная крепкая связь. Большие пространства всегда выглядят словно нежилыми. У вас красиво, как в музее, но я не могу представить, как здесь можно жить. Баронесса усмехнулась в ответ на такой искренний монолог. — Да, я иногда тоже чувствую себя в этих стенах гостьей. — Вот поэтому вы и грустны. Грустны даже через улыбку и свою великолепную возвышенность. Ванесса сильно удивилась. Молодой человек подошёл к ней близко, недозволительно близко для столь короткого первого знакомства. Однако это не вызвало у баронессы привычного дискомфорта, напротив, ей показалось, что рядом с ней стоял хороший, давнишний друг, который вдруг решил разбудить её от сна роскошной, сладкой жизни. Он словно прибыл из прошлого, чтобы напомнить: эй, это всё не ты. Неужели ты забыла, что такое настоящее, что такое искренность, что важнее всего в жизни? — Вы совсем одна, — констатировал юноша и посмотрел Ванессе в глаза с какой-то странной мудростью, какую можно было бы ожидать от человека взрослого и много чего пережившего. — Это чистая правда, — вдруг выдала она ему, понимая, что её утягивает в омут притяжение глаз и голоса. — Сколько же тебе лет, милый всевидящий художник? — Девятнадцать. — Хм, слишком молодой, — ответила она, скорчив гримасу. — Слишком молодой для чего? — переспросил он игриво. — Слишком молодой для таких рассуждений и слишком влюблённо смотрящий на неподходящую для тебя женщину, — Ванесса улыбнулась, но глаза её при этом остались печальными. — Почему неподходящую? — Франсуа подошёл ближе. Теперь баронесса чувствовала его дыхание на своей шее. Внутри живота вспыхнул пожар. Внезапный, неприятный, словно пророчащий беду. Необъяснимый контраст молодого лица и старых глаз. Необъяснимое противоречие короткого знакомства и чувства близости, сопричастия, запутанной взаимосвязи, которая словно уже была, а теперь лишь только напоминала о себе. — Мне сорок три. Никто не поймёт такой связи, — сказала Ванесса со всей серьёзностью в последней попытке противостоять необъяснимому влечению. — Какой? — Которая сейчас состоится, — быстро прошептала баронесса, едва ли не теряя сознания от наплывших чувств, что закружили голову. Франсуа ничего не мог с собой поделать, словно руки, голос, слова, принадлежали не ему. Словно кто-то другой внутри него прижимал к себе, ласкал и нежно целовал женщину. В голове моментально взорвался целый каскад мыслей, образов, что несли за собой самые разные ощущения, запахи, тактильные чувства. И при этом всё это чужое, было его воспоминаниями, его чувствами, пережитыми… Пережитыми когда? В другой жизни? Он это переживал или кто-то другой переживал, но у него был доступ к полноте чужой памяти. Полноте до самых мельчайших и интимных деталей. Франсуа отстранился от губ баронессы. Тело страшно горело, руки трясло. Голова ехала не то от страха и паники, не то от странно охватившего чувства эйфории. Было полное ощущение, что по телу проехался каток, распластав остатки умения рационально думать.