9-й Тигровый: династия Тигров

      Поднялся сильный ветер, внезапно стало холодно и сумрачно. Прямо над замком повисла огромная сизая туча и, кажется, не двигалась с места, несмотря на ветер. В воздухе пахло, как перед грозой, вверху и правда что-то грохотало, ворчливо так, словно древнего злого старика растолкали после долгого сна, но не сверкали молнии, не лил дождь. Симон стоял во главе своих откликнувшихся на зов «тигрят» и зябко кутался в плащ из тигриной шкуры. Он взял этот плащ в кабинете отца, тот самый, старый боевой, в котором отец совершал свои подвиги, побеждал и завоёвывал государства для бывшего короля, в котором встретил свою судьбу, который носил, когда родились его дети… может, кого-то из них на нём и зачали. Сейчас королю Демиду положены совсем другие одежды, да и выезжает он теперь не на войну, а чтоб её предотвратить, но сохраняется память о боевом прошлом для будущих поколений, возможно, однажды этот плащ станет ценной реликвией. Симон чувствовал на плечах его внушительный вес, словно шкура пропиталась духом всех пройденных ею боёв, и этот дух обрёл осязаемость. Заштопанные разрезы, въевшиеся пятна крови, сложная смесь резких запахов — всё это заставляло принца чувствовать огромную ответственность за перенятое наследство, которое он сейчас буквально взвалил на плечи, и поднимало изнутри уверенность и силу. Чем бы всё ни закончилось, он будет сражаться на пределе возможностей, выложится весь, ни на миг не спрятавшись за чужую спину, не дрогнув перед лицом любой опасности, не испытав сомнений в правильности своих решений, не поддавшись жалости, а доведётся погибнуть — сделает это с честью, не вступая в сделки ни с врагом, ни с совестью. Он предполагал, что захватят младших братьев и попытаются заставить его сдаться, но он не пойдёт на поводу у врага, братья и родители его поймут. Всё равно никого в живых оставлять не станут, так хоть есть шанс, что Ирания и Тераса просто быстро зарежут, а в плену их точно подвергнут страшным пыткам на глазах у Симона.       Напротив, в длинном широком коридоре, стоял 1-й Орлиный, человек пятьдесят в беспорядке друг за другом. У них очевидно не было предводителя, впереди стояло несколько, насколько Симон мог судить, самых умелых лучников, они косились друг на друга, не зная, как себя вести. Просто так начать стрелять, молча, в наследного принца? Кажется, к такому они не были готовы.       — Что, вожак бросил вас и не оставил своих «отеческих» напутствий? — Симон решил начать сам, смело усмехаясь и демонстрируя, что у него-то всё под контролем. — И схемку не нарисовал, и мозги не запудрил? То есть, пудрил только на словах, магии не хватило на ваши грешные души, да? Или вы сами умоляли не превращать вас в безвольные куклы в обмен на добровольное предательство?       — Король Демид незаконно узурпировал власть! — наконец подал голос один из «орлов», видимо, самый старший, с проседью в бороде.       — А вы что сейчас пытаетесь сделать? Узурпировать узурпаторов? — «тигры» сзади захихикали.       — Королём должен был стать Фелистет! Прежний король угнетал народ, доводил до нищеты, собирая непомерные налоги и тратя на развлечения двора! Даже армию едва кормил, хотя всё его правление держалось на нас! Я лично это помню, я служил ещё при старых порядках!       — И уши тебе промывал ещё Фелистет лично, ага. Что же он обещал такого, чего сейчас нет? Армия накормлена, снабжена оружием, доспехами, лекарствами. Народ не нищает, напротив, нигде в стране уже не найдёшь жилых разваленных лачуг, запущенных земель, в городах побираются только пьяницы и бездельники, для остальных полно работы с хорошим жалованием, причём для обоих полов! Ты видел в замке роскошные балы при Демиде? Видел, как снимали золотые лестницы, хрустальные люстры, прочие дорогие украшения, чтоб пополнить казну за счёт наследия «старых порядков», а не простых людей? Чем ещё ты недоволен, лично ты, Алькид?! Тебе платят повышенное жалование за твои седины, ты ещё и скрываешь его от сослуживцев! — легионеры уставились на своего временного предводителя с недоумением. — У твоей семьи богатый дом, наёмная прислуга, большой участок земли, который ты регулярно засеиваешь, никто из твоей многочисленной родни ни в чём не нуждается. Ещё и младший сын собрался замуж за знатного вельможу. Ну, и какие претензии к королям?       «Орлы» ошарашенно молчали. Их определённо впечатлило то, что принц знает имена и обстоятельства жизни простых легионеров. Говорили, конечно, мол, короли в курсе очень многих подробностей о людях, которые им служат, но чтоб настолько… И Симон ведь совершенно прав, Фелистет и его сыновья рассказывали красивые сказки о счастливом будущем, а Демид постепенно превращает их в реальность, хотя никому ничего не обещал.       — Пусть сюда придёт Ортем! — Симон почувствовал себя особенно уверенно, прямо горы бы руками ворочал. Его позиция нерушима, даже враг это понял. — Я знаю, что он ваш идейный вдохновитель и занимался этим «вдохновением» все годы, которые тренировался с вами, ещё с подростковых лет. И его брат, видимо, тоже, такой красивый, несчастный, загадочный, смотришь на него — и хочется рвать себе любые жилы, чтоб убрать эту тоску из его ясных глазок, правда? Детишек оставили сиротинушками, убили их отца, который всего лишь хотел, чтоб Сандарн жил в процветании, так учили их самих, так они научили и вас! А мои родители всего лишь хотели, чтоб люди в стране не убивали друг друга, и я никогда не остался сиротой! Никто из них не кричал: «Я хочу стать королём!», это вы, армия и ошалевший от происходящего народ, поняли, что некому теперь быть хозяином положения, и пришли к моему отцу, умоляя возглавить страну! Ты же помнишь то время, Алькид?! Помнишь, как 9-й Тигровый занял Зерберх, прекратив войну, несмотря на внутренние беспорядки и отсутствие реальной власти, и тогда все согласились, что генерал Демид — лучший военачальник в мире! Он сумел наладить идеальную дисциплину в своём легионе, сплотить кучу разных людей в единый организм, поэтому только на него надежда, только он наладит дисциплину в стране! И это не генерал Демид уселся задницей на трон, а вы, армия и простые люди, просили его сесть туда! Чтоб больше народ Сандарна не убивал друг друга, став единым организмом!       Симона понесло, он кричал во всё горло, сверкал праведным гневом в глазах, его голос разносился эхом по всему замку, заглушая грохот сверху, и физически ощущалось, как словно раздуваются и увеличиваются в размерах от наполняющих их новых сил его «тигрята».       — Не слушайте его. Стреляйте, — сказал кто-то за спинами «орлов», подождав, пока Симон возьмёт паузу. Глаза у лучников стали стекленеть, лица теряли осмысленность. Некоторые воины сзади расступились, и вперёд вышел Мирай в странной кристаллической кольчуге, сверкающей красноватыми вспышками. На бледном лице чётко проступили синие вены, глаз за тёмными кругами не было видно, парень выглядел почти как оживший утопленник.       — Это магия… та самая магия, которая лишает воли… — испуганно зашептал молодняк за спиной Симона, сбиваясь в кучку поплотней. Симон горько усмехнулся.       — Так вот кто стоящий за всем колдун… привороты, убийство пленника, попытки зарезать меня в постели…       — Стреляйте!       Первый ряд «орлов» натянул луки. Принц почувствовал паническое шевеление сзади, услышал предупредительные крики, кто-то пихнул его в плечи, пытаясь повалить на пол, спасти, но стрелы сорвались раньше. Потом до всех не сразу дошло произошедшее: все стрелы, летевшие прямо в принца, который был очень лёгкой мишенью, сломались у самого тела Симона, разлетелись кусками по коридору, словно столкнулись с чрезвычайно прочным металлом. Лучники шарахнулись назад, к ним от шока начал возвращаться рассудок, сзади кто-то откровенно дал дёру. Принц и сам смотрел огромными круглыми глазами на обломки стрел, тяжело дыша и по ощущениям понимая, что стрелы его не коснулись, то есть, уже и на заговорённую кольчугу не списать: это настоящий невидимый и неосязаемый магический щит. Кажется, похожие явления ему встречались только в папиных сказках о великих воинах прошлого, в реальности он о подобном не слышал.       — Теперь всё понимаешь, да? — Мирай криво ухмыльнулся, неожиданно показавшись довольно уродливым. — Тот, кто ценой всего и в первую очередь — жизни защищал тебя, гниёт в темницах без вины. Потому что ты назвал его предателем. С этим осознанием ты и умрёшь. Надеюсь, твоей душе доведётся вечно мучиться после смерти за такую «благодарность» людям, принявшим твою сторону, а живые поймут, какими монстрами было всё семейство генерала Демида!       За спиной Симона раздались крики и лязг столкнувшегося металла. Пока принц болтал с лучниками, повстанцы из стражи зашли в коридор сзади, возможно, тоже найдя секретные проходы в стенах, и ударили в тыл. Сообразив, что Мирай нарочно позволил им поболтать, чтоб потянуть время, Симон с яростным рёвом бросился вперёд. В него выпустили ещё несколько стрел, промазать по такой мишени, даже бегущей, смог бы только больной или пьяный, но магический щит никуда не делся, стрелы снова натыкались на преграду и разлетались в щепки. Такой расклад действительно пугал, особенно то, что щита никто не видел, никакое магическое свечение вокруг принца не распространялось, мозг не мог понять, что происходит со стрелами. Алькид шустро юркнул назад, продираясь через сослуживцев, остальные опомнились, только когда Симон насадил парочку воинов на свой меч, вкладывая в удары всю ярость, так что одного он в самом деле едва ли не пополам разрубил. Говорили, Демид так мог в молодости. «Орлы» тут же бросились бежать, в ближнем бою они были не столь эффективны, как с луками, и приворот Мирая, если и сохранялся, на них уже слабо работал, то ли от страха, то ли колдун начал слабеть. Сам Мирай был хорошо заметен в полумраке, благодаря красным вспышкам своей «кольчуги», и ничего не успел предпринять, когда Симон прыгнул на него и грубо вжал в стену.       — Значит, чтоб всё прекратить, нужно убить тебя, правда?..       Мирай вскрикнул, несколько кристаллов на кольчуге лопнули. Его взгляд стал совсем затравленным.       — Ты посмеешь меня убить?..       — Я сейчас убью кого угодно! — Симон почти рычал, такого голоса у него никогда не слышали, словно он вдруг утратил человеческий облик. Мираю показалось, что и глаза у него внезапно пожелтели. Как у настоящего тигра…       И в этот момент слева принцу в бок прилетел мощный удар, отбросил его на несколько шагов и обрушил на пол. Из Симона вышибло весь воздух, перед глазами заплясали искры, всё тело взорвалось болью, словно в него зарядили камнем из катапульты. Почему-то этот удар магический щит не смог отразить. Проморгавшись, Симон едва успел откатиться к стене: над его шеей уже занесли меч. Вдали мелькнула красная вспышка — Мирай убежал, вместо него перед принцем оказались Рес и Ортем, последний как раз и замахивался мечом. Симон хотел ухмыльнуться и сказать что-нибудь презрительное, но изо рта с хриплым булькающим звуком полилась кровь.       — Что, не спасает твоя магия? — Рес безумно скалился, поймав кураж. У него в руке была большая булава на цепи, которая смоталась в толстую рукоять. — Против моей куколки ещё никто не устоял!       — Не разговаривай с ним! — Ортем не разделял веселья палача, его лицо было уже забрызгано кровью, хотя и сквозь неё виднелся испуг. Всё пошло совсем не так, как он рассчитывал, теперь главной задачей было убить Симона. Однако, подскочив к нему снова с мечом, он столкнулся с яростным сопротивлением и едва не потерял оружие. Симон твёрдо стоял на ногах, уверенно отбивал удары, изо рта лилась кровь, но больше не было никаких признаков того, что ему повредили внутренности (хотя повреждений не могло не быть).       — Ты защищаешь его, Рес? — теперь хрипеть получалось, даже вполне разборчиво. — Несмотря на то, что его отец убил твоего?       Рес нервно скосился на своего дружка. Тот не обращал внимания ни на что, целеустремлённо изо всех сил наскакивал на принца, стараясь попасть ему по конечностям.       — Твой отец ведь был за короля, правда? — Симон почти лениво отбивал все атаки, в свою очередь будто бы не обращая внимания на вождя нового восстания. — Или ты не знаешь, что предыдущий переворот, оставивший тебя без отца, поместья, денег и титула, затеял Фелистет? Ортем не сказал? Может, на тебя тоже действует приворот, лишающий людей разума, чтоб ты не задумывался, не задавал вопросов?       — Прекрати! Сражайся со мной, я твой враг! — голос Ортема сорвался почти на визг, выдавая крайнюю степень напряжения.       — Рес, я мог бы показать тебе документы, переписку, в том числе и написанную рукой Фелистета, которая подтверждает мои слова. Ваши с этим куском дерьма отцы были по разные стороны баррикад, как же так вышло, что теперь вы вместе?.. Не пытайся корчить из себя великого воина! — Симон наконец жутко ухмыльнулся Ортему, показав чёрные от крови зубы. — Может, в детстве ты был хорош, но сейчас из тебя выросла копия твоего родителя, только вот даже авторитет украсть не у кого, тебя может одолеть большинство легионеров один на один, и они об этом знают!       Симон ловко поднырнул под чужой меч и вонзил свой Ортему в бедро. Тот заорал и шарахнулся назад, буквально срывая свою ногу с клинка и разбрызгивая кровь.       — Уходи! — Рес ловко прокрутил тяжеленную булаву в одной руке. — Он тебе не по зубам, мы с моей куколкой быстро разберёмся!       — Ты так и не понял, что я тебе говорил? — Симон абсолютно спокойно наблюдал за фокусами с булавой и за тем, как Ортем, хромая и держась за стену, пытается убежать.       — Да мне наплевать! Что бы там ни было в прошлом, сейчас я ужасно хочу убить тебя! Ты меня ещё в детстве раздражал: такой весь из себя рыцарь, вечно хвастаешься подвигами своего отца и заявляешь, что будешь, как он, или уже стал, как он! Мне дома говорили держаться к тебе поближе, за твоим отцом, мол, тянется шлейф почёта и народной любви, сам король полагается на него в любом военном деле… и не спрашивали, хочу ли я равняться на кого бы то ни было! А я хотел, чтоб равнялись на меня! И сейчас у меня появится слава убийцы гнусного потомства узурпаторов, заодно исполнится мечта детства! Какое приятное совпадение!       — Надо было придушить тебя, когда был возможность… — Симон тяжело вздохнул и встал в стойку покрепче, будто приглашая к бою.       Тело двигалось явно замедленно, но быстро перестало ощущать боль, словно магический щит спохватился, что пропустил удар, и принялся спешно лечить. Навершие булавы снова раскрутилось на цепи и со страшным грохотом проделало внушительную дыру в стене в том месте, где только что была голова Симона. Хотя такое оружие было довольно тяжёлым для быстрых манёвров, Рес орудовал им мастерски, размахивал, как детским деревянным мечом, целясь точно в противника, заставляя постоянно уклоняться и не подпуская к себе на расстояние удара. А ведь Симон тоже учился работать булавой и знал: она годится разве что для массовых баталий, и надо следить, чтоб не перебить своих, поскольку она рассчитана на поражение всех, кто в зоне досягаемости, без разбору. Для поединков её точно никто не стал бы использовать, пока замахнёшься — юркий противник поднырнёт под неё и всадит в тебя клинок. Однако, Рес опровергал это, видимо, имея уже достаточный опыт в поединках, разумеется, не честных: его тактикой, похоже, было нанести первый удар исподтишка, и, если враг ещё способен сопротивляться после этого, он всё равно не сможет двигаться быстро, хорошо, если на ногах устоит. Симон не чувствовал боли, но раны никуда не делись, начала накатывать усталость, отражать булаву он и не пытался, понимая, что с такой силой удара лишится и меча, и руки, а приблизиться ему не давали, заставляя бесполезно кружиться и уклоняться.       — Долго мы так будем танцевать?! — Рес даже не запыхался и безумно скалился, почти смеясь в голос. — Может, сдашься и помрёшь с честью, а не как загнанный заяц?!       — Сперва зарежу подлую крысу, потом помру… пусть себе и как загнанный заяц… И крыса — это Ортем, а ты — тупой осёл…       Зря Симон отвлекался на разговоры, у него сбилось дыхание, он оступился и всё же пропустил удар булавой в грудь. Его впечатало в стену, где-то в спине раздался хруст, снова изо рта, носа, казалось, даже глаз пошла кровь, и тело охватила новая волна боли. На сей раз кольчуга определённо приняла основную силу удара на себя, иначе грудь раздробило бы всмятку.       — Вот всё и закончилось, — Рес смотал цепь и подошёл не спеша, примериваясь к чужой голове, чтоб наверняка вышибить мозги с первого раза. Он всё же задыхался, как ни храбрился, но размахивать такой тяжёлой штуковиной было и ему непросто.       Симон силился вздохнуть, горло забивала кровь, перед глазами всё плыло, он не видел, где вообще Рес находится, даже слышал с трудом, в ушах шумело. Конечно, палач не собирался тянуть время, давать врагу шанс сказать какие-то никому не нужные последние слова. Симон услышал звук рассекающей воздух булавы… а потом она зависла в воздухе. Принц наконец смог дышать, протёр глаза дрожащей от напряжения рукой и разглядел, что между ним и Ресом стоит кто-то в серой грязной робе заключённого, вытянув руки вперёд. Симон почему-то сперва вспомнил один из рассказов отца о былых сражениях: в тяжёлом бою с Зербехом того свалили на землю и пытались отрубить голову, но внезапно его заслонил собой оруженосец, тогда ещё мало что умевший. Он мог сбежать, его подарили генералу Демиду как наложника, он не был обязан жертвовать собой, но почему-то решил встать между генералом и смертью… Нет, что-то другое царапалось в мозгу. Картинка из детства: между ним и Ресом точно так же становился Толстый, вытягивая руки вперёд, заслонял или пытался отразить удар и кричал о том, что нельзя драться, даже, наверно, понимая несерьёзность драки…       — Я же говорил: если захочу уйти, никакие запоры меня не удержат… — точно, судя по голосу, это Виллиан. — Только ходить сложно, не сразу вас нашёл. Но я знал, что успею.       Рес оторопел, кажется, у него даже волосы дыбом встали. Булава висела в воздухе и не двигалась, какие бы усилия он ни прилагал. Осознав, что остался без оружия, палач нервно расхохотался:       — Надо же, вдруг нахлынули такие мерзкие воспоминания из детства! — похоже, ему пришли на ум те же мысли о прошлом. — Ну, и что ты теперь будешь делать? Снова начнёшь вопить о мире и дружбе? До сих пор не дошло, что все плевать хотели на твоё юродство?!       — Спасибо, Рес. Ты сделал для меня большое дело, дал мне очень много сил, и теперь я могу сделать то, к чему давно готовился, — Виллиан был совершенно спокоен, словно вёл обычную дружескую беседу. — Насколько я слышал, ты оправдываешь жестокую работу палача тем, что даёшь возможность преступникам искупить свою вину страданиями. Так иди и получи своё воздаяние за великую миссию искупителя чужих грехов.       Глаза Виллиана вдруг стали абсолютно чёрными, чернота затопила белки и, казалось, сейчас потечёт по щекам. Рес застыл на месте, явно силясь шевельнуться, но не мог двинуть ни одной конечностью, даже закричать или моргнуть. По его рукам тоже поползли чёрные нити, опутывая каждую вену и распространяясь по всему телу, прошло всего несколько секунд — и вот эта жуткая паутина уже ползёт по шее и выше, на лицо. Безумный взгляд Реса стал паническим, он чувствовал холод и режущую распирающую боль во всех жилах, но был абсолютно бессилен что-либо сделать, скованный магическим параличом вплоть до языка и век. Виллиан осторожно сделал к нему пару шагов, мягко коснулся руки.       — Ты не увидишь моей смерти. Передаю тебя в руки Высшего Палача. Прощай.       Рес упал, как мешок тряпья, только кольчуга лязгнула, и рядом упала его булава. Застывшие потухшие глаза на миг затопило чернотой, потом всё исчезло, чёрная «паутина» с тела ушла. Казалось, парень просто лёг посмотреть в потолок, только без дыхания и сердцебиения. Виллиан тоже покачнулся, как пьяный, завалился назад, но его подхватил опомнившийся Симон и мягко опустил на пол. Только сейчас разглядел, как ужасно выглядел его бывший слуга: губы искусаны так, что целые откушенные куски свисают, лицо в крови, на серой робе проступают бурые пятна, волосы, как и всё тело, мокрые, свалялись клочьями, взгляд измученный и угасающий. Он едва ли мог различить перед собой принца, лишь интуитивно угадывал, что это Симон, попытался улыбнуться и слепо протянул руку, ткнувшись пальцами в кольчугу.       — Всё хорошо… раны не серьёзные… пройдут… — Виллиан почти шептал, не было сил напрягать голос. — Я сделал всё, что мог… Так было задумано, вы ни в чём не виноваты… Таков был мой план… я должен был пострадать, чтоб получить силу спасти вас… Не снимайте кольчугу сразу, она подлечит… и после моей смерти будет защищать, как прежде…       Симон внезапно понял, что глотает горячие слёзы. Смотрел сквозь мутную пелену на глазах и не мог насмотреться, дышал странной смесью запаха крови и чужого тела и не мог надышаться. Он прекрасно помнил, что Виллиан говорил о смертельном проклятии: применивший его колдун умирает сразу или живёт недолго в страшных мучениях, а сейчас было использовано то самое смертельное проклятие. Виллиан умирал.       «Вот он, мой момент истины… — билась в голове отчаянная мысль, продираясь сквозь волны захлёстывающей внутренней боли. — Я смотрю на человека и понимаю: он мой. Всегда был моим, и я всегда был его, только он знал об этом, служил мне, а я осознал лишь теперь. Когда смотрю на него в последний раз…»       — Если хотите сказать мне что-нибудь, скажите… — из Виллиана почти ушла жизнь, но он ещё оставался в сознании, надеясь услышать что-нибудь хорошее напоследок от своего единственного возлюбленного. И уж точно не попытку попросить прощения, он уже давно всё простил, давно знал, что принц так с ним обойдётся.       — У тебя красивые волосы…       Виллиан снова улыбнулся, мягко и счастливо. Наверно, как в живую увидел перед собой маленького мальчика, похожего на серьёзного воронёнка, который огорошил его этой фразой, впервые заставив покраснеть от незнакомого приятного ощущения внутри. Кажется, и сейчас это были нужные слова.       — Надо поймать Ортема и его братца! — к Симону подскочили задыхающиеся, перепачканные в крови «тигрята». — С теми мы разбирались, но сколько ещё народа у них припасено?.. Ого, это палач?.. От чего он умер? Ни одной раны не видно, но… Точно, парни, холодный, как судак! Чем это вы его, ваше высочество?       Симон аккуратно уложил голову уже закрывшего глаза Виллиана на выщербленные камни, быстро смахнул с лица слёзы, размазывая кровавые брызги, и выпрямился. Следовало срочно взять себя в руки ещё один раз и довести дело до конца. Сам же сказал — это его «горный перевал», у него всё же оказался своего рода оруженосец, защитивший принца ценой жизни, и теперь нужно отомстить за него и всю ту яростную невыносимую боль, клокочущую в груди, разрывающую на куски мяса, на осколки костей, на капли крови. Вонзить меч в плоть предателя и… жить долго и несчастно, в страшных муках, которые выпадают на долю выживших после применения смертельного проклятия. Виллиан хотел, чтоб принц жил, и он не зря старался.       — Оставьте Ортема мне. Это дело чести. Прочешите замок, если кто-то из приворожённых ещё остался и сложит оружие — не убивайте, но не спускайте с них глаз. Не думаю, что Мирай будет ещё опасен, у него почти не осталось сил.       Далеко убежать со своими ранами Ортем не мог, скорее всего, заполз в ближайшую укромную нору и затаился. Принц был уверен, что найдёт его, даже не обшаривая каждый угол на пути, почует по запаху страха и предательства, как собака. Он не чувствовал не только боли, но и всего тела, ноги не ощущали тверди под ними, руки не ощущали тяжести меча, перед глазами вспыхивали белые пятна, голова гудела, как колокол, и Симон старался гнать из неё все мысли, кроме мыслей об убийстве Ортема, чтоб не повредиться рассудком прямо сейчас. То, что рассудок не удастся сохранить после того, как всё кончится, было очевидно.       Как принц оказался возле тронного зала, он ни за что бы не вспомнил, и не удивительно: судя по тому, что на пути попадались люди в доспехах, уже не понятно, на чьей стороне, и в страхе сбегали с его пути, состояние Симона было воистину ужасным и слишком ярко отражалось на лице. Неведомое чутьё не обмануло: дверь в тронный зал оказалась распахнута, на пороге виднелись свежие кровавые пятна. Ортем наверняка знал, что отсюда есть тайные ходы, через которые можно сбежать за пределы замка незамеченным, но, кажется, не знал, где именно, бестолково хромал вдоль стен, кое-как перетянув бедро обрывком одежды. Может, поэтому он и пытался приударить за Иранием, который точно излазил весь замок вдоль и поперёк, каждую «кротовую нору». Увидев Симона, Ортем почти упал, побледнел, принялся что-то кричать, размахивая мечом. Симон смотрел, как некрасиво он кривит рожу, открывает рот, хлопает глазами, словно борется с желанием зажмуриться от страха, и ничего не слышал, в голове звучал настоящий набат, в ушах шумел настоящий шторм. По всей видимости, руки двигались сами по себе, не слушая никаких команд мозга, как они замахивались, как наносили и отражали удары — всё прошло мимо, не задержавшись в сознании. В какой-то момент Симон лениво подумал, что в тронном зале светло, хотя снаружи уже стемнело. Горели свечи, много свеч, возможно, здесь готовился какой-то ритуал или какое-то пиршество. В неровной пляске света и теней был хорошо видно, как из рта Ортема идёт кровь, кольчуга тоже местами побурела, поскольку куда и как Симон нанёс ему свежие раны, он понятия не имел. Возле самих тронов мелькнула красная вспышка, сквозь звон набата в голове прорвался неразборчивый отчаянный вопль: там стоял Мирай, весь залитый слезами, и у него один за другим лопались кристаллы на кольчуге, вероятно, причиняя сильную боль. Он еле держался на ногах, ничем не мог помочь брату, разве что отвлекать его врага криком, но и это не сработало. Вновь вспыхнувшее перед глазами лицо Ортема застыло восковой маской, изображающей животный ужас, вызвало раздражение, его хотелось смахнуть с обзора, как назойливую муху, и Симон сделал похожее движение руками, только с длинным замахом. Лицо исчезло, крик Мирая захлебнулся, к тронам покатилось что-то круглое. Голова Ортема?.. Скорее всего… да не важно. Бой закончен, он выдержал напор первой в своей жизни внутренней войны, защитил свой «горный перевал». Дальше всё будет совсем иначе, жизнь уже потеряла краски, надежды и мечты, принца с размаху окунули во всю отборную грязь настоящей взрослой жизни, грубо содрав с него последний флёр детства. Он незаметно для себя подошёл к окну, большому, от самого пола и выше его роста, окинул взглядом пустой тёмный двор, замерший, словно никого живого в замке не осталось, красивое сине-алое небо далеко на горизонте. Такой покой кругом, кажется, можно услышать, как медленно и величаво ходит смерть на кошачьих лапках, единственный победитель в любой войне.       Внезапно тишину прорезали звуки рогов, очень знакомых, слышные, наверно, во всём городе. Во дворе замелькали яркие пятна факелов, несколько мгновений — и вот уже весь двор залит огнями, в свете которых видны несущиеся вперёд полосатые знамёна. 9-й Тигровый пришёл, их даже кто-то выбежал встречать. Симону показалось, что внизу мелькнула коса Ирания, вся в цветных ленточках. А, ну конечно, если легион прибыл, значит, Эггил до них добрался, прискакал впереди всех, почти плечом к плечу с королями, такой весь героический, суровый, настроенный драться, и его «заводная белка» выбежал навстречу, плюнув на все опасности. Сам Симон был хорошо виден в освещённых окнах тронного зала, сейчас родители прибегут сюда, начнут выяснять, что случилось. Увидят трупы стражи, прислуги, перерезанных чуть ли не в постелях придворных, кругом кровь, разрушения, боль, слёзы, рыдания полумёртвого Мирая над обезглавленным братом… увидят истерзанное тело Виллиана, лучшего человека в мире, умершего с улыбкой на лице после едва ли не всей жизни страданий… надо будет вымыть и расчесать ему волосы… Меч слегка ударил по ноге, выпав из ослабевшей руки, суматошная пляска огней внизу смешалась в одну сплошную влажную пелену перед глазами.       Воспринимать реальность дальше он начал, когда осознал себя сидящим на полу под окном, в объятиях папы, стоящего рядом на коленях. Папа нежно успокаивающе гладил его по затылку, как в детстве… и Виллиан умел точно так же… От него пахло лошадьми, потом и немного горячим металлом, неслись сюда во весь опор, не исключено, что напоролись на засады, но были к ним готовы. Ни тела Ортема, ни Мирая в зале уже не было, стало намного светлее, вокруг собрались оба брата, с виду без единого повреждения, и Эггил, страшно грязный, вздыбленный, шатающийся, но с очевидным облегчением на веснушчатой роже. Успел, все принцы живы, счастливый конец.       — Как жить?.. Как жить теперь, папа?.. — заговорил Симон надорвано. Ему казалось, что громко, но нормально его мог слышать только Матиас. — Мои друзья детства, которым я доверял, которым желал добра и думал, что мы всегда будем вместе, заодно, оказались предателями, замышлявшими мою смерть… Единственным настоящим другом оказался парень, которого я с детства подозревал в злых намерениях за одно лишь происхождение… Прекрасный юноша, моя заветная мечта о счастливом браке и любви до гроба, боится, презирает и ненавидит меня, все свои силы потратил на попытку стереть мою семью с лица земли. Единственный, кто дарил мне искреннюю любовь, без надежды на что-либо взамен, и сделал бы меня навечно счастливым, предан мной и умер в тот самый «момент истины», когда я осознал, что хочу быть с ним… Вокруг ложь, злость, ненависть, в раскрытых для объятий руках прячутся кинжалы, за радостными улыбками прячутся ядовитые жала… а я не умею со всем этим справляться, я ничего не знаю о жизни! Почему мне не сказали раньше, что бывает так больно?! Почему меня учили быть хорошим правителем, но не научили быть мудрым человеком?! Как мне теперь жить?!       — Мудрость приходит только с опытом, сынок… — шептал Матиас, прикрывая его растрепавшимися длинными волосами, уже изрядно подёрнутыми сединой. Симон разрыдался в голос, страшно, с подвываниями, и наверняка не хотел бы, чтоб его видели в таком состоянии. — Ты сильный телом и духом, ты справишься. Помнишь, тебе показывали, через какие суровые испытания проходит металл, чтоб из него получился отличный клинок? Ты сам пробовал ковать… Произошедшее сейчас закалило тебя, заставило страдать, но не сломало, и из тебя получится настоящий шедевр, который история веками будет ставить в пример правителям будущего…       Речь Матиаса успокаивающе журчала, широкие, шершавые, потрескавшиеся, но всё равно ласковые руки гладили, гладили, ласково сжимали плечи, заставляли расслабиться внутреннюю тетиву, натянутую до предела и грозящую разорвать сердце. Вице-король понимал, что должен это говорить, уже ничего не исправишь делом, остаётся выезжать на словах, использовать весь талант дипломата, но в душе понимал: сын едва ли слышит, что ему говорят, просто размяк от голоса и объятий, возможно, мысленно снова отправившись в детство, где разбил коленку во дворе дома, и папа утешающе говорит ему, какой он сильный, смазывая ранку жучим лекарством. Только от настолько глубоких душевных ран ещё не придумали лекарств, они будут очень долго кровоточить, и хорошо, если не лишат рассудка, зарубцевавшись на душе.       Наконец до принца добрались придворные колдуны, удивлённо охали, качали головами: им, в общем-то, уже нечего было лечить. Один из них, трясясь, как осиновый лист, шептал вице-королю что-то о палаче, труп которого осмотрели. Может, распознал смертельное проклятие или просто понял, что этого выродка убили неизвестной мощной магией. В итоге Матиас решил, что Симона следует отвести в покои, сейчас предстоит слишком много работы, а он заслужил долгий отдых. Эггил аккуратно поднял его с пола, придерживая под руки, и повёл, тихо бормоча что-то на своём языке. Симон, изучавший зербехский, постепенно понял, что это почти сплошь неприличные слова, адресованные всей ситуации в целом. Интересно, как Эггил сам выучил родной язык, с ранних лет воспитываясь в Сандарне?.. А в покоях принц остался совсем один. Ему зажгли много свеч вокруг кровати, усадили на неё… прямо в грязной обуви. И следы от порога остались. Звон в голове утих, теперь там раздавался тихий укоризненный голос Виллиана под личиной Фила: «Ваше высочество, ну что вы опять наследили, я же всегда ставлю ваши домашние туфли рядом с порогом!» Больше такого никогда не будет, теперь можно разгуливать грязным, потным, не менять одежду, сколько захочется, есть то, что нравится, не заботясь о телесном здоровье, и даже если у него будет такой же аккуратный обстоятельный новый слуга, он не посмеет и слова сказать поперёк, уж тем более не станет ворчать, поучать, мягко, но непреклонно делать так, чтоб подопечный большой ребёнок постепенно превращался в гордость королевства. Эти покои никогда не увидят Виллиана в дорогой ночной сорочке, со смущённым румянцем на щеках, с распущенными роскошными волосами, укутывающими его, как меховая шаль. И у короля Симона никогда не будет мужа, детей, после него Сандарном будут править дети Ирания и Эггила, выросшие на умных и весёлых сказках своих родителей, показанных им в настоящих театральных представлениях с куклами. Возможно, они уродятся рыжими, и при них союз с Зербехом окончательно закрепится на века.       Да, будущее у Сандарна всё ещё выглядит счастливым, и однажды Симон научится радоваться этому, не имея никакого личного счастья. Таким должен быть хороший правитель, к этому готовила его жизнь — думал принц, выставляя грязную обувь за дверь и берясь за половую тряпку.

***

      По тёмным коридорам, затаившимся в ожидании скорого рассвета, неслась невидимая упругая волна, задувая огарки свеч и чадящие факелы на пути. С её пути разбегались крысы и охотящиеся на них замковые кошки, всё же выставленные на посты стражи воины из 9-го Тигрового и спешно мобилизованного 2-го Волчьего вздрагивали от непонятного резкого сквозняка, нервно косились по сторонам, но ничего не замечали, не слышали и невольно списывали всё на расшалившиеся нервы. Вскоре волна достигла крыла, где располагались лекарни и лаборатории колдунов, и там остановилась. В воздухе раздался едва различимый нежный шёпот, словно шептал сам воздух вокруг:       «Прекрасное дитя магии, даруем тебе второй шанс и новые силы!»       В темноте резко открылись наполненные ярким белым светом чьи-то глаза.