Meine kleine Schwäche

      — Дора, прошу, п-помедленней! Я не п-поспеваю за вами! — Запыхавшийся Фридрих бежал за американской журналисткой, держа в одной руке её каблуки, а в другой прекрасный букет полевых цветов, которые были сорваны для неё же.       — Ничего не могу с собой поделать! Тут так прекрасно, что хочется бегать весь день, не останавливаясь! — Когда Теодора наконец повернулась лицом к юноше, то он увидел на её лице нежную улыбку. Та была настолько искренней и светлой, что хотелось часами смотреть на неё, не обращая внимания ни на что в этом мире.       — S-Sie sind w-wunderschön wie ein Engel. — Еле слышно прошептал немецкий солдат, наконец подбежав к своей спутнице. На лицах обоих молодых людей проступили румянец и капельки пота от продолжительного бега. Глубоко вдохнув и приведя дыхание в порядок, Фридрих наконец поднял взгляд на стоящую напротив девушку. — Вам к лицу р-румянец. Вы выглядите о-очень милой. — Неожиданно для себя сказал юноша, от чего его щеки заалели пуще прежнего. Только уже от бушующих внутри эмоций.       — Благодарю вас, Фридрих. Вы тоже выглядите очень привлекательно, — Кажется, журналистку совсем не смущали вопросы подобного характера. Наоборот, она была очень польщена, услышав такие комплименты, — Давайте присядем в тени того дерева! Отдохнем от прогулок и палящего солнца! — И Теодора убежала в указанное место, не дождавшись ответа солдата.       Присев на траву, американка вытянула босые ноги вперёд и прикрыла глаза, вдыхая свежий воздух. Слушая пение птиц, девушка словно забыла обо всех проблемах и тревогах, которые окружали её ещё с того дня, когда она покинула родной дом. Тишина и покой. Что может быть лучше, учитывая нынешнюю ситуацию? Война подкосила всех жителей Химворде, включая новоприбывшую туда Теодору. Идиллию юной журналистки прервал звук ходьбы по траве. Но, когда она поняла кто это, то расслабилась ещё больше, ведь доверяла этому человеку всю себя, включая даже её мысли, переживания и чувства.       — Фридрих. Присаживайтесь рядом! Думаю, дать ногам отдохнуть лучше, чем стоять и караулить, — Юноша хотел возразить ей, но даже не смог что-либо сказать, когда Теодора аккуратно обхватила его шершавую и большую ладонь двумя своими руками и потянула вниз, вынуждая его сесть рядом с ней, — Так-то лучше, правда ведь?       — Лучше. Спасибо, Д-Дора. — Смущаясь и краснея всё больше от такой близости с девушкой, немец наконец решил сделать самый важный шаг в его жизни: признаться в любви.       Фридрих всё детство был очень застенчивым и закрытым мальчиком. Из-за заикания его дразнили и считали изгоем, отрезая возможные пути к нормальному общению с окружающими. Страх, ярость, ненависть и глубокая печаль — все эти чувства не покидали душу юноши на протяжении всей его жизни, сформировав в обществе образ неудачливого и одинокого дурака. Скитаясь по улочкам небольшого бельгийского городка, Фридрих встретил девочку. Пытаясь ей помочь, он только напугал её формой немецкого солдата, чем заставил проходящую мимо девушку принять его за злого врага. Как раз с этой встречи прекрасная незнакомка стала лучиком света в его темном мире, открыв ему ранее неизведанное чувство: любовь.       — Komm schon, erzähl ihr von deinen Gefühlen. Je mehr Sie zögern, desto schwieriger wird es später. — Бормотал себе под нос Фридрих, сжимая в руках всё те же полевые цветы, которые ранее с улыбкой нёс Теодоре, желая увидеть лишь ту чистую и нежную улыбку, которая в особенности покорила его сердце.       — Heute wollte ich Ihnen auch von meinen Gefühlen erzählen. Aber Sie scheinen mir voraus zu sein, Herr Blumhagen, — Вдруг раздался мелодичный и тихий женский голос, который словно напевал данные слова, при этом вкладывая в них всю свою душу, — Да, я понимаю по-немецки, можете не удивляться так. А что насчет вашей симпатии. — Девушка задумалась, смотря на небо, по которому плыли белоснежные облака. — Давайте пройдёмся к одному пруду! Там замечательно, я вас уверяю! Букет оставьте тут. Думаю, мы сюда ещё вернёмся.       Фридрих шёл позади своей возлюбленной, стараясь уложить в голове все произошедшие события. Теодора знает немецкий, поэтому раньше времени узнала об отношении юноши к ней, да и сама рассказала о том, что питает к нему похожие чувства. Похоже на сон, но Фридрих хотел, чтобы он никогда не заканчивался. Сердце немца билось так сильно, что, кажется, даже журналистка его слышала, хотя расстояние между ними было больше, чем они обычно себя позволяли. Метр друг от друга. Гулкие удары сердца заглушали все остальные звуки, поэтому Блумхаген не заметил, как девушка остановилась, повернувшись к нему лицом.       Чуть не врезавшись в Эйвери, Фридрих ошеломленно взглянул на нее. Когда он понял, что они находятся очень близко друг к другу, да еще и в уединенном месте, то поспешил отойти на позволительное расстояние, опустив глаза вниз. Лишь спустя пару секунд общего молчания юноша поднял взгляд и увидел очень забавную картину: красная от смущения Теодора теребила подол своего платья, всячески избегая прямого зрительного контакта со стоящим напротив неё человеком.       — Д-Дора, вы смущаетесь? Я был п-прав. С румянцем вы выглядите ещё милее, чем обычно. — Прошептал Фридрих, надеясь, что девушка всё же найдет в себе силы взглянуть на него в ответ.       Вдруг внутри немца поднялся целый ураган эмоций и мыслей. Всё спуталось в один клубок, поэтому было сложно отлепить одно от другого. Вдруг в голове что-то щелкнуло, и юный Блумхаген резко приблизился к Теодоре, сокращая расстояние между ними. Фридрих положил руки на щёки американки, заставив посмотреть ему в глаза. Выдав тихое «Если вы против, то просто оттолкните меня», он опустился к пухлым губам Эйвери, тут же припадая к ним своими. Юноша целовал неумело и неловко, но все же девушке хватило и этого, чтобы набраться смелости и ответить на поцелуй. Немец аккуратно опустил руки на талию журналистке, слегка сжимая её платье, на котором оставались едва заметные складки.       Положив свои тонкие и изящные пальчики на крепкие плечи солдата, Теодора старалась вспомнить всё, чему научилась у замужних подруг: надо целоваться с помощью расслабленных и приоткрытых губ, без причмокивающий звуков, избегая спешки. Руками обхватив Блумхагена за шею, она прижалась к нему ещё ближе, накаляя обстановку происходящего. Несмотря на то, что американка уже давно лишилась девственности, поцелуев она избегала, как бы иронично не было, ожидая «того самого». Конечно, Эйвери, как и остальные девочки, мечтала о красивом и сильном принце, который увезёт ее от всех проблем на белом коне и даст ей хорошую и счастливую жизнь. Но Теодора росла, и мечты менялись. И только сейчас она поняла, что принц и вовсе не нужен: обычный немецкий солдат украл её сердце, ни разу не дав засомневаться в себе и своих убеждениях. В руках обычного немецкого юноши она сейчас таяла полностью, отдавая волю чувствам и эмоциям. В данный момент словно не было ни войны, ни ужасающего Альберта Нойманна, ни домогающегося Герра Риттера. Не было ничего отвратительного и тошнотворного. Только они вдвоём: немецкий юноша и американская девушка.       Но воздух постепенно заканчивался, и Фридрих, поняв это, медленно отстранился. Теперь же перед Теодорой стоял не робкий мальчик, а вполне уверенный в своих действиях юноша. Немец взял руки девушки в свои и аккуратно провел большими пальцами по костяшкам ее кистей, словно выводя какой-то узор. Как только Эйвери хотела что-нибудь сказать, голос подал уже сам солдат:       — Verdammt, Dora. В-Вы такая очаровательная. Я б-бы хотел подольше остаться с вами, но Нойманн з-заподозрит что-то странное. Н-Нас слишком долго не б-было, — Теодора видела, что эти слова давались Фридриху с трудом, и он сам не хотел уходить отсюда, но выхода не было, — Я приду к в-вам завтра вечером. Н-Нойманн куда-то уезжает и д-дал нам «выходной». Я с-смогу остаться у вас хоть д-до рассвета, моя дорогая Дора.       Согласовав место и время встречи, молодые люди отправились под то самое дерево: подобрать тот самый букет цветов. Фридрих проводил Теодору до дверей гостиницы и, когда он уже уходил, развернулся и быстро поцеловал её в лоб, передав ей частичку своего тепла. Так они разошлись, сделав сегодняшний день самым важным в их жизни.