In my heart, in my heart, in my head

...вдох. Прозрачные лучики пробрались под закрытые веки. Пахло свежо и нежно. Ветерок, едва-едва касаясь лица, нес с собой влагу и запах тростника. Где-то мерно кряхтел, нехотя вращаясь, механизм подъемника. На груди и животе лежало что-то тяжелое и теплое, придавливая к матрасу. Люмин открыла глаза. На нее в ответ глядел родной деревянный потолок. ...тот самый деревянный потолок. И тот самый свежий мокрый запах горных цветов и тростника с вплетающимися в него нотками теплого дерева и горячей, только что снятой с печи еды. И то самое сухое пощелкивание подъемника, таскающего лифт то вверх, то вниз… Сердце гулко застучало в груди. Влага с топей. Деревянный потолок и матрас под спиной. Запах горячей еды и свежайшей выпечки, доносящийся с кухни. «...Истарот?» - из последних сил не поддаваясь стремительно затапливавшей ее эйфории, позвала Тень Люмин, - «Истарот, ты здесь?» Никто не ответил. Девушка затаила дыхание, не шевелясь. Ритмично щелках подъемник. Щебетали, прячась в разлапистой кроне, птицы. Ветер нес с нижних террас неразборчивый бубнеж постояльцев. Истарот молчала. Девушка дергано вдохнула. Губы сами растянулись в широкий зубастый оскал. О, боги. Неужели. Она правда была в Ваншу. Ваншу! Она была в Ваншу! В настоящей гостинице Ваншу, наполненной ее настоящими живыми звуками, голосами людей, шепотом листьев в раскидистой кроне, кряхтением лифта и поскипыванием очередной грозящейся сломаться деревяшки, которую господин управляющий, мастер на все руки, скоро пойдет чинить, пением невидимых птиц, постукиванием утвари на кухне и насвистыванием простенькой народной песни — рыбак на другом берегу, там, где кольцом стоят маленькие каменные статуи, снова вышел на свой нехитрый промысел, и- - ...Люмин? -она задохнулась. Как смогла, приподнялась на локтях. На нее смотрел, упершись вытянутыми руками в матрас по обе стороны от нее, словно закрывая в клетке, Сяо. Сяо. Сяо. Люмин застыла. Неверяще протянула руку к чужому лицу — и Сяо потянулся к ней в ответ, сам прильнул к ладони и накрыл ее своей, прижимая к щеке, и на его лице засветилась самая нежная улыбка на свете, и в янтарных глазах теплела невыразимая смесь из счастья, облегчения и усталости, и- и это был Сяо, ее Сяо, Охотник на Демонов, последний Якса, и руки у него были в плотных перчатках, и расписной рукав стекал с плеча и предплечья, переливаясь шелком, и на нем был все тот же шипастый наплечник, и черно-еловые волосы были все такие же растрепанные — может, разве что, чуть сильнее обычного — и это был ее Сяо, живой, дышащий, с ласковой измученной полуулыбкой глядящий на нее и придерживающий ее ладонь у своей щеки, и- Люмин, дергано втянув воздух ртом, зажмурила жегшиеся глаза, сглотнула сдавивший горло ком, рывком села и навалилась на Сяо всем весом, слепо утыкаясь лицом в сгиб плеча. Пальцы сами вцепились в ткань чужой одежды. Запах цинсинь, невесомый и свежий, окутал ее, закрывая от всего. На затылок легла чужая ладонь; вторая, до этого придерживавшая руку девушки, переместилась ей на спину. Ее крепко прижали к себе. Люмин всхлипнула. Крепче зажмурилась. (Сяо. Сяо был здесь. С ней. Живой. Живой. Все было хорошо.) И все-таки разрыдалась. Она была дома. Они были дома. Оба. Все было хорошо. Больше не будет боли. Больше не будет неправильной пустоты в руках и хлещущей кровью дыры на месте сердца. Никто больше не будет плакать, горюя по ушедшим, никому больше не придется винить себя за свое спасение, купленное чужой жизнью; никто не остался в Разломе, теперь они точно все выбрались, все до единого, теперь их наконец-то было семеро. Семеро. Столько, сколько и должно было быть. Паймон — раз, Синобу, Итто и Уси с ним в комплекте — два и три, Е Лань — четыре, Янь Фэй — пять, Люмин — шесть, Сяо — семь. Семь. Так, как и должно быть. Как должно было быть с самого начала. Они все выбрались. Выбрались!!! Они все выбрались, и Люмин сидела на кровати в их с Сяо комнате в Ваншу под самой крышей, и Сяо прижимал ее, трясущуюся и захлебывающуюся слезами, от которых ткань рубашки уже можно было буквально выжимать, к себе и мягко выводил на спине руны, которые Путешественница не могла разобрать, и гостиница ласково и любяще закутывала девушку в запахи листвы, воды и нагретого дерева — запахи дома, и каменная взвесь больше не цементировала легкие, и искрошившаяся в пыль выжженная трава кратера не раздирала горло, и пресноватая свежесть цинсинь нефритовым ветерком затекала в прорезанные ногтями ранки на плечах, вливалась в тело с каждым судорожным сиплым вдохом; и Адепт в ее руках был жив, она чувствовала, как поднималась и опускалась грудная клетка и как заполошно колотилось сердце — и его, и ее, — и он был теплый, по-живому, по-настоящему теплый, здесь, с ней, дома, и- И все было хорошо. Все наконец-то стало хорошо. К ее виску прижались губами; Люмин, крупно вздрогнув, переложила ладонь с чужого лица на спину и вжалась в юношу сильнее прежнего, так сильно, что ее воспаленному сознанию на мгновение почудилось, что еще немного — и они срастутся воедино. Люмин не была против. Какая-то ее часть была даже за. Срастись воедино, стать одним целым, одним ветром, одной землей, чтобы она его никогда больше не потеряла в каменном мраке посреди никогда и нигде. Сяо был здесь. Сяо наконец-то снова был здесь. Дома. В Ли Юэ. В Ваншу. Снова обнимал ее крепко-крепко, как будто от этого зависела его жизнь, снова бессловесно утешал ее, пальцами выводя меж ее лопаток руны-молитвы богам, которые уже тысячелетия спали глубоко в земле и на дне Темного Моря, - и Путешественница снова хваталась за него, чтобы удержаться здесь, в реальности, в комнате в Ваншу под самым потолком, которую никогда не сдают постояльцам; от слез и обилия запахов кружилась голова, и внутри черепа перетекал с места на место густой туман, и его волны утаскивали сознание куда-то прочь, на дно — но нефритовое анемо мягко хватало за жегшиеся и чесавшиеся плечи и возвращало назад. На берег. Домой. На чуть прогнувшуюся под весом двух людей кровать в комнате на верхнем этаже, где можно выйти на балкон, с него перелезть на крышу, а оттуда, осторожно ступая по скользкой черепице, забраться на дерево и спрятаться в листве. Сяо был здесь. Люмин была здесь. Они выбрались всемером, и все было хорошо. Все было хорошо. Все наконец-то действительно было хорошо. Путешественнице почудился чей-то короткий вскрик — и мгновение спустя что-то с разбега влетело ей в бок и стиснуло что было сил, и ткань платья тут же намокла; сердце радостно заколотилось, и девушка, то ли всхлипнув, то ли хрипло рассмеявшись, выпрямилась, обернулась на атаковавшую ее феечку, положила руку на девочкину спину и легонько сжала ее плечо. - Люмин глупая!!! - запищала слезливо Паймон, уткнувшись лицом ей в ребра, - ты всех напугала! И Паймон напугала, и Янь Фэй напугала, и даже господина Чжун Ли напугала! Нельзя так исчезать!!! Нельзя! Паймон запрещает! За-пре-ща-ет! Паймон из-за тебя есть перестала, целую неделю ела только один раз в день! Вот настолько ты плохая! Люмин в ответ на это лишь сдавленно угукнула и с силой зажмурилась на секунду, смаргивая не прекращавшие течь слезы. - А еще Паймон запрещает возвращаться в таком состоянии целую неделю спустя и потом не просыпаться черти знает сколько времени!!! - не угомонилась феечка — наоборот, она аж отстранилась от подруги (при этом ее руку снять с себя она даже не подумала), по-боевому уперла кулачки в бока, громко шмыгнув носом, и крайне рассерженно насупилась, - Сяо, это и тебя касается!!! Охотник на Демонов, тихо выдохнув, отвел глаза. Почти пристыженно. Люмин не смогла не хихикнуть на полувсхлипе. Паймон отчитывала их обоих. Паймон шумно шмыгала носом каждую секунду, и слезы текли из покрасневших глазенок, и она ругалась на Яксу и только-только пришедшую в себя Путешественницу, и Люмин ощущала, как счастье прогревало все внутри ласковым солнечным теплом. Она была дома. Они оба были дома. Все было хорошо. - Она еще и смеется над Паймон! - возмущенно возопила малышка, - ну все, с Паймон хватит! Паймон сейчас на тебя Синобу пожалуется! И доктору Бай Чжу! Паймон попросит его сделать тебе самую жгучую мазь на свете, чтобы тебе неповадно было смеяться над Паймон! Он сделает мазь, и Паймон замажет тебя ею с ног до головы, тогда будешь знать! И- и Паймон еще Итто обо всем расскажет! Он тогда придет и заобнимает тебя так, что у тебя ребра треснут! - Не стоит, - тихо произнес Сяо. - Эй! Не угрожай Итто! - тут же переключилась на Яксу феечка. - Я не угрожаю, - покачал головой юноша, - но я полностью серьезен. Не стоит. Этот они… силы ему не занимать, и энтузиазма со вспыльчивостью тоже, и он действительно может не рассчитать силы — особенно сейчас, когда он взбудоражен. И хотя Люмин крепкая, Разлом ослабил ее тело. Лучше не испытывать судьбу. Паймон недовольно фыркнула и потерла кулачком лицо. - Ладно, - нехотя согласилась она, - тогда и доктору Бай Чжу Паймон тоже не будет жаловаться. Мазь и так есть. Но Паймон ее никому не отдаст! Паймон сама мазать будет. - Мазь? - наконец-то подала голос сама Путешественница, - и Синобу с Итто?.. - Здесь, - кивнул Сяо. Люмин, выдохнув и изнеможенно закрыв жегшиеся глаза, положила ему голову на плечо, - Янь Фэй написала им о твоей пропаже, но их корабль приплыл только к твоему возвращению. Мазь же, про которую говорила Паймон — это мазь для заживления твоих ожогов. Доктор Бай Чжу приготовил ее в тот же день, когда его вызвали сюда, к тебе. - А кто вызвал? - Лорд Моракс, - Сяо переложил руку со спины девушки ей на плечо и принялся выводить большим пальцем неровные круги, успокаивая, - он же и перенес нас в Ваншу. Я уже пришел в себя, но был еще слишком слаб, чтобы перенести нас обоих, когда лорд Моракс нашел нас в Разломе. Поэтому телепортировал нас именно он. От него же обо всем узнали Владыка Песен и Скитаний и Янь Фэй, и он же привел доктора Бай Чжу. Меня просто напоили укрепляющей настойкой. Твои же раны… - Доктор Бай Чжу собрался уже использовать какую-то свою секретную технику лечения, но Чан Шэн его остановила, - подхватила Паймон, - она сказала, что тебя уже кто-то до него лечил, причем так хорошо, что вылечить тебя еще больше вряд ли выйдет, и поэтому можно обойтись мазями, чтобы твой организм дальше сам справлялся. Вот. Кто-то до него?.. («Бегаешь ведь и бегаешь, как белка в колесе, всех вокруг спасаешь да Селестию все сильнее злишь… спи. Спи, пока спится...») Обожженной спины нежно коснулся призрачный холод. Люмин коротко вздрогнула. Зябко передернула плечами, переставшими зудеть; Сяо тут же прижал ее к себе покрепче. («Только не спасай, родная, хорошо?» ...не спасать? Пятьсот лет нескончаемой подготовки к последней битве, пятьсот лет изматывания и себя, и своей страны, пятьсот лет одиночества — и все ради того, чтобы потом просить свою будущую убийцу не щадить ее? Пятьсот мучительных лет, прожитые в сказке, где ты — злодейка, а героини все нет и нет и даже не предвидится, и все ради того, чтобы потом, наконец-то эту героиню дождавшись, просто погибнуть? Все ради короткой бесславной смерти и в лучшем случае полного забвения, а в худшем — славы бессердечного чудовища? Пятьсот лет. Люмин сломалась меньше, чем за два года. Люмин хватило двух лет без Итера, чтобы от прежней нее остались лишь ошметки — и еще пары месяцев после спасения из Разлома на то, чтобы и эти ошметки разума окончательно искрошились в пыль. И это при том, что она никогда не была одна, с ней все время была Паймон, были ее друзья — в каком бы регионе она ни оказалась, всегда находились люди, искренне дорожившие ею. Она никогда не оставалась один на один с миром — и даже так сломалась. За два года. И теперь когда-то такая же, как она, героиня, пятьсот лет жившая врагом всего Тейвата, просила лишь дать ей закончить начатое и ни в коем случае не спасать?.. Просто пустить все на самотек. Дать событиям идти так, как шли. Исцелять хиличурлов от Порчи. Портить Фатуи все планы, чтобы командование сворачивало проваленные миссии и наконец-то возвращало уставших солдат на родину. Спасать нацию за нацией, решая проблемы всех мастей, от личностных кризисов до заговоров и вторжений поверженных божеств. Делать то, что делала раньше. Быть всенародной героиней, всеобщей любимицей, подругой всему живому. Дать той, другой, довершить начатое, сделать всю грязную работу за Путешественницу, а потом, как предательницу и тираншу, казнить. Чтобы сказка кончилась правильно. Чтобы все было хорошо. Чтобы все было хорошо… Но ничего не будет хорошо. Это будет неправильный конец! Это будет- это как если бы Люмин просто позволила Сяо остаться в Разломе и сдалась! Да, это был бы не худший вариант, но все равно неприемлемый. Не для Люмин. Не тогда, когда ты знаешь, что можешь попытаться и спасти всех до единого! Что это за спасение, если спаслись не все?!) - Люми? Девушка дернулась. Паймон, встревоженно глядя на подругу распахнутыми глазенками, крепко-крепко стискивала чужую ладонь в своих. - Люми, ты пугаешь Паймон, - прошептала феечка, нахмурившись, - ты в порядке? Она- ...у Паймон… у Паймон всегда были такие глаза?.. - Люмин? - настороженный голос Сяо донесся как сквозь плотные наушники. Спину обдало жаром. Грудную клетку неизвестной силой вдавило вовнутрь, смяв легкие. Глаза Паймон. Черно-синие, с россыпью звездной пыльцы, с белым зрачком, обрамленные густыми угольными ресницами. Белые волосы до плеч, черная четырехлучевая звездочка-заколка у левого виска… Люмин показалось, или на девочкиной щеке блеснуло чье-то созвездие?.. - Эй, Люми-и! - феечка испуганно дернула Путешественницу за руку, - Люми! Что с тобой? Почему ты так на Паймон смотришь? Паймон что-то не то сказала? Или- или Паймон тебе напомнила о чем-то из Разлома? Люми, прости, пожалуйста, Паймон не хотела! Честное слово! Люми, ну же,

ты в безопасности. Ты дома. Сяо дома. Все хорошо.

Люмин задохнулась. - -мы все выбрались, все хорошо… (Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо.) Она дома. Сяо дома. Сяо дома. Паймон — раз, Синобу, Итто и Уси в комплекте — два и три, Е Лань — четыре, Янь Фэй — пять, Люмин — шесть. Сяо — семь. Семь. Все дома. Сяо дома. Люмин дома. Все хорошо. Это не Разлом. Все хорошо. Она дома. Все дома. Все выбрались. Все хорошо, все хорошо, все хорошо- Ее крепко схватили за плечи и развернули на девяносто градусов. - Люмин, смотри на меня, - перед ней, как за старым мутным стеклом, оказалось лицо Сяо; девушка судорожно втянула ртом воздух, но тот застрял сухой колючкой в горле, - видишь меня? Она не могла вдохнуть. Воздух не проходил в сдавленное горло. К пересохшему языку и нёбу липла каменная пыль, забивая глотку плотной пробкой. Воздух, пожалуйста, дайте воздух, выпустите ее из каменного мешка, ей нужен воздух, ей нечем дышать, пожалуйста, помогите, воздух воздух воздух- Лба коснулось что-то сухое, теплое и чуть-чуть шершавое, и на щеки и виски легли чужие ладони в перчатках, запустив кончики пальцев в растрепанные волосы. В живот кто-то ткнулся, стиснув ее в медвежьих объятиях. - Люмин. Посмотри на меня. Вдох. Люмин дрожаще выдохнула. С силой зажмурилась на секунду. Подняла взгляд. Сяо, придерживая ее голову, смотрел ровно на Путешественницу. Паймон, втиснувшись между девушкой и Яксой, вжалась в подругу, обняв ее что было сил. - Я здесь, - тихо произнес юноша, неотрывно глядя Люмин в глаза, - я никуда не пропаду. Ты справилась. Ты молодец. Ты всех спасла. Ты в безопасности. Паймон в безопасности, вот она, с нами. Я в безопасности. Я с тобой. Янь Фэй, Е Лань и трое инадзумцев тоже. Мы все здесь. Он осторожно взял застывшую девушку за руки и положил одну ладонь на спину Паймон — феечка, уткнувшаяся подруге лицом куда-то в район диафрагмы, глухо заурчала, - а другую себе на грудь. Его сердце. Оно билось. Беззвучный стук проходил сквозь грудную клетку в ладонь. Выдох. Вдох. Медленный-медленный. Цинсинь живой пресной прохладой омыли горло. Болезненная пульсация в висках постепенно затихала. Они все выбрались. Все закончилось. (Закончилось... ...или все только начиналось? Если только сейчас она вернулась в настоящее, только сейчас сбросила кандалы судьбы, нарисованной ей Селестией, то значит- значит, ничего не закончилось. Она не была в безопасности. Она сама превратилась в опасность. Для всех, кому была дорога и кто был дорог ей. Ходячая мишень, на которую небесный остров вот-вот нацелит ледяной шип. Ей нужно было бежать. Ей нужно было уйти как можно дальше ото всех, найти Истарот и-)

Чш-ш-ш. Игра закончилась, звездочка моя. Ты молодец. Ты вернула всех домой. Отныне все предыдущие правила не действуют. Игра больше не работает. Думай, о чем хочешь, и ни о чем не тревожься. Отдыхай. Все будет хорошо.

Где ты?..

У себя дома. Так же, как и ты. Восстанавливай силы, звездочка. Эта долгая ночь закончилась. Время на твоей стороне.

...Паймон со встревоженным урчанием чуть надавила ладошками на спину Путешественницы, почувствовав, что та опять напряглась. Девушка шумно выдохнула и потерла малышку по плечу. Все правила этого мира с этого мгновения не действуют. Игра-судьба больше не работает. Она дома. Все будет хорошо. (Хоть на этот раз все будет хорошо?..) *** - Ай-йя, ну и потрепала же ты мне нервы, Люмин! - рассмеялась Ху Тао, шлепнувшись на лавку рядом с дожидавшейся ее девушкой, - сижу я, никого не трогаю, готовлюсь к Церемонии Вознесения, как мне и подобает, как откуда ни возьмись подходит ко мне господин наш консультант и говорит, мол, погодите Церемонию готовить, госпожа Ху, может, никого хоронить и не придется! Я спрашиваю: как так-то? Это потому, что тела нет, что ли? Так когда это мешало; будто бы в первый раз в Ваншен гроб пустым кладут! Да не в этом дело, говорят мне, а в том, что Путешественница наша в Разлом сбежала, Яксу одна доставать со дна пошла! Я как услышала, так и села! Люмин тихо хмыкнула и покачала головой. Над Ли Юэ светило солнце. Пахло водой, травой и нагретым деревом домов, и улицы переговаривались друг с другом шагами горожан и патрульных-миллелитов, историями уличных рассказчиков и доносившимся издалека неразборчивым портовым гомоном. Белая кошка, сидевшая у лавки и деловито умывавшаяся, закончила вылизываться, поднялась, повернулась к Люмин и, потоптавшись, вспрыгнула на лавку, а оттуда перебралась Путешественнице на колени, осторожно трогая чужие ноги перед каждым мягким шагом. Взобравшись на девушку, кошка улеглась, свернулась клубочком, подложив кончик хвоста под подбородок и прикрыв голубые глаза, и сладко засопела. Люмин погладила ее костяшками пальцев по голове. - Путешественница! В Разлом! Одна! - заметно тише продолжила шутливые причитания, всплеснув руками, хозяйка похоронного бюро, - куда ее понесло, думаю?! Она ж при мне чуть ли не по стеночке от недоедания ходила, да и то спотыкалась! Девушка хотела было мысленно возразить, что до таких крайностей она себя не доводила, но… Но потом ей вспомнилось, как в Сумеру она не смогла отбиться даже от гончих, и со словами Ху Тао пришлось согласиться. Недоедание ее действительно истощило. В свою защиту Путешественница могла лишь сказать, что она все время между двумя походами в Разлом совсем не хотела есть, а запихивать себя в еду, сопротивляясь рвотному рефлексу, у нее не было никаких сил. Ослабела настолько, что не смогла отбиться даже от простых гончих Разрыва, и в итоге… (...в итоге случилось лишь то, что должно было случиться. Ее сожаление ничего не смогло изменить, и неумелые попытки всех спасти, как она всегда всех спасала, не вернули к жизни погибших. Смерть Рукхадеваты, одинокая и страшная, была написана красками на яичной скорлупе...) - А еще денька так два спустя господин Чжун Ли снова приходит и говорит: да, госпожа хозяйка, Путешественница наша действительно в Разломе. Кто-то туда ее утянул, кому-то, видать, только она и была нужна — а кому, зачем, того даже он не знает. Только ждать теперь и можно, когда Путешественница вернется. Я тогда говорю — а если не вернется? Сколько ждать ее будем, прежде чем мне за лилиями на вторую Церемонию бегать настанет пора? Так никто ответа и не дал; да только теперь уж и отвечать не нужно, и то хорошо. (...и сколько еще таких смертей было нарисовано кончиками пальцев, обмакнутых в золотую краску? И что еще было ими нарисовано? Люмин ведь дали созвездие — она видела его на небе каждый раз, как на ночном бархате вспыхивала бриллиантовая звездная россыпь; ломаная линия из шести ярких звезд, обрамленная блестящей пылью, складывавшейся в рисунок ее лица, половинки полумесяца и разделявшего их меча — меча Итера, с которым их Селестия разделила. Селестия смеялась над ней — Фанет смеялся над ней, дразня с небес родным оружием, так высоко, что не дотянуться кончиками пальцев, даже взобравшись на небесный шип над Сал Виндагнир. Посмотри, чужачка. Что ты мне без меча, звездных сил и крыльев, оставшаяся совсем одна, сделаешь?) - Всю неделю все вокруг на ушах стояли, ух-х… видела бы ты! На первый взгляд ничего с ними не было, но когда знаешь, куда смотреть, все видишь. Янь Фэй то у мадам Пин, то у меня в «Ваншен» сидела дни напролет, что-то читала, работала, но при том же на малейший звук вскидывалась, как будто ждала, что вот сейчас, вот с минуты на минуту кто-то вернется — лишь один раз ушла, тоже в Разлом, чтобы твою Паймон оттуда забрать. Господин Чжун Ли тоже совсем тихий и задумчивый ходил, а на третий день — как раз когда сказал мне, что тебя точно в Разлом что-то утащило — и вовсе как пришибленный был. Так и не рассказал, молчун, что с ним приключилось и как он про тебя узнал. А ты мне не расскажешь, Люмин? Что там в Разломе все-таки такого лежит, что ему аж наша Путешественница понадобилась? (Посмотри, чужачка. Ты теперь в моей власти, как и все тейватцы. Твоя судьба переплетена с судьбами моих творений, ты теперь — шестеренка в моей прекрасной вечнодвижущейся картине. Это движение тебе не остановить. ...шестеренка. Шестеренка в разрисованной пальцами картине-скорлупе. С самого ее прибытия в Тейват ничто, ею сделанное, не имело смысла — Селестия встроила ее в общий механизм, развесила ее звезды на небесном полотне, отряхнула руки и довольно улыбнулась: опасность устранена, можно смотреть спектакль дальше. А если-.. ...а если она все это время была шестеренкой? Со смерти- с первой смерти ее родины. С самого своего рождения. Со времен до начала ее существования. Ничто не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда, и этот закон сохранения энергии верен для всего сущего — для человеческих судеб тоже; за каждым действием стоит логика, ничто не происходит беспричинно, и вся история — тугой стальной канат из бесчисленных цепочек причины и следствия. И если каждая секунда логично и единственно возможным образом вытекает из всех предыдущих, то по принципу индукции все действия Люмин вели ее к этому моменту. К мосту в небесах. К потере брата. К становлению бессильным палачом судьбы в прошлом и свидетелем истории в настоящем. Исполняй свою роль. Смотри спектакль. Это движение тебе не остановить. И если даже вдруг каким-то чудом ложные небеса разлетятся на куски и явят настоящий космос за скорлупой во всей его безучастной красоте, что изменится для людей? Новый хозяин сместит старого, а все они так и останутся рабами законов мироздания, и какая тогда разница, чем продиктованы твои беды — полетом фантазии бога-творца или расположением частиц в самом первом Большом Взрыве? Почему предрешенность существования, никем не продиктованная и раньше не заботившая ее, стала ее пугать? Есть ли смысл бороться за свободу? Есть ли вообще свобода воли, пока ты жив? Есть ли смысл идти войной на небо и пытаться хоть что-то менять, если все равно ничего не изменится?..) ...Люмин вздрогнула. Что-то было не так. В порыве испуга девушка вскинула голову — но нет. Небо не пошло сияющими трещинами и не разбилось на мириады крохотных осколков, и настоящий небосвод не открылся ошеломленным тейватцам. Все было на месте. Все оставалось так, как прежде. Солнце слепило белизной глаза. Шумела внизу разделявшая город напополам речка. Пахло водой, травой, нагретым деревом и самую малость — то ли духами, то ли благовониями, чей запах намертво въелся в одежду хозяйки «Ваншен». Все было в порядке. Что-то было не так. ...тишина, вдруг щелкнуло в голове. Тишина. Ху Тао молчала. Люмин обернулась на девушку. Та смотрела ровно на нее, чуть склонив голову к плечу, и совершенно не улыбалась. - Плохо это, что ты со мной тут сидишь, - совсем тихо произнесла хозяйка «Ваншен», - не стоит тебе ко мне ходить пока что. Люмин непонимающе моргнула. - Почему?.. - Да потому, что тебя на ту сторону тянет, - она неопределенно повела рукой, показав на — Путешественница примерно вспомнила карту — запад, - тебе не со мной сидеть надо. Тебе бы с Бай Чжу сидеть, в «Хижине Бубу», где травы, где надежда, где смерти места нет. Или в порту — вот уж где точно жизнь бьет ключом. Или хотя бы в деревню Цинцэ пойти, там и дети, и старики, и в полях лилии растут… Люмин, я ведь на границе вечно стою, и хотя могу в обе стороны провести, почти всегда вожу в одну. Не сиди с привратницей, когда она на службе, а не то ненароком бабочкой перекинешься и через ворота прочь улетишь. И что я всем тогда скажу? - Не улечу, - слегка улыбнулась Люмин. (Она почти добавила — если ей этого не нарисовали. Если в звездах нет ни следа ее смерти, то что бы она ни делала, она не умрет. Но если есть… Она почти добавила — но не стала. Не надо было остальным обо всем этом знать. У нее самой от малейшей мысли об увиденной истине начинала раскалываться голова.) Ху Тао пристально поглядела на подругу, но затем все же улыбнулась. - Вот и правильно, - кивнула, удовлетворенная ответом, хозяйка похоронного бюро, - не улетай. Смерть пусть забирает только то, что ей положено, и только тогда, когда ей положено, а твой срок, наверно, даже господину Чжун Ли не увидеть. Только и сама, чур, к ней не ходи и рук не тяни — а то утянет ненароком и сама не обрадуется. Люмин, тихо хмыкнув, поджала губы в невеселой улыбке и отвернулась, уставившись куда-то под ноги — и, помедлив, кивнула. Белая кошка на коленях потянулась во сне. Может быть, Ху Тао рассказали про бутылек с экстрактом лилии калла. Может быть, не рассказали, и Ху Тао догадалась о мыслях Путешественницы сама. Но сейчас Люмин больше не было причин пытаться что-то сделать с собой. (Даже попытайся она, ничего бы не вышло. В звездах ее смерти нет.) Сяо был дома. Все были дома. С Итто, Синобу и Уси девушка увиделась в первый же день пробуждения — неугомонный они потащил друзей с причала прямиком в Ваншу, и они сидели в гостинице все то время, пока Люмин лежала без сознания; а когда Путешественница умылась, в кои-то веки расчесала волосы и собралась пойти на нижнюю веранду к ребятам — вместо чего Паймон привела их сама, приказав подруге сидеть на месте с Яксой и не рыпаться, - наконец-то дорвавшийся до нее они чуть не сломал ей ребра в объятиях, а в довесок еще и чуть не оглушил своими громогласными причитаниями. Уси иногда глухо мычал, соглашаясь с товарищем. Синобу же просто сидела на кровати рядом с Люмин, прижавшись плечом. Потом к ним примчалась Янь Фэй, а вместе с ней и мадам Пин заглянула на огонек, чтобы поприветствовать вернувшихся из Разлома Яксу и Путешественницу… (...Люмин вспомнилась копейщица с тонкими косами и колокольчиком с кисточкой на поясе, вспомнился ее яростный, отчаянный, скорбно-виноватый взгляд; в том, как она смотрела теперь, узнать ту воительницу было почти невозможно — но лишь «почти». Беспощадное время затянуло глаза Адептки пепельной серостью, обесцветило, как обесцвечивает их незнакомая благородным бессмертным воинам человеческая старость, но в них все еще теплились отголоски ее былой непреклонности и готовности биться за то, что она считает верным — даже если против своего командира.) - Так все же, Люмин, - девушка коротко вздрогнула, выдернутая из мыслей негромким окликом девушки, - ты ведь меня проведать зашла не просто на поболтать, не так ли? Или же нет? Или же тебя так тоска по мне одолела, что ты аж в само «Ваншен» пришла меня искать? Давай, давай, не томи, а то я тебя совсем заболтала! Что там у тебя? ...а. Точно. Если бы Ху Тао не напомнила, Люмин бы сама напрочь забыла о том, зачем пришла к похоронному бюро с утра пораньше. Путешественница, кивнув, выудила из карманного измерения простую небольшую шкатулку где-то ладонь на полторы размером. - Это мне Сяо отдал, - пояснила она заинтересованно придвинувшейся вплотную подруге, - когда он очнулся, она просто лежала у него на коленях. Никого в округе не было. Когда мы уже вернулись в Ваншу, он посмотрел, что внутри, и решил, что это для меня. Но я думаю, что это даже скорее предназначалось тебе, а не мне. Возьми. Ху Тао, вопросительно и несколько настороженно прищурившись, приняла шкатулку из чужих рук, приподняла на уровень глаз, взвешивая, повертела перед лицом, после чего, убедившись, по-видимому, в безопасности подарка, положила коробочку себе на колени и сняла крышку. И замерла. Люмин понимающе улыбнулась краешком губ. - ...это?.. - Да. Не бойся, они не рассыпятся, если их взять, я проверяла. Они старые, но еще вполне живые. Ху Тао, совершенно ошалев, вынула из шкатулки сложенное письмо и обломок наконечника копья. - Там еще есть?.. - неверяще ахнула она и, затаив дыхание, вытащила лежавший сверху шлем — помятый, исполосованный глубокими бороздами от чьих-то когтей и при этом как будто совершенно нетронутый временем, словно только что его оттерли от крови и положили к остальным вещам, - Люми, это- это все тебе Разлом отдал?.. Люмин согласно угукнула. Разлом отдал… пожалуй, можно было и так сказать. Ху Тао, совершенно завороженная, принялась вынимать вещи по одной, долго вертя каждую перед лицом и складывая затем рядом с собой на лавку. Шлемы, кинжалы, обломки копий, помятые пластины брони, письма, угольки, пустые чернильницы и перья с почерневшими кончиками, походная посуда, кубки, цветы из потускневших золотых листов, карманные солнечные часы… место рядом с хозяйкой похоронного бюро скоро закончилось; она, мечтательно вздохнув, стала складывать вынутые реликвии обратно в волшебную шкатулку. - Уговор у нас с тобой был на то, что за каждые пять имен скидка будет, - усмехнулась девушка, со всей осторожностью сворачивая древнее письмо и возвращая его в ящичек, - а все, кого не вспомнишь, бесплатно будут. Вот уж не знаю, как тогда предполагалось, чтобы этот уговор работал… ай-йя, дурная моя голова, сначала говорю, а потом думаю, нельзя же так! Ну да ладно! Надо будет госпожам из Цисин это все показать, пусть помогают мне все это владельцам возвращать, а то мы своими силами с такой кучей добра за всю жизнь не управимся. Это ж каждую вещицу осмотреть, найти потомков ее хозяина, отдать, все неотданное потом похоронить по правилам, и все под учет, под учет, сколько работы-то, ай-йя… но ты не думай, что я жалуюсь! Это так, рабочее. На такой подарок от Разлома жаловаться грех. Это ж ведь — это ж ведь вещи всех миллелитов, что там остались! Хоть что-то от них домой вернется теперь. Пять столетий спустя, но вернется. Люмин, тепло хмыкнув, кивнула. Их души обрели покой, а их вещи возвратились к их семьям. Их история наконец-то закончилась — и закончилась хорошо. (...будет ли у ее истории хороший конец? Может ли у нее вообще быть хороший конец?..) - Люми. А, Люми. Путешественница коротко вздрогнула. - Я бы тебя к Чун Юню вот прям с этой лавки потащила, - из голоса копейщицы пропало всякое веселье, - да только ты ж с Адептом ходишь, если бы что-то было не так, он бы первым почуял — а если не почуял, то, значит, никакого зла к тебе не прицепилось и идти к Чун Юню смысла нет… тьфу ты ну ты, проклятое место этот твой Разлом. То Охотника на Демонов забрал, то тебя теперь не отпускает. - Я в порядке, честно, - помотала головой девушка, - немного очухаюсь, и буду как раньше. Я просто… не знаю. Мне нужно еще немного времени привыкнуть, что все... в порядке? Наверно, да. Привыкнуть, что все снова в порядке. Вот до меня это окончательно дойдет, и я снова стану нормальной. Ху Тао на это только невесело ухмыльнулась. - У тебя глаза как у того Предвестника, Люми, - она по-птичьи склонила голову к плечу, - Ци Ци и та поживее тебя будет. Ты вот вроде сидишь, улыбаешься, а глаза не искрят. Раньше искрили, а сейчас совершенно пустые, словно за ними ничегошеньки нет. Это уже не просто «отдохнуть» надо. Это уже к Бай Чжу надо, если вовсе не в Сумеру — а то даже никакого злого духа не надо будет, чтобы тебя забрать, ты и сама уйдешь. - Я не уйду! - тут же возразила Путешественница, - я больше никуда не уйду. - Обещаешь? ...что-то во взгляде Ху Тао — испытующем, направленным прямо в душу и вместе с тем как будто умоляющим — заставило Люмин проглотить уже почти слетевшее с губ «конечно» и пристыженно поджать губы. Хозяйка бюро только кисло улыбнулась и понимающе кивнула. - Вот то-то и оно, - она, вздохнув, убрала шкатулку в пространственный карман и поднялась на ноги; кошка, спавшая на коленях Путешественницы, сонно мрякнула и вопросительно вскинула голову, - пойдем, Люми. Поможешь мне подарки разбирать. Ко мне еще Янь Фэй зайти обещала, хотела принести чай от мадам Пин. Посидишь с нами. Откажешься — обижусь, так и знай! Люмин только тихо фыркнула, аккуратно переложила кошку с колен на лавку и поднялась следом. (Но ей ведь правда больше не было причин уходить. Сяо был дома. Все спаслись. Даже если бы она хотела уйти, ей просто-напросто было некуда возвращаться — ловушка на дне Разлома исчезла, когда все запертые в ней души выбрались на свободу. Это место больше не существовало. Почему она промолчала? Ей же не хотелось уходить. Ей же просто некуда было уходить. Некуда же?..) *** ...Люмин распахнула глаза. Темнота уставилась на нее в ответ. Сердце страшно колотилось в груди. Спину жгло. Во рту пересохло. Люмин облизала губы. Тихо. Тихо. Успокойся. Вспомни, где ты. Ощупай то, что окружает тебя. Она сжала правую руку — пальцы смяли придавившую их подушку. Подушка… значит, она была в комнате. В Ваншу. Дома. С ней должны быть Паймон и Сяо. Под левой рукой… под левой рукой, вплотную к груди и подбородку, обнаружилась тихонько сопевшая, уткнувшись в подругу носом, феечка. Паймон на месте. За спиной… ...за спиной не было никого. Только пустота между Путешественницей и стеной. Сяо? Сяо, где ты- Вдох-выдох. Вдох-выдох. Мрак пристально пялился на нее из дальних углов, выглядывал из-под закрытых дверей и щурился, забравшись на шкаф под самый потолок. И молчал. Сяо? Сяо?.. ...почему он не отвечал? Она же- Она же вытащила его, разве нет? Люмин моргнула. Глаза обожгло. Паймон завозилась во сне, что-то недовольно уркнула и прижалась еще крепче. Сяо, ты не слышишь ее? Сяо?.. Нет. Нет, нет, стойте, она же- она же точно его спасла! Она прошла все испытания, она все увидела, все сделала, все услышала, она добралась до последней комнаты, до последнего истинного полнейшего ничего, где Сяо и прятали от нее, она забрала его, она же держала его на руках там, в пустоте, она держала его при подъеме наверх, он был с ней, и когда они выбрались — он тоже был с ней, он сидел с ней в Ваншу, он встречал ее после выхода в город, он точно был с ней, он точно не остался в Разломе, она его точно спасла, она его- взгляд различил черный на посветлевшем синеватом фоне силуэт стола у кровати и зацепился за его край. На краю стоял бутылек. Люмин застыла. Это же… тот самый бутылек с экстрактом лилии калла. Который ей выписал доктор Бай Чжу. Еще до ее побега. Почему никто не убрал лекарство за все это время?.. (...только если- о, нет. Пожалуйста, нет!) Люмин, не дыша, потянулась за ним, но только дотронулась до края столешницы. В комнате пахло нагретым деревом, водой с топей и специями от Паймон. И ни следа цинсинь. (Пока Сяо был жив, здесь всегда пахло цинсинь. То легче, то отчетливее, но всегда. Абсолютно всегда. Запах горных цветов исчез только вслед за Яксой. Он должен был вернуться вместе с ним. Его не было.) Почему- Она же- Она же спасла его, разве нет?! Все же было хорошо. Все было хорошо! Они выбрались всемером, не сразу, но выбрались, она точно это знала! Она точно это помнила! Почему на столе до сих пор стоял бутылек? Почему в комнате не пахло цинсинь? Почему Сяо не откликался на ее зов? Сяо! Сяо, ну же, отзовись! ...почему ты ее никак не слышал?.. (Депрессия влияет на работу мозга — на память и режим сна в частности. Ухудшается способность к запоминанию. Изменение режима сна проявляется либо в виде бессонницы, либо в виде длительного сна, не восстанавливающего силы. Ты уверена, что помнишь совсем все и именно так, как оно произошло в действительности?) Сяо?.. ...комната неморгающе глядела на Люмин темнотой. Девушка побежденно опустила руку, кончиками пальцев все еще державшуюся за стол. Облизала подрагивавшие губы. Насильно медленно вдохнула ртом; воздух смолой затек в горло. Ей же… ей же не приснилось, да? Успокойся, Люмин. Нельзя паниковать. Твой поломанный к чертям собачьим разум просто играется с тобой. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Но почему Сяо тогда не отзывался? Ей же не- Нет! Не приснилось! Не приснилось. Все хорошо. Она его спасла. Все выбрались. Ей не приснилось. Не! Приснилось! Сяо, ты слышишь ее? Ты здесь?.. ...Сяо?.. Девушка сглотнула — и едва успела зажать рот ладонью. Глотку обожгло горькой желчью от привкуса каменной пыли, облепившей нёбо, язык и зубы тонким шершавым слоем. Руки подрагивали. Нет. Нет-нет-нет. Здесь не должно пахнуть пылью, это же Ваншу, здесь просто неоткуда взяться каменной пыли! Здесь должно пахнуть тростником, водой, деревом, стряпней Улыбчивого Янь Сяо, духами Верр, цинсинь, шелковицей, астрами от самой Люмин, чем угодно, но не каменной пылью! Пылью пахнет Разлом, а здесь- ...здесь же был не Разлом, так ведь?.. А если… а если комнаты не существовало? Если они все до сих пор сидели на самом дне пещер, в древней ловушке, понемногу теряя рассудок и превращаясь в безликие тени, думая, что выбрались? Если Разлом обдурил их всех? Или не их, а только ее? В Ваншу не могло пахнуть каменной пылью. Она не могла оседать на языке и залеплять горло. Но если Люмин… если Люмин не выбралась, если Люмин лежала не в своей кровати, а посреди очередной иллюзии, долгой и чудовищно проработанной, то это… это все объясняло, не так ли?.. Но она же выбралась. Она столько перенесла. Она уже несколько дней как была дома! Она выбралась! Все выбрались! Все было хорошо! Все было хорошо. Все было хорошо. Все было хорошо. Она выбралась. Она спасла Сяо. Она была дома. Это не Разлом. Это не иллюзия. Это Ваншу. Все было хорошо. Но тогда куда исчез запах цинсинь? Почему Сяо не отзывался? Почему на столе все еще стоял бутылек с успокоительным, которое ей прописал доктор Бай Чжу незадолго до ее исчезновения?.. Или оно ей и вправду только приснилось? Или она выпила смертельную дозу, но каким-то чудом ее вовремя нашли и успели спасти, и она только сейчас проснулась? Но почему ее не перенесли в хижину Бубу? Почему лекарство оставили в пределах ее досягаемости? Что ей приснилось? Что произошло на самом деле? Что она помнит правильно? Она проснулась после отравления? Она проснулась в Разломе? Она проснулась после второго возвращения из глубин? Она проснулась? Она до сих пор спала? Где она находилась? Спину и загривок жгло. Сердце пыталось проломить грудную клетку. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Воздух царапал губы и по капельке застывал натеками в сдавленном горле. Глаза горели. Все должно было быть хорошо. Ей не могло это присниться. Ей никак не могло все это только присниться. Все должно было быть хорошо, все было хорошо, она же выбралась, она же спасла Сяо, она же точно это помнила, у нее ведь даже шрамы остались — что происходит, почему запах цинсинь не вернулся, почему пахло пылью, это- это же был Ваншу, почему тут было так тихо, здесь никогда не бывает полностью тихо- где она, почему Сяо не отзывался, что происходит что происходит что происходит Сяо где ты пожалуйста отзовись только отзовись не оставляй ее отзовись отзовисьотзовисьСяо- - Сяо?.. (Отзовись отзовись отзовись пожалуйстапожалуйста-) - Люмин. Люмин, посмотри на меня. Люмин крупно вздрогнула. Моргнула. ...Сяо сидел перед ней на полу. Янтарные глаза едва-едва светились в темноте, и из-за края кровати виднелось глухое сияние анемо Глаза Бога на перчатке. В другой руке юноша осторожно стиснул чужую ладонь. - Я здесь, - шепнул он, - я здесь. Глубоко вдохни на четыре счета. Задержи дыхание. Выдохни на восемь, как учил Бай Чжу. Дыши. Он здесь… он был здесь. Он был здесь. Дышать… да, надо было дышать. Сяо, не отпуская ладонь девушки, свободной рукой мягко погладил ее по волосам, и Путешественница измученно прикрыла болевшие глаза. Вдох, два, три, четыре… раз, два, три, четыре… выдох, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Вдох, два, три, четыре… Сердцебиение, все еще гулкое, понемногу замедлилось, перестав отдаваться в ушах. Горло разжалось, и ощущение мокрой пыли, облепившей слизистую мокротой, исчезло. Посвежевший влажный воздух больше не застывал смолой, свободно проходя в легкие. Цинсинь невесомой прохладой щекотали язык и нос. Все было хорошо. ...Сяо убрал руку с головы девушки и отпустил ее ладонь; Люмин непонимающе открыла глаза. Почему он перестал? - Сяо? - Не бойся. Я не ухожу, - он присел на край кровати в пол-оборота к Путешественнице и принялся осторожно, чтобы звоном амулетов и кадила не разбудить до сих пор чудом не проснувшуюся феечку, развязывать мудрено зацепленные на пояс украшения. Люмин молча наблюдала за Яксой, аккуратно складывавшим в карманное подпространство лишние элементы одежды — за амулетами и повязками туда отправился наплечник, за ним рукав и перчатки; последним подпространство поглотило ожерелье. Сапоги остались стоять у кровати рядышком с сапогами Путешественницы. Девушка, прижав Паймон к себе, отодвинулась к стенке, освобождая место; Сяо, оставшийся только в штанах и тунике, забрался на кровать, улегся с краю — и недоуменно уставился на Люмин, которая вместо того, чтобы дать себя обнять, зачем-то села и взяла феечку на руки. - Мы ее задавим, - слабо хмыкнула Путешественница, с предельной осторожностью перекладывая малышку к самой стене, - она проснется, обидится и укусит меня в плечо. Сяо только тихо выдохнул и прикрыл глаза, улыбнувшись краем губ. Люмин посидела еще несколько секунд, наблюдая за феечкой. Та, несмотря на все махинации с ней, продолжила сладко спать, тихонечко сопя и поджав ручки к груди; ни проснувшаяся подруга, ни разговоры, ни переносы с места на место ее не потревожили. Вот бы и сама девушка умела так же спокойно спать… Она устало улыбнулась, легонько погладила девочку костяшками пальцев по волосами и медленно улеглась обратно. Сердце билось спокойно. Едва ее голова коснулась подушки, чужая ладонь тут же легла ей на спину, и Люмин крепко прижали к себе. В ответ девушка перекинула руку через талию юноши, обнимая, и уткнулась ему в ключицы, закрыв глаза. Он пах цинсинь. Свежий холодный запах горных цветов наконец-то возвратился в комнату и ласково закутал Путешественницу в прозрачный невесомый кокон, закрывая собой от всех кошмаров и зла. Сяо был дома. Люмин была дома. Они все спаслись, и древней тюрьмы-могилы на дне Разлома больше не существовало; души миллелитов, заклинателя и Яксы, из которых ловушка построила свои стены, вышли из полутысячелетнего заточения на свет и обрели долгожданный покой, а чудовище зари времен, похороненное в ней… Люмин не знала, где сейчас ходила вырвавшаяся на волю Тень — но раз она не звала Путешественницу исполнять ее обещание и свергать небеса, должно быть, она тоже где-то спала, подставив лицо свежему ветру. Должно быть, она ушла домой, где бы ее дом теперь, тысячелетия заточения спустя, ни был. Все было хорошо. (Пока что все было хорошо.) - Кошмары? - глухой голос Сяо вернул Люмин в реальность. Девушка коротко угукнула. - Я уже не помню, про что, - прошептала она; честно признаться, она даже не была до конца уверена, что ее разбудили именно злые сны, а не просто Бездна пойми с чего взбесившиеся нервы. Сяо переложил руку ей на голову, ласково вплел пальцы в спутавшиеся ото сна волосы и принялся неторопливо их прочесывать, - но когда я проснулась, я даже не сразу сообразила, где нахожусь и какой сейчас день. Даже попыталась позвать тебя, но ты не откликнулся. Юноша ощутимо напрягся. - Нет-нет, тут нет твоей вины, правда, - тут же поспешила заверить его Путешественница, - я просто сейчас думаю, и- наверно, я просто в полусне не сообразила, что звала тебя только мысленно, а не вслух. Бывает иногда, что лежишь-лежишь, думаешь, что встаешь, но на самом деле не встаешь. Мозг может вести себя очень странно. Например, вот так дурить сам себя. Все в порядке. Прости, пожалуйста, что сдернула тебя с патруля из-за ерунды. - Тебе не за что извиняться. Кошмары — не ерунда, - Якса, немного расслабившись, успокаивающе поцеловал девушку в лоб; та только горько улыбнулась, коротко выдохнув носом, - в Войну Архонтов сильные кошмары были первыми симптомами того, что в доме живет злой дух или что рядом находятся останки богов. И даже если не брать в расчет колдовство, настолько сильные кошмары — не то, чем стоит пренебрегать. - Если, как говорят, боль — это сигнал тела о том, что с ним что-то не так, - невесело хмыкнула Люмин, - тогда кошмары — это сигнал мозга о том, что когда-то с тобой было что-то не так. - Или что что-то не так до сих пор. Люмин побежденно пожала плечом. В ее случае, наверно, что что-то с самого начала было не так. - Даже если кошмар — это просто кошмар, не больше и не меньше, зови меня, - продолжил Сяо, - я пообещал, что отзовусь. Я от своего слова не отказывался. - Демоны, в отличие от меня, никогда не спят. Я не хочу случайно застать тебя не в тот момент. - Демонов на этих дорогах почти не осталось — геовишапы не пересекают топи, хиличурлы больше не враги, а с людьми справятся люди. Пока не настает Праздник Фонарей, в Ли Юэ царит мир — благодаря тебе. Ты принесла этим землям покой. Ты заслужила того же. Люмин промолчала, улыбнувшись против воли. В груди потеплело, но в этот раз уже не от страха. - Спасибо, - едва слышно шепнула она, за что заработала еще один поцелуй в макушку, - я обещаю, я не буду звать слишком часто. Кошмары снятся мне далеко не каждый раз. - Паймон рассказала мне строго обратное, пока ты была без сознания. Путешественница замерла. Она же… нет, то есть, Паймон была права, но Люмин думала, что она неплохо справлялась с тем, чтобы беззвучно пережидать приступы ужаса после пробуждения и не тревожить сон феечки, так что — так что каким образом Паймон знала? Или Паймон не знала, а только догадывалась по утреннему состоянию подруги? Или же... - Паймон, ты спишь? - негромко, чтобы, если малютка и правда спала, не разбудить ее, позвала девушка. - Спит, - буркнули из-за спины. ...Люмин глухо хихикнула. Понятно. Конспиратор из Путешественницы все это время был никакой. - Паймон проснулась вместе с тобой, - призналась феечка, - Паймон каждый раз просыпалась от твоей дрожи. Паймон может по пальцам одной руки пересчитать дни, когда спала всю ночь без пробуждений! Так что не ври, кошмары тебе постоянно снились и до сих пор не перестали! Сяо можно хоть вообще без спросу приходить и ложиться спать с тобой, потому что иначе тебе точно приснится что-то плохое, и ты проснешься и будешь молча дрожать и пытаться не шевелиться, чтобы не разбудить Паймон. Так дела не делаются! Вот, все, Сяо, ложись с ней, Люмин нужно высыпаться! - Люмин? - вопросительно позвал ее Якса, - можно? - Паймон, я не поняла, на чьей ты стороне? - шутливо возмутилась Путешественница. - На стороне всеобщего здорового сна! - Имеет смысл, - выдохнула, признавая поражение, девушка, - а так — конечно же можно. Я просто думала, что Сяо не будет удобно или вообще возможно каждый раз со мной оставаться, но… но, видимо, зря думала. Надо меньше думать. - Надо больше спать, - фыркнула Паймон, - чем нам всем Паймон и советует заняться. И еще! Вы Паймон при всем желании не задавите. Положите Паймон на место. Люмин, не удержавшись, тихо рассмеялась. Паймон, фыркнув, отползла к самой стенке, давая девушке место подвинуться, перелезла через подругу и, абсолютно довольная жизнью, улеглась между Путешественницей и Яксой, повернувшись к последнему спиной; Люмин придвинулась поближе и положила руку обратно юноше на пояс, ей самой на талию легла детская ладошка, а в волосы вплелись чужие пальцы. В комнате воцарилась мирная тишина. Спустя пару-другую минут Паймон снова тихо засопела, по-видимому уснув; ветер, пробиравшийся через круглое окно, нес с улицы шуршание листвы и редкие песни ночной птички. Девушка чувствовала размеренное глубокое дыхание Яксы под ее рукой. Добрая сонная тяжесть забралась под веки и понемножку растекалась в голове, заполняя собой пустоту и топя в себе мысли. - ...Люмин. Девушка приоткрыла глаза. Сяо пристально смотрел на нее, и в темноте Путешественнице почудилось, что взгляд у него был отчего-то виноватый. - Я… должен извиниться, - едва слышно выдавил он, на что Люмин непонимающе нахмурилась, - я должен был догадаться, что мне нужно оставаться с тобой, гораздо раньше. От тебя постоянно веет кошмарами. То сильнее, то слабее, но постоянно. Я должен был додуматься до того, что предложила Паймон, еще в тот день, когда ты пришла в себя. Прости меня. Больше я подобной оплошности не допущу. - Моя гордость держалась только на моем умении мастерски скрывать то, что мне снится всяческая пугающая дрянь, и вы с Паймон ее окончательно добили, - неловко пошутила, отведя взгляд, девушка, но тут же снова посмотрела Яксе в глаза, - пожалуйста, не извиняйся. Тебе не за что. Я в порядке. - Ты слишком долго боролась с демонами своего разума одна, и твои слова о том, что ты в порядке, уже давно означают лишь то, что твоя боль терпима и не свалит тебя с ног, - от этих слов Люмин поджала губы и снова отвела глаза, - но боль — это сигнал твоего тела о том, что что-то не так. Тебе больше не нужно справляться со всем одной. - Я не дам тебе поглощать мои кошмары, если ты об этом. Пожалуйста, нет. Сяо немигающе посмотрел на нее. Люмин столь же пристально посмотрела в ответ. В конце концов Якса прикрыл глаза и побежденно выдохнул. - Хорошо, - согласился он, - я не буду пытаться забирать твои кошмары. Я обещаю. Но я буду оставаться с тобой столько, сколько ты попросишь. Столько, сколько понадобится, пока они не уйдут. Люмин слабо улыбнулась, тихо угукнула и закрыла глаза. Оставаться столько, сколько понадобится, пока ее кошмары не исчезнут… Она не стала говорить, что это была гиблая затея. Они не могли исчезнуть. Куда им было исчезнуть, если над Тейватом до сих пор висело проклятое небо-скорлупа? Куда им было исчезнуть, если в далекой темнице до сих пор томилась обманутая принцесса, если Небесный Порядок заставлял всех под страхом смертной казни молчать о его грехах, если судьбу каждого понравившегося Селестии существа, какой бы несправедливой и жестокой она ни была, записали шестью белыми точками на ложном небосводе так высоко, что даже Архонтам не дотянуться и не переписать? Куда ее кошмары могли исчезнуть, если ее сам ее дом, ее родной мир, который она всю жизнь считала мертвым, лежал в руинах лишь из-за недальновидности и трусости небес? Куда им было исчезнуть, если стольких трагедий можно было избежать, будь Фанет хоть чуточку ответственнее и храбрее — и Люмин единственная на свете знала правду и никому, чьей жизнью дорожила, не могла рассказать! Куда им было исчезнуть, если от ее брата осталась только память, а их мама всю их жизнь провела в нескончаемой одинокой агонии, а под конец и вовсе оказалась в плену у бога, отказавшегося ее слушать?! Куда ее кошмары могли исчезнуть, если она даже не знала, как она будет исполнять обещание Истарот? Как ей добраться до Селестии? Где ей собрать силы на бой с Небесным Порядком? Как она должна была спасать Асмодей? Что будет, если они свергнут Фанета? Что будет с ее друзьями, если ей не хватит сил? Что будет, если ей придется сражаться с Итером? Если ради спасения Тейвата ей придется пожертвовать им? Если мама вернется, а Итера уже не будет? Если- - Люмин. Девушка дергано вдохнула. - Люмин, что бы ты ни думала, оставь это до утра, - Сяо, подвинувшись поближе, коснулся губами ее лба, мягко придерживая за затылок; девушка заставила себя медленно выдохнуть ртом и так же медленно вдохнуть, пытаясь успокоиться. Тихо. Тихо, Люмин, Паймон только-только уснула. Не буди ее. Тихо. Ти-хо. Т и х о. Люмин, как смогла, кивнула. Да. До утра. Когда ее дрожь никого не разбудит и не напугает. Когда она будет чуть менее усталой. Лучше подождать до утра. (Ее кошмары все равно от нее никуда не денутся.) *** Здравствуй, Бронзовый Воробей, молча поприветствовала статую Люмин. Давно не виделись. Статуя Адепта-журавля, склонившего голову, ничего не ответила. В маленьком одиноком храме сладковато пахло отголосками недавно жженных благовоний и свежей едой. Сейчас курильница по центру стола пустовала, но от расставленных перед ней блюд шел прозрачный парок — когда троица только подходила к дому, Люмин сквозь открытые двери видела, как Ван Пинъань выставлял перед статуей только что приготовленные подношения. Все то время, что они шли к храму от факела телепорта, Сяо не отпускал ее руку. На улице шумел водопад. Паймон отлетела от них, чтобы попросить у смотрителя храма благовония, и Якса с Путешественницей остались стоять вдвоем перед молчаливой каменной статуей. Две крупные красные свечи разгоняли царивший в доме мягкий полумрак; здание, стеной прижатое к скале, а входом обращенное на северо-запад, не впускало за порог прозрачные лучики летнего утреннего солнца, заливавшие долину и искрившиеся на брызгах водопадов и волнах бежавшей неподалеку речушки. Этот храм прошел такой долгий путь, невпопад подумала Путешественница. Она помнила его обветшавшим и сломавшимся под гнетом времени остовом, помнила покосившуюся дырявую крышу и рухнувшие балки, поросший травой пол, почти невидный за слоями земли, и одну-единственную целую деталь — статую журавля, склонившего голову. Она помнила мужчину в темно-красных одеждах, и у него были карие, как старая бронза, глаза; они с Паймон сначала подумали, что незнакомец, так и не представившийся, был просто смотрителем разрушенного храма, последним, кто вовсе помнил о том, что чуть в стороне от дороги рядом с водопадами стоял храм… Все это случилось словно в прошлой жизни. Когда-то невыразимо давно. Забавно… У нее совершенно исчезло ощущение времени. Ее легонько тронули за плечо. Люмин обернулась; Паймон протянула ей палочку, исходившую тонким дымком, и, когда девушка взяла ее, еще одну отдала Сяо. Краем глаза Путешественница заметила, как Ван Пинъань, поглядев на них троих напоследок, ушел в одну из боковых комнат, бесшумно задвинув дверь. Она помнила его другим. Гордым, самоуверенным, превратившим редчайший дар Адептов, Печать Согласия, в средство для обмана людей. И то, каким он стал за прошедший с чем-то год — скромный смотритель забытого всеми храма, который он сам восстановил из руин… (Это было чудо? Это была его заранее придуманная судьба?) ...феечка первой подлетела к курильнице. Она ненадолго замерла перед столом, чуть приподняв голову — должно быть, чтобы смотреть статуе в глаза, решила Путешественница, - а затем потянулась и поставила палочку в сосуд. Еще несколько секунд поглядев на каменного журавля, девочка отлетела обратно к своим. Люмин и Сяо переглянулись. Девушка коротко кивнула в сторону святилища, молча пропуская Яксу. Тот, так же коротко кивнув в ответ, подошел к алтарю и замер, держа палочку у груди и немо глядя на статую, в которой когда-то спал дух погибшего Адепта. Интересно, отрешенно подумала Путешественница, что происходило в его голове? О чем он бессловесно рассказывал павшему товарищу? Что вспоминал? Люмин ведь так почти ничего и не узнала о Бронзовом Воробье за все то время, что прошло с их первой и последней встречи. Она не знала, как к нему относились другие Яксы, как он попал на службу к Мораксу изначально, сколько лет он успел прожить, прежде чем пасть в Войну Архонтов — хотя бы даже то, осталось ли хоть что-то от его духа после неудавшегося ритуала, нужные для которого вещи он без колебаний отдал им с Паймон по первой же просьбе? Где он был сейчас, если вовсе был? Успел ли он хоть что-то увидеть или услышать о том, как теперь жил Ли Юэ? Чувствовал ли он, что его храм отстроили заново? ...Сяо вернулся к ним. В курильнице стояли, источая тонкий сладкий дым, две палочки. Люмин подошла к столу последняя. Каменный журавль нечитаемо смотрел на нее со своего резного постамента. Она не знала, слышал ли ты ее мысли, но говорить вслух здесь казалось страшным святотатством, а потому она надеялась, что какие-нибудь силы донесут тебе ее немой рассказ. Ли Юэ процветает, Бронзовый Воробей. С твоих времен Адептов осталось немного, и не все из них помнили себя, но в их жизни настал покой, какого они не знали столетиями. Мархоциус зовет себя Гобой и ходит по пятам за смертной девочкой, помогая ей готовить и воруя еду со стола, если дотянется. Владыка Песен и Скитаний постарела — невиданное для Адептов явление, - поселилась в городе и теперь проводит дни на высокой террасе, ухаживая за глазурными лилиями и разговаривая с навещающей ее молодежью. Янь Фэй — ты не застал Янь Фэй, но, быть может, знал ее отца — занимается своим любимым делом, и Гань Юй, кажется, нашла свое место в Ли Юэ новой эры. Хранительница Облаков нашла себе вторую ученицу, смертную девочку, а Владыка Лун и Творец Гор… она мало что могла сказать о них, но, насколько она знала, они тоже жили вполне хорошо. Из Якс остался один только Сяо, но хотя бы судьбы всех его товарищей теперь были известны. Босациус больше не считался пропавшим без вести. Они отыскали то место, где он погиб, и его душа упокоилась с миром вместе с душами всех миллелитов, с которыми он сражался бок о бок против зараженных Порчей чудовищ. В Ли Юэ настал мир, Бронзовый Воробей. Ты мог спать спокойно. Все было хорошо. Люмин поставила палочку в курильницу. Три струйки дыма потянулись вверх, завиваясь и покачиваясь, как ленточки на ветру. Девушка посмотрела на статую. Взгляд каменного журавля все так же ничего не выражал. ...прости ее, подумала она невпопад. Она ни разу не навестила тебя и твой храм за последние месяцы. Сначала она постоянно торчала в Инадзуме — такое себе оправдание с учетом ее умения телепортироваться, она знала, - а потом… Потом они всемером попались в ту же ловушку, что и Босациус когда-то, и Сяо не смог выбраться. Но Люмин вытащила его. Все было хорошо, Бронзовый Воробей — видишь, Сяо пришел вместе с ней, тебе не о чем было переживать. Она его спасла. Он пожертвовал собой, чтобы спасти их, а она вернулась, чтобы спасти его самого. Все было хорошо. Правда. Все… Все не могло быть иначе. (Если все, что она делала, было предрешено Селестией, звездами нарисовано на ложном небосводе, если все события мира были ничем иным, как заранее написанной пьесой, то… то она почти завидовала тебе. Ты был мертв. Твой дух, должно быть, растворился и исчез, более не удерживаемый в мире ритуалом, который ты ради двух совершенно незнакомых путешественниц прервал. И ты, окончательно перестав существовать, уже ничего не чувствовал. Ни вины, ни горечи, ни надежды… тебя просто не было. Ты был по-настоящему свободен. Небо больше не могло помыкать тобой. Ты говорил, что смерть в твоем случае — легкий выход, эгоистичная прихоть. Ты имел в виду карму, но оказался прав в том, о чем даже не подозревал; смерть и правда… самый легкий выход. Может быть, даже единственный. Разве это не символично, что богом свободы стал, все равно что переродившись, именно бог милосердной смерти? Только смерть в Тейвате способна подарить свободу от Фанета. Даже не просто смерть — духи продолжают существовать на Изнанке, где сидит привратницей Ху Тао, они продолжают влиять на мир живых, они связаны с ним, а потому связаны и с Селестией; истинная свобода — это перестать существовать. Фанет не сможет написать судьбу и заставить развлекать его то, чего просто-напросто нет. Перестать быть. Взаимодействовать. Чувствовать. Влиять и поддаваться влиянию. Исчезнуть полностью. Больше никакой вины за тех, кого не смогла спасти, больше никакой жажды действовать и полного непонимания, как именно действовать, рвущих тебя напополам, больше никакой скорби по погибшему дому, только полное прекрасное ничего. Уснуть и не проснуться. Вернуться в состояние до своего рождения. Оборвать все связи со всеми мирами и вычеркнуть себя из всех судеб прямо сейчас. Да, тогда она не спасет Итера и маму, не вытащит из темницы Асмодей, не исполнит свои обещания Имунлаукру и Оробаси, нарушит клятву, которую по своей же воле дала Истарот, никогда больше не увидит ни Сяо, ни Паймон, ни всех остальных, кому была дорога и кто был дорог ей, но — но ей не будет ни стыдно, ни больно. Ей не будет никак. Ее просто… Не будет. Какая прекрасная мысль…) - Люмин. Девушка коротко вздрогнула. Обернулась, оторвав взгляд от каменного журавля, которого, должно быть, все это время гипнотизировала. Сяо, крепко сжимавший ее запястье, встревоженно хмурился. Рядышком парила, расстроенно и испуганно поджав губы, Паймон. - ...простите, - пусто прошептала Путешественница, опустив глаза, - задумалась и слегка зависла. Это было явно не слишком вежливо с моей стороны… - Твои кошмары усилились, - Люмин вопросительно посмотрела на Яксу. Тот был абсолютно серьезен, - пойдем домой. Домой… Но ее дом мертв. Пять столетий как мертв. От него остался только догнивающий труп и сведенный с ума мстительный дух, облаченный в старые доспехи и названный Орденом Бездны. Ей некуда- ...Ваншу. Он ведь имел в виду Ваншу, а не Каэнри’ю или то, что было до нее. Называть постоялый двор домом… если комната на постоялом дворе — твой дом, можно ли вовсе говорить, что у тебя есть дом? Но в какой-то мере это и правда был дом. Люмин так привыкла к рокоту лифтового подъемника, разговорам постояльцев, к сумерийской ученой, исследовавшей долину Гуйли, к отцу с дочерью, к местным собакам и хозяйской кошке, к проезжающим мимо караванам, солнцу в круглом окне и запахам дерева, воды и цинсинь — она так привыкла ко всему этому, что Ваншу действительно стал почти домом. От мысли возвратиться туда ей стало дурно. Она не хотела. Ваншу ждал не ее. Ваншу ждал Люмин, Путешественницу, героиню половины Тейвата и Ли Юэ в частности, ту всесильную бесстрашную девушку, которая защищала хиличурлов, которая не дала Фатуи и миллелитам поубивать друг друга во время нападения Осиала, которая билась с Райден Сегун за жизнь Предвестницы и которая помогла вернуть Инадзуме будущее, которая участвовала в спасении Двалина; Ваншу ждал сказочную героиню, которую обожали три нации и знали все семь. Это уже была не она. То, во что превратилась Люмин, не ждали нигде. Люмин не хотела в Ваншу. - Можно, мы останемся тут еще ненадолго? - тихо попросила она. - Тогда давайте хотя бы на улицу выйдем, - Паймон неуверенно обернулась на раскрытые двери храма, - может, Люми просто дымом надышалась. Постоим немного на свежем воздухе, и всем станет лучше! Люмин только кивнула — даже если бы она возразила, вряд ли бы ее послушали: Сяо мягко, но настойчиво потянул ее за собой на выход из храма, а Паймон полетела следом, и девушку буквально зажали с двух сторон, вынуждая идти за ними. У порога она обернулась в последний раз на статую Бронзового Воробья, извиняющеся поджав губы — пожалуйста, прости ее, она правда не хотела устраивать сцену в твоем святилище. Ей так жаль. Статуя не ответила. Когда они вышли из храма, солнце, слепяще-яркое после полумрака внутри, ударило по глазам, и Люмин рефлекторно зажмурилась и закрылась от света ладонью. - Люмин? Как ты себя чувствуешь? - Сяо встал перед ней и осторожно взял за плечи, вынуждая посмотреть на себя, - тебе нехорошо? Путешественница помотала головой. - Я вдохнула совсем чуть-чуть, - девушка поморгала, привыкая к уличной яркости, - мне, чтобы отравиться, нужно гораздо больше дыма. - Вдруг у тебя конкретно на эти благовония аллергия? - встревоженно предложила подлетевшая к Сяо Паймон. - Мы уже несколько раз их ставили, и со мной ничего не было. Я в порядке. Не беспокойтесь за меня. Феечка на это только нарочито громко вздохнула. Сяо тоже явно ее словам не поверил. - Если бы ты была в порядке, ты бы не застывала с этим стеклянным взглядом по поводу и без! - категорично заявила малышка, сердито уперев руки в бока, но недовольство на ее лице не могло скрыть тревогу, - все, Паймон решила! Отсюда мы идем не в Ваншу, а в хижину Бубу! Нам нужен Бай Чжу! И срочно! - Я в порядке, - Люмин устало потерла лицо. От необходимости тащиться в Ли Юэ стрельнуло в висках, - я не отравилась дымом, Паймон, честное слово. Отравиться дымом в храме было бы даже для меня слишком позорно. Не надо меня к доктору. - Люми-и, ты так плохо, как сейчас, выглядела только после Разлома, и то Паймон уже не уверена! - феечка всплеснула руками, - Люми, ну пожалуйста! Ну правда! Может, тебе Бай Чжу еще что-нибудь пропишет, раз одного экстракта лилий не хватает! Если мы сходим, хуже все равно не будет! - Мы можем просто отдохнуть на одном из холмов, - негромкий голос Яксы после причитаний Паймон показался благословением, - Паймон права, но нам необязательно идти прямо сейчас. Люмин выдохнула. И кивнула. - Прямо около факела телепортации, немного выше него и поближе к воде, есть удобное место, - девушка махнула куда-то в сторону водопадов, - если никто не против, давайте туда. - Я нас донесу. Путешественница глухо угукнула. Паймон подлетела к подруге и уткнулась ей лицом в сгиб плеча, крепко стиснув в объятиях, и Люмин положила девочке ладонь на спину; Сяо, отпустив ее запястье, приобнял ее за талию, прижимая к себе. Девушка устало зажмурилась. ...нефритовая вспышка под веками и секунда невесомости — и под ногами снова оказалась земля, а шум водопада заметно усилился. Люмин приоткрыла глаза, щурясь, и огляделась; синий каменный факел парил над платформой, едва слышно гудя, по левую руку от нее, а по правую переливалось мелкими волнами от рассекавших воду уток поросшее лотосом озеро. В той же стороне, что и телепорт, только подальше, за краем обрыва, виднелась зеленая черепица крыши храма, а еще немногим впереди тянулась голубая лента реки. На горизонте рваным зигзагом темнели края кратера Разлома. Сяо перенес их ровно на то место, о котором она говорила. Как мысли прочитал. Они опустились на землю. Якса все так же придерживал Путешественницу — она на мгновение отрешенно подумала, что Адепт боялся, что она упадет, если он ее отпустит; не упадет, мысленно покачала головой девушка, а даже если и упадет, то не расстроится. Сяо, все же отпустив ее и сев, подтянул одну ногу к груди — Люмин расположилась на траве рядышком и положила голову юноше на бедро. Паймон, отцепившаяся от подруги на время маневров, вернулась на свое законное место, разлегшись на животе и груди Путешественницы. Девушка закрыла глаза. Ее мягко взяли за руку, и ее пальцы переплелись с чужими в жесткой плотной перчатке; феечка что-то неразличимо уркнула, и Люмин положила ей ладонь на спину. Девочка расслабленно выдохнула. Они были с ней. Сяо. Паймон. Они были с ней, здесь. Все ведь было хорошо... (Сяо… Она столько пережила ради него. Она выжила ради него. Она заставила себя выжить, потому что пока был хоть малейший шанс того, что Якса не погиб, она тоже не имела права умереть. Но теперь он был здесь, жив и цел, рядом с ней, держал ее за руку, а она… А ей хотелось исчезнуть. У нее же было столько сил там, на самом дне Разлома, посреди пустоты. В ней кипело столько ярости, что, казалось, она могла бы сжечь мир. Она поклялась Истарот помочь свергнуть небеса, и она искренне верила, что может, и она ничего так сильно не желала, как смерти Фанета за все, что он сделал — у нее было столько сил, так почему же… Почему сейчас ничего не осталось?) Люмин приоткрыла глаза. Над Ли Юэ вставало солнце. ...небо, когда-то казавшееся чистым, бездонным, бескрайним, вдруг резко обрело границы — оно никак не поменяло цвет, оно все так же светилось голубизной, как драгоценный ледяной нефрит, но Путешественница вдруг с пугающей ясностью ощутила его конечность; небо перестало быть слоем атмосферы, плавным переходом от земли в космическую пустоту — небо в один миг осозналось как купол. Что-то ограниченное. Что-то, имеющее точные координаты в пространстве, определенную область своего существования — здесь оно есть, а здесь его нет. Тонкая скорлупка опустевшего божественного яйца, надетая на маленький мир и расписанная изнутри синей краской. Люмин могла бы до нее дотянуться. Люмин… ...никогда не смогла бы ее разбить. Это осознание стукнуло по груди и забилось в горле комком. Люмин бы в жизни не смогла разрушить ложное небо, сколько бы ни пыталась. Истарот не хватило сил победить одного Фанета. Путешественница вдвоем с братом не одолела даже Асмодей. И сейчас они обе были ослаблены — Тень только-только выбралась из своей могилы, а Люмин потеряла звездное волшебство, меч и крылья и осталась одна; если они на пике своих сил не смогли одолеть даже одно божество с Селестии, что они собирались делать теперь? Они остались совсем одни. Фанет уничтожит их. Небо, светлое-светлое, конечное и все равно недостижимо далекое, нависло над ней потолком камеры осужденных на казнь. Где-то там, за его гранью, лежала в запретной сокровищнице Жемчужина. Мама. Где-то там за горизонтом ожидала своего часа серебряная колесница-могила и ее мертвая бессменная возница. Где-то там, в мире на соседнем белом листочке, испепеленной земле продолжали сниться отражения звезд; где-то там черная от Порчи трава ломалась под сапогами возвратившегося домой бога — Итер, так ты знал? Вот что ты имел в виду, прощаясь с сестрой? Это и правда был их дом. И никого уже было не спасти. (Имунлаукр, как ты выжил? На одной клятве? На той короткой передышке, когда ты, забытый принц, стал капитаном стражи? На слепой надежде взаправду уничтожить Орден Бездны? Как ты бьешься с тем, что невыразимо сильнее тебя? Как ты продолжаешь вести свой заранее проигранный бой? Или ты правда веришь, что победишь?) Люмин не имела права остановиться. Мама все еще не упокоилась с миром. Итер был еще жив. Асмодей была еще жива. Люмин еще стольких должна была спасти, но — но они с Истарот остались одни. Никто не мог им помочь. Чжун Ли был связан с Селестией контрактом и не смел его нарушить, и Путешественница боялась проверять, молчал ли Чжун Ли из своих принципов или из угрозы смерти — небесный остров мог убить Первого Адепта на месте, девушка в этом не сомневалась. Попытайся Чжун Ли помочь им свергнуть Небесный Порядок, гавань, горы и топи усеют ледяные шипы, а последний похоронит под собой бывшего архонта. Венти слаб. От его былой мощи не осталось даже памяти. Он не успеет даже призвать ветра, как Фанет убьет вновь взбунтовавшегося сына, а вслед за ним — его город, Андриуса и Двалина. Ни один архонт, даже лишившийся гнозиса, не поможет им. Эи не рискнет Инадзумой. Кусанали совсем юна, а Мурата, скорее всего, гораздо слабее, чем была — Порча во время Катаклизма проросла в ней насквозь и едва полностью не лишила рассудка; даже если богиня пойдет с ними на Селестию, она погибнет, а следом за ней и Натлан. Люмин не хотела ничьих смертей. Она видела слишком много. Ее сердце не выдержит еще одной жертвы. Архонты не рискнут своими землями и людьми, и Люмин не могла их винить. Даже если они пойдут все вместе, они не справятся — не может быть, чтобы у Небесного Порядка не было способа управления носителями гнозисов; те, кто не отдал свое сердце, по указке Фанета обернутся против своих ослабевших товарищей и перебьют их. Селестия однажды уже развязала божественную войну. Что ей стоило развязать вторую? У них с Истарот не было союзников. И даже если Итер согласится помочь, они останутся не более, чем двумя врагами, объединившимися против большего зла — Итер ненавидел Тейват, а Люмин желала его спасти, и даже самая оптимистичная ее часть, какая только осталась, уже не верила, что брата можно было переубедить. Для него Тейват навсегда останется убийцей Каэнри’и. Следующей целью после Селестии. Сохранить обоих Люмин уже не могла. Если они с Истарот пойдут одни, они погибнут; что будет тогда? Фанет еще сильнее проклянет хиличурлов, потому что Люмин их так сильно любила? Фанет превратит ее во вторую Жемчужину? Сколько тейватцев сгорит в пламени битвы Тени и творца? Выживет ли хоть кто-нибудь вовсе? Как сражаться с существом, способным написать саму твою судьбу? (Белет, как ты сражаешься? Как ты не остановилась? Где ты находишь силы биться против своего создателя, если каждый твой вдох написан его рукой? Разве это не безнадежный бой? Разве он имеет смысл? Если все заранее придумано небесами, имеет ли хоть что-то смысл? Почему ты до сих пор жива?) Белет… Она поможет. Она согласится. Если Люмин попросит ее помощи, Тейват ее проклянет. И все равно ничего не изменится. Истарот не хватит сил. Люмин не хватит сил. Царице — тем более; семь гнозисов — это не более, чем семь цепей Селестии, привязанных к горлу и рукам, за которые небо потянет и превратит богиню в свою послушную куклу с силой всех Семерых. Может быть, они с Истарот вовсе не дойдут до неба. Может быть, Фанет просто перепишет их звезды и убьет их на месте. (Почему ты до сих пор этого не сделал? Тебе так понравилось мучить чужачку, возомнившую себя спасительницей грешников?) Истарот говорила, что может побороться за будущее Путешественницы, но что на самом деле могла сделать мертвая Тень против Фанета? Как много она успеет сделать, прежде чем творец увидит ее и напишет в судьбах обеих мятежниц мгновенную смерть? Все тейватцы жили под его пристальным взором. Даже они. Что бы они ни попытались предпринять, их ждал единственный бесславный конец. И если все дороги вели в небытие, стоило ли тащить за собой других?.. ...чужие пальцы крепче сжали ее руку. Люмин перевела взгляд; пересохшие глаза легонько жглись при моргании, и перед ними мельтешили прозрачно-синие пятна засветки. - Люмин, о чем ты думаешь? - янтарные глаза склонившегося над ней Сяо смотрели пристально и встревоженно, силясь заглянуть в самую душу. Люмин замерла. Как… как она должна об этом рассказать? Это истина мира. Это знание, за которое Селестия могла убить. Это знание, которое могло убить даже само по себе осознанием безысходности, которое оно за собой влекло. Она не могла рассказать. Физически не могла. Слова не выходили из горла, застряв в нем колючей проволокой. Нет. Нет. Она не могла рассказать. Она не могла обречь Сяо и Паймон на гибель. Она не могла взвалить на них бремя правды. Она не могла. Не могла. Нет. Нет- - Люмин! Девушка вздрогнула. Сяо повысил голос. Совсем чуть-чуть, едва ли различимо для тех, кто его не знал, но Путешественница услышала — Якса повысил голос; он позвал ее, нетерпеливо, рассерженно, испуганно — она напугала его?.. - Люмин, - его тон вернулся на прежнюю громкость, но говорил он с нажимом, и что-то на задворках сознания девушки испугалось в ответ его непривычной взбудораженности; Паймон, предательница, сползла с подруги на землю, оставив ее беззащитной, и Сяо тут же схватил свободную руку девушки, умоляя посмотреть на него, - ответь! Тебе день ото дня становится хуже. Не отрицай этого. Твое молчание тебя не излечит. Пожалуйста, расскажи, что с тобой происходит, хотя бы ради Паймон. Мы не сможем тебе помочь, пока ты- - Как победить существо, написавшее твою судьбу? Сяо замолк на полуслове. - Бронзовый Воробей однажды сказал мне, что его смерть — эгоистичная прихоть, легкий выход по сравнению с тем, что стало с тобой, - невпопад продолжила Люмин; она отвернулась, уставившись в монотонный голубой небосвод, но Якса, отпустив ее руку, тут же повернул ее голову обратно, придерживая ладонью под скулу. Мельком девушка заметила, как Паймон вцепилась в ее локоть и встала на коленях к ней лицом, силясь заглянуть подруге в глаза, - он, наверно, имел в виду карму и боль, которую она приносит, но… даже без кармы. Даже если без кармы, я его все равно понимаю… что бы ты делал, если бы узнал, что небо ненастоящее? Если ты представишь, что небо — это непрозрачный купол, умеющий менять цвета, а солнце и луна — не невообразимо далекие космические тела, а всего лишь маленькие… пускай будут камни — так вот, если луна и солнце не больше, чем маленькие камни, катающиеся по закрывающему нас куполу день за днем, то разве мир не становится вдруг катастрофично маленьким? Ты не чувствуешь от этой мысли клаустрофобию? Она едва улыбнулась. Что-то в том, как Сяо смотрел на нее — в широко раскрытых глазах, в испуганном изломе бровей, в поджатых бледных губах, — больно сдавило сердце. - Этот купол не снять, - прошептала Путешественница, - небо будет биться за установленный им порядок вещей насмерть, и оно победит. А знаешь, в чем самая прелесть? Они, небожители, ведь искренне верят, что защищают вас. Они пытаются исправить свои ошибки теми же методами, которые к ним и привели. Совершенно, просто в упор не хотят замечать, что то, чем они пытались защитить всех от Порчи, было единственным, что эту Порчу в пределах одного мира и сдерживало… и вместо того, чтобы ничего не трогать и оставить щит там, где он стоял, они перенесли его в свой мир, выпустив то, что под этим щитом было заперто. Они во всем виноваты. Но если попытаешься сказать им об этом, то тебя убьют. Какая красота… - Люми-и… - тихо проскулила Паймон, - ты о чем?.. Люмин неслышно рассмеялась. Коротко рвано вдохнула. Глаза чуть-чуть побаливали. - Я не смогу спасти всех, кто мне дорог, - выдох вышел предательской дрожью, - если я спасу Тейват от Ордена Бездны, умрет Итер. Если я выберу Итера, погибнете все вы. Даже если я пущу все на самотек, в конце концов меня все одно поставят перед выбором, и мне будет уже не отвертеться. А защитить этот мир от… от его истинных злодеев — на это у меня нет совершенно никаких шансов. Какую бы дорогу я ни выбрала, кого бы не взяла в союзники, сколько бы этих союзников у меня ни набралось — ни один не переживет то, во что я их всех втяну. И я тоже не переживу. Как победить существо, которое пишет судьбы? Может ли персонаж пьесы обыграть драматурга? Может ли герой книги заставить автора перестать мучить его? Не дожидаться, когда писатель пожалеет его, а именно заставить? Может быть, раньше Люмин бы смогла — раньше бы. Но не сейчас. Она осталась без сил. Она осталась одна. Все, что она могла — увести тех, кто пойдет за ней, на бесславную бессмысленную смерть. - Все мои дороги ведут в забвение. Что бы я ни попыталась сделать, те, кто решатся помогать мне, погибнут, и я следом… нельзя победить писателя, когда ты внутри его книги. Он просто напишет, что ты умер, и ты умрешь. Так и тут. Нельзя победить того, кто рисует саму твою судьбу, пока ты в его мире; даже смерть не избавит тебя от судьбы, ведь призраки все еще взаимодействуют с живыми, они все еще части чьих-то судеб — даже мертвые не свободны от оков. Ты когда-нибудь хотел не умереть, а перестать существовать? Люмин даже не дернулась, когда Сяо подхватил ее под спину и судорожно прижал к себе — только положила голову на чужое плечо и вяло моргнула, уставившись куда-то в никуда. Паймон перебралась ей на колени и крепко стиснула в объятиях, сдавив ручками ребра. - Паймон не нравится, куда этот разговор идет... - шмыгнула носом феечка, - смерть и так страшная, а несуществование кажется и того страшнее! Так ведь даже- так ведь даже ни с кем не воссоединишься после смерти! И не узнаешь, как живут твои друзья! И не-... столько всего «не»! Одно сплошное «не»! Паймон не нравится! Если ты исчезнешь, Паймон очень сильно расстроится и- и-... и перестанет есть, вот!!! - Твое исчезновение ударит по слишком большому количеству людей, - голос Сяо чуть слышно подрагивал, и юноша непроизвольно сдавил пальцами плечо Путешественницы, за которое придерживал ее, - ты дорога всему Ли Юэ. Ты героиня трех наций. В Тейвате немало тех, кто обязан тебе жизнью. Ты готова обречь всех, кто тебя знал, на горе? - Это будущее, в котором меня нет, - пусто усмехнулась девушка, - события, которых я никогда не увижу и о которых никогда не узнаю. Они все равно что никогда не случатся для меня, и... и если чужая боль не делает больно тебе самому, будешь ли ты переживать о ней? Вряд ли, честно говоря. Мы ведь не боимся того, что точно не может нам навредить, да? Мы все всегда меряем по себе. Чужую боль тоже. Мы чувствуем не чужое страдание, а его отражение на нас — мы можем почувствовать только свои собственные ощущения, не более. И если я точно знаю, что никогда не увижу, как мои друзья горюют по мне, есть ли мне смысл переживать об этом? Почему я должна бояться боли, которую никогда не почувствую? Просьба жить, потому что твоя смерть сделает другим плохо, такая бессмысленная, если смерть равна прекращению существования как факт… Сяо ничего не ответил. Люмин чувствовала, как его мелко-мелко потряхивало. - Ты блефуешь, - выдавил он, - если бы ты была настолько жестокой, ты бы не… мы бы здесь не сидели. Ты бы ничего из этого не сказала. Ты чувствуешь слишком много, думаешь о слишком многом, и то знание, которое это чудовище из Разлома взвалило на твои плечи, вот-вот раздавит тебя, и ты знаешь, что в Тейвате даже смерть не спасет тебя от твоей памяти и твоих мыслей, и поэтому ты хочешь исчезнуть, но я не верю, что эта мысль не приносит тебе боли. ...вот ведь. Не только Люмин научилась читать Сяо как открытую книгу. - Приносит, - просто согласилась она — смысл был отпираться от действительности? - даже если я не могу найти изъянов в своей логике, даже если разумом я понимаю, что, скорее всего, права, вот тут, - Путешественница легонько постучала ладонью по грудной клетке, там, где билось сердце, - вот тут я все это еще не осознаю. Я не хочу знать о том, что кто-то пострадал из-за меня. Я не хочу, чтобы- чтобы кто-то пострадал из-за меня, даже если я об этом никогда не услышу. Если я найду способ исчезнуть, я- - Люмин, нет- - -я сначала сотру себя из истории. Нельзя горевать по тому, кого не было- - Можно! - Сяо резко замолк, словно испугавшись собственного голоса, коротко выдохнул, чуть отстранился и пристально посмотрел Люмин в глаза, - Люмин. Не. Смей. Если ты вычеркнешь себя из истории, она сама не изменится, но в памяти всех, кто знал тебя, образуется пустота, которую ничем нельзя будет заполнить. Твоя жизнь переплетена с жизнями других слишком плотно, чтобы эту связь можно было разорвать. Ты можешь стереть всю память о себе, но на ее месте не образуется ничего нового, и твое несуществование останется фантомной болью там, где раньше была ты. Пожалуйста, Люмин. Не исчезай. Не заставляй мир забыть тебя. Это сделает всем только хуже. ( - ...уже слишком поздно, - Сяо пристально вгляделся в горизонт, туда, где за северной границей топей начинались горы, высматривая что-то известное ему одному; Люмин вопросительно вскинула брови, - связь между нами слишком крепка. Теперь ее тебе при всем желании не разорвать. Путешественница помолчала секунду, пытаясь осознать происходящее — а затем, не сдержавшись, смешливо фыркнула в кулак. Якса тут же обернулся на нее, непонимающе сощурившись. - Да я даже и не думала ее разрывать, - помотала головой девушка, широко улыбаясь. Кровь, предательница, прилила к щекам и обожгла шею. Люмин бы просто не хватило сил — связь, о которой говорил Сяо, была стократ крепче, чем он вовсе мог представить. С самой обороны Ли Юэ от Осиала она поросла красными нитями и вспыхнула искрами в опустевшей груди, вдавила кости вовнутрь и выжгла воздух в легких, яркая, волшебная и безнадежная. Люмин бы не хватило сил — да и, вот странность, ей и не хотелось. - Ты… даже не думала разрывать ее? - переспросил неверяще юноша; Путешественница кивнула, и… И он улыбнулся. Слабо, одними уголками губ, но сердце от этого стукнуло об грудную клетку и отдалось где-то в ушах, и Люмин поспешно отвернулась, уставившись в даль расстилавшихся вокруг Тростниковых топей; дорога бежала вперед и вперед, на север, сквозь Каменные врата прямиком в Мондштадт, и — Семеро, подумала Люмин, если бы та она, что только-только добралась до озерного города, дезориентированная, никого, кроме Паймон, не знающая, если бы та она услышала, во что она потом вляпается, поверила бы она будущей себе? Влюбиться в кого-то. В Адепта, который при первой встрече ее чуть не убил. Что за прекрасная дурость. Только она так и умела — и только так. ...Сяо, все так же светло улыбаясь, чуть покачал головой и отвернулся к топям. На темнеющем небе зажигались белые звезды. - Мой бой продолжается, - произнес Якса, вглядываясь в мирную темноту, - но… Он бесшумно выдохнул и скрестил руки на груди; пальцы на секунду сдавили плечо и тут же отпустили. Прикрыл глаза. И вновь повернулся лицом к Путешественнице. - …но я хотел бы больше узнать о тебе. ...если бы она подумала еще хоть секунду, она бы проглотила все пришедшие на ум слова — но то ли на счастье, то ли на горе вместо этого она неловко хмыкнула, улыбаясь совершенно неподобающе широко и весело, и несмело отшутилась: - Это почти звучит так, как будто ты меня тоже любишь. Ей, правда, в тот же миг захотелось провалиться под землю и никогда оттуда не выползать. Браво, Люмин. Браво! Ты испортила самый важный момент своими шутками, потому что тебе нужно было попытаться пошутить ровно тогда, когда Сяо наконец-то полностью открылся тебе! Семеро, Люмин, насколько же ты безна- - ...тоже? Люмин вскинулась. Сяо… Сяо смотрел на нее, неверяще приоткрыв рот, и внутри Путешественницы все замерло. Он же… он же не… не могло же все так хорошо быть, да? Если Люмин сейчас поверит, а потом окажется, что она ошиблась, то ей будет очень-очень больно, и у девушки уходили все силы до последней капли на то, чтобы удержать мысли в узде и не дать фантазии разыграться и навоображать ей невозможных счастливых картин, но- но он выцепил именно «тоже». Он спросил ее именно это слово. Тоже. Тоже. Он что… да быть не могло. Нет. Не бывает так. Не с Люмин. Воображение, врешь ты все, не бывает так! Но Сяо смотрел на нее. Сяо ждал ответа, стиснув в пальцах шелковый расписной рукав и глядя на нее с ядерной смесью волнения, ожидания и как будто даже надежды на лице, и Люмин еще никогда не было так страшно. Она, сглотнув, кивнула. И ей почудилось, что в глазах Яксы что-то вспыхнуло — нет, это свет из коридора Ваншу так лег, одернула себя Путешественница, не придумывай. Тебе показалось. Не помогло. ...а затем юноша по-настоящему улыбнулся. - Значит, - и Люмин от этой улыбки обожгло лицо и загривок, и дышать резко стало нечем, - звучит так, как есть. В смысле «так, как есть»- ...о, Семеро. Люмин дрожаще вдохнула. Оскалилась, счастливо сощурившись. Ей хотелось кинуться с объятиями, ей хотелось взять его лицо в ладони и расцеловать все целиком, чтобы ни одного не зацелованного места не осталось, ни на щеках, ни на носу, ни на лбу, ни на губах, нигде, ей хотелось зарыться пальцами в его вечно растрепанные еловые волосы — ей хотелось слишком много, всего и сразу, и это по-детски восторженное и настойчивое «хочу-хочу-хочу» грозилось разворотить ей грудную клетку, выпустив колотившееся сердце на волю, и она, скалясь радостно и совершенно глупо, протянула руку. И Сяо взял ее — осторожно, нежно, будто до крыла бабочки дотронулся до закрытой черной перчаткой ладони и, чуть осмелев, сжал в пальцах ее кисть; Люмин мелко вздрогнула, как ударенная током, коротко вдохнула ртом, почти что всхлипнув, и чуть развернула руку — ладонь легла на ладонь, и пальцы переплелись, сцепляясь в замок. И Люмин, рассмеявшись, шагнула к Сяо и уткнулась лицом ему в плечо, обняв одной рукой за спину и прижавшись так крепко, как только смогла — и Сяо обнял ее в ответ, касаясь губами виска.) (Эту связь уже не разорвать… Если она исчезнет, то эта ниточка не пропадет вместе с ней — только потянется в пустоту, и сколько за нее ни тяни, конец так никогда и не покажется.) - Люми?.. Путешественница моргнула. - Люми-и, - Паймон приподнялась, опершись ручками на ребра девушки, - Паймон почти ничего не поняла, кроме того, что вы с Сяо знаете что-то страшное и именно это что-то тебя так гложет, но… Люми, пожалуйста,

встреться со мной после захода солнца на пике Сал Виндагнир. Я покажу тебе кое-что важное.

- -хорошо? Люмин пусто поглядела на Паймон, не зная, что ответить. - Люми? - малышка жалобно нахмурилась, - ты меня слушала? - ...прости, - изможденно выдохнула Путешественница. Паймон шмыгнула носом и молча улеглась обратно. ***

Я так давно не видела это место не затянутым нескончаемой пургой. Такая непривычная тишина…

Люмин отрешенно кивнула. На горизонте догорали краснотой последние лучики ушедшего солнца, а заснеженные камни уже укрыли сизые сумерки. Над головой густо синел вечер. Погода на горе действительно установилась на удивление ясная — над Сал Виндагнир не висело ни единого облачка; даже над соседними Ли Юэ и Мондштадтом небо было чистое. За спиной молча сидел, безжизненно привалившись к стене, страж руин. Снизу, видимые с края облупившейся каменной платформы, на Путешественницу смотрели закрытые двери похороненного в разбитой скале храма. Люмин зябко передернула плечами. Даже рядом с факелом телепорта холод мертвой горы пробирался в кости — призрачное тепло конструкции не давало разве что замерзнуть насмерть, а зажечь настоящие факелы у дверей у девушки не было ни огня, ни застывшей драконьей крови. Путешественница с силой потерла плечо. - У нас не так много времени, - тихо выдохнула она в пустоту; белое облачко растворилось в стоячем воздухе, - Сяо, конечно, почуял что-то в горах и ушел, но он может вернуться в любой момент. Да и Паймон, на которую он меня оставил, может проснуться и увидеть, что я опять куда-то делась, это ее напугает в свете моего сегодняшнего утреннего приступа, она позовет Сяо, тот вернется, они пойдут меня искать, и даже если не найдут, то наорут на меня — Паймон, как минимум — как только я вернусь. Интересно, что я должна сделать, чтобы Сяо на меня действительно накричал… попытаться спрыгнуть откуда-нибудь? Полезть на заведомо непобедимое чудовище? Скооперироваться с Царицей?.. Сбоку послышался короткий глухой смешок.

Якса и вправду может вернуться в любой момент. Он ведь сам говорил тебе, что демонов с твоего прихода стало гораздо меньше. Но вот насчет малютки Паймон ты можешь не переживать — она не проснется, пока ты не придешь.

Люмин, мрачно прищурившись, обернулась на стоявшую рядом Истарот. Истарот, то ли почуяв взгляд Путешественницы, то ли предсказав его, приподняла уголки темных губ в невинной улыбке в ответ. Было… странно просто так вот стоять рядом с Тенью. Девушка за время второго похода в Разлом почти привыкла слышать ее грудной голос, ни с того ни с сего раздававшийся в голове, ее медленную певучую речь, но вот видеть ее — нет. Истарот, не по-человечески высокая — даже Итто пришлось бы задрать голову, чтобы посмотреть ей в лицо, - нависала над ней, и на раскрытых витражных крыльях попеременно лениво моргала сотня разноцветных глаз, уставившихся кто куда; она, существо до зари времен, ощущалась совершенно нездешней, не принадлежавшей наземному миру. Чужой. Ее место, казалось, было глубоко-глубоко под землей, со скатами, плавающими в туманной серо-голубой пустоте, в перевернутых руинах подземного города, на самом дне Темного моря, где плавают, тускло светясь, поверженные ею левиафаны и проигравшие в войне божества. Ее место, казалось, было в самом ядре Тейвата. Там, где понятие «глубже» уже не существовало. Мир медленно, но верно шел в эпоху равенства богов и людей, когда Архонты оставляли свои правящие посты и отступали в тень, оставаясь лишь наблюдателями человеческого чуда, а она пришла из времен поклонения стершемуся из истории Творцу, и как будто само это время вырвалось из каменной тюрьмы и вернулось вслед за ней. Но… но Тейват, даже забывший ее, все еще был ее домом. Даже больше, чем он стал домом для Люмин. Если кто и заслужил жить в этом мире, то это Вторая Тень, а не чужачка-Путешественница, способная только все портить. - Ты так уверена, что Паймон не почует мою пропажу, - пусто произнесла девушка, отвернувшись и вновь уставившись на захлопнутые двери горного храма в нескольких метрах под ногами; если она неудачно запнется или поскользнется и упадет головой вниз, то... - а меня пару раз глючило, как будто у Паймон были твои созвездия на щеках. Вы что, одно и то же создание? Ты следила за мной? Истарот мягко усмехнулась.

Нет. Почти. Паймон — это Паймон. Я — это я. У Паймон мои глаза и уши, но голос у нее свой. Насчет же «следила»… нет, я не следила. Я всего лишь приглядывала за тобой. Чтобы ты не убилась ненароком. Чтобы не потерялась в незнакомых тропках. Чтобы увидела весь Тейват, чтобы узнала обо всем, что в нем происходит и происходило, чтобы прониклась любовью ко всем его обитателям, и любимчикам Селестии, и ею же проклятым. Я думаю, в некотором роде у меня получилось.

- Звучит так, как будто без твоих усилий что-то правда бы изменилось, - криво ухмыльнулась Путешественница, - разве все, что со мной и из-за меня произошло, не было написано в моем созвездии? Ты ведь можешь побороться только за мое будущее. Мое прошлое и настоящее до второго выхода из Разлома неизменны. Все было должно привести к моему попаданию в твои руки, к спасению Имунлаукра, к смерти Рукхадеваты, к встречи с Оробаси. Это твои же слова, или я что-то не так поняла?

Звездочка моя, вспомни, что такое здешние звезды.

Белая краска.

Именно. Краска имеет свойство течь. Трескаться. Тускнеть и выцветать. Все, что ею нарисовано, неизменным можно назвать лишь при очень грубых приближениях. К тому же… я Тень. Я Время. Даже мертвой, даже из самой темной бездны мне хватит сил дотянутся до неба и отколоть кусочки холста или смазать не успевшее затвердеть созвездие. Сильнее меня разве что лишь сам Фанет, а он… Ты представляешь его куда более всемогущим, чем он есть на самом деле. Пойдем. Я обещала тебе кое-что показать.

Люмин только кивнула. Ее взяли за руку — и в ту же секунду мир выключился. ...Люмин пришла в себя под невесомое, но вместе с тем пронизывающе-ледяное дуновение ветра. Она, зябко передернув плечами, прижала ладонь к гудевшей голове и с силой зажмурилась, пережидая приступ головокружения; постояв неподвижно секунд десять и сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, девушка открыла глаза. Вокруг нее парили, зависнув широкой спиралью, крупные обломки руин и вырванные из разбитой горы камни. Далеко-далеко внизу громоздились лиюйские скалы и разливалась, протекая сквозь Тростниковые топи, река Бишуй, а в другой стороне спускались к северу мондштадтские плоскогорья. Над стремительно синевшим горизонтом растекалось светом маяка мягкое пурпурное сияние Священной Сакуры; за каменной спиралью Разлома густо темнел лес, а над ним возвышалась макушка одного-единственного древа, а еще дальше в разных сторонах два столба света пылающими воронками упирались в небо... Истарот, сложив крылья, стояла на другом краю неровного каменного среза и неотрывно глядела на крошечные ветряные мельницы, ворочавшие свои игрушечные лопасти на островке посреди воды.

Для начала… я должна извиниться.

- Тебе не за что, - Путешественница, повторив за богиней, посмотрела в сторону озерного города, - если кто и должен извиняться, то это я. Это я ведь понаобещала тебе всех благ земных в Разломе, когда ты отдала мне Сяо, а теперь все равно что отказываюсь от своих слов. Поклялась, что мы с тобой вместе победим Фанета и свергнем Небесный Порядок, а сама тем временем опять думаю о самоубийстве… так что. Ну. Да. Я, как показывает практика, немножко клятвопреступница.

Мыслепреступление — не преступление. Пока ты жива и не перешла на сторону Селестии, ты ничего не нарушила — да и нечего тебе было нарушать. Ты ведь не обещала. Ты ведь приказывала мне. Помнишь?

Люмин невесело хмыкнула. Разве в ее случае это не было одно и то же?

Но извиниться стоит все-таки именно мне. Я сломала тебя. Я не смогла предсказать исход моей авантюры. Я настолько привыкла к тому, что вместе со мной сама судьба хранила тебя от смерти, что напрочь забыла учесть, что, как только Селестия перестанет быть властна над тобой, ее своеобразная защита тоже исчезнет. Здешние звезды больше не на твоей стороне, и твое выживание не является непреложной истиной. Ты хрупкая. Это не оскорбление и не твоя вина; еще до того, как ты проснулась, я знала, что ты будешь такой. Ты хрупкая, но не как фигурка из тонкой бумаги или иссохшая веточка — ты хрупкая как разбитый сосуд, чьи осколки мастер только-только склеил обратно. Раствор, скреплявший тебя, не успел засохнуть, а я уже налила в тебя воды до краев, и эта вода начала разъедать тебя изнутри, разрушая непрочную конструкцию. Когда я рассказала тебе истину, я рассчитывала, что ярость, которую она вызовет в тебе, придаст тебе сил; почему-то я абсолютно не учла возможность того, что ты станешь так много думать над услышанным. Моя способность планировать полностью атрофировалась за время заточения в Разломе…

Истарот вздохнула. Глаза на крыльях синхронно приопустили веки.

Но ты начала думать. Ты не могла не начать думать. Отсутствие брата превратило тебя в существо двух противоположностей — ты либо бросаешься в пекло без раздумий, либо твои мысли сковывают тебя, облепляя плотным роем, который тебе не разогнать. Я поставила на то, что твои эмоции возьмут над тобой верх, и ты воодушевишься, начнешь действовать — или хотя бы отдохнешь после своего путешествия с мыслями о том, что скоро ты пустишься в новый путь, в новый яростный бой за всех, кого любишь, и обязательно победишь, ведь теперь на твоей стороне второе сильнейшее существо во всех трех мирах… но верх взяла твоя усталость. Это не твоя вина. Ты не по своей воле оказалась разлучена с братом. Ты не по своей воле застряла в столь сложном мире, как Тейват. Я должна была предугадать, что истина мира, запретное знание, добьет тебя, сломает, как сломала всех своих владельцев до этого. Но у меня есть для тебя маленький дар. Может быть, он соберет тебя снова. Закрой глаза.

Люмин послушалась. Несколько секунд ничего не происходило — только ветер, непривычно для горы тихий и ласковый, то и дело вплетался в растрепанные волосы Путешественницы, играясь длинными прядями у висков; но затем девушке на глаза осторожно легли чужие холодные ладони.

Если ты не захочешь принять мой дар и решишь все же оборвать свою жизнь, я не стану тебя останавливать. Здесь высоко, и эта гора не принадлежит ни Ли Юэ, ни Мондштадту, хоть здесь и стоит его Статуя Семерых; если ты захочешь упасть, никто не почует неладное и не бросится тебя ловить — ветер не позовет моего сына на помощь и не расскажет о беде твоему Яксе. Когда ты упадешь, я заберу твое тело, отнесу его к корням Ирминсула и от твоего лица передам ему твою последнюю просьбу; Белое Древо, та его ветвь, что проросла сквозь Тейват, может полностью стереть что угодно из памяти всех живых. Оно сжалится над тобой. Мир забудет тебя. Твое тело напитает серебряные корни, а твоя душа станет смолой и соками; ты сотрешься из истории начисто. Итер не будет помнить тебя. Твоя мама не будет помнить тебя. Все решат, что это Синь Янь предложила поблагодарить Адептов на том Празднике Морских Фонарей, и идею перемирия Фатуи и Цисин во время нападения Осиала припишут Нин Гуан или Гань Юй, и за исцеление от Порчи и примирение с тейватскими расами хиличурлы будут благодарить свое божество. Тебя забудут абсолютно все, кто тебя знал. Даже я. Если тебя не будет, это сильно изменит мои планы, но итог останется прежним — Фанет будет свергнут, а Селестия — разрушена и брошена в Темное море. Я отправлюсь в Бездну и подчиню себе Итера; это будет непросто — полузвезда, даже под Порчей и проклятием Селестии, остается полузвездой, - но я справлюсь. Я объединю силы с Царицей, и собранные ею семь гнозисов принесут нам победу. Переживем ли мы этот бой без тебя? Кто знает. Царица не переживет. Архонты, оставшиеся без гнозисов, тоже — защищать я буду только своего ребенка, а остальные… разве что если случайно под мои щиты спрячутся. Или если Венти спрячет их сам. Итер… Итер тоже вряд ли переживет. Твой брат силен, и у него остался его меч, но если его не убьет Фанет, его добьет Порча. Я сама… сложно сказать. Зная Фанета, он будет целиться в Венти, чтобы я подставлялась под удары, и его план может сработать. Но мне не страшно умереть. Такие, как я, никогда не умирают до конца. Я просто найду тихое место и залягу там спать еще на несколько тысячелетий, а когда проснусь, все беды уже давным-давно будут позади. Итог моих планов не изменится. Но если ты решишь дать своей жизни еще один шанс и примешь мой дар, этот мир, возможно, не потеряет никого. А теперь… смотри.

Мгновение — и ладони соскользнули с ее лица, оставив после себя невесомую вуаль; Люмин, послушавшись приказа, открыла глаза — и несдержанно ахнула и отшатнулась, отступив на самый край и чуть не рухнув в прогал между обрубленным шипом и его тонким позолоченным каменным воротником. Звезды. Всюду, куда она ни смотрела сквозь закрытые веки и положенные ей на лицо ладони, мерцали звезды. Она не видела столько звезд даже в самые ясные ночи; обычно тейватское ночное небо освещалось широкой блестящей полосой, тянувшейся через половину небосвода, а остальное темно-синее полотно устилала едва заметная прозрачная пыль — но сейчас Путешественница видела ее во всей ее сверкающей красе. Яркий, словно бы усыпанный хрустальной крошкой небосвод смотрел на нее со всех сторон, не отражаясь в темной холодной воде – и девушка не могла оторвать глаз. Он так походил на настоящее небо. На то, как оно выглядело в не закрытых от вселенной мирах. Казалось, только взмахни крыльями, оттолкнись посильнее, пролети вспышкой сквозь атмосферу — и синева сменится бездонной чернотой, и ты снова будешь почти что дома. На свободе. Среди своих. А затем две звездочки соединились светящейся зеленоватой линией. И еще две. И еще. И разноцветные нити — синие, голубые, охровые, ярко-зеленые, как трава, огненно-алые — каскадом принялись разрастаться по небу, стремительно превращая его в волшебную радужную паутину; ломаные линии складывались в смутно знакомые рисунки, и разноцветные фигуры вырастали одна из другой, переплетаясь и соединяясь причудливым витражом - а потом Люмин увидела до боли родной светло-нефритовый узор птицы, торжествующе распахнувшей крылья над постоялым двором посреди болот, и, осознав, что она видела, восторженно оскалилась на всхлипе. Созвездия! Это зажигались созвездия! Едва она это поняла, ее глаза тут же начали выцеплять все остальные: вон там, в северной стороне, над винокурней сложила крылья Мудрая Сова, а на востоке, над самым горизонтом, свернулась в волнах лазурная Спящая Драконица, и рядом с ней сидел Сиба-ину, а чуть поодаль, над горой Ёго, нежилась в сиреневом свете сакуры подле Бренного Мира пурпурная Божественная Кицуне; Сандаловая Мандолина освещала гавань вместе с Поварским Черпаком, и Пестрый Гобелен с Тяжестью Небес переплелись над Цинцэ, и Гребень мягко светился бело-голубоватым холодом над заброшенной деревушкой у подножий гор, и лиловый Проворный Волчонок охранял Вольфендом. Рядом со знакомыми созвездиями зажигались те, что она никогда не видела раньше — даже над Мондштадтом, Ли Юэ и Инадзумой светились неизвестные ей рисунки, насыщенно-изумрудные, бело-небесные, алые, лиловые, золотые; она задрала голову — и замерла. Над горой, словно нимб, одиноко сверкал ровный шестиугольник, чем-то похожий на созвездие Эи, только в отличие от всех остальных ниточка, соединившая эти звезды, переливалась глубоким темно-синим, почти что черным, изредка мерцая белыми искорками. Когда ее глаза попривыкли, Путешественница различила в более бледных звездах рисунок змеи, укусившей себя за хвост. - Это… - ошеломленно выдохнула она, - ты так видишь небо?

Не всегда. Только если захочу. Но настроение посмотреть на него вот так, незамутненным взором, на меня нападает довольно-таки часто.

Люмин отрешенно кивнула. Над безымянным островком к востоку от Утеса Звездолова, вдали от всех остальных мондштадтских созвездий, нежно светился бирюзой Бог Песен.

А теперь — мой маленький дар. Ищи себя. Где ты?

Люмин, тихо хмыкнув, принялась вновь просматривать небо, выискивая взглядом бело-золотистую Путешественницу. … ...и не нашла. Над Мондштадтом ласково мерцали знакомые и незнакомые рисунки — Павлинье Перо пригрелось рядышком с Совой, Волчонок смотрел на густой ельник внизу, Благородная Львица сторожила покой спящего города, и колба Мелового Принцепса золотилась над речкой, отрезавшей Сал Виндагнир от плоскогорий, но нигде не было видно девушки и полумесяца, разделенных не ее мечом — и с Ли Юэ было точно так же. Ни над одним из островов Инадзумы не поблескивали ее шесть звездочек; совершенно не понимая происходящее, Люмин даже обратила взор туда, куда ни разу не ходила, чем Бездна, в конце концов ни шутит — но ни над Сумеру, ни дальше она не разглядела своего рисунка. Даже над Рифом Маска, где стоял портал в Бездну, портал домой, небо пустовало. Ее созвездия просто… не было. ...ее созвездия не было. Ее созвездия не было. И если ее созвездия не было, то- то получалось, что- - Подожди, ты- ты... - Люмин запнулась, судорожно просматривая небо в третий раз, все еще не веря своим глазам, - что ты- что ты сделала?! Как?! Истарот тихо, но гордо рассмеялась.

Созвездия, как и составляющие их звезды, как и почти все на этом небе — всего лишь краска. Волшебные чернила из детского алхимического набора, которые не видно невооруженным взглядом, но которые можно разглядеть под определенным освещением. И если знать, куда смотреть и какой реагент использовать, от этой краски можно аккуратно избавиться. Фанет научил меня смешивать эти чернила. Конечно же я знаю, как приготовить для них растворитель.

Истарот стерла ее созвездие. Ее созвездия больше не было. Селестия отныне не имела над Путешественницей никакой власти. Люмин была свободна. - Подожди, но… - в голову тут же закралось сомнение, - если ты уничтожила мое созвездие, то… Селестия разве не должна это заметить? Ты ведь нарушила правила, пошла против Небесного Порядка, разве Фанет не засечет это и не даст нам, грубо говоря, леща?

Смотри.

Секунда — и шесть звездочек над Рифом Маска засияли ярче обычного, и между ними протянулись светло-золотые линии созвездия Путешественницы; но еще секунда — и созвездие погасло, возвращая небо в его исходное состояние. Люмин осоловело моргнула. - Как ты…

Я Время. А время — удивительный по своей природе концепт: оно одновременно не существует и является основой всех явлений вокруг. Время — не более, чем количество эталонных процессов, которые ты можешь уложить в искомый; меры времени не существуют сами по себе. Это длительность полураспада атома вещества. Это то, за сколько ты произнесешь «двадцать два». Это шестидесятая доля того, через сколько сгорит фитиль. И если время определяется только через отношение двух объектов друг к другу, то остановить его или отмотать назад становится вдруг гораздо проще. А процесс — это всего лишь последовательная смена состояний, дискретная или непрерывная. Если каждый объект имеет в каждый момент времени определенное состояние, и у объекта, системы или наблюдателя есть память, то это состояние можно в нее сохранить.

- ...похоже на работу автомата, - заторможенно кивнула Путешественница, все еще не пришедшая в себя от обилия вылитой на нее информации одна другой лучше, - система с дискретным набором состояний и дискретным временем, которое просто определяет последовательность действий относительно друг дружки. Или как-то так. Не помню точно.

Именно. Представь каждый объект как автомат. Небо — сложный автомат, состоящий из более мелких автоматов. Я просто заставляю всех заинтересованных видеть предыдущее состояние твоего созвездия, не давая им считать то, что его больше нет. Можно ли заметить этот сбой в программе? Конечно можно. Но даже для Фанета это окажется нетривиальной задачей, о необходимости выполнения которой догадаться с первого взгляда на небо будет практически невозможно. Я не просто так называю себя вторым сильнейшим существом Тейвата. Если знать, как оно на самом деле работает, время становится практически всемогущим.

Люмин помолчала, приходя в себя. ...и медленно улыбнулась. Она была свободна. Она была свободна. Больше- больше никакой предопределенности. Никакой власти Селестии над ней. Безнадежность казавшегося непобедимым Первородного , задушившая ее с утра, начала ослаблять хватку на горле, давая дышать; Путешественнице все еще слегка не верилось, что все… что все так легко разрешилось, что Истарот правда просто взяла и стерла ее созвездие с неба, отменяя подконтрольность ее жизни Селестии — но ведь Тень обещала ей это. Она обещала ей в Разломе, что за ее будущее богиня еще может побороться. - То есть, - переспросила со стремительно разгоравшейся надеждой Люмин, - Фанет больше не властен надо мной? Он больше не сможет просто взять и сказать, что я никаким образом не смогу его победить?

Да. Даже если он заметит, что что-то не так, ему придется очень хорошо постараться, чтобы пересилить мое вмешательство в его небо.

- И у нас есть действительный шанс справиться с ним?

Есть. Но я должна предупредить тебя кое о чем.

- Я слушаю, - выдохнула дрожаще девушка. Они могли победить Фанета. Он больше не был властен над ее судьбой, он больше не мог просто чуть-чуть подвинуть ее звезды и сделать так, что Путешественница не сможет его свергнуть, Тейват больше не был обречен, она больше не была обречена — у нее появился шанс спасти маму и Асмодей, снять проклятие с хиличурлов, отомстить за Сал Виндагнир, избавить этот мир от его бездарного демиурга, сделать так, чтобы все стало хорошо. Она могла все исправить. Она могла всех спасти. Всех… («...но меня саму не трогай. Не стоит оно того, Люмин. Не марай рук». «Мы встретимся снова — но нам не надо спешить, сестренка. Времени дождаться тебя у меня более, чем достаточно. У нас его всегда было достаточно».)

Я слаба. Тот факт, что до сих пор в Тейвате сильнее меня только Фанет, говорит лишь о том, насколько велик разрыв сил между Тенями и всеми остальными тейватцами был изначально. Я могу стереть все созвездия, но поддерживать иллюзию над целым небом, не давая Селестии исправить ошибку в программе и увидеть истинное положение вещей— не то же самое, что закрыть от ее взора шесть звездочек. Фанет раскроет мой обман моментально, если я замахнусь на что-то выше своих сил. Смерть и долгое заточение под Запретом ослабили меня. Если мы попытаемся победить Первородного только вдвоем, он убьет нас; и твои утренние мысли даже сейчас не лишены здравого зерна — Архонты не выстоят против него и секунды. Даже без контроля гнозисов. Даже всемером. Они могут отбиться от Селестии, но Фанета им не одолеть. У меня есть идея, что нам делать. Даже две. Первая заключается в том, что я знаю… кое-кого. Я победила ее давным-давно, но я уверена, что она до сих пор сохранила достаточную часть своих сил. Она древна, как мир, ненавидит почти все живое и меня тем более, но Фанета, как предводителя ее врагов, она ненавидит сильнее всего. Если правильно с ней поговорить, она может согласится объединиться с нами — а там она либо падет в бою, либо раны так ослабят ее, что заточить ее обратно не составит проблем. Но всегда остается немаленький шанс, что она откажется помогать — потому что зачем? Если ненавистные ей божества собрались переубивать друг друга, все, что ей нужно — посидеть тихо в своей песчаной буре и добить выжившего. На ее месте я бы поступила именно так. Вторая же идея… Ты готова сделать шесть седьмых Тейвата своими врагами?

Шесть седьмых- ...ох. О х. - Бери выше. Всего Тейвата целиком, - невесело усмехнулась Люмин, горько улыбнувшись своему осознанию.

Всего Тейвата?

- Мы можем попросить помощи и у Итера. Хуже уже не будет.

Ты готова к тому, что я пущу его в расход при первой же возможности?

- Потому что он ненавидит Архонтов?

Потому что он ненавидит Архонтов. Я дала этому мальчишке силы, а он обернулся против меня. Я потратилась в ноль, я ослабила Запрет Селестии, лежавший на нем, чтобы он вернул свою полную мощь, свой меч и крылья, а он отплатил мне такой черной неблагодарностью! Решил уничтожить не только Селестию, но и всех Семерых, виня их в гибели своего дома… он желает смерти Венти. За такое я могла бы убить его в ту же ночь, когда мы выбрались из Разлома — он жив лишь потому, что иначе ты откажешься мне помогать, а это… далеко не самые идеальные, как ты могла понять, для меня обстоятельства. А ждать, когда я накоплю достаточно сил, чтобы не зависеть от твоей помощи, у меня, как бы иронично это ни звучало, просто нет времени. Если ты можешь пообещать, что нам удастся после победы над Селестией уговорить Итера оставить Тейват в покое, а если он этого не сделает, то ты не тронешь никого, кроме меня, когда я убью его — если ты можешь пообещать мне это, то мы попросим помощи твоего брата. Иначе я в лучшем случае просто возьму его под контроль. Ты видела, что я это умею. С предложенной мной кандидатурой договориться будет куда проще.

Люмин кивнула. Сердце гулко колотилось в груди. Ее не простят. Чжун Ли ее не простит. Венти ее не простит. Эи ее не простит. И ладно Архонты — они божества, они, быть может, еще каким-то чудом, но поймут ее, и их неодобрение превратится в скорбь по Путешественнице как по еще одной потерянной из-за Порчи подруги; но остальные тейватцы, имевшие несчастье встретиться с ней — они ее проклянут. Джин проклянет тот день, когда назвала ее Почетным Рыцарем. Кли будет скучать по ней, не понимая, почему сестренка Люмин ушла к Фатуи. Дилюк тяжело вздохнет и будет готовиться к тому дню, когда встретится с ней снова — только теперь свой меч он поднимет против нее. Цисин пометят ее красным в списке опасных лиц и, может быть, даже поднимут ее имя куда-нибудь на первые места. Янь Фэй будет винить себя, думая, где она ошиблась, где недоглядела и когда упустила из виду, что Путешественница сошла с ума. Бай Чжу посмотрит на ее дело, молча подведет черту под последним списком лекарств, подпишет «лечение завершено» и положит в ящик с делами пациентов, которых он потерял. Диона будет ругать ее на чем свет стоит. Еимия, может, даже расплачется от злости на предавшую их всех подругу. Итто будет вне себя от ярости, решит поначалу, что его дурят, полезет драться, а когда до него дойдет, что нет, что это правда, что Люмин действительно объединилась с- …Сяо ее проклянет. Проклянет тот день, когда остановился и не добил ее в топях, проклянет тот момент, когда дал ей Печать Согласия, чтобы другие Адепты не навредили ей, проклянет тот момент, когда спас ее от падения в разбушевавшийся океан, проклянет каждую секунду, когда утешал ее после кошмаров, когда обнимал ее после встречи с Итером, когда обрабатывал болевшие ожоги от электро и пиро — и трижды проклянет то мгновение, когда он подарил ей кристальную бабочку и свою душу вместе с ней и когда она, чудовище, приняла его дары. Паймон ее не поймет. Паймон будет, как и Янь Фэй, винить себя, только стократ сильнее. Может быть, малютка даже полетит через весь континент в Снежную, в Заполярный Град, вломится во дворец, чтобы потребовать объяснений — или даже вовсе не поверит, что ее подруга могла так поступить, будет думать, что ей промыли мозги, попытается спасти-похитить ее и вернуть домой... Тейват проклянет ее. ...но - но так у нее появится шанс спасти абсолютно всех. - У нас с Царицей одинаковые цели, - выдохнула Люмин — руки мелко-мелко подрагивали, - а значит, мы придем к одному и тому же исходу — финальной битве с Селестией и затем Фанетом. В лучшем случае мы сделаем это одновременно. И сделаем мы это либо в состоянии «у нас общий враг», либо будучи союзниками. В первом случае Царица станет следующей целью, если не погибнет в бою с Селестией — а судя по тому, как ты веришь в Архонтов, она погибнет. Если мы будем просто двумя сторонами с общим врагом, Царица и сколько-то Предвестников либо будут убиты Первородным, либо, если каким-то чудом переживут этот бой, казнены — или просто осуждены на заключение или изгнание — Архонтами и мной за свои преступления, либо- либо и вовсе кто-то покончит с собой, не желая провести остаток жизни, гния в темнице. Но вот- но вот второй исход… второй исход может- Она зажмурилась, сложила ладони лодочкой, закрывая лицо, и несколько раз шумно вдохнула-выдохнула. Открыла глаза. - ...он может спасти всех. Мы можем спасти всех, - девушка сглотнула, - и Архонтов, и Царицу, и, если очень постараться, даже Итера. Я могу стать сосудом для гнозисов. Если ты меня защитишь, то гнозисы дадут мне силы, а Селестия не сможет взять меня под контроль. Я могу даже проломить ими и с твоей помощью Запрет на мне, вернуть свои силы, и- и я тогда стану совершенно бешеным чудовищем, ты представь, полузвезда со всеми семью гнозисами, это, конечно, не мамин уровень сил, но- мама! Если мы дорвемся до сокровищницы Фанета, если ты покажешь мне дорогу или мы как-то найдем ее в памяти Венти — семечко ведь у тебя? Там должно быть записано, как он впервые встретил маму, да? - и если мы доберемся дотуда, я смогу забрать маму, и она даст мне сил тоже, и- и мы победим. Люмин замолчала. Воздух застрял комком в горле. Вдохнула. Выдохнула. Бешеная улыбка расползлась по лицу. - Мы победим. И все будет хорошо. Путешественница обернулась на Истарот, все так же стоявшую на нижнем крае срезанной верхушки шипа. Истарот, по-птичьи склонив голову, с заговорщицкой полуулыбкой смотрела на нее в ответ.

Могу ли я считать, что ты приняла решение?

Люмин кивнула. - Только дай мне немного времени, - попросила она, - мне нужно вернуть пару вещей их хозяевам. Тень мягко усмехнулась. Глаза на крыльях приопустили веки.

Конечно же. Делай все, что тебе нужно. Я буду ждать.

...когда она, телепортировавшись на балкон и быстрым шагом, почти бегом добравшись до верхнего этажа, вернулась в комнату, Паймон еще спала. Люмин замерла в дверном проеме. Паймон. Ее маленькая подруга. Самая добрая на свете феечка, крохотная прожора, лучший гид Тейвата, ее храбрая, беззаботная, дурашливая и самая-самая… самая на всем белом свете Паймон — от ее мирного вида, от того, как она свернулась калачиком на кровати, спрятав одну руку под подушкой, от того, как она тихонько сопела, совершенно не подозревая о том, как без ее ведома завертелось колесо рока и перевернулись древние песочные часы, начиная обратный отсчет, - от этого у Люмин сжалось сердце. Она прикрыла за собой дверь. Бесшумно подошла к кровати. Постояла в раздумьях несколько секунд и, чтобы не разбудить малышку, села на колени подле нее — а затем, сдавшись, перегнулась через край и, как смогла, обняла феечку, закрыв глаза. Прости ее. Она никогда больше не пойдет с тобой в новое путешествие. Вы не отправитесь в Сумеру, и Фонтейн с Натланом вас не дождутся, и следующие Праздник Морских Фонарей, Фестиваль Цветов, Иродори и все праздники Тейвата, какие только есть, ты будешь встречать одна, но, пожалуйста, пожалуйста, не тоскуй по ней и ни в чем себя не вини. Люмин глупая, и ты это лучше кого бы то ни было на свете знаешь, но она делает все ради тебя, ради всех вас; благими намерениями вымощена дорога в Ад, и она с самого начала знала, что в своих попытках сделать все как можно лучше только сломает все, что можно, но в этот раз- Паймон, повозившись и глухо уркнув, высвободила ручку из объятий девушки и положила ее подруге на плечо. Люмин едва подавила всхлип и обреченно оскалилась, зажмурившись. ...в этот раз она правда всех спасет. Всех до единого. Она сделает так, чтобы все стало хорошо. *** - ...а потом Паймон к ним возвращается и только хочет с Ху Тао поздороваться, как та ее первая за руки — цап! - и давай тараторить, мол, Путешественница ей такой подарок сделала, держите в честь этого скидку в полцены, самое щедрое предложение в этом году, только по старой дружбе! - от эмоционального накала повествования Паймон чуть не расплескала на себя чай, - и- ой-ей-ей, вот это сейчас близко было! Фух, Паймон не облилась... Эи улыбнулась в чашку. Тэнсюкаку, тихий, не выбеленный льдом и не дрожащий от раскаленного воздуха, мирно потрескивал огоньками в светильниках. Их троица в лице Эи, Паймон и Люмин сидела на полу посередине дворца, и над фарфоровыми чашечками чая плыл мягкий белый пар. Люмин на самом деле не планировала надолго заходить в гости к богине — ее изначальной целью было найти Кокоми и передать ей коралловую ветвь, но сделать это девушке не удалось: Горо, встретивший ее на Ватацуми и радостно махнувший хвостом при виде соратницы, на вопрос о том, можно ли было сейчас встретиться со Священной Жрицей, только помотал головой и ответил, что главнокомандующая Сангономия отправилась в Сумеру, и генерал честно не мог сказать, сколько ее путешествие должно было занять. Причину столь внезапного отбытия он разглашать тоже отказался — по государственным делам, сказал он, вот и все. Люмин не стала допытываться. Она только попросила бумагу, перо с чернилами и какую-нибудь шкатулку размером чуть больше ее ладони, и, получив все необходимые вещи, села за ближайший стол и быстро написала письмо подруге, в котором без особых подробностей, особенно касавшихся обстоятельств и места получения веточки, изложила суть приложенного к нему подарка; дав чернилам высохнуть, девушка аккуратно свернула послание, чтобы оно уместилось в коробочку, положила его на дно, на него — ветвь, и закрыла шкатулку. Наверно, в идеале стоило дождаться прихода Кокоми, погостить немного на Ватацуми, пройтись по знакомым местам, послушать водопады, пособирать жемчужин Санго — так, ни для какой цели, просто на память о месте, в которое Люмин уже никогда не вернется; наверно, в идеале стоило пригласить и Священную Жрицу, и Ее Превосходительство Наруками Огосё в одно место, чтобы вручить им дары погибшего бога одновременно, чтобы это имело какое-то сакральное значение окончательного примирения двух народов Инадзумы, но… но Люмин так не сделала. Люмин просто оставила подарок из прошлого Горо с наказом передать его Кокоми сразу же, как та вернется, и вместе со сопровождавшей ее Паймон ушла на остров Наруками. Они хотели поначалу попросить аудиенции Сегун по всем правилам, но наткнулись на Эи у прилавка с молочным данго — парень-продавец, бедняга, стоял ни жив ни мертв при виде явившейся народу правительницы, покупавшей у него необычную сладость; «покупавшей», правда, оказалось явным преувеличением — торговец, как и в прошлый раз, не взял с богини ни моры. А потом Ее Превосходительство Наруками Огосё заметила чужачку с феечкой, просияла и первая позвала их, и несчастный инадзумец остался один на один с попытками осознать только что произошедшее с ним. Как-то так, слово за слово, Люмин оказалась на застеленном татами полу Тэнсюкаку с чашкой чая в руках. Она не возражала, ничуть. Только в груди тянуло от тоски по тому, что она вот-вот утратит. Скоро врата дворца — да что дворца, всей столицы целиком — закроются для нее наглухо и ощетинятся алебардами стражников. Скоро резиденция Камисато из места, где ей всегда рады, превратится в неприступную крепость. Скоро гора Ёго запутает дорожки, чтобы девушка не смогла больше подняться к Священной Сакуре, и ее нежное сияние, видное, как маяк, с любого берега и с любой горы, станет слепить глаза. Скоро все навсегда останется в прошлом. Ветры расставаний прилетели с края времен за стальными волнами… - Я рада видеть, что с вами обеими все хорошо, Путешественница и Паймон, - голос хозяйки дворца выдернул Люмин из мыслей; Эи опустила руки, все еще держа чашку с дымившимся чаем, - по Инадзуме некоторое время назад ходили слухи о том, что с вами что-то случилось. Говорили, что Путешественница исчезла. Я правда уже давно не видела тебя в Инадзуме. Обычно ты мечешься молнией между тремя регионами, но вдруг ни с того ни с сего ты действительно перестала навещать мою страну… что случилось тогда? Где ты была? Люмин поджала губы и помолчала. Паймон встревоженно взглянула на подругу, будто молча предлагая — я могу рассказать сама, не заставляй себя… - Люми? - позвала девушку феечка, - давай Паймон расскажет?.. Люмин помотала головой. Выдохнула. Воспоминания сдавили горло. - Где-то в самом конце мая или самом-самом начале июня мы попали в Разлом, - осторожно начала она. Эи тут же нахмурилась — должно быть, знала от Моракса, что ничего хорошего в старых шахтах не жило, - на самое его дно. Там внизу оказалась древняя ловушка, о которой никто не знал. И мы в нее угодили. - Печать истерлась от времени, - кивнула понимающе богиня. - Что-то вроде того, - согласилась Люмин, не став вдаваться в подробности о Небесном Шипе, ссоре Итто с Е Лань и о том, что потолок ловушки пробили не только сверху, - несколько реальных дней спустя мы все же смогли выбраться оттуда, но… Она замолкла. Слова застряли комком в горле. Перед глазами замерцали нефритовые вспышки в разъяренной пустоте. Выдохни, Люмин. Этот бой закончился, и все выжили. - Сяо пожертвовал собой, чтобы вытолкнуть нас оттуда, - подхватила Паймон, придвинувшись к подруге и ободряюще прижавшись к ее боку. - Сяо… - Эи чуть задумалась, вспоминая, - последний Якса. Но разве он не живет в Тростниковых топях? Разлом далеко оттуда. Если он оказался там вместе с вами, то он обязан был попросить разрешение уйти с поста. Неужели Моракс не был предупрежден и не приглядывал за вами? Он ничего не знал о том, какая беда с вами случилась? - Он пытался нам помочь, - Люмин, встряхнув головой, пришла в себя; все было хорошо, ловушки больше не существовало, и все выбрались. Все было хорошо, - но не смог. То, что сидело в ловушке, перерезало его путеводную нить, которой он попытался вытащить Сяо. Взгляд у Эи стал встревоженным. - Что за существо вам попалось?.. - прошептала она, - Разлом — очень древнее место, существующее несколько тысяч лет, и немудрено, что за прошедшие эры многие духи нашли там последнее пристанище — но чтобы оборвать колдовство Моракса? Он был силен даже до получения гнозиса, неужели эрозия так истощила его?.. Люмин не стала говорить, что даже не тяни эрозия его силы, он бы не смог противостоять тому, что лежало запертым под Запретом и Небесным Шипом на самом дне мира. Не надо было Эи этого знать. Никому этого знать не стоило. - В общем-то, - выдохнула, собираясь с силами, девушка, - из-за этого я и перестала появляться в Мондштадте и Инадзуме, потому что я безвылазно сидела в Ли Юэ. Я была… слегка… мне было плохо. Очень плохо. Иногда я выходила в город, но это меня только сильнее выматывало. Я перестала брать в Гильдии задания, перестала навещать даже деревню Цинцэ, не говоря уж о других нациях, я вообще выжила только благодаря тому, что Паймон и остальные меня не бросили, и пару раз я… Она снова замолчала. Прикрыла глаза. - ...пару?.. - слабо пискнула Паймон, поняв, о чем подруга не договорила, - подожди, то есть тот раз- - Был вторым, - сглотнула Люмин; Эи, и девушка была ей за это невыразимо благодарна, слушала молча, не говоря ни слова, только на лице у нее была смесь печали, понимания и как будто даже глухого испуга, и девушка быстро опустила взгляд, не выдержав, - потом, Паймон. Я расскажу, но потом. - Паймон запомнила, - девочка прижалась к подруге плотнее, и Люмин обняла ее за плечо. - Вот, - девушка шумно выдохнула через нос, - ...вот. А потом я решила пойти в Разлом снова и спасти Сяо. Эи кивнула все так же молча; Люмин проследила ее взгляд — богиня смотрела на кристальную бабочку в ее волосах. Бабочка… ...не сейчас, Люмин. Надо было дорассказать историю, раз уж начала. Назвать себя клятвопреступницей ты всегда успеешь — времени у тебя будет вся твоя жизнь. - Я никому не сказала о своем плане, - она продолжила свое повествование, - побоялась, что меня остановят, если я хоть кому-то скажу, что снова полезла в Разлом. В итоге я сбежала из-под надзора Паймон, добралась в Разлом в одиночку, попросила ловушку впустить меня, и она меня послушалась. - Янь Фэй говорила, что ты ее ритуалом вскрывала, - недовольно хмыкнула Паймон. - Ты знаешь ритуалы вскрытия ловушек? - слегка удивилась Эи, - это редкое умение среди путешественников. Даже до Катаклизма этому уже давным-давно не учили за ненадобностью. Люмин тяжело вздохнула. Она совершенно не хотела вдаваться хоть в какие бы то ни было подробности о том, как она попала обратно, но, видимо, удача от нее отвернулась в тот момент, как ее созвездие исчезло с небосвода. Выкручивайся теперь сама, чужачка… - Нашла описание ритуала, - созналась девушка; это не было ложью, описание она действительно нашла — не в книжке, правда, а в лице подосланного ей незнакомца, но ведь нашла, - я не хотела идти неподготовленной. Мне нужно было добраться в целости и сохранности до дна, если я хотела спасти Сяо, так что, ну, я подошла к делу так основательно, как смогла. В итоге… в итоге я нашла его. Мы выбрались. Теперь все хорошо. - Вас двоих просто отпустили? - неверяще прищурилась Эи. ...вот ведь. Никого из богов не проведешь, да? Люмин медленно покачала головой. - Мы вышли втроем, - на этих словах Паймон испуганно ахнула, а Эи помрачнела, - ловушки больше нет. Она разрушилась с нашим побегом из нее. Куда делось запертое там божество… я не знаю точно. Только знаю, что оно ушло домой. - Ты смогла выяснить, с кем вас заперло? - уточнила богиня. Не с тем, кому Архонты смогли бы противостоять, промолчала девушка. Не переживай, Эи. Пожелай Истарот причинить Тейвату вред, Семерым ее будет не остановить. - Точно не знаю, - ответила уклончиво Люмин, - но это божество времен Войны Архонтов. Оно не держит зла на победителей и не будет вредить тейватцам. Оно просто хотело выбраться из тюрьмы и вернуться домой. - Паймон его теперь даже жалко… - неуверенно пробубнила малышка, - в Разломе тоскливо, темно и страшно. И очень-очень одиноко. Паймон бы тоже не захотела сидеть там… сколько с Войны прошло времени… две тысячи лет! От Паймон бы там даже тень за такое время рассосалась полностью, эта ловушка все ее сознание бы вытянула и ни капельки не оставила, как от тех миллелитов и Босациуса! - ...так вот где он окончил свой путь, - задумчиво произнесла Эи, - быть может, это даже не ловушка вытягивала ваши сознания и силы, а запертое в ней божество. Останки поверженных богов опасны для живых существ, а останки, сохранившие сознание, обезумевшие от тысячелетий заточения, опасны втройне. Это нехорошо, что нам теперь не узнать, куда сбежало это божество, но если оно нарушит свое обещание, то Архонт той земли, куда оно вернулось, справится с ним, а если не нарушит… то пусть идет с миром. Каждый должен иметь возможность в конце пути вернуться домой. Домой… (В тот край, где даже днем светят звезды — капли волшебной смолы, развешенные в небе отражением настоящих звезд, приходящих по ночам, в тот край, где водопады текут вверх, где острова парят среди облаков, где Белое Древо посадило цветы путешественников, оторванных от дома; в тот край, где королеву звали именем скорби, где у людей в глазах отражалось небо, в тот край, чей последний принц бродит неприкаянным умертвием по свету, а под сапогами возвратившегося бога крошатся в черную пыль камни и земля. Домой. Туда, откуда они сбежали десять тысячелетий назад и куда возвратились, сами того не зная. Домой — она возьмет Жемчужину в одну руку, а в другой сожмет ладонь очнувшейся принцессы, и они вернутся на родину, обе, и их люди больше не будут страдать от проклятья Селестии, а их мир — от Порчи; они разрушат Небесный Порядок, они убьют Второго Пришедшего, и мир перестанет гореть. И все будет хорошо.) ...в голове щелкнуло. - Тьфу ты, едва напрочь не забыла! - воскликнула Люмин, одной рукой уже шаря в карманном измерении в поисках свертка, - Эи, ты мне прям- ты мне прям вовремя напомнила! Спасибо! - Так ты не только Кокоми подарок приготовила? - удивилась, поняв, что девушка имела в виду, Паймон. - Подарок? - вопросительно приподняла брови богиня, - для меня и Священной Жрицы? Люмин кивнула. Куда же она его положила, ну… Нашла! С торжествующей улыбкой девушка вытащила на свет неприметный плотный сверток, завязанный широкой сиреневой лентой, переливавшейся в неярком свете тронного зала. - Это тебе, - Люмин протянула его на раскрытых ладонях, - подарок из Разлома. - Из Разлома? - Эи очень настороженно прищурилась, разглядывая принятую из чужих рук неизвестную вещь, - что это такое? - Открой. Я обещаю, там ничего опасного, я сама держала то, что там внутри, в руках, и до сих пор жива. И даже цела. Богиня негромко хмыкнула и принялась развязывать ленту. Разобравшись с ней и отложив ее себе на колено, женщина занялась слоями белой ткани, в которую был замотан загадочный дар. Слой за слоем, моток за мотком; на ее ногах вскоре скопилось приличное количество шелка, и Паймон то и дело кидала на подругу непонимающие и как будто даже слегка испуганные взгляды, немо спрашивавшие — Люми, что это было такое? Что ты принесла из Разлома? Сначала та странная шкатулка с целой кучей вещей миллелитов, которые ты непонятно как вынесла на поверхность так, что они не рассыпались в труху в тот же миг, потом письмо Кокоми, которое ты не дала ей подглядеть, а теперь эта непонятная штуковина в нескольких метрах дорогой ткани — так вот зачем ты вчера в Инадзуму без Паймон бегала? - которую, оказывается, ты и Кокоми подарила! Что происходило, Люми? Эи наконец-то сняла последний слой обертки — и замерла. Пальцы сжали блестевшую ткань. В ее ладони лежала светло-сиреневая, как цветы глицинии, коралловая ветвь. - Это… - она отпустила смятый шелк и коснулась подарка кончиками пальцев, - настоящая ветвь Оробаси. Я чувствую его силу на ней. Как ты смогла получить ее? Оробаси погиб в Войну Архонтов, и хотя у побережий Ватацуми до сих пор растут кораллы, они ощущаются совершенно иначе — это коралл с тела Оробаси, ошибки быть не может, но… как? - Это божество прям коллекционер какой-то, - озадаченно пробурчала Паймон, - то вещи миллелитов вернет, то кораллы с тела бога, которого уже две тысячи лет нет в живых, подарит. На редкость щедрое создание! Паймон только интересно, где оно все свои драгоценности раздобыло? - Путешественница, - Эи подняла глаза на девушку, - божество, запершее вас, точно ничего не рассказывало о том, откуда оно родом? Я почти предположила, что оно из Ли Юэ — в Войну Архонтов боги часто гибли там же, где и родились — но тогда ему неоткуда было знать Оробаси. Но если оно из Инадзумы и вернулось домой, то почему я не почувствовала ничье новое присутствие? Люмин только поджала губы и покачала головой. Не Ли Юэ и не Инадзума. До места, откуда пленница Разлома пришла в Тейват, даже Архонтам было не добраться, а тот край, где она жила до своего первого изгнания, безучастно наблюдая за своими творениями, давно канул в Лету, сгорев в пламени войны со Вторым Пришедшим. - Я не знаю, - соврала она, - но оно вместе с веточками передало слова Оробаси. Он до последнего никого не винил и ни на кого не держал зла. - И Татаригами… - Это человеческая злость. Не его, - кивнула Люмин, - обе веточки — это подарки для тебя и для того правителя Ватацуми, до которого его ветвь дойдет. Он не винил тебя в своей смерти. Даже Селестию, виноватую во всем, он не винил. Эи вновь опустила глаза на нежно поблескивавшую в ее руках ветвь. - До самого конца он не желал мне зла… - повторила она полушепотом, - судьба зажала его в тиски между неплодородной землей Ватацуми с одной стороны и мной с другой. Если бы только все могло выйти иначе, чтобы ни его людям, ни нашим с Макото не пришлось погибнуть в тех битвах… Она замолчала, пристально глядя на веточку в ладони, словно силясь отыскать в ней ответы на неозвученные вопросы. ...потом она чуть нахмурилась. Люмин слегка напряглась. - Паймон, - мягко позвала феечку богиня, - можешь исполнить одну мою просьбу? - Конечно, - тут же отозвалась малышка. - Пожалуйста, сходи в город и возьми три бутылки молочного данго. Можешь взять больше. Сколько душе будет угодно. - Опять что-то без Паймон обсуждать собрались, - пробурчала, отлипнув от подруги и взлетев с пола, малышка и легонько ткнула подругу в плечо, привлекая внимание, - Люми, чур, расскажи потом, про что вы тут говорили! А то вечно сначала без Паймон о чем-то важном разговаривают, а потом происходит Бездна знает что. Не держите Паймон в неведении! Паймон разозлится и съест все ваши запасы! - Прости, Паймон, - виновато улыбнулась Эи, - но это правда разговор только между мной и Путешественницей. - Паймон все склады в Комиссии Тэнрё объест за такое, - насупилась феечка. Противиться просьбе богини она все же не решилась, а потому, быстро обняв подругу на прощание, полетела прочь. Люмин обернулась и проводила малютку взглядом, пока та не задвинула за собой входную дверь. Девушка повернулась обратно к Эи. Та смотрела ровно ей в глаза, и взгляд у нее был… Люмин мысленно приготовилась. Эи слегка поджала губы и глядела прямо из-под чуть нахмуренных бровей, буквально в самые зрачки, будто силясь заглянуть сквозь них в душу, прочитать мысли; девушке резко захотелось отвести взгляд, но она заставила себя смотреть на женщину напротив. - Путешественница, - тон у богини стал серьезным, и Люмин напряглась сильнее, - эти веточки отдало тебе не божество из Разлома. Это сделал сам Оробаси. … ...как? - Я вспомнила тот день, когда я разрубила его Мусо но Хитотати, - продолжила Эи, - и в это воспоминание наконец-то встроилась последняя деталь, которая все время ускользала от меня. Ровно в тот момент, как Оробаси испустил свой последний вздох, у его головы из ниоткуда появилась незнакомая мне девушка. Тогда я подумала, что это богиня или сильный дух, но я никак не могла понять, откуда она взялась и почему я никогда не видела и не чувствовала ее в Инадзуме раньше. Сама ее сила мне была незнакома. Но теперь, сопоставляя воспоминания и то, что я знаю сейчас… это была ты. Я уверена в этом. Люмин упорно промолчала. Она не скажет. Она ничего не скажет. Она не знает, что за божество встретила в Разломе, она не знает, откуда оно было знакомо с Оробаси и почему именно ему змей доверил столь драгоценные дары. Эи ошиблась. Рядом со змеем сидел кто-то другой — Люмин в то время в Тейвате вовсе не было. Эи ошиблась. Люмин ничего не знает. (Если она расскажет про Истарот, Эи примется расспрашивать об истинных целях Тени, о том, зачем она на самом деле взяла Сяо в заложники и зачем ей понадобилась Люмин; и если Люмин не ответит ей, Эи начнет подозревать неладное с новой силой, и тогда обо всем узнают и Венти с Чжун Ли, и они попытаются остановить Люмин — но она не остановится, и им будет только больнее, и… Она просто… она просто хотела… хотела сделать процесс неминуемого расставания с ней как можно более безболезненным для остальных. Моментальным. Без бесплотных попыток отговорить ее, без чувства вины за то, что они не увидели тревожных знаков раньше, не попытались спасти ее раньше, без скорби по еще не ушедшему человеку. Это все будет потом, но хотя бы то короткое время, что ей осталось, прежде чем она вернет все долги и порвет все цепи, державшие ее в этом мире — хотя бы это короткое время они проведут без боли. Как обычно. Словно ничего не происходит. Словно Люмин действительно резко пошла на поправку после ее недавнего приступа, а не впала в состояние предсмертной эйфории. Они еще успеют ее возненавидеть. Они еще успеют оплакать потерянное на нее время и радостные встречи, которые больше не произойдут. Они все успеют. Пусть хотя бы в эти последние дни для ее близких все будет хорошо.) - Путешественница, - Эи чуть подалась вперед, - как ты попала к Оробаси? Как ты на самом деле получила ветви? Что с тобой произошло? - Только то, что я рассказала, - настояла Люмин, - я не могла попасть к Оробаси. Никак. Нас с Итером здесь во время Войны Архонтов просто-напросто не было. Эи, совершенно ей не веря, пристально посмотрела на девушку, будто пытаясь прочитать на ее лице правду. ...а затем коротко ахнула, ошеломленно распахнув глаза. - Токое, - выдохнула она, и Люмин против воли мелко вздрогнула, - всевидящее стоокое божество мгновений. Да, я ведь видела ее рядом с тобой тогда — именно ее, эти крылья ни с чьими не перепутать... но как… Путешественница, как она оказалась в Разломе? Как она выбралась из Энканомии? Почему она не отпустила Яксу сразу? Она никогда не считалась злой богиней — наоборот, народ Энканомии почитал ее как свою защитницу и покровительницу, как последнюю, кто не отвернулся от них! Что с ней произошло? Почему я ее не почувствовала на своей земле, если она вернулась домой?.. Люмин ничего не ответила. Только плотнее сжала губы. Энканомия не была домом Истарот, не сказала она, Энканомия была ее тюрьмой. Таким же ненавистным заточением, как и Разлом, только в тот раз с ней заперли еще и людей, которых она не любила. Ничего в Истарот не было от той доброй богини-покровительницы, которую себе представляла Эи. Абсолютно ничего. - Путешественница. Люмин, - с нажимом позвала девушку богиня, - расскажи мне, что с тобой случилось в Разломе. Ты встретила Токое, и она перенесла тебя к Оробаси, и она же похитила Яксу; Люмин, что происходит? Что Токое задумала? Почему ты не могла рассказать об этом сама? Во что тебя впутали? - Ни во что, - помотала головой девушка, - Эи, все хорошо. Правда. - Ты врешь мне, - без злости, но непреклонно отрезала женщина, - пожалуйста, Люмин. Мне нужно знать правду. - Эи. Богиня бесшумно выдохнула, на секунду прикрыв глаза. - Ты связана контрактом, и поэтому не можешь ничего рассказать? - на это Люмин отрицательно покачала головой, - тогда почему ты не можешь сказать, что случилось на самом деле? Почему Токое не могла просто попросить вас выпустить ее или даже помочь вам вырваться? Что с ней произошло? Как из покровительницы Энканомии, любившей своих людей настолько, что она осталась с ними в заточении под землей, она превратилась в… нынешнюю себя? Во что она тебя втянула? - Ни во что. Все в порядке, Эи. Инадзуме ничего не угрожает, ты можешь не беспокоиться об этом. - Люмин, ты слишком отчаянно стараешься скрыть, что что-то угрожает тебе. Это видно. Ты отвратительно врешь. - Мне ничего не угрожает, со мной все хорошо, - повторила Люмин, - правда, Эи. Все хорошо. Эи пристально посмотрела на нее. Люмин посмотрела в ответ. ...женщина расстроенно выдохнула. - Ветер разлуки уносит тебя туда, куда никому из нас не дойти, не доплыть и не долететь, но ты все пытаешься уверить всех вокруг, что на улице штиль, - побежденно прошептала она, - ты обещаешь, что Инадзуме ничего не угрожаешь, но как ты можешь так говорить, если Инадзума вот-вот может потерять тебя? - Разве это угроза… - Люмин, стушевавшись, опустила глаза. - Угроза, - абсолютно серьезно кивнула Эи, - ты спасла Инадзуму. Два раза ты оказала бесценную помощь лично мне, и никто не возьмется считать, скольким еще людям ты помогла. Если с тобой что-то случится, если ты исчезнешь, Инадзума осиротеет без тебя. Даже когда только пошли слухи о том, что Путешественница пропала неизвестно куда, над городом витала тревога и грусть. Пожалуйста, Люмин, не оставляй Инадзуму одну. Ты нужна ей. Ты не можешь представить, насколько ты ей нужна. (Скоро ты возьмешь свои слова назад. Скоро Инадзума возненавидит Люмин. Останутся в прошлом фейерверки Еимии, танцы Аяки и прятки в лесу с Саю, и слышный с другого конца города гогот банды Аратаки затихнет для нее; все, что останется ей от Инадзумы — это мечи, стрелы и копья, наставленные ей в грудь. Инадзума возненавидит ее. Ты назовешь ее врагом, предательницей и объявишь ее вне закона, и Сара отдаст солдатам приказ арестовать ее при первой же встрече — если, конечно, спущенный на нее Сюмацубан не доберется до девушки раньше; огонь стрел Еимии будет жечь раны, и морское дно волей Священной Жрицы превратится в немую темную могилу, и бывшие соратники из армии Ватацуми станут по другую сторону баррикад. Скоро ты возьмешь свои слова назад. Скоро Инадзума пожалеет, что дала чужачке-сорняку прорасти рядом со Священной Сакурой и оплести ее корни своими. А может быть, не возьмешь — а может быть, ты возненавидишь не ее, а ту, чья статуя смотрит на твой город сотней каменных глаз; может быть, ты решишь, что это древняя богиня сошла с ума на дне древних пещер и утащила твою Путешественницу за собой. Может быть, ты снесешь эту статую, а людям скажешь, что это для того, что эта статуя хранила в себе похищенные Глаза Бога, а потому больше не нужна. Скоро все изменится. Но пока…) - ...все хорошо, - вновь повторила Люмин, и Эи на это только печально-неверяще улыбнулась краями губ, мол, Путешественница, несчастная, почему ты ей так упорно врешь, - правда, Эи. Спасибо за заботу, но ни тебе, ни Инадзуме не надо переживать за меня. Я в порядке. Все хорошо. Все хорошо. (Она сделает так, чтобы для всех на свете все стало хорошо, и позаботится о том, чтобы до самого скончания времен никакой бог больше не смог этого изменить — даже если ценой себя. Она сможет. Она сможет. Она сделает так, чтобы все стало хорошо.) ...Эи молча взяла свою чашку и поднялась на ноги. - Стоит освободить площадку, - ответила она на немой вопрос девушки. - Площадку? - Люмин поднялась следом, забрав с пола обе — и свою, и феечкину — чашки. - Да. Для боя. Я вызываю тебя на дружескую дуэль. - У меня нет меча, - девушка поставила чашки на ступеньку перед троном, туда же, куда поставила свою Эи, - он сломался в Разломе. Богиня только тихо хмыкнула. Она вернулась к предыдущему месту их беседы, чтобы забрать чайник, и Люмин, не совсем понимая происходящее, поначалу последовала за ней, но, дойдя до того места, где они минуту назад сидели, осталась стоять в нерешительности, наблюдая за отошедшей к краю татами женщиной. Когда чайничек оказался поставлен рядом с чашками, богиня обернулась на девушку — и в ее руках заискрился сиренью, появившись из воздуха, знакомый меч. - Тогда возьми мой, - она протянула свое оружие; Люмин, затаив дыхание, подошла и осторожно взялась за рукоять — Мусо но Хитотати тут же заколол кожу, но не рассерженно, а как будто заинтересованно и даже игриво, совсем небольно, просто знакомясь с незнакомой рукой и приноравливаясь к новым условиям, - я не буду бить в полную силу, чтобы не пользоваться твоей слабостью. Ты умелая воительница, но этот меч ты держишь впервые — сосредоточься на том, как им управлять. Нет ничего лучше, чтобы очистить разум, чем сложная тренировка. Люмин задумчиво посмотрела на меч, сжатый в ее ладони. Взмахнула им пару раз на пробу — лезвие весело брызнуло сиреневыми искрами, тихонько потрескивая от хранившейся в нем силы. Кажется, она ему понравилась. - Я не сильна в словах, - Эи призвала свою нагинату, и Люмин предусмотрительно отошла в центр зала, - и словами мне тебя не переубедить. А потому за меня будет говорить мое оружие. Слушай внимательно что оно тебе расскажет. Женщина бесшумно выдохнула, на секунду прикрыв глаза, словно собиралась с мыслями — и перехватила нагинату обеими руками. - И прошу, - когда она взглянула на Люмин, в ее глазах замерцали отблески молний, - прислушайся. *** «Дайнслейф, здравствуй. Это Люмин. Извини за такую внезапность. Я надеюсь, что это письмо найдет тебя, потому что я тебя сама, учитывая твои тенденции ни с того ни с сего появляться, рассказывать историю, которая переворачивает мой мир с ног на голову, а потом исчезать в никуда, определенно не найду. Скорее всего, это послание ты получил от мондштадтской Катерины, потому что именно ей я его отдала; мне почему-то кажется, что в Мондштадте ты появишься с большей вероятностью, чем в каком-то другом месте — а может, это просто ностальгия по нашей первой встрече говорит во мне. Если же ты получил это письмо откуда-то еще, то… загадка природы, как ты мог получить это письмо не от Катерины, но предположим. В любом случае. С этим письмом должна быть коробочка с пятью вещами в ней и меч. Меч я никак не заматывала, не перевязывала и вообще ничего с ним не делала, я просто зашла с Катериной на склад Гильдии и поставила его у стены. Если тебе не отдали меч, то попроси, чтобы отдали. Все равно он ни к кому, кроме тебя, не пойдет. Я пыталась довольно долго собраться с мыслями и подарить его кому-нибудь из своих друзей, владеющих двуручниками, но постоянно забывала, и — может, я конечно суеверная в край, но все же — мне кажется, что это меч сам не хотел даваться в руки не своему хозяину. Он ждал тебя все двадцать шесть столетий. И вещи в шкатулке тоже. Поэтому, пожалуйста, не избавляйся от них — за все свои мучения они, мне кажется, заслужили провести оставшееся им время со своим настоящим владельцем, а не лежать забытыми в руинах, до которых почти никто не может добраться. Твои вещи заслужили свой хороший конец. Прости, пожалуйста, что я не отдала их тебе лично в руки — наверно, должно быть очень странно получить привет из далекого прошлого посреди бела дня, просто идя куда-то по своим делам, причем не от кого-то знакомого, а от Катерины из всех людей. Правда, прости. Но ты наверняка понимаешь, что если бы я попыталась найти тебя, то Бездна знает, сколько времени бы у меня это заняло, а я… я немного спешу. Я сегодня с утра ходила на Ватацуми и потом на Наруками, мне там тоже кое-что надо было отдать, а вот сейчас — сейчас уже давно за полдень, и я пишу тебе вот это письмо, сидя в «Хорошем охотнике», и я искренне надеюсь, что с еды ничего не капнуло на бумагу, но если капнуло — извини. Я не хотела. Паймон сидит напротив меня и трескает уже третью порцию мяса с яблоками. Она так рада была, когда я предложила ей зайти в «Охотника», ты бы видел. Ей жуть как интересно, что я тут так долго и упорно строчу, но она не подсматривает. Наверно, ты уже с первых строк догадался, если вовсе не в тот момент, как увидел оставленные тебе вещи, но… да. Это прощание. Едва ли мы увидимся снова. А если мы и увидимся, то ты вряд ли узнаешь меня. Или наоборот, узнаешь, но пожалеешь об этом… вряд ли, на самом деле. В смысле, вряд ли увидимся вообще. Мы и так пересекаемся раз в столетие, а теперь… Пожалуйста, позаботься о хиличурлах за меня. Я знаю, пятьсот лет назад ты не считал их людьми и не считаешь до сих пор, но на моих глазах ты не убил ни одного — значит, я могу надеяться, что твое мнение о них хоть чуть-чуть, но изменилось. Что они больше не монстры и не угроза Тейвату в твоих глазах. Что они, как и люди, должны жить. У меня не будет времени навещать племена, хоть я и буду стараться выкраивать немножко — кто-то же должен лечить Порчу, не так ли? - но вряд ли этого будет хватать, так что, пожалуйста, последи за тем, чтобы их не трогали, когда меня не будет. Ты, честно говоря, единственный, кому я могу доверить свой пост защитника хиличурлов. Ты единственный, кто достаточно безумен, чтобы его принять. И единственный, кому это хоть как-то надо. Я не скажу, что я собираюсь сделать, но я обещаю, я не собираюсь убивать себя. На момент того, как ты это читаешь, я должна быть вполне себе жива, если только что-то внезапно не случилось и я не погибла. Но это в мои планы не входит, не переживай. Хотя… в некотором роде, наверно, это действительно похоже на самоубийство. Только без собственно убийства. Если все пойдет по плану, я никогда больше не смогу вернуться к своим друзьям, потому что у меня просто уже не будет друзей, я не смогу вернуться в Ли Юэ, я перестану быть искательницей приключений; полное и необратимое разрушение социальных связей, потеря карьеры и места жительства без возможности восстановления — в каком-то смысле для всех окружающих так чья-то смерть и ощущается, не так ли? Наверно, даже ты от меня отвернешься. Но я готова к этому. Я знаю, на что иду. Я делаю это только из любви. Я узнала истину мира. Ту самую, которую ищет Альбедо. Я очень надеюсь, что он найдет ее только тогда, когда ее узнают и все остальные, потому что в одиночку, если в тебе есть хоть капля сострадания, это знание не вынести. Никто не должен видеть то, что видела я, один. Может быть, я просто сошла с ума. Кто знает. Изнутри сумасшествие не видно. ...Дайн, помнишь, как мы на самом деле впервые встретились? Я только совсем недавно узнала, что наша встреча в Мондштадте не была первой на самом деле. Если ты узнал меня еще тогда и не мог понять, почему я нарушила свое обещание… прости, пожалуйста. Наша по-настоящему первая встреча для меня тогда еще не случилась. Прыжки во времени забавно искажают последовательность происходящего, не правда ли? Теперь я все помню. Теперь я понимаю тебя. Я обещала, что у твоей сказки будет хорошая концовка, и я не отказываюсь от своих слов, и я знаю, как эту концовку написать. Да, я помню, что ты сам говорил — не верь богам, но не выступай против них, и что не надо воскрешать Каэнри’ю, и что к следующей встрече, которой теперь уже никогда не произойти, я должна решить, на чьей я стороне — так вот: я решила. Я на стороне своего дома. Тейвата. Каэнри’и. Я против Небесного Порядка. Я его уничтожу. Я знаю, ты предостерегал меня от этого, ты не считаешь, что это возможно, ты уже не веришь, что ваше проклятие можно снять, но я это сделаю. У меня есть на это силы. Я обещала тебе. Я свергну Селестию, я верну Асмодей, и мы заберем Жемчужину и вернемся домой, и больше не будет ни проклятия, ни Порчи. Каэнри’я — мой перерожденный дом. Мы жили там с Итером и нашей цивилизацией еще до вас. А Жемчужина, за которой вы с сестрой шли — это моя мама. То, что от нее осталось. Я не могу оставить все так, как есть. Я обещала, что у твоей сказки будет хороший конец, и я заставлю его случиться. И еще… я обещала, что назову тебя твоим именем при следующей же встрече. В прошлые три раза я даже не знала о своей клятве, но теперь я помню о ней. И раз мы больше никогда не пересечемся, то… Имунлаукр, сын Зигфрида, Король-Солнце, Король-Жрец Сал Виндагнир, я поклялась тебе спасти тебя и твою сестру, а ты поклялся дожить. Моя клятва еще не исполнена. Пожалуйста, не нарушай свою. Если встретишь Паймон, скажи ей, что я очень сильно скучаю по ней. Прощай.» *** Над топями заходило солнце. Люмин сидела на полу. Теплое дерево балкона грело ноги. Шкатулку с вещами миллелитов отдала. Коралловые веточки тоже, считай, отдала — Эи лично в руки, а Горо передаст Кокоми подарок в целости и сохранности, девушка была в генерале абсолютно уверена. Артефакты и меч оставлены у Катерины в Мондштадте, как и сообщение всем остальным Катеринам с просьбой направить Дайна при первой же встрече в озерный город, чтобы он забрал свою посылку. Вот он удивится, снова увидев свою корону… интересно, а он помнит свою клятву? Или дыры в памяти от слишком долгой для человека жизни поглотили всю его юность целиком? Ладно уж. Люмин все равно больше никогда ответ на это не узнает. Вещи миллелитов отдала. Кораллы отдала. Артефакты и меч отдала. Больше долгов не осталось. Люмин коротко выдохнула. Холодный небесно-голубой нефрит лег в ладонь, и девушка накрыла его второй, словно загораживая от чужих глаз, хоть балкон и пустовал — Паймон дремала, наевшись до отвала, а Сяо почуял что-то в горах и ушел; но Люмин — вот ведь воображение от нервов разыгралось, да? - почудилось, что едва она достала дышавший морозом камешек, как сами топи уставились на нее вопросительно-выжидающе: что ты делаешь, Путешественница? Что ты задумала? Дурное. Глупое. Совершенно непростительное. Единственно правильное. Люмин прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Замерла, прислушиваясь к закатной тишине. Нет. Никто не шел. Ничья чужая аура не ощущалась рядом. Она сидела на нагретом за день балконе абсолютно одна. Сердце гулко колотилось в груди. Вдох… выдох. Вдох… (Простите ее.) ...выдох. Люмин поднесла камешек к лицу. - ...здравствуйте, - неуверенно прошептала она, напряженно вслушиваясь в окружающий мир; но нет, все еще никто не нарушал ее уединения, и девушка, чуть успокоившись, продолжила, - я надеюсь, что вы меня слышите. Сначала ничего не произошло. Потом Шивада осторожно кольнула кожу. - Пожалуйста, извините, что я так без предупреждения вас позвала, - слабо улыбнулась краешком губ Люмин, - но мне… мне нужно с вами поговорить. Пожалуйста, можете встретиться со мной завтра? Когда захотите. Я все время сижу в Ваншу. Я буду ждать вас. Спасибо. Едва заметно кивнув самой себе, девушка убрала нефрит обратно в карманное измерение и устало опустила руки на колени. И тихо выдохнула. Ну, вот и все. Теперь осталось только дождаться ответа. Конечно, всегда существовал шанс, что никто на самом деле не услышал Люмин, но узнает она об этом только завтра, если за целый день никто не придет с ней встретиться; но какое-то шестое чувство подсказывало — а может, ей просто очень сильно хотелось в это верить, — что ее все же услышали. А если ее услышали, то ей обязательно ответят. Хотя бы из вежливости. Люмин хотелось надеяться, что с ней встретятся лично, как она и просила. Тогда все пойдет по плану. Тогда она сможет убедить объединиться с ней. Тогда она всех спасет. Тогда все точно будет хорошо. И если у нее все получится, а у нее все обязательно получится, она не примет поражение, только не сейчас, когда остался один шаг до точки невозврата — и если у нее все получится, то… То этот вечер, выходит, последний, который она проведет дома?.. Да. Последний. Потому что потом двери Ваншу закроются перед ней — да что там Ваншу, ей в Ли Юэ совсем никуда не будет ходу. Ли Юэ ее не простит и будет прав. В прошлом останутся посиделки с Ху Тао на лавочке перед похоронным бюро, гомон причалов и рынков, терпкие и пряные запахи из ресторана Мао, долгие разговоры с Чжун Ли и игры в пиратов с детьми в порту; в прошлом останутся песни птиц, эхом разносившиеся по Заоблачному Пределу, и ветряные потоки, не дававшие упасть при перелетах от скалы к скале. В прошлом останется… Люмин отрешенно поднесла руку к голове. Замерла в нерешительности. Затем все же коснулась кончиками пальцев украшения, мелко вздрогнула — дыхание на мгновение сбилось, - нащупала место крепления и чуть надавила, открывая замочек. В ладони легла, сверкая в закатных лучах янтарными крылышками, кристальная бабочка. ...в прошлом останется все. Праздники Морских Фонарей, фейерверки и расцвеченное огоньками небо над гаванью. Тихий рокот подъемника и поскрипывание старых досок под ногами, ароматы еды только что из печи, запах воды с топей, неразборчивые разговоры постояльцев. Вечерние посиделки на нижней веранде. Ночи, проведенные на нагревшемся за день балконе вместо комнаты. Запах цинсинь. Мягкость растрепанных темно-еловых с нефритовыми прядками волос, пропущенных сквозь пальцы. Спокойствие и защищенность, какие не ощутить нигде, кроме объятий. Сон втроем на одноместной койке и странный уют от того, что тебя зажали меж собой и стенкой, так, чтобы ни с какой стороны никто не смог подобраться и навредить тебе. Горло сдавило. Люмин вскинула голову — солнце заливало Ли Юэ золотом, блестело на реке, грело скалы, долины и голые плечи девушки, прощаясь с землей, и у нее отчего-то защипало в носу, и она потерла лицо, сощурившись; солнце садилось, прощаясь с гаванью — всего лишь на несколько часов, совсем ненадолго, но Люмин вдруг почудилось, что с ней оно прощалось навсегда. Глупости, подумала она, солнце снова взойдет, где бы в Тейвате она ни была, это ведь всего лишь золотая колесница, катающаяся по небу, конечно же оно снова взойдет и снова будет греть ей лицо и плечи, словно ничего не произошло, словно девушка никуда не ушла и никого не бросила, но… Но это будет уже не здешнее солнце. Не лиюйское. Это будет уже снежнянское солнце, бледное, усталое и холодное, сверкающее на снегу до слепоты ярко, тонущее в темной воде прорубей, никогда не видевшее тропинок в гуще непроходимых ельников; это будет снежнянское солнце, скорбное и незнакомое, которое не отогреет, сколько ему ни подставляй лица. ...на самом деле, это ведь будет то же самое солнце. Оно на весь Тейват одно — что в Ли Юэ, что в Снежной. Но все равно казалось, что со знакомым теплым небесным светилом в этот вечер Люмин прощалась в последний раз. А если- а если у нее ничего не выйдет? Если Царица откажется ей помогать? Если ее сдадут ее друзьям, мол, следите за своей Путешественницей лучше, она поехала крышей и пошла записываться в Фатуи? Что тогда? Как она будет смотреть всем в глаза после такого? Одно дело — не знать, что сказать, стоя по другую сторону баррикад, и совсем другое — молчать после того, как попыталась перешагнуть обрыв и была оттянута за шкирку в последний момент. Если у нее не получится, что она будет делать? Ее точно так же все станут презирать за то, что она попыталась перейти к Фатуи, к врагам всего Тейвата, только еще и все ее страдания окажутся напрасны... (Наверно, тогда она разыщет Истарот и просто уйдет с ней одной. Она ведь все еще была нужна Тени сама по себе. Тень от нее точно не откажется.) Нет. Нет. Она не примет поражения. Она заставит Царицу объединиться с ней. Она не даст миру забрать у нее единственный шанс спасти абсолютно всех, только не сейчас! Она справится. Она убедит Царицу взять ее в союзники. Она сможет. Она сделает так, чтобы все было хорошо, чего бы ей это ни стоило. Все, кого она любила и кто любил ее, останутся в прошлом, но только так она сможет вырвать у Селестии для них самое лучшее будущее. Это ее шанс. Она его не упустит. Ни за что. ...Люмин потерла лицо и с силой зажмурилась. Солнце, ласковое, доброе, по-матерински нежное, мягко обнимало ее за плечи и гладило по щекам. Солнце, хватит, взмолилась девушка, пожалуйста, пожалуйста, прекрати. Не грей ее, как будто ты все еще ее любишь, как будто она не перечеркнула всю свою жизнь минуту назад, как будто она не предала всех своих друзей и не разбила им сердце. Не грей ее. Не провожай ее. Пожалуйста, оставь ее, она не заслужила твое тепло, пожалуйста, свети тем, кто не отказался от своих близких и не нарушил свои клятвы — Сяо, Паймон, Янь Фэй, мадам Пин, всем ее любимым тейватцам, освещай их путь, грей их спины, охраняй их от прячущихся в темноте кошмаров, их, а не ее. У Люмин на твой свет и тепло больше не было прав. Оставь ее, солнце. Не провожай ее. Семеро, она так не хотела уходить. Она не хотела оставлять Сяо. Она не хотела оставлять Паймон — Семеро, ей придется оставить Паймон. Она знала феечку всего ничего, какие-то два года — по меркам ее жизни это тянуло едва ли на день, а то и того меньше, - но уже совсем не представляла, как она будет путешествовать без нее, и мысль расстаться с малышкой навсегда давила на грудь. Ей придется оставить Паймон. Она не потащит ее в Снежную — пусть девочка хоть сто раз была соглядатаем Истарот, она не была самой Тенью, она была самой лучшей подругой Путешественницы, ее незаменимым компаньоном, лучшим гидом во всем Тейвате, маленьким солнышком, и девушка не могла потащить ее за собой. Не могла заставить ее переступить через себя и пойти вместе с ней к Фатуи. Ей придется оставить Паймон. Семеро, ей придется оставить Паймон, ей придется идти одной, и они больше никогда не встретятся, Паймон, прости ее, прости, прости- - Люмин? Девушка испуганно вскинулась. За ее спиной в паре шагов стоял, немигающе глядя на нее, Сяо. Люмин тихо выдохнула. Вот ведь, она даже не услышала, как он появился. Нельзя было так пропадать в своих мыслях… - Ты меня напугал, - неловко пошутила девушка; Якса продолжил сверлить ее взглядом, и она насторожилась, - Сяо? - ...что-то произошло? Голос у него прозвучал непривычно слабо. Люмин замерла. Он что-то почуял? Он ведь говорил ей про ее ауру кошмаров, неужели ее эмоции стали настолько сильными, что он ощутил их издалека? Или он успел вернуться в Ваншу, но отчего-то не пошел сразу на балкон, поэтому девушка его не встретила, и, будучи уже на постоялом дворе, он учуял ее усилившуюся ауру? Он что-то подозревает? На ней остались ошметки крио, и он их увидел? Семеро, пожалуйста, не спрашивай ее о крио, не спраши- - Люмин, - Сяо тихо позвал ее, - почему ты сняла бабочку? Что случилось? ...о, Семеро. Конечно же. Какая же она идиотка. Он увидел бабочку. - Ничего! - тут же помотала головой, нервно усмехнувшись, девушка, - правда, ничего. Не беспокойся. Я- я сейчас… Она поднесла руки к голове и попыталась зацепить украшение обратно, но пальцы, предатели, до сих пор мелко-мелко подрагивали, и тонкий замочек никак не хотел даваться. Справа послышалось шуршание; ее рук осторожно коснулись чужие, и Люмин замерла, молча давая Сяо самому вернуть бабочку на ее законное место. Щелк. Якса медленно убрал руки. Повисла тяжелая тишина. Сердце билось где-то в глотке. Спину жгло страхом и стыдом. Бабочка. Люмин прокололась на бабочке. Сяо заметил. Нельзя было так зависать в собственных мыслях, нельзя — но с другой стороны, она не чуяла никого рядом с собой и думала, что на балконе сидела одна, что она была в безопасности; Бездна, Бездна, Сяо видел, Сяо заметил, что она сняла бабочку, и конечно же он будет допытываться, почему Люмин это сделала, если она раньше снимала ее только перед сном, чтобы ненароком не сломать, а раз сейчас она спать не ложилась, то снимать украшение ей смысла не было, значит, что-то произошло, и он точно попытается расспросить, что именно, и- о, Бездна. Как же она ужасно прокололась. Какая же она невнимательная идиотка. Почувствовала себя в безопасности на балконе, куда Сяо мог вернуться в любой момент и застать ее… - ...Люмин, все же, - нарушил молчание Якса, - что произошло? Люмин в смущении и глупом упорстве не обернулась на юношу, сверля взглядом загородку балкона впереди. - Я не злюсь. Тебе не нужно бояться, я ни в чем тебя не обвиняю, - краем глаза она видела, что Сяо смотрел на нее, но обернуться на него у девушки не было моральных сил, - пожалуйста, скажи, что случилось. - Ничего. - Ты никогда не снимала бабочку, кроме как перед сном. И ты не ложишься спать на закате. Что-то произошло. - Сяо, ничего не случилось, - повторила девушка. - Ты знаешь, что Адепты чуют ложь? - Знаю, - коротко кивнула она, - но я не вру. Все хорошо. Со мной все хорошо. Или- подожди, - Люмин, осененная догадкой, рывком обернулась на юношу — Семеро, она совершенно растеряла все мозги, как она раньше не поняла, ну конечно же, это же бабочка, - ты испугался, что я хочу разорвать- Сяо, нет, нет! Ни за что! Я не ухожу от тебя. Нет. Я с тобой, я буду с тобой. Она взяла его за руки словно в молчаливое подтверждение ее слов; Сяо переложил свои ладони поверх ее, закрывая, и Люмин шумно выдохнула. Как же у нее все из головы вылетело. Совсем от нервов память поплыла… бабочка. Конечно же. Лиюйский дар помолвки. Сяо увидел, что Люмин сняла бабочку и сразу подумал на худшее, потому что они два сапога пара, оба пессимисты, конечно же он подумал на худшее. Боги, как же она его напугала. - Тогда зачем? - вновь спросил ее Якса. (Попрощаться.) - Посмотреть, - быстро нашлась с ответом Люмин. - Посмотреть? - Ага. Захотелось снова посмотреть на нее поближе, - смущенно усмехнулась девушка, - она красивая. И красиво блестит. - На красивые вещи просто так с такой грустью не смотрят. ...на это Люмин ответить уже не смогла. - Твои кошмары усилились, - взгляд у Сяо стал только более встревоженным, - от них колит язык, стоит только подойти к тебе. - Прости, - тут же прошептала девушка. - Не извиняйся, - покачал головой Якса, - скажи, что случилось. Не надо пытаться справиться со всем одной. У тебя есть соратники. Не стесняйся звать их на помощь. - ...интересный способ сказать «не держи все в себе», - хмыкнула Люмин. Сяо согласно пожал плечами. - С тобой что-то происходит, - вернулся к теме юноша, и девушка поджала губы в подобии кислой улыбки, - Паймон говорила мне, что ты с утра пришла в себя, даже как будто полностью оправилась, но после того, что с тобой было вчера, поверить в такое стремительное исцеление было сложно. Тебе все еще плохо, Люмин. Почему ты притворилась, что это не так, именно сегодня? Что произошло? Люмин промолчала. Опустила глаза. (Она не расскажет. Она ни за что не расскажет. Она не могла рисковать срывом плана именно сейчас, когда осталось подождать совсем чуть-чуть. Простите ее. Пожалуйста, простите ее. Пожалуйста, Сяо, прости ее. Она такое чудовище, но это все ради вас.) - Это Истарот? - в его голосе проскользнуло что-то темное. Люмин отрицательно помотала головой. - Люмин, пожалуйста, скажи, что с тобой, - с нажимом произнес Сяо, и девушка непроизвольно чуть сгорбилась, прижав локти к бокам, - все хорошо. Я не обвиняю тебя. Пожалуйста, скажи, что с тобой. Я хочу помочь. Люмин промолчала. (Она предала тебя, Сяо. Она позвала Царицу, и если все пройдет так, как она задумала, то завтра Путешественница исчезнет, а на ее месте появится… кто-то. Будущее оружие и носительница всех гнозисов. Убийца Селестии. Союзница Снежной. Кто-то новый, с кем ты не захочешь иметь дело и кого будешь ненавидеть всем сердцем. Пожалуйста, прости ее. Она только хотела, чтобы восторжествовала справедливость. Чтобы никто больше не страдал. Чтобы все стало хорошо. Она так не хотела уходить.) - ...пожалуйста, посиди со мной, - слабо прошептала она, не поднимая глаз. Она чувствовала, как Сяо пристально смотрел на нее — но потом он кивнул, чуть подвинулся, вытягивая ноги, и Люмин легла на чужое бедро головой, прижав руки к груди. Никто не решался заговорить. Где-то в кроне над ними щебетала вечерняя птичка. Над ухом что-то негромко зашуршало, а затем девушке в волосы вплелись теплые мозолистые пальцы и принялись мягко чесать ей голову. На топи опускались сумерки. Это были ее последние сумерки дома, с ужасающей ясностью осознала Люмин и только чудом не ахнула вслух. Это были ее последние сумерки дома. И блестевшие жидким золотом заводи и река, и теплая охра тракта, ведшего из гавани на север, и сизые горы вдали, и запах влажного воздуха, и тонкий аромат цинсинь, обнимавший ее с невысказанной мольбой остаться — все это было в последний раз. Следующую ночь она вряд ли будет встречать здесь. Она уйдет в незнакомый далекий край, на север, в холод, и ночь будет опускаться над густо-темным лесом, над столичными огнями окон и уличных фонарей, и в воздухе будет пахнуть холодом, слегка жгущим слизистую. И она будет одна. Совершенно одна. Паймон не будет сопеть под боком, вжавшись в девушку и закинув на нее ручку, и Сяо не будет обнимать ее, охраняя ее сон от всего зла; и с утра ее не встретит щелканье механизма подъемника, стук посуды на кухне на нижнем этаже и птичьи трели, запах воды, нагретого дерева и смеси специй, от которой першит в горле и которой Улыбчивый Янь Сяо пропах за годы работы насквозь. Она проснется одна, в незнакомом месте, как будто снова только-только очнувшись после пятисотлетнего сна на берегу залива у Пика Буревестника. Она будет одна. Сяо больше не будет с ней рядом. Она не сможет позвать его, и он ее уже ни от чего не защитит. Он не будет обнимать ее, не будет перебирать волосы пальцами, сняв перчатки, не будет выводить на спине защитные руны, успокаивая после кошмаров, не будет сопровождать в путешествиях, охраняя от чудовищ; она больше не услышит его голос, не увидит его редкие улыбки и то, как смягчается его лицо, когда он спокоен. Все останется в прошлом. ...когда она исчезнет, будет ли он искать ее? Будет ли спрашивать у Чжун Ли, не чувствовал ли бывший Архонт Путешественницу на своей земле? Будет ли каждый день ранним утром, пока гавань не успела проснуться, приходить к Гильдии Искателей Приключений, просматривать объявления на доске и спрашивать у Катерины, не было ли новостей о пропавшей? Будет ли искать ее по всем пещерам, всем руинам, просматривая каждый клочок земли в поисках если даже не ее самой, то хотя бы того, что от нее осталось? И когда найдет, когда до него дойдут вести, что Путешественницу видели в Снежной — как сильно он ее возненавидит? Назовет ли клятвопреступницей? Отречется от нее, пожалев, что не убил при первой встрече? А если — а если он возненавидит не ее, а Истарот? Он ведь знал о Тени. Он видел все, что видела Люмин, он знал об истине мира и о том, кого заперли на дне Разлома и кого Люмин выпустила. Решит ли он, что Истарот свела ее с ума, превратив в свою послушную куклу? Попытается ли разыскать богиню, чтобы заставить ее вернуть Люмин рассудок, или Чжун Ли и чувство долга удержат его на месте? А если… Если он будет винить себя?.. Если он будет винить себя за то, что не добрался до правды вовремя, не остановил Люмин от роковой ошибки, не спас ее? Если он раз за разом будет перебирать в памяти каждую секунду их последних дней вместе, думая, где он просчитался, где он не успел, где он не сказал нужное слово? Бездна, нет. Только не это. Только не так, пожалуйста, только не так! Пожалуйста, пусть Сяо не винит себя, он ни в чем не виноват, виновной здесь может быть только сама Люмин; пожалуйста, Сяо, только не вини себя, ты сделал все, что мог, это девушка выбросила все твои попытки помочь в окно и оставила тебя. Пообещала, что возьмет все, что ей в тебе понравится, и отдаст всю свою душу в ответ, и что в итоге… Сяо, Сяо, счастье ее, прости ее, она так не хотела уходить, она правда не хотела уходить, но она не знала, как написать лучшую концовку этой сказки иначе. Она обещала спасти Асмодей. Она не хотела бесславной гибели Царицы. Она не хотела, чтобы ее мама мучилась еще хоть секунду. У нее не осталось иного выхода. Сяо, прости ее, прости ее, Сяо, она так не хотела тебя оставлять… - Люмин? Девушка моргнула и вопросительно хмыкнула. Пересохшие глаза чуть-чуть обожгло. - Ты позвала меня и замолчала, - Сяо мягко убрал длинную прядку ей за ухо. ...вот ведь. Она и не заметила, как позвала его вслух. - О чем ты думаешь? Люмин приоткрыла рот. Облизала сухие губы. (О том, что она не хотела уходить. Что она хотела остаться дома. С тобой. С Паймон. Что сумерки сегодня были необыкновенно прозрачные и теплые, и от того, как солнце лучиками гладило ее по плечам, у девушки сдавливало горло. О том, что она не простила бы себе, если бы ты стал винить себя в ее пропаже. Она так не хотела уходить.) - Можешь… можешь пообещать мне кое-что? - тихо выдохнула она, не оборачиваясь. - М? - Пообещай мне, что, если я исчезну, ты не станешь искать меня. - Нет. - Пожалуйста. - Люмин, нет, - повторил он с нажимом, - куда ты уходишь? (Туда, куда за ней никто не пойдет.) - Никуда, - прошептала девушка. - Адепты чуют ложь, Люмин. Она поджала губы в подобии кислой улыбки. Она знала. Из нее и без того всегда была никудышная лгунья, а уж попытайся она наврать Адептам, ее бы разоблачили в тот же миг. Тем более Сяо, знавший ее как облупленную. Собственно, что и требовалось доказать… Она не могла сказать правду. Она не могла позволить своему плану вскрыться и рухнуть в самый последний момент. Только не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас. (Пожалуйста, Сяо, прости ее.) - Люмин, расскажи, что происходит, - Якса ласково погладил ее по голове, прочесывая прядки пальцами, и девушка зажмурилась. В носу кололо, - Паймон сегодня была вне себя от радости от того, что тебе стало легче, что вы навестили старых друзей, но тебе на самом деле ничуть не лучше со вчерашнего дня. И твои визиты… сначала ты отдала ветвь леди Вельзевул и оставила вторую в подарок генералу Сангономии, не став дожидаться ее возвращения. Затем письмо, которое Паймон не читала. И до этого ты ходила отдавать ту шкатулку Ху Тао… Сяо замолчал. Люмин ничего не говорила. - ...ты словно раздаешь долги, - его голос, и без того негромкий, прозвучал совсем слабо, и у девушки сжалось сердце, - как будто прощаешься с миром. - Ну, - сдавленно усмехнулась Люмин, - может, я просто собираюсь в Сумеру? Не хочу отправляться в новую нацию, когда у меня в других еще куча всего недоделанного. - Адепты чуют ложь, - повторил Якса. Девушка выдохнула. Действительно. На что она только надеялась. - Я не собираюсь умирать, - прошептала она наконец, - не беспокойся обо мне. - Тогда куда ты уходишь? Люмин почти ответила, что никуда, но «Адепты чуют ложь» прозвучало в голове раньше, чем она успела открыть рот. Он не поверит. Даже если бы она была отменной лгуньей и могла наврать с три короба и не моргнуть, стоило только посмотреть на ее лицо, как все стало бы ясно; а Сяо и смотреть было не надо — ему нужно было только коснуться ее ауры, и кошмары бы закололи слизистую и осели бы ядовитой пылью на глотке, и все попытки девушки скрыть правду рассыпались бы прахом. Она не умела скрывать хоть что-то от Сяо. Десять тысяч лет, а она так и не научилась лгать. Что за великолепная ирония, что именно сейчас, когда от ее лжи зависело буквально все, она не могла убедительно соврать? - Люмин, - Сяо убрал руку с ее головы, переложив ее на плечо, - что ты задумала? Что ты собралась делать? Что тебя заставили сделать? - Меня не заставляли, - возразила она. - Повернись ко мне лицом. Люмин повиновалась. Чуть поелозив на месте, она удобно улеглась на спину. Сяо осторожно взял ее лицо в ладони и немного наклонился, загораживая собой крону дерева и небо; его янтарные глаза, гипнотизируя, смотрели девушке в самую душу. ...Люмин впервые его испугалась. - Я не причиню тебе вреда, - тут же почувствовав, как девушка напряглась, успокаивающе прошептал Якса, - я только хочу проверить, нет ли на тебе следов подчинения разума. Ты в безопасности. Все хорошо. (Она… она испугалась Сяо. Она испугалась его. Она не боялась его даже в их первую встречу, когда он налетел злым ветром на племя хиличурлов и ранил девушку копьем. Она не боялась его, неся ему вести о гибели Моракса. Она не боялась его в те нечастые моменты, когда ей доводилось наблюдать за ним в бою, она не боялась его даже в те редчайшие разы, когда она находила его поглощенным кармой и лечила его, невзирая на черным дымом окутывавшую его ядовитую силу и его собственные вялые от изнеможения попытки оттолкнуть ее. И сейчас, когда он всего лишь хотел помочь, она его испугалась. Совсем голову потеряла.) - ...нет. Никаких следов, - Сяо тем временем выпрямился и убрал руки от ее лица, - но с выводами все равно спешить не стоит. Истарот — очень древнее божество, а оттого очень сильное, и даже после стольких лет забвения ее сил может оказаться достаточно, чтобы свести кого-то с ума и не попасться. - Это не Истарот, - девушка, едва ее отпустили, тут же отвернулась и сложила руки на животе, рефлекторно закрываясь. - Если это не она, тогда что происходит? - в чужом голосе проскользнуло нетерпение, и Люмин вновь напряглась, - не отнекивайся. С тобой что-то не то. Сначала твое состояние только ухудшалось вплоть до вчерашнего дня, но сегодня с утра ты по словам Паймон словно полностью исцелилась, что оказалось неправдой, а теперь ты упорно пытаешься скрыть причину, по которой тебе плохо. Люмин, прошу тебя, не надо. Ты никогда раньше так не врала. Не при мне. Пожалуйста, скажи, что происходит. - Ничего. Сяо помолчал. Люмин, то ли наконец собравшись с мыслями, то ли поддавшись внезапному порыву храбрости и любопытства, вновь повернула на него голову. Он смотрел на нее. Взгляд у него был умоляющий. - Люмин, - отчаянно прошептал юноша, - прошу тебя, что бы ты ни задумала, не делай этого, а если ты уже что-то сделала, пока меня и Паймон не было рядом, отступись, пока не поздно. Я видел истину вместе с тобой, и оно того не стоит. Тебе не нужно прощаться с миром. Тебе не нужно уходить одной. Тебе не нужно отрекаться от всех. Один в поле воин, но шансы вернуться живым выше, если с тобой твои соратники. На твоей стороне очень много людей и три Архонта. Не отказывайся от их помощи. - Туда, куда я ухожу, никто за мной не последует. Сяо сначала ничего не ответил - а потом его глаза расширились в ужасе. - Орден Бездны? - неверяще выдохнул он, и Люмин не успела вставить и слова, как Якса схватил ее за руки и умоляюще прижал их к своей груди, - Люмин, нет. Нет. Это того не стоит. Орден Бездны в одиночку ничего не добьется, и ты их не спасешь. Я знаю, там твой брат, и я видел вместе с тобой, что Каэнри’я когда-то была твоим домом, но она давным-давно погибла. И разве ты сама не рассказывала мне, как Дайнслейф в вашу последнюю встречу говорил, что не нужно никого воскрешать? Орден Бездны уже попытался спасти хиличурлов, и у него ничего не вышло. Почему ты уверена, что что-то изменится, если ты примкнешь к нему? Разве жизнь хиличурлов улучшится от того, что ты объединишься со своим братом? - Не в воскрешении дело, - помотала головой девушка, - я не хочу никого воскрешать. Я хочу спасти живых. Асмодей все еще в плену. Моя мама все еще мучается. Хиличурлы и выжившие каэнрийцы все еще прокляты, и никто из них не заслужил провести всю свою жизнь проклятым! Сяо, если бы- если бы Ли Юэ лежал в руинах, а Моракс был бы пленен и превращен в живое оружие или источник энергии, разве ты не сделал бы все, чтобы спасти его и свой дом, будь у тебя на это силы?! - Если бы я попытался, - парировал Якса, - ты бы остановила меня. Ты бы сказала, что лорд Моракс ничего не желал бы больше, чем спокойной жизни для всех выживших лиюйцев, и ты была бы права. Даже если Ли Юэ больше нет, остались потомки его жителей — пусть не в людском облике, но остались, а значит, я должен защищать их. Я не посмел бы подставить их всех под удар ради несуществующего шанса возродить их родину. Люмин, молю тебя, не уходи. Никому не станет лучше, если ты уйдешь. Ты нужна Тейвату. Ты нужна Паймон и своим друзьям. И если однажды все же настанет время биться с Небесным Порядком, твои шансы на победу будут гораздо выше, если с тобой в одном строю будут стоять Архонты и все жители Тейвата, которым ты помогла, а не чудовища Бездны, против которых Селестия прекрасно знает, как бороться. - Ничего хорошего не выйдет, если я останусь, - перед глазами встали сцены из рассказов Истарот о вариантах будущего, - я… я видела. Я видела, что будет, если я просто продолжу жить, как жила. Мой брат погибнет. Царица тоже. Я не могу этого допустить. - Твой брат — основатель и глава целого ордена существ, желающих уничтожить Тейват, а Царица давно свернула на свой темный путь. Их уже не спасти! - Значит, меня тоже! Люмин, на чистой злости вырвав руки из чужих ладоней, рывком села, развернувшись к Сяо лицом. Она дышала сбивчиво и тяжело, и напряженные мышцы ныли от вспыхнувшей внутри ярости; в носу жглось, а голову сдавливал невидимый стальной обруч. Она поджала губы. На секунду с силой зажмурилась. Сяо замер, беспомощно вскинув брови. Он непроизвольно попытался протянуть к девушке руку, но тут же опустил ее. Люмин коротко всхлипнула. - Это мой единственный выход… Бездна, я почти что слышу свои слова голосом Итера, дожили, - она дрожаще усмехнулась, поморгала, медленно дотронулась пальцами до лба и с силой потерла его, - но это… но это правда так. Нет другого выхода. Что бы я ни сделала, кто-то погибнет. Итер. Царица. Другие Архонты. Я. Ты. Кто-то еще. Я не хочу никого терять. Сяо, я не могу никого потерять. Если бы я могла смириться с потерей, я бы не пошла за тобой, разве нет? Я не умею так. Я не верю в то, что можно получить хорошую концовку, кем-то пожертвовав. Жертва - трагедия. Я не хочу допустить трагедии. Я и без того уже наворотила дел в Тейвате, я поломала все, что только могла, пронеслась ураганом по земле, чтобы вырвать старые порядки с корнем и посадить новый свежий лес. Я не допущу ничьей смерти. Я не могу остаться. Я просто- я… я просто хочу всех спасти, честно, я просто не хочу, чтобы хоть кто-то умер, хватит с меня смертей, я- я не хочу никого терять, я не так много прошу… Она всхлипнула. Медленно опустила голову. Сипло вдохнула ртом. Когда Сяо одним движением прижал ее к себе и дал уткнуться лицом в плечо, положив ладонь на затылок, она окончательно разрыдалась. Она не хотела уходить. Семеро, она так не хотела уходить. Она хотела остаться, она хотела встречать рассветы и закаты здесь, в Ваншу, стоя на балконе и прижимаясь боком к Сяо, обнимающему ее за плечи, она хотела путешествовать с Паймон, знакомиться с новыми краями, исследовать пещеры, лазать по руинам, она хотела встретить еще много-много Праздников Морских Фонарей, Фестивалей Цветов, Иродори, всех-всех-всех праздников, какие только в Тейвате были, она хотела увидеться с Нахидой и узнать, как она живет пятьсот лет спустя, она хотела повидаться с Муратой и попросить прощения за уничтоженный Ан-Уту, она хотела познакомиться с леди Фокалор, она хотела увидеть все на свете, чтобы потом рассказать об этом Сяо и уговорить его пойти с ней посмотреть на новую покоренную ею гору или залезть в заброшенные развалины — она хотела остаться, правда, она так хотела остаться, но - но если она останется, в бою с Селестией выживут не все. Она не успеет набрать достаточно сил, чтобы всех защитить. Ее промедление будет стоить дорогим ей людям жизни. Она не могла. Она не могла дать этому случиться. Она должна была уйти. Она так не хотела уходить. (Но только так все будет хорошо.) - Сяо, - Люмин судорожно вцепилась в его тунику, - Сяо, пожалуйста, что бы ни случилось, что бы ты обо мне ни услышал- - Люмин, подожди- - -пожалуйста, помни, что все, что я делаю, я делаю только потому, что очень люблю тебя, и Паймон, и всех остальных, что бы я ни делала, я делаю это только для вас, помни об этом, хорошо? Только ради вас. Тейват со всеми вами обошелся несправедливо, никто не заслужил своей участи, никто не заслужил, этот мир был несправедлив, и я заставлю его стать справедливым, я сделаю так, чтобы все стало хорошо, пожалуйста, верь мне, я всех спасу. Я смогу всех защитить. Никто больше не погибнет. Все будет хорошо, я обещаю, все будет хорошо… Сяо прижался к ее голове губами, отрешенно гладя девушку по спине. (Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все обязательно станет хорошо.) *** Когда Люмин проснулась, с улицы слышалась одинокая птичья трель. Должно быть, солнце еще только-только вставало, решила девушка. Его свет не лез настойчиво под веки и не пытался заставить спихнуть с себя одеяло и слезть с постели; когда Люмин приоткрыла глаза, ее встретил прозрачный рассветный полумрак, теплый и невесомый. Паймон тихонько сопела под боком, прижав ручки к груди. Девушка, умиленно улыбнувшись, осторожно дотронулась до малышкиной головы костяшками пальцев и легонько, чтобы ненароком не разбудить, погладила. Спасибо тебе за все, подумала она. Она дожила до этого момента только благодаря тебе. Если бы не ты, выловленная случайно самодельной удочкой из залива, кто знает, где была бы твоя подруга сейчас, если бы вовсе была; ты помогала ей всеми силами, ты была с ней в худшие моменты и в лучшие, ты защищала ее как могла даже от тех врагов, с которыми заведомо не могла справиться. И Люмин было искренне все равно, что, как оказалось, маленькую феечку ей подбросили намеренно, что все это время глазами девочки на нее смотрела похороненная в разломе Тень, ведя Путешественницу за ручку по миру; у Паймон были чужие глаза и слух, но голос у нее был свой. Паймон была Паймон. Улыбка Люмин стала горькой. Прости ее, подумала она. Ты бы не хотела такого конца для вашего путешествия, Люмин знала это, но это был единственный выход. Только так никто не погибнет. Только так у Люмин появится шанс спасти и Архонтов, и Царицу, и брата, и весь Тейват, только так она сможет сдержать свои обещания. Все будет хорошо. Когда все закончится, ты увидишь, что все стало хорошо. Может быть, однажды ты даже примешь свою непутевую подругу назад. Люмин подняла взгляд. Сяо, спавший у края кровати, выглядел таким… умиротворенным. Он не хмурился во сне, и на расслабленное юное лицо мягко падали растрепавшиеся еловые волосы, едва-едва светясь нефритовым у корней; Люмин, не удержавшись, протянула руку и, не дыша, осторожно убрала прядки за ухо. Сяо, промолчала она, если бы ей пришлось, она бы пошла за тобой на край света, она бы снова спустилась в Разлом, в Энканомию, хоть на самое дно Темного моря, она бы спасла тебя из самых далеких краев Бездны, но она правда, правда не могла остаться. Она бы хотела, правда, поверь ей — она ничего не хотела больше, чем просто жить с тобой и Паймон, ни о чем не думая, но она не могла. Так же, как у тебя был долг перед Ли Юэ, у нее был долг перед хиличурлами, перед всеми каэнрийцами, перед Имунлаукром, перед тейватцами, которых она успела полюбить, перед ее измученным домом, перед ее мамой — перед всеми жителями трех серебряных листочков на великом древе. Она не могла оставить их на растерзание Фанету. Она не могла оставить их пленниками написанной в звездах трагедии. Она должна была уйти. Пожалуйста, Сяо, прости ее — а если не простишь, то хотя бы ни в чем себя не вини. Пусть злость на предательницу даст тебе сил. Однажды настанет заря нового мира, и все будет хорошо, и если ты доживешь до этого момента — значит, все было не зря. ...чужая ладонь легла девушке на кисть, и ее взгляд встретился со взглядом янтарных глаз напротив. Люмин измученно улыбнулась. Нежность и тоска по тому, что она вот-вот потеряет, давили на грудь. Я люблю тебя, прошептала она одними губами. Якса горько улыбнулся краем губ в ответ и переплел с ней пальцы, прижав ее ладонь к своей щеке. «Не уходи». *** Люмин проснулась. Последний день дома встречал ее тихой теплой погодой. Через круглое окно в комнату прокрадывались легкие порывы теплого августовского ветра; издалека приглушенно доносилось постукивание деревянного подъемника и щебетание утренних птиц. Пахло цинсинь. Девушка светло улыбнулась. Места на кровати рядом с ней пустовали; там, где спали Паймон и Сяо, остались лишь остывавшие вмятинки на матрасе. Люмин тоже не стала долго валяться, одним движением спихнула с себя одеяло, села и слезла на пол. В эту же секунду очередной порыв влетел в комнату и теплом обдал щеки; девушка, намеревавшаяся изначально сразу пойти в ванную, замерла, прикрыла глаза и развернулась лицом к окну, подставляя ветерку лицо. В Снежной лето будет другим. Нужно было насладиться лиюйской жарой, пока еще был шанс. Постояв так недолго, Люмин размяла плечи, развернулась и пошлепала в ванную. Умывание заняло совсем немного времени; вскоре на девушку, вытершую мокрое лицо, из зеркала смотрела… Кто-то. На какую-то долю секунды она даже не признала себя, глупо пялясь на собственное отражение. У незнакомки напротив были ее черты лица, ее растрепанные после сна и полотенца соломенные волосы, ее белесые шрамы — девушка даже специально дотронулась до своих плеч, и картинка в зеркале повторила за ней точь-в-точь, - но… но Люмин не узнала свои глаза. Ее передернуло. Пустые. Абсолютно пустые, без единого проблеска радости в них — два мутных охровых стекла с черной кляксой посередине. Девушка на пробу улыбнулась сама себе, но ничего не изменилось — уголки глаз расчертили тоненькие морщинки, но взгляд не посветлел, все так же не выражая совершенно ничего. Как у Чайльда. Как у Итера. Интересно, невесело ухмыльнулась Люмин, если бы ее брат увидел ее вот прямо сейчас, узнал бы он ее? Она сама себя поначалу не признала — вот бы хохма вышла, не признай ее и собственный близнец. Бедные Паймон и Сяо, они ведь на это чудовище день за днем смотрели… В зеркале пусто улыбалась уже не Путешественница, а Бездна знает что. Но когда Люмин дотронулась пальцами до щеки, отражение повторило ее жест без запоздания; Люмин протянула руку к стеклу, и отражение потянулось к ней в ответ. Это была она. Что бы ни случилось, что бы ни произошло, из зеркала на Люмин всегда смотрела только она. Да и право слово — ей ли было не знать, что Путешественницей она перестала быть давным-давно? Девушка тихо хмыкнула, причесала волосы гребнем, аккуратно нацепила бабочку и вышла из ванной, тихо закрыв за собой дверь. В комнате она тоже, впрочем, задерживаться не стала, направившись сразу на балкон. Едва она ступила на золотившиеся в утреннем свете доски, солнце теплом обняло ее за босые ноги, грея ступни; с нижних этажей слышались привычные звуки постоялого двора, заглушенные расстоянием. Люмин довольно потянулась, вышла на середину балкона, уселась на пол, скрестив ноги и поставив локти на колени, и расслабленно сгорбилась. Ну, вот и все. Вот и все. Последнее утро дома. Последнее утро, когда ее никто не ненавидел и не проклинал за существование. Последнее утро относительно мирной жизни. Люмин, щурясь, беззаботно улыбнулась невеселым мыслям, выпрямила руки, чуть потянувшись вперед, и приподняла голову, подставляя лицо свету; может быть, стоило вернуться в комнату, встать у двери и окинуть все взглядом, дать себе время попрощаться с каждой вещью, пока Сяо с Паймон не вернулись и не застали ее за странным занятием — если Сяо опять увидит, как она словно готовится к тому, чтобы уйти куда-то, он с нее в жизни больше глаз не спустит, и это создаст девушке некоторые проблемы с тем, чтобы действительно уйти — хотя с ее-то умением телепортироваться… Может быть, стоило вернуться в комнату. Дать себе время попрощаться с домом — Ваншу за все два года, проведенные в Тейвате, действительно стал ей настоящим вторым домом, въелся в кости, впитался в кровь, врос в сердце корнями старого дерева-гиганта; дать себе время основательно рассмотреть каждую вещь в последний раз — неубранную и все еще теплую после сна кровать с перманентно чуть промятым в паре мест матрасом, стол и стул, служивший вешалкой для одежды, шкаф у стены напротив кровати, в который Люмин все равно ничего не складывала, крохотную ванную комнату, да даже саму входную дверь… может быть, стоило вернуться. Постоять одной в тишине, в прозрачном спокойствии августовского утра, пока нежная тоска прощания навсегда давит на грудь. Горько улыбнуться мебели, будто та живая и что-то правда понимала, и молча извиниться перед ней за то, что уже никогда не вернешься, что ей, этой комнатке под крышей, снова пустовать, числясь вечно занятой в списках хозяйки постоялого двора и никому на самом деле не будучи приютом. Может быть, стоило вернуться. Но Люмин и пальцем не пошевелила, чтобы подняться с пола и уйти, оставшись сидеть на балконе, подставив солнцу лицо. Она не хотела уходить. Ни с насиженного места, ни из дома вообще, и предательские мысли о том, чтобы плюнуть на все, покаяться Сяо в содеянном, извиниться перед Царицей за ложную тревогу и оставить все как было, лезли в голову, но Люмин не позволяла им задерживаться. Внутри царила странная легкость — даже не от полноценного принятия собственной судьбы, нет, Люмин не пыталась обманываться и считать, что она действительно смирилась; скорее это походило на невесомость, которую чувствуешь, когда, закрыв глаза и заставив себя на одну-единственную секунду не думать, прыгаешь с обрыва. Хрупкая, способная сломаться от любого прикосновения отчаянная решимость, лихой взмах руки — гулять так гулять, в Бездну все, гори оно все синим пламенем; и попытайся Люмин вернуться в комнату и постоять у двери, рассматривая стол, шкаф и кровать, полет бы закончился, и она расшиблась бы в лепешку, и все ее пустое умиротворение рассыпалось бы в прах. Поэтому Люмин сидела на полу, согнувшись над скрещенными ногами и вытянув руки, и грелась на утреннем солнце, не думая ни о чем. Не было смысла возвращаться на горящий мост. - Люми-и! - радостный оклик заставил разморенную теплом девушку коротко вздрогнуть; она, моргнув, обернулась за спину ровно в тот момент, как Паймон чуть не влетела в нее, затормозив буквально в нескольких сантиметрах, - с добрым утром, Люми! - И тебе с добрым утром, - фыркнула она и раскрыла руки. Феечка тут же нырнула в объятья, по-хозяйски устроившись на ногах подруги, - выспалась? - А то! - гордо хмыкнула малышка, - Паймон спала как убитая! - Даже ни разу за ночь не проснулась? - Ни разу! - девочка едва ли не светилась от довольства, - Паймон снились очень хорошие сны. Паймон снилось, что она с тобой нашла большо-ой сундук, и там было много-много моры и слаймов в сахаре! Мору мы поделили пополам, а слаймов Паймон сама слопала. Вот. - Разумное распределение ресурсов, - усмехнулась девушка, - рада, что ты выспалась. - А ты? - Я тоже. - Вот и хорошо, - заключила феечка, - Паймон рада. Если ты выспалась, значит, тебе становится лучше, потому что раньше ты совсем плохо спала. Долго, но плохо. Паймон даже не думала, что такое возможно! Но раз ты снова начала высыпаться, то все хорошо. Люмин молча кивнула, улыбнувшись, и феечка счастливо хихикнула в ответ — и сдавленно пискнула, когда ее без предупреждения крепко-крепко прижали к себе, но быстро нашлась и стиснула девушку что было сил. Послышались тихие сухие шаги. Подруги синхронно обернулись на нарушителя спокойствия, который как ни в чем не бывало молча опустился на доски по правую руку от Люмин; девушка, негромко хмыкнув, прижалась к нему и положила голову на плечо. - И тебе доброе утро, Сяо, - буркнула беззлобно Паймон. - Доброе утро, - коротко кивнул Якса, - Люмин, как ты себя чувствуешь? - Хорошо, - девушка вслепую нашарила чужую руку и переплела пальцы, в ответ на что юноша поцеловал ее в голову, - выспалась, жива-здорова, планирую продолжать находиться в этом состоянии как можно дольше. Сяо тихо хмыкнул. - Я рад. От вчерашнего напряжения и боязни оказаться раскрытой, она заметила, каким-то непонятным чудом не осталось и следа. Люмин сама немножко поразилась тому, что для достижения состояния «ай, в Бездну» ей понадобилось просто-напросто выспаться; ее спокойствие, может быть, и походило на самое неустойчивое на свете равновесие — но неустойчивое равновесие все равно было равновесием. Люмин была спокойна. С некоторыми допущениями можно было даже сказать, что счастлива. Однажды этот день закончится, и она уйдет из Ли Юэ, и на возможные форс-мажоры у нее имелись заготовленные варианты действий. Царица не явится на встречу? Люмин попросит Истарот перенести ее к Заполярному Дворцу на ступени, а в худшем случае просто доберется туда сама — карта у нее была, Сяо не догонит ее за пределами Ли Юэ, а Паймон вряд ли сможет спутать планы своей создательницы, сколько бы свободной воли феечке ни дали при сотворении — и Люмин знала, что испытывать туманное облегчение от того, что твоя подруга являлась, сама того не подозревая, чьим-то соглядатаем-марионеткой, было как минимум крайне нехорошо, но сейчас подчиненность малышки Тени играла ей на руку, и девушка не могла это отрицать. Царица даже после всех убеждений откажется принимать Люмин в ряды своих союзников? Девушка все равно уйдет, только теперь вместе с Истарот; это спутает ее планы, да, и несколько понизит шансы не потерять никого в последнем бою, но Люмин рассчитывала, что даже в таком критическом случае она как минимум сможет помогать богине исподтишка, более не скованная титулом Путешественницы и необходимостью открыто противостоять Фатуи (не то, чтобы это и раньше особо сковывало ее, но все же), а как максимум заставит встретиться с собой снова, но на этот раз позовет на разговор и Тень, и вдвоем они точно убедят Царицу объединиться с ними. Ее план раскроют до побега? Она просто телепортируется прочь. Как и в первом случае, Сяо не догонит ее, если она сбежит из Ли Юэ, а Паймон не сможет ничего сделать, если того захочет Истарот. Люмин была спокойна. Все шло по плану. Все будет хорошо. ...послышалось тихое урчание. - Паймон предлагает пойти поесть, - подала голос феечка, отцепившись от подруги. - Ты не завтракала? - слегка удивилась Люмин, - вы встали раньше меня, я думала, ты там уже полкухни стрескала. - Ну так не всю кухню же! - всплеснула ручками малышка, - съела бы всю кухню, не была бы голодная. Пошли есть. - Не, ну тут не поспоришь, - коротко рассмеялась девушка; Паймон довольно фыркнула — мол, то-то же — и поднялась с чужих колен, зависнув в воздухе, - ладно, согласна, пойдемте есть. Я сама только встала, желудок пустой. - Я схожу с вами. Они синхронно уставились на Сяо — феечка с удивлением, а Люмин с подозрением, быстро сменившимся пониманием. Не хотел упускать ее из виду даже дома, да? - Сяо, ты решил выйти в люди? - Паймон неверяще моргнула и, прежде чем Якса успел придумать объяснение внезапному порыву, обрадованно закивала, - пошли тогда скорее! Паймон сто лет не видела, чтобы Сяо сам ходил в Ваншу куда-то кроме нашей комнаты и балкона! А почему ты вдруг решил пойти с нами, кстати? Сяо поймал взгляд не сводившей с него глаз Люмин. - Я… - он на долю секунды запнулся — девушка почти что видела, как он, непривычный ко лжи едва ли не больше ее, перебирал в голове предлог за предлогом, - я давно не ел миндальный тофу, который готовит Янь Сяо. Мне хочется попробовать его снова. - Так-то миндальный тофу и Люми может приготовить, - озадачилась малышка, - тебе не нужно заставлять себя выходить к людям ради чего-то столь простого! Нет, то есть, Паймон очень рада, что ты хочешь пойти с нами, но- ай, как же объяснить-то по-человечески! Вот, у Паймон от голода даже голова думать не хочет! - Спасибо, Паймон, но тебе не стоит беспокоиться обо мне, - покачал головой юноша, - дело в том, что... одно и то же блюдо у каждого повара выходит по-разному. Не хуже или лучше, а просто иначе. Так что можешь считать это моей прихотью. Люмин посмотрела на феечку, ожидая ее реакции; та еще секунду-другую очень вопросительно щурилась на Яксу, но потом посветлела и одобрительно кивнула. Ладно, подумала девушка, ладно. Выпутался. Сяо же в свою очередь снова украдкой посмотрел на Люмин. Та посмотрела на него в ответ с самым невинным выражением лица, которое только могла изобразить. Мол, я прекрасно понимаю твои маневры, солнце мое, но делать ничего по этому поводу не буду. Храни свои секреты. (Спасибо, что не раскрыл мои.) Они вдвоем — Паймон, парившая в воздухе, не считалась — поднялись с пола и отправились прочь с балкона. Люмин нужно было подготовиться к выходу — в конце концов, на ней из одежды были все еще только шорты и топ, в которых она спала. На то, чтобы одеться и окончательно привести себя в приемлемый вид, у девушки ушло совсем немного времени. Надеть через голову платье, расправить юбку, повязать шарф на шею и защелкнуть его застежку, и даже корсет завязывать самой не пришлось — Сяо молча встал за спиной и быстро затянул и завязал шнуровку в плотный узел; девушка, когда ее отпустили, обернулась и шепнула «спасибо», улыбнувшись и слегка кивнув. Сяо кивнул в ответ. Сесть на кровать, которую Паймон умудрилась успеть заправить, пока Люмин возилась с одеждой — редкий всплеск хозяйственности у малышки случился, однако, - приобнять девочку в благодарность за помощь, вытащить сапоги из-за ножки стула и натянуть их по очереди. Прочесать волосы пальцами и уложить вслепую, чтобы хотя бы ничего не торчало. Готово. Вот и все. Люмин, еще не вставшая с кровати, уперлась ладонями в край матраса и окинула комнату взглядом. Шкаф у стены напротив. Приоткрытая дверь в крохотную ванную. Входная дверь. Дверь на балкон. Круглое окно, сквозь которое на простенькие стол и стул на закате в ясную погоду ложился золотой полоской солнечный свет. Сама кровать, на которой девушка сидела. Сердце кольнуло грустью, но Люмин быстро прогнала это чувство — не хватало еще, чтобы Сяо почуял неладное и решил, что раз Люмин не вняла его мольбам и продолжила планировать побег, то хранить ее вчерашнее состояние в секрете от Паймон он больше не будет. Интересно, на мгновение задумалась она, а действительно — почему он ничего не сказал Паймон? Или сказал, но феечка отчего-то не подавала виду? Вряд ли. Если бы малютка пронюхала, что Люмин опять собралась куда-то сбегать, она бы вцепилась в подругу руками и ногами и проверещала бы ей все уши, пока девушка не отказалась бы от своей затеи. И раз на девушке никто не висел и не пытался оглушить ее, феечка не знала о вчерашнем вечернем разговоре Люмин и Сяо. Для нее вчерашний день был наполнен встречами со старыми друзьями, почти что возвращением в беззаботную жизнь до Разлома… Так было лучше. Люмин не хотела портить Паймон воспоминания об их последних днях вместе. - Люми? - окликнула ее малышка, выдергивая из мыслей, - ты чего сидишь? - ...а, так, - неопределенно махнула рукой девушка и одним движением поднялась на ноги, - голова чуть-чуть закружилась, и все. - Вот что с людьми долгое отсутствие физической нагрузки делает, - обеспокоенно пробурчала феечка, - или- ой, а если это осложнения от ожогов пошли? Доктор Бай Чжу говорил, что в организме могло скопиться остаточное заражение пиро, вдруг это оно? - Я ничего не чувствую, - покачал головой Сяо, - заражения нет. Люмин коротко выдохнула, скрыв облегчение. Тьфу ты. Напугали. Она уж сама было подумала, что с ней взаправду что-то не то и она этого не заметила. - Загадка природы, - цокнула Паймон, - ладно! Может, это вообще с голоду. Надо пойти поесть! Вот ка-ак съедим по миске салата каждая, ка-ак наедимся до отвала! Сразу станет легче! Паймон знает, Паймон проверяла. - Обжорка, - беззлобно фыркнула Люмин, направляясь к выходу. - Сама обжорка!!! Девушка только рассмеялась. (Спасибо тебе за все, комнатка. Спасибо, что стала ее домом. Благодаря тебе ее жизнь в Тейвате была не просто выносимой, а по-настоящему хорошей. Спасибо за все редкие добрые сны, за безопасные ночи, которые они провели здесь втроем, валяясь на одноместной кровати в обнимку, за теплые рассветы на балконе; спасибо за птичьи песни и шепот листвы, за запах дерева и цинсинь — спасибо за все. Ты стала ей домом, когда ее дом был тысячелетия как мертв — но ей пора идти спасать живых. Будь ласковой к Сяо и Паймон и не жди ее. Спасибо тебе. Прощай.) Люмин, выйдя в итоге последней и задержав пальцы на деревянной раме на полсекунды дольше нужного, с негромким щелчком задвинула за собой дверь. ...до кухни, правда, их троица так и не добралась. Едва только ступив в коридор, Люмин почувствовала, что что-то было… не так. Она не могла понять, в плохом смысле «не так», в хорошем или в каком; что-то просто изменилось, добавилась какая-то крохотная, едва заметная деталь, такая маленькая, что девушка совершенно не могла понять, что именно вокруг нее стало другим — постоялый двор пах все теми же специями и теплым деревом, все так же глухо постукивала посуда на самом нижнем этаже, все так же ворчало на улице водяное колесо лифта. На первый взгляд все осталось как прежде. Ничего нового, ничего исчезнувшего. Дом пах, звучал и ощущался так же, как всегда. И все же не так. Что-то изменилось. Люмин не могла засечь, что. Она украдкой глянула на своих спутников, но и это не дало ей понимания происходящего — Паймон парила рядышком, привычно сцепив ручки за спиной, и Сяо шагал по другую руку от девушки, и в том, как прямо он держался, читалось задавленное легкое напряжение; стыд кольнул шею. Он вышел к людям, которым так боялся навредить своей кармой, ради нее. Чтобы она не смогла сбежать. Чтобы ничего не случилось. (И все зазря.) Может быть, Люмин просто чудилось. Может быть, у нее просто разыгрались нервы — они у нее с самого первого побега из Разлома были ни к черту; да что Разлом, берите выше — ее состояние с самого пробуждения в Тейвате без брата только портилось и портилось, разве что периодически этот процесс замедлялся. Немудрено, что даже интуиция начала ее подводить. ...или... ...или все же не начала. Потому что еще до того, как они спустились в главный холл, Люмин заметила незнакомую фигуру рядом с Верр, а мгновение спустя до нее дошло, что именно ей все это время казалось не тем. Звук. В привычное звучание Ваншу вплелась чья-то бессловесная песня. Рядом с Верр, облокотившись на стойку и подперев подбородок кулаком, стояла девушка, которую, Люмин могла голову на отсечение дать, она здесь раньше не видела, и с ласковой улыбкой чесала ластившуюся к руке здешнюю кошку Ванильку. Короткие черные волосы отдавали синевой, и в прозрачной утренней тени нежное лицо незнакомки казалось не просто бледным, а совершенно белым, как чистый снег; ее одежда тоже была белая — и плотное, отдаленно похожее на одежду снежнянских купцов пальто до колен, застегнутое на крупные темно-серые пуговицы, и штаны, заправленные в сапоги на небольшом каблуке, - только обувь, перчатки, которые Люмин поначалу не разглядела, и волосы выделялись чернотой на общей зимней белизне. Безымянная снежнянка стояла, поставив одну ногу на носок, и чесала довольно тарахтевшую кошку то под подбородком, то за ухом, молча мурлыкая себе под нос незнакомую песню, и призрачная нежная улыбка освещала нечеловечески бледное лицо. В разогревавшийся воздух летнего лиюйского утра незаметно вплелся холодок потихоньку подступавшей осени. - О, а вот и Путешественница! - встрепенулась Верр, заметив спускавшихся постояльцев. «А вот и»? Ее иска- -сердце пропустило удар. (Это она. Она пришла. Она все же откликнулась.) Снежнянка, не прекращая чесать Ванильку, обернулась на девушку — и Люмин едва не споткнулась: глаза у чужестранки оказались настолько черные, что не просто нельзя было различить, где кончалась радужка и начинался зрачок — вся радужка словно была одним большим зрачком, да таким темным, что казалось, будто смотришь в провал в пространстве; девушка за всю свою жизнь видела множество самых необыкновенных глаз, да что там, в Тейвате даже у простых людей встречались самые разные глаза — что у Ху Тао, что у Кокоми, а про Архонтов или другие расы и говорить не приходилось, - но бездонную черноту вместо радужки Люмин видела в этом мире впервые. Ей против воли вспомнилась пустота, оставшаяся после слома скорлупы. - Вот и славненько. Тебя-то мне и надо, - голос у снежнянки оказался грудной, приглушенный, бархатистый; Люмин могла бы его слушать и слушать хоть всю оставшуюся жизнь. Если бы у нее был такой голос, она бы бросила путешествовать и ушла бы в певицы — или стала бы бардом, ходила бы по свету и зарабатывала пением на жизнь. Люмин поняла, что пялилась, только когда безымянная чужачка чуть наклонила голову к плечу и весело прищурилась — мол, углядела во мне что-то, девочка? Расскажи, я послушаю, а там и скажу, права ты или нет. На правах все еще официально Путешественницы и приключенки, которую гостья искала, девушка не перестала глазеть. Вот ты, значит, какая была… Люмин представляла ее несколько… другой. Более статной. Более холодной. Более… царственной, какой бы это ни звучало в контексте тавтологией. Снежнянка перед ней на ожесточившуюся правительницу походила так же, как сама Люмин — на психически здорового человека. Перед девушкой стояла, скрестив ноги и поставив одну на носок, простая жительница северных земель, путешественница, мелкая торговка, приключенка без формы, кто угодно, но не глава Фатуи; Люмин в ней бы даже в целом кого-то из Фатуи в жизни бы не признала. - А ты кто? - Паймон заинтересовано вылетела чуть вперед; Люмин, успевшая подумать, что случайно обозналась и перед на самом деле был обычный человек, а она приняла желаемое за действительное, моргнула и посмотрела стихийным зрением, - ой, мы же не представились! Паймон это Паймон, а это Путешественница, то есть Люми — но ты ее, видимо, уже знаешь — а это Сяо, Охотник на Демонов! В стихийном зрении незнакомка виделась такой же чуть сероватой, как Верр, Ванилька и все остальные обычные люди — кроме ее рук. Вокруг кистей, закрытых черными перчатками, ослепляющей белизной сияло крио, вторя мерцавшему воздуху, и так ярко на памяти Люмин не светились даже Глаза Бога. Нет. Это была она. Она и вправду откликнулась. - Знаю, знаю, - а снежнянка, словно не замечая чужого пристального изучения, только с веселой улыбкой покивала Паймон в ответ, - как же не знать. Про Путешественницу по всей земле молва трезвонит, героиню трех краев чествует. Девушка отчего-то смутилась и неловко ухмыльнулась краем губ. - Дифирамбы я, конечно, хоть весь день петь могу, благо есть за что и о чем, но дела делать надо. Просьба у меня к тебе есть, - незнакомка погладила кошку последний раз по голове, после чего наконец-то выпрямилась и развернулась полностью к спустившейся троице, - я путешественница, как и ты, только не гильдейская, так, сама по себе, да и подвигов у меня всяко меньше — я девушка хилая, ни крови, ни силенок нет совсем, от Глаза Бога пользы только вещи без сумок таскать, а потому ходить по свету да чудищ побеждать мне не с руки. Однако ж черт меня дернул попытаться пойти на Хребет, раз уж Гильдия туда даже молодежь свою водить стала. Не я одна умная такая оказалась — разбойников туда набежала тьма тьмущая. На одних таких я на свое горе и наткнулась. Еле ноги унесла. Только пока бежала, брошку в снегу посеяла, - она легонько похлопала по грудной клетке, слева, над сердцем, - замок давно пора было чинить, совсем дурной стал, да все никак руки не доходили… вот и слетела. - А что за брошка? - феечка заинтересовано склонила голову к плечу, держа ручки за спиной — почуяла мору, за которую даже работать много не придется, беззлобно подумала Люмин. - Сесилия, - ответила незадачливая приключенка — хорошо играешь, позавидовала молча девушка, мне бы так врать, - от моего жениха подарок на удачу. Так и не повенчались с ним… ушел, дурной, куда мне не дойти. Уж прости грешную, Путешественница, что ради мелочи тебя на гору гоняю, но без брошки я никуда. - Не извиняйся, - впервые за весь разговор подала голос Люмин, покачав головой; у снежнянки на этих словах улыбка, до этого веселая и самую малость лукавая, сделалась по-странному понимающей и горькой, - я тебе помогу. Пойдем вместе, покажешь, где ты ее потеряла. - Поручения!!! - радостно пискнула Паймон, вскинув ручки — снежнянка даже не успела рта открыть, чтобы поблагодарить согласившуюся помочь девушку, и только умиленно покачала головой, хихикнув, - Паймон так давно не ходила с тобой по поручениям! Так. Стоп. Нет. Люмин не могла допустить, чтобы Паймон пошла с ними. Это был разговор только между ними двумя, и никто другой не должен был их слышать. Как уговорить ее не идти... - Паймон, маленькая моя, - смешливо фыркнула приключенка, - мы и вдвоем управимся. - Но Паймон всегда ходит с Люми, - заупрямилась малышка, - куда она, туда и Паймон! Вот один раз Паймон ее упустила из виду, и что вышло? Ничего хорошего не вышло! Паймон и Люми должны ходить вместе. Мы… это… комплект! Вот! Мы комплект, мы только вдвоем идем, по раздельности нас брать нельзя. - Это не займет много времени, - нашлась с ответом Люмин, - есть очень хороший шанс, что там рядом ходят хиличурлы. Они могли отогнать Похитителей сокровищ, заметить что-то в снегу и унести себе. Я с ними поговорю, и они отдадут брошку. - А если ее Похитители сокровищ забрали? - Паймон, это Похитители сокровищ с Драконьего Хребта, - фыркнула девушка, - они замерзшие, вялые и им очень грустно. Я разберусь с ними в два счета. - Сказала мне та, у кого сегодня голова закружилась, - Паймон невпечатленно уперла руки в бока. Вообще-то Люмин тогда наврала, с самочувствием у нее сегодня все было более чем в порядке, прямо-таки распрекрасно все было, и голова у нее точно не кружилась, но отступать было уже поздно. Сяо, молчавший весь разговор, покрепче сжал руку Люмин. Девушка успокаивающе погладила его большим пальцем по костяшке. - Я пойду с вами, - вдруг произнес он. Люмин тут же непонимающе обернулась на Яксу. Снежнянка вопросительно вскинула брови. - Паймон права, - юноша перевел взгляд с путешественницы на Люмин, явно обращаясь к ней, - Люмин еще не до конца восстановилась после своего последнего похода. На Драконьем Хребте даже малейшее ухудшение самочувствия может привести к ранениям или смерти. Эта гора не прощает ошибок. Я верю в твои силы, Люмин, но холод, отсутствие практики и не до конца зажившие раны могут взять свое. Я пойду с вами. Ой-ей. Ой-ей. Будь они вдвоем и будь девушке нужно просто-напросто сбежать и ничего больше, Люмин бы телепортировалась прочь, и черта с два бы Сяо ее догнал — Хребет, конечно, был близко, прямо на границе с Ли Юэ, и Якса мог ненадолго покинуть родину и уйти на соседнюю гору, чтобы образумить одну слегка сошедшую с ума Путешественницу, но в ответ Люмин бы просто телепортировалась на другой край света, в Инадзуму, к примеру, или вовсе в Энканомию; юноша бы просто не угнался за ней, пожелай она всерьез от него скрыться. Но они не были вдвоем. Их было пятеро, считая наблюдавшую за разворачивавшейся сценой Верр, и Люмин нужно было не просто сбежать далеко-далеко, ей нужно было выиграть время на разговор, который мог затянуться на неопределенно долго в зависимости от упрямства обеих сторон; если девушка просто упрется в свое желание пойти одной и не сумеет убедить Сяо и Паймон, что ее правда можно оставить без присмотра, они начнут подозревать ее и точно не отпустят — и если после этого Люмин схватит снежнянку и телепортируется куда-нибудь, где Сяо ее не достанет, то… она навскидку представляла два варианта развития событий. Первый — Якса отчается и решит применить против нее тяжелую артиллерию в лице Архонтов: он расскажет о произошедшем за последние пару дней Чжун Ли, а тот оповестит Венти и Эи; второй — то же самое проделает Паймон. Кому-нибудь из божественной троицы точно станет не все равно, и Люмин найдут, потому что телепортироваться она могла только на их территории; спрятаться от всевидящих архонтских очей, реши они ее разыскать, ей было негде. Может быть, они даже оповестят Нахиду, Фокалор и Мурату — просто на всякий случай, а то вдруг Путешественница окажется достаточно бешеной, чтобы добраться телепортами до границы и оттуда пешком сбежать на территорию еще незнакомого ей Архонта… Нет. Нужно было действовать тоньше. Нужно было выиграть время. Как-то убедить Сяо, что ее можно было отпустить одну, без него и Паймон. Думай, Люмин, думай-думай-думай… ...стоп. Паймон. Паймон! А нельзя ли было просто- - Не ходи со своей земли, страж, - покачала головой снежнянка, прервав мысли Люмин на полуслове, - нет тебе в том нужды. Драться мне, может, силенок и не хватит, но жизнь людям лихим исподтишка испортить ой как могу. Аль ты думаешь, что одни только разбойники зельями кидаться научены? На бегу бросаться ими неудобно, то правда, но со склона или из кустов швырнуть что-нибудь усыпляющее или концентрат электро в костер — это за милую душу. Вдвоем мы будем в безопасности. Люмин бесшумно выдохнула. Ей бы так врать. Ей бы так на ходу придумывать и выпутываться, жизнь бы такой легкой стала, будь у девушки так хорошо подвешен язык. Аж завидно. - Паймон все равно с вами пойдет! - девочка упрямо вскинула голову, - из принципа. - Паймон, там же холодно, - парировала с полуулыбкой, мол, ну что за дитя неразумное, снежнянка, - а ты без всего, даже перчаток нет. Такая охота во вьюге ручки морозить, пока я в снегу копаюсь?

(Нет, конечно же.)

...Люмин даже не удивилась тому, что их подслушивали. (Только облегчение мягко разжало натянувшиеся внутри пружинки нервов.) Паймон пристально поглядела на чужачку. Та поглядела на нее в ответ. Феечка обреченно вздохнула. - Ладно, так уж и быть, Паймон согласна, - сдавшись, махнула она ручкой, - Паймон и правда очень неохота возвращаться на Хребет. Так уж и быть! Она доверит Люми тебе! Но ты должна пообещать, что с ней ничего не случится, а иначе Паймон съест все твои припасы!!! Развелось-то нынче заговорщиц, то Эи, то ты теперь... - Вот и славно, - кивнула довольно снежнянка, - спасибо тебе. Обещаю, никакому злу с Путешественницей случиться не дам, пока она со мной. - Подождите. Все глаза снова уставились на Сяо. Якса отпустил руку Люмин, сложил ладони лодочкой и бесшумно выдохнул — и спустя секунду в них затрепетал, нежно светясь бледно-нефритовым, маленький комок чистой энергии анемо. - Вот. Возьми это, - юноша протянул крохотного элементаля девушке, и та с легкой оторопью приняла создание из чужих рук; шарик, едва коснувшись ее ладоней, тут же взлетел на уровень ее глаз, повисел неподвижно секунды две, словно знакомясь с ней, и метнулся к ее правому плечу, - это кусочек силы Адептов. Он будет охранять тебя, и он достаточно мал, чтобы никому непреднамеренно не навредить. - ...спасибо, - кивнула Люмин. И, поддавшись мимолетному порыву, аккуратно погладила пальцем зависшего рядом с ней элементаля. Тот в ответ чуть сильнее загудел. Девушка тихо фыркнула. - Тогда, я полагаю, мы можем отправляться, - сердце на этих словах забилось сильнее — вот и все, остался последний шаг, последние крупинки скатывались по стеклу песочных часов, - где ты обнаружила, что брошка пропала? - Там… - задумалась на мгновение, прикрыв глаза, снежнянка, якобы вспоминая, - дерево было. Полая кора и деревце внутри. - Дерево вечной мерзлоты, поняла, - кивнула Люмин, - тогда давай руку. Телепортируемся сразу туда, там как раз факел телепорта совсем рядышком. Чужачка без колебаний протянула руку, и Люмин взялась за нее — холод тут же кольнул не закрытые перчатками пальцы, совсем небольно, словно играясь; на секунду в голове проскользнула мысль, что нефрит Шивада кололся точно так же. Девушка коротко выдохнула. Встала, отойдя от Сяо и Паймон, рядом с новой знакомой. Задержала взгляд на Яксе и феечке. (Спасибо тебе за все, Сяо. Спасибо тебе за все, Паймон. Она будет любить вас до последнего вздоха.) Вдох - Люмин ободряюще улыбнулась и коротко отсалютовала - и телепортировалась прочь. (Прощайте.) *** ...выдох. Сухой холод заколол лицо. Девушка прижала ладонь к виску и несколько долгих секунд постояла, не шевелясь, пережидая привычное головокружение; ее руку тем временем отпустили, и следом послышались хрустящие шаги. Люмин открыла глаза. И непонимающе моргнула. Их… их перенесло не к факелу телепорта. Они стояли посередине каменного остова, и перед девушкой тускло золотилось полуистершейся эпитафией знакомое надгробие, и по углам платформы горели факелы; стоял полный штиль, редкий для вечно ветреного Хребта, и впереди виделся островок на озере, серое с синими прожилками деревце и воткнутый у его корней древний меч. Люмин невольно вслушалась, будто ожидая различить эхо чьего-то далекого плача. Ничего. На Хребте стояла тишина. - Огонь не пляшет, - произнесли за ее спиной. Девушка резко обернулась. ...она ее даже не признала на секунду. От незадачливой приключенки не осталось и следа; около факела, протянув к огню ладони, теперь стояла Царица. Мех на тяжелом белом плаще поблескивал в рассеянном свете пасмурного утра, как снег в ясную ночь — а может, это и в самом деле был зачарованный снег, - и по темно-синим рукавам внешнего платья вился тончайший морозный узор, шитый серебряной нитью; она выглядела совсем как тогда, в пыльном мираже событий пятисотлетней давности — только от тугой косы остались лишь коротко обрезанные волосы, теперь светившиеся бело-голубым на кончиках. Люмин заставила себя оторвать взгляд и посмотреть на огонь. Он… он действительно не шевелился. Совершенно. Словно какой-то мастер выдул стеклянную фигурку из цветного стекла и поставил на постамент вместо настоящего огня. - Истарот балуется, что ли, - подумала вслух девушка, не рискнув подойти поближе — ее былая смелость исчезла вмиг, едва богиня показала свой истинный облик, - нас вообще должно было телепортировать не сюда, факел-то гораздо западнее. Не знаю, она это или нет, но это единственное, что мне в голову пришло, да и, ну, я слышала ее при нашем разговоре. Под самый конец. Прямо перед тем, как Паймон отказалась с нами идти. Так что ставлю на Истарот. Женщина, с нечитаемым лицом рассматривавшая неподвижный огонь и даже настороженно коснувшаяся его пальцами, сперва промолчала. Люмин тоже ничего не говорила, боясь нарушить хрупкую тишину. А потом Царица тихо выдохнула и покачала головой. - А я-то все гадала, отчего все как по маслу идет, - в ее голосе послышалась странная обреченность, - отвод глаз, конечно, я накладывать мастерица, но не настолько же хорошо, чтобы со мной все с первых же слов соглашаться начали. Стою, думаю, отчего Якса и феечка твоя такие послушные стали, а оно вон что… матушка вмешалась. - Матушка? - переспросила Люмин. Стойте. Истарот ничего не говорила ей о других своих детях. Только о Венти. Вряд ли бы она не рассказала о том, что у нее была еще и дочь, разве нет? Царица вместо ответа неясно хмыкнула. Она прошла мимо непонимающе глядевшей на нее девушки прямиком к надгробию, встала слева от него — а затем сняла плащ и одним движением положила его между камнем и факелом. - Садись, Люмин, - женщина расположилась ближе к камню — Люмин даже на секунду подумала, что богиня намеренно оставляла ей более теплое место — и обернулась на собеседницу, - расскажу тебе одну сказку, коли выбора мне все одно не оставили. Люмин, несколько оторопев, шагнула к плащу и замерла в нерешительности — с одной стороны топтать сапогами такую драгоценность казалось последним святотатством, но с другой стороны снимать с себя хоть что-то, а тем более обувь, на Хребте равнялось смерти от обморожения или как минимум потере конечностей, и девушка не была уверена на сто процентов, что в побочные эффекты остановки времени входила остановка теплообмена с окружающей средой, хоть, возможно, это и имело некоторый смысл… но все ее размышления оказались бесцеремонно прерваны понимающим смешком Царицы, заметившей чужое смятение и приглашающе похлопавшей по плащу рядом с собой. - Садись, девочка, садись, - усмехнулась она тепло, - не испачкаешь. А если и испачкаешь, то я себе новый сошью — загребу руками снега побольше да рассыплю над головой, так мне новый плащ и будет. Люмин, неловко улыбнувшись в ответ, кивнула и опустилась с ней рядышком. Плащ на ощупь оказался даже мягче, чем она представляла. Впереди чернело зеркало ледяной воды. Краем глаза девушка заметила, как что-то блеснуло справа от нее, и заинтересованно обернулась — и едва слышно ахнула. В сложенных лодочкой ладонях Царицы мерцал прозрачный ледяной цветок. Сесилия. - Смотрю на тебя, словно в зеркало гляжусь, - улыбка в голосе женщины вновь стала печальной, - и сказать бы тебе — не ходи за мной, девочка, не губи себя, я твою дорогу прошла однажды и знаю, что нет на ней ничего, кроме тернового куста да обрыва в самом конце — да только ты ж меня не послушаешь… я бы себя точно не послушала. Что ты, что я — обе упертые до дурости. Обе слишком сильно этот мир любим, и любовь у нас израненная и злая, сплевывает кровь и скалится врагам в лицо. Может быть, только таких ветер и любит, вот мы с тобой обе с ним и венчанные… Люмин не решилась переспросить или вовсе поднять на нее глаза. Взгляд пристыл к ледяной брошке в чужих ладонях. - Двое их у меня было, женихов моих, - продолжила Царица, - первый сам ушел, даже человеческого срока не дожил, а второй… а от второго, считай, уже я ушла. Забрала его у меня беда из чужих краев, продержала в своей темнице, а когда вернула — там уже от меня ничего не осталось. Вот мой суженый, видать, меня и не узнал. Холод мой стал злее, снег на моей земле колючее и глубже, проруби темнее, по лесам чудища новые, чужеземные, рыщут — посмотрел он на это, посмотрел, да и не стал меня звать. Решил, поди, что нету уж той меня, что его невестой была, в живых, так на что силы тратить да голос рвать? А я ведь… Она горько ухмыльнулась. - А я что? А я сижу, пять столетий от жениха ни слуху ни духу, а потом средь бела дня — несут мне вести мои гонцы: матушка-государыня, говорят в Мондштадте, будто юношу в плаще зеленом да с косами черными вместе с драконом видели. Вот те на те, думаю, красота-то какая! О том, что суженый мой жив, из слухов, людьми моими принесенными, узнаю, а он сам — молчком, как в рот воды набрал… обидно было. Знаю я, что ничего от меня не осталось, что не я это уже, а нежить, мной обернувшаяся, и с нежитью дела люди добрые не водят — но хоть о том, что жив, скажи!.. Женщина шумно выдохнула, а Люмин… Люмин молчала. Люмин молчала и невидяще пялилась в прозрачный утесный цветок в чужих руках. Так они… с Венти… они с Венти были вместе. И почему-то девушка так легко могла представить это — богиня с человеческим сердцем и бог, рожденный ради людей, любовь и свобода, два воплощения человечности. Они были вместе. Они ходили вместе по земле, они пели вдвоем, и в черной косе Царицы белели звезды-сесилии, а Венти заплетал в свои волосы клевер, ромашки и васильки. А потом все сгорело. - Вы с Венти… - Были, - просто согласилась Царица, - были да сплыли. Коли уснешь на пять столетий, домой к родным уже в жизнь не вернешься. Люмин с кислой понимающей ухмылкой кивнула. Она знала. Ей ли из всех людей было не знать. - Когда Катаклизм закончился, - продолжила рассказ женщина, собравшись с мыслями, - когда погибли драконы и улеглась пыль... когда мы вернулись домой, мне вдруг почудилось, что у меня дома-то больше и не было. Сгорел он вместе с Каэнри’ей и ее детьми. Я ведь любила их, безбожников. И Венти любил. А теперь не стало ни их, ни его. Я тогда много плакала… а когда и слез не осталось, стала гадать — если мы, снежнянцы, с ними и дерзостью, и волей, и науками похожи были, почему их грешниками окрестили и в огонь бросили, а нас не тронули? В чем было дело? В знаниях и машинах их? В хемии? Мы следующие тогда, видать? Или знали они что-то такое, что нам было неведомо? Венти ведь тоже что-то знал. Знал и молчал. Говорил, что не помнил, а я и не давила. А потом и спросить стало не у кого… я так злилась. Небо все равно что моих детей приемных сожгло — так еще и Фокалор считала, что оно право было! Я тогда думала — Моракс, ну хоть ты вразуми ее! Как же… как же. («Не суди меня, Путешественница».) Люмин помнила этот мираж. Никого Моракс не вразумил. Моракс сам соглашался с Фокалор, считая, что идти против Селестии было глупо. А настоящую причину, по которой Каэнри’ю сожгли, он, скованный контрактом с Небесным Порядком, ни Царице, ни Путешественнице так и не рассказал. - Так я одна и ушла, - невесело усмехнулась своим воспоминаниям женщина, отрешенно водя пальцем по хрупким лепесткам, - Фокалор и Моракс со мной пойти не захотели, Нахида совсем крошка была, птенчик, только-только из гнезда выпавший, Эи от горя разума лишилась и закрылась ото всех, Мурата все еще одной ногой в могиле стояла, а Венти… а Венти все одно что мертв. Так я одна и ушла… стала готовиться к бою да правду о том, за что же Каэнри’ю сожгли, а Снежную, все равно что сестру ее младшую, помиловали, искать. Она замолчала. - Нашла? - неуверенно спросила Люмин. - Не поверишь, - с ухмылкой кивнула Царица, - нашла. - Как? - Матушкин голос услышала. Дозвалась она до меня из Бездны и правду мне рассказала. Не всю только, сколько смогла — потом, чую, Запрет очухался и заставил ее замолкнуть. - То есть, - Люмин оторопело подняла глаза на женщину — та с глухой тоской и горькой улыбкой рассматривала брошку, но, почувствовав на себе взгляд, обернулась на девушку в ответ, - то есть, мы обе, получается, знаем истину мира. - Выходит, что так, - согласилась Царица, и ее улыбка чуть посветлела, став печальной и мягкой, - ты да я — мы обе грешницы в глазах небес… обманули Каэнри’ю, Люмин. Нашептала Порча Золоту сказки о силе творить жизнь из всего, что под руку попадется, да такую, что только древним богам и снилась, а Золото и повелась, решив, что древнее зло в руках удержит — да не удержала… а на ее беду любит небо наказывать гурьбой. Как Имунлаукра наказало, так и ее. - И Снежную так же накажет, - закончила за нее мысль девушка. Царица неясно хмыкнула и накрыла брошку ладонью. - Если только я его быстрее не убью. - Чем? - тут же встрепенулась и вопросительно-недоверчиво сощурилась Люмин, - тебе одной не хватит сил. Твоим людям — тем более. Даже со всеми гнозисами ты не справишься, потому что гнозисы подконтрольны Селестии. - А кровь богов — нет. Люмин так и застыла с приоткрытым ртом. Она… она только что верно ее услышала? Кровь богов? Та самая кровь и останки богов, которые отравляли землю, которые сводили все в округе с ума, которые портили хиличурлам и людям жизнь едва ли не хуже Порчи, которые входили в состав Глаз Порчи и от которых столько солдат Сангономии погибло от ускоренного старения? Стойте. Стойте-стойте-стойте. Царица же не- ...Бездна ее побери, нет! - Порченные гнозисы?! - Люмин, ошарашенная осознанием, вскинулась и отпрянула, - как- как Глаза Порчи, только гнозисы?! - Они, родимые, - Царица согласно пожала плечами, тихо фыркнув — Люмин в ужасе, а ей смешно! - вот потому-то ты и нужна мне на чужой стороне. Я Селестию одолею, а ты, когда божья гнилая кровь меня с ума сведет, меня добьешь. Будет тебе почет и слава. - И это… - Люмин, все еще не веря в только что услышанное, на всякий случай переспросила, - это был твой план. Вот это вот. Твой план. - Другого не придумалось, - не стала оправдываться Царица, - каюсь, поначалу я совсем не знала, что делаю и как небо свергать. Столько дел наворотила, пока горе застило глаза… а как очнулась, так и подумала — если дороги назад мне нет, то надо идти до конца. Стану для мира таким чудовищем, что собственные люди меня возненавидят, а там, глядишь, Селестия их за эту ненависть, если я провалюсь, пощадит; а если не провалюсь, если одолею небо, то какой-нибудь герой меня добьет, и не придется никому думать, что со мной, выжившей, делать после всего, что я натворила. Слабость это, я знаю, но поздно уже что-то делать. Я уже давно к этой мысли привыкла. Не жалей меня. - А если гнозис возьму я? - от этого предложения Царица удивленно вскинула брови, - у меня нет созвездия. Селестия при всем желании не сможет взять надо мной контроль. Если ты поможешь накопить мне сил, я смогу стать твоим сильнейшим оружием, и тогда никому не придется умирать. Тебе включительно. - Не спасай меня, - помотала головой, придя в себя, богиня, - говорю же, девочка моя, я слишком много бед этому миру принесла. Нет у меня будущего. Я столько мостов пожгла за собой, что даже в Снежной мне давно нет места. Не трать на меня силы. Не губи себя попусту. - А ты не боишься, что твое царство без тебя рухнет? - выпалила Люмин — и судя по тому, как напряглась женщина, попала в больное место. - Есть там одно тайное общество, - парировала, найдясь с ответом, она, - они многочисленны, люди их любят, и устроены они ладно и крепко. Там есть и мудрые правители, и сильные воины — почти как мои Предвестники сильные. Дилюк, мондштадтский огонек, им жизнью обязан. Они меня заменят. - Если Предвестники, оставшись без тебя, их не задушат, - возразила девушка, - да даже если и не победят, без боя они все равно не сдадутся. Это будет революция, кровавая и страшная, и даже если Предвестники проиграют, новому правительству придется перестраивать общество, пять столетий жившее по определенным устоям, и это будет очень сложно. Я видела это. Много раз, в куче миров, во всех возможных вариантах развития событий, и мне не понравилось. Но это можно хотя бы попытаться предотвратить. Если я возьму на себя подготовку к битве с Селестией, у тебя будет время начать возвращать страну в мирное русло, сосредоточить силы на том, чтобы улучшить жизнь горожан, вернуть фатуйцев домой, подготовить передачу власти, в конце концов! Вдох. Выдох. Люмин, чувствуя, что ее вот-вот и занесет, сложила ладони у лица и глубоко вдохнула носом, закрыв глаза, а затем медленно выдохнула. - Я не хочу, чтобы ты умерла, - выдавила она, - ты нехороший человек, ты совершила отвратительные поступки, и я терпеть не могу то, что ты и твои солдаты делают в других нациях, я очень сильно не люблю Синьору, я считаю, что Снежная могла бы обойтись без расквартированных везде и всюду подразделений, Скарамуш меня два раза чуть не убил, и я молчу про Дотторе, потому что я сверну ему шею при первой же встрече, но вы все… вы не заслужили смерти. Кроме Дотторе. Про него ничего не могу сказать. Я его съем и выплюну. Но остальные не заслужили. Ты не заслужила. Царица, смотревшая на девушку то ли как на умалишенную, то ли как на святую, тихонько рассмеялась. - Ты сама говорила, что ты глядишь на меня как в зеркало, - Люмин сцепила руки в замок и сжала, заставляя себя успокоиться, - и я думаю, что ты права. Мы похожи. Я тоже далеко не святая. Мне десять тысяч лет, и я почти все из них провела в путешествиях по мирам, и я была в центре огромного числа трагедий, и далеко не все из них произошли не из-за меня. Ты да я — мы обе грешницы, я такое же, как ты, чудовище, упорная до дурости максималистка, которая не приемлет ничьей жертвы, но легко жертвует собой. Ты — мое зеркало. Может быть, я просто пытаюсь спасти себя. Может быть, мои попытки спасти всех продиктованы не благородством, а моей поломанной головой, но я- я не хочу- пожалуйста, не умирай. Хватит с меня смертей.

К тому же, веришь или нет, но ты все еще нужна Венти. Умереть проще простого. Заставь себя жить.

Царица застыла. Выражение лица у нее стало совершенно потерянное. - Заговорщицы… - побежденно прошептала она, медленно расплывшись в горькой-принимающей улыбке, - да вы шантажистка, матушка. И что же будет, если я не соглашусь? Если я продолжу настаивать на своем? Девочка моя, коли мы друг дружке зеркало, то как ты пытаешься меня спасти, так и я пытаюсь от тебя отвести беду — что будет, если не пущу я тебя за собой? - Я уйду с Истарот, - без колебаний созналась Люмин, - буду помогать тебе исподтишка. Я не оставлю тебя в покое, не надейся. У меня к Селестии личные счеты, и ждать у меня времени и сил уже нет. Может, тебе недорассказали истину, но Измерение Пустоты — это мой погибший дом, мир, где мы с братом родились, а Жемчужина, с которой все началось — это останки моей мамы, и она до сих пор в сознании, Фанет до сих пор ее мучает, и я не собираюсь больше сидеть на месте и ждать. Я знаю о грехах Селестии все, что мне нужно. Мое путешествие окончено. Если ты не дашь мне пойти с тобой, я пойду с Истарот, и мы прилипнем к тебе как чертополох. Люмин выдохнула. Обернулась на Царицу с самым решительным выражением лица. Женщина посмотрела на нее пристально — в бездонно-черных глазах, в нахмуренных бровях, в поджатых бескровных губах читалась немая мольба остановиться — и Люмин выдержала ее взгляд. ...богиня прикрыла глаза и обреченно рассмеялась. - Ты свидетельница, я пыталась тебя спасти, - сдалась она — а затем поднялась на ноги и отступила с плаща, - ладно, Люмин. Будь по-твоему. Идем со мной. Я дам тебе сил. Сердце гулко стукнуло в опустевшей груди — и внутри вспыхнул восторг. Получилось. Люмин вскочила следом за богиней, и едва она ступила на камень, плащ тут же рассыпался сверкающими белыми искорками и собрался воедино в руках хозяйки; женщина отряхнула его, одним движением набросила на плечи и щелкнула застежкой-снежинкой. Ледяная сесилия спряталась под ним на груди, там, где билось сердце. И девушка вдруг вспомнила. Ее анемо-сгусток. Она его не видела и не чувствовала все это время. Где он остался?

Около факела телепортации. Нечего всяким соглядатаем ходить за тобой по пятам.

Кто бы говорил…

Эй. Моя Паймон, в отличие от слепленного на коленке элементаля, разумная и очень милая! Соглядатай соглядатаю рознь!

Люмин и Царица синхронно фыркнули. А затем девушке пришла идея. - Истарот, можешь вернуть элементаля ненадолго? - позвала она Тень, - я хочу записать на него сообщение. Стоп, а он вообще может передавать сообщения…

Не знаю. Теперь может.

Щелк — и анемо-сгусток появился перед ее лицом. Люмин, затаив дыхание, со всей осторожностью и нежностью взяла малыша в ладони. Он не гудел, застывший во времени, и никак не реагировал на прикосновения девушки, которую его оставили защищать; для него ничего не случилось, для него они только-только перенеслись к голубому каменному факелу, и все было хорошо. Прости ее, малыш, подумала девушка. В том, что она сбежала, ты не виноват. Она, собравшись с мыслями, бесшумно выдохнула. - Сяо, Паймон, - прошептала она, поднеся сгусток к лицу, - я люблю вас. Простите меня. Все, что я делаю, я делаю ради вас. Я буду очень скучать по вам, но вы по мне не скучайте. Будьте счастливы. Все будет хорошо. Прощайте. Люмин постояла неподвижно, глядя в белесые переливы в глубине нефритово-зеленого комка - и отпустила. Элементаль тут же исчез. Вот и все. ...девушка медленно опустила руки. Обернулась на Царицу. Та смотрела на нее, ожидая. - Пойдем, - Люмин протянула руку. Сердце колотилось, отдаваясь в ушах. Царица кивнула. - Пойдем. Бархат перчаток прижался к коже, и холод обнял девушку, оплелся вокруг кисти, побежал по локтю - и мир погас. ...когда она спустя долгие секунды пришла в себя после телепортации, первое, что она ощутила — это как на ее голые плечи падал и таял, ложась на теплую кожу, мягкий снег. Люмин открыла глаза. Лес. Перед ней темнел густо-зеленый хвойный лес, и морозный воздух колол нос, но холод не забирался в кости — каменная статуя с золочеными узорами отгоняла его. На резном постаменте стояла, сжав в правой руке алебарду, а в левой держа шар, девушка в платье до пола, и тугая коса лежала на ее груди; она смотрела прямо, но не хмурила бровей, и взгляд у нее был ясный и спокойный. Царица стояла рядом с Люмин и нечитаемо глядела на статую несуществующей себе. Она, почувствовав направленный на нее взгляд, повернулась к девушке и молча протянула руки. - Подойди ко мне и закрой глаза. Люмин не ослушалась. Пара шагов, и она оказалась к женщине вплотную; еще чуть-чуть, и лицо бы защекотала меховая оторочка плаща. От богини невесомо, едва-едва различимо пахло сладким степным разнотравьем и морской водой. Люмин закрыла глаза. Ей на виски легли чужие руки. (Прощай, Путешественница.) Холод резко уколол там, где ее головы касались пальцы, паутиной побежал по щекам, спустился по шее, забрался в глотку, чуть обжегши зубы, мелкой дрожью прокатился по рукам до самых кончиков пальцев, выгнал из легких тепло последним выдохом, растворившимся паром в выстуженном воздухе - а затем весь стянулся к груди и свернулся клубочком под сердцем, как белый котенок, и внутри стало спокойно и очень-очень легко. Люмин улыбнулась. (Здравствуй, ледяная моя царевна.)