Около двух лет назад
Птицы пели так, будто мир не сходил с ума. Свои привычные, ставшие чем-то обыденным песни. Именно такие, какие представляет себе любой человек при упоминании звуков леса. Кукушки, у которых некоторые магглы зачем-то спрашивали, сколько им осталось лет. Гермиона считала это глупостью. Люди порой были настолько зациклены на смерти, что забывали о смысле самой жизни. Но страх не мог породить счастье. И она старалась никогда об этом не забывать. Даже день назад, когда смотрела на стеклянные глаза Невилла. В выражении его лица не было ни капли страха, лишь лёгкая улыбка, не успевшая сойти после обездвиживающего заклинания, застыла на губах. Говорят, люди способны чувствовать приближение своего конца, и Грейнджер в который раз поймала себя на мысли, что верила в эту примету. Она помнила его в тот момент. Помнила ещё тогда, когда лишь краем глаза зацепила ситуацию — Лонгботтома окружили там, где помощи прийти не могло. Слишком далеко. И он не дрожал. Принял смерть с распростёртыми объятиями, словно всегда только и ждал этого момента, пока Гермиона бежала в его сторону, выбрасывая заклинания, которые не долетали с такой дистанции — проходили мимо Пожирателей и ударялись о землю, зарывая её сердце в почву. С глаз катились слёзы, а ноги отнимались от боли, но Грейнджер не останавливалась ни на секунду. Она помнила тот миг, когда антиаппарационные чары спали, и группы Пожирателей удалились с поля битвы, оставляя за собой последнее слово, олицетворением которого стал Невилл, неподвижно лежащий на земле. И Гермиона не кричала, словно всё, что копилось внутри, внезапно исчезло. Ничего не осталось. Она пыталась достать изнутри хоть что-то — отголосок ощущений. Вытащить это изнутри криком, чтобы перестало давить. Но оно не давило. Не ощущалось. Никак. Будто кто-то применил очищающее к душе, в которой за мгновение до плясали демоны, сбежавшие из самого ада. По щекам всё ещё катились слёзы, а сердце стучало размеренно, злобно насмехаясь над своей хозяйкой. Нависало громом над головой, душа своим мерным биением. Грёбаный болевой шок. Сейчас же огонь витал возле кончиков волос, опаляя кожу своим дыханием, пока деревья падали одно за другим. Их ветви ломались под жаром тысячи солнц, разнося пламя всё дальше — трава покрывалась дымкой, а птицы с криками разлетались, стаями взмывали ввысь, отчаянно хлопая крыльями, как будто чем больше — тем быстрее. Гермиона слышала хруст иссыхающей древесины. Ощущала запах горелой листвы, что заполнял лёгкие, и дышала легко. Свободно контролируя хаос, творящийся вокруг, каждую секунду проговаривая про себя как мантру: Концентрация полного уничтожения. Лава разливалась по венам, разрывала сосуды и должна была выйти наружу. Туда, куда её звала суть. Туда, где смогла бы вдоволь насытиться свежей пищей леса, даруемой природой. Рвалась к свету, так отчаянно, что готова была молить. Окутывала органы, ласкала их своей нежностью в попытке обмануть, будто лиса, что тенью кралась за жертвой, очаровывая её своей изящностью, доводя до сумасшествия, а после заглатывала целиком, без остатка. Но Гермиона ей не позволяла. Она предугадывала каждый следующий ход и сама становилась обманщицей, открывая путь туда, где потом заманивала в ловушку. Огонь потух по велению палочки. Спала иллюзия катастрофы, и постепенно поляна возвращала свой былой вид — деревья заживали, трава восстанавливалась, а листья вновь начинали шелестеть на весеннем ветру. Гермиона стояла с закрытыми глазами, слушала птиц, возвращающихся к своим ложам, и чувствовала воссоединение со своей магией. Перед каждой тренировкой она проводила этот обряд в качестве своеобразного очищения. Медитация, проявляемая стихией. Как сжигать мосты. А после вставала в боевую стойку и отрабатывала скорость. Танцевала и в каждом движении прятала силу. Работала наполовину, чтобы не изнашивать тело. Это тоже было своеобразной медитацией. Она выпускала боевые заклинания, выбрав своей мишенью одно из деревьев. Вновь слышала хруст древесины, когда выбрасывала одно за другим проклятья. Вновь птицы бесновались, совершенно сбитые с толку, но самым главным являлся последний удар, на отработку которого ушло около двух месяцев. Сложные движения палочкой, которые должны были выполняться последовательно и максимально чётко, слова, что необходимо было произнести лишь в определённый промежуток между четвёртым и пятым взмахами руки, и точность цели. Целое искусство, обязанное оставить за собой лишь пепел вместо внутренностей реальной жертвы. Сосредоточение Тёмного искусства, к которому Гермиона прибегла в чрезмерной необходимости. Она не собиралась использовать эту магию в боях, но хотела бы знать не только о светлой стороне медали, что блестела под взглядом солнца. Важно было быть готовой ко всему, ведь армия Того-Кого-Нельзя-Называть не брезговала использовать ночную мглу в своих целях. Обращать прекрасное в уничтожительное. Последний вздох, резкий оборот, во время которого сердце всё же замерло, и выброс в центр воображаемой мишени. И фиолетовый луч обратился в дым, лишь поласкав кору, после чего рассеялся, будто и не существовал вовсе. Снова. Гермиона поджала губы и, закрыв глаза, подняла голову к небу, раздражённо вздохнув. Каждая мышца тела напряглась, будто кто-то натянул тросы, и энергия выплеснулась взрывом одного из кустарников, на котором росли красноватые ягодки. А после послышались размеренные хлопки откуда-то из-за спины. Неизвестный издевался над ней, передавая сквозь звуки соприкосновения ладоней некое надменное разочарование, от которого волосы встали дыбом. Гермиона развернулась, и рука на автомате выполнила лёгкое движение палочкой, образовав над своей хозяйкой щит. Но целью оказался всего лишь Малфой, продолжавший аплодировать. Он опирался боком о ствол берёзы, всем своим видом выражая беспечность. Слегка приподнятый уголок губы должен был говорить о саркастичном веселье, но Гермиона видела в этом повод для злости. И тем не менее сняла чары, приняв более расслабленную позу. — Тебе смешно? — она скрестила руки на груди, наблюдая за тем, как брови её собеседника наигранно приподнялись в мнимом удивлении. — Я смеюсь? — Малфой растянул уголок губы, показывая на свет белоснежные клыки. — Великолепное представление, Грейнджер. Жаль, исполнение хромает. Гермиона чуть не задохнулась от возмущения. Она почувствовала острое желание припечатать Драко куда-то к дереву. Так, чтобы ухмылка перестала подчёркивать острые черты его лица, а манерно-беспечная поза перестала существовать. Она сделала шаг к нему, слегка наклонив голову вбок. — Прости? Концентрация разрушения. Полный контроль над неподвластной стихией, знаменующий собой скорую победу — контроль над эмоциями для итогового выпада. — Прощаю. Глаза в глаза. Она цеплялась за гладь серого цвета — озера в туманный день, покой которого не посмела бы пошатнуть капля, что свисала с ветви ивы. Наблюдала за идеальной выдержкой широких плеч, что казались абсолютно расслабленными. Гермиона признавала очевидное — Малфой являлся одним из интереснейших персонажей, с которыми ей когда-либо удавалось встречаться. Бывший Пожиратель Смерти, перешедший на сторону Ордена спустя полтора года после начала войны, после гибели матери. Своими талантами поразивший глав организации. Добившийся уважения со стороны многих. Мальчик, который в своё время не смог убить Дамблдора, вырос, окреп и обратился в нечто иное. Но это не означало, что прежние конфликты улажены. Не давало ему права вести себя так. — Что тебе нужно? — задала прямой вопрос Гермиона, вернув голову в прямое положение и всё ещё не смещая своего взора. Следила за каждым движением. Старалась выглядеть небрежно, пока наблюдала за его правой рукой. Волшебная палочка, давно не та, что была в школьные годы, перемещалась меж пальцев, когда Драко оттолкнулся от дерева и сменил свою маску. Грейнджер напряглась, переводя положение тела в боевую готовность, будто чувствовала опасность. — Твоя поза недостаточно надёжная, — его губы выпрямились, а глаза пробежались по ногам Гермионы. — Слишком вывернуты колени и ступни. Тебе кажется, что стоишь крепко, но на деле… Она не успела ничего сделать. Резкий выпад пришёлся на опорную ногу, и центр тяжести сместился. Гермиона потеряла равновесие, распахнув глаза от удивления, и подставила руку, защищаясь от удара о землю. — Я могу сбить тебя, не прилагая к этому никаких усилий, — и вновь эта усмешка. Гермиона оценила своё положение и сделала изящный оборот, поднимаясь и подбивая Малфоя под колени, но в следующую секунду противник оказался по другую сторону, словно просто перешагнул её удар. Он закатил глаза, тяжело вздыхая, и волшебство перестало иметь значение. Это был тренировочный рукопашный бой, от которого лава в венах закипала. Желание прибить его к стене возрастало с каждой полуулыбкой, с каждым закатыванием глаз и разочарованным вздохом. Она обходила его, тянулась к рукам, желая заломить их, заблокировав движения, но каждая атака оканчивалась неудачей, потому что Малфой двигался легко и изящно, как самый настоящий змей, способный изгибаться в своей форме. Он ускользал от неё за секунду до победы, но не наносил ответных сильных выпадов. Лишь подбивал ноги, отбивал руки, уворачивался и уходил от прямых воздействий. Как будто просто дразнил её, и это выворачивало внутренности. И ни одна мысль о концентрации разрушения не способна была с этим справиться. Грейнджер потеряла его из виду лишь на секунду. На жалкое мгновение, и почувствовала, как руку окутывает чужая крепкая хватка. Ей выбило воздух из лёгких в тот момент, когда спина соприкоснулась с корой сосны, и по коже обязательно должны были пройти царапины от удара и трения о жёсткую поверхность, но это не было проблемой. Ею являлись глаза Драко, что скучающе оценивали внешний вид Гермионы, будто ему было интересно, насколько сильно она устала. Ответ был бы прост — сильно. Её дыхание сбилось, а на щеках проступил румянец. Глаза стреляли искрами зарождающейся стихии. Её любимой. Пламени. Но он отпустил. Резко отбросил её руки, как будто они были чем-то слишком противным для простого прикосновения, и отошёл на несколько шагов назад, всё ещё хмурясь. — И чего ты этим добился? — нотки истерики незаметно проскользнули в интонацию её голоса, окрашивая эмоцию гнева. Она хотела продолжить, но чувствовала, как задыхается. Чувствовала, что в скором времени вновь сожжёт поляну, заставляя листья скрипеть от боли в агонии. Пока Малфой лишь о чём-то усиленно раздумывал. — Понял кое-что, Грейнджер. Я не знаю тех, кто сравнился бы с тобой в магии, кроме себя самого, но вот в настоящем ближнем бою ты была бы мертва уже через пять секунд, если не меньше. Завтра встречаемся здесь же ровно в то же время, — с этими словами он развернулся, неспешно направляясь прочь, в сторону лагеря. Гермиона раскрыла глаза, мечтая спросить: «зачем?». Но язык не поворачивался. Она застыла, опускаясь по направлению опоры вниз, на сырую траву, и хотела бы поспорить. Хотела бы привести тысячу и один аргумент против его позиции, но не смогла. Потому что Малфой был прав. Она почти не уделяла времени тренировкам рукопашного боя. Раньше признать что-то подобное, особенно со стороны Драко, являлось бы для неё невозможным, но война многому научила. Как бы сильно она ни ненавидела его в прошлом и настоящем, от умений зависела жизнь. И Гермиона не собиралась пока что с ней расставаться.***
Падение. Удары о землю, ведущие за собой множественные ссадины на локтях, ладонях, коленях… Травмированные участки кожи горели адским пламенем так, что хотелось засунуть их в ледяное озеро и забыть о существовании. Чтобы отморозило до полного онемения. Гермиона морщилась каждый раз, когда сгибала руки в локтях, поскольку кожа натягивалась и создавалось ощущение, что края раны расходились, забирая больший участок плоти. Грейнджер оперлась руками о землю, снова резко втянув воздух сквозь сжатые зубы. Челюсти сводило от напряжения из-за контакта открытых царапин с сырой травой, но она снова поднялась. Коленки дрожали, как и всё тело, и Гермиона была готова к тому, что вот-вот упадёт от бессилия — ослабевшие ноги просто не выдержат нагрузки собственного веса, и она рухнет. Девушка развернулась, вновь принимая боевую стойку, и сглотнула, когда колено всё-таки подогнулось. Подняла взгляд и гордо выбросила подбородок вверх, сталкиваясь всё с тем же безразличием в серых глазах. Вид его подбитой щеки слегка приободрил. Так, что уголок губ слегка приподнялся на автомате. Да, этого было мало. Да, в её мечтах Малфой лежал, придавленный к земле её весом, без единого шанса выбраться, но это тоже был прогресс. И ради таких вот моментов, когда он морщился от дискомфорта, Гермиона готова была тренироваться до самой ночи. Драко осмотрел её с ног до головы и нахмурился, словно сделав неутешительные выводы в своей голове. Кивнул своим мыслям и отошёл. — На сегодня с тебя достаточно, — его руки потянулись к лежащей на земле палочке. Одно движение, и Малфой обрёл прежний вид: грязь с одежды спала, порванные кусочки ткани затянулись, а припухлость скорого синяка на щеке испарилась. Гермиона подумала, что вынырнула из глубины озера. Усталость разом усилилась, навалившись на плечи тяжелым грузом. Её ноги окончательно подкосились, и Грейнджер уселась на землю, стараясь отдышаться. До этого момента она как будто и не дышала вовсе, попытки снизить уровень боли через тяжёлые вздохи не считались. Она уже обожала эти тренировки. Они изнашивали тело, не оставляя возможности на какой-либо мыслительный процесс. Абсолютная пустота, в которую Гермиона проваливалась сразу же, как только голова касалась подушки. — Будем тренироваться каждые два дня, чтобы твой организм успевал восстанавливаться. Послезавтра в то же время, Грейнджер, — голос Малфоя раздавался откуда-то издалека, как будто их разделяло что-то вроде стены. В ушах в ускоренном темпе стучало сердце. Все звуки доносились словно из-под толщи воды. — Скажи честно, — выдохнула она, вновь поднимая взгляд. — Зачем тебе тратить своё время на меня? Она думала об этом большую часть ночи и дня. Глаза отказывались смыкаться, пока сознание искало причины подобного поступка, и оно так и не нашло ответа на этот вопрос, потому что причин не было. По крайней мере, Гермиона их не видела. Глаза Малфоя снова пробежались по её телу, и брови недовольно опустились. Мерлин, у него было лишь три выражения лица — насмешливое, безразличное и чем-то недовольное. Приподнятый уголок губы и нахмуренные брови. Удивительный человек. Он поднял что-то с земли, подошёл к ней и присел на одно колено. Грейнджер приняла протянутую палочку и так же, как и Малфой минуту назад, легко взмахнула ею, избавляясь от всех внешних следов тренировки. Мышцы тут же расслабились, избавившись от боли ссадин, и дыхание стало чуть ровнее. Стук в ушах постепенно сходил на нет. — Грюм хочет поставить нас в пару, но мне не нужна партнёрша, не способная защитить себя без использования магии, — пояснил Драко, всё ещё сидя напротив. Так вот что. Грюм хотел, чтобы одни из сильнейших волшебников Ордена работали вместе. Перед глазами Гермионы пробежало воспоминание о том дне, когда она и Малфой неосознанно сработались. Лишь один раз, во время сражения в Годриковой Впадине.За три месяца до
Звон разбивающихся стёкол врезался в виски, а запахи крови и гари выжигали слизистую. Гермиона чувствовала, как тонкая красная струйка спускается с раны на виске, но не могла позволить себе раскисать. Она ничего не видела вокруг себя из-за едкого дыма пламени и адской боли в глазах. Как будто попала в кошмар, в котором была лишена органов своих чувств. Невозможность разглядеть даже очертания формы противника поднимала в груди дрожь паники, ведь она могла попасть в своего. Движения палочкой совершались на автомате. Как только Грейнджер выбрасывала заклинание в ту сторону, в которой за мгновения до этого мелькала вспышка, щит вставал вокруг своей создательницы, блокируя возможность нападения, и так по кругу. Ей казалось, что враги повсюду, заманили в кольцо и теперь насмехались над жалкими попытками выжить, но из-за дыма Гермиона не могла этого увидеть. Не могла быть уверена в том, что паранойя не сыграла злую шутку, заставив её оборачиваться на каждый шорох. Дыхание затруднялось с каждой секундой. Гермиона сжимала челюсти, стараясь сдерживать дрожь в коленях, когда заметила справа от себя фиолетовый луч. Широко раскрыв глаза и тут же пожалев об этом, Гермиона усилила защиту и на всякий случай отпрыгнула в сторону. Прищурив веки, она наблюдала за тем, как луч пронёсся мимо, не задев, и тут же сбросила его, выдавая ответный удар. Язык не поворачивался назвать ни одно из проклятий, способных сломить врага в один миг, как будто между зубов был зажат кляп. Из палочки вырвалось почти что безобидное обездвиживающее, заблокировать которое смог бы любой идиот, знающий простейшее «Протего». Сердце пропустило удар, когда Гермиона почувствовала захват. Её развернули за запястье и прижали спиной к чужой груди, отчего лёгкие почти что выбило, и в следующую секунду сияние голубого щита отразило красную вспышку. Мерлин, её хотели ударить в спину. Сговор, в котором один отвлекал, а другой нападал. Она краем глаза отметила размытый рисунок формы Ордена и выпустила воздух сквозь нос. Мышцы ослабили хватку, отгоняя панику от сердца. Чужие руки отпустили её, и Гермиона, всё ещё закрытая от атак своим напарником, наконец опустила дым вокруг. Раньше у неё не было на это времени, ведь секунда могла стоять жизни. Глаза перестали слезиться, в лёгкие наконец проник свежий воздух, а в своём спасителе Гермиона узнала Малфоя, что сражался на их стороне. Это произошло непроизвольно: каждый из них взял на себя одного врага, и поочерёдными стараниями им удалось обезвредить обоих противников, коими являлись неизвестные Пожиратели. Совсем молодые волшебники, в зрачках которых застыл испуг, сравнимый лишь со взглядом раненого животного, лежащего под лапой хищника. А всё, что было дальше, больше не напоминало Гермионе настоящую битву. Это было скорее похоже на танец, в котором не было ведущих и подчиняющихся ролей. Малфой подавал Грейнджер сигналы о следующем действии, и она подчинялась, обезвреживая одного Пожирателя за другим. Точно так же, как и Драко слушал её молчаливые команды и подстраивался под обстоятельства, прикрывая спину и даря ощущение безопасности. В такой обстановке она была более яростной, чем когда-либо. Чувствовала возможность бить сильнее, быстрее, не опасаясь ответной атаки с другой стороны, и это помогало сфокусировать внимание на конкретных целях. Орден Феникса выиграл эту битву, взяв ценных заложников. А Гермиона и Драко никогда не говорили о том, что случилось.***
И вновь падения, подниматься после которых стало проще. Терпеть боль от царапин и вздувающихся участков кожи, где вот-вот должны были проступить синяки, становилось легче с каждой новой неделей. К концу первой Гермионе удалось взять Малфоя в захват, пусть и всего на несколько секунд. Вторая увенчалась его падением. А третья подходила к своему окончанию прямо сейчас. И с каждым днём азарт захватывал власть над гневом. Это становилось игрой, в которой не было победителей и проигравших — лишь синяки и разодранная кожа, заживающие в один миг по велению магии. Гермиона ловила лёгкие улыбки со стороны Драко. Настолько призрачные, что сначала она не верила в их существование, но позже убедилась окончательно. Малфой улыбался, когда Гермионе удавалось обвести его вокруг пальца, и растягивал губы шире, когда выбивался вперёд и припечатывал её грудью в ствол берёзы. И шептал: — Один-один, Грейнджер. И у неё сводило внутренности от звука его голоса и дыхания прямо в ухо. Но сегодня она планировала сменить направление компаса, переведя стрелку с севера на юг. Она двигалась резче, падала сильнее, при этом нападая легко, почти что невесомо, и точно в цель. Крутилась вокруг Малфоя, закусив губу, и обманывала. Гермиона давала ему иллюзию победы, теша самолюбие. Подкармливая маленького демона с руки, чтобы потом отравить. Обходила справа и била исподтишка, точно зная, что он разгадает её ход. Что позволит нанести удар, а потом вернёт его с лёгкой улыбкой. Грейнджер позволяла Драко вести, притворяясь ведомой. Она обогнула его слева, готовясь к контрольной точке. Вновь сделала попытку захвата, после чего оказалась зажата в максимально комфортной для себя позиции, пусть Малфой об этом и не подозревал. — С тобой сегодня скучнее обычного, — пробормотал он ей в щёку, и Гермиона использовала его триумф. — Не скучнее, чем с тобой, — она выдохнула, дотянувшись губами до мочки его уха, и нежно прикусила. Драко выпустил воздух из лёгких, и именно в ту секунду, когда его тело не было готово к атаке, вырвалась, перехватывая его руки и резко толкая вперёд. И он лежал под ней на земле, в позиции, из которой не смог бы выкрутиться. Обездвиженный и поражённый. — Зато сейчас стало гораздо интереснее, — она прикусила губу, тяжело дыша. В голове плясали чёртики, радуясь победе. Возможно, они отражались и в её глазах, и оттого Малфой так зачарованно смотрел в них. Гермионе хотелось рассмеяться от лёгкости, как будто Драко дарил ей то, на что другие были не способны. Она чувствовала себя рядом с ним по-другому. Не приходилось прятать эмоции за тоннами хмурости — их можно было выпускать в танце рукопашного боя. Можно было кричать, когда что-то не получалось, и Драко не стал бы судить. Он, наоборот, подлил бы масла в огонь, опрокидывая её в траву чаще, чтобы выпустить. Освободить. Он смотрел на неё с интересом, и к списку эмоций прибавлялись всё новые и новые проявления, ведь когда Малфоя что-то интересовало, он смотрел вот так. Прищурив веки и расслабив линию челюсти. Так было сейчас. — Согласен. Прекрасная поза, — уголок его губы снова приподнялся, и послышался характерный смешок. Гермиона вскрикнула, когда её спина прижалась к холодной траве, а руки оказались зажаты в его крепкой хватке над головой. Его серое озеро, ранее полное безразличия, теперь обратилось в спокойное пламя. Обжигающее, если подойти слишком близко. Смертельное, если окунуться с головой, и Гермиона уже стояла на самом краю. Она чувствовала, как жар облизывал кончили пальцев, наслаждаясь своей жертвой. Знала, что ещё шаг, и тело начнёт полыхать, погибая с каждой секундой. — Но эта нравится мне гораздо больше, — произнёс полушёпотом в самые губы. Зайти так далеко значило очароваться красотой стихии, и каждый, кто думал, что способен остановиться в любой момент, уже давно труп. Это лишь иллюзия выбора, слепая вера в функции тела — как только станет слишком жарко, ноги унесут куда подальше в поиске спасения. Но в той точке, в которой стояла Гермиона, ничто уже не могло её спасти. Жар обратился нежностью, заманивая в свои сети всё дальше. Она не смогла бы ему отказать. Поэтому когда его язык коснулся кончиком верхней губы, Гермиона потянулась к нему как очарованная. Поддалась ощущениям, пока внизу живота напряжение вязало свои узелки. Оно появлялось постепенно, почти незаметно, и замкнуло петлю тогда, когда дорога назад оказалась окончательно стёрта из реальности. Драко крепко держал её руки, вдавливая в почву. Пальцы сжимались на тонкой талии, только затягивая верёвку, в то время как губы танцевали с её так, будто ждали этого целую жизнь — бесконечно долгую. Его язык проходился по её, и на вкус он был как алкоголь. Горький на первый взгляд, раскрывающий свою гамму лишь истинному гурману, сомелье, что крутил бокал вина. И Грейнджер ощутила её всю. Сладость жизни и горечь утрат. Её окутывал запах леса, места, где Малфой проводил всё своё время. Аромат исписанных чернилами пергаментов — планов сражений и чертежей зданий; еле заметных ноток берёзы, которой было слишком много в этом лесу; и чего-то ягодного. Он забирал её в свои сети, обещая держать вечно. Гермиона оторвалась от него, почувствовав, что задыхается. Опустилась затылком на землю, закрыв глаза, и старалась отдышаться, отвести от себя туман, что создали ощущения. На губах всё ещё чувствовался его вкус, а запах забивал ноздри, погружая в состояние невесомости. Она словно оказалась в другом мире, в другой вселенной и молила Мерлина, чтобы её не вернули обратно. Жаль, что Мерлин не в силах властвовать над миром. — Послезавтра здесь же? — Драко опустил свой лоб на её, и их носы также соприкоснулись друг с другом. Она хотела бы лежать так вечность. Чувствовать спокойствие на душе, без всяких демонов и факта существования ада, но мир требовал её присутствия. Они оба должны были явиться на совещание. — Да. Как всегда.***
Огненный шар мерцал в темноте ночи, направляясь прямо на Гермиону. Она уже чувствовала его жар — вставшие дыбом волосы оповещали о скорой беде, но на самом деле было не страшно. Она даже не поворачивалась в сторону угрозы, продолжая блокировать заклинания Пожирателей, чьих лиц не могла рассмотреть под костяными масками. В коротких перерывах ей удавалось выбросить новые ответные удары — проклятья, погружающие в летаргический сон, сглазы, действующие ослепляюще. Знала, что Малфой вот-вот отбросит магический огонь, сконцентрированный в сферу. И была права. За спиной прозвучало сложное заклинание трансфигурации, меняющее структуру, и пламя обратилось в пыль, опавшую с неба. Гермиона снова потеряла способность чётко видеть за неимением источника света — ни один фонарь в небольшой деревне не горел. Из домов не было видно пламени даже самой маленькой свечи, всё обратилось во мрак, и луна вместе со звёздами не облегчали ситуацию. Их сияние находилось где-то далеко, там, куда даже у волшебников не было доступа. Гермиона почти что не различала силуэты, ориентируясь на вспышки заклинаний, раздающихся то там, то здесь, и опиралась спиной на спину Драко, будто его нахождение рядом заливало во внутренности уверенность. Они выходили вместе на задания как официальные напарники уже две недели. За это время Орден провёл три нападения, два из которых оказались успешными. Во вторник схватили Луну. В четверг, вчера, они с Малфоем провели разведку, собрав информацию о местонахождениях тюрем, и уже на следующей неделе, в понедельник, планировался захват. — Справа! — голос Драко раздался почти что у самого уха, и Грейнджер моментально повернула голову в сторону. Кивок головой свидетельствовал о начале окружения, после чего Малфой двинулся в обход, оставляя Гермиону одну. Она нанесла на себя дезилюминационные чары ровно по команде и двинулась в противоположную сторону. Девушка не видела Драко, но знала, что он всегда оказывался напротив на определённой точке, после чего выпускал дым, ослепляя противников. Всё по сценарию — серия отвлекающих и ослабляющих со стороны Гермионы и финальный удар со спины от Драко. И три Пожирателя оказались под обездвиживающим. Взгляд метнулся к его реакции, но Малфой даже не смотрел на проигравших. Улыбка Гермионы медленно сходила на нет, пока она подходила ближе и присматривалась к каменному безразличию, чьё внимание сфокусировалось на фальшивом галлеоне, используемом для связи между командирами групп и военачальниками. Помимо их пары Малфой руководил одним из отрядов, на данный момент не задействованным в операции. Но всё равно держал связь, чтобы успеть уйти с точки. — Что делаем дальше? — Грейнджер скрестила руки на груди, потянув голову в сторону монеты и стараясь разглядеть надпись на ней, но Драко сжал предмет в ладони, опуская его в карман и даже не смотря на неё. Дым осел, и взгляд серых озёр упёрся в поле битвы. Гермиона проследила за его направлением, и, выдохнув, поняла, что не видит ни зги. Лишь призрачные силуэты и те же вспышки разных цветов, не способные доложить точной обстановки. — Займись обездвиженными. Портключи под моей кроватью, в чёрной коробке, активируются по прикосновению твоей палочки. Не забудь про протокол, — последнюю фразу он говорил, уже сойдя с места, быстрым шагом направляясь в эпицентр сражения, и Гермионе жутко хотелось ответить. Но фраза, брошенная в его спину, осталась незамеченной. Грейнджер резко выпустила воздух из носа и взмахнула палочкой, концентрируясь на ближайшей к лагерю точке, доступной для аппарации. Её тело завертело моментально, сжимая со всех сторон в процессе перемещения, ведь сколько бы раз она ни проделывала этот трюк, ощущения оставались такими же неприятными, как и в первый. Разве что посадка давалась легче, и ноги не подкосились от наступившей тошноты. Лес заиграл свой оркестр, который Гермиона уже не замечала. Быстрым шагом направилась к лагерю, что находился на расстоянии пятидесяти метров от точки появления, и защитные чары пропустили её, обдав теплом уставшее тело. Только сейчас она почувствовала, как с носа на губы стекает кровь, и смахнула её резким движением руки. Взяла три портключа на всякий случай и вернулась по тому же маршруту, в то же место, отдалённое от вспышек. Три тела лежали недвижно, пока Гермиона проходила по окрестностям, осматривая каждый новый сантиметр свободной земли в поисках новых заложников. Это заняло у неё около получаса. Левитация каждого обездвиженного в единую кучу, так, чтобы все они соприкасались друг с другом. Пересчёт занял ещё несколько минут, после чего Грейнджер достала из кармана неактивированный маленький шарик фиолетового оттенка и поднесла к нему палочку, и маленький предмет засветился, оповещая о скором перемещении. У неё было всего три секунды на то, чтобы крепко схватить одного из пленников за руку, липкую от пота и безумно холодную, будто на улице стояла зимняя температура воздуха. И плевать, что майский ветер обдавал лицо теплом. Перемещение, снова пересчёт, заполнение протокола… Необходимая процедура заняла ещё около двадцати или тридцати минут. Когда Гермиона уходила от тюремного убежища, ей казалось, что что-то пошло не так. Как будто из общей отлаженной системы вычленили один из болтиков, и постепенно машина рушилась. Её руки потрясывались от напряжения, а в сознании чертята трубили панику, крича, что Малфой отправил её сюда не просто так. Можно было бы подумать, что сражение подходило к концу, и поэтому в её помощи нуждались гораздо больше именно в этой сфере, но что-то не складывалось. Словно её пытались обмануть, выиграв время, ведь поза и выражение лица Драко не говорили о чём-то хорошем. Он не выглядел, как человек, спешащий заполнить протоколы по итогам, скорее как кто-то, что боялся, что не успеет что-то сделать. Чересчур быстрый шаг, даже для него. Чересчур каменное выражение и ни единого взгляда в её сторону, словно Малфой покрыл свою привычную маску слоем штукатурки в целях безопасности, потому как боялся, что в его глазах Гермиона увидит что-то лишнее. Она резко остановилась, широко раскрыв глаза, когда в лёгкие будто кто-то насыпал песка. Потому что это не было простым ощущением тревожности у не совсем здорового человека, это было предчувствие чего-то смертельного, оседающее грудой камней на сердце. Гермиона чувствовала, как гравитация усилилась под давлением этого ощущения: конечности отяжелели, словно в кошмаре — когда на голову наседает угроза, а тело не в состоянии сдвинуться с места, как бы ты ни пытался. Годрик, она должна была вернуться. Срочно. Ноги понеслись к точке аппарации, преодолевая свинец, растекающийся по венам. Гермиону трясло. Так же сильно, как когда силы покидают мышцы и они больше не могут выдерживать нагрузок; как когда живот распорот ножом и от сильной потери крови и паники, испытываемой организмом в страхе смерти, конечности перестают слушаться своих хозяев. Она даже не помнила, как аппарировала, на автомате применив правила трёх «Н». Перед её глазами открылась целая феерия вспышек. Это выглядело красиво со стороны, и магглы могли бы подумать, что какие-то нерадивые дикари переборщили с празднованием чьего-то дня рождения, потому как заклинания походили на фейерверки, запускаемые людьми на Новый Год. Взрывающиеся заряды, своей красотой чарующие детей. В разрушениях всегда было что-то красивое. За одним лишь исключением — там, среди переулков деревни, гибли люди. Света стало больше благодаря солнцу, начавшему свой восход к небу, и Гермиона увидела как минимум вдвое больше Пожирателей, будто кто-то вызвал подмогу. Она бежала в эпицентр, к своим товарищам, количеством не способным победить людей в костяных масках. Им оставалось лишь отбиваться, постоянно держа вокруг щиты, что слабели с каждой новой минутой, и это было на самом деле жутким зрелищем. Окровавленные лица друзей, мёртвые тела и их запах, забивавший ноздри, повсюду. От взрывов закладывало уши, и барабанные перепонки звенели. Слизистую глаз саднило слишком сильно для того, чтобы что-то увидеть. Сквозь шум послышался громкий голос Драко, оповещавший об отступлении, и Гермиона моментально повернула голову в попытке найти его в этой сумасшедшей какофонии, но всё оказалось тщетно. Даже его светлые волосы не выделялись в толпе, зато торчащая рыжая копна, заляпанная кровью и грязью, привлекла к себе внимание. Грейнджер остановилась, когда, присмотревшись, узнала Рона, сжимавшего левой рукой противоположный бок. Воздух вышел из лёгких, когда цепкий на анализ ситуации глаз определил ловушку. Его руки были в крови. С затылка виднелась сильная рана, а правая нога, кажется, была чем-то проклята, потому что она почти не держала Уизли, даже не двигалась. Рон волочил её как неудобный груз. И он был слишком далеко. Нет. Нет, нет, нет, нет… Гермиона двинулась с места, проклиная попадавшихся на пути Пожирателей. Её магия отравляла вены, требуя освобождения, и она дала ей волю. Дала шанс контролируемому разрушению, которому училась на протяжении многих месяцев, и огонь заполонил точки, нужные ей для истребления. Пожиратели убегали от него в надежде на спасение, но Гермиона не собиралась её им давать. Она просчитывала траекторию, направляя стихию в атаку, глаза заполонил гнев. Она слышала эхо произнесённого заклинания, видела тело, упавшее на землю, и чувствовала, как слёзы стекали по щекам. Она предавала огню недостойных, упиваясь криками. Все должны были умереть. Ни один из них не стоил даже лёгкой царапины на его теле, и адское пламя кружилось, преобразовываясь в фигуру огромного льва, забирающего их души. Гермиона чувствовала, как её заполняла боль, как будто кто-то применил Круциатус к самому сердцу. Черти отрывали куски плоти от внутренностей, даже не собираясь следовать правилам — ткань отходила миллиметр за миллиметром, растягивая мучения. Её поставили в замедленный режим, заставляя Грейнджер сходить с ума постепенно, шаг за шагом пробираться к пропасти. И тем не менее падения не наступало. — Грейнджер! — рычащая ярость, с которой Драко прервал её заклинания, доносилась откуда-то издалека. — Я сказал отступать! Она ощутила крепкую хватку на своём запястье, пока пыталась возобновить чары, но меньше, чем через секунду тело сдавило со всех сторон. Её череп вдавило внутрь так, словно кости являлись всего лишь шуткой, а после колени больно ударились о траву. Взгляд пытался сфокусироваться, но до мозга не доходило осознание произошедшего. Её запал ещё не исчерпался, и кости ломило так же, как и сердце, требуя высвобождения этой ёбаной боли. Гермиона поднялась, оборачиваясь к Малфою и, наверное, впервые посмотрела на него так. Как потерявшийся ребёнок, внезапно осознавший, что родителей нет рядом и он совсем один посреди спешащей толпы. — Драко, он… Они… Ей было страшно от того, что испытываемые эмоции не казались нормальными. Желание причинить кому-то боль; собственное тело, разрывающееся изнутри; запал в груди. Всего этого оказалось слишком много, чтобы не давить на внутренности. Слишком много, чтобы осознать. Гермиона хотела куда-то убежать, словно это могло чем-то помочь. Понимала, что на самом деле бежать некуда, ведь на земле не нашлось бы точки, в которой Рон оказался бы жив, но тело порывалось сорваться с места в поиске безопасности. Она снова упала на колени, когда в глазах потемнело, а звуки утихли. Могла бы сравнить это ощущение с помещением в вакуум — полная изоляция от мира, в которой правили сердце, бешено стучащее в ушах, и ком в груди, чувствовавшийся слишком явно. Этот ком мешал дышать, мешал думать, только толкался вперёд, словно желал высвобождения и плевал на преграды, готов был разорвать её плоть и кости и оставить умирать. Гермиона слабо ощутила руки, которые прикоснулись к её лицу в успокаивающем жесте. Плохо понимала, что кто-то прижал её к себе, обнимая. Но отчётливо слышала шёпот в самое ухо: — Грейнджер, я рядом. Я рядом, слышишь? Дыши, — голос, ставший родным за короткое время. Он отдавал команды своим бойцам, вёл её в танце боя и ощущался, как сталь, прошедшая по щеке. А потом приходил к ней на поляну и искрил сарказмом. Моментами становился игривым, и тогда в интонациях проявлялась лёгкая хрипотца, от которой по спине пробегали мурашки. Этот голос говорил ей о её красоте, когда Гермиона оказывалась прибита к дереву или земле. Но она ещё никогда не слышала его нежности, растекающейся по телу сладостью мёда. Возможно, прошла целая вечность, пока ощущение тревоги не покинуло Гермиону окончательно, ведь солнце уже ярко освещало верхушки деревьев, а птицы пели в своей привычной манере. И Драко всё ещё был рядом с ней, целуя в висок и поглаживая по мокрым от пота и крови волосам. Только сейчас Грейнджер обратила внимание, что его белые локоны тоже были испачканы, и теперь цветом скорее походили на что-то тёмно-серое. Они сидели в объятиях друг друга, и Гермиона вновь и вновь вспоминала сцену смерти лучшего друга. Когда тело Рона упало, окутанное зелёной вспышкой, в ней что-то надломилось, но это не было похоже на те чувства, что описывали другие люди. Не было опустошения, не было этого отломанного куска души, без которого не представлялось возможным дальнейшее существование. Грейнджер могла бы сравнить это с неоновыми палочками, почти что неотъемлемым атрибутом любой маггловской вечеринки. Для того, чтобы вещество начало действовать, необходимо было слегка надломить упаковку. Так и она — вспыхнула, как маленькая искорка в темноте леса, когда одна из стен внутри разрушилась.***
Спустя полгода Гермиона впервые убила человека с помощью смертельного заклинания. Это была та самая ситуация, к которой применима фраза «убей или будь убитым», но в жизни всё выглядело гораздо менее эпично, чем описывалось в книгах. Это не было вторым дыханием. Не было ощущения тяжести после. Не было шока или угрызений совести. Их с Драко загнали в угол и разделили, заставив биться поодиночке. Сильные соперники, что смогли нанести Гермионе несколько серьёзных ранений. Точного количества она не помнила. Помнила, что чувствовала боль от бешеного удара о стену, то, как кровь струилась из раны, пачкая волосы. Её левая нога не держала вес тела из-за открытого перелома — кость торчала из кожи, принося боль, сравнимую лишь с Круциатусом, поэтому Грейнджер скатилась по стене здания, глядя, как человек в чёрном капюшоне надвигался на неё, будто сама смерть пришла сравнять счёты. Правый глаз перестал видеть — последствия ослепляющего проклятья — а о многочисленных синяках и ссадинах и говорить не было смысла. Всё тело превратилось в одну чёртову болевую точку. Она знала, что Малфой находился где-то рядом, слышала его голос, крики заклинаний, рёв боли, шипение. Но силы утекали, и Авада Кедавра стала единственным выходом из сложившейся ситуации. Ещё никогда в своей жизни она не ощущала такого безумного желания выжить, поэтому заклинание слетело с губ легко и нашло свою цель жадно. Тело упало к её ногам, и Грейнджер выдохнула, снова прошипев сквозь зубы от боли. Она знала, что скоро отключится, и выбросила сноп красных искр в небо, надеясь, что их найдут. Рука опустилась, а голова отяжелела, и перед тем, как тьма заволокла сознание, Гермиона услышала выкрик ещё одного смертельного. Но определить голос, принадлежавший убившему, она уже не смогла. И вот теперь Грейнджер смотрела в потолок штабной больницы и чувствовала себя живой. Нога срасталась при помощи костероста, а голова уже не гудела. Её вернули в сознание лишь спустя два дня после сражения, и тело оказалось практически полностью исцелённым. «Удивительная сила магии»,— подумала она в тот момент. Драко лежал на соседней койке и очнулся примерно в то же время, что и Гермиона. Но с тех пор они не сказали друг другу ни слова, и в определённый момент эта тишина, почти что похоронная, стала напрягать. Поэтому Гермиона спросила: — Ты знаком с маггловской религией? Ей не нужно было поворачивать голову, чтобы узнать, какая реакция последует. Малфой вздохнул, запустил руку в волосы и около минуты оставлял Гермиону без ответа. — Немного, — звучало хрипло из-за долгого сна. — Знаю, что они считают создателем мира какого-то бородатого мужика и называют его Богом. А ещё делят мир после смерти на рай и ад. Гермиона усмехнулась от его описания Бога. Её родители никогда не причисляли себя к числу верующих, ведь не ходили в церковь и никогда никому не молились, но мама говорила ей, что всё же верит в существование создателя. Рассказывала о различных библейских писаниях, и отчего-то с начала войны Грейнджер начала разделять её взгляды. В трудные времена люди почему-то очень хотели знать, что сверху есть кто-то, кто приглядывает за ними. Кто-то, на кого можно было бы положиться. — Как ты думаешь, куда всё-таки мы отправимся после смерти? — это звучало наивно и глупо, и Драко наверняка начал бы смеяться над ней. Или отчитывать за попытки вылезти из реальности. Но он помолчал какое-то время, после чего спокойно ответил: — В ад. Со стороны Малфоя послышался шорох, и Гермиона повернулась к нему, нахмурившись. Она слегка приподнялась на локтях. — Но мы не плохие люди… — она не успела договорить. — Да какая разница, какие мы люди, Грейнджер? Рай давно сгнил, смирись с этим, а ад замерзает, и демоны в нём слишком жадные, чтобы пропускать горящие души. Они забирают лучших, потому что хотят согреться. Из этого состоит выживание, — Малфой не сказал, выплюнул эти слова, скривившись. Гермиона вновь легка на твёрдую подушку, тяжело вздыхая. Она пыталась обдумать его идею, но не хотела верить в неё, ведь тогда получалось, что Рон там… Как и Невилл, и многие другие, умершие в борьбе за жизнь. Это значило, что даже после смерти их души вынуждены бежать от демонов, что готовы были перебить друг друга за порцию живого, горящего сердца. — Ты пессимист, — прошептала Гермиона, не зная, как ещё прокомментировать его реплику. Услышала, как Малфой фыркнул, вновь переворачиваясь. Койка заскрипела, и Грейнджер снова перевела взгляд в его сторону, столкнувшись с серыми озёрами, в которых поселилась тоска по кому-то очень ценному, в то время как уголки губ были слегка приподняты. — Я реалист и живу здесь и сейчас. Вот когда умру, тогда и узнаю, жаль, тебе рассказать не успею, — он встал с кровати, придерживаясь за тумбу, и шикнул, когда не до конца зажившая нога взяла на себя опору. — Куда ты? — Гермиона тут же приподнялась, почувствовав, как её затапливает беспокойство. — Совещание никто не отменял. До скорого, Грейнджер, — он снова улыбнулся, и Гермионе захотелось накричать на него за такое безответственное отношение к собственному здоровью, но она не смогла бы достучаться, как бы сильно ни старалась. Гермиона получила более серьёзные ранения, и её нога всё ещё отдавала болью от сращивания кости. А Малфой направлялся к выходу из больничного крыла, прихрамывая и крепко сжимая челюсти. Ад замёрз.***
— Отводи локоть! — Драко взял её руку и вывел в правильное положение. — Ты не даёшь себе возможности для размаха, кого ты собралась калечить своей куриной лапой? Гермиона обернулась, взмахнув копной волос. Приподняла подбородок и опустила руку, оставляя тренировочное лезвие направленным к земле. — Я не собираюсь никого намеренно калечить! Ты учишь меня самозащите, забыл? И у меня не куриная лапа! — возмутилась она, и в ответ увидела приподнимающийся уголок губы, благодаря чему на волю проступил один из клыков. — Да? На поле боя я что-то не замечал за тобой такой святости, — Малфой выделил последнее слово, распробовав его на языке. Будто ему нравилось попрекать её в пошатнувшейся за время войны морали. Грейнджер нахмурилась, сложив руки на груди, и напряженно выдохнула. — На поле боя у меня нет на это времени, и ты это прекрасно знаешь, — в её вены уже впрыснули яд злости, и Гермиона чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Мерлин, он так любил это делать. Упрекать её в чём-то подобном, чтобы любоваться реакцией, и, казалось бы, давно пора было привыкнуть к его вбросам, но Гермиона не представляла это возможным. Её до ужаса раздражало всё, что касалось той самой святости или её умений, а Драко как будто забавлялся, подливая масла в огонь всё больше и больше, по небольшим каплям, вовсе не замечая того факта, что пламя разрасталось. — Знаю, — усмешка сменилась на более мягкую улыбку, рука потянулась к выбившейся пряди её волос и заботливо заправила её за ухо. — Когда ты в ярости, от тебя невозможно оторвать глаз, ты в курсе? Гермиона застыла, будто кто-то перекрыл доступ к энергии движения, а дыхание участилось. Драко редко говорил комплименты, чаще соблазняя её иными способами, но в такие моменты хотелось подать ему, мать твою, всю свою жизнь на золотом блюдечке, ведь те интонации, которые он выбирал, и сопровождающий их взгляд заставляли её чувствовать себя по-другому. Не бойцом Ордена, не умнейшей и сильнейшей ведьмой своего возраста, а обычной влюблённой девушкой, нашедшей своего человека в толпе похожих друг на друга лиц и улыбок. Влюблённой. Иногда Малфой заставлял задуматься — а кто они на самом деле друг для друга? Они спали, тренировались вместе, выходили на задания и сражения в качестве официальных партнёров, но ни Драко, ни Гермиона никогда не выказывали сути своего общения другим людям. Были ли они парнем и девушкой в привычном понимании этого слова? Можно ли было назвать их связь «отношениями»? Гермиона не знала. Уткнулась ему в плечо, вдыхая такой знакомый аромат леса и пергамента, и закрыла глаза, ощущая себя уставшей от целого мира. Война никому не давалась легко, и боль от травм на самом деле не затягивалась так же быстро, как кожа. Вроде физически ничего нет, но внутри целое море из шрамов. Они красовались на сердце, как жемчужины в ракушке на глубине моря — нельзя увидеть до тех пор, пока не вытащишь на сушу и не вскроешь раковину. Только шрамы, в отличии от жемчуга, не были приятны глазу, скорее напоминали об ощущениях страха на кончиках пальцев, пытающегося пробраться дальше, к сердцу. — Как ты думаешь, мы победим? — Гермиона пробормотала свой вопрос в его ключицу, вновь почувствовав себя ребёнком. Рука Драко прошлась по её спине, легко прощупав каждый позвонок. — Не знаю, — он выдохнул прямо в её волосы, сжимая крепче. — Я буквально слышу, как громко ты думаешь, Грейнджер, перестань. Она улыбнулась, выпустив воздух сквозь зубы, и слегка отстранилась, всматриваясь в его глаза своими обеспокоенными. Гриффиндорка пыталась передать чувства сквозь свои карие радужки, будто он не знал их наперёд. Будто не выучил каждую реакцию и эмоцию. — И о чём же я думаю? — тихо проговорила Гермиона, зная, что он ответит. Малфой ведь обладал невероятной способностью видеть её насквозь. — О том, что будет дальше, — его пальцы потянулись к контуру её челюсти, очерчивая его, а глаза внимательно следили за траекторией движения. — О войне, о смерти и о нас. Слабая улыбка тронула губы. — И что ты думаешь по поводу нас? Малфой закатил глаза, будто она задала самый глупый вопрос, который только могла бы задать. — Я думаю, что ты моя, Грейнджер, — сказал, желая высечь эти слова в её сознании. Вкрадчиво, держа её щёку рукой и заставляя смотреть прямо в глаза. В такие-привычные-серые глаза.***
Война подошла к своему завершению примерно через два месяца. Ордену удалось проникнуть в Хогвартс для уничтожения последних крестражей, и эта битва не шла ни в какое сравнение со всеми предыдущими сражениями. Две стороны столкнулись в своих полных составах, и звуки заклинаний сливались друг с другом в безумии. Вспышки мелькали буквально повсюду, стены разрушались одна за другой, забирая за собой жизни. Гермиона почти ничего не видела из-за пыли, летевшей в глаза, забивавшей нос. Хотелось выйти на свежий воздух и чихнуть раз десять, чтобы слизистая избавилась от посторонних бактерий, но у неё не было времени даже для глубоко вдоха, и обо всём остальном не могло быть и речи. Они с Драко сражались с пятью Пожирателями сразу, постоянно лавируя меж друг другом и выбивая одного врага за другим, и уже спустя двадцать минут с начала всё тело нестерпимо болело. Будто она впервые оказалась на поле. Их главной задачей было отвлечение, чтобы у Гарри была возможность найти проклятую диадему, которую никто не видел на протяжении многих столетий. Это звучало бредово, но, Мерлин, у него получилось. У Гарри получилось. Часы пролетали один за другим, Гермиона не замечала течения времени, когда главной задачей стало выживание. Когда последний раунд решал буквально всё — победу или полное поражение, после которого не существовало бы будущего. Ни у одного из них. И неизвестность пугала больше всего остального на этом свете. Ведь никто не мог предугадать исхода — стал бы Волдеморт убивать их или довёл бы до сумасшествия каждого, обрекая на бессмысленное существование? Битва к концу, казалось, только набирала обороты. Заклинания становились всё опаснее, смертельные проклятья витали в воздухе, отравляя кислород и так испорченный пылью, и били по ушам, как пощёчины. Скорость, возможно, могла бы заворожить стороннего зрителя, но в ней не было видно ровным счётом ничего. Гермиона не знала, сколько её товарищей лежали бездыханными телами. Перед глазами двоились чёрные капюшоны и костяные маски, вспышки сливались друг с другом и тело двигалось на подсознательном уровне, на автопилоте. Отражало атаки и наносило новые, всё более смертельные. Чувствовало поддержку со спины со стороны Драко, пока он не исчез из поля видимости, слившись с беспощадной толпой. И это стало первой причиной для сбавления оборотов. Гермиона настолько привыкла чувствовать Малфоя рядом, что его отсутствие означало полную панику. В этой безобразной симфонии удара можно было ждать откуда угодно, и потеря прикрытия отразилась страхом, заполнявшим лёгкие с завидной скоростью — буквально несколько секунд, и в горле встал ком. Движения стали более беспорядочными, а противники смешались в одну массу. Она впервые в жизни чувствовала себя такой напуганной во время боя и знала, что оттого являлась уязвимой, но времени успокоиться не было. Грейнджер не могла отдышаться, не могла сосредоточиться, глаза слезились, а в ушах стучало так громко, что все звуки просто перестали существовать. До тех пор, пока она не услышала его отчаянный крик. А потом наступила тьма, прерываемая вспышками адской боли. Создавалось такое чувство, что каждая мышца её тела натягивалась нитью, а затем постепенно, как в замедленной съемке, разрывалась по волокнам. Органы пережимало, будто они засыхали. Это тянулось часами. А потом прекратилось, в одно мгновение, и яркий свет больничных ламп ослепил. Её руку сжимали знакомой хваткой, а в ушах стучали слова целителя, пойманные её сознанием за секунду до пробуждения. — Мистер Малфой, мне жаль, но проклятье неизлечимо. Мисс Грейнджер умрёт в течение полугода, возможно, чуть больше. Соболезную.Настоящее время
Драко был где-то рядом, это ощущалось каждой клеточкой её кожи. Он всегда был рядом. Но её срок подходил к концу, и встретить его следовало соответствующе. Её полгода прошли проще, чем представлялось. На самом деле весь ужас проклятья состоял не в муках, испытываемых больным на протяжении последних месяцев, а в том, что оно не чувствовалось. После агонии приходило спокойствие тела, иллюзия здоровья, сопровождаемая постоянным тиканьем часов внутри головы. Смерть стояла рядом, ходила за ней по пятам, ожидая той секунды, когда сможет насытиться новой жертвой, и Гермиона чувствовала её. То, как старуха с косой наступала на пятки, мерзко посмеиваясь, каждый раз грозясь вот-вот нагрянуть, как хищник, играющийся со своей жертвой. Желающий, чтобы добыча испытывала страх над его властью. Совсем рядом послышался хруст снега, и через пару секунд Драко опустился рядом, выпрямив ноги и оперевшись руками о землю позади. Он был единственным, кто не смотрел с жалостью. Его глаза вообще не поменяли своего блеска, и это радовало сильнее долгожданной победы, которой они добились в тот день. Прошло полгода с тех пор, как мир вышел из-под гнёта лорда Волдеморта, и это стало глотком свежего воздуха. Гермиона знала, что погибала не просто так, и это заставляло сердце светиться даже сквозь боль, страх и не затянувшиеся шрамы. Она сделала хоть что-то. Привнесла свой вклад в будущее этого мира и, возможно, должна была теперь уйти. Может, магглы были правы, и на самом деле всё давно предрешено за нас, и её судьба не могла быть другой. — Как думаешь, я тоже попаду в ад? — дрожащим от холода голосом проговорила она, и снежинка упала на ресницы, тут же замерзая. Драко тяжело вздохнул, и из его рта вышел густой пар, привычный на таком морозе. Жалел ли он сейчас о тех словах, что сказал ей когда-то? — Я надеюсь, что там тебе будет спокойно, — его голос был едва слышен, но Гермиона распознала нотки печали. Хотелось усмехнуться, но холод не позволял мимике работать в привычном режиме. Каждая мышца наполнялась морозом, и кожа по ощущениям была похожа на стекло после сильной метели — узоры должны были украшать тело. — Я здесь, потому что ад замерзает, Драко, — она краем глаза заметила, как Малфой вздрогнул от припоминания его же слов. Да, он сожалел. — Это было лишь предположение, Грейнджер. Возможно и так. Но его интонации говорили о том, что на самом деле Драко боялся оказаться правым. А Гермиона знала, что никогда нельзя исключать вероятность. Её руки больше не чувствовались. Как будто пальцев у неё и не было вовсе. А коса старухи, ставшей почти что подругой, нависала всё ближе и ближе. Таймер подходил к концу. Гермиона опустилась верхней частью тела на землю, и снег заколол щёки своим прикосновением. — Прости меня. Она не была уверена, что Драко это услышал, но ком в горле помешал сказать что-то внятное. Её тело стало совсем холодным, пока сердце затухало, замедляя свой ход. Гермиона думала, что выплакала все слёзы, но одна предательница всё же прорвалась на волю, тут же заледенев. Умирать и в самом деле оказалось не больно. Почти так же, как засыпать. Гораздо хуже было чувство вины за то, что она уходила. Она была единственной, кто у него остался. Последний закат был безумно красив, но демоны уже звали её. В ад, такой же холодный, как эти горы, в отчаянном желании согреться жаром её сердца, которое горело до сих пор. Которое поддерживало огонь Драко. Черти действительно крайне жадные. Она чувствовала их хватку на своих запястьях, зная, что готова к этому. Гермиона закрыла глаза в последний раз, пока Драко держал её за руку и вглядывался в синие губы, зная, что больше она не дышит. В последний раз наклонился и поцеловал ледяной лоб. Так, как целуют любимых. Так, как целуют покойников.