Практика невинных

Старший эльф с горем пополам выбрался из непроглядных сновидений, когда его размягшие ноги что-то начало легонько качать, сразу же, как он двинул пальцами, прекратив. Поднять тяжёлую голову и открыть веки чуть больше, чем наполовину, получилось только из-за того, что небольшое знакомое пятнышко со светло-карими волосами перед ним, освещённое тусклой лампочкой, стоя на покрасневших коленях, ёжилось и мельтешило слишком уж заметно, то ли пытаясь скрыться за длинными ногами эльфа, то ли делая это, чтобы из-за них выглянуть. —Извини, я случайно тебя разбудил.—Наконец пробубнил Габриэль, заметив заспанные глаза брата, и взволнованно зажал краюшки и без того мятого балахона, на котором застопорилось чьё-то внимание. —А…—Издав понимающе краткий звук, Гэб, не отдавая себе отчёта, потрогал свою голую грудь, проверяя правда ли на подростке именно его футболка и, убедившись, убрал трогалку, чутка выпрямившись.—Давно... Вылез из ванны?—Баритон его отдавал приятной глуховатостью и спокойствием, а под глазами выступили тени, подчёркивающие вновь появившееся темные синяки. —Ещё вчера.—Произнёс младший и в тот же момент догадался, что человек перед ним ещё не ощущает реальность в полной мере и вряд-ли мог заметить неладное, потому прекратил волноваться о неудавшейся попытке потрогать чужие гематомы с ссадинами и положил руки на мраморный пол, наклоняясь туловищем вперёд и высоко поднимая голову.—Ты же не выспался, да? Может продолжим спать у тебя?—Предложил тот, тяня голову за поднимающимся с пола парнем, пропустившим слова мимо ушей. Эльф натужно, с тяжёлым придыханием поставил себя на ноги и, пройдя дверной проход, пошёл вправо, тоесть в противоположную сторону так заботливо предложенной спальни. Габри даже удивился: ему самому понадобилось около двадцати минут, чтобы отлипнуть от пола, а тот только проснулся и уже куда-то собрался, может, по привычке. Когда Габри только вошёл за ушедшим из наскучавшей ванной комнаты в небольшую кухню, объект слежки уже выдыхал клубок серого дыма, равнодушно поглядывая в окно, за стеклом которого ещё светало, обдавая тусклыми лучами горячего тепла, и опирался одной рукой о подоконник со всеми знакомой вазой. Сомневаясь, что сможет хоть как-то заинтересовать собой просыпающегося своим обиходным способом брата, младший осмотрел себя с ног до того места, до которого получалось, и подсознанием уловил, что выглядел вполне интересно для своего возраста. Как минимум, внимание взрослых дядь к себе он притянул бы запросто. Ступни голых ног больно покалывало от холодного пола и отсутствия одежды, потому, садясь на стул, где обычно сидел старший, спинкой к стене, Габриэль притянул к себе ноги, сложив бабочкой так, чтобы согреть их бедрами, и после этого вспомнил, что все это время находился без нижнего белья, на пару секунд некрасиво оголяя эклер. Он встрепенулся и прикрылся, поджимая губы. Первая сигарета пролетела с такой скоростью, что Гэб на автомате вытащил и зажёг вторую. Безмятежно смотреть на утренний пейзаж родного города, не обращая внимания на фон позади него самого, было отрадно, хотя осматривать пятиэтажные здания впереди, их окна, балконы, улицы, деревья и прочее было бы удобнее в очках, а не под пеленой серого пахучего дыма. То, что ребёнок притих, добавляло умиротворённости в хорошо освещённом помещении, а само его наличие неподалёку подчистую стирало ощущение бывало гнетущего одиночества. Габ держал руки на конечностях, чтобы как можно скорее отогреть, и беспричинно ждал, когда же старший накурится. Его сосредоточенность на узорах из хвостов сигарного дыма был перебит собственной одеждой, спавшей с плеча до середины предплечья. От обострившегося ощущения того, как мягко на нём сидит одеяние братика, изо всех сил стараясь сохранить тепло мальчонка, он застыл, прислушавшись к этому получше и вскоре заместо бессмысленных ожиданий стал искренне наслаждаться отголоскам чужого запаха с чувством чего-то от него неописуемого в груди, похожего на распустившиеся в тонких рёбрах цветы с лозами, появившимися давно, но незаметно. Со стороны двора залаяла бездомная собака и послышался рассерженный, взрослый голос мужчины, отгонявший животное куда подальше. Старший смотрел на это сверху вниз нисколько не заинтересованно, но сосредоточенно, думая о своём. Когда он наконец начал добираться до воспоминаний вчерашних событий, а мужчина скрылся с горизонта пустой площадки, тогда же заметил, что и вторая сигарета догорела. Одно из последних воспоминаний качалось между сном и реальностью. А именно — поцелуй, но что такого необычного в нём таилось придумать ему всё же не было под силу. Чтобы воспоминания не слишком быстро прискакали или мысли не начали пениться от всего остального, он вытащил ещё один будущий бычок, обещая, что этот раз будет последним. Итак… Факт о ушках, разговор о переезде и попытка запихать малого в ванну от начала до конца вспомнились ему первыми. Мысли на них не задерживались, хоть и давили на затылок странным напряжением. Мытьё полов и не до конца установленная винда прошли мимоходом. Третьими стал разговор после пробы запеканки… Что-то про ноги... Так… Что ж там было? Габриэль внимательно следил за озадаченным лицом старшего, пока тот держал перед собой меж пальцев тлеющую сигарку, сделавшую чужое мышление инертным, а эмоциональность никаким. Когда эльф затянулся уж слишком глубоко, уши того поднялись и он утвердительно хмыкнул, выдохнул, слегка взбодрившись и вспомнив, кажись, всё, что хотел. Осознав, что может выглядеть сейчас не очень хорошо со своими неуложенными и вымытыми без шампуня волосами, торчащими в одной и той же стороне, малец слез со стула и пошёл приводить себя в порядок. Умыться и почистить зубы тоже не помешает, да и небольшую запись в дневнике нужно сделать. Последняя сигарета была явно не последней, когда остроухий чисто логически сопоставил некоторые действия, слова и намёки младшего из схемы в пару пояснительных предложений: Габриэль соскучился, пытался притянуть внимание и был напуган. Не_Габриэль же этого, как слепой инвалид, в край не видел, оправдываясь вчерашней усталостью. Не по своей воле закончив на седьмой сигарете, он быстро выбросил её фильтр, сомневаясь, что вообще попал куда нужно, сухо закашлял, прикрывая рот рукой, и от вспыхнувшей боли в лёгких стал сгинаться над батареей под небольшим подоконником. Кашель заменила жуткая хрипота, которую получилось убрать через тщательное полоскание горла водой и ровно тогда, когда он выплёвывал горькую мокроту с бордовой жидкостью в раковину, в кухню забежал Габриэль всё в том же, только с расчёсанными волосами, блеском в глазах и свежим, сияющим личиком. Тень на лице старшего с выступающими синяками на и так мертвецкой коже и парами полос, что делали взгляд уставшим, создавали между парой мордашек идеальный контраст и несколько пугали. —Братик, ты выглядишь плохо.—Опустил ушки тот, скрывая руки за спиной, когда на него обратили недоброжелательное внимание. —К-кхр-рм…—Опираясь о борта алюминиевой раковины и смотря на младшего через плечо, сдавливал позывы тот. —И здесь очень дымно, может пойдём к тебе? Я окно открыл, там сейчас свежо так будет.—Габриэль ни на секунду не моргнул, когда к его персоне подозрительно медленно, даже осторожно, приблизились и сели перед ней на корточки.—Братик? —Ещё рано…—Сказали приглушённо, тяжело вздохнув.—Может пойдёшь к себе и переоденешься? —Мне хорошо в этом, пойдём к тебе?—Младший ненавязчиво приблизился и обхватил плечи старшего.—И совсем немного полежим… Чуть-чуть. Ничего более не сказав и не опровергнув, Гэб аккуратно обвил мальчика за низ и поднял на руки, вставая. Габриэль будучи на высоте прижался к старшему, улыбаясь тому факту, что всё идёт самым лучшим и приятным для него путём. Кладя мальчика уже на постель, да так, чтобы футболка ровно легла на бёдрах, Гэб навис над тем и, ненадолго задержав внимание на розовом румянце с поблёскивающими глазами, лёг рядом на бок, подпирая тяжёлую голову, волосы на которой никак не меняли своей необычной укладки, а бакендабры забавными и чарующими лентами шатались при каждом наклоне головы. Габриэль повернул к тому лицо и улыбнулся, счастливо прикрывая глаза. Его светленькие волосы олицетворяли слово мягкость и лёгкость, но также жили своей жизнью, имея при себе необъяснимую напыщенность и визуальную островатость в концах. —Братик, а знаешь...—Водя рукой по своему животику и перегоняя из стороны в сторону большеватые складки, начал тот.—Почему я называю тебя именно так?—В знак ответного вопроса ему кивнули головой.—Потому что это самое близкое слово к тому, кем ты мне приходишься…—Не_Габриэль секунды две полежал, после, приподнявшись, пригнулся к тому, слегка ткнув краем носа в шею, из-за чего младший улыбнулся ещё счастливее, наклонив голову в противоположную сторону, дабы открыть тем самым больше беззащитных зон, только вот от него сразу же отстали, оставляя упоминание об этой странности только в памяти. Габри опустил приятно-мокрый взгляд, чувствуя, как увеличивается количество слюны во рту, и посмотрел на полку с книгами о приключениях волшебника, собираясь с духом для осуществление идеи с ожиданием определённых, очень значимых, результатов.—Ты научил меня многим вещам и- —Это каким?—Не нарочно перебили того, отчего он внутренне потерялся. —Ну…—Из маленькой головы стайкой летучих мышей повылетали все напридуманные непристойности с едиными персонажами в главных ролях, отчего когда-то запылавший низ затих.—Играть в компьютер или пользоваться правильно интернетом: так, чтобы не виснуть на чём-то бессмысленном, также готовить вкусности и складывать некоторые оригами, заботиться о себе…—Эльфёнок знал одновременно огромное количество вещей, которые можно перечислить, а в тоже время чувствовал, будто придумывает всё на лету. Остроухий старался слушать того внимательно, припоминая какие-то детали и картины, где-то даже неуверенно кивая, но его внимание как будто подтрунивали вопросы вчерашнего вечера, заставив прослушать середину совсем немного неуверенного и в некоторых местах запнувшегося пересказа ему принадлежащей, на самом деле очень плодоносной, дани.—…Научил общаться со взрослыми дядями, когда многие другие говорили с ними даже не заговаривать. Научил как правильно относиться к сложным ситуациям, как из них выходить.—Даже слегка вдохновлённо завершал тот.—Многим вещам ты научил меня не специально, но они всегда были на памяти и помогали. —И что же с этого?—Подтолкнул к итогу старший, кажись и не заметив ноток восхищения. —Я заметил, что учиться с тобой интересней и полезней всего…—Габ потёрся бедро о бедро, когда подсознание заговорило о необходимости ускориться, чего сделать он не мог.—Заметил, что ты подаёшь хороший пример. —Курение, задродство и ненависть ко всему для тебя хороший пример?—Без язвительности приподнял одну бровь тот, после чего резво встал с постели. Кажется, об отсутствии верха на себе вспомнил. —Но ты свободен.—Вырвал самое ясное из ещё не прорвавшейся трубы ответов ушастик, смотря на визуально крепкое предплечье остроухого, вставшего напротив открытого шкафа и боком к кровати.—Ты показываешь себя с самых искренних и настоящих сторон, не пытаешься обмануть или запугать.—Тот натягивает на себя белую футболку, а Габриэль скромно продолжает водить рукой чуть выше, звуча искренне и нежно. Его выглядывающие из-под подола нежности оголяются ещё больше, ещё заманчивее, сам он хочет, чтобы на него посмотрели.—Ты такой хороший…—Гэб ложится обратно, заводя руки за голову. Он вслушивался в слова эльфёнка, стараясь понять в какой это момент стал таким хорошим, но и чего-то особого в них не находил.—Для меня ты самый лучший братик и… Эльф. Я очень люблю тебя и хочу быть таким же хорошим для тебя…—На слух голос мальчика мог вот-вот перейти на шопот или сорваться. Такая редкость.—Хочу стоить в твоих глазах столько же, сколько стоишь в моих глазах ты. Как думаешь, я смогу стать таким же, как ты?—Трогая через ткань свою грудь, склонил голову эльфёнок. —Самое меньшее в этой жизни я хотел бы, чтобы ты был на меня похож.—Скорчился тот, видя в себе не столь чего-то плохо, как неуправляемого и лишнего, после чего жить почти невозможно.—Вот вообще не хочу. —Жаль…—Даже не успев задуматься об ответе, Габ поднял на того глаза. Его согнутые ножки стали тереться друг об друга живее, норовясь сейчас же откинуть ткань и показать то, что стало скучать по старшему чаще собственного хозяина. —Так к чему всё это?—Гэб как-то само собой казался сегодня непривычно беззлобным и спокойным, отчего младший заимел в себе лёгкую неустрашимость не спрашивать, а говорить. Впрочем, этого не хватало для того, чтобы сказать тому что-то такое не совсем приличное напрямую. —Ну… Я хочу… Хотел бы…—Габриэль начинает понимать, что не имеет ни малейшего понятия как именно рассказать о том, чего так хочется ему и его второй внутренней половине, что является к нему в зеркалах, снах и мыслях, потому он, немного помедлив, заводит такую тему, благодаря которой сможет вернуться к недосказанной.—Если попрошу не двигаться… Не сопротивляться и… Не останавливать меня, исполнишь просьбу? Или ты накажешь меня? —Гэб вскидывает бровями, держа немного скучающий взгляд на потолке. —Какие подозрительные предостережения. —Ты не накажешь меня за то, что могу спросить?—Приподымается тот, желая притянуть внимание.—Не отвернёшься, не уберёшь меня от себя, если я сделаю что-то не то, чего нельзя от меня ожидать?—Старший опускает на того холодный взгляд, отчего Габ становится только искренне.—Скажи, могу ли я сделать ошибку, о которой буду жалеть всю оставшуюся жизнь?—Габриэль звучит серьёзно, даже слишком, если сравнивать с ним вчерашним. Донести смысл этих вопросов кажется ему сейчас самым важным, ведь мальчик хочет услышать непременно такой ответ, который успокоит его внутренне, но разгорячит внешне. —Сомневаюсь, что ты сможешь сделать что-то хуже, чем начать курить передо мной.—Гэб чувствует что-то похожее на безразличее. Он верит, что сможет обойти любую проблему, возникшую при завершении этого разговора, и уверен в том, что сможет сделать что-то весомое именно тогда, когда Габриэль успокоится.—Вот в этом случае я бы тебя наказал.—Одна минута разговора и всё, как раньше. —Не буду.—Сел возле того эльфёнок, показывая всей своей физиономией всю свою уверенность.—Я никогда в жизни не посмею даже попробовать, если ты позволишь мне то, что мне сейчас так хочется.—Габ на пару секунд скрестил пальцы, а после сжал кулачки. —Хочешь, как вчера?—Поднял одну бровь брюнет, продолжая смотреть в потолок, где тамошние узоры были хоть и еле-видимы, но вполне занятны. Он всё ещё не был заинтригован, не смея пропустить внутрь своего черепа ни единого червяка, что целыми оравами развёл в своей голове младший, потому вполне спокойно не видел чего-то в чужом поведении странного. Как вчера, так и сегодня. Хоть ему и кажется, что что-то не так, но пока он не знает причин, волноваться об этом не торопится. —Да, наверное…?—Опустил ушки тот, сомневаясь в том, что ему будет позволено хоть что-то, чего он успел напридумывать, но не обосновать под «точно можно».       Руки сами собой разжались и опали. —Если это для тебя так важно.—Отвёл глаза Гэб, давая тем самым разрешение, но и не беря в виду то, что можно делать всё, что захочется. —О, это очень важно!—Улыбается эльфёнок, позабыв о недавнем смятении с нерешимостью, и начинает почти сразу же действовать. Когда младший присел на живот старшего бубна, тот неожиданно резко вылупил глаза и приподнялся, немного подтолкнув Габриэля снизу, через ощущения оголённой кожи между краёв футболки и штанов на себе поняв то, что эльфёнок так и не натянул белья. Проснулось до жути сильное желание прервать чужие только-только начавшиеся подвиги и отправить в соседнюю команду, но Габриэль с чуть прикушенной губой так волнительно смотрел ему прямо в расширенные глаза, показывая, что очень волнуется и ждёт поддержки или хотя бы очень бы хотел продолжить, что все отрицательные эмоции и даже некоторые внутренние устои дали трещину, заступорились, обмякли. Словно ошпаренный опоссум замерев, Гэб убрал с него взгляд, не зная как лучше поступить. Да и вообще, отчего такая незначительная мелочь его испугала? Неожиданностью? Из-за бездействия младший решил, что можно продолжить. —Братик, ты…—Неуверенно начал тот.—Я знаю, что ты очень правильный и… Очень агрессивный, если видишь, что кто-то переходит границы тобой дозволенного, а позволяешь ты немного, но…—Чья-то маленькая плоть соприкасалась с кожей под собой и немного скатывалась, когда ею пытались потереться. На это хотелось ругнуться обоим.—Ты когда-нибудь позволял делать себе приятно через прикосновения? —Да-а…?—С опаской ответил остроухий, отдалив более-менее спокойное лицо, и, осторожно оперевшись о постель, подтащил к себе туловище, приподнялся на локтях. —Можем ли… Нет, наверное, лучше сказать… Можно я с тобой поиграю?—Живот старшего немного расслабился и опустился, послышался безвольный вздох. Просто поиграть. Ладно, наверное… Попытка представить себе то, что могло взбрести в голову младшего, была явно лишней и лишь довела до абсурдного напряжения. Можно было даже рук из-за головы не вытаскивать. —Фух...—Опустил навострённые уши тот.—Можно конечно, но уши я тебе пока не дам.—Конечно не даст, ведь совсем не готов к тем будоражащим кровь ощущениям с невъебенным возбуждением в висках, причиной которых будут ловкие ручки с ротиком младшего. Ох, после вчерашнего так хочется... Повторить? Опять тараканы. —Спасибо.—Опуская руки по бокам братика под ним, длинноухий пробно приблизился к чужому лицу. Пронаблюдав то, что тот лишь непонимающе отодвинул голову, не показав слишком сильные знаки протеста или отвращения, Габриэль с долей истомы посмотрел на скромные губы и приблизился к ним, аккуратно склоняя голову в бок. Целуя угл губ. Не этого старший ожидал. Сероглазый поднял напряжённую кисть, что была готова схватить ребенка за шкирку и, как минимум, отодвинуть, но, стараясь сделать это не слишком резко, аккуратно, чтобы не дай бог не выкинуть того "за борт", тоесть медленно, не успел, опустил, когда младший отпрянул, но не чтобы прекратить, а чтобы выдохнуть ещё одну благодарность, и вновь, словно нажатием красной кнопки, поднять чужое напряжение с рукой, желавшей остановить уже третье домогательство до старшего. Светленький целовал того и целовал, а постоянное давление конечностей на постели раз через раз в сомнении опадало и снова поднималось, боясь прикоснуться к вполне себе досягаемой цели. Уже без страха беря старшего за щёки, Габриэль вошёл во вкус, облизывая родные губы, лаская своими и снова целуя. На этот раз благодарность из ангельского ротика вылетела с маленьким дополнением: —Боже, спасибо…—Собираясь затомить себя чужими губами на сколько позволит возможность, светлый бубен встретился с секундным сопротивлением — прикосновением к предплечью. —Габриэль, этим нужно заниматься не с родственниками и не с мальчиками...—Зажимая голову в приподнятых плечах, старший переводит дыхание, желая взять себя в руки как можно скорее и помочь это сделать разгорячённому ушастику.       Господи, что там в него упирается? —Разве не этим занимаются, когда любят?—Габриэль смотрит тому в глаза, но, не видя ответного зырка, начинает рассматривать чистоту кожи мрачной расцветки. Она привлекает его не меньше, чем руки или уши парня. Нос, скулы, переносица, брови... Когда они дома, черты родного брата на столько мягчают и милеют в его глазах, что отличить его от того что ходит по улицам почти невозможно, ведь мозг любого прохожего или знакомого ни за что не примет, что вот этот вполне неплохой, местами здоровый и терпеливый парень - это то тощее пугало с синяками под глазами, острыми гребнями, оружием, высокой опасностью для окружающих и редко выделяющейся кровожадностью, как у психа, прямо сейчас выглядящее таким растерянным. Габриэль не видит брата страшным на улице, но то, как иногда на того смотрят, заставляет с огромными успехами находить отличия между "братик дома" и "старший на всеобщем обозрении - сигарета в зубах обязательна". —Этим, но-…—Старшего прервали ещё одним живым поцелуем на подольше, так как вероятности того, что это продлится хотя бы на минуточку больше, уже почти не было. Со стороны тёмный почти что не сопротивлялся, но Габи и представить себе не мог насколько тяжело тому было это позволить. Руки, как и шея, облились привычным холодным потом, а где-то в суставах от эмоционального перенапряжения и слегка неудобной позы стало побаливать.—Но ты ещё маленький, не думаешь?—Как будто и не целовал его никто. —А во сколько надо?—Несмотря на поверхностность толкования, сдержанный намёк был пойман. И пойман отлично. —В шестнадцать - минимум. Со свисающей чёлочкой, что почти закрывала собой глаза, Габриэль замирает над губами брата и с приоткрытым ртом смотрит в глаза, которые точно-преточно не посмотрят на него с отвращением. То есть как на человека. Его заострённый в краях взгляд кажется не детским, его румянец непозволительным, а губы, влажные и мягкие, просто не подходящими. В эти мгновения он уже не кажется ребёнком, новоиспеченный подросток — вот кто он на самом деле, что исправить кажется до жути легко, но на самом деле сложно. Ещё сложнее понять кем он сам себя считает. —Некоторые люди делают это с теми, кому куда меньше, чем мне, в разы меньше.—Такое высказывание как тумак по лбу выводит из Гэба с десяток сомнений, а также срывает одну из блоков поведения с младшим. —Потому что это конченые люди.—Скалится тот, забыв о неловкости. Что-то даёт ещё одну трещину. —Я знаю.—Улыбается Габ как не в себе.—Но это в реальности, а здесь…—Он оценивающе смотрит тому в рот, гадая о том, как забраться в этот мокрый рай и не вылезать, начав точить страстные отношения их языков.—Здесь, думаю, можно и позволить? —Где здесь?—Изъявляет тот грубо, со сжатыми руками и напряжением окунув одну ногу в то, из чего младший не вылезает уже бог знает сколько. Это омут. Омут, что становится глубже. —Наедине.—Габриэль переносит одну руку на плечо и пока тот видит лишь его лицо, мельком проводит под подолом футболки, после чего тон его сменяется на привычно-мягкий, можно сказать прелестнейший и просящий.—Только я и братик. Нежный, мягкий, любящий… Всего день, часик, всего минуту, нет, пару секунд… Совсем немного…—Снимая с себя бумажную шапочку непонимания, Габи нежнеет и светлеет, а милые глаза его становятся такими деликатными, что сероглазик начинает подтаивать.—Ни с кем мне не будет так приятно, как с тобой, братик.—В эту самую секунду эльфёнку неожиданно сильно захотелось открыться в самых грязных вещах, как никогда раньше. Кажется, что несколько откровенностей сделает их отношения друг к другу более открытыми и... Личными. Ведь если его самого будет в чём упречь, то братику станет легче не упрекать уже себя. А ещё хотелось прижаться низом, к тому небольшому промежутку открытой серо-смуглой кожи, что не скрывали штаны с футболкой, сильнее, хотелось увеличить возбуждение, заставить его витать в воздухе, пропитывать мебель, книги, их кожу до выжимки капелек пота, почувствовать, как с ним играются, как тянут к себе, как домагаются в конце концов, раз он такое так открыто и желанно вытворяет.—Знаешь, а ведь однажды мне приснилось то, как ты любил меня прямо,—тело старшего замерло, отзываясь гудением в голове,—на моей кровати в комнате родительского дома и...—Серые глаза ошалело созерцали виноватую улыбку с розовой испариной.—Я проснулся таким счастливым.—Кажется, будто младший и вправду был не в себе, но его голос и взгляд не показывали признаки неадекватности, обманом заставляя поддаться милому голоску. Но то, что он говорил, показывало доказательство заблуждения старшего, било по щекам и дёргало за края изнанки моральных принципов.—...Я получил три двойки в школе, потом сильного ремня от папы, выговор от мамы, даже разбил случайно тарелку, думая об этом сне…—Габриэль опустил голову, понимая, что следующее признание ничего хорошего не принесёт, но молчать не стал.—В тот же день я... Начал искать в интернете что-то похожее на мой сон. —Ох, нет.—Тихо произнёс старший, желая, чтобы всё, абсолютно всё оказалось одним большим заблуждением.       Или сном. —Да...—Выдохнул младший с прищуром мерзенького удовольствия смотря выше.—Я нашёл столько всего. Настолько много, что меня… Мне было так плохо и так хорошо оттого, что в мире есть даже такие, на столько, что меня вырвало. Я плакал и был так счастлив, потому что... —Это не он, явно не он. Явно не младшенький братик, что любит обниматься с братом или скучает по нему из-за долгих расставаний.—Смог до конца понять, что влюбился. Ребёнок, что любит не по возрасту. —Ты мелкий…—Прошипел тёмный, поднимаясь.—Придурок.—Вставая и скидывая с себя эльфёнка, Гэб пытался казаться взбешённым. Он и был рассержен, чувстововал это, но вид опущенного личика с чуть подрагивающими чертами сменил ком нарастающих отрицательных эмоций одним сплошным волнением.—Ладно, нет, но это… Это всё тебе пока не нужно, понимаешь? —Мне нужно знать, что существуют видео для взрослых с маленькими детьми, только когда я сам стану взрослым? Зачем? Чтобы пользоваться этим в своё удовольствие?—Расстроенный голос младшего замял любую попытку начать ругаться, потому как... Младший осознанно хотел этого с ним. Чем вам не причина отлупить? —Нет, ни в коем случае, просто это… Это одно сплошное… Болото, понимаешь?—Габриэль поднял голову и стал внимательно вслушиваться в объяснение сего порицания, а брат был этому, как рад, так и не очень.—Нормальные люди в свободное время будут заниматься хобби, подработкой, заботой о ком-нибудь, помощью тем, у кого свободного времени нет, и так далее, а не искать порнуху с кем в голову взбредёт, понимаешь?—Откровенничать не хотелось, но и игнорировать то, что приподнесла судьба, было нельзя. Если не сейчас, то потом будет хуже.—Нормальные люди с нормальными предпочтениями и психикой, понятно? Так не то, чтобы нельзя, так неправильно, а если тебя ещё и спалили... Это... Осуждаемо, понимаешь? Можно стать изгоем до самой смерти, парашей в глазах других из-за такой мелочи, даже если ты каждый день, как проклятый, всем помогаешь, благо приносишь, да деньги раздаёшь; по жизни лохом пидальным стать, как в глаз получить, просто, лишь за... А правда, за что? За несовершеннолетних актёров? Как же ж так, он ведь здесь ни при чём, случайно увидел и случайно узнал. Случайно понял, посмотрел по сторонам и... Довёл красную полосочку до конца. Мерзость или как у животных — норма? Ну интересно же, как по-другому. Люди разные, места с законами тоже, так что же, зачем так волноваться, бояться, нервничать? Этой дряни не должно быть, а она есть. —Ты говорил, что в этом мире полно разных людей. Что есть нормальные, ненормальные, те, которых ни под какие рамки не вставить. Что есть разные люди и они всегда будут существовать несмотря ни на что.—И он был чертовски прав.—Получается... Мы тоже можем быть немного другими!—Вынес Габ радостно как положительный вердикт после долгого лечения.—Только друг к другу, наедине, ни при ком, кроме нас! —Нет!—Не согласился тот, начиная чувствовать, как наливаются чем-то злым вены. —Но почему?—Искренне не понимал ребёнок, чувствуя свободу от стянутых с себя оков откровенной наивности, что поставил на него его же излюбленный брат. И всё же Габ будет гнуть палку до конца, точно зная, что в кои-то веки она сломается, ведь... Брат то тоже любит. Именно он то эту палку, когда сломается, и засунет всем кому не поподя, если помешают его решениям и жизни. Габриэль посмеётся всем в лицо, а братик защитит, будет любить и расслабляться только рядом с ним. Он надеется. —Это… Это...?—Сглотнул старший потерянно, бегая глазами по сторонам. Повторять одно и тоже нет никакого смысла, если тот продолжает стоять на своём; честно во всём признаться для него было непозволительной наглостью и настоящей роскошью. Но ведь у нас есть что? Моральные принципы, убеждения, образ жизни "я похож на маньяка, но, возможно, не маньяк", любовь к брату, похожая на отцовскую, братскую, тайную, любую и по секрету не обоснованную... Да ему самому можно говорить в три раза больше "нельзя".—Я не такой человек, понятно? Я не могу любить маленьких детей, как уроды, на которых ты успел насмотреться!—С жестом складывания книг в ряд, а после их разбрасывания, доносил самое верное и понятное парень.—Я вообще детей ненавижу! "Стоп, что не..?"—Пронеслось в голове, когда светлый бубен положил руку на свою грудь, делая до замирания сердца оскорблено-печальное выражение лица. Кажется, будь у него силы, даже показались бы слёзки. —И меня? —Ты — ёбаное, сука, исключение!—Гэб осёкся, глубоко в душе испугавшись, что тот поймёт его неправильно, и, как будто оправдываясь, продолжил.—Я просто решил, что ты милый, и хочу тебя радовать, я ненавижу,—это слово он выделил чуть ли не скрипя зубами.—забитых детей, слишком сопливых или скудоумных, которым слово «сука» не знакомо, понятно? Я ВСЕХ мелких ненавижу, они невероятно тупые и неадекватные, а ты не только не ребёнок, но и… Родственник? Нормальный? Адекват?—Из-за чужого неверия психанув, он цокнул и, скользнув глазами по потолку, раздражённо выдохнул.—Это всё через кровь и связи, тебе почти тринадцать, и я знаю, как ведут себя пацаны твоего возраста. "А для своего возраста ты чересчур низкий и доверчивый." — добавил он в уме, зная, что примут это к сердцу не той стороной. —Знаю.—Опустил голову тот, звуча как мошка перед сороконожкой.—Я правда знаю это и-и…—Запнувшись на втором-третьем непонятном слове, эльфик дал себе немного времени, чтобы собраться с мыслями, и вот, переведя дыхание, посмотрел на широко раскрытые камушки глаз, выдавая своё коронное.—И всё ещё люблю тебя.—Он сжал переплетённые пальцы ручек и напрягся, видя пока лишь одно очень тонкое изменение в брате - сжавшиеся губы.—Можешь ли ты любить меня хотя бы иногда так же, как я люблю тебя постоянно? —Я… Н… Ет?—Он сглотнул, не чувствуя ног, хотя прекрасно понимал, что нужно просто до последнего топить за краткое, понятное и полностью доказанное нельзя.—Ладно, я…—Топить.—Могу, правда, но…—За.—Не хочу, понимаешь?—Нельзя.—Я не хочу через десять лет жить с мыслью, что целовал младшего брата в губы. Стыжусь от мысли смотреть на тебя повзрослевшего, зная, что ты жалеешь о том, что делал когда-то. Это не в моей природе, я так попросту не смогу. —Но я же всё равно буду жить.—Тень на лице Габриэля загустилась некой скорбью, а слова выходили словно предупредительные угрозы.—А это лучше, чем… Прервать жизнь из-за безответной любви.—Вчерашняя сцена, вчерашняя тема, только актёр на сцене теперь зловеще честный и разбитый, чтобы не поверить в случайность наличия позади декораций.—Разве не так, братик?—Маленькие губы его, выпрыгнувшие и растянувшиеся медленно, но четко на последнем слове, заворожили этого самого братика. И всё же недомолвку уловили. —Да люблю я тебя, люблю!—Габриэль восторженно втянул в себя воздух через открытый рот, влюбленные глаза его засияли немного ярче,—Не смей делать что-то такое из-за какого-то там человека, ты ж ещё жизни не видел, ты ещё…—но, как только старший стал снижать обороты, приобрели обычный вид.—По-настоящему не любил, понятно? Понимание того, что это не повод вцепиться в подушку и крикливо праздновать, начиная представлять "семейную жизнь с тремя детишками," тоесть не признание, заставило остыть, вклиниться в разговор внимательнее и... Продолжить ждать. Он дождется. —А ты любил?—Габ склонил голову в бок, надеясь, что описание чужих чувств будет схож с его. К сожалению, до чувств не дошло. —Нет, не любил, но у каждого по-разному, понимаешь? У кого-то любовь на всю жизнь — это подруга детства, у кого-то пацан с напыщенной мордой, у кого-то- —Родной братик?—Габриэль приподнял одно ушко, как бы дополняя, что "это я, это про меня". —Какой же ты толстолобый оказывается.—Скорчился тот, склоняя тело в бок от какого-то странного нетерпения ожиданий чужого усвоения легкоуловимого и до боли банального материала. —Это одна из твоих черт характера.—Опустил взгляд Габ, смотря укоризненно на одеяло.—Я перенял её от тебя и горжусь этим. —Это не плохо, просто…—Затрудняясь открывать в себе дверцы без ключей и ручек, Гэб, не веря, что распахнёт хоть какую-то, решил хотя бы попробовать приоткрыть для младшего ту, что была заперта когда-то им же.—Я просто не хочу сделать тебе больно. Не физически, не морально, не психически, просто… Нет такого слова, чтобы сказать это правильно, понимаешь? —Не нужно. Я… Не считаю, что-—Габ неважно помедлил, пару раз запнулся и вдруг приподнялся, кажись, только начиная видеть в себе правду.—Я хочу, чтобы ты делал мне больно?—Гэб хмуро вылупил на того глаза, насупившись.—Нет, я кажется понял! Я хочу, чтобы ты сделал мне больно!—Младший радостно дёрнулся на месте.—Я хочу, чтобы ты ответил мне железным отказом, чтобы ударил меня, чтобы рассказал какой я глупый! Если бы я этого не хотел, то никогда бы не признался! Я понял! В воздухе желчью зарядели злые и сердитые искры, исходящие от помрачневшего тёмного бубна. —Не хочешь ты этого. Ты боишься любого моего порицания, ты не мазохист.—С нарастающим мужским тоном опровергал старший. —Нет, я почти им стал, осталось только получить от тебя отказ, и я им стану! —Нет, это…—Отвратительно, невозможно.—Это самое…—Мерзкое, унизительное.—Это плохо, понимаешь?—Не для этого он так долго с ним нежничал, чтобы вдруг такое принять.—Нельзя такое говорить и понимать сейчас.—Тем более делать. —Всё, что люди порицали или порицают в будущем станет нормой.—Где-то далеко за границей.—Не для всех, но для многих, потому что никого не будет касаться то, чем другие не захотят делиться!—Опровергал чью-то теорию о сути нового времени и законов эльфёнок. Того времени, которое они могли бы провести вместе.—Я ни с кем не хочу делиться ни собой, ни тобой, братик, пожалуйста, поверь! —Ты…—Не_Габриэль до боли сжал веки, напряг плечи и резко сел на постель спиной к потерявшему чудную улыбку брату, сдаваясь.—Да делай, что хочешь, мне… Всё равно. Непробиваемая, огромна, мощная, толстая, но испорченная, чем попало, стена, что хочет, чтобы на неё смотрели чаще — вот как ощущался стержень внутри маленького подростка, что только что треснул и посыпался. "Всё равно". Худший. Из ответов. Какой можно дать кому-либо. Самый худший. —Братик?—Габриэль испуганно посмотрел на того; зрачки затряслись, волнение обняло, а страх обхватил горло, крича, чтобы тот что-нибудь предпринял, иначе они оба его задушат.—Нет, пожалуйста, я не хотел делать что-то плохое, просто-—Дрожащим голосом затрёсся ребёнок. —Всё равно.—Повторил для наглядности тот, изо всех сил подавляя зловещую дрожь в конечностях. А в уме пластинка: "сделал, что мог, успокойся, всё наладится, успокойся, не смей думать о наказании, успокойся, у тебя нет ремня, успокойся, не смей". Атмосфера начала чувствоваться по-странному тревожно и страшно. —Я люблю тебя, мне не всё равно, ни на тебя, ни на твоё-—Руки, направленные в сторону старшего, дрогнули, а губы подвели, когда тот произнёс: —Всё. —-отношение ко мне! —Равно.—С силой выдохнул Гэб, по прежнему находясь в чужих глазах концом света.—Уходи. —Ты не так п- —Выйди. —Почему? —Я сказал тебе выйти. Иди.—Грубее и грубее становился тот внешне. —Да почему!?—Дёргаясь, не мог донести до себя правду о своём провале эльфёнок. —Потому что я должен был сказать это раньше.—А пластинка по прежнему поёт: "успокойся, не злись, успокойся",—Уходи и даже не думай без причин сюда возвращаться.—,"здесь никто не виноват, успокойся". —Думаешь, что в будущем я буду благодарен тебе за то, что ты выгоняешь меня, вместо того, чтобы искренне признаться любишь или нет? —А тебе не понятно? —Нет! Ты издеваешься надо мной, ты издеваешься так, как никто надо мной ещё не издевался, пожалуйста, прекрати и ответь! —Я ненавижу тебя.—С лёгкостью проговорил и повернулся к тому эльф.—Пойдёт? И всё же что-то в голосе старшего позволяло держать надежду глубоко внутри... И в воспоминаниях. Да, и воспоминания о том, что уже говорили. Исключение. Он - исключение. Да. Вспомнил. —Любишь меня? —Ты тупой? —Ответь, ты любишь меня? —Я. Тебя. Нена-вижу.—Он злобно посмотрел в остекленелые глаза и сжал под рукой одеяло.—Скройся с глаз. —Я знаю, что это не так.—Что-то на подоконнике щёлкнуло. —Значит ты придурок.—Шторы в последний раз двинулись от затихшего ветерка. —Ты мне не ответил.—Не ответил?—Ты не ответил мне.—Разве не ответил?—Ответь…—Повтори.—Пожалуйста, мне…—Страшно.—Бо...—Нет, не говори.—Бра- —Уходи. —Тик… Просто скажи.—Зачем?—Один раз и я уйду.—Мало.—Просто ответь.—Думаешь, ответит?—Ответь мне.—О-о-очень сомневаюсь.—Я хочу услышать это от тебя.—Ещё.—Один раз и я… Я уйду, честно. Гэб хотел закатить глаза и взяться за грудь одновременно. Куски холодного раздражения и уверенности таяли слишком быстро, капая чем-то окисляющим на трахею. —Я. Тебя. Не хочу. Знать. Младший чувствует запах жжённых костей. —Ты любишь меня? Гэб его не чувствует. Он делает всё, что может, лишь бы исправить свою собственную ошибку - говорит абсолютно обратное тому, что говорил, пораждая тем самым ещё больше и больше ошибок. —Ты маленький паршивец без мозгов… Глупый и… Настырный…—Он хотел уже завыть и готов был сдаться: отругать того двухэтажным матом, ударить по ближайшей поверхности и вновь закурить, держа руки в подмышках, но вот только что-то изнутри изо всех сил заставляло против воли терпеть и делать глупости, продолжая не ведать о том, что шар терпения вот-вот лопнет, а кусок льда растает. —Ответь. Сероглазый как будто не слышит своего маленького дурачка. Он, хоть и обоснованно ставит блок исполнения желаний, сомневается в своих поступках всё больше. —Я не хочу, чтобы ты вешался или резался, не хочу, чтобы это было возможно хотя бы на один сучий процент, понимаешь?—Всё же поменялся в лице тот. Габ верит, он знает, но хочет абсолютно другого.—Давай я не буду обманывать тебя и давать излишние надежды? —Скажи: я люблю тебя.—Это так сложно?—Один раз. Я правда хочу этого, хочу услышать тебя, хочу правды. —Этого не…—С тебя не убудет, давай же, скажи.—Я тебя...—Дай же ему то, что его по праву. —Ска...—То, чего у тебя не было. —Люблю. То, что уже говорил. —...Зал. Габриэль тяжёлым вбиранием воздуха носом запрокинул голову и дрожащими уголками губ, собирая сопли, что так недолюбливал любимый родственник, в кулак, улыбнулся.—Я этого не забуду.—Он колченого начал слезать с кровати и стирать руками слёзы, которые с ещё большей силой стали литься из глаз, когда голова опустилась. Добираясь до двери чуть ли не в слепую из-за стойкой пелены слёз, мальчик берет за ручку и выходит. Эти слёзы того стоили? Стоили ли потраченные нервы на это? Стоило ли вообще признаваться? И что значат эти слова теперь, чем отличаются от прошлых? О чём они вообще говорили до этого момента? —Как брата.—Договаривает остроухий чуть растерянно, сжимая под ощущением вины руку на предплечье. Будет ли... Правдой это непонятное "как брата"? Да и... Зачем оно? Может... Может он любит его, как хобби? Или как... Душевное развлечение? Стрелялки? Гарри Поттера? Дядю? Послушание? Он уже выгнал из головы своё "как брата", потому оно тухнет рядом с хобби и играми, даже не прося своего возвращения. Ни сигарета, ни закрытие окна, ни удар по столу, ни созерцание компа и телефона, ни своих матовых кругов, акцентирующих больше усталость, чем злость, под глазами не помогли старшему избавиться от пожирающих его самых мерзких и невыносимых эмоций. Садясь в диванное кресло, он кладёт руку на лицо, проводит вверх, впиваясь пальцами в чёлку, и хватает волосы, больно тяня вниз. Агрессия с ненавистью, отвращение с осуждением, пренебрежение с презрением… Все отрицательные чувства с каждой секундой скапливаются в нём на столько, что краснеют глаза, острятся черты, льются под кожей одним невероятно токсичным ядом гормоны. Раз он, сука, любит, то, какого мать вашу хуя, не хочет принять то, что его любят взаимно? Почему он, блядь такая, столь жадный на проявление доброты к собственному братишке? Тот всё объяснил, во всём, в чём нельзя, признался, показал, что хотя бы небольшой взаимности достоин, даже о том, что трахаться необязательно, сказал, так почему… Почему сейчас хочется разорвать под собой что-нибудь? Почему хочется переворошить одеяло, сломать все кресла в комнате: тонкий, но верный компьютерный и мягкий большой гостинный? Вот эти два единственных в комнате. Почему хочется кричать, рычать и биться о стенку? Неужели потому что он перестал пить таблетки? Или потому что давно нормально не отдыхал? Потому что в прошлый раз слишком слабо набил кому-то ебало? Или… Потому что сделал то, чего делать не хотел? Он узнал о том, о чём лучше бы не знал. Позволил случится тому, что вызовет у любого рвотный рефлекс. Он сделал младшему больно. И он признался. Но почему? Потому что хотел? Потому что… Ничего другого не оставалось? Потому… Что… Не знал этого? Потому что слабак и трус? Не хотел признаваться, не хотел видеть, не хотел знать, не хотел, чтобы младший понял его не так. Не хотел, чтобы любовь заканчивалась, если начнётся. Так почему же слабак? Потому что сделал это только под стойким напором младшего. Почему? Потому что так делают те, кто любит. Хорошо, это третья ошибка. Скрип двери в светлую от тонов стен, чистую от редкости пользования и яркую от дневного света из окна комнату младшего прозвучал тихо и упрямо, но невообразимо громко спустя долгое прослушивание въевшейся в барабанные перепонки тишины и ненавистного самого себя. Вошедший спустя неизвестное количество времени парень заместо младшего брата увидел на кровати одну небольшую кочку скрытую нежно-белым одеялом и, прикрыв за собой дверь, подошёл к ней. —Габриэль…—Это имя...—Выберись из-под одеяла, пожалуйста.—Кажется сейчас таким упоительным. —Выйди, я…—Неожиданно запротивился тот.—Я сейчас…—Не в духе?—Не хочу тебя видеть. —Пожалуйста, мне нужно, чтобы ты точно всё слышал. —Я…—Что-то не так.—Я слышу отсюда, говори. —Габриэль. —Ладно, только… Прикрой глаза, хорошо?—Может он от злости его футболку покрамсал? —Хорошо.—Отворачиваясь от того, Гэб закрывает глаза и склоняет голову вниз, нагружжено вздыхая. Стоит ли извиниться? Всё же... Он ведь не был серьёзен с самого начала, потому... Наверное, до сих пор не до конца всё понимает. В каком месте младший по-настоящему оскорбился? Почему он решился признаться? Что сподвигнуло его вымаливать из старшего что-то такое именно сегодня? С чего ему захотелось "разнообразия"? Да кому его не хочется? Старшему, наверное. Недолгое шебуршание и незлое поскрипывание дерева кровати позади дают действительно большие надежды. А кратенькое и лёгкое "всё" так вообще льёт бальзам на раны. Эльф постепенно оборачивается к тому, успев зацепить взглядом не зашторенный вид из окна и полный рюкзак вещей ребёнка. У мальчика лицо красное, руки и половина туловища с ногами скрыты в подмятом под него одеяле. Одежды на нём нет.       Бедная футболка. —Ты обижен на меня? —Совсем скоро это пройдет. —Нет, я спросил: ты обижен на меня? —Да?—Поднял бровки тот. Всё же приход братца какую-то часть эмоций да подавил. —Сильно? —Да…—Ушки, как и носик, опустились.—Ты долго отказывался говорить. Мне было страшно и больно, я как будто убегал от монстра, а тот меня догнал. Тебе знакомо это чувство? —Никогда не пробовал сравнивать с чем-либо кошмары…—Присаживаясь на край кровати, Гэб опустил голову и продолжил.—Но ты явно боролся. —Ты же мог остаться без меня. —…Спасибо? —Я рад, что ты от меня не отвернулся, но зачем ты пришёл? Или тебе нужно было совсем немного одиночества? Если так, то почему не сказал об этом? —Я… Понял кое-что такое, до чего не мог додуматься. Теперь мне легче. —О, ты хочешь сказать, что любишь меня таким, какой я есть? —Хочу. Хочу и скажу. —Ты докажешь это? —Ты мне не веришь?—Но вопрос просто повторился.—Хорошо… Докажу, не волнуйся. —А ты правда не хочешь делать мне больно? —Что? —Если я сделаю что-то плохое, ты не сделаешь мне за это больно? —Я вряд-ли когда-нибудь посчитаю, что ты сделал что-то плохое. —А если так?—Габри вытаскивает руку из-под одеяла и показывает тому запястье, заставив время замереть почти в самом начале. Движение конечности, лёгкое оседание одеяла и застывшее дыхание. Не_Габриэль смотрит на глубокие, ярко-красные порезы и застывает от того, какую фразу составляют символы.

«я люблю братика»

Я люблю братика. Люблю. Братика. Просто люблю. Написано как можно более красиво и ровно. Как можно более глубоко, видно и… Грязно. Вся рука замарана в не до конца высохшей крови. —Ты… Ты же… Где лезвие? —Вот.—Вытаскивая вторую руку с канцелярским ножом, который когда-то находился в ящике стола старшего, светлый бубен старательно следит за чужой мимикой, пытаясь понять чужие истинные чувства и намерения. Гэб тянет руку к протянутой вещи с чёткой целью разломать нож пополам, потом ещё раз и ещё, но только эта вещь оказывается в его руках с отпечатками крови, с окровавленным лезвием, запахом крови, как рука ослабевает. Как появляется желание проронить с глаз что-то мокрое. Как… Становится плохо, словно у эльфа появилась гемофобия. А ведь он видел много крови, не водя глазом, и даже сам её проливал, но это...—Я хотел показать это тебе, если ты вдруг передумаешь и скажешь, что не любишь. Нужно же показывать свою любовь через поступки, правда? Чуть ли не трясясь, тёмный бубен поднимает на того взгляд и кивает так, словно его вот-вот вырвет. Он опускает взгляд на пропитанное в некоторых местах одеяло и видит края бёдер младшего, не до конца скрытые его чёрной футболкой, словно одной огромной сдвинутой цензурой. Кажется, будто одеяло сверху идеально белое, чистое, отражающее свет так, что нельзя представить что-то чище этого покрывала, а внизу оно бордовое, грязное и разрисовано пятнами детских ладоней. —Тебе не стоило этого делать…—Поднял голову тот.—Ты же обо всём знал. —Я не знал. —Не знал, но был уверен. —И не был уверен. Я просто ждал, когда ты ответишь мне. Верное решение и правильный путь выхода: его не любят - он проявит знаки тепла и заботы; ему не верят - он начерчет на себе клеймо; его не хотят - он покажет то, из-за чего захотят; его ненавидят - он докажет опять же обратное. Цель - это всё, что тебе нужно, это смысл жизни, это то, ради чего стоит терять и терпеть. Этому учили его родители и родственники. Этому научили. Если он всё же поставил цель заполучить кого-то, то он непременно этого добьётся. Он знает как сладка и пряна эта вещь и знает как тяжело её получить. Габриэль облизнулся. Сколько ж сотен вопросов и бессонных ночей он провёл, чтобы найти себе по-настоящему стоящую цель. Старший брат - это цель замечательная. Это необычная цель, она может не только облегчить поступление куда-то, освоение чего-то, общение с кем-то или сгладить тяжести жизни, но и быть притягательной ни в красоте, умениях или характере, а просто так. Габриэль в честь выбора своей цели даже сменил имидж с непонимаюшего простоволосика на невинное солнышко. Которое в пределах своего села беспричинно даже дышать не станет не то, что улыбаться. —Хочешь... По сравнению с другими брат и вправду интересен, если копнуть хотя бы чуток глубже.       Даже сейчас. —Я сделаю что-то похожее?       Он может удивить. —Что? —То, что на твоей руке.—Эльфёнок сжимает руку под одеялом, продолжая держать вторую, от которой почти не отрываются, на весу.—Хочешь я сделаю что-то подобное? Габриэль сглотнул. Серые глаза, смотрящие на него так странно и так... Подобно тому, как смотрит на мир длинноухий. Он хочет, чтобы они никак сейчас не изменились, желает видеть это застывшее в сером льде волнение вечно. Вечный страх того, что кто-то увидит, кто-то услышит, узнает и сделает. Что-то сделает такое... —А ты такое любишь? От чего отмыться будет невозможно. —Не знаю…—Прикладывая к запястью лезвие, честно отвечает тот. Габриэль сглатывает ещё раз. Сдержанно выдохнув, когда на коже появилась первая линия, старший смотрит на то, как появляются на тоненькой полосочке чарующие бусинки, и мрачнеет. Это больно. Это правда больно. Нельзя говорить, что маленькая царапина на запястьи - это ничто. Вены почти оголены, лезвие кажется шороховатым, запястье тонким, кровь стеклянной. Габриэль смотрит на это, как на что-то здоровски красивое. Кровь старшего по сравнению с его, светло-красной, тёмная, почти малиновая… Цвета спелой, преспелой вишни. Маленькие белые блики на капельках невольно заводят младшего и эльфёнок поднимает глаза на братика, прикладывающему лезвие снова. —Всего один раз, хорошо?—Исподлобья спрашивает тот. Кажется, если он хоть на секунду подумает о чём-то неприятном, то перережет себе руку. —Хорошо.—Улыбается младший. Он кладёт руки на бедро старшего и приступает лицезреть то, что можно назвать как "гостинец" за то, что старший вошёл в эту комнату, пахнущую плюшем и тёплой пластмассой, без чая и печенья. Линия за линией, капля за каплей, буква за буквой, слово за словом…

«я люблю своего брата»

Кровотечение. Приложенная к ранам рука. —У тебя получилось очень красиво!—Слово в слово.—Ты покажешь это кому-нибудь?—Как когда видел бумажную фигурку. —Не думаю…—Гэб не даёт крови пролиться на пол.—Это же наше личное, правда?—Габ же марает кровью даже брата. —Правда!—Выползая из гнезда-одеяла, обнажённый тянет окровавленные руки к лицу братика, и поворачивает к себе. Гэб позволяет себе не отворачиваться. Позволяет без задней мысли поддаться и слиться с тем в поцелуе. Руки тех по-разному кровоточат, полыхают и гудят от жуткой боли, но какое-то удовольствие всё же проглядывает в этих болевых колебаниях. Габриэль чувствует мурашки не только на спине и плечах, те добираются до шеи и щёк, мягко отбиваясь где-то в висках. Кажется, этот момент столь драгоценен, что может только присниться в самых глубоких мечтах. Его не трогают, не касаются, не пытаются сделать что-то такое, после чего может быть неловко. Младший бубен отодвигается и снова прикрывается снизу одеялом, зажимая чужую футболку меж бёдер и ниже. Он восторженно глотает воздух с приоткрытым ртом и готов говорить самые нелепые в мире вещи, лишь бы исключить возможность сожаления в будущем о том, чего сейчас не сделал. —А можно… Можно заняться с тобой любовью? Ой-, тоесть-, нет! Я хотел сказать… Можно с тобой сегодня поиграть? —Во что?—Очаровано спрашивает эльф. Тот факт, что смотрит он на взъерошенные ушки, что резво подымаются и отпускаются под эмоциональным бумом своего хозяина, чаруя, а не на мокрую губёшку и оголённые плечи, говорит о многом. —В… Хорошего мальчика? —Давай поиграем в это чуть позже, хорошо? Умоемся, обработаем... "Надписи", поедим… Будешь творог с клубникой? Или лучше запеканка? —Я буду всё, что предложишь! —Ну, тогда и того и того… Оденься сейчас, хорошо? Постельное бельё я заменю позже и, как переоденешься, иди в кухню. —Агась!—Улыбаясь покидающему комнату брату, Габриэль широко раскрывает глаза, когда остаётся полностью в одиночестве, и так и замирает. Братик его любит. Взаимно и сильно, очень, может даже сильнее, чем он сам. Сегодня будет день запретной любви — он устроит. Сегодня он исполнит всё необходимое, чтобы сблизиться с ним. Старший эльф в это время промывал канцелярский нож под холодной водой. Кровь отмывалась плохо, но в этом не виделось чего-то странного или необычного. Отстирывать вещи, пластмассу, железо, ткань от крови ему не впервой, потому и смотрелось всё это просто ещё одними дополнительными заданиями: обслужить, сменить, постирать, доделать, сходить до Данте и так далее. Гэб тяжко вздохнул, смотря на то, как из окна выглядывали тёплые лучи утреннего солнца. Пока что нежаркая погода поддерживала ослабленный дух остроухого и тот просто прикрыл глаза, начиная смывать с рук грязь. Габриэль, посмотрев в зеркале на чёрную футболку с проглядывающими пятнами, разочарованно принялся одеваться, как положено, в свою одежду. После удобной и просторной одежды брата коричневые шорты с просторненькой футболочкой казались тесноватыми. Выйдя уже из ванны с промытыми руками, лицом и почищенными зубами, младший зашёл в кухню и увидел на столе всё, что Гэб тому пообещал: небольшой кусок запеканки и творог с кусочками клубники. Только Габриэль сел за стол, как его окликнули. С перевязанной рукой Гэб подошёл к тому, и аккуратно вытянул руку младшего, словно шнур с пола, кладя на стол. Руки у обоих покоцаны левые, потому перевязать их труда не составило даже когда младший шевелил второй с ложкой. —Я сейчас должен сгонять к кое-кому, это займёт часа полтора, потом стираться, потом винда, потом ещё стирка и снова ближе к шести я освобожусь.—Спокойно перечислил тот.—Сможешь подождать? —Я подожду. Я всегда буду ждать. —Хороший мальчик.—Целуя того в висок, Гэб забирает с собой перекись и вскоре покидает квартиру, запирая. Габриэль от «хорошего мальчика» ощущает себя в разы менее терпеливо перед сегодняшними играми. Он с некой надеждой смотрит на свою перевязанную тонким слоем бинта руку, будто бы надеясь, что всё это не зря, и с поднятым настроением продолжает завтракать. Только когда Гэб провернул данную ситуацию в уме второй раз, он приостановился на лестничной площадке и ошалел от самого себя. Вытаскивая из комнаты последние найденные грязные вещи, два носка и кеды, Габриэль несёт их в ванную, в которой давно вернувшийся старший брат загружает стиральную машинку, перебирая некоторые вещи и разделяя их по цвету. —Это всё, у меня больше ничего нет.—Бросая одежду в кучу со светлым, Габ торопливо уходит в комнату с компьютером. За ним через минуту выходит старший, а по коридору разносится шум автоматической стирки. На этот раз Габриэль, держа одну руку на губах, а второй придерживая провода, смотрит на тихо матюгающегося брата. Тот недовольно крутит одну из деталей, кажись, поняв причину отсутствия загрузки желанной программы и вставляет ту правильно, прикрывая рукой некоторые схемы, чтобы не задеть от злости. Сидя на коленях братика, Габриэль внимательно смотрит на экран, на котором медленно, но уверенно шла линия загрузки с четырёх-цветным флажком на голубом фоне. Сероглазик в это время лежал на спинке кресла, дремая. На этот раз помогая развешивать над ванной своё постельное бельё, Габ придерживал края его постиранного пододеяльника, чтобы те не собирали грязь с пола, пока Гэб, держа пододеяльник и простынь с наволочкой на плечах, перевязывал на гвоздях верёвки. Вот оно. Время предпоследней стирки. Габриэль ждёт, когда пропиликает машинка и можно будет самостоятельно развесить по своему шкафчику вещички, а после идти к братику. Ожидание и сама процедура длились долго. Невыносимо долго. Скоро. Скоро момент, когда ещё минута и можно будет бежать в чужую комнату. Габриэль пылает от любопытства. Вот он, момент. Он входит в комнату братика, прикладывая холодную руку к двери, оглядывается и сразу же начинает выискивать живые звуки, крутясь по сторонам. Брат сидел спиной к своему рабочему столу, без интереса разглядывая пустую бутылочку бытового масла, только-только помогшего смазать петли двери. Пепельные глаза плавно поднялись на эльфёнка, отчего тот улыбнулся. —Ты же… Ты сейчас свободен? —Трепетно уточняет ушастик, поднимая уголки непослушных губ. Серые глаза смотрят на него странно, вопросительно, но Габриэль точно знает, что братик не забыл сегодняшнее обещание. Что он читал наклейку не для того, чтобы узнать содержимое, а для того, чтобы перестать думать, чтобы не ждать, чтобы скоротать время. Эльфик переступает между ними невидимую грань и сразу же видит доказательство тому, что братик тоже ждал: взгляд того мягчает, масло из рук пропадает, оказываясь на столе, сам он неторопливо выпрямляется. Габриэль встаёт возле него и видит улыбку. Родную, милую, редкую. —Можно я сниму?—Показывая перед собой запястье, уточняет младший. Один неуверенный, с капелькой пота, кивок и через минуту пропитанные чем-то маслянисто-красным бинты ложатся на стол. Светлый кладёт руки на края кресла, потихоньку забираясь на не сложенные бёдра, после опускаясь на последние. —Поиграем? —Поиграем.—Тихо и с хрипатцой отвечает старший, кладя руку, занимающую половину пространства спины, тому на лопатку. Габриэль видит в этом зелёный свет и на носочах возвышается, целуя. Запах сигар совсем лёгкий и незаметный, запах детских забав почти такой же слабый. В них страшно вслушиваться, кажется, что всё это неправильно, что прямо сейчас нужно немедленно прекратить. Но они не прекращают. Младший старательно высовывает язычок прямо тому в рот, а бубен только держит рот приоткрытым, чтобы Габ мог хотя бы попробовать. Слюньки текут с розового язычка, словно водичка. Они стекают вниз со своих на чужие губы и мочат их, затекая глубже, туда, где находится умиротворённый язык старшего с его ровными зубами и невыразительными клыками. Эльфёнок просительно дёргает тёмного бубна за одежду. Ему отвечают тем, что кладут вторую руку на спину и вытаскивают язык, начиная заполнять им открывшийся шире ротик. Габриэль сбавляет собственные обороты, опускает голову ниже чужой, встаёт на колени, прижимаясь низом к братику, и смешанные слюни текут уже в его горлышко. Чистые, свежие, безвкусные, кажутся даже немного освежающими. В мокрый и нежный поцелуй было тяжело дышать. Габриэль задыхался, но в то же время чувствовал себя жутко хорошо, чувствуя сладостное напряжение от того, как глубоко в него входили и как легко заполнялся рот. Блаженство от того, что чувствуешь что-то такое... Оно было сногсшибательным. Гэб попытался разорвать поцелуй, младший же, оттягивая конец приятного действия, пытался не дать отпрянуть, чего у него не удалось. Небольшой выдых в шею и Габриэль вновь пробует поцеловать, держась за ручки шатнувшегося кресла. В этот раз получается принять чужой язык взаимностью, оглаживая его снизу и дрожа от того, как по-взрослому это получается. В какой-то момент вплотную прижавшись своими губами к губам сероглазика, Габриэль попробовал заглотить такой длинный для него орган вкуса, держа руки на чужой груди, глотая жидкости и иссушивая тем самым старшего. Поцелуй становится резким, жадным и взрослым до такой степени, что приоткрытые глаза младшего намокают. Да, вот оно… Вот, что он хотел. Он хотел быть таким же достойным, как сверстники братика, заняться этими взрослыми и такими приятными вещами, какими любят баловать себя взрослые. Он хочет баловать братика тем, чем никогда не мог. Хочет разрушить все преграды на пути к поощрению и нахождению с тем, кого любит. Теперь он может заиметь то, благодаря чему сможет даже удерживать у себя старшего и, если та не сила любви, то сила страха перед всеобщим осуждением точно. —Можно я… Сниму это?—Оттягивая ворот футболки, поднимает взгляд Габ.—И надену что-нибудь твоё? —Как хочешь…—Безобидно отодвинув того от себя, Гэб помог снять футболку и заменить её с себя своей, с последней прощаясь через силу. Так коричневые шорты скрылись краями длинной футболки старшего. —Можно… Я ещё и их сниму? —Указывая вниз, Габ с приопущенной головой широко смотрит тому в глаза и Гэб нехотя соглашается, веря во что-то своё, "нормальное". Габриэль совсем скоро остаётся без ничего под низом, чему Гэб удивляется, смотря на внизу лежащие шорты со смятыми трусиками в центре и со смущённым лицом возвращается к эльфёнку. Тот улыбается без единого стеснения или намёка, когда тащит сопротивляющиеся руки себе под подол. Гэб пытается вежливо отказаться, боясь нежной кожи, словно огня, потому ничего, кроме частичного потрагивания бёдер, эльфёнок не получает. —Пожалуйста, потрогай меня вот здесь.—Кладя ручку на свою ткань и прижимая ту к паху, замолил младший.—Совсем немного. —Это не... Очень хорошо, понимаешь? Нельзя мне тебя там трогать. —Но мы же иногда обнимаемся и притрагивается кожей друг к другу. Почему нельзя трогать эти места такими же участками кожи? Или правильнее будет, если это место.—Снова указав на себя снизу, он перевел руку на пах старшего.—Будет касаться вот это? Этот наивный тон... Боже. —Н-ну, будь ты постарше, то да, наверное…—Гэб не отводит взгляда от руки младшего, видя её чересчур хорошо. Та начинает поглаживать жёсткие складки почти в точности похожие на те, что были вчера, потихоньку проходя в горячую промежность меж плотных складок ткани. У Гэба чуть ли не трясутся руки от желания прекратить это, но он терпеливо сглатывает и не забывает дышать. —Ты уверен, что готов к такому? —Наконец спрашивает эльф, когда пакостливые ручки начинают лезть за ширинку. Габриэль задумчиво останавливается, а после и вовсе прекращает пытаться пролезть куда-либо. —А как понять: готов ты или нет?—Старший видит в лице эльфёнка поддельный интерес. Кажется, он хочет спросить совершенно другое. —Ну… Пока у тебя не появится больше хотя бы трёх причин. —Каких? —Конечно не обязательно, чтобы они были, но…—Эльф напрягается, начиная выдумывать как можно более реалистичные причины, чтобы младший отказался, но не знает ни одной такой, чтобы могла действительно сработать.—Партнёр тебе нравится, а тот согласен, есть достаточно знаний о таких вещах и… По общественным правилам всё нормально? —Но разве ты не говорил, что ненавидишь общественные правила? Что признаёшь их глупыми и что им никто до конца никогда не следует? —Да что ж у меня язык такой длинный…—Совсем ничего не идёт в голову, когда на нём очень аккуратно начинают двигаться, слегка потираясь бедрами, немного не достигая органом до ног. Намекая или презентуя.—Ты ещё мал для меня. —А для меня ты как раз.—Резко отвечают ему, поддавшись, и Гэб вздрагивает, хватая того за талию и садя на место. —Нет, не как раз! —Как раз. Ты только опробуй меня, я докажу, что идеально тебе подхожу, только…—Кладя свои руки на руки брата, всё ещё держащие талию, Габриэль очень старательно опускает их ниже, заводя за себя.—Опробуй меня. Я послушный и постараюсь сделать всё, что нужно, только… Покажи, что я могу быть хоть где-то тебе приятен.—Габриэль чувствует, как по его ягодицам проводит рука. Как та касается его маленьких бутончиков, как задевает тёплую плоть… Кажется, старший сделал это случайно, сразу же вернувшись в процесс осознания того, что твориться.—Сделаешь так ещё раз?—Тихонько просит эльфёнок.—Мне нравится.—Гэб заместо этого отдёргивает на ребёнке подол своей футболки и внимает тому, как грустно ему пыхтят. —А тебе не противно?—Сыро спрашивает старший, из-за чего Габ пугается, что успел разозлить старшего.—Разве ты уже можешь получать удовольствие от этого? —Я-я считаю, что… Да, но только с тобой, братик… Если ко мне прикоснется кто-то другой, я ни за что тому не дамся! —Что по-твоему значит «не дамся»? —Я не… Дамся, никому, правда. —Ты точно знаешь что это значит? Сможешь ли ты понять, когда нужно начать «не даваться»? —Когда меня трогают там, где я хочу, чтобы трогал только ты..? Гэб с отвращением хмурится, представляя самую мерзкую картинку брата с незнакомым человеком, и Габриэль опускает голову, беря вину этому на себя. —Это не то, что твой старший брат хотел бы услышать. —…Когда стану старше, т-…—Пытался вздохнуть одновременно с тем, чтобы что-то сказать, тот. —Не слышно. —Когда стану старше.—Выдавил из себя младший.—Разве я смогу быть с тобой рядом? После признания, поцелуев и… Всего этого. Я же стану взрослым, а ты будешь уже на ком-то женат ещё и с собственными детьми… Разве там будет место для меня? Нет, не будет. —Откуда ты-? —Мне снился сон.—Габ сгинается все ниже, мельчая из-за тяжести воспоминаний, как того, что он видел, так и того, что чувствовал при виде этого, но продолжает.—Я выглядел взрослым, даже очень, и всё ещё любил тебя. Помню, что шёл и на своём телефоне смотрел на фотографию, где были замазаны лица, но твоё было видно лучше всех, и шёл я именно к тебе… Когда я встал возле парадной, во дворе бегал ребенок. Он ни на кого не был похож, но я точно знал, что он твой… Спустя пару этажей я дошёл до открытой двери твоего дома и… Увидел рыжую девушку с обручальным кольцом и совсем недалеко тебя, желающего ей что-то хорошее. Пройдя мимо меня, она улыбнулась и ушла, а я застыл, посмотрев тебе в глаза, ты… Не был мне рад. Я что-то говорил, а ты продолжал злиться, а вскоре и… Начал разбрасываться каким-то фотографиями. Я совсем не помню что на них было, но после того, как их увидел, в ужасе проснулся… Тогда я понял, что только сейчас смогу провести с тобой время. Пока ты свободен, пока ты один, пока я молодой и… Красивый, как говорила мама. —Ты правда боишься, что я женюсь?—Ему громогласно кивнули, отчего Гэб внутренне усмехнулся.—Смешно. —А мне нет, это страшно!—Гэб вздрагивает, а после забавляется с лица рассерженного младшего.—Многие взрослые дяди сразу после того, как находят себе жену, начинают лысеть, толстеть и пить. А если это очень строгая жена? Тогда она меня и на метр к тебе не подпустит! А дети? Ты же их ненавидишь, а несколько ночей с тётей в одной кровати и они появятся! Много, и мало кто из них будет любить тебя так же, как я тебя! —Это совершенно не… Понимаешь ли то, что ты здесь, и без того оберегает меня от семейной жизни, но ещё её и приподносит. Как пробу.—Чистого родника правда.—Я слежу за тобой, как за ребёнком, но вот совсем недавно ты попробовал себя в роли жены, знаю - случайно, и всё это работает не на прямую, но... Ощущение того, что семья у меня уже давно есть, вполне настоящее. —Я… Могу заменить тебе семью? —Ты уже мне её заменяешь.—Гэб кажется сейчас до одури добрым. Габриэль же до предела верящим.—Думаешь, Данте был мне отцом? Нет, он был пьянью, которой с какого-то перепугу попался я, но благодаря ему у меня всё сложилось лучше, чем было возможно. —Я могу… Могу, правда…? —Ты даже не представляешь сколько ролей ты уже опробовал и сколько успеешь, но, пожалуйста, останься таким, каким являешься, каким хочешь быть.—Руки младшего оказывается в руках старшего.—Я хочу остаться для тебя дальним родственником, которого за три пизды не найдешь и не встретишь, а не любовью, с которой можно встречаться только с разрешения родителей. —Они не разрешат. —Ты понимаешь — я понимаю, так почему бы нам не успокоиться? Всего десять минут того, чего тебе ни в коем случае нельзя, могут привести к травмам, треснувшим тазовым костям и больнице, где вот это.—Беря руку Габриэля, демонстрировал свежие, как запиканка в духовке, порезы Гэб.—Увидят и поймут именно так, как надо, и меня унесут в полицейский участок, может даже в психушку, а меня и там и там давно ждут. —Я… Не хочу в больницу. —А я хочу? Даром мне это не сдалось. —А можно… Можно мы… Просто не будем в меня входить? Это же единственное, после чего будет плохо? —Нет, после этого будет хорошо, но- —Гэб опешил на словах, смотря в раскрывшееся глаза младшего.—Ой, блять, тоесть, нет, да!—Гэб поднял руки, но не знал как ими стереть свою роковую на ближайший час ошибку.—После этого будет плохо, очень, да и морально к этому надо готовиться заранее, понимаешь? Допустим, ты — готов, но я то нет!—Глупость. Тёмный бубен говорит совсем не то, что хочет, его язык не слушается, и думает он совершенно не о том. —О, тогда я сделаю всё сам?—Габриэль видит то, как быстро теряется в эльфе былое спокойствие, и только подливает масло в огонь, думая, что этот огонь его согреет, а не сожжёт. —Н-нет, не сам, не сможешь, не сделаешь, не надо, боже, да как же меня штырит!—Быстро вставая с кресла и махая озлобленно руками, чтобы хоть как-то снять напряжение, заругался старший.—Ты маленький, потому нам можно испытывать только плотаническую любовь, без прикосновений и постели! Да даже такую нельзя!—Как будто самому себе проговорил тот и пошёл к окну, дабы занять себя хотя бы раскрытием штор. Что-то в нём, как вибратор, заставляет с каждым словом дёргаться и дрожать.—Никаких поцелуев, никаких объятий, никаких и ничего, мы парни, братья, разного возраста, жизни, осмысления мира и всех этих заманчивых приблуд.—С каждым словом становилось тяжелее и страшнее, отчего хотелось закрыть рот самому себе, лишь бы не продолжать. —Кому ты это говоришь?—Словно эхо прозвучало сзади и Гэб обернулся в сторону сидящего в ожидании и кресле эльфёнка. —Тебе? Нет, и себе конечно, но в основном тебе.—Искренне признаться не получалось. Каждое предложение вылетало изо рта со странным ощущением крайности осознания того, что должно означать то или другое. —Но у нас много общего!—Габриэль подскочил, но сразу же сел обратно из-за взмаха. —Не смей перечислять!—Махнул перебинтованной рукой остроухий, но и последующий приказ пролетел мимо ушей. Плеск, плеск, запах бензина и гари. —Я люблю играться с ушками и ты! Ты любишь животных и я!—Сквозь запретные слова с стороны старшего, продолжал Габ.—Ты хочешь быть нейтральным и я! —Габриэль не видит что начинает зарождаться в эльфе возле открытого окна и продолжает говорить что-то ещё, пока Гэб пытается не сжимать руки в кулаки и не видеть в своём брате одну маленькую бестолочь. Страх заменился кое-чем другим. Наконец эльфёнок замечает заострившиеся черты лица братика и прекращает. —Я не люблю "играться" с ушами и животных я так же не люблю.—Сквозь зубы проговаривает эльф.—Хочу быть нейтральным, только для того, чтобы меня видело меньше людей.—Что-то ломается и он прекращает следить за словами.—Почему? Потому что в любой момент могу встретиться с теми людьми, которых в унитаз спускал.—Габриэль чувствует повышающуюся опасность, смотря на темнеющую комнату, как и самого братика, смотрящего дальше возможного.—И я не жалею об этом, желая сделать это со многими, вот только ещё я, знаешь, что хочу?—Гэб вот-вот мог ударить по подоконнику, как отошёл от него.—Хочу не прийти сюда с окровавленным ебалом, понятно?!—Габриэль подскочил от резкости и громкости и снова сжался при вслушивании более-менее умеренного тона голоса.—Они не лезут ко мне — я к ним, но знаешь сколько проблем я обретаю из-за тупых мелких недоумков, решающих нарушить это правило?—Что и объясняет его нервозность и нетерпеливость.—Эти люди такие же, как я, но многие из них почему-то боятся меня хуже огня! «Почему, братик?» Ой, да наверное потому что я всегда с ножом и желанием кого-нибудь прирезать хожу!—Гэб делает несколько шагов к младшему и тот испуганно перебегает на кровать — самое дальнее, куда можно забраться от скосившегося в злости брата, и в самый угл после.—Я готов убить любого собакоёба, хуесоса-педика или педофила в любой момент, вы только покажите, понимаешь?—Отойдя в середину комнаты, Гэб как-то инстинктивно кидает взгляд на запертую дверь и вновь на эльфёнка, что заставляет маленькое сердечко того беззащитно ёкнуть. В серых глазах видно лишь природное желание любого хищника.—Я не хочу тебя пугать, но ты меня просто вынуждаешь, не поверишь, но я держусь между тем, чтобы перерезать эту хуйню на твоей руке в сраное месиво, и тем, чтобы зарезать прямо сейчас себя!—С особым рыком и ненавистью к тем моментам, которые мог перерезать парой ударов и телефонным звонком, признался тот.—Я искренняя тварь, конченная, но так долго старался скрыть это, что вышло вот это дерьмо в виде тебя, сверкающего задницей перед моим хером!—Гэб прикрыл рот, смотря не пойми куда-то перед собой. Ударив по столу, на котором подпрыгнула баночка с двумя единственными ручками, он почти что выдернул из него ящик и схватил таблетки, из упаковок выплёвывая в руку себе четыре штуки. —Б-братик…?—Тонюсеньким голоском проговорил эльфёнок, тяня в чужую сторону дрожащую ручонку. —Нельзя было это говорить… Нельзя высыпаться… Нельзя часто находится на людях, нельзя чувствовать себя хорошо, нельзя любить… Просто… Это…—Несколько импульсивных выстрелов в голову от одного только вида таблеток в руке вызывают защитное ослабление нервов, запомнивших говёное состояние самочувствия после только одной такой пилюли. Что-то в нём со зверским хотение желает пульнуть их как можно сильнее и дальше от себя.—Нельзя и всё.—Габриэль спрашивает почему, надеясь, что тот пришёл в себя, но бедный мальчик ещё не знает как долго в их роде могут не проходить такие приступы "искренности".—Просто партнёры со мной... Не выживают. —А? —Я убил двух девушек за измену.—Он замер, дав себе пару секунд на обдумывание данного признания, всё же продолжив.—Нет, скорее... Довёл до предсмертного состояния. Многие были очень сильного телосложения, вольного характера, но… Поголовно оказались слабыми.—Габриэль склонил голову в бок.—Ты слабый и маленький. Ты любим мной по-настоящему, да… Я люблю тебя, но прекращу как только… Только выпью это.—Он заканчивает совершенно неслышно и Габ передвигается на край кровати ближе к братику. Он не понимает. —Почему? Разве это не значит, что ты любил от всей души? —Души? Нет, вряд-ли. У одной - прекрасные связи, другой - вкус, третьей - характер. Да, я любил, но неумело, не таскал их из места в место, не открывал прелести жизни, не дарил цветы или шоколад, не умилялся чиху или голосу. Просто был.—Угол губ дрогнул.—«Ой, знаешь, у меня парень такой интересный, я за ним, как за каменной стеной, он мне вчера свои последние деньги перевёл, фотографию цветка на трупе показал и, ой, ой, ой, его мальчики боятся, какой он у меня крутой!»—Зло дразнился тот.—А я за углом в это время гадал: какого хрена она говорит о трупе, о котором "каменная стена" так старательно просила даже не упоминать…—Собственный маток ненависти снова начинает увеличиваться, но Гэб об этом даже не догадывается, он пытается затоптать надежду Габриэля.—Девки в клубе визжат, веселятся, обливаются пивом, а я хуярю её в комнате за то, что она пыталась дозвониться до полиции. Она кричит, что любит, но пьяно тычет своими розовыми когтями по контактам, лишь бы спастись, а я лишь…—Хотел, чтобы та призналась? Чтобы девушка расскаялась, чтобы она начала молить о прощении и целовать ноги?—Лишь узнал, что у неё трое мужиков и сказал им об этом.—Жалость к ней увеличилась ровно также, как страх взглянуть на выражение лица рассказчика.—Угадай, кого в тот вечер поводили по кругу? Хах, ты даже не знаешь, что это значит, но ей было жутко плохо.—Габриэль испуганно дрогнул от мысли, что именно делали с девушкой, и резко вспомнил о том, что хотел держать у себя старшего под страхом того, что расскажет всем об... Что сделал бы с ним братик, если бы Габ сделал на это хотя бы намёк? «Я скажу, что ты трогал меня за гениталии полиции.» — «О, тогда у меня для тебя сюрприз.» —Ты… Не говори этого, не надо… Я…—Габриэль потерянно отползал от своей любви и некрасиво мял под собой одеяло. Осознанность терялась и появлялась, будто бы утопала в представлении своего будующего.—Не хочу, не надо, пожалуйста… —Оу, тебе страшно? Наконец-то…—С восхищением затихает Гэб, жадно перематывая дрожащий голос в голове, и скидывает с ладони два колеса. Заглатывая и прикрывая глаза, он сгибается и прячет лицо в сложенных руках на столе. —Я… Я никому не скажу. —У тебя не получится.—Гэб пугает своей холодной интонацией.—Прийдётся отвечать за слова, ты же уже большой, правда? Видел, слышал, знаешь… Мне же надо как-то зафиксировать в твоей голове то, о чём нельзя говорить… Да?—Медленно распрямляющаяся спина парня в глазах не такого уж и дальновидного подростка виделась, словно горб пробуждающегося с каменных плит монстра. Которого не победить и не обойти. Габриэль задрожал сильнее, когда почувствовал на себе холодный и оценивающий от низа до верха взгляд.—…Ты же хотел стать таким, как я? —Неторопливо спрашивает Гэб через плечо.—Тогда хочешь забавную и полезную вещь расскажу? Если бить человека под одеялом, то на нём не останется следов. Я это после службы узнал…—Начиная подходить к сжавшемуся ребёнку, парень схватил угол одеяла и подтянул к себе вместе с упавшим на спину Габриэлем. —Б-братик, не надо, не бей, п-пожалуйста, мне страшно, пожалуйста, я боюсь, я н-никому об этом не скажу! —Все об этом говорят.—Ставя колено на кровать, приближался тот. —П-прошу, братик…—В горьких слезах заскулил тот, прижимая ноги друг к другу. —А ещё то, что девушки чаще врут, подумай, лучше иметь какую-то шалаву под рукой, чем любить прошмандовку с манией превосходства над безмозглыми мужиками.—Пытался добить чужое чудесное представление о себе старший, хватая и подтягивая к себе упирающего брата. —Нет, пожалуйста, я не слышу, видишь? Не знаю!—Зажимая уши, испуганно кричал ребёнок. Наконец его руки схватили, больно сжав, и потянули на себя, отдирая от спасительного одеяла. —Слышишь ты и знаешь! —Нет, не знаю, я люблю братика, он самый добрый, самый хороший, он любит меня и я его, он сам мне говорил!—Прокричал младший, не зная куда попадёт первым делом. —Он больной! —Он самый лучший! —Он больной, конченный убийца! —Нет, неправда! —Ты не знаешь его, не знаешь, что он делал! —Он любил меня! —Не любил он тебя! —Он любил меня во снах, в выходные, в свободное время! Самыми мягкими способами, нежно! —Он вытаскивал чужие кишки, таскал голых избитых им же баб, копал магилы в лесу! —Но он не обижал меня! —Заткнись!—Бубен замахивается и ударяет по постели, совсем рядом с голыми ногами эльфёнка, прижавшего голову к груди в страхе от неизвестности происходящего.—Ты понятия не имеешь почему всё не так! —Он целовал и обнимал меня, он признался, что любит, но не может себе позволить, что боится!—Габриэль заморщился от боли, прижимая голову, когда его схватили за волосы и потянули их вниз, заставляя повернуть лицо к одержимому идеей запугать до смерти лицу старшего. —Никаких поцелуев не было, ясно?!—Холодно прокричал старший, сжимая того сильнее. —Они были! —Ты не понимаешь?—Габриэля ещё раз больно и сильно дёрнули вниз, вырывая крик с ещё одними каплями слёз.—Ничего не было. Повторяй: «ничего не было». —Б-было! —Совсем непонимающий?—Габриэль снова закричал, ощущая, как его волосам в последний раз причиняют боль, опуская руку вниз.—Ты мне не младший брат, а ещё одна причина сесть в тюрьму из-за твоего ёбаного «было»! Габриэль краснеет, плачет, стирает слёзы и задыхается тем, как обидно и больно приходится ему искренность. Впрочем, искренность здесь не виновата. —А это что такое?—Дёргано подстёгивая и пренебрежительно подкидывая за бедро младшего, продолжал Гэб.—Вот это что такое, мать твою, спрашиваю?! —Я хотел тебе понравится! —Понравился, ой как понравился, жесть просто. Чё мне предлагаешь теперь делать? Согласиться с тем, что нет во мне больше ничего нормального, и забрать тебя в грязную постель, потому что ты не против потрахаться?! Хочешь этого, думаешь, весело, наверное, когда в тебе палка больше, чем ты сам, да?! —Э-это-! —А я знаю, что ничего приятного от этого не будет — кишки выпадут и срать не сможешь, во веселуха где! —Прекрати, пожалуйста, братик, ты не такой, тебе плохо! —Это тебе плохо сейчас будет, если не заткнёшься! Габриэль выдернул свои руки и торопливо спрыгнул с кровати, от собственной скорости и страха впечатываясь в закрытую дверь и выбегая после её торопливого открытия из комнаты, крича через плечо: —Я люблю братика и он меня тоже! —Да я тебя сегодня же зарежу!—Выбираясь за тем, Гэб сверкнул глазами по коридору и, слыша, как в кухне грохнул стол, пошёл по звуку. Забившись в самый дальний угл под столешницей и прижимаясь к гарнитуре, что была второй стеной, спиной, Габриэль весь сжался и стирал беспредельно льющиеся слёзы. Когда увидел ноги Гэба возле входа, на сколько мог притих, но… Смысла прятаться, как и защищаться, не было. Возле окна зашумела пачка сигарет и послышался звучный щелчок зажигалки. Габриэль, что взялся в животных ожиданиях крепко за плечи, не удержался и всхлипнул.       Затем послышался выдох. —…Вылезай.—Спустя несколько минут успокаивающего молчания сказал тот.—И иди к себе. —Зачем ты всё это сделал? —Чтобы со мной тебе снились только кошмары. Кошмары... Было бы здорово сказать, что любой сон без брата - это и есть кошмар. Но Габриэль знает, что это не так, он знает, что каждый сон, каждый миг, каждый день может превратиться в кошмар.       Умение различать кошмары от сна... Интересно с каких пор он его приобрёл. —Почему… Почему из-за других людей я не могу получать от тебя любовь?—Любовь.—Почему, если тебя кто-то обидел или причинил боль, ты веришь, что я сделаю так же?—Разная. —Потому что в этом весь смысл набора опыта…—Любовь.—Людям становится сложнее из-за других людей и наоборот, легче.—Бывает разная. —Но я же просто люблю тебя! —Ты слишком часто это говоришь. —Но я говорю это только тебе.—Затихает Габ, убирая с себя руки. —Совершенно другой…—Повернул голову в сторону эльфёнка тот. В этот момент Габриэль вылезал из-под стола и насколько мог показал голость чарующих ножек. Гэб лизнул губу и резко её прикусил, отворачиваясь и на этот раз не комментируя своё поведение. Каждое совпадение теперь кажется опошлинным.—…Знаешь, а мне тоже снились с тобой сны…—Ну что ж...—И «взрослые» сны тоже.—Добьём же себя «милого и доброго» в чужих мечтах до конца.—В одном из них я…—Габриэль изумлённо посмотрел на то, как затягивается эльф и занял место на стуле ближе к выходу. Вновь место старшего.—Судорожно схватил тебя и начал искать подходящее место, чтобы уединиться, с пугающей мыслью о том, что вот-вот проснусь… Такой, не до конца осознанный сон был.—Он вновь затянулся и… На этот раз затянулся хорошо: хотелось развалиться по полу и отрубиться… Возможно, такисны с колёсами начали действовать, оттого и слова текли один за другим и казались такими сладкими, что появилось лёгкое желание углубиться в непрошенные детали.—Я, как голодный зверёныш, пробовал тебя прямо на лестнице этого дома. А ты постанывал и лез под одежду…—В произнесённом так и пахнет чем-то осуждающе-злым. Габриэль в это время соображающе смотрел на пол, не моргая. Он припоминал такой же сон. Да… Да, он помнит такой сон: начался он с поцелуя под крышей кафе, людного места, начиная перемещаться почти сразу от главного центра до подъезда… По дороге Габриэль крепко сжимал старшего за шею, пока тот что-то торопливо шептал и бежал… Нажатие стертых кнопок, скрип стальной двери подъезда, её торопливое закрытие… Габриэль испугался того, что вот-вот проснётся, когда его резко сняли с рук, и был прижат к лестнице, пока братик во сне целовал его в шею и шептал, что… Не может терпеть. —А ты был… В серой жилетке и чёрных джинсах? —Думаешь я помню? Хотя… Вроде да. —А я был… В розовой кофте, да? И тоже в джинсах, только белых? Кусочки, что были размазаны по краям, светло-розовый, светло-серый, белый... Они... И вправду были. —С чего ты-…? —Габриэль сменил непонимающее выражение лица на поражённое молнией понимания.—Хочешь сказать тебе такое снилось? —Да… Да, я помню, ты посадил меня на свои джинсы, чтобы мне было мягче, и уложил на лестницу, гладя по волосам! Ты говорил, что как только дойдем, мне будет приятно, у тебя был огромный стояк! —Твою мать…—Гэб случайно сломал сигарету в руке, просыпая траву на подоконник и испуганно шарахаясь от Габа, как от жабы.—Это пиздец. —У нас был один и тот же сон! Ты успел меня глубоко поцеловать и я проснулся от будильника! Сон был весной этого года, но во сне была осень! —Блять.—Гэб торопливо скинул крошашуюся сигарету в раковину и выкинул смоченные остатки в урну под раковиной. Габриэль с поднятыми ушками ярко удивлялся тому, что у них был один и тот же сон, светясь. —Ты помнишь, братик, как тебе было приятно! Ты хочешь этого, но не хочешь показывать, это правда, и я хочу того же, я хочу всё то же, всё-всё, что хочешь ты! Ты хочешь любить и быть любимым, братик, не отворачивайся! —Да нельзя мне любить, всё заканчивается одним сплошным горем! —Но со мной ты даже не пробовал! —А сегодняшние события? Я напугал, обругал, обидел тебя, как мог! —Но если ты мог только это, значит ничего хуже быть не может, значит- —Откуда ты это взял, откуда?! —Оттого, что ты краснеешь, ты дышишь, ты разговариваешь со мной, а не волнуешься о вопросе как убрать мой труп! —Я краснею, потому что мне херово, разговариваю, потому что хочу всё исправить, не задаюсь вопросами, потому что всё знаю! —Ты знаешь, как часто я плачу? Ты знаешь почему? А знаешь что происходит у мамы с папой? Ты знаешь, что три месяца назад умерла бабушка, которая мечтала встретиться с первым внуком? Ты знаешь почему иногда я не могу связать двух слов, а иногда говорю такие вещи, которые никто не может оспорить логично? Ты знаешь что вон в том доме творится? Ты знаешь почему у тебя так часто пропадают и исчезают мешки под глазами? Ты знаешь, почему я хочу попробовать первый раз именно с тобой, а не с девочкой своих лет? Ты знаешь, как часто я просыпаюсь, когда у тебя кошмары или непрошенная эрекция? Знаешь, что я знаю, что ты делаешь после каждого из этих событий? Кошмар? Сказать: «сука, только уснул.» Я знаю это, я слышал, я понимал ещё в прошлом году, я хотел прийти и чем-нибудь помочь, но знал, что ты меня просто не впустишь! Ни в комнату, ни в кошмар, ни в сон, никуда! А тут, знаешь, узнал, что в некоторые сны ты меня пускал, но я этого… Не замечал. Хотелось ли кому-то из них сложится аккуратным самолётиком и полететь в окно? Нет, абсолютно. Хотелось узнать на сколько щепетильно нужно будет складывать бумагу, чтобы увидеть всю фигуру в целом: что изображает, сколько занимает времени, сил.       Гэб подержал недолгое молчание. —...Что ещё? —Знаю, что ты подчищаешь историю просмотров только частично, потому что смотришь на очень кровавые вещи. Знаю, что на телефоне под паролем ты имеешь альбом с огромным количеством всяких картинок и фотографий с эльфками, эльфами… И среди них есть одна, очень красивая, со спящим мной… Знаю, что ты прячешь в самом дальнем углу ящика записную книжку, в которой хранишь пароли, коды, имена, номера, адреса, названия очень далёких мест, некоторые свои очень плохие дни. Она чёрная, с резиночкой. Знаю, что ты ни с кем отношений не хочешь, что запугиваешь некоторых людей, чтобы они меня не обижали… Знаю, что ты не любишь меня трогать только потому, что боишься показаться плохим братиком. Ты не стеснялся вчера раздеться, а пытался спрятать следы побоев, но… В последний миг ты устал и показал. Они у тебя все старые, почти зажившие, но страшные… Они… Нет, они красивые, они показали, что ты очень сильный и сдержанный… У тебя на спине следы от женских ногтей, я знаю почему и меня это не смущает, ты ведь… Уже взрослый… И даже если тётя сделала это не специально или защищаясь, я не… Не буду считать тебя плохим, никогда. —Следы от ногтей не из-за бурной ночи, а из-за буйной девушки, которая сильно напугалась.—Сразу решил исправить чужие представления тот.—Следы от побоев — бокс… Партнёр был сильнее. —Ты бьешь людей на публику? —Совсем редко… Думал, если скажу, ты не поймёшь и… Подумаешь, что я на каком-нибудь ринге, полуголый, весь потный и в крови по полу с мужиками кувыркаюсь… Ну, по телеку именно это показывают, а у нас…? Эм-м… Всё снимают на видео и выставляют в интернет за деньги. Я — редкость там, потому случайно наткнуться знакомым хотя бы на одно видео почти невозможно, да и… Мне тогда срочно нужны были деньги да каким-нибудь законным способом потому… Пришлось разьебать там всех. Прости, но я успевал даже мухлевать. —Там можно мухлевать? —Ну, да, по-сути. —А как?!—То ли от восторга, то ли от удивления пылко спросил младший. —Ну, если человек эмоциональный, то старался выёбваться, если нет — играл в гляделки, стараясь не засмеяться от одного только озвучивания наших действий судьей или его помощником…—Гэб улыбнулся, а Габриэль засветился.—Я ходил по канату, ставил подножки, не щадя ног, потому у меня до сих пор болят просто огромные гематомы на голенях… И треснутое ребро. —Это… Это очень опасно и больно?—Ему кивнули.—А ты можешь показать мне эти видео? —Я сам их вряд-ли найду, но… Можно будет попробовать.—Гэб отвернулся, вдумываясь в то, как вообще звали заведение, в которое он подался, и очень старательно вспоминал как именно вёл себя на ринге… Воспоминание о случайно снятом с девушки лифчике и также абсолютно случайно брошенном зрителям, да ещё с ну наислучайнейшей улыбкой всплыли одним большим куском чего-то мерзкого и противного… Конечно, до гола он раздет не был, но и с мужиками поваляться пришлось… Он ещё судье влепил за то, что тот пожалел соперника и дал ему фору продолжить в конце всех соревнований… Да ещё и ноги так высоко задирал, чтобы вылести из захватов и прочих приемов… Боже, да он в томатную кансерву превратится, если младший это увидит, он ведь такие лица противные делал, лишь бы показать превосходство над остальными... Смотря на сменяющуюся эмоцию за эмоцией Гэба, Габриэль улыбался, понимая, что стоит потратить как можно больше времени на поиски видео с участием братика. —А ты ходил туда только один раз? —Ну… Не скажу. —Три разика было? —Больше, но многие из них из прошедших лет, так что… Найти будет непросто. В начале, когда пробовал, получал таких пиздюлей, что хватало на несколько месяцев, сейчас же… У меня уже рука набита, вот и всё. —Это так классно! А кто из соперников тебе запомнился больше всего? —Ну, судья, наверное… Я ж с ним поругался здорово, да и… В общем, я сделал так, что он тоже стал моим соперником. К сожалению, не успели мы даже нормально ударами обменяться, как меня припугнули тем, что могли выгнать… Честно? Толпа от этого безумно верещала… —А мне туда можно? —Ни за что, там же почти у каждого второго яйца из штанов выпадают, да и обсирают там не по-детски. Знаешь, там почти что, как в боях без правил, по отношению поведения и слов.—Габиэль смотрит довольно жалобно, отчего Гэб немного мнётся объяснять дальше.—Просто… Ну, если проиграла девочка, то её могут начать… По… Тра-…? КХМ, -ивать, понимаешь? У мужиков за его… Палочку схватить и всем на обозрение показать. Меня за уши десять раз таскали, когда я в полу-сознательном состоянии был. И это пиздец больно, думаю, тебе ли не знать, тебя ж мать за уши тоже таскала, а меня мужики жирные. —Ага, это очень больно! —Вот, помню, кому-то пытались нос с тем же ухом откусить, «поцеловать», говорили, пытался. Я тоже там много чего наделал, так что… Лучше на это не смотреть. —Я очень люблю то, на что смотреть нельзя! —Хочешь видеть, как кто-то ссыт на проигравшего? —Ого, и такое там есть?! —Эльфёнок прям расцвёл от того, что такое вообще можно увидеть. —Кхм, ну… Психика у тебя, наверное, нормальная, закалённая, раз тебя это так бодрит, а не пугает. —Я очень закалённый и взрослый, мне можно показать и сделать со мной столько всего! —Так, тише-тише, а то ты снова за своё возьмёшься. —А ты? —А я успокоился. Наверное, даже очень, может быть я даже немного под кайфом, если говорю тебе про события на рингах и прочее, что собирался хранить в секрете чуть ли не до смерти. —Если от этого тебе легче, то я не против. —А надо быть против. Наркотики, сигареты и алкоголь — опасная дрянь, хорошо? Они никогда тебе ни в чем не помогут. —А тебе они помогают? —Ну… Я не пью каждый день, не курю марихуану, не колюсь иглами, не… Не помогают, хорошо? Если тебе правда станет так плохо, что захочется связаться с чем-то подобным… Обратись ко мне, хорошо? —А если причиной будешь сам ты? —Значит будем сидеть за столом и обговаривать. —Тогда давай сделаем это прямо сейчас? Я люблю тебя — это причина, по которой мне иногда очень плохо, что мне делать? —Ловко сменил тему эльфёнок, начиная незаметно ёрзать на стуле. —Опять…? Ну…—Гэб встал со стула, направляясь к пачке с последней сигаретой, составляющей с зажигалкой очень уединённую пару.—Хочется пошутить, что: бери сигарету и кури, эту проблему не решить, но… Думаю, мы можем ещё раз перемыть некоторые кости и хотя бы наполовину решить проблему. —Братик, а… Эта проблема только моя?—Габриэль очень серьёзно посмотрел на того, проговорив вопрос как можно тщательнее, чтобы двоякость лезла из всех щелей. Ему нужно знать: старший всё же видит его в радиусе тех, кого можно любить или держит на маленьком участке с ромашками, которые чуть не раздавил. —Да нет, не только…—Замылено смотря в окно с сигой во рту, признался старший. Габриэль загорелся надеждой. —Тоесть ты тоже хочешь изменить отношения со мной? —Я до сих пор готов отдать всё, что у меня есть, чтобы событий сегодняшнего утра не случалось… Скажу честно: я очень правильный человек в том случае, если это касается близких. —Но ты уехал от мамы с папой. —Думаешь родственники всегда считаются близкими людьми? Не, нифига. —Тоесть… Ты не любишь маму с папой? —А за что их любить? —За то, что подарили тебе жизнь? —Я тоже могу подарить кому-то жизнь, но одновременно с этим уничтожить чужую. Подарить жизнь — это не подвиг. Подвиг — это поставить её на ноги, когда у тебя ни шиша, и остаться после этого любимым родителем. —Но почему тогда мама с папой постоянно говорят о том, что я обязан им жизнью? —Потому что так и есть. Ты под их крышей, в их доме, живёшь и учишься на их деньги почти каждый день. —А если я перееду к тебе? —Жизнью ты обязан мне конечно не будешь, но до какого момента всё будет держаться на мне… А потом «свобода».—Мечтательно, но в тоже время саракастично сказал последнее слово старший.—На этой свободе ты и сможешь считать, что ни от кого не зависишь. —А если я обрету такую же свободу, как у тебя, я смогу соединить её с твоей и увеличить её объем? —Очень часто люди вместе ради этого и живут. —Я хочу проникнуть в твою свободу и не вылезать из неё… Это нормально? —А ты подумай сам… Потом.—Гэб выкидывает пустую пачку и начинает направляться к выходу, что отделяет кухню от коридора. Габриэль разумеется идёт вслед. —А если бы в этом мире отношения с несовершеннолетними младшими братьями было нормой, ты бы был со мной?—Протараторил тот, подняв голову в ложном ожидании того, что на него обернутся. —Знаешь, я бы обязательно был с тобой, даже если бы за один только намёк на это срубали головы, но… Здесь дело не в этом. —Это… Это правда, братик?!—Габриэль оббежал того, вставая на пути и останавливая старшего.—Ты правда был бы со мной несмотря ни на что?! —Я же сказал, что… Я сказал это?—Гэб будто сомневаясь в собственной памяти, пощуриля и попробовал обойди младшего. —Ты только что признался! —Нет, я… Не до конца понял. —Ты сказал, что убивал своих девочек за то, что они тебе изменяли, ты боишься, что я изменю тебе с кем-нибудь и тебе будет от этого больно! —…Допустим?—Хватая того за подмышки и убирая с пути, Гэб проходит к себе в комнату, сразу направляясь к шкафу с одеждой. Не_Габриэль в жёлтой футболке с вопросом вскоре оказывается на краю дивана в гостиной со всех сторон обляпаный младшеньким с расспросами и желанием добиться того, чтобы все страхи того сошли на нет. —Мы можем любить друг друга на расстоянии, я могу показывать тебе фотографии, что меня все недолюбливают, могу каждый день созваниваться, могу со всей любовью относиться к каждому разу, когда слышу твой голос, да я уже-!—Готов дарить любовь и радость. —А может ты просто обезумел? Я ничему из это не препятствую, но мне это всё и не надо. В отношениях важно иметь перерывы и прочее. —Так ты тоже так считаешь?! Я думал, ты можешь разозлиться от любого человека возле своего любимого человека. —…Что? А, понятно… —Чего?—Замер тот на секунду.—Ой, я не это имел ввиду, я просто- —Считаешь, что я ревнивый бичара? Нет, нисколько. —А как же девушки? —Это… Не из-за любви.—Гэб с долей разочарования смотрел на свои руки.—Они просто делали много ошибок, я злился, они не исправлялись и… Абсолютно с каждой были свои причины. С тобой они тоже будут. —А ты говорил им, что не так? —Наконец успокаивается эльфёнок, садясь на собравшиеся колени старшего. —Немногим. —А мне будешь? —А ты все рейтинги игнорирования просьб побьешь. —Тоесть, ты не сможешь принять меня? —Я постараюсь принять тебя любым…—Прижимая губы к лбу младшего, что занял место перед ним на полу, Гэб на доли секунды прикрывает глаза и вновь смотрит на младшего. —Теперь ты готов принять мою взаимность? —Нужно ещё немного времени, совсем немного.—Обнимая брата, тёмненький улыбнулся. —Я так счастлив…—Очарованный доброй улыбкой и теплым взглядом старшего, эльфёнок обнял брата за шею и подтянулся к губам. Тёплый, мягкий, сухой поцелуй. Габриэль хочет сделать его полностью противоположным тому, какой выходит. Он хочет вновь углубиться в тот холодный омут страсти, горячести, смущающего своей резкостью, грязностью и интимностью. Гэб целует с мыслью о том, что прощаться с таблетками ему больше ни в коем случае нельзя и что губки младшего очень мягкие, можно сказать сочные для ребёнка. Он явно не в себе. Гэб, что не так давно дёргал младшего за волосы, тоже не он. Он — это тот вчерашний парень, моющий дома полы, играющий в комп и ненавидящий девушку по имени Клеопатра. Если Габриэль об этом узнает, он жутко расстроится или… Заставит полюбить себя каждую из этих полностью противоположных сторон. Он принесёт почищенные мандаринки, подбодрид интересом, поможет во всём, в чём способен, покажет, что и ждать не нужно, чтобы затянуться этой маленькой розовой самокруткой из чистой любви родного брата. —Это неправильно. —Разве любовь можно решать, словно примеры в математике, у которых всегда один и тот же правильный ответ? —Что ты смотришь, скажи мне, пожалуйста, что у тебя столько ответов на одно моё «нельзя»? —Я смотрел на очень умных людей, читал разные статьи и слушал одну красивую певицу… Я готовился, как мог, чтобы ты мог воспринимать меня хоть как-нибудь... Но я не думал, что использую все свои знания именно сегодня. Эти признания вызвали противоречивые чувства. В глазах Габриэля сидела надежда, схожая с той, которая была, когда он ожидал похвалы за приготовленный ужин. Казалось, что на этот раз ни в коем случае нельзя пропустить её мимо себя, нужно что-то сделать, лишь бы эти крохи детской тоски не увеличились, а после не превратились в одно огромное разочарование, что неизвестно сколько могло длиться. —Это… Потрясающе, правда, ты… Хорошо подготовился, я бы сказал… На все сто, даже тысячу, но… —Так почему я до сих пор чувствую себя один? —Потому что я не хочу оставаться с тобой?—В глазах Габриэля блестнуло возмущение.— Разве ты не можешь представить какого иметь ответственность за слабое существо, что хочет сделать это за тебя, да ещё и может навредить себе? —Но ты же отвечал мне взаимностью! Ты - разрешал, я - делал, ты можешь даже ничего не делать! —Ты помнишь что ты попросил у меня, когда мы «обменивались» взаимностью? —Чтобы ты потрогал меня, потому что-!.. Это… Ты мог сказать, что не хочешь этого делать, а не говорить, что это не правильно! —Угадай: почему? —«Почему»…? Потому что… Я… Ты хотел? —Думаешь я тебе отвечу? —Конечно, чтобы понимать друг друга надо говорить напрямую! —Это верно, но не всё можно говорить напрямую. —Значит да, ты хотел, но побоялся! —Молодец, хоть до чего-то догадался…—Совсем тихо проговорил тот, не видя в этом ничего хорошего. Габриэль застыл, не веря что так быстро попал в точку, да ещё и такую соблазнительную в плане подсмысла.—Чего замолчал? А- стоп, это не значит, что ты прав! Не хотел я тебя лапать, просто эмоции! —Тоесть… Мы никогда не займёмся этим? —Этим — нет, но…—Гэб отвёл взгляд куда-то в сторону. Габриэль приподнял бровки, удивлённо проигрывая в голове это самое «но».—Нет, наверное всё же без но… А без "но" нельзя, нельзя без "но". —Но можно заменить это на что-то другое? —Да, всё же придумать что-то можно…—Задумчиво смотря в потолок, Гэб потянул руку к подбородку.—Ох, фак... —Ты придумал? —Не совсем, просто… Я серьёзно думаю чем можно заменить, как ты сказал, "это" с тобой на что-то схожее… У меня нутро разрывается на десять частей от всего, что сейчас происходит. Но… Удивительно, но сдерживать их так легко. —Ух-ты, а у меня есть только две… —Поиграть да потрахаться? —...Как? —Всё с тобой понятно уже… Не у одного тебя такие есть. —А я могу посмотреть на них так, как можешь показать их ты? —Что? —Можешь хотя бы немного открыться мне изнутри? —И как ты это представляешь? —Ты делаешь то, что хочет одна из сторон, а я буду угадывать что это! —Это… Почему из твоих уст всё кажется столь простым и понятным? —Это потому что изнутри ты хочешь верить только тому, кому привык верить. —Мда… Ладно, может… Я постараюсь сделать это, но не всё сразу, хорошо? Нет, даже не сегодня. И не завтра. —А можешь хотя бы немного описать каждую? Все десять, я уверен, ты сможешь разобраться в этом и тебе станет легче! —Это…—Он прогнал в лёгких тяжёлый воздух и всё же сдался.—Это скорее как отношения к определенным вещам, чем части… Но… Тебе ещё не надоело со мной говорить? —О, если бы ты не сомневался во мне и моей искренности, ты бы рассказал это час назад!—Покуривая сигарету под общим делом. —Понял намёк. Первая часть это… Любовь к… Тебе. Она скромно теснится меж желанием вернуть тебя домой и уберечь от всех, кто может тебя обидеть, от меня на первом месте. Есть желание извиниться, загладить вину. Ещё.. Починить себя, вернуть забытые качества, что позволяли хоть немного расслабиться… Забавно, но избавиться от всех этих желаний является ещё одним из них, оно и делает меня столь угрожающим и неулыбчивым… Есть кое-что, что делает меня изредка чересчур мягким. Желаний много. —О, а у меня тоже много желаний! Одно из них это чтобы ты был тем, кто делает что-то плохое в тихую от всех. —Опять намёк? И это называется не «плохое», а «личное». —Точно! —Слушай, у меня есть небольшая просьба… Нет, на самом деле она большая, но… Можешь забыть всё, что сегодня было? —Хочешь обезопасить себя от неловкостей? А, если ситуация подходящая, изредка упоминать можно? —Если к месту. —Здорово, я больше ничего не знаю и не помню!—Габ вдруг скорчил поддельное удивление и отвёл взгляд, будто бы пытался что-то вспомнить.—Ой, а братик-то меня любит? —Скорее всего…—Глядя на своё запястье, Гэб приподымает уголки губ, но не в угоду улыбке, а смерению. —А он поиграет с младшим? —Конечно, если тот.. Вернёт футболку? —Хорошо!—Габриэль встаёт прямо перед старшим, хватая за уголки одежды и резко поднимает вверх, вызывая лёгкий испуг подорвавшегося с места эльфа. Замершая в нескольких сантиметрах от живота рука, как и взгляд, и тело в общей забавной картине вызвала у Габриэля улыбку. Протягивая одежду брату, он не прикрывается чем-либо, стоя, такой стройненький и красивенький, на месте. Не_Габриэль, хлопающий глазами, как дурачок, садясь на место, начинает довольно медленно выпрямляться, держа взгляд на эльфёнке. За прошедшие дни Габриэля он голым не видел, а вчера так вообще одни кружки и звёздочки в глазах плыли, мыслей никаких не держалось, сейчас же... Он подметил, что Габриэль всё же изменился. Да, роста у него, наверное, вообще не прибавилось, но... Внешне... Да, он точно постройнел: грудь стала вжатей в тело, ноги схуднули, колени и локти стали капельку острее, руки - изящней. Вблизи и без одежды всё стало в разы видней. Что-то необыкновенно изящное было в этом тельце. Габриэль по-своему довольно провёл по ключице и, повернув налево, защиголял в коридор, а после комнату старшего пружинистым шагом. Гэб смотрел в противоположную сторону от выхода - на батреи, пока дверь не хлопнула, а шаги не стихли. "И я правда ничего не могу с этим сделать?" —А я знаю, что тебе понравилось.—Сказал Габриэль, когда спустя десять минут старший решил его навестить. Стоя в проходе, тот опёрся предплечьем о косяк и в лице никак не изменился, пока одетый Габриэль на троне с колёсиками возле компа деловито рассматривал то, до чего рано или поздно добрался бы. —Положи на место. —От чего они?—Поднимая голову на подошедшего парня, стал складывать и пристукивать таблетки в полупустых блистерных упаковках почти стройной стопочкой малец. —От срывов.—Вздохнул тот натужно. —А снотворное?—Успев ткнуть в одно, когда таблетки оказались в руках хозяйна, спросил тот.—Тоже от срывов? —От бессонницы.—Двигая кресло, на котором сидел младший, от стола не предназначенного для лекарств, только для бумаг и документов, Гэб терпеливо пошёл возвращать медикаменты на место — на второй стол, где, кроме лекарств, как ни странно, хранились и сигареты. —А здесь нет ничего незаконного? —Спуская с кресла ноги, Габ незаметно поворачивает его в сторону второго стола и садится обратно. —Только ты.—Перебирая пластинки и распределяя в ящике по свойствам, Гэб даже не заметил что сказал, внимательно, но быстро прочитывая названия и то, что было под ними напечатано. Габриэль смущённо отводит глаза, улыбается. Но вот проходит пару секунд и он, замечтавшись и углубившись мыслями о «незаконности» своего существования рядом со старшим, вспыхивает краской. Шикарная блондинка в обтягивающем на одном из взрослых видео тоже говорила что-то про незаконность, а вот если бы братик был в обтягивающем и говорил что-то такое… Интересно, это лечится? Гэб смотрит на младшего спокойно и даже можно сказать мимо него, задвигая ящик обратно. Опустошение в груди, лёгкая боль в лёгких и сухость в горле. «Курение убивает» — говорила ему пачка красных, но эльф уже давно принял её необходимость таким, как он. Пневмония говорила ему о том, что «курить — вредно», а он стал «успокаиваться» ещё чаще. Удивительно только то, что он не покупал сигареты блоками. И сейчас, когда на него вновь гипнотически вызывающе засматривались, хотелось закурить в сторонке подстать тому, кто в этой жизни не раз видел кое-какое дерьмецо. —Знаешь…—Габриэль плавно разводит ноги, смотря вниз и опираясь лопатками о спинку кресла.—Всегда, когда мне хотелось сделать вот это, я думал о том…—Пройдясь рукой от груди и живота, пронёсшей за собой складку, он кладёт руку на свою небольшую выпуклость, поглаживает и надавливает, делая акцент на маленькой форме своего достоинства.—Как что-то подобное делаешь со мной ты… Сравнивая с каждым поглаживанием от тебя, помощью от тебя, отношению ко мне…—Гладит, гладит, заводит ниже, глубже, и вновь выше.—Бережно и нежно, словно ты всегда гладишь маленького котенка, а не меня… Я бы очень хотел, чтобы ты погладил меня здесь…—Габриэль массирует то, что находится ниже выпуклости.—Чтобы я мог быть хорошим… Хорошим мальчиком везде. Гэб кладёт руку на своё лицо и тихо охуевает. Правда со стороны выглядит как будто просто задумался, Габри же смотрит на братика с огромной надеждой и желанием. —Зачем ты хочешь этого на самом деле?—Холодно выдает тот, отчего Габ вздрагивает и сжимает возле паха слабый кулачок, прекращая заигрывания. —Я… Хочу этого…—Как на зло, чтобы вспомнить заготовленные ответочки, Габриэль сосредотачивается и внутренне лишается той шаловливости и покасливости, теряя в теле возбуждение.—Просто хочу. —Что ты хочешь? —Чтобы- —Нет. Что ты хочешь после этого? Что это даёт тебе? Скажи мне чистую, самую чистую и идеальную правду. Зачем тебе это и что оно даёт?—Младший мнётся, с трудом придумывая причины, но под странной тревогой и уверенность в том, что сказать что-то напрямую ни в коем случае нельзя, хлопает уставившимися в сторону глазами.—Габриэль, скажи правду. —Что… Что мне за это будет? За правду. Ты похвалишь или… Или что, что ты сделаешь? Что будет, если тебе не понравится правда? Что если… —А что ты хочешь?—Спрашивает с напором Гэб, но, когда Габриэль молча разводит, показывает ладонью и вновь сводит конечности вместе, усмиряет свою уверенность до чуть более глубокого обдумывания. —Чтоб проласкал где-нибудь.—Странной интонацией добавил тот. Хоть Гэб и пожал руками, но всё же согласился с таким требованием, искренне надеясь, что будет делать это не в таком трезвом состоянии, как сейчас. Осталось только озвучить и надеяться, что оно того будет стоить. —Ладно.—Доволно быстро, но не так уж подавил в себе тот внутренний мятеж, что в секунду замолк послушной собакой, сероглазый.—Сделаю. —Я… Я не…—Всё это время придумывая невыносимо вёрткую и кусучую ложь, Габриэль, смотря на свои руки, резко хватает ими за локти и отворачивает голову, всхлипывая.—Нет…—Ко всей этой куче мысли добавилось ещё вздувшиеся от сладости и заманчивости искушение, что так неожиданно подбросил брат. Она же породила ещё одну мысль.—Ты обманешь меня.—В этом предположении было больше правды, чем во всех тех вариантов ответа, что на пять секунд обдумывания появлялись и исчезали. Остроухий хотел было возразить, но догадался о том, что ценность страховки Габриэль знает не по наслышке, раньше, чем младший дополнил.—Ты обманываешь тогда, когда тебе это нужно. Тёмный бубен конечно не смог припомнить хоть какую-то выплавшую ложь по отношению к младшему, но заводить ещё одну шарманку с таймером «конфликт» не стал. —Какое слово ты хочешь услышать? —Вечное. —Даю тебе вечное слово, что исполню твою просьбу.—На какой-то короткий промежуток из головы старшего валета вся курьёзность просьбы просто-напросто вылетела.—Если ответишь.—Потому сейчас он даже и не знал забыть ли об этом или пока просто отложить на потом. Оперевшись тазом о стол, Гэб сложил руки и стал оценивать чужую сменяющуюся неуверенностью реакцию. —Я… Я хотел… Хотел успокоить себя… Хотел, если ты вдруг влюбишься, иметь… Иметь возможность тебя не отпускать.—Что-то нехорошее и потаённое слышалось в некоторых словах. —Сдать кому-нибудь, что лапал, если попробую бросить?—Глаза младшего изумлённо округлились, пальцы дрогнули.—Так? Как метко-то. —Н-нет, это не… Не совсем так, просто- —Но что-то из этого есть.—Гэб не раз уже встречался с этой темой, потому мог отнестись к этому на пару нервных окончаний проще. —Я верил, что, если тебе понравиться, ты захочешь повторить… Что это…—Ребёнок виновато сжал руки.—Это перерастет во что-то большее… Это… Это неправильно говорить так. —Это вообще ненормально. —Знаю, что это неправильно, но у меня был шанс и я решил попробовать!—Плечи с шейкой ненадолго напряглись, он будто оправдывался, хоть и знал, что не получится.—Я бы… Хотел… Полностью остаться с тобой, навсегда, навсегда в теле, которое имею, навсегда здесь, с тобой, с твоей ласковостью. С твоим недружелюбием ко всем, с постелью и каникулами… Я бы хотел видеть, как ты… Нет, это… Ты не примешь это, ты не любишь меня так, как люблю тебя я, ты не поймёшь! Ты не поддержишь меня в моих желаниях, потому что я мальчик, я маленький, я брат, я не тот, у кого есть что-то красивое, не тот, кого, как ты считаешь, можно, я нигде не подхожу…—Прошептал тот, стирая слезу.—Если бы ты хотя бы немножечко был менее правильным, я бы…—Не заглядывался бы.—Я был бы таким счастливым... Какая. Ещё. Ласковость. Какая. Нахуй. Постель. Кого он там напридумывал? Что за раздвоение личности, что Гэб не может вспомнить ни единого момента, когда был ласковым? Что для этого ребёнка ласковость? Не пиздить, не морить голодом и не держать в четырёх стенах? Обтряхнуть от пыли для него ласковость? Спросить что хочет из поесть и именно это дать? Не трогать, когда своими делами занимается? Не пиздить учебниками и давать высыпаться? Что? Что из этого дало повод приписать вот этому кусочку социопата ласковость? —Ты же знаешь какой я конченый, с чего ты вообще взял, что я такой уж правильный?—Факт собственной идеализации, даже самой небольшой, раздражал и заставлял ощущать себя абсолютно недальновидным человеком. Какой же ж эльф... Забывчивый. —Ты не поддаёшься на мои провокации! Только что… Ты… Ты же соврал, что потрогаешь меня, верно?—Эльфёнок совсем немного озверел. Голос зазвучал быстрее и нервнее.—Ты спрашиваешь и спрашиваешь, чтобы я забыл о обещании, чтобы узнать на сколько я корыстный, и на сколько много проблем могло появится, если б согласился, если...—Слабо дрогнуло запястье.—Если порезы на руках не заживут, если я что-то расскажу не то кому-нибудь, если начну вести себя плохо, если…—Он резко поднял голову на остроухого.—Ты обещал.—Угрожающей интонацией поставил точку эльфёнок. —Нет, это- —Обещание. —Я сделаю это, хорошо? Но позже, только- —Значит ты соврал. —Ты же знаешь, что это- —«Неправильно», «не по возрасту», «нельзя», «не со мной», «не сейчас», «это лишнее», «прекрати», «ты не понимаешь», «зачем тебе это» — это то, что ты говоришь и с чем я не могу справиться…—Эмоциональный шквал превратился в слегка злую апатичность.—Это то, из-за чего я не могу почувствовать себя хорошо. Я точно знаю, что хочу "этого" не просто так, что хочу больше причин стараться, жить и быть хорошим!—В глазах блестнуло то самое "хорошее", после чего на его место встала надежда.—Я буду правильным везде и всюду, если буду неправильным и грязным только с тобой, это же так просто. Я хочу, чтобы все мои накопившиеся негативные чувства опустошались рядом с тобой, нет, я уже привык к тому, что это происходит рядом с тобой.—Будто брюнет пожирает их, вынося на других вдвое больше, чем несчастные того заслужили.—Я — скороспелка, как ты, только я это скрываю, а ты не скрывал, ты ругался со взрослыми, ты не уважал тех, кого просили уважать, ты курил, когда хотел, ты уходил туда, куда было нельзя, ты был свободным и я хочу так же! Я хочу, чтобы сегодня ты взял меня, а завтра помог надеть кофту, чтобы ты потрогал по-взрослому, чтобы поцеловал так же, чтобы получил удовольствие схожее с удовольствием от человека твоего возраста!—Рычаг вновь опустился на розовую сторону.—Чтобы ты включил порно-мультик и оставлял на мне влажные метки, хочу быть твоим даже если у тебя будет ещё кто-то, мне даже всё равно, если у тебя будет девушка, лишь бы ты не забывал про меня! Это на самом деле не так уж сложно или неправильно, я готов не только к сексу, я готов ко всему, лишь бы отношение ко мне было, как ребёнку, это единственное, что мне по-настоящему важно. Я уже столько времени потратил на придумывание всей жизни наперед, если ты…—Он прикрыл глаза, сщурившись и нахмурившись. Сложно говорить что-то такое напрямую. Мысли о том, что ты глубоко пожалеешь об этом и не раз будешь жалеть, не дают биться сердцу и даже дышать. Везде, везде можно было вставить поперёк слово, но Гэб слушал его даже без прикушеного языка. —Это не всё. —Я не скажу больше ничего… Никогда. Потому что это бессмысленно. Это невозможно принять от мальчика, который в жизни своей ничего умнее таблицы умножения не сказал… —Бредятина.—Отвечают на все слова и высказывания, заставляя Габриэля прекратить сопротивляться слезам и боли. —Вот…—Предвзрыдным голосом отвечает тот.—Не веришь. —Не верю, ведь…—Старший сглатывает, беря руку младшего.—Ты говорил куда более умные вещи. Таблица не сравниться ни с одним твои комментарием на счёт любой темы, которую старшие за всю свою жизнь решить не могут.—Воздух в помещении резко стал легче.—Я верю тебе, слышу тебя и наконец-то понял тебя. Не волнуйся, не бойся, не обижайся, даже не думал о том, что я тебя где-то не поддержу или не пойму, хорошо? Да, я сделаю это не сразу, но я сделаю, хорошо? Я люблю тебя очень, очень сильно, я понял. Я изменил своё отношение, хорошо? Габриэль чувствует, как его гладят по щеке, как ласково придерживают ручку и как старательно пытаются успокоить, не веря и даже не надеясь, что его слова поняли. Его никогда не понимали и не поймут, ведь он слишком долго был наивным и хорошим, к чему многие привыкли, значит... Прийдётся стать плохим. Он ещё не сдался, просто попробует измениться. Будет самым умным в школе, будет помогать в самых сложных вещах, в жизни больше не заплачет и ни одного человека на планете воспринимать не будет, кроме брата. Если и это не сработает, то просто… Повзрослеет и будет искать брата до конца жизни. А если найдет… Тому не поздоровится. —Я не верю.—Быстро и непонятно произнес тот. Руки старшего замирают. —Что? —Ты ни за что меня не поймёшь, потому что не хочешь меня, так как взять меня очень легко и просто, я сам тебе отдаюсь, да и младший брат не то, чего нужно добиваться или с чем нужно считаться.—Слегка зло вставляет гвозди в чужое представление о себе тот.—Я не похож на девочку, не вызываю интерес, не возбуждаю, не могу этого сделать… Неужели я такой мерзкий и противный?—А правда, может это с ним что-то не так?—Может я толстый или худой, вызываю опасение или… Или напоминаю тебе кого-то, кто тебе не нравится? Скажи мне напрямую, чтобы я успокоился и… Изменился, наверное? Я не могу понять этого, как и-—Габриэль случайно прикусил язык, когда его дернули за плечи. —Ты знаешь, что на планете есть миллиарды людей лучше меня?—Слова на ветер.—Может я просто желаю тебе кого-нибудь получше, зная, что со мной тебе будет плохо, больно и ты очень разочаруешься, когда я буду приходить домой и уделять всё своё внимание потребностям без какого-либо проявления внимания и заботы? —Как было вчера.—Людей много, много тех, кто подойдёт тебе больше, когда вырастишь.—Прекрасно высказался тот, кто не имеет и не ищет любовь всей жизни. Да на каждом его слове можно делать подножки, вроде того, что говорится сейчас уже о найденной цели любить и быть любимым. —Я представлял себя со многими и мне ни с кем не понравилось.—Интересно: с Машкой или с Сашкой из параллельного класса?—Я знаю, что ты не будешь всегда таким ласковым.—Готов смириться.—Я знаю, потому и прошу об этом только сейчас.—Но что же про существование других?—Я знаю тебя, мы знакомы друг с другом, у нас есть чувства и отношение, у нас есть… Предыстория, она развита, она делает тебя куда лучше, ближе, круче в моих глазах… Я знаю это. Я знаю многое и я… Попробую вновь это доказать.—Вот она: целеустремленность.—Я буду доказывать это до тех пор, пока тебе не надоест, а начну, когда… Когда…—Габриэль издал тихий вздох, похожий на писк, а глаза вновь начинали слезиться.—Горло болит… Ком…—Он взялся за шею, пытаясь сглотнуть, и даже не заметил, как быстро взмокли глаза. —Просто сказать, что я понял или верю тебе мало, да?—Тёплый взгляд, расслабленные плечи, нежный голос.—Иди ко мне. Габриэль сначала удивлённо смотрит на брата, после, качнувшись на месте, начинает приближаться, а, когда на бока его тельца кладут руки, сжимает дрогнувшие губы, по уголкам которых прошлись полосы слёз. Старший обнимает младшего, прижимает губы к волосам, вскоре гладит затылок. —Не волнуйся, секс - это не единственный способ показать любовь… Это лишь часть от всего остального, часто бесполезная.—Усмерить этим конечно же никого, кто этого хочет, нельзя, но… Вдруг дойдёт? —Это кусочек пазла, он тоже важен, он должен быть…—Габ стирает слёзы и прижимает лоб к чужой груди.—Пазл распадётся, если ты вдруг уедешь и я не смогу прочувствовать всё, что мог с тобой сделать….У меня не получается передать всю важность и нужность этого, но я ведь… Я не прошу использовать на мне половые органы, мне хватит даже самой небольшой имитации, ведь… Имитация — это ведь всего-лишь игра, а играть позволено всем…—Кажется, у кого-то появилась невероятная идея.—Давай ты поиграешь со мной в секс? Если понравится, то можно будет попробовать по-настоящему, я буду только рад, если ты… Сделаешь это в меня или-—Габриэль не договорил, так как его лицо резко прижали к груди. —Всё-всё, я понял, тебе это по-настоящему важно, мы поиграем в эту игру и успокоим твою половину.—Гэб гладит по волосам куда активнее, начиная нервничать сильнее. Всмысле он, блять, поиграет? Какие игры, какой секс, кого хуя он вообще позволяет говорить такое маленькому брату? Да хуй с этим, если бы это был какой-то левый ребёнок: вмазал подзатыльник, выругал трёхэтажным матом, оповестил об этом родителей и пошёл под звуки ремня по своим делам счастливый, а здесь… Здесь всё по-другому. —И я увижу его?—Удивлённо подымает глаза младший, отчего Гэб, запнувшись и выдернув провод связывающий мозг с языком, начинает нести какую-то чепуху. —П-понимаешь, мой ху-, он, то, что ты называешь "его"… Он реально стрёмный, просто огромный, длиннющий и, как бы это помягче, запущенно-домашний? С таким только жене в семилетнем браке мутки водить.—Взволнованно отнекивался остроухий, чувствуя, как на лице появляются капли пота. Габриэль, оперевшись руками о торс эльфа, сверкал своими глазами словно щенок, не понимающий почему хозяин не берёт его на руки.—Когда в моей квартире появляешься ты, у меня и мысли нет, чтобы им пользоваться в любых других целях, кроме как поссать…—И зачем он это говорит? Попытка отбить желание? Чисто пластмассовым молоточком об кирпичную стену стукать. Габриэль даже улыбнулся, считая данные описания смешными. Будто тот думает, что он писяк взрослых никогда не видал.—А-, да, точно, я страшненький для таких дел, пойдет? —Нет, не страшненький, ты красивый! —Ох ё…—Засирать свою внешность конечно можно было начать, только в ответку он получит что-то вроде… —У тебя красивая чёлочка и руки, когда расслабленны, ещё глаза просто прекрасные, я их обожаю, такие светлые, прям очень, серенькие, иногда очень тёмные.—Да, вот этого.—И руки у тебя красивые, мускулистые такие, но тонкие, при этом очень сильные, ты спокойно меня на руках носишь, и шея, она тонкая, но не шибко, а цвет кожи у тебя так вообще нереально крутой, цвет волос тоже, на солнышке они блестят красиво, и талия у тебя есть, и губы вкусные, я считаю тебя вообще самым красивым из всех, кого я знаю! "Кроме мамы."—добавил в уме, каким-то невероятным чудом переняв на себя эту черту недосказывать то, что может обидеть близкого человека. Старший убрал руки от того, но свои Габриэль продолжал держать на месте. —О боже…—Гэб конечно не обиделся даже если бы тот сказал, что Клео красивее всех на свете, но всё же что-то в словах младшего задело его, заставило насторожиться, ведь, если Габ лжёт осознано, то делает это на невероятном уровне. И пока Гэб слегка призадумался, Габриэль задумался о том, что говорил не так давно брат о «ху». —И вообще, я ж видел его… Красивеньким… И… В общем… У тебя брови тонкие и волос на ногах не видно, если они вообще есть, что значит- Хотелось сказать «ни слова больше» и, вытащив из стакана в ванне бритву пять лезвий, показать её со всех сторон, но всё же… Старший только сейчас понял, что вновь наговорил лишнего, и опять готов был приложиться к чему-нибудь лицом. Он вообще сегодня чувствовал себя не характерно странно, глупо и... Мерзко. —Я понял, понял: хрень сказал.—Даже не поняв что тот собирается рассказать, перебил он. —Так значит он будет присутствовать?—Скромно спросил младший. На этот раз Гэб не сразу догнал кто он, но успел кивнуть, потом замер и, смотря в удивлённые глаза, молча мотал головой в стороны, успев даже прикрыть и открыть глаза, словно только-только проснулся, говоря тем самым "не дай боже". Габ молча опустил голову, оперевши лоб о свои руки. —Ладно...—Спустя минуту молчания ответил он.—Но я помню про обещание. Мысленно не_Габриэль сморщился, словно изюм, но а на деле просто... Крепко взял того за волосы, став заводить голову назад. Мелькнула мысль о том, что старший сейчас накажет его сильнее прежнего, потому, прижав к себе руки, Габриэль болезненно сщурился, крепко закрыв глаза, но сразу же распахнул, чувствуя, как в его приоткрывшийся рот вошли, а бедные волосы оставили в покое, перейдя на затылок. Опуская и приподымая голову, старший с каждым разом углублял поцелуй и делал это жёстко и грубо, поедая изнутри, дабы Габриэль хотя бы раз попробовал спротивиться ему. Но нет, чёрт возьми, тот ещё и вкусить блаженства успел, расслабив разведённые, слегка подрагивающие ноги и сильнее прижавшись тазом. В итоге, вместо того, чтобы напугать и заставить с криком убегать, он прослушал пару стонов и поднял тому то, что в скором нужно будет ему же опустить. —А-а-ах...—Раздалось из мальчика, что с наслаждением откинулся от брата, обвившего туловище, на спину, повернув голову в сторону. То, что из глаз младшего полились слёзы, и было причиной прекратить домогательство, но... Всё же что б Гэб там себе не напридумывал сделать тому по-настоящему больно не мог. Ну и похуй. Ну и хуй с этим. Ну и пошло оно всё. Гэб, что взял того под бёдра и просто уложил на то место, где сидел, встал и, нагнувшись, стал того гладить, где было надо. Габриэль на постеле то был сдвинут чуточку вниз, то вверх, выгибался и в какой-то особый момент просто ахал, зажав меж бёдер плавно двигающуюся руку. Сладко так, нежно, искренне. Гэб, что смотрел в сторону двери, опираясь на свою руку на постеле и тихо сербя носом, молча принимал факт неизбежности данной позиции. И всё же... Гладил он не на голую, так что... Всё нормально, всё хорошо, это как... Это никак, он сейчас просто принимает своё поражение. А поражения принимать он не любит. —Ах-ах-ах...—С каждым поглаживанием мальчик пошатывался на постеле, смотря в противоположную сторону куда довольнее. Это конечно не победа, но большой шаг к тому, чтобы... А, да, добраться до имитации того самого.—Можно... Можно, чтобы ты- —Прекратил? Без вопросов.—Поднимая руки до плеч, да разводя локти по сторонам, Гэб резко их опустил и, непричастно глянув на низ мальца, словно на упавшего ребёнка, пошёл к двери. —Да блин, нет, вернись!—Поднялся резко тот.—Ночь. Уже ночь и ты скоро ляжешь спать, как и я, пожалуйста, дай мне хоть чуточку насладиться старшим братом! —А не много ли ты там хочешь? Младший брат мне тоже нравится, но всё же я не т-—Гэб от неожиданности не смог даже за ручку двери ухватиться и просто ударился сначала плечом, после спиной о дверь, так как Габриэль, подбежав, изо всех сил прижал того и одним махом головы проласкал языком чужую ширинку с самого низа. —Сука!—Беря мальчишку за шкирку, Гэб поднял его до уровня своего лица и нахмурился.—Даже не смей так, блять, делать. Габриэль хмуро пялился на Гэба. —Ты сейчас такой, какого показываешь себя незнакомым людям, а не мне! —Охерел? —Да, потому что ты ни на что не соглашаешься, хотя я тебе открылся и готов соглашаться на всё, что ты предложишь! —Возьми и подумай: сколько в наше время можно провести в тюрьме за совращение малолетних? —Шесть-семь лет, но я же не собираюсь об этом говорить! —А я думаешь молчать буду? Нихуя, я сам себя в канаве утоплю, чем приму то, что- —А я повешусь! —Да нихуя ты- —Я умею делать висельную петлю! —Учился? —Учился! —И половое созревание выучил? —Да, и про то, что не забеременнею знаю! —Ну что ж...—Гэб неожиданно распахнул руку, отчего младший полетел вниз, упав на хрустнувшие колени. Больно стукнувшись и ухнув, Габ опирается о ногу перед собой, не соображая даже куда упал. —Имитацию он хочет... Сымитируем убийство с элементами мистики. —Чего?—Габриэля вновь взяли за шкирку и потянули вверх, но на этот раз он смог ухватиться за край футболки брата. —Несколько часов назад ты целовал меня и признавался, что дорожишь, а сейчас ты просто хочешь поиздеваться? Да что я должен сделать, чтобы ты относился хоть к чему-нибудь просто!? —Не ебать мне мозг!—Гэб вновь попробовал бросить того, но, когда тот смог просто приземлился на ноги, схватил за руку и потащил из своей комнаты в принадлежащую не ему. —Нет, нет, не хочу!—Противился Габ, когда его попробовали впихнуть в побагровевшую от вечернего заката комнату. Раз, два, три попытка... Из-за того, что просто оставить того там или вообще удержать на одном месте не удавалось, потому как Габ тянулся либо к самому эльфу, либо к выходу из своей комнаты. Гэб резко вспомнил, что после одного хорошего удара обо что-то твёрдое никто ему более не противился и стал подходить к тому самому столу с зеркалом, тяня за собой прицепившегося к бедру эльфёнка. —Либо ты, малолетний долбаёб, успокаиваешься...—Беря того за шею, Гэб повернул чужую голову, заставив смотреть на угл стола.—Либо это сде...—Он резко распахнул глаза, не говоря больше ни слова. Габриэль не успел сделать и попытки, чтобы убрать с своей шеи руку, потому что не мог понять причину резкого затишья. Зеркало, что отражало в себе удивлённо хмурящегося Габриэля, на долю секунды моргнуло двумя красными точками. Гэб посмотрел за спину, не видя ничего, что могло отразить красные точки, и перевёл взгляд на Габа. Тот тоже замолк, смотря на зеркало. —Сволочь.—Прошипел он, со злостью смотря на своё отражение.—Никогда, когда надо, не помогаешь... Два плюс два, три плюс три, пять на пять - вот что думал о ситуации Гэб, когда пытался понять что это только что было. —Блядина...—Совсем тихо отозвался светловолосый, отходя от брата и садясь на свою постель.—Повешусь и думаете потом: стоила моя девственность того или нет.—Он скрестил руки и зыркнул на старшего. Гэб, что был сбит с толку до чуть ли не пропажи неба над землёй, смотрел уже только на младшего. Красные блики посередине зрачков то мерещились, то исчезали в глазах старшего, отчего он ими похлопал и, взяв зеркало на столе, посмотрел на себя.       Не обдолбался ли он случайно, когда пил таблетки?       Чёрт, обдолбался. Он поставил зеркало на место и посмотрел на выход. Казалось, будто от выхода из комнаты веет чем-то холодным и ядовитым, освещение коридора неприятно синее, а от зеркала наоборот, чем-то притягательным и тёплым. Гэб взялся одной рукой за голову и перевёл взгляд на окно. Ночь. Наступила ночь. Там не тёплый закат, а фиолетовый мрак. —Братик.—Не_Габриэль повернул голову в сторону голоса и... Дрогнул.—А у тебя глаза светятся. —Чем? —Красным. —Тоже что-ли обдолбался? —Нет, не пробовал.—Габриэль быстро встал, подошёл к тому, взял за руку и повёл к кровати. Усадив опешившего эльфа, он поставил сначала одно колено рядом со внешней стороной чужого бёдра, а потом второе, на противоположную сторону. Обхватив шею старшего, он сначала выгнулся до предела вперёд, поцеловав того, немного отодвинул от себя, а потом... Стал скакать на месте, возбуждённо мыча. Гэб, придерживая того за бок лишь бы тот не упал, пытался понять что тот делает. Подпрыгивает и стонет, подпрыгивает и стонет. А потом понял. —П... Пипец.—Он попробовал убрать с себя ручку и те синхронно переместились на другое место старшего. Опираясь о изгибы ног старшего, Габ стал двигать своим тазом плавно и торопливо о место паха старшего, в полной темноте роняя капельки пота от странного волнения. Попытка снять мальчишку с себя была отпугнута стоном погромче. Гэб, в странной панике держа руки перед своей грудью, пялился на не замолкающую и не прекращающую двигаться фигурку. —Боже, боже, боже.—Взяв тот за бока, Гэб крепко прижал их к ногам, но те почему-то скатились к нему, отчего старший резко узнал о предательстве со стороны тела, а Габ смог перевести дыхание, не забыв громко простонать, когда старший буквально вдавил его задницу в выпирающую ширинку. Стояк? Только если большой, долгий и твердый - так заведено в организме остроухого парня. Стоячок? Только тогда, когда в голове влажные фантазии с нежным и робким старшим братиком. Так... Не заведено у младшего, но всё же... Возбуждает. —Похуй, похуй, похуй...—Бурчал под нос старший, снимая с себя всю ответственность, роющуюся в голове сплошным осуждением. Младший бубен взмок сильнее, когда брат, взяв его за задницу, придавливал к себе снизу так, что каждый подъём с преземлением были легче, отталкивания пружинестее, а прижатие чуть ли не самым приятным из всего процесса. Как минимум, так казалось. Сероглазик в какой-то момент уже не мог продолжать позволять этому пиздецу продолжаться, потому, закинув ногу на ногу, когда тот приподнялся, схватил попрыгунчика за плечи и прижал к себе. —Всё, всё, всё, больше нельзя, не двигайся.—Протараторил он, сжав глаза. Габриэль, тяжело дыша тому в шею, смотрел куда-то вверх, ничего не понимая и не помня от перевозбуждения. Головка поменьше пару раз тыкнула прямо в головку побольше - это было почему-то яснее всего. Об что успел потереться, на чём попрыгать, почему прекратил и правда ли старший ему это всё делать помогал, а не просто волновался за отбитые костяшки - ясно не было абсолютно. Играющие свою собственную горячую песню сердца не переставали затихать даже после двух минут полной тишины и бездействия. За окном замигали фары чей-то машины, отчего можно было видеть выражения их физиономий с подчёркивабщими всё, что можно, тенями, на переменной относительности. Складки одежды, постели, штор, теней под чёлками, лицами, руками... Синее, чёрное и матово-серое. Прекрасный неконтраст. Обессилевший Габриэль опирался всем телом о тело брата. Кажется весь его накопившийся жар и страсть наконец утихли. Сидя на перекинутых бёдрах, он с тихим спокойствием уткнулся носом в подмышку и изредка моргал. Тёплое дыхание, тёплый запах, тёплый братик... То, что там у него выпирало, тоже было тёплым. —У тебя чистая кровать.—Сказал Габриэль. —А?—Гэб, что успел раскумариться, глянул вниз. Приобнимая брата, он уж успел попрощаться со всем тем дерьмом, что вылилось на его голову сегодня, но всё же память его желаниям потакать не желала. —Ты говорил, что у тебя грязная кровать.—Уточнил Габ.—А она чистая. Днём, сегодня днём говорил. —Это... Было сказано на эмоциях. —Я могу сказать, что делал сегодняшние глупости на эмоциях? —Как... Считаешь нужным. —Хорошо.—Габриэль, поднимая одну руку выше головы, кладёт её на щёку брата.—Значит и завтра я смогу сказать это.—Пока одной рукой гладят щёку с капелькой пота, вторая идёт своим ходом по голой руке. Гэб резко схватил их обеих и, вытянув вверх, заставил эльфёнка с себя соскочить.       И сесть рядом. Гэб вобрал кислорода и выдохнул. Он раскрыл перед своими глазами свою руку, что при должном освещении кажется достаточно гибкой, тонкой и нежной, и, не поворачивая головы, глянул на зеркало. Оно было отвёрнуто от них своим зеркальцем, пока основа, на которой самая важная часть могла вертикально крутиться, стояла точно в их сторону.       Быть, но не видеть. —Я бы не хотел играть так часто...—Подползнув к брату, Габ, подкапнув с самого низа мягко одеяла, стал задирать чужую ногу вверх, при появившейся возможности обвивая руками бедро с каждым приподнятым сантиметром сильнее.—Если бы каждая игра...       Доводилась до конца.

—05.06.19.—

«Сегодня был день секретиков. Я рассказывал о своих снах, а братик о своих, нашли совпадения. Мы немного поругались, но я смог его простить, потому что он согласился поиграть со мной перед сном. Было приятно и очень, очень весело, я так никогда ещё не играл, но меня ещё успеют наказать, когда узнают, что я напутал кое-чего с лекарствами, отчего братик чувствовал себя весь день плохо. Теперь у игр будут названия, я этому до того рад, что заведу себе блокнотик с их описанием и сложностью получения. Осталось двадцать пять дней. Он вновь спокойный.»