Чистильщик

Просыпаюсь от луча света. Он проникает через неплотно наброшенный на голову спальник. Где я? В щеку впиваются налетевшие за ночь песчинки. Сажусь и отряхиваю их с лица. Стянув спальник, ежусь от прохладного воздуха. На горизонте восходит оранжевое солнце. Впереди еще один рабочий день по очистке местности от голодных тварей. А потом я, оглянувшись, вижу другие спальные мешки и вспоминаю. Это не мой участок, другая миссия, и, если повезет, убивать никого не придется. Команда крепко спит. Никто не шевелится, когда я складываю спальник и убираю в рюкзак, хотя я не пытаюсь быть тихой. Это наша первая нормальная ночевка. В первую ночь поспать не получилось из-за нападения упырниц. Неудивительно, что сейчас они в полной отключке. И никакой свет им не помеха. Единственная, кто не давит лицом кулак в этот ранний час, — Моника. Она сидит чуть в стороне, поджав под себя ноги. Я подхожу к ней и скидываю на песок рюкзак. — Иди спать, я подежурю. — Какой смысл? — говорит Моника монотонным голосом. Ее веки припухли. — Все равно ты скоро всех поднимешь. Лучше снимай штаны. Не услышав ответа, она смотрит на меня. Наткнувшись на мой прибалдевший взгляд, Моника издает смешок. — Хочу сменить повязку. Что тебя так смутило? Из моего рта вылетает странный звук: то ли вздох, то ли хмык. — Ну ты, конечно, умеешь строить фразы, — говорю я, берясь за ремень. — Хорошо еще, что ты женщина. — Я врач, — замечает Моника. — Мы можем раздевать кого угодно, независимо от пола. Приспустив штаны до колен, я поворачиваюсь к ней раненным бедром. Моника снимает бинты и осматривает шов. — Болит? — она достает из аптечки бутылку с антисептиком. — Я заметила, что ты прихрамываешь на эту ногу. — Немного, — отвечаю и стискиваю зубы, когда медик обрабатывает рану. За свою солидную для агента карьеру в СКОРП я не раз получала травмы и видела, как они на мне заживают. Нет нужды спрашивать Монику, задавать дурацкие вопросы «как оно, нормально?» И без нее я вижу, что кожа вокруг шва покраснела и опухла. Не худшее, но и не лучшее развитие событий. Нитки пока сухие, но это не значит, что так оно и останется. Однажды у меня загноилась рана, и приятного было мало. Моника наматывает на ногу свежий бинт. Старый я забираю, чтобы закопать поглубже в песок. Так я всегда поступаю с мусором. У тварей отличный нюх, окровавленная брошенная тряпка соберет всех мутантов в округе, как магнит. Не стоит упрощать им охоту. Моника заканчивает перевязку. Я смотрю, как она работает. Ловлю себя на том, что впервые вижу ее лицо так близко. Оно у нее симпатичное, с правильными чертами. Но раньше я думала, что Моника примерно одного возраста с Хеммерлингом и Тесорирами — немного старше меня, раз институт они не вчера закончили. Теперь я замечаю морщинки в уголках глаз и тоненькие складки на лбу. Скорее всего, по возрасту она ближе к Эркенсу. Почему она согласилась на это задание? Понятно, что личный врач погибшего Канцлера, подходящая кандидатура, но не могли же ее силой заставить, если она не хотела. Все-таки семья в Совете. Да в таком возрасте уже обычно своя семья есть. — Выпей это, — Моника протягивает пару белых таблеток. Я с подозрением на них смотрю. Ланцер улыбается. — Боишься, что отравлю? Рано, мы еще не пришли на станцию. Шучу. Это противовоспалительное. Достав из рюкзака фляжку, я забираю таблетки. — Моника, можно личный вопрос? Медик чуть шире открывает глаза. Плечи напрягаются, но почти тут же расслабляются. — Конечно. Ты же командир. — И не поймешь: снова шутит или всерьез. — Спрашивай, что хочешь. Я пару секунд молчу, обдумывая вопрос. Ничего не придумав, спрашиваю прямо: — Сколько тебе лет? Моника тоже выдерживает паузу, прежде чем, чуть улыбнувшись, ответить: — Тридцать четыре. Ничего себе, она на десять лет меня старше! Видимо, удивление скрыть не удалось, потому что Моника тихо смеется. — Да, я самая старая в этой команде. Даже Стенли и то меня моложе. Ему тридцать два. — А остальным? — Они погодки. Рейнарт старший, ему двадцать восемь, Альвин на два года младше. Альтарая, соответственно, посередине. Примерно так я и предполагала, тут Моника меня не удивила. В задумчивости смотрю на нее, думая, как задать вопрос поделикатнее. Медик ловит мой взгляд. — Еще что-то хочешь узнать? — Мм… Ланцер — это твоя… первая фамилия? Моника поднимает брови. — Да, — коротко отвечает она. — А… — я мнусь, не зная, что спрашивать дальше. Не в лоб же. Монику мой вид забавляет. — Первый раз вижу, как ты тушуешься. Обычно ты не стесняешься никого задеть. Я тебя не узнаю, Лиа. От неожиданности я давлюсь воздухом. Давно не слышала, чтобы кто-то называл меня по имени. — Откуда ты знаешь, как меня зовут? — хриплю я. — В карточке прочитала. Когда мы с Алом тебе пальцы делали. Так я правильно поняла, тебя интересует, почему в моем возрасте я все еще одна, без мужа и детей? Опускаю взгляд. Пальцы неловко теребят складку на штанах. Уже жалею, что спросила. — Не отвечай, если не хочешь. — Почему же. Я скажу. Кто-то годится лишь на то, чтобы удачно выйти замуж. А я решила принести пользу своей семье иначе. Я делаю карьеру. Ну, не поспоришь. Стать личным врачом Канцлера — не знаю, куда прыгать выше. Наверное, это вершина карьерной лестницы для медика. — Ну, ты такая не единственная, — говорю я. — Альтарая тебя ненамного младше, и тоже, кажется, не стремится выходить замуж. Какое у нее звание? — Капитан-лейтенант. Но ты ошибаешься. Альтарая остается на службе, только пока они с Рейнартом не назначили дату свадьбы. От удивления я не сразу нахожу, что сказать. — Они что, помолвлены? — Да, уже давно. — Никогда бы не подумала, — мне все это кажется слишком невероятным. — Они не похожи на жениха и невесту. Я не могу назвать себя экспертом в таких делах, но… Они ведут себя… я не знаю. Но точно не как… — Не пытайся подбирать слова, — прерывает меня Моника, — я поняла, о чем ты. Все так и есть. Помолвку заключили их семьи. Потому Рейнарт и Альтарая не питают друг к другу никаких чувств. А Тесорир так вообще сильно недовольна предстоящим браком. — Почему? Хеммерлинги ведь первые в Совете. — Потому что, как и я, не хочет сидеть дома, — Моника понижает голос, поглядывая на неподвижные спальные мешки. — После свадьбы все пойдет по известному сценарию: залет, за ним увольнение. Тем и кончится у будущей миссис Хеммерлинг карьера. И станет тогда Альвин наследником Тесориров. А такой расклад им обоим не нравится. Вот как. Главы Совета с их неуемными амбициями портят жизнь даже своим детям. Не сказать, что я удивлена. Я чуть встряхиваю головой. Не думай об этом. Межсемейные проблемы подчиненных тебя не касаются. — Так ты согласилась на это задание только из-за семьи? — спрашиваю я. Моника чуть удивленно смотрит на меня. — А из-за чего еще? — Ну, ты же была лично и близко знакома с Канцлером… — Вот ты о чем, — тянет Ланцер. — Отто Мергес был моим пациентом. Высокопоставленным, можно сказать, дорогим. Но я не плакала, когда узнала о его смерти. Он был, — она помедлила, — не самым приятным человеком. — Он ведь был очень стар, да? — припоминаю я. — За девяносто. — Ого. Сейчас до такого возраста почти не доживают. — Ну, он ведь пользовался услугами лучших врачей в стране. — Моника улыбается. — И что ты будешь делать теперь, когда твой пациент мертв? Если мы вернемся. Ланцер пожимает плечами. — Рано об этом думать. Это дело будущего, как ты и сказала, «если» мы вернемся. А теперь, тебе не кажется, что пора всех будить? — она смотрит на солнце, поднявшееся над горизонтом. — Я бы хотела приблизить миг нашего счастливого возвращения. Я согласно киваю и поднимаюсь, чтобы нарушить сладкий сон подчиненных. Не скажу, что сочувствую им. *** Поход через пустыню хорош тем, что можно идти быстро, не останавливаясь, не прячась, не перебираясь перебежками от укрытия к укрытию. Хотя тебя видно издалека, но и твари не смогут подкрасться и устроить засаду. Бескрайний простор песка и голой земли, редкие гряды валунов и далекая полоса гор на востоке. И никаких монстров. Последнее обстоятельство и радует, и настораживает. Агентам на зачистку выделяют довольно большие участки земли. Когда на огромной территории обитает лишь один человек, твари попадаются на глаза редко. Единственный СКОРПовец их не переполошит. Но тут совсем недавно прошла целая группа туровцев во главе с полковником. Твари очень хорошо чувствуют запахи и наткнулись бы на их след. Пусть мы не идем прямо по пути беглых офицеров, но за неделю в пустыне должно быть куда оживленней, чем то, что я вижу. А выглядит все так, будто здесь давно не было людей. Иногда я думаю, почему армия не зачистит всех мутантов. Они уже сами себя давно пережрали. Давно исчезли измененные звери и птицы. Почти не осталось рептилий. Остались лишь самые стойкие и неприхотливые потомки членистоногих. А еды в пустыне все меньше и меньше. Чего власти ждут, пока твари не вымрут сами? Гораздо быстрее их истребить силами войск. А не набирать в чистильщики преступников, бездомных и прочих отчаявшихся в СКОРП, чтобы по одному посылать их на съедение в пустыню. Боятся облучения релитиумом? Проблема решается приемом манганезия. Все давно проверено на агентах: заболевают лишь те, кто по каким-то причинам не употреблял капсулы или порошок. Даже со мной все в порядке, хотя я ем мясо мутантов, в котором наверняка есть микрочастицы релитиума. Желудок при этой мысли бурчит. Но это его нормальное состояние в последние пару дней. Я практически не ем. Особенно по сравнению с тем, сколько я ела раньше. Я думаю о набитом мясом сколопендры рюкзаке, и рот наполняется слюной вместе с подкатывающими волнами тошноты. Но даже воспоминание о прошлой трапезе не отбивают аппетит. Уверена, что за нами уже следует хвост из тварей. Мы достаточно накуролесили в городе, чтобы привлечь внимание всей округи. Будь я одна, подумала бы о заметании следов, но с такой командой — только зря время потрачу. Колеса автомобиля оставят меньше отпечатков, чем эти пятеро. Все, что я могу — заставлять их идти дальше, не останавливаясь на привал. Тогда есть шанс, что мы придем к станции по добыче релитиума и не повстречаемся ни с кем из местных обитателей. Но если я привычна к дальним переходам, то мои спутники — нет. Не помогает даже их подготовка. Тяжелее всего им обходиться малым количеством воды. Один литр нужно растянуть как минимум на два дня. В пустыне бывают пасмурные дни, иногда льет дождь, но, конечно, нам не везет. Солнце палит с совершенно ясного голубого неба, заставляя потеть и расходовать драгоценную воду. Я делаю глоток раз в полчаса, команда повторяет за мной. Вода едва смачивает горло, но язык и небо тут же снова пересыхают и склеиваются. Альтарая идет рядом со мной впереди остальных. Чаще, чем пьет, она сверяет карту с компасом и положением солнца. Для нее, как и для всех, путь невероятно труден, но именно Тесорир ответственна за то, чтобы группа не уклонилась с маршрута. Никому не хочется идти лишние километры. За ведь день мы не говорим друг другу и нескольких слов. После захода солнца становится чуть легче, но команда так выматывается за день, что я, даже не оборачиваясь, слышу их заплетающиеся ноги. Наконец, когда время переваливает за полночь, я объявляю привал. Все тут же валятся с ног. Эркенс, тяжело дыша, даже не разбирает рюкзак, а просто приваливается к нему, намереваясь в таком положении уснуть. Лишь совместные усилия Рейнарта и Моники заставляют его разложить спальник. Я вижу, каких усилий им стоит любое движение, но настаиваю, чтобы все забрались внутрь спальников и накрыли голову. Пусть до гор отсюда далеко, и маловероятно, что упырницы долетят до нас, но защита лишней не бывает. Новая фауна непредсказуема и умеет удивлять. Мои спутники засыпают мгновенно. Я слышу тихое посапывание, едва они накрывают головы спальниками. Как единственная, кто еще способен держать глаза открытыми, остаюсь на дежурство. Я не возражаю, потому что не успела пообедать. В отличие от других, что перехватывали паек на ходу, у меня с едой все сложнее. Достаю из рюкзака сверток, кривясь от подкатывающей сквозь голод тошноты. Разворачиваю. Внутри белые железистые куски. Мясо гигантской сколопендры. В прошлую ночевку я уже оценила его вкус. Наверное, прожаренные они стали бы лучше. Скорпионы на костре были вполне ничего. Но мои самодельные пруты и вертелы сгинули в пустыне у Ферронергика. Как и почти все снаряжение, от которого я избавилась, отравленная ядом неведомого монстра. Ножом отрезаю кусок белого желе. Как раз такой, чтобы положить в рот. Прошлый опыт подсказывает, что это лучше не кусать. Хорошо бы проглотить эту скользкую мерзость сразу, но она не лезет в горло. Я смыкаю челюсти раз, второй. Рот наполняет вкус гноя, как от лопнувшего фурункула. Подавив рвотный позыв, я все же проглатываю кусок. Некстати вспоминаются белые личинки из канализации, их жирные бледные тела. Мне требуется время и частое дыхание, чтобы оставить содержимое желудка на месте. Пусть это гадость, но мне нужны силы, чтобы идти дальше. Таким же способом я съедаю весь шмат. Меня тошнит, но желудок перестает свербеть от голода. Я откидываюсь на песок и глубоко дышу, приходя в себя. Из банки с манганезием вынимаю щепоть и стряхиваю прямо себе на язык. Запиваю несколькими глотками воды. Я так и лежу, пока внутренности не перестает сводить спазмами. Желудок смиряется с неаппетитным содержимым и начинает его переваривать. Чутко прислушиваюсь к звукам пустыни. Луна в ночном небе светит слишком тускло. Время от времени зажигаю фонарь и свечу вокруг лагеря. Это может привлечь нежелательное внимание, но лучше так, чем незаметно подкравшийся скорпион. Твари могут быть очень тихими. Так я сижу, пока моя голова не начинает сама крениться к земле. У любой выносливости есть предел. Я сонно раздумываю, кого разбудить. Альтараю трогать не буду. Ей надо хорошо соображать днем, чтобы ориентироваться в пути. Эркенса на дежурства никто не вызывал. Моника сторожила вчера. Остается Рейнарт и Альвин. Уже собираюсь поднять Хеммерлинга, когда в тишине раздается шорох. Я замираю. Через миг слышу звук снова. Мне не показалось. Что-то шуршит песком. Зажигаю фонарик. Луч светит в сторону, откуда идет шорох. Мои кишки вновь сводит спазмом, но отвратительное мясо здесь не причем. Хотя, сказать, спорное утверждение. Потому что из темноты к лагерю ползет десятка два многоножек. Они мельче своей мамаши во много раз, всего метра два в длину. Другие агенты, я вспоминаю, рассказывали, что сколопендры выращивают свое потомство, заботятся о нем и кормят. А я удивлялась, как одна, пусть и огромная многоножка смогла сожрать целое паучье гнездо. Вот и ответ. Она была не одна. К нашему несчастью, ее дети достаточно выросли, чтобы последовать за нами через пустыню. — Тревога! — ору я. — Подъем! На церемонии нет времени. Я подскакиваю к спальным мешкам и пинаю их. Иначе не разбужу. Слышатся стоны, ругань и громкий вопль Эркенса. — Тревога, встаем! — повторяю я, дергая шнурки файеров. Шипящий красный свет летит в многоножек. Их намного больше, чем показалось сперва. Я и не берусь их сосчитать хотя бы примерно. На нас надвигается ковер из сегментированных тел и перебирающих по песку лапок. Надеюсь, их шкура не такая прочная, как у мамаши! Стреляю. Заряд картечи останавливает ближайшую сколопендру, срезая усики. Следующий разносит голову. Есть! Работает! Молодняк еще не обзавелся бронированной шкурой. Но как ни отрадна такая новость, многоножек слишком много. Я бы бросила в них разрыватели, но они уже слишком близко — осколки заденут команду. Те только из спальников вылезают, сонные, и не понимают, что происходит. Я работаю цевьем, как станок, отстреливая и перезаряжая патроны. К моему огнестрельному сольному выступлению присоединяются другие инструменты. Но этого недостаточно. Твари близко. Они наступают, шурша лапками и дергая усиками. Я отступаю, не прекращая расстреливать сколопендр. Краем глаза вижу, как Рейнарт отвлекается, чтобы вздернуть Эркенса на ноги, выводя из-под лавины сегментированных тел. Как Тесориры, стоя рядом плечом к плечу, стреляют почти под ноги, разрывая в клочья накатывающую волну многоножек. Как Моника пытается попасть из пистолета в извивающихся мерзких тварей. Что не такая сложная задача, когда они движутся сплошным ковром. Мы не сможем. Не справимся. Их слишком много. Не успеем всех отстрелять. Надо бросать все и бежать. Так хоть у кого-то шансы спастись. Я почти выкрикиваю приказ. Почти разворачиваюсь, чтобы уносить ноги. Но в толпу сколопендр вдруг прилетает нечто дымящееся и взрывается белым смогом. Следом падают еще две шашки. Дым распространяется, охватывает тварей. Я вдыхаю слабый горьковатый запах. Голову ведет. — Назад! — я отпрыгиваю прочь. Остальные поспешно отступают. — Все в порядке? — оглядываю их. — Никто не надышался? Мои спутники заторможено качают головами. Они выглядят растерянными, словно не вполне проснулись. — Что это было? — скрипучим голосом спрашивает Рейнарт. Туман застыл в воздухе. Из него раздается копошение, но ни одна многоножка не выходит из дыма. — Не знаю, — отвечаю я. — Но, кажется, догадываюсь. — Это какой-то яд? — нервно спрашивает Альтарая. — Потому что я, возможно, вдохнула. — Кто из вас это сделал? — оглядывается на всех Эркенс. — Не беспокойтесь, — слышится незнакомый голос. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Из темноты, обходя клубы дыма, выходит высокий худой человек. Лучи фонарей сходятся на его скуластом с черной бородкой лице. Светлые глаза прищуриваются, рука надвигает козырек кепки. На тулье белый треугольник с черным скорпионом. Под подбородком поблескивает металл ошейника. Я выщелкиваю пустой патрон и досылаю новый. На всякий случай. Лучи фонарей опускаются, и мужчина в коричневой форме подходит к нам. Он улыбается, не отпуская козырька. — Привет. Я Хилмар. Агент Хилмар.