«Если ты себя так успокаиваешь, найди другой способ»
Ха! Если бы было от чего себя успокаивать. Всё, что его тревожит - мысли. Лишь разум. Были бы чувства, были бы, хотя бы какие-то, но были бы они! Он полоснул по руке, расплывшись от наслаждения болью.Лёд.
«Его губы были тоже как лёд. Но грели тогда. Он даже язык не побоялся подключить.» — Осаму слабо улыбнулся. Что. Дазай полоснул вторую руку. Кровь брызнула на кафель. Больно. Но он молчит.Холод.
«Руки у него тоже тогда были холодными. Под одежду мне побоялся запустить. Так хорошо было смотреть в зеркало своего интеллекта и одновременно знать, что он противоположность моего характера.» Нет. Вовсе не хорошо. Лезвие прошлось по руке медленно, разрезая достаточно глубоко, а потом остановилось возле горла. «Сонная артерия чуть левее, левее, Дазай.» Руки бессильно упали. Лезвие куда-то закатилось, не видно. Вообще плохо видно. Струйки крови текут по запястьям, капая с пальцев. Осаму вовсе не дурак. Он берет сорванные лоскуты бинтов и затягивает выше локтя. Остановить кровотечение. Он проваливается в сон.***
Просыпается он от того, что все тело ломит. Спать в ванной без подушки и одеяла — плохая идея. Он включает душ и не двигается. Запекшаяся кровь плохо смывается с кожи, и окрашенная ею вода стекает в водосток. Он идёт в комнату, оставляя разбавленные водой кровавые капли на полу и берет новую пачку бинтов. Замотал. Как смог. Затянул узлы зубами. Вторник. У них сейчас пара. Совместная с педагогами. А значит, там будет Фёдор. Он хочет узнать сейчас только одно. Почему этот... (и ведь придурком не назовёшь)... засел у него в голове со своим поцелуем. Он не был так хорош. Дазай может доказать всё, и это он тоже докажет. Прежде всего, себе. Осаму натянул белую толстовку, снял запачканные мокрые штаны, которые теперь только на помойку выкидывать, и надел вместо них джинсы. Он вышел из дома, на этот раз заперев дверь. Ни учебников, ни чего-то другого с собой он не взял. Дазая так шатало с похмелья, что он не помнит, как зашёл в университет и дошёл до аудитории. Он не заметил, что плохо перетянул бинты на левой руке, и на белоснежной толстовке виднелось уже достаточно большое пятно крови. Зато Достоевский заметил. В аудитории, рассчитанной на сотню человек, собралось уже человек сорок. Все переговаривались, никто не обращал внимания на Дазая, даже Ацуши был занят диалогом с Куникидой. На шатена никто не смотрел, кроме Фёдора, случайно поднявшего свой взгляд не в тот момент. Осаму уверенно подошёл к нему и взял того за подбородок. Затем приблизился и, ничего не говоря, поцеловал парня. Шатен немного прикусил нижнюю губу Достоевского, провел языком и убедился, что они... такие же холодные как тогда. И приятные. Он отстранился, с указательного пальца опущенной руки на пол упала капелька крови. Дазай почувствовал это и тут же спрятал ладони в рукава толстовки. — Ты всё-таки недоказуемый. Вот черт. — ляпнул Осаму и вывалился из аудитории, сопровождаемый сорока парами глаз.***
Фёдор ждал чего угодно, но явно не этого. Глаза округлились, когда он посмотрел на шатена. Дазай стоял в дверях, измотанный, похоже с похмелья, так ещё и.. с красным пятном на рукаве? Значит…? Фёдор слегка забеспокоился. Похоже, Осаму шёл к нему. Достоевский пытался придумать, что сказать, стоит ли вообще что-то говорить. И вот Дазай стоит перед ним и, неожиданно для Фёдора, затягивает его в поцелуй. Губы Дазая были такие же горячие, как и в первый раз. Когда Осаму отстранился, Фёдор и все присутствующие ошарашенно смотрели на него. Фёдор проводил Дазая взглядом, когда тот шел до двери, но стоило Осаму скрыться в дверном проеме, как что-то в голове Достоевского щёлкнуло, и он рванул с места. В коридоре парень подбежал к не успевшему далеко уйти Дазаю, развернул и прижал к стене, обхватив его запястья руками. Сейчас он не оставит это так просто. — Почему ты так поступил? Неужели я правда так скучен для тебя? Ответь мне. Я не верю, что ты даже не думал обо мне. Особенно после… Что это вообще было? Дазай больно стукнулся лопатками о стену. Фёдор, неожиданно, выглядел раздраженным. Парень запыхался, пробежав жалкие 10 метров. И впрямь, иммунитет и физическая подготовка у русского ни к черту. Осаму был как никогда холоден при поцелуе пару мгновений назад, но сейчас хотелось кричать, даже кулаки сжимались сами по себе. Как же его бесит этот уебок. Тронул его за запястья, дотронулся, блять, так ещё и к стене прижал, хотя знал, он прекрасно знал, что Дазай это ненавидит. Нет, даже не ненавидит, он боится этого чувства чёрной мерзкой слизи, стекающей по... А чувства-то и нет. Как странно. Осаму вырвался, Фёдор немного пошатнулся и отдалился. — Как поступил? Вчера? Сегодня? На той вечеринке? Я не... «Я не знаю» — промелькнуло в голове, но шатен не стал этого говорить. – Чтобы побесить тебя. Как видишь, вышло.«Не верю, что ты даже не думал обо мне»
Ох, знал бы Федя, как много шатен о нем вчера думал. Но вслух Дазай сказал вовсе не это: — Думал? О тебе? Мамин бунтарь влюбился в парня? Не смеши меня, с чего мне вообще о тебе думать? Фёдор слушал Дазая. С комом в горле слушал. — И чего ты добился этим «вышло»? Правильно, ничего хорошего. – Фёдор приподнял руку Дазая, мотнув головой в сторону окровавленного рукава. – Осаму. Ты можешь врать себе, своим друзьям, кому угодно, но не мне. Ясно? «Ты можешь врать кому угодно, но не мне, ясно?» - как иронично звучит эта фраза. Пха! Дазай действительно не может врать Фёдору. Но не потому что он запретил. А потому что даже если Дазай соврет, Достоевский это узнает, не успеет Осаму и предложение закончить. Собственно, это работало в обе стороны. Фёдор выглядел крайне напряжённо, иногда посматривая на руку шатена, он знал, что кровь идёт, но сколько её уже вытекло? Судя по внешнему виду Осаму, достаточно, чтобы волноваться. Сам Достоевский давно бы уже не мог стоять на ногах, если бы он был на месте Дазая. — Дазай, если ты занимаешься такими вещами, то делай это хотя бы осторожно. А сейчас ты успокоишься и пойдёшь в медпункт вместе со мной, это не обсуждается. — В медпункт? С тобой? Ещё че-.. Фёдор даже не дослушал его и пошёл вперёд по коридору, к лестнице на первый этаж. Какого черта? Дазаю ничего не оставалось, кроме как пойти вместе с ним, дуясь. Они спустились к медпункту в гробовой тишине и Фёдор, наконец, постучал в дверь. Тишина. Он дёрнул ручку и дверь поддалась. — Тут кто-то есть? — спросил Дазай. В ответ лишь молчание. Достоевский лишь слабо пожал плечами и прошёл к шкафчикам. «И что нам теперь, умереть из-за того, что никого нет на месте?» — Дазай, казалось, может читать мысли русского. Фёдор нашёл бинты и перекись водорода для какой-никакой обработки ран и, подойдя к Осаму, грубо усадил того на кушетку у стола, задернув рукава его толстовки. — Эй, касания! — А раны тебе кто обрабатывать будет? — Ты умеешь? — Я уже говорил, что в России медведи по улицам ходят. Не умеешь обрабатывать раны - не жилец. — Ты смеешься? — но Фёдор не ответил. Дазай цыкнул языком и отвернулся. Свежие раны выглядели ужасно. Фёдор вылил на них перекись и она зашипела. На боль Осаму было плевать. Ничего не сравнится со вчерашней. В целом, не так глубоко, чтобы надо было зашивать, хватит и затянуть потуже. Но вообще-то Дазай часто зашивал себя. Да, сам. И Достоевский наверняка заметил следы кривых стежков на заживших рубцах. Осаму всё же рискнул посмотреть на Фёдора, перевязывающего ему руку бинтом покрепче. В его темных глазах с фиолетовым оттенком читался немой вопрос, который он не решался задать. А говорят, русские не славятся толерантностью. И шатен, почему-то решил ответить на него. — Я сам зашивал себя много раз. И.. мне кажется, вторую руку тоже нужно перебинтовать. Бинты уже пропиталась кровью, но порез там не слишком глубокий. Достоевский молча взял со стола железные ножницы и разрезал бинты на правой руке. И впрямь, порез небольшой. Первый вчера. Уже почти затянулся. Фёдор случайно нажал большим пальцем на старые рубцы и Дазай издал странный приглушенный звук, похожий на стон. Ну конечно, взор Достоевского сразу же обратился к Осаму. — Эээ... Шрамы, на самом деле не такая уж страшная штука. Зажившие, например, по крайней мере у меня, очень чувствительны к касаниям. Зачем Дазай это сказал. Зачем. — Чувствительные, значит, возьму на заметку. Впервые за всё время в медпункте Осаму хоть как-то отреагировал, это впечатлило Достоевского, а то до этого шатен лишь молча сидел, пока Фёдор обрабатывал раны. И раз уж он узнал такую ценную информацию, то теперь знает, как можно этим воспользоваться. Продолжая обрабатывать небольшой порез на другой руке, он иногда «случайно» снова нажимал на старые рубцы, от чего Дазай издавал звуки, похожие на прошлый, мычал и жмурился, и каждый раз, когда Осаму так делал, Фёдор смотрел на того и, можно сказать, наслаждался этим. Он с ужасом мысленно признал, что ему нравится это слушать. Ну что же, хоть шатен тогда и соврал, теперь очередь Достоевского побесить Осаму. «Да он издевается». Достоевский вновь нажал на шрам и снова шатен еле сдержал этот... звук. «Он точно издевается». Но, Дазай потерпит. Наконец, Фёдор затянул бинт, и надо сказать, это была хорошая работа, даже некоторые медсестры со стажем работы в 20 лет не перебинтовывают так качественно. Чертов прагматик. — Мне интересно одно, о чем ты думал, когда шёл сюда в таком состоянии? Хотя нет, не одно, где медсестра вообще? Но этот вопрос уже не к тебе. Шатен выслушал вопросы Фёдора, брошенные в воздух. Действительно, о чем он думал? О том, что... Фёдор, наверное, сейчас единственный известный ему человек на планете, перед которым можно сколько угодно исхищряться, но всё равно остаться стопроцентно им понятым. У Дазая вчера весь вечер было ощущение, что Фёдор будто не в душу ему смотрит, а прямо из неё. Вернее не из души, у шатена давно нет и призрачной надежды на ее существование, а из пустого места, зияющего как открытая рана, где-то около его сердца. И тот момент с поцелуем, он не выходил из головы, потому что будучи хотя бы немного человеком искусства, поэзии, он провел у себя в голове странную метафору, сравнение, которое он смог до конца осмыслить только сейчас. Разум Дазая... он слово горел от перенапряжения, и те холодные губы и руки человека из страны суровых зим, с таким же холодным расчетливым умом и характером, они стали небольшой, но невероятно важной отдушиной для Осаму. Поэтому он, немного подумав, встал, поравнявшись с Достоевским, немного облокотившимся от усталости на стол, и ответил: — Ты же чертов гений. Что, так сложно прочесть мои мысли? Или ты просто льстишь мне? – Дазай выдержал паузу, а затем продолжил – Я думал... как ты и сказал, о тебе. И об этом. Когда Осаму признал, что думал вчера о Достоевском, русский сразу поднял голову, и на лице его застыло самодовольное выражение, означавшее «я так и знал». Дазай подошёл ближе, хотя терпеть не мог прикосновения, Фёдор вжался в стол сильнее, присев на него, и случайно смахнув металлические ножницы на кушетку. И шатен снова сделал это. Поцеловал Фёдора. Только на этот раз без холода, а... С благодарностью за помощь, что ли. Губы холодные. И походу, всегда будут холодные. Дазай не подключал язык. Это был не тот поцелуй. Это было нечто совсем иное. Шатен обхватил губами нижнюю губу Достоевского и долго не отпускал, закрыв глаза. Всегда, когда Осаму был хотя бы так близко, у Фёдора захватывало дух, он не хотел это признавать, но сейчас он не мог это отрицать. Сейчас это не просто «захватило дух», у Достоевского горело всё внутри, но тот снова не понимал, что это было за чувство… ненависть? Возможно, но тут, похоже, была не только она. Дазай старался не касаться Дост-куна никакой частью тела, кроме губ, от чего поцелуй выглядел со стороны немного нелепо. Однако когда Дазай отдалился, он всё же протянул руку вперёд и убрал свисающую прядь черных волос Фёдору за ухо. — Я думал об этом. Вот. Сердце колотилось. Даже танцуя стриптиз вокруг метлы, выжимая из себя последние силы, с пульсом 140 минимум, внутренности так не трепетали как сейчас. Понять бы ещё, от ненависти или... Шатен прогонял навязчивую мысль из головы, быстро моргая, от чего выглядел странно. Фёдор не отводил взгляда от Осаму. Обычно он не любил смотреть на кого-то дольше пяти секунд, но Дазай был совершенно другим случаем. — Значит, об этом. Признаю и каюсь, я тоже думал о таком, но каждый выплескивает свои эмоции как может. Фёдор слегка приподнялся со стола, выпрямившись. Достоевский вдруг прильнул к губам шатена вновь, но затянул он его в более активный поцелуй, хоть он и не умел целоваться так, как Дазай, но он старался. Нет, язык он подключил не сразу, но Фёдор целовал более жадно, чем секунду назад шатен.«Каждый выплескивает свои эмоции как может»
Достоевский не знал, как их выплеснуть вчера, поэтому и сдерживался, но он не думал, делал ли он это из-за ненависти к вчерашнему поступку Дазая, или от того, что вчера так и не сделал ничего, что Дазай мог бы назвать «интересным». На зло Осаму Фёдор иногда «случайно» касался руки шатена, зная, что тот ненавидит это. Поцелуи поцелуями, но позлить ведь тоже надо.«Каждый выплескивает свои эмоции как может»
Значит, это его эмоции? Такие? Осаму, помнится, был удивлён, что Фёдор так хорошо целуется без опыта. Сейчас Дазай чувствовал, как неловко Достоевский двигается при поцелуе, боясь ошибиться, и это уже больше походило на образ пай-мальчика. Но несмотря на это, шатен заметил «образовательный момент». Когда целуешься с кем-то впервые, перенимаешь его стиль поцелуя. Например, та девушка, которую когда-то очень давно решился поцеловать Дазай, любила кусаться и была довольно настойчивой при поцелуе, но при этом не резкой. Шатен перенял эту модель поведения, и сейчас с удивлением заметил, что Фёдор целует его так же, как Дазай уже его целовал. Вряд ли бы он провел языком по губе, не многим это нравится, если бы на той вечеринке Осаму не ответил этим движением на поцелуй Достоевского. Плюс их почти одинакового роста, определённо точно, в том, что никому не нужно ни вставать на носочки, ни наклоняться, а значит они не будут друг друга трогать лишний раз. Однако руки Фёдора немного «зачесались» и дернулись было к торсу Дазая, что шатен заметил, но не придал значения. Тот поцелуй на вечеринке был глупым заданием, поцелуй в аудитории - своеобразной проверкой, а сейчас-то что происходит? Зачем Осаму всё это начал? Вот же дурак, парни, ненавидящие друг друга, явно не должны целоваться одни в пустом медкабинете. Что-то подсказывало Дазаю, что это плохо кончится. Ох как плохо. Достоевский спустя несколько секунд отдалился, и шатен поначалу потянулся за ним, не желая разрывать сплетение губ, и в полупустой светлой комнате раздался очень нежный звук разорвавшегося поцелуя. Шатен услышал щелчок за спиной и вот, он уже стоит за открывающейся дверью, так, чтобы входящий его не увидел, и прикрывает рот, стараясь не засмеяться при виде ошеломленного лица Дост-куна. Он мысленно «щёлкнул» эту картину, чтобы навсегда оставить в памяти это лицо, полное недоумения. В комнату вошла медсестра и сразу же задала ряд вопросов: «Почему ты здесь? Какой курс, группа? Студентам запрещено входить в медкабинет без разрешения.» Дазай тихонько выскользнул в коридор и до слуха донеслись оправдания Достоевского: —... Да у меня... голова что-то разболелась. Я решил подождать вас тут. Осаму ухмыльнулся и пошёл домой. Ноги были ватными, он был такой бледный, что прохожие останавливались, колеблясь спросить ли нужна ли ему помощь. Разумеется, он был бледный. Он потерял немало крови и к тому же... Просто взял и сбежал от Фёдора. Шатен не переживал, тот выкрутится, его больше волновало то, как Дост-кун отреагирует на вопросы однокурсников. Минимум сорок человек видели своими глазами, как Дазай с пятном крови на белоснежной толстовке целует Фёдора. Можно, конечно, соврать про задание в игре, но второй раз разве прокатит? Осаму это не должно волновать. Он потряс головой, прогоняя глупые мысли, и чуть не упал от того, как резко потемнело в глазах. Дома следовало бы прибраться. Хотя бы немного. Первым делом Дазай прошёл на кухню и, взяв там черный мусорный пакет, кинул туда мокрые домашние штаны в крови и запятнанную толстовку. Прощайте, очередные вещи. Шатену было плевать на них. Он вытер красные капельки с пола тряпкой и включил душ, смывая с эмали в ванне запекшуюся кровь. Наконец, он лёг на кровать, но понял, что от ломоты по всему телу и яркого солнца за окном не сможет заснуть. Он просто пролежал, почти не двигаясь, до самого вечера, повторяя в уме все неправильные глаголы немецкого языка, законы логики и риторики и много чего другого из университетской программы. Он устал напрягать голову, когда за окном уже смеркалось. И стоило ему потянуться к пульту включения колонок, как вдруг в голове снова возник образ Фёдора. Дазай вдруг вспомнил, что у него в телефоне есть его фотка, скачанная во время их игры. Он выбрал группу Alt-J в приложении для музыки и нащупал телефон под подушкой. Разблокировал, зашёл в галерею. И вот она, правда, та самая фотка. Достоевский и его пятки. Дазай усмехнулся, но продолжил смотреть. Почему он вдруг решил, что целовать этого бесячего прагматика в медпункте – хорошая идея? Он вообще хотел найти себе собеседника под свой уровень, а не снять проститута пососаться. Осаму поморщился. «Но Дост-кун не какая-то там шлюха.» - пронеслось в голове. А теперь что? Он спорит сам с собой? Отлично. Совсем шиза накрыла. Осаму перевернулся на бок и вгляделся в фотографию, пытаясь понять, что ему так понравилось в поцелуе с ним. В животе возникло странное тянущее ощущение. Люди романтичные, с душой открытой для других, называют это бабочками. Но Дазай скорее сказал бы, что чувство это похоже больше на стояк. Осаму глянул вниз и нервно сглотнул. У него и правда стоит. Каменно. Шатен сказал бы даже железно. «Какого черта?» - Дазай судорожно пытался понять, что его так сильно возбудило. Взгляд снова упал на почти погасший экран телефона и шатен провел по нему пальцем, не давая потухнуть совсем. «Нееет. Нет, нет и ещё раз нет. У него не может стоять на... Это просто нелепо!» Шатен дёрнулся и зашёл в общую группу, найдя в списке контактов старосту педагогов. Он написал ей, спросив номер Фёдора, и та, как и большинство девушек, обсуждающих «внеземную красоту» шатена на переменах, скинула цифры без проблем, написав в добавок «обращайся, если ещё что-то понадобится.» Дазай подписал номер в списке контактов как «пай-мальчик» и зашёл в сообщения. Пальцы застучали по клавиатуре, набирая текст: «Я тут подумал, может ты хочешь прийти поговорить? Я не думаю, что просто так всё оставить - хорошая идея. P.S. Спасибо за перевязку.» «Да что я, блять, творю?» - подумал Осаму и вышел из сообщений, не отправив напечатанное, и снова перешел в галерею. Опять это фото. Член ведь только что почти упал, а сейчас снова готов рваться в бой. «Твою мать!». Дазай прикусил щеку в раздумьях и снова зашёл в сообщения. «Ладно, это просто физиология». Шатен отложил телефон, забыв заблокировать, и тяжело выдохнул, запустив руку в штаны и дотронувшись до члена. Он немного стиснул зубы, запрокинул голову и начал медленно двигать рукой.«Фёдор-сан, поцелуйте Дазай-сана так, словно он ваш любовник, которого вы не видели 4 года войны, оплетая руками талию и прижимая к себе»
Нееет. Не думай об этом, Дазай, вспомни, какое последнее порно ты смотрел?— «Я думал о тебе. И об этом» — «Значит, об этом»
Дазай тихо замычал от бессилия, сильно сжимая член в руке, трогая пальцем головку. С нее стекала смазка, и немало. Кажется, в том порно были две мулатки...«Каждый выплескивает свои эмоции как может»
Вот уж действительно выплескивает. Дазай кончил себе в руку, не прошло и трех минут. И как бы он это не отрицал, последнее просмотренное порно он так и не вспомнил, кончив от мысли о... «Вот черт!» Осаму закрыл локтем лицо, очень небрежно вытерев руку о салфетку на тумбочке и застонал. Наверное, он впервые в жизни почувствовал, что умирает со стыда. «Надо удалить эту чертову фотографию!» - подумал Дазай, шурша одеялом в поисках телефона. А, вот же он. Под ногой. Осаму разблокировал успевший погаснуть экран и с ужасом заметил, что сообщение, которое он писал, отправилось. Нееет, надо срочно его удалить! Две галочки. Прочитано. Твою ж дивизию! Возле строки набора появилась анимация: «Пай-мальчик набирает вам сообщение...» Дазай откинул телефон на кресло-грушу и сел на кровати в полной боевой готовности. Раздался звук уведомления. Теперь осталось только собраться с мыслями и взять в руки телефон. Осаму переживал так, будто Фёдор смотрел на него всё это время глазами Господа и видел какими непотребствами он занимался минуту назад. И самое главное, на кого...