«Вот же подстава!» Взгляд Фёдора был направлен на медсестру, которая только что вошла в кабинет. Она начала задавать вопросы, на которые Фёдор ещё не успел понять, как отвечать. Взгляд, незаметно для неё, метался на Осаму и обратно на медработницу, до того момента, пока шатен не проскользнул в коридор.
—... Да у меня... голова что-то разболелась. Я решил подождать вас тут.
Она принялась назойливого спрашивать: «Где именно болит? В висках, в области лба? В каком-то определённом месте?» Достоевский вздохнул и, ущипнув себя за переносицу, начал нормально отвечать.
— Пульсирует в висках.
Ничего не сказав в ответ, медсестра дала какую-то таблетку в руки Достоевского, взяла пластиковый стакан из тумбочки, налила воды из кулера, который стоял в кабинете, и протянула студенту, приказав «пей и уходи в свою аудиторию».
Вообще-то, насколько известно Фёдору, в учебных заведениях медсестры не имеют права давать такие таблетки как ту, что держал в своей ладони Достоевский. Интересно, когда он будет преподавателем в школе или ВУЗе, там будут такие же безответственные медработники, как и тут? Или это хотя бы как-то отслеживаться будет?
Но сейчас Достоевского больше волновало другое, а именно Осаму. Он серьёзно взял и сбежал? Неужели не захотел поговорить об этом нормально, или попросту не хотел попасться… Только Бог знает, что у него на уме. Так он ещё и пары прогуливает, получается. Фёдор подумал, что лучше уж так, Дазай выглядел тогда как живой труп.
В аудиторию русский зашёл максимально тихо и незаметно, но не обратить на себя взгляды всех присутствующих у него не получилось. Из тех самых сорока с лишним людей его окружило человек двадцать уж точно, и все они задавали глупые вопросы: «Между вами что-то есть? Вы встречаетесь? Ты гей?». Достоевский отвечал на всё неоднозначно, заговаривая зубы назойливых зевак. Вопросы были странные, особенно про вечеринку у Йосано. Похоже эти ребята тоже там присутствовали, или же про то задание с поцелуем знало уже пол университета, что, в общем-то, совсем не удивительно.
В аудиторию наконец-то вошёл преподаватель и все расселись по местам. Старик-препод был ворчлив, часто ругал, но всегда был справедлив. Наверное, это единственная его положительная черта. Но и на паре Достоевский не смог сосредоточиться. Некоторые студенты откровенно пялились на него, что очень сильно напрягало. Это продолжалось минут 30, но потом все либо были увлечены своими делами, либо от скуки слушали, что говорил лектор.
После пары Фёдор вылетел из аудитории первым, потому что знал, что к нему снова начнут подходить назойливые людишки, которым, видимо, заняться больше нечем, кроме как лезть в чужую личную жизнь. Парень нашёл укромное местечко, этажом выше, на подоконнике. Но не тут-то было, спокойствия русскому сегодня не найти. Он почувствовал руку на своём плече и обернулся.
— Ой, Дооос-кун! Какая встреча! Ты почему мне вчера на звонки и сообщения не отвечал? Ты хоть знаешь, что о твоих прекрасных ступнях чуть ли не весь универ говорит, а ещё о сегодняшней утренней ситуацией с Дазаем! Я же знал, что так будет, я говорил! — белобрысый сверкнул глазами.
— Успокойся, Коль. Мне всё равно на то, что говорят про мои ступни, а между мной и Осаму нет никакой «искры», про которую ты мне твердил недавно, просто у него крыша поехала. — Достоевский явно не хотел продолжать этот диалог.
– Ну Дос-кун, почему ты опять без настроения? – Гоголь подхватил Фёдора под руку, а русский задумался, давал ли он хоть раз в жизни Николаю повод думать, что у него есть настроение. – Знаю! Давай сегодня сходим снова в кафе после пар? Может там ты расслабишься? Дос-кун, ты только не расстраивайся!
– Не расстроен я, просто не лезь ко мне сейчас. – Гоголь в ответ поднял обе руки вверх.
– Хорошо, но взамен мы всё же сходим после пар в кафе.
– Я не… – не успел Фёдор договорить, как Гоголь воскликнул «Вот и отлично!» и исчез за углом.
***
Весь оставшийся день Достоевский игнорировал вопросы, пытаясь спрятаться от чужих глаз на каждой перемене. А после пар, как и было договорено, Гоголь стоял в холле и ждал Достоевского с улыбкой на лице.
– Ну что, Дос-кун, пойдём?
Николай довольно, даже в припрыжку, шёл рядом с Фёдором. Гоголь снова всю дорогу болтал, много жестикулируя, и Фёдор старался слушать, но его мысли были заняты этим проклятым Дазаем и его утренней выходкой. Сначала поцеловал, потом дал поцеловать себя, а потом сбежал. «Надеюсь, у нас состоится разговор насчёт этого.» – подумал Достоевский.
В кафе ничего особо не поменялось, Гоголь сидел напротив, уплетая салат за обе щеки, но это не мешало ему рассказывать что-то про Сигму с архитектурного факультета. Как Достоевский понял, паренек чем-то зацепил Колю, вот он и болтает о нем без умолку.
Фёдор раньше как-то не задумывался об их с ним давней дружбе, и почему вообще Гоголь возится с ним. Шуту жалко вечно угрюмого русского мальчика? Маловероятно. Слушать некому больше? Возможно… Даже сейчас мысли русского были заняты совсем не тем... У Фёдора снова накопилась куча вопросов в голове.
«Я думал об этом. Вот.»
Фёдор тряхнул головой, пытаясь прогнать воспоминания. Телефон в кармане завибрировал. На экране высветилось уведомление о сообщении от незнакомого номера:
«Я тут подумал, может ты хочешь прийти поговорить? Я не думаю, что просто так всё оставить - хорошая идея. P.S. Спасибо за перевязку»
Вспомнишь лучик, вот и
солнышко поехавший на голову собственной персоной. Фёдор сразу понял, кто ему пишет. Гоголь не переставал говорить. Совсем не слушая монолог Николая, Достоевский напечатал ответ Осаму:
«Я думал, ты не предложишь. Встретимся на твоем
особом месте через 15 минут.»
– Слушай, Коль. – Николай обратил свой взгляд на Фёдора прервав свой рассказ. — Мне нужно уже идти.
– Идти? Куда это? Дооос-кун, даже не пытайся скрыть что-нибудь от меня.
– Я сегодня планировал быть дома раньше.
– Раньше значит? – Николай ухмыльнулся – Ну как скажешь. – Фёдор встал из-за стола, положив телефон в карман. – Пока-пока, Федь!
Гоголь махал рукой, и орал на всю кофейню, от чего Достоевский поморщился, тихонько прошептав «дурак», и вышел из заведения, направляясь в сторону дома, который был по пути, чтобы закинуть сумку с учебниками и всем прочим, а потом уже идти на место встречи.
***
Фёдор пришёл чуть раньше чем надо. Осаму там не оказалось, оставалось только ждать.
«Может забраться на гараж?» – Фёдор поднял голову, пытаясь оценить расстояние и свои способности. Он зацепился руками, хотел подтянуться или хотя бы упереться ногой о что-нибудь, но его физические способности оставляли желать лучшего. Руки соскользнули и парень упал вниз. Он приземлился на ноги, обрадовавшись, что не на пятую точку, как тогда, сигая из окна с вечеринки Йосано, но спустя мгновение потерял равновесие и грохнулся-таки на задницу. Телефон выпал из кармана.
— Блять... – Достоевский, ругнувшись на родном русском, взял телефон в руки и встал на ноги, отряхиваясь от пыли — Я больше не буду пытаться залезть сюда один. – сердито пробубнил Фёдор себе под нос и начал осматривать стекло телефона.
Ни царапинки. Это хорошо. «И хорошо, что тут особо никто не ходит» – подумал Фёдор, и почти сразу услышал, что сбоку что-то шуршит. Он испуганно посмотрел в сторону источника звука, но там никого не оказалось. Нахмурившись, парень стоял в ожидании, не могло же показаться. Неожиданно из кустов выбежал черно-белый кот, Достоевский слегка вздрогнул, но потом начал проклинать себя за это.
– Испугаться кота? Серьёзно?
Прошло ещё несколько минут, Фёдор достал из кармана телефон и взглянул на время.
– Он опаздывает уже на 5 минут. — снова тихо пробубнил себе под нос Достоевский и, убрав телефон обратно в карман, сложил руки на животе, ожидая Осаму.
***
Дазай всё же осмелился встать с кровати и поднять телефон. Тело медленно остывало после... рукоблудия, и становилось прохладно. Было неприятно ступать голыми ногами на пол. Измученное лицо подсветилось голубоватым свечением телефона. Всё не так уж страшно. Нормальный ответ. Осаму сам себя стыдился за то, что так нелепо испугался ни с чего. Стоп. Через 15 минут? Надо торопиться.
Дазай поспешно натянул на себя бежевые джинсы и белую рубашку. Кроссовки он выбрал другие. Старые, давно протертые до дыр, коричневые конверсы. В них ноги не будут так болеть. Ему сейчас и без того не очень хорошо.
Осаму шёл явно дольше пятнадцати минут, предвкушая недовольное лицо вечно пунктуального Достоевского. Шатен не представлял, как будет объяснять своё поведение Фёдору. Стоп, а с чего он должен объясняться? Фёдор вообще-то сам поцеловал его потом. И не очень-то возражал первые 3 раза, если так посудить. Боже, они целовались четырежды. Дважды начал Фёдор, ещё дважды - они делали это по воле Дазая. И «вообще-то у нас ничья» было бы спасительным аргументом, если бы тот первый раз это не было глупым заданием в не менее глупой игре. Дазай облажался. И не хотел это признавать. Даже у себя в голове.
Осаму тихонько отодвинул железную калитку, ведущую к гаражам и быстрым шагом направился к своему "оазису". Он увидел Фёдора, недовольно сложившего руки на груди. Достоевский первым подал голос:
— Ты опоздал на 7 минут, Осаму.
— Ты видел в каком я состоянии, Дост-кууун? Я не мог идти быстрее. Я бы умер.
Достоевский ничего не ответил, но Дазай готов был поклясться, что прочитал в его взгляде «если бы ты умер наконец, я был бы не против». Ну, или Осаму хотел это прочитать. Такой исход всяко лучше, чем тот, который был бы после честной фразы «я опоздал, потому что слишком долго отходил после дрочки на тебя». И тут мозги Дазая заработали в нужном направлении и он задал вопрос:
— Почему ты не залез на гараж? Сидел бы там, а не стоял тут как на церковной службе. – Достоевский ничего не ответил, но и не полез на крышу. И тут до Дазая дошло — Ты не можешь залезть, верно? Тебе
нужна моя помощь.
Фёдор нахмурился, слегка отвернув голову. Когда этот и без того противный русский отмалчивается, Осаму только сильнее раздражается. Но только не сейчас. Шатен сложил обе руки, делая импровизированную ступеньку, как и в первый раз, когда они приходили сюда. И Достоевский принял предложение. Теперь он стоял на крыше, ожидая Осаму.
А Дазай был все ещё, мягко говоря, не в лучшей физической форме. А потому повторить тот трюк с напряжением пресса, как прошлый раз, он даже не мечтал. Он жалко закинул длинную ногу на гараж и кое-как подтянулся на руках. Резкая боль в изувеченных конечностях неприятно саднила. И вдруг, неожиданно, Фёдор подал ему руку. Дазай хотел бы съязвить, сказав, что пай-мальчик вместо помощи ему упадёт и потянет шатена за собой, но он не в том положении. Так что он схватился за руку, как всегда ледяную, и подтянулся, встав на гараж, немного завалившись вперёд на Достоевского.
И вот, они стоят на гараже, слева от них исписанный Осаму «холст», позади Фёдора шикарный вид на ночную Йокогаму, а Дазай всё никак не отпускает ладонь Дост-куна, пытаясь согреть ее в своей. Приглушенный свет фонарей освещает лицо русского, в глазах блестит еле заметный фиолетовый огонек. Такого шатен раньше не видел ни у кого. Он инстинктивно тянется вперёд, но останавливается и вдруг произносит:
— Мы не будем этого делать. – Фёдор в ответ лишь равнодушно пожимает плечами и Дазай снова раздражается, не подавая виду.
Они оба садятся на край крыши, Дазай подгибает левую ногу в колене, а правая болтается, свисая с гаража. Он раздосадован. Абсолютно всё, что произошло сегодня – абсурдно до мозга костей.
Он привык к логичности и предсказуемости, а всё, что происходит с ним и Фёдором выбивается из бесконечного круга уже привычной скуки, и хоть по началу это приносило удовольствие, сейчас это начало принимать более соревновательный дух. Кто кого переврет, перебдит, перещеголяет в схватке разумов.
«Добрый вечер, дамы и господа, это игра сдохни или умри.»
Осаму продолжает начатую ранее мысль. И он говорит вовсе не о том, о чем хотел поговорить, лежа со стояком у себя в постели:
— Тебе не кажется, что мы слишком много целуемся для парней, питающих к друг другу столь широкий спектр отрицательных чувств? Однако я бы всё равно хотел общаться с тобой. Было бы круто, знаешь... Если бы ты мог приходить сюда иногда обсудить со мной что-то или поупражнять мозги вместе. Я даже позволю тебе писать на моей стене. – Осаму произнёс это гордо и с усмешкой, однако позже заметил презрительный взгляд Фёдора, говорящий «ты её итак всю уже исписал, мне и малюсенького клочка не осталось» — Но мы явно должны прекратить... Я понимаю, что гормоны, адреналин, который мы получаем от общения друг с другом, штука сильная...
Дазай говорил «мы», потому что теперь точно убедился, что Фёдору необходимо это общение так же сильно, как и ему самому, а Достоевский не проявлял никаких внешних признаков несогласия со сказанным.
— В общем, я предлагаю спор. Тот, кто первым не сдержится и полезет целоваться к другому, будет обязан выполнить желание, основанное на худшем страхе оппонента. – Дазай подметил, что глаза Достоевского, еле заметно, но всё же загорелись азартом – Мы теперь оба знаем страхи друг друга. Ну, то есть, я уверен теперь, ты ненавидишь людей настолько же, насколько и свою мизантропию, а потому моё желание в случае чего будет связано именно с ними - мерзкими грязными людишками, которых ты так ненавидишь. А ты, чертов садист... – Дазай припоминал эти навязчивые касания Достоевского во время поцелуя – ...сможешь трогать меня как захочешь, чтобы я извивался от неприязни. – шатен поймал себя на мысли, что то, что он сейчас говорит, больше похоже на описание порнухи с хештегом бдсм, а не на жестокие условия спора – В общем, твоя фантазия сможет разгуляться над моей гаптофобией.
Осаму поморщился, вспоминая, как мерзкое чувство расползалось по внутренностям всякий раз как... А с Фёдором такого и не было, вообще-то. Достоевский его в принципе редко трогал. Другие люди вечно лезли со своими лапами, клали руки ему на плечи, на колени. А прикосновения Дост-куна можно было пересчитать по пальцам. И Дазай уверено отрицал этот факт, но где-то в глубине души всё же признавал, что ему не было так неприятно от них, потому что это были особенные моменты. Особенные моменты
с ним.
Живот снизу снова неприятно потянуло. Нет, только не сейчас. Дазай мысленно остановил это. На этот раз ему удалось. Но он все равно благодарил себя прошлого за то, что решил сесть, подогнув ногу в колене. Шатен выжидательно посмотрел на Достоевского. Что же он ему ответит? Тот сидел, приложив руку к подбородку, слегка улыбаясь. Это была хорошая идея, поиграть со своими нервишками русский был всегда не против, а с нервами Осаму и подавно. Условия спора были усвоены, и Достоевский с лёгкой улыбкой на лице и рукой у подбородка заговорил:
— Я согласен. Мне даже интересно, что будет, если проиграю я, что же ты такого придумаешь с людьми, я уже и в беседу фотки отправлял, и сидел с ними в кругу в этой дурацкой игре, мне кажется это будет трудно. Но ещё более мне интересны условия выигрыша. – Достоевский прожигал Осаму взглядом – Когда я выиграю, то даже не думай сопротивляться.
— Когда? Ты сказал «когда»? – Дазай фыркнул – Вообще-то, Дост-кун, условия спора такие, чтобы никто из нас не выиграл и не проиграл. Ведь у меня в голове только благая цель! Отвести двух парней от греха содомии и мужеложства в глазах господних! — врет шатен и не краснеет. Ещё и сарказмировать умудряется.
Дазай весьма обрадовался согласию Фёдора, но сохранил нейтральную улыбку на лице, не подав виду. В груди росло навязчивое чувство. Оно было похоже на то, что возникает, когда Дазай несёт своему однокурснику с прикладной лингвистики полную ахинею, заставляя его верить, что это правда. Куникида записывает всё, прикусив язык от старания, в свой блокнот, а Осаму в этот момент сдерживает истерический смех. Только это чувство сейчас, оно гораздо сильнее и навязчивее. Ему хочется, у него руки чешутся, он точно не удержится... И вдруг, в какой-то момент что-то в голове щёлкает, и шатен решает, что будет специально провоцировать Фёдора, чтобы тот проиграл. Да, точно будет. Слишком уж велик соблазн.
Достоевский только закатил глаза, собираясь, очевидно, съязвить в ответ, как вдруг его взгляд сосредоточился на весьма милом черно-белом котике, идущем куда-то по своим делам. Следующие секунды Дазай наблюдал, как Фёдор, подобрав с гаража небольшой камушек, прицелился и кинул его прямо в бедную зверушку, попав «прямо в яблочко», от чего кот истошно мяукнул, зашипел и убежал за гаражи. «1:1» – подумал Фёдор с ещё большей улыбкой на лице.
— Эй, ты что, живодёр?
— М?
— Что тебе несчастный кот то сделал? – Дазай надул губы – Да будет тебе известно, что коты - самые умные создания, которых я когда-либо встречал. Даже умнее тебя и меня, ясно?
Дазай в глубине души был ярым поклонником кошачьих. Он никогда не упускал возможности погладить особо ласкового кота, трущегося мордочкой о его ногу на улице. Когда Осаму жил дома, с отцом, его старший брат Одасаку как-то притащил домой бездомного пятнистого кота, и именно Дазай был тем человеком, который убедил их непреклонного отца оставить зверушку. Осаму часто разговаривал с тем котом, которого они из-за чересчур умного взгляда назвали человеческим именем - Нацумэ - и животное всегда внимательно слушало, какую бы ерунду четырнадцатилетний Дазай не нес. Если быть совсем честным, то все хорошие качества, те, что люди обычно обобщают словом «доброта», привил ему, к сожалению, рано ушедший из жизни старший брат. И среди этих качеств было невероятно добродушное отношение ко всем животным. И особенно, Дазай улыбнулся, вспомнив Нацумэ, к кошкам.
— Мы сейчас слезем с этого гаража и ты покормишь бедного котика в знак извинения, ясно? Это не обсуждается. — Дазай свесил обе ноги с гаража и спрыгнул. С края, на котором они с Фёдором сидели, расстояние до земли было гораздо больше, но Осаму, несмотря на свое полумертвое состояние, приземлился вполне себе мягко, пошатнувшись и облокотившись о стену.
— Если так хочешь, счастливо оставаться! Вот только я не приду спасать принцессу с высокой башни и подавать ей руку, а косы у тебя – Дазай усмехнулся – недостаточно выросли, Рапунцель! — Фёдор раздражённо фыркнул, но все же встал. Дазай обогнул постройку и подал Дост-куну руку. После чего они пошли искать кота.
— Кис, кис, кис! Где же ты, малыш? Не пугайся угрюмого дядю Федю! Он не со зла! — Дазай агрессивно зыркнул на Фёдора, от чего тот внезапно понял, что шатен сейчас серьёзно злится на него за отношение к коту.
Ушки показались из куста первыми, а потом и тело с хвостом. Дазай протянул вперёд руку, чтобы погладить, и кот, к счастью, оказался довольно ласковым. Видимо, люди, работающие здесь, часто подкармливали его всякими консервами и ласкали, от чего тот перестал их бояться. Осаму сидел на корточках, не обращая внимания на Достоевского, нависшего над душой, недовольно сложившего руки на животе. Кот совсем обнаглел от "чуханий" Дазая и залез тому на колени, свернувшись. Если бы у Фёдора было сердце, подумалось вдруг Осаму, он посчитал бы эту картину милой. И он не заметил, как Достоевский слабо улыбнулся позади. Дазай резко встал, подхватив на руки кота.
— Пойдём. Ты купишь ему поесть. – Дазай был непреклонен.
— А что ещё я должен сделать, позволь спросить, Осаму?
— Почему ты называешь меня Осаму? Мне гораздо привычнее слышать "Дазай".
— Поэтому и называю... Осаму. – шатен недовольно хмыкнул.
Они дошли до небольшого круглосуточного магазина. Рядом со входом стоял столик, за которым спали два пьяницы. На столе стояла приконченная бутылка самого дешёвого сакэ и два пластиковых стаканчика. Достоевский сильно поморщился, а Дазай не был этому удивлён. Осаму попросил дать им пять пакетиков влажного корма для котов, продавщица равнодушно пробила товар и вот, они уже стоят чуть поодаль от магазина и кот довольно мурлыкает, поедая «кролика в желейном соусе». Дазай не переставал тискать животное и гладить тому макушку, наслаждаясь звуками чавкающего кота. Но вдруг Фёдор подал голос:
— Зачем пять пакетиков? Он же от одного сейчас лопнет.
— Потому что я возьму его себе.
Что. На лице Достоевского отчетливо читалось это выражение. Просто, что. Шатен подумал, ну, а что, он давно хотел кота, но всегда не любил ответственность, потому не заводил. А тут сама судьба говорит, мол, Дазай, Достоевский всем своим видом показывает, что терпеть не может это создание, ты просто обязан взять его себе! Так что Осаму решил это в тот же момент, в который и озвучил.
— Ты же будешь приходить его погладить, Дост-кун? Ну ты только посмотри, какой он милашка! — а кот, к слову, вовсе не был милашкой. Он смотрел на Фёдора исподлобья, всё ещё обижаясь на кинутый в него камень.
Достоевский тяжело вздохнул и прикрыл глаза, и Осаму расплылся в улыбке.
— Я знаю, что это я позвал тебя поговорить, но ты сам ничего не хочешь обсудить, пока есть возможность? — Дазай спросил, потому что он сам не знал. Когда речь шла о Достоевском, шатен мало что мог предсказать. Разве что, реакции на внешние раздражители. — Например, как ты объяснил однокурсникам, что произошло, и как это делать мне?
Осаму подозревал, что Достоевский просто отмалчивался. Но самому Дазаю вообще-то было плевать на это, и он мог со всей смелостью в ответ на вопрос о специфике их отношений с Фёдором сказать, что трахает его уже с месяц, даже в тех позах, которые в Камасутре не отыщешь. Но где-то в его душе трепетало беспокойство, в котором также был виноват его старший брат. «Научил сочувствию и исчез, а мне теперь разбираться с этой хренью» - подумал Осаму. Он почему-то не хотел, чтобы Фёдору было неловко из-за других людей. Ревнует к тому, что кто-то другой раздражает Дост-куна? Интересное чувство, занятное. Надо как можно быстрее его искоренить.
— Я ничего им не отвечал, но они продолжали задавать мне глупые вопросы. Я просто молчал. А как ты объясняться будешь, это ты уже сам решай. Придумаешь, не тупой. – Фёдор снова взглянул на шатена, но почти сразу перевёл взгляд на кота. — Осаму, как ты вообще будешь за ним следить? Ты за собой уследить не сможешь, а за котом уж тем более.
Хоть этого кота Дост-кун и недолюбливал, но всё же задумался, ему ведь правда не повезло с хозяином. Голодный, наверное, постоянно будет, или грязный. И вот, наконец, этот комок шерсти доел.
— А сейчас что? Просто потащишь его домой? Надо же хотя бы что-нибудь купить для него. Пойдём. – не дождавшись ответа Дазая, Достоевский пошёл вперёд.
Осаму подхватил кота на руки и догнал Фёдора. Они шли недолго, зоомагазин был буквально за углом. Проходящие мимо люди смотрели на кота и даже улыбались ему. «Неужели это существо настолько привлекательно? Простой кот.» – этого Достоевский и не понимал.
Магазин был не сильно большой, поэтому они нашли всё, что им нужно, по вывескам с наименованием отделов. «Наполнители и лотки». Фёдор стоял у стеллажей и выбирал нужный лоток, в то время как Осаму стоял рядом и игрался с котом. Когда они проходили мимо отдела с игрушками Дазай успел захватить какую-то палочку, к концу которой была приделана ниточка, с пушистым звенящим шариком на конце.
— Вот, для начала нужен хотя бы такой – Достоевский указал пальцем на один из лотков среднего размера – и по цене вроде нормально, берём его. – Фёдор взял в руки лоток и сделал пару шагов к наполнителям. — А наполнитель подойдёт вот этот, органический.
— Всё ты знаешь, Дост-кун.
Не то чтобы Достоевский разбирался в этом всём, но когда он жил в своей родной стране, у него дома была кошка. Она была очень любвеобильная, и Фёдор часто ради интереса наблюдал за ней, ухаживал, и гладил, даже иногда читал ей что-нибудь вслух, когда она лежала рядом и дремала. Тогда это был единственный слушатель, который не перебивал его, и слушал он внимательно.
Кое-какие деньги у Осаму всё же нашлись, но Достоевскому всё равно пришлось добавить. Родственники постоянно отсылали ему карманных, хотя Фёдор даже не просил, поэтому расплатился он без лишних слов. Они вышли из зоомагазина и направились к дому шатена.
— Осаму, ты же знаешь, что его надо приучать к туалету? Он тебе всё там зассыт. Ох, я посмотрю на твоё выражение лица, когда ты придёшь домой, все подушки разорваны, кровать в пятнах мочи... – на лице Фёдора появилась лёгкая ухмылка.
— Доост-кун, ну ты же будешь мне с ним помогать, точно будешь! – Фёдор закатил глаза и немного отвернул голову, а Дазай снова довольно улыбнулся.
Домой они пришли быстро, кот, на удивление, даже не пытался убежать за всё это время, спокойно сидел на руках.
— Ты дальше сам справишься, а я пошёл. – Достоевский слегка нахмурился, пока Осаму искал ключи от квартиры в кармане и открывал квартиру.
— А чего ты так боишься?
Слабо́ что ли зайти ко мне снова? – Достоевский поморщился, глядя на Осаму.
—... Ладно, пойдём.
Парни зашли в квартиру и Осаму наконец опустил кота на лапы. Тот начал осматриваться, нюхать всё, и медленно, с осторожностью, продвигаться вперёд, осматриваясь и там. Фёдор и Дазай прошли на кухню. Фёдор занял привычное место на том же самом стуле, что и в прошлый раз, в то время как шатен разбирал пакет. Он поставил лоток в коридоре и насыпал наполнитель, кот быстро подбежал и, принюхавшись, сходил в туалет.
— Дооост-кун, вот видишь, а ты говорил все подушки обоссыт! Он у меня умный кот. – Дазай полушепотом добавил – Даже если всё мне тут передерешь к чертям, я все равно тебя оставлю.
Дазаю не хотелось признавать, что все три года, что он тут жил, он чувствовал себя весьма одиноко. Он не любил общество самого себя и с кем только не зависал и не спал, лишь бы заполнить это ужасное чувство в груди. Наверное, парень не отдавал себе в этом отчёта. Он просто действовал как хочется.
Он зашёл обратно на кухню. Фёдор не изменил положения.
— Чай будешь? — и тут Дазай понял, что больше оттягивать с хитрым планом нет сил, нужно действовать. Он положил руку на ладонь Достоевского, а второй убрал прядь его волос за ухо. Фёдор весьма возмутился от такого нахального вмешательства в личное пространство и раскрыл было рот, чтобы возразить, как вдруг Дазай резко наклонился и их глаза оказались на одном уровне. Губы Фёдора сжались в одну тонкую линию, а шатен, мягко выдыхая тёплый воздух, произнёс:
— Да ты замёрз, пай-мальчик. Тебе точно нужен чай, чтобы согреться.
Рука Осаму горела на ледяной ладони Достоевского и от этого ещё больше казалось, что они полные противоположности, но при этом абсолютные идентичности. Дазай резко отдалился и пошёл включать чайник, когда понял, что с первого раза такая лёгкая уловка точно не сработает. Достоевский не подавал виду, но Осаму очень хотелось верить, что в его голове сейчас бегают миниатюрные Феди и пытаются найти ответ на вопрос «Почему он так поступил?». Хотя, если подумать получше, то в голове Дост-куна, вопрос был сформулирован скорее как «Что этот еблан опять задумал?».
— У меня закончилось молоко. Обычный эрл грей крепкой заварки? А ещё, у меня есть эклеры. Ты любишь сладкое? – Фёдор молча кивнул.
Дазай достал пластиковую упаковку из холодильника и поставил на стол. Девчонки с университета подарили их дня четыре назад, надо же хоть когда-то их съесть. Он налил чай и отпил немного, прежде чем поставить обе кружки на стол. Напиток получился идеальным. Крепкий и с лёгким приятным запахом. Осаму уселся на стол, вручив чай Фёдору, а сам стал греть руки о чашку с надписью «секс-инструктор». Вообще, все кружки в доме Дазая были довольно мемные. У Достоевского вот сейчас в руках та, на которой появляются диснеевские принцессы, когда наполняешь ее кипятком.
— Дост-кун, слушай. Ответь мне, ты обиделся, что я тебя тогда выгнал? Или кружку не оценил? — вопросы в лоб, по мнению Дазая, это весело. По реакции людей на неожиданный прямой вопрос можно сразу понять врут они или нет. Но перед ним сидел Фёдор. Не так-то просто раскусить этого демона.
Фёдор почувствовал, что у него слегка заболела голова, неужели он снова заболел? С таким слабым иммунитетом ему только в пуховике ходить, и всё равно, что на улице июнь.
— Я оценил кружку. Обиделся? Нет, с чего бы? – Достоевский кинул на собеседника достаточно равнодушный взгляд, стараясь показать безразличие. Но тогда Достоевского это действительно затронуло. Хоть он и думал порой, что он, быть может, не самый интересный собеседник, но вслух ему ещё никто такого не говорил.
Фёдор всегда достаточно медленно пил чай, растягивая удовольствие, но в этот раз он выпил его побыстрее, чтобы уйти домой, голова заболела ещё сильнее.
— Осаму, мне нехорошо, я пожалуй пойду. – Фёдор встал, поставив кружку на стол.
— Чтооо, уже пошёл, Доост-кун?
— Да, домой надо, до завтра. – Достоевский прошёл дальше в коридор, напялил обувь на ноги и ушёл домой. Он мысленно признал, что ему не хотелось уходить, посидеть бы ещё, но, похоже, появился ещё и насморк.
Дазай с недовольством смотрел, как Фёдор уходит. Достаточно поспешно, ещё и за чай не поблагодарил. Не то чтобы Осаму нужна была эта благодарность, просто этот уход был слишком резким. Однако теперь он был уверен, что Дост-кун придёт снова, так что на душе не было так тоскливо как обычно. Дверь хлопнула и шатен подумал, что вновь остался один со своими мыслями, но вдруг услышал удивлённое "мрр" с другого конца коридора.
— О, китя! Я и забыл, что ты теперь мой. Давай я тебя искупаю и мы поиграем?
Если бы Дазая когда-то спросили, какой вид пыток он считает самым жестоким, то он сказал бы, что достаточно заставить человека помыть уличного кота. На лице шатена, шипящего на кота, который в свою очередь шипел на шатена, уже красовалась огромная красная царапина на всю левую щеку. Котяра совсем не хотел даже идти в ванную, он будто с самого начала знал, что там вода. Дазай, наконец, не вытерпел и, оставив мокрого беснующегося кота в запертой ванне, сходил на кухню за тканевым пакетом. Он прорезал в нем 4 дырки для лап и, вернувшись к озлобленному существу, умудрился запихнуть его в сумку и повесить на сушилку для полотенец прямо над ванной. Он помыл кота шампунем, выбранным Достоевским, и даже смог подстричь ему когти.
Озлобленный мокрый кот в полотенце выглядел так смешно, что шатен сфоткал его и отправил в беседу курса с подписью "гляньте, кто теперь у меня есть". Девчонки стали присылать кучу смайликов и сердечек, а одна спросила "Как назвал?". И тут Осаму задумался. Действительно, не будет же он звать кота котом всю оставшуюся жизнь. Хотя эта идея звучит заманчиво. Он глянул на полотенце в углу и заметил, что кот исчез. Дазай вскочил с места, опасаясь за сохранность своей обуви, раскиданной в коридоре, заглянул на кухню и увидел как его новый питомец, сидя на столе, лакает недопитый чай из кружки.
— Я вижу, ты сам себе имя выбрал. Будешь теперь Чай. — Дазай сделал ещё одну фотку и отправил в беседу, уведомив всех, что его нового питомца зовут Чай.
***
На следующий день Фёдор чувствовал себя ещё хуже, температура была под 38.0, насморк, болела голова. Не успев встать с кровати, тот понял, что не сможет пойти сегодня в университет. Он зашёл в переписку с Гоголем, от которого висели сообщения ещё с более раннего утра, и написал, что не сможет прийти, и Николай ответил практически сразу:
«Ну Дост-кун, как так? Тогда выздоравливай скорее! Тебе принести чего-нибудь?»
«Нет, ничего не надо. Увидимся в университете.»
«Ладненько! Буду ждать!»
Достоевский отложил телефон в сторону, и хотел было заснуть, как тот завибрировал снова.
— Ну что опять…
«Ты где? Почему не пришёл? Они сейчас полезут с вопросами ко мне, это твоя месть? Оставить меня одного?»
Фёдор понял, что это Осаму, он запомнил последние цифры номера ещё вчера, правда записать забыл. Пальцы Фёдора заклацали по экрану телефона. Подписал он Дазая довольно обыденно – имя и фамилия… Точнее, он хотел так сделать, но потом вспомнил, что сам Дазай наверняка записал его «пай-мальчик» или что-то в этом духе, поэтому стер текст, вместо этого напечатав «кошатник». На сообщение он решил не отвечать.
С довольной ухмылкой на лице Фёдор отбросил телефон подальше от себя на двуместной кровати, а затем, шмыгая носом, и иногда покашливая в кулак, пошёл на кухню делать утренний чай с молоком. Босые ноги противно прилипали к холодному полу.
