Чай с молоком

Розовое закатное небо персикового оттенка, крыша того самого гаража со стеной дазайских мыслей и плед с "my Little Pony". Вообще-то у Дазая почти нет пледов дома, кроме того, что лежит на кровати, зато у Гоголя их навалом, и Коля позаимствовал ему один взамен на то, что шатен помог ему провернуть один мухлеж в картах в партии с Сигмой. Фёдор хмурится и сжимает в руке бутылку белого полусладкого вина, когда Дазай расправляет плед. Он знает наверняка, что плед Колин, но решает не говорить это вслух. Боже, с кем он только общается? Два идиота, два сапога пара. Хотя... Фёдор действительно всегда любил странных людей. У него невероятно странный лучший друг и невероятно странный парень. Правда, последний ещё и гений, но это Достоевский ему вслух не скажет. Вместо этого он лучше... — Осаму. — Ммм? Чего? — говорит Дазай и стягивает с себя кроссовки, чтобы занять место около нарисованной на одеяле Пинки Пай. — Ты говорил, что тебе нужно сказать мне что-то важное, и когда ты вручил мне бутылку вина, я молчал, но плед с единорогами... — С пони, Федь. Это пони. Вот они, справа налево, Эпплджек, Рарити, Искорка, Флаттершай, Радуга Дэш и Пинки Пай. — Чт-.. Господи, да какая мне разница, как их зовут? Зачем ты притащил меня сюда, Осаму? — Ты, главное, не злись. Просто тебя из дома по-другому только как ос из гнезда выкуривать, а я не хочу тебя поджигать. Эта бледная кожа.. — Дазай тянет Достоевского за руку к себе, и тот падает рядом с Дазаем на колени. Осаму целует его в запястье, а Фёдор фыркает. — ..слишком нравится мне, чтобы оставить на ней хоть какой-то след, кроме.. — Осаму всасывает в себя воздух, и на невероятно нежной коже русского почти сразу же появляется розоватый след. — ..кроме такого. — Ты просто отвратительный тошнотворный романтик, Осаму, ты это знаешь? — Знаю. Вина? — Я ненавижу пить. — Ничего не случится с тобой от бокала. Оно вкусное. И я взял нам клубники и немного фруктов. — Осаму. — Фёдор устраивается поудобнее. За прошедший месяц лета после окончания сессии он привык к выходкам Дазая окончательно. Единственное, что бесило его, так это то, что он никогда не может его предугадать. — Неужели я так сильно похож на героиню не менее тошнотворного, чем ты, бульварного романа? — Нет. — Дазай улыбается во весь рот, когда достает персики и клубнику из своей сумки. — Но неужели ты забыл, что ты моя принцесса? — Не забыл. Когда-то я уже говорил тебе, что ты принц, но на самом деле ты конь. — Это комплимент размеру моего члена или оскорбление моего лица? — Фёдор тяжело выдыхает и берет клубнику. — И то и другое. Если раньше Дазай парился по поводу "активности" Феди, то теперь настала очередь Феди париться по поводу "активности" Дазая. И дело вовсе не в том, что этот романтик устроил ему более десяти неожиданных свиданий за весь август, и не в том, что Дазай был как-то против пальцев Достоевского, да и не только пальцев, в своем анусе, скорее даже наоборот... Дело в том, что Осаму, общаясь с Фёдором более тесно, чем кто-либо ещё, со временем потихоньку прощупывал почву и находил, назовем это так, слабые места Феди, заставляя его действительно смущаться и, Фёдору стыдно это признать, но даже краснеть иногда. Этот комок гениальности и идиотизма на длинных ножках зажимал его во всех переулках, когда они гуляли в парке вечерами, вечно брал на слабо́ и заставлял говорить пошлые вещи, целовал его в совершенно рандомные моменты своей жизни и... Черт, он его возбуждает, понимаете? Постоянно. Фёдор верил в Бога и знал, что пути его неисповедимы, но он просто ненавидел его за то, что он подарил Осаму такое лицо, бархатистый и мурлычущий голос, такие выразительные руки и пальцы, которые он, Достоевский не раз мысленно просил у Господа прощения за это, не раз представлял у себя в... Дазай кладет голову Фёдору на колени и подталкивает своей рукой к его губам пластмассовый стаканчик с вином. — Ну же, Фееедь, ничего не случится от пары глотков, хотя бы попробуй. Фёдор отвлекается от своих мыслей и отпивает немного. Действительно вкусно. Осаму постарался найти для своего парня идеальное вино. Уголки губ Достоевского немного приподнимаются, Дазай видит это и остается доволен. Они ведут высокопарные диалоги о космосе, переселении на Марс, жизни на других планетах, и, черт, у них обоих находятся действительно весомые аргументы в защиту своей точки зрения, но когда весь мир замирает, потому что Дазай и Фёдор о чем-то спорят, к ним в гости на крышу гаража наведывается... голубь. Птица подходит совсем близко и начинает клевать надкусанную булочку, которая не очень понравилась Дазаю некоторое время назад. Фёдор усмехается, и Осаму язвит: — Ну давай, скажи ещё, что он похож на меня. — Разумеется, похож, но я просто вспомнил одну историю. — Про голубя? — Дазай удивленно хлопает глазами и съедает клубнику прямо с рук Достоевского. — Лучше. Про Колю и голубя. — Осаму всем своим видом показывает, что он слушает, а Фёдор, не забыв тяжело вздохнуть, начинает рассказывать. — Этот идиот однажды ночью притащил мне голубя прямо в квартиру. — Ха-ха! Почему я сам до этого не додумался? — Ещё один... Боже, сил моих на вас нет. В общем, как я понял, Коля гулял в парке, и я не спросил и не собираюсь спрашивать его никогда, что он забыл в парке в 3 часа ночи, но он увидел там голубя с раненным крылом, и... Господи... Этот придурок не нашёл ничего лучше, кроме как завернуть его в свою толстовку и притащить ко мне. — Он пришел к тебе... с голым торсом? — Да, и с голубем. — Я почти ревную. — Замечательно. В общем, мне пришлось делать компресс на крыло голубю. — Ты знаешь как делать компресс голубю?! — Вот мы и нашли что-то, чего ты не знаешь, Осаму. Но на самом деле это легко, нужно просто.. — Фёдор не успевает договорить, потому что его прерывает звонок Дазаю на телефон. Дазай тянется рукой к своей сумке, и когда его узловатые пальцы ныряют в боковой карман, у Фёдора, кажется, немного сводит низ живота, но Осаму жалобно стонет, когда видит на экране входящий вызов от контакта "Старый хрыч" и отходит немного подальше, чтобы поговорить. Фёдор видит, что Дазай явно недоволен, он много жестикулирует, но не поворачивается лицом к Достоевскому. "Черт, знает ведь, что я прочту по губам." — думает Фёдор, и Дазай вскоре возвращается обратно, устало плюхаясь на плед. — Ну так, как там следует лечить голубей? — За последнюю неделю он звонил тебе уже шесть раз. Он никогда не звонит тебе так часто. Что-то случилось? — Фёдор, как всегда, очень наблюдателен. — Не шесть, а уже одиннадцать. В те пять раз тебя просто рядом не было. — Дазай закатывает глаза. — Он зовёт меня на свою свадьбу с Митсуко в конце месяца. Она беременна, так что они максимально быстро всё организовали. — И почему ты отказываешься? — и не Фёдору говорить об этом, но... — Это же твоя семья. — Я сбился со счета, сколько раз он уже женился. Зачем снова мучиться и участвовать в глупых свадебных конкурсах? Это не первая его жена с американскими корнями, у него очень странные фетиши на своих пассий, и свадьбы с ними... Это нечто. Радует только, что Митсуко хочет Дзиндзэнсики*, и это не так душно, как обычно бывает. Кажется, ещё она хочет назвать будущую дочку Элис... — Осаму, слушай, а тебя зовут одного или в твоем приглашении есть плюс один? — Фёдор прислонил к своему подбородку руку и многозначительно взглянул на Дазая. — Плюс один. Мори очень любит, когда я танцую с девушкой медленный танец. Он каждый раз наивно полагает, что она будет следующей идти к алтарю в нашей семье. И что за намеки такие? Я не предлагал тебе, потому что тебя из дома не вытащишь, Федь. — Ну знаешь... После русских свадеб другие не страшны, поверь мне на слово. И иногда я тоже умираю от скуки. — Тебе со мной скучно? — невинно спрашивает Дазай и тянется к губам своего парня, чтобы поцеловать. — Никогда. Просто... Не одному тебе удивлять меня своими пледами с пони. — Фёдор сам соединяет их губы вместе, и снова пугается своих мыслей, когда Дазай довольно мычит в ответ на получившийся слишком уж нежным поцелуй и запускает свои пальцы Достоевскому в волосы. — Ты же запомнил, как их зовут, верно? А ну, назови. — Смотрите на своих пони вместе с Гоголем. Я ваше детство в жопе не разделяю. — Так бы и сказал, что забыл. — и снова Дазай это делает. Берёт Фёдора на слабо́. Достоевский хмурится, но не может не ответить, ведь тогда он признает поражение. А он ненавидит проигрывать. Особенно, Дазаю. — Справа налево, Эпплджек, Рарити, Искорка, Флаттершай, Радуга Дэш и... беднягу, на которой сидит твоя ненавистная мне задница, зовут Пинки Пай. — А мне казалось, тебе нравится моя задница. — Заткнись, Осаму, просто заткнись.

***

Дазай перезвонил Мори позже и сказал, что пойдет на свадьбу. Огай был рад этой новости и ещё больше рад услышать, что Осаму нашёл себе спутницу на вечер. — И кто же она? — Ты её не знаешь, но, уверяю тебя, она просто принцесса. — Впервые слышу, чтобы ты говорил так о девушке. — Ага, в общем жди. Во сколько там нам надо подойти? — К четырем 30 августа. Надеюсь, ты не опозоришь меня снова, Осаму. — Надейся. — Дазай сбрасывает трубку и идет на кухню делать себе чай с молоком. В день свадьбы Дазай стоит перед шкафом в отеле в Киото, номер в котором ему и его "спутнице" любезно снял Огай, и чешет голову, пытаясь заставить себя смириться с тем, что ему придется надеть это. Митсуко захотела свадьбу в светлых оттенках, что предсказуемо, так что в дресс-коде были указаны белый и бежевый. И всё бы ничего, только Осаму ненавидит носить костюмы. В них жутко неудобно, а в этом жилете ужасно жарко, но Дазай треплет всё ещё влажные после душа волосы и натягивает на себя коричневую рубашку, белые штаны и жилет, и даже завязывает на шее галстук горчичного оттенка. Он смотрит на себя в зеркало и морщится, а после садится на пуфик в коридоре, ожидая свою принцессу. Фёдор, в отличие от Дазая, классические костюмы очень даже любит. Его рубашка темно-фиолетового цвета, а костюм и жилет к нему, так же, как и у Осаму, белые. Одежда идеально выглажена, и Достоевский, весьма довольный тем, как он выглядит, выходит в коридор, где его уже ждет его конь принц.

Вау...

Дазай замирает и ему кажется, что все мысли разом покинули его голову, когда он видит Фёдора в этом, а потом он, словно щенок, радостно подлетает к русскому. Достоевский прекрасно видит, что с Дазаем что-то не так, и когда шатен тянется поцеловать его, он кладет на его губы свою руку. — Что с тобой? Ты так сильно не хочешь туда идти, что планируешь попросить меня остаться здесь и играть в шахматы? Спешу огорчить, в отеле их нет. — Как будто нам нужна доска. И не хочу, ты прав. Но... — Дазай мнется, потому что комплименты подобного рода ставят его в неловкое положение, но всё же говорит — ..когда увидел тебя в этом, захотел. Тебе идут костюмы. Фёдор очень довольно, но сдержанно улыбается. — Благодарю. Ты тоже выглядишь... терпимо. — Эй! Вообще-то я старался! — Ты мог хотя бы погладить рубашку. — Под этим ублюдским жилетом всё равно не видно. — Мне видно. — Фёдор смеется, видя, как Дазай хмурит брови и изображает обиду. На самом деле Достоевский не знает, что ему нужно сделать или сказать, чтобы Осаму обиделся по-настоящему. Из Дазая вышел бы действительно неплохой актер.

***

— ЧТО ЗНАЧИТ ОН ТВОЙ ПАРЕНЬ ИЗ РОССИИ? — Мори инстинктивно тянется рукой в карман за успокоительным, которое привык всегда носить с собой за 20 лет жизни Дазая, но не находит его, потому что сегодня на нем свадебный костюм. — Ты че орешь? То и значит. — говорит Дазай, пока Фёдор немного позади строит самое невинное выражение лица из всех существующих. — Осаму, почему тебе надо сказать мне о том, что ты гей, именно в день моей свадьбы? Дазай уже нашёл, что съязвить в ответ, однако Фёдор начинает говорить первее него: — Мори-сан, он не гей, это очень невежественно с вашей стороны говорить так о ком-то, чья ориентация бисексуальна. — Дазай улыбается, Фёдор тоже, а Мори почти крестится, хотя он не верит в Бога, но ему кажется, что перед ним сейчас стоят не кто иные, как демоны прямиком из ада. — И судя по рассказам вашего сына, свадьба для вашей семьи явление обыденное, что-то вроде семейного ужина, а семейный ужин разве не лучшее время, чтобы поговорить с любимым отцом о чем-то важном? — Или ты не принимаешь меня, папа? — Дазай выглядит так, словно вот-вот заплачет, и для Фёдора это невероятно комично, так что он еле сдерживает свою усмешку — Я думал, ты любишь меня таким, какой я есть! — Вы двое друг друга стоите. — Мори устало выдыхает — Прошу меня простить, меня ждёт моя с недавнего времени жена. Наслаждайтесь вечером. Огай уходит обратно в помещение, чтобы найти Митсуко, а Дазай наконец-то может позволить себе рассмеяться. — Бооооже, нет чувства прекраснее, чем доводить его до белого каления. — Соглашусь. — говорит Фёдор и оглядывает территорию. Для празднования свадьбы Мори и Митсуко арендовали банкетный зал в ресторане с двориком. Территория ресторана была облагорожена: стриженные в идеальных геометрических формах деревья, пара небольших приятно журчащих фонтанчиков, выложенные круглыми камнями тропинки, статуи из белого мрамора для декора, а ещё тут повсюду стояли маленькие беседки, заросшие плющом. Плющом, который смягчил удар спины Фёдора о стену, когда Дазай прижал его к ней, целуя. Осаму сжимает талию Достоевского, а руки Фёдора, которого Дазай уже однажды называл змеем-искусителем в постели, ложатся на ремень Осаму. Просто ложатся, ничего более. Его задача - подразнить. Наш девиз непобедим, возбудим и не дадим. Дазай очень любил целоваться, а вот Фёдор раньше думал о себе, что нет, но Осаму чертовски хорош в этом, так что Достоевский перестал быть против. Всякий раз когда Дазай целует его, Фёдор чувствует как замирает его сердце, и он прекрасно знает, что это просто адреналин оттого, что Осаму всегда делает это очень неожиданно, но Достоевскому чертовски сильно нравится ощущать это покалывание в кончиках пальцев и трепет от порхающих "бабочек" внизу живота. В эти моменты они оба имеют право перестать думать и анализировать всё вокруг, они нашли эту лазейку в правилах, которые сами и создали в своей голове, и даже Фёдор безбожно пользуется ей, потому что даже гениям нужен отдых. Дазая редко подводит интуиция. Хоть он и склонен больше полагаться на факты и данные, он никогда не игнорирует плохие предчувствия. Он чувствует, что за ними кто-то наблюдает, в его голове что-то щелкает, и он разрывает поцелуй, оборачиваясь через левое плечо. Никого. — Тебе тоже..? — спрашивает Дазай Фёдора, но уже по его лицу видит, что да. — Пойдем-ка внутрь, Осаму. Там как раз скоро танец жениха и невесты.

***

— Ты тоже хочешь так? — на лице Фёдора крайнее раздражение. В зале играет спокойная музыка для медленного танца, а Мори с Митсуко неподалеку описывают круги. — А? Ты про танец? — со скучающим видом спрашивает Дазай и втыкает серебряный нож в красное яблоко. — Не притворяйся будто не понял. — Федь, ты меня видел? Где я, а где свадьба? Бе. — Согласен. — Достоевский тоже крутит красное яблоко в руках. — Хотя... Если сделать ее в хеллоуинской тематике... — Осаму, скажи на милость, ты специально выбрал самый безбожный праздник из всех существующих? — Ну разумеется. — Дазай молчит некоторое время, а затем, когда к танцующим жениху и невесте присоединяются другие гости, он встает и протягивает Фёдору руку. — Я же говорил, что Мори любит, когда я танцую медляки на его свадьбах? — С девушкой. — язвительно подмечает Фёдор, но кладет свою руку в протянутую Осаму ладонь. — Вот именно. Идеальный случай, чтобы побесить его. — Лишь чтобы побесить Мори и не более того? — Фёдор хитро ухмыляется, когда Дазай тянет его почти в самый центр зала. — Ну и ещё... — Дазай притягивает Достоевского к себе и обхватывает руками его талию. — Это отличный шанс пригласить свою принцессу на первый танец. — Прекрати называть меня так, Дазай. Это глупо и совсем не весело. — Как скажешь, пай-мальчик. — Тц. Ладно, это хотя бы привычно. — Дазай ухмыляется, он ведет в танце, а Фёдор просто позволяет ему. В следующие пару минут все присутствующие думают, что виновники торжества - эти двое в белоснежных костюмах, а Мори раздраженно поедает крабовый салат, пока Митсуко восхищается его сыном больше, чем своим новым мужем.

***

Только дверь номера в отеле захлопывается, как Дазай снова лезет к Фёдору с поцелуями. Но на этот раз он точно уверен, что за ними никто не подсматривает, а потому его губы очень быстро переходят на шею, пока его рука расстегивает пуговицы на жилете Достоевского. Федя снова чувствует, как переворачивается его внутренний мир, и ему правда интересно, каково ощущать эти пальцы, нагло выправляющие его рубашку из брюк сейчас, у себя там. И вообще-то он думает не только о пальцах, но всё ещё не хочет спрашивать, когда Дазай покусывает его нижнюю губу, но этот дурень внезапно подхватывает его на руки так, что только кончики его пальцев на ногах еле касаются пола, и несет прямо на кровать. В этот момент Достоевский чувствует, как дергается в штанах его член от сильного возбуждения, и когда Дазай роняет его наконец на кровать, он обожает его за то, что он предложил уйти оттуда пораньше. — Осаму... — говорит Фёдор спокойно, но от того, о чем он хочет попросить Дазая, его кишки делают сальто назад. — Да? — Дазай не отрывается от шеи своего парня, лаская языком и горячими губами бледную кожу. — Я хотел напомнить... — и снова Фёдора перебивает звонок Дазаю на телефон. Сейчас он искренне надеется, что Осаму сбросит, но это Мори и он обязан ответить. Достоевский мысленно уговорил себя не злиться, а просто подождать и узнать, в чем дело, но когда Дазай возвращается в комнату из коридора с очень виноватым выражением лица, Фёдору кажется, что его взгляд пробирает Осаму холодом до боли в костях (ему не кажется). — Они хотят, чтобы мы пошли фотографироваться. — Замечательно. — Но я сказал, что у тебя разболелась голова, и они купились. — Ладно, возможно, теперь я хочу убить тебя чуточку меньше. — Но мне всё равно придется к ним спуститься. — А теперь чуточку больше. — Дазай вздыхает и садится на кровать рядом с Фёдором. — Ты ведь знаешь, что я запомнил, на чем остановился, верно? — Допустим. — Я постараюсь недолго, ну прости меня. Ты знаешь, этот старый хрыч меня достал. И Фёдор вынужден согласиться. Когда Осаму уходит, бросив русское "блять" напоследок, Достоевский падает спиной на мягкую кровать и смотрит в потолок. Он почти попросил Дазая побыть активом сегодня, но вообще не подумал, что ему может не понравиться. Не Дазаю, разумеется, Фёдор уверен, что тот будет припоминать ему эту ночку ещё года три, не меньше. После их первого секса, Осаму упоминал, что не всем парням нравится само проникновение, и никакие приятные ощущения от стимуляции простаты не сравнятся с желанием вытащить посторонние предметы из своей задницы. Фёдор сел и окинул взглядом номер. Он один, Дазай придет не раньше, чем через полчаса, и он прекрасно знает, в каком кармане чемодана Осаму лежит смазка, так что, чисто теоретически, он мог бы попробовать... Через пару минут Фёдор запирается в ванной комнате и, стянув с себя одежду, ложится в подогретую струями горячей воды ванну. Он даже думает помолиться за свои предстоящие грехи, но он не уверен, что на небесах работает функция отмаливания грехов заранее, поэтому просто выдавливает смазку на свои пальцы. Ему стоит только подумать о том, что делал несколькими минутами ранее Дазай, и его член стоит. Он обхватывает его второй рукой и... Ладно, он понимает, что Осаму имел в виду под своим "это так странно", когда они делали это в первый раз. Это не совсем приятно, скорее наоборот, и член немного падает, но если Достоевский пообещал самому себе, что он попробует, то он попробует. Спустя какое-то время Фёдор может вводить уже два пальца, а его член снова стоит, и на самом деле он рад, что это не так уж и противно, как Дазай говорил может быть, но, оказывается, вводить свои же пальцы внутрь себя сложновато, и Достоевский тянет руку до легкой боли в мышцах, потому что этой длины недостаточно. Он хотел просто попробовать, но его рука сжимается сейчас на собственном члене из-за негодования так сильно, что он стискивает зубы. Он добавляет ширины, три пальца, но это не то, и он почти скулит, как вдруг слышит, как открывается дверь гостиничного номера. Он вынимает из себя пальцы и, надев только длинную фиолетовую рубашку, выходит из душа. Дазай окидывает его взглядом, и Фёдор прекрасно знает, что Осаму будет возбужден только лишь от вида его босых распаренных стоп. — Ты быстро. — говорит Достоевский, вытирая мокрую голову полотенцем. — Я же обещал. — Дазай и впрямь не может отвести взгляд от ног Фёдора.