Поцелуи Солнца

      Яркое и светлое помещение, пестрящее игровыми уголками, каких в детском саду в достатке, узнаётся задорным детским смехом. Чего только стоит бассейн с множеством разноцветных шариков, или горки с качелями? Или местечко с маленькими столиками, на которых заботливо приготовлена бумага с карандашами и фломастерами.       На костюм из шутки прилепили забавную наклейку со звёздочкой, но воспитатель не торопится её отклеивать. А почему ей нельзя поторчать на ткани? Пёстрому образу, чем-то напоминающему арлекина, не мешает такая крохотная деталь. Лучистый ободок, звонкие бубенцы на запястьях и полосатое одеяние вместе с накрашенным лицом и впрямь делали каким-то артистом, но при этом Санрайз оставался обычным человеком. Почти нетронутая гримом вторая часть лица, не стесняясь, показывала очаровательные конопушки. Его без сомнений любили детишки. А как же ещё? С тобой общаются на равных, знакомым языком без сложных слов и почти никогда не ругают. А когда ты вдруг поранишь коленку, прилепят забавный цветной пластырь и назовут ласковым словом. Да и не хочется пакостничать в таком чудесном месте.       Правда, светит сад недолго — «день» сменяется «ночью», как бы странно это не звучало. С вечером здесь становится темнее и не так шумно, даже тихо. Наступает вторая смена, говорящая только об одном: время игр прошло — настал час отдыха. Только не для второго воспитателя, которому предстоит проторчать здесь ещё некоторое время. Темнота редеет разве что только от света больших экранов на стенах с рекламой солнечных и лунных конфет, дополняемой карикатурными изображениями воспитателей. Тихий час перед тем, как родители заберут своё чадо. Расписания на вечер почти нет, остаётся только не потерять никого из виду и сохранить в целостности. А-то за маленького человечка могут и по шапке дать. По шапке со звёздочками.       Второй воспитатель вместо ободка таскает на голове забавную сонную шапочку, а звёзды по всему периметру шаровар и широких рукавов не скрывают в нём Луну. Лицо делится месяцем, явно лунным, не ярким, как у Солнца. Такой тускло-синий цвет с пятнышками, будто сами кратеры. Не самый разговорчивый и дружелюбный этот Мундроп, но вот с детьми совсем другой. Ощутимо пропадает недоверие и надменность во время общения с этими коротышками. С ними проще. Прям как с коллегой. Ну, или не совсем коллегой.       Оба воспитателя играют на контрасте друг с другом: сварливый Мундроп в дуэте с вечно позитивным Санрайзом. Даже их образы говорили сами за себя. Только поставь рядом, вот они — Солнце и Луна — жаворонок и сова. Но ничего им не мешает ладить и не гавкаться. Правда, было так не всегда.       Рабочий день заканчивается, заканчивается и смена второго воспитателя, а, следовательно, первый тоже может идти. Да, это не совсем удобно, когда Санрайз вынужден таскаться по саду или по Пицца Плексу потому, что рабочий день — есть рабочий день. И какой бы смена ни была, полные восемь часов ты должен отработать.       Наконец-таки можно смыть с лица сковывающие краски и почувствовать не только свежесть, но и свободу. Теперь можно переодеться в привычную и родную одежду. Все эти вороты, завязки и ленточки, конечно, очень красивые, но в этом порой очень жарко, а иногда и тяжело, учитывая мешковатые штаны. Быть воспитателем, похожим на клоуна, забавно, держа в голове, что где-то расхаживают такие же крашеные и ряженые рок-звёзды.

✧✧✧✧✧✧

      Вот на улице уже смерклось, и только яркий свет, исходящий от гипермаркета, позволял видеть окружающее. Он как огромный фонарь, напоминает сам Пицца Плекс. И пусть тот во много раз больше, и заблудиться там особого труда не составит.       — Юху!!! — задорный возглас слышится на его парковке, когда на продуктовой тележке выезжают Санрайз с Муном. В их отношении — воспитатели — громко сказано — такие же дети, такие же дурачки. Но зато они взрослые дурачки! А ещё, кто запрещает им веселиться? Сами себе вот разрешают.       Санрайз тормозит потенциальный «транспорт» и почти заваливается в тележку к Муну. Везти его оказывается куда легче, чем казалось. Выкрашенные пепельные волосы упали на лоб, а обладатель следом смахнул их с лица, дабы не мешались. Оба белобрысые, только кто от природы, а кто от химии.       — И всё? — возмутился Мундроп, закинув голову, и взглянув на Сани. Голубые глаза над головой удивлённо раскрылись, а брови поползли на лоб.       — Ну извините, Ваше Величество, дальше парковки мы с Вами не поедем! — Санрайз шутливо выделяет каждое «уважительное» слово, предавая речи пафоса, и выставляя руку в бок. — Будете возражать — безлимитные поездки кончатся, — он звонко щёлкнул языком, склонившись к Муну в тележке.       Парень промолчал, пожав губами, но после ухмыльнулся и фыркнул, зная, что этого никогда не произойдёт. И всё равно ведь у них будут покатушки на тележках, этого не отнять! Конечно, такое развлечение длится до тех пор, пока какой-нибудь работник гипермаркета не сделает им замечание и не прогонит, а со следующим посещением будет наблюдать с неодобрением. Мундроп пошуршал пакетом с продуктами между ног и перекинул одну через другую, вытянув шею. В такой вальяжной позе он казался ещё более притягательным.       — Ну как скажешь, мой почтенный лакей, — проговорил он игриво, и вытянув руку, тыкнул Санрайза в нос. Тот в свою очередь моргнул и почти ойкнул. Худенькие пальцы так и сжимали поручень тележки.       При взгляде на Муна он будто забывал обо всём на свете. Уже не слышится гулкий шум улиц; уже не чувствуется ветер, обдувающий волосы. Есть только он — Мундроп, и есть лёгкий прищур его глаз. Ну и ещё есть приятная тошнота на дне живота.       На улице стояла тёплая весна, стремительно сокращающая месяцы до жаркого лета. Этот вечер прохладный, приятный и ласковый. Так и не хотелось покидать «наружу» из-за свежести и льстивости погоды. Не хотелось прекращать эти мгновения, желая растянуть их настолько, насколько позволяли любые обстоятельства.       Санрайз наконец опомнился и наклонился, ответно чмокнув Мундропа в вытянутый нос. Тот довольно потянулся и почти замурчал, наслаждаясь подобным вниманием. Сделалось ещё приятней и теплее. А сам лучик света заметно стушевался. Очаровательное зрелище.       — Давай, вылезай, — почти приказал Сани, хлопнув по поручню.       — Мне мало, — запросил Мун почти жалобно, будто бы его не докормили.       Чего ему было мало? Весёлых поездок в тележке или поцелуев? Санрайз не задумывался об этом. Наклонился снова, на сей раз ниже, к губам. Пусть это соприкосновение было лёгким и недолгим, но оно прямо-таки ошпарило горячим ощущением. На лице у Мундропа так и читалось кошачье удовольствие с нескрываемой ухмылочкой, пока Санрайз смущённо поджимал губки.       Мун наконец встал, и подняв пакет, выпрыгнул из тележки, вернув её к остальным раньше, чем Санрайз это осознал. Он был куда скромнее в ласках, чем Мундроп мог только похвастаться, которого не могло смутить почти ничего. Может только долгие и слишком сопливые откровения, от которых в какой-то момент перестало быть противно.       Сначала было противно от самого Санрайза, который такой весь из себя душка и лапочка. Сходу нашёл общий язык с местными глэм-звёздами, расположил ребятню к себе, и вообще, что за новости? Ещё и этот расфокусированный и непонятливый взгляд, когда воспитателю становилось что-то неясно или он задумывался… Мундроп не верил в то, что такие светлые люди существуют. Или не хотел верить. Может, существуют наивные сопляки и мечтатели, каким Мун видел с самого начала Санрайза, но первое впечатление, как правило, обманчиво.       Время шло и что-то менялось, и глаза напротив уже не казались такими глупыми и наивными. Нет, они всё ещё были слишком доверчивыми, но те не теряли своей внимательности. Санрайз старался запоминать имя каждого приводимого ребёнка, держать в голове его любимые занятия и возможные обидные темы; искал минуту для каждого, никого не обделяя. Слишком заморочено и сложно, но от того он становился главным любимчиком. Ни одного конфликта или проблемы — разве не золото?       Иногда становится удивительно от того, что такого человека до сих пор не сломали. Или как оно было на самом деле? Какими бы колкими подколы Мундропа ни были, Санрайз всего пару раз обиженно хмурился и надувал губы, а в остальное время находил остроумные ответы или терпение их игнорировать. Это впечатляло. Мучал только один вопрос: как такой искренний человек существует в нашем чёрством мире? Слишком добр, чтобы жить среди этих отбросов. Это… раздобрило, что ли?       Мундроп оставил тележку, и перехватив чужую ладошку, пошагал вглубь тёмных улиц. А Санрайз только податливо потянулся за ним, легонько улыбнувшись. Веснушки, так называемые поцелуи солнца, смиренно сидели на светлом личике, пока они неторопливо шли домой. Хотя, для Мундропа поцелуями солнца могли быть только поцелуи Санрайза, каких было достаточно для трепета внутри и возникновения мягкости.       В какой момент Мун потерял бдительность? Когда решил, что работа нового воспитателя превзошла его, или Санрайз перестал… напрягать и расположил? А может, Мундроп просто смирился? Или это он хотел так думать… Так или иначе, что произошло — то произошло.       «- Почему?..       — Что «почему»?       — Почему я для тебя, будто какой-то вредитель и пустое место? Никаких проблем лично тебе я не приношу, а получаю очки милосердия так редко, что уже не просто обидно, а злобно. Тебе нравится, что ли?       — К тебе я добрее, чем к кому-либо другому, ладно?       -… Правда? Ты не обманываешь?..»       Было так глупо, что потом стало и вовсе стыдно. Осознание пришло слишком быстро, чем следовало ожидать. Недоверие постепенно сменилось терпением, а позже и вовсе переросло в ощутимые чувства.       Сам Мундроп не думал о том, чтобы подпустить к себе кого-то. Либо прошлый опыт, либо нелюбовь к людям в целом вызывала нежелание и противоречия, что ещё больше раздражало. Не хотелось так просто пасть перед новым воспитателем или потерять знакомых детишек. Если и не «так просто», то хотя бы «не так быстро». Какое дело Санрайзу было до чувств Муна? Вроде как к детям пришёл, а не к дополнительной «обязанности» сдружиться и найти общий язык. Это можно разжёвывать так долго, что уже и перестанет вериться в то, что любовь и вовсе произошла. Но она обрела своё начало, во что придётся поверить.       Это «общение» всё ещё остаётся чем-то непонятным, разве что «очков милосердия» стало куда больше. Как это может не радовать? Самого Санрайза радовало особенно сильно. Чувствуя, как напряжение спадает, он расслабился и сам, показав свою детскую натуру. А разве это плохо? Любить мультсериалы, яркие пластыри и милые рисунки можно в любом возрасте! А Мундропа это только больше очаровывало. Он и сам бывает дурачится. Да хоть как сейчас, заставляя возить себя в тележке!       Золотистые кудряшки вылезали из-под лучистого ободка, только больше украшая этот яркий солнечный образ. Когда преграда спала, стало ясно, насколько в действительности это хрупкий человечек с самокопанием. Так и не скажешь, когда слышишь колкость в ответ на такое же обидное слово.       Они всё ещё оставались совсем разными людьми, но при этом скованными друг с другом. Как там говорится — противоположности притягиваются? Может, старые слова и не врали. До сих пор вспоминаются случаи, когда переписка заходила так далеко, что уже мог наступить поздний час ночи. Сообщения Санрайза внезапно прекращаются, а новые от Муна прочитываются, только они успеют отправиться, но остаются без ответа. Отложил и отошёл, или уснул? И всегда верным ответом было «уснул». Слишком долго сидеть Сани физически не был способен — мозг от усталости уже отключался, создавая курьёзные ситуации. А Мундропа это только забавляло. Можно было успеть написать множество мыслей, которые вслух прозвучали бы только шёпотом.