Верный | драбблы

Домом было — и не было — прибрежное бунгало в Бар-Харборе, рядом с поросшей ракушками низкой каменной дамбой. Сирены трубили перед рассветом, когда небо было ещё темно и прохладный солёный ветер задувал к Дэвиду в открытое окно. Если не принять предосторожности в бурную ночь, комнату могло залить морской водой. Она вторгалась неоднократно и превращала в мокрое месиво сшитое ему матерью стёганое одеяло, садила его свитера, а учебники распухали в толстые чурки, испещрённые поплывшими строками. Папа в таких случаях всегда поддерживал его — помогал Дэвиду просушить книги на солнце и выстирать одеяло вручную, чтобы не испортить швы. Но истинная трагедия — загубленные эксперименты Дэвида, крошечные роботы, которых он мастерил из металлолома — полностью проходила мимо него. К пятнадцати годам Дэвид научился гидроизолировать роботов, и когда дом снова затопило, ему было всё равно. Одеяло выцвело и состояло из дыр. Свитера воняли рыбой; шерсть покрылась коркой рыбьей крови, которую было не вымыть. Книги ничему больше не могли его научить. Он оставил всё это позади, покинув дом. ——— Домом была — и не была — башня, построенная по его личным предписаниям. В те первые годы пентхаус принадлежал ему одному; никто больше там не бывал. Проведя детство в тесном бунгало, Дэвид ценил просторные помещения, изысканные ковры и современную мебель. Здесь не было шанса утром проснуться и обнаружить, что входная дверь открыта настежь, а соседские куры роются в гостиной. От горожан на улицах Дэвида отделяла сотня этажей стекла и стали. В додзё пахло свежестью: резиновые маты и маслянистый запах воска на деревянном полу. Дроны-уборщики, которых он построил, будучи ещё ребёнком, жужжали у потолков, очищая стропила от пыли. Здесь никогда не скопится плесень, не зальёт водой книги, не умрут роботы во вспышке искр. В лаборатории были все инструменты, что ему могли когда-либо понадобиться — одни порядком изношенные, другие почти нетронуты. Он работал, и на ладонях не оставалось пятен ржавчины; за ремень затыкал тряпку, чтобы вытирать масло, которое сам же и проливал — он, Дэвид, а не кто-нибудь другой. Закончив работу, он точно знал, куда положит инструменты на ночь, и мог оставить открытыми провода и платы, не беспокоясь о том, что утром кто-то о них споткнётся, спеша в доки перед рассветом. Если новое дорогое бельё и хранило запах людей, которые его шили, Дэвид этого запаха не чувствовал. Для него бельё просто пахло шёлком. ——— Домом его был — и не был — каменный замок. Древняя кладка стен виднелась даже в самых серьёзно отремонтированных покоях. В Большом зале висели гобелены; средневековая вышивка их отражалась от плиток пола. В башню вели изношенные ступени, узкие, вырубленные для людей меньше ростом, чем Дэвид Занатос. Свечи здесь уступили теперь электрическим лампам, а современное лабораторное оборудование сменило битые стеклянные мензурки и поеденные плесенью тома, однако, высовываясь из окна этой башни, Дэвид всё же ощущал себя в какой-то мере колдуном. В родном краю на скалах Шотландии замок Виверн стоял почти руиной. Каменные стены поросли дикой травой, проходы затянуло затхлой древней паутиной. Но в провалы окон с моря дул свежий бриз; вымытые в камне водоёмы и холодные водопады усеивали побережье прямо под осыпающимся скальным фундаментом замка. В укромных нишах, протёртых временем в камне, гнездились морские птицы; исследуя руины, дети порой копались в слежавшейся твёрдой земле и находили позабытые осколки амфор, доски для письма, обломки редкой шлифованной красной керамики. Это был дом, о котором Дэвид мечтал ребёнком, когда мать читала ему Шекспира и книгу её собственного детства, «Король Артур и его рыцари». А прямо под замком его фундаментом теперь высился Эйри Билдинг, небоскрёб, вымечтанный подростком, с того момента, как Дэвид открыл для себя робототехнику и его честолюбие пошло дальше личного замка. Однако ни замок, ни небоскрёб не дали ему чувства дома. ——— В додзё висело ещё одно кимоно — Оуэна. Рядом с постелью Дэвида стояла колыбель с подключенным к ней монитором, сигналящим всякий раз, когда младенцу Александру вздумается колдовать. Постель он теперь делил со своей женой — мягкое, тёплое тело, пряди рыжих волос на подушках; а сверху, с башен замка Виверн, слышался топот ног — гаргульи расправляли крылья ото сна, взлетали в ночь. Утром его ждали неодобрительные взгляды двоих дедушек-людей и грозный взгляд бабушки-феи — они желали провести время с внуком, и всех их надо было задобрить. Теперь вокруг Дэвида были другие люди. Они заходили в его ванную, принимали душ, без разрешения трогали его вещи, что-то ломали. Всюду, куда ни сунься, были следы их присутствия. Пятна от завтрака на его любимой рубашке. Звук голосов в соседней комнате. В воздухе искрящий привкус волшебства. Природный запах тел этих людей на каждом предмете одежды, на мебели, на одеялах. Дэвид был самым богатым человеком в мире, но ничто из того, чем он обладал, не принадлежало больше ему. Теперь, впервые, он действительно был дома.