Бей собаку палкой, мори ее голодом, потом ласкай, подкармливай, снова бей и снова приручай подачками, и, в конце концов, она начнет проделывать любые фокусы.
© Теодор Драйзер — Титан.
~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Хёнджину почти не совестно за то, что силком засунул голого омегу в машину, где полно альф. Почти не совестно за то, как он обращается с ним; он не станет извиняться за собственные чувства, но он почти сожалеет, что не смог сдержаться. Хёнджин с опозданием понял, что Феликс, разбив зеркало, просто таким образом спустил пар, а вовсе не пытался вновь навредить себе. Посмотрев на ситуацию с другой стороны, Хёнджин в конечном итоге пришел к выводу, что приглядывать за господином «сам себе на уме» будет во много раз сподручнее, пока тот находится в зоне видимости. Хенджину еще ни разу не доводилось иметь дело со столь проблемным экземпляром, который, чуть что не по его, хватается за острые предметы. Как ребенок, честное слово. Отвернешься на минутку, и вот он уже тащит нож со стола или пихает оставленную без присмотра отвертку в розетку. В момент, когда он услышал звон разбитого стекла, Хёнджин не мог мыслить трезво. Страх полностью завладел его сознанием, оживив старый нарыв, который он считал давно зажившим. Ему хватило секунды, чтобы на миг очутиться в прошлом и увидеть ванную, залитую кровью его папы. Столько ведь лет прошло, пора бы отпустить… Папа умер в день совершеннолетия Хёнджина. Март в тот год выдался отвратительный: слякотный и ветреный, но отец все равно велел отмечать на заднем дворе под крытым шатром. Ветер в саду выл, срывая с кустов цветущие красные камелии, бросал их в посеревший снег, словно рубил головы резкими порывами. Гости разошлись, прислуга убирала столы, в подвале остывал подарок отца, а папа к концу праздника был уже мертв. Хёнджин первым его обнаружил, зайдя, чтобы пожелать доброй ночи… Неровные струйки крови тонкими линиями стекали из переполненной ванны на холодный мраморный кафель, разбитое зеркало хрустело под ногами. Казалось, что от воспоминаний этот звук снова стоял в его ушах. Сартр утверждал, что наивысшее проявление свободы человека — это самоубийство. Хёнджин считал самоубийц малодушными слабаками. Однако вопросы и нерешенные загадки по сей день терзали его голову. Разочарование в методах обучения наследника клана? Затяжная депрессия из-за вынужденного расставания со вторым сыном? Или же от постоянного насилия личность папы была окончательно разрушена? Что стало последним гвоздём? Почему он решился прервать свою жизнь и забрал вместе с собой не рожденного ребенка, которого носил под сердцем? Вопросы остались без ответа, и очень быстро непонимание Хёнджина переросло в презрение к тому, кто родил его, и так эгоистично его бросил. Всё померкло, притупилось. Боль и обида поблекли со временем, будто старые краски на картине, но всё ещё напоминали о себе, как застрявшая глубоко в сердце шрапнель, и обострялись снова, предчувствуя ветреный день. Память со временем тоже стала блекнуть. Хёнджин сейчас никак не мог вспомнить, какой аромат исходил от папы. Был ли он похож на игривый и переливчатый пион Чонина? Или, быть может, он пах чем-то чарующе сладким, одурманивающим и притягательным? К его сожалению, воспоминания из памяти исчезли, оставив после себя лишь аромат солёной крови, масляной краски и лекарств. Так странно… Странно, что мозг старается запомнить всё плохое, а всё тёплое, приятное стирает ластиком, будто неудачный карандашный набросок. Он не помнил цвета его глаз. Порой, когда Хёнджин смотрел в зеркало или на старые фото, ему казалось, что их глаза очень похожи. Но фотографии тех лет не могли передать точности оттенка, а собственным воспоминаниям он больше не доверял. Может, это был оттенок зрелого коньяка? Тёмно-янтарный с отливом красного. Или медово-карий, сияющий золотистыми крапинками на солнце? Память так изменчива. Но Хёнджин хорошо запомнил, каким бескровным и бледным было лицо папы на фоне багровой воды. Помнил черные длинные ресницы на белой коже и навсегда сомкнувшиеся веки. Хёнджин массирует виски в попытке унять боль, разразившуюся в его голове не то от невеселых мыслей, не то от большого выброса феромонов. Он косится на поджавшего ноги Феликса, сидящего рядом, и, прибавив на задней панели температуру, направляет теплый воздух на омегу. Феликса по-человечески жаль: потерять отца и попасть под влияние сумасшедшего братца, затем выгрызать себе свободу и каждый день жить будто в аду и в итоге выжить... Может, они действительно похожи больше, чем кажется. С каждым разом, когда Феликс, слой за слоем, словно луковица раскрывается перед ним, Хёнджину все больше кажется, что он словно смотрит в свое отражение. Возможно, пора прекращать испытывать его прочность? Конечно, будь у него возможность сделать все иначе, не подталкивать Феликса столь жестоким образом к нужному выбору, Хенджин непременно бы это сделал, но жизнь редко дает возможность сделать всё, как должно… Общаясь с ним, Хёнджин кое-что понял. Феликса невозможно принудить к тому, чего он не хочет. Тот упрется рогами как баран, будто специально, даже во вред себе. Порой восхищает, порой жутко бесит, но чаще просто смешит своей глупостью. А если Феликса хорошенько припереть к стенке, его мозги начинают работать в два раза быстрее, удивительная сообразительность и умение пользоваться каждой секундой, даже если план заведомо провальный, Феликс все равно идет ва-банк. Если дать омеге видимость, что выбора нет, он найдет выход. Но для этого… для этого Феликс сам должен прийти к нужным мыслям, а Хёнджину остается только подтолкнуть к ним, порой прибегая к ужасным мерам, хотя в глубине души ему этого совершенно не хочется. Больше нет. Стоило едва начать испытывать к нему что-то отдаленно похожее на жалость, и понимание чужой натуры пришло само собой. Стоило на секунду пустить это чувство в свою голову, и разрушение перестало приносить удовольствие, а без удовольствия — это пустая трата времени. — Йонг, останови у аптеки, — хлопнув по плечу водителя, Хёнджин краем глаза замечает, что Феликс, согревшись, задремал, свернувшись калачиком. Ужасная поза для сна, как ни крути. Желание разбудить его и предложить свои колени настойчиво бьётся в голове, но Хёнджин игнорирует его и просто накрывает своей кожанкой, накинув ту ему на плечи. Хёнджин выходит у торгового центра. Здание не особо впечатляет, старая коробка с немытыми окнами, обклеенная временными вывесками и рекламой, с грязным бомжеватым мужиком, развалившимся у входа. Пройдя мимо бездомного, он входит внутрь и первым делом направляется в аптеку, а затем под запах свиных шкварок, пропитавших коридор, и ор от телевизора, доносящийся из затрапезного салона красоты, он заруливает в магазин текстиля для дома. Нужно было позаботиться о Феликсе, не мог же тот таскаться нагишом. Хотя… Хёнджин усмехается, думая, что был бы вообще не против этого. В магазине пижама для омеги находится очень быстро, а вот с тапками возникает проблема. Хёнджин зависает на некоторое время у корзин с горой тапок: шлёпки огромных размеров, шлёпки прощай молодость — здравствуй огород, и целый зоопарк из разномастных зверушек пушистых и не очень. И что он должен из этого пиздеца выбрать, они все здоровые? Стопы у Феликса маленькие. Хёнджин так часто и долго залипал на его ноги, что они легко воспроизводятся в памяти. Аккуратные, нежно-розовые и гладкие, будто затянутые в шелковистый капрон, с тонкими щиколотками, сводящими с ума. О-о, он точно знает применение этим аккуратным, хорошо слаженным ножкам. Хёнджин отгоняет непрошеную фантазию о массаже члена ступнями, потому как предаваться грязным мыслям, стоя посреди отдела «всё для дома», то еще извращение. Схватив первое, что попадается под руку, он спешит расплатиться и возвращается в тачку. — Поехали, опаздываем, — приказывает Хёнджин водителю, бросив пакет с одеждой на подлокотник, разделяющий пассажирские места, и закидывается колесами, разорвав пачку зубами… Ну точно, Феликс верно его назвал, неандерталец с первобытными замашками. К моменту, как они подъезжают к городскому моргу, боль в голове Хёнджина почти отступает. У ворот он замечает Хонджуна, нервно курящего у своей «бэшки», и просит свалить из машины охрану подышать свежим воздухом. Феликса будить не хочется. Тот мало спал ночью, перенервничал и, даже не удивительно, что отключился, едва согревшись. Хенджин треплет его по плечу. Феликс крупно вздрагивает и ошарашено вертится, пытаясь понять, где находится, и сонно хлопает глазами. — Оденься, — отодвигается Хёнджин, — будь послушным и не доставляй больше неприятностей. Возле машины двое, ребята нервные, выводить из себя не советую. Всполошившись еще больше, омега озирается. — Куда ты? — В морг, я скоро вернусь, не волнуйся. — Жаль, — Феликс надувает утиные губы и добавляет. — Лучше бы задержался…навсегда, например, меня бы устроило. Хёнджин приторно улыбается в ответ. — Не успел выйти замуж, а уже мечтаешь, как станешь вдовцом? К твоему несчастью, я очень живучий, — и выходит из машины, слыша в след что-то нечленораздельное на китайском; по интонации похоже, что Феликс его только что обматерил.~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Когда большой парень приставляет дуло пистолета к голове, выбор не всегда стоит между уступкой и смертью. Есть еще масса других возможностей. Остается их найти. Сказать легче, чем сделать, особенно когда информации кот наплакал, да и та сомнительная. Хёнджин показал Феликсу две двери, однако, ни одна из них не выглядит надежной. За обеими туманность и неясные перспективы. Феликс усмехается, как быстро все меняется в их мире. Вчера думал, что облапошил всех и сорвал банк, и уже сегодня его поймали с краплёной колодой и прессанули по рёбрам. Очень злая ирония. От мыслей, что у него выйдет вить из Хёнджина веревки, приходится отказаться. Рычаги давления оказались не особо-то действенными. Феликс, конечно, может ещё поартачится, но толку от этого будет ноль. Рано или поздно он сломается окончательно. От него и так мало, что осталось, а дай он Хёнджину время, кто знает, с какой для себя пользой тот его проведёт. Проверять это после пары часов висения в подвале как-то нет большой охоты. Он уверен: подвал был цветочками, а что может ещё прийти альфе в голову, Феликс не рискует фантазировать. К тому же, мысль, которую Хёнджин поселил в его мозгу, уже начинала его разъедать. Бан Кристофер Чан действительно ловкий кукловод, скрывающийся за кулисами? Или это больная фантазия Хёнджина? Очередная изощрённая пытка, заставляющая усомниться в собственном рассудке. И что опаснее окажется в итоге? Примирение с ненавистной мыслью о свадьбе или же попытки избежать её? Декорации меняются слишком быстро. Хёнджин уже не кажется таким уж враждебным, а бывший друг обрастает волчьей шерстью на глазах. Феликс устало усмехается в пустоту. Конфликты всегда непредсказуемы — противник может оказаться союзником, если появляются общие интересы. И ни что не объединяет лучше, чем защита собственных жизней. Мд-а-а. Феликс прижимает к лицу куртку, глубоко вдыхает аромат тела и парфюма альфы, который неожиданно для себя находит успокаивающим, и хочется ещё поспать. Голова тяжелая, наполненная бесполезной всячиной, а мысли в ней вяло перекатываются из одного захламлённого угла в другой без особого толка. Немного заскучав, Феликс переодевается в купленную пижаму. Атлас чуть неприятен к телу, холодит, но ощущение быстро проходит. Ужасно хочется курить и кофе, но лучше бы домой. Снова ирония. Феликсу было постоянно неуютно в собственном доме, а теперь он только и мечтает о том, как растянется в собственной постели и будет спать, спать, спать, пока не заболит спина. Заснуть бы и проснуться, когда проблемы уже решены. Простое ведь желание. И невыполнимое. Феликс выключает работающую печку и опускает боковое стекло. В маленьком проеме, будто в телевизоре, бурлит жизнь: машины без опознавательных знаков въезжают на территорию морга, снуют люди, пахнет влажным асфальтом и смогом, а двое его соглядатаев вполголоса о чём-то переговариваются. Неплохо было бы разговорить одного из них… Интересно, который час? — Подними стекло, — приказывает мордоворот с тыквенной головой и кривыми ушами, заметив, что Феликс некоторое время подслушивает их разговор. — Не хочу, душно, а мне воздух свежий нужен, — безразлично отзывается он, высовываясь из проема, и продолжает: — Эй, не в службу, а в дружбу, сгоняй за сигаретами, а? Курить хочу, аж язык чешется. — А больше ты ни хуя не хочешь? — брови кривоухого ползут вверх. — Хуя я не хочу, — Феликс беззаботно улыбается в ответ, игнорируя грубость, — но было бы классно еще кофе с круассаном. Спасибо, что беспокоишься. — Я тебя сейчас сам в круассан сверну, если не сядешь обратно. — Но-но-но, — предостерегающе вопит Феликс, юркнув в салон. — Мне фингалы не нужны, да и тебе тоже. А ну, как Хёнджин узнает, кто его будущего мужа разукрасил перед самой свадьбой? Уверен, что вывезешь? Вот хохма-то будет. Семейное фото, а жених с заплывшим глазом. — Гонишь! — альфа таращится на него, выпучив свои узкие щелочки, что выглядит весьма комично. — Про свадьбу? Чистая правда! Можешь позвонить главе, узнаешь радостную весть: Змеи и Лисы сегодня породнятся. Эх, погуляем, — мечтательно закатывает глаза Феликс, продолжив тараторить и нести чушь. — Классно же придумали, скажи, вчера палили друг в друга, а сегодня побратаетесь. Заживем душа в душу. А хочешь, я тебя к себе возьму? Мы же теперь вроде как одна большая дружная семья. Будешь мне за сижками бегать? — Да сходи ты, иначе он не заткнется, хозяина сейчас лучше не злить, и так на взводе, — вмешивается второй. Горилла раздраженно рычит, отмахивается и бросает: — Следи за ним в оба, Хёнджин нам бошки открутит, если этот еще и ферарри разворотит, — а затем припускает в сторону магазина. — Сигареты с ментолом, а кофе с корицей, — кричит вдогонку Феликс и поглядывает на водителя, становясь серьезным. План по разделению прошел успешно. — Давно под Хёнджином ходишь? — Вам-то что? Феликс не надеется, что альфа разоткровенничается вот так сразу, но попытаться выудить кое-какую информацию у лица не особо заинтересованного в сложных брачных союзах стоит попытаться. — Ничего, — пожимает плечами. — Скучно, посплетничать хочу. — Ага, а я вам по доброте душевной всё и выложил, — фыркает водитель. — Нашли дурака. — Ваши дела в клане меня не интересуют. А давай так, если посчитаешь, что это не для моих ушей, то не отвечай, договорились? Водитель призадумывается, а через секунду отвечает: — Три года личным водилой. Пять в клане, — Феликс мысленно ликует, кое-кому тоже скучно торчать постоянно в тачке или возле неё, однако кандидата он выбрал идеально. Верзила, пинавший его вчера, точно бы не стал молоть языком. Судя по всему, тот у Хёнджина что-то вроде телохранителя, а они редко распространяются. С водителями же другая история, они как невидимки, нигде ни в чём не участвуют, слышат только обрывки информации или же собирают сплетни среди прислуги в доме, и вот они-то и нужны Феликсу сейчас. — А с братом главы хорошо знаком? Снова кивок. — Хороший парнишка, пугливый только. Ну, это-то и понятно, размеренной жизнью жил, пока родители не померли, а тут свалилась новость: и брат объявился, и узнал, что родня ему не родня, а кроме главы ведь у мальца никого и не осталось. Хозяин с ним, как с ребенком носился, коршуном глядел, охрану приставил, учиться хотел отправить во Францию, кажется. — И, видимо, не доглядел, — усмехается Феликс, перебивая, — как же он со смотрящим-то рядом оказался? — А вот этого не знаю, — пожимает альфа плечами. — Моё дело маленькое — привези сюда, отвези туда, но…вроде, пацан сам к смотрящему пошёл, это как раз было после того, как голову покойного зама прислали, ну и дурдом же тогда начался, столько на главу свалилось, омега еще этот приблудный, певичка безголосая, а возни сколько, тьфу… давно бы выкинуть пора. — А ты не лестного мнения об омеге Хёнджина, да? — Да какой он ему омега?! Ни рода, ни племени, тот еще змей. Кхм... ну, это… ну вы поняли. Он ведь сначала вокруг Минхо, ну, нашего зама, крутился, в рот заглядывал, шелковый был, а как Минхо не стало и его глава к себе приблизил, так нос задрал. Звезда хренова. В особняке его поселили, а важничал, будто стал его хозяином. — Что-то я вообще запутался в вашей мыльной опере, — бормочет Феликс. Поглядев по сторонам, водитель снова поворачивается. — Вы только главе не говорите, что я тут треплюсь, но с другой стороны, вы тоже вроде как в теме. — Я могила, — клятвенно заверяет Феликс, его не слишком интересуют подробности личной жизни Хёнджина, но было ощущение, что смерть заместителя и Чонин, оказавшийся под опекой смотрящего, тесно связаны друг с другом, да и было бы неплохо прояснить как-то эту историю, пусть даже с неточностями. С чего-то ведь нужно начинать? Так почему бы и не с амурных дел. — Я уж не знаю, где покойный откопал этого Джисона, не то трейни был в компании, не то ещё что-то, придумывать не буду, но, в общем, любовь между ними случилась. Минхо ведь его от кредиторов отмазал, квартиру ему снял для встреч, одел, обул. В общем, в спасатели заделался, водилось за ним такое. А потом у них и к свадьбе дело стало идти, и Минхо какой-то весь издерганный был. Разговоры ходили, будто из группировки уйти хотел. У нас ведь как, с чем пришёл с тем и ушёл, конечно, что-то откладывают на черный день, но Минхо другим был. Они с главой росли вместе, а должность ему перешла от отца, годы у старика не те были, чтоб помогать в делах, да и с Минхо Хенджин был на одной волне. В общем, из-за омеги этого у сына с отцом конфликт вышел, и семья от Минхо отказалась в итоге. Думали, погуляет с пустыми карманами и вернется, а глава наш так не мог, столько раз они друг за друга под пули подставлялись. Подарок Хенджин вроде как на свадьбу сделал и за службу, землю на набережной, ну а потом ваш брат вмешался, и сами знаете, что вышло. — Ага, знаю, — кивает Феликс, увлекшись рассказом, — только всё равно не понимаю, как этот омега в любовниках у главы оказался, или тоже любовь случилась? — Тц, да чем вы слушаете? Не любовник он ему никакой. Минхо беспокоился, что отец его станет на Приму нашу давить или угробит, да дело с концом, искать сироту не станут. Вот он и озаботился, что, дескать, пока на ноги не встанет, пусть у главы на глазах побудет. Старый Лис хоть и мудреный, но против хозяина не попер бы. А глава омегу в особняке поселил, он сам-то там редко бывает, но дом все равно под постоянной охраной, еще и телохранителей приставил на всякий случай. А вот что там после смерти случилось, я не знаю. Нам же когда голову покойника отправили, то ее прямо у ворот особняка оставили. Сначала подумали, что певичка очередную посылку с тряпками заказал, ну и отнесли ему сразу в комнату. А у него от жениха в таком виде нервишки-то и не выдержали, я его сам в клинику отвозил, минералочки там попить, мозги подлечить, но ему не особо это помогло, вернулся еще хуже, чем был. Перед хозяином всё невинную овцу корчил, глазки в пол опустит, мёду в голос, а как глава уедет из дому, так такой гонор показывал, смотреть противно. Ни капли благодарности у человека. Глава ведь себя виноватым считает, может, поэтому пригрел. Только ведь, если симпатии нет, то ее и не появится внезапно. Я ведь вижу, как хозяин на него смотрит, вроде улыбается, а глаза холодные, как лёд, аж жуть иногда берет, будто придушить его хочет. Так что вы не беспокойтесь, с вами он таким не будет, хозяину всегда нравились сушеные анчоусы, и чтоб ноги от ушей, уж мне-то поверить можете, — улыбается альфа, будто родственнику. Феликс хихикает и осекается, это его сейчас что… тоже с анчоусом сравнили? Да что у них за фетиш-то такой? Один селедкой фригидной зовёт, другой анчоусом сушёным. С другой стороны ноги у него не от ушей. Тьфу, да что за ерунда в голову лезет? Нахмурившись и разозлившись сам на себя, он устраивается на пассажирском сидении, нужно было рассортировать полученную информацию, но, не успев начать думать, как на колени ему грубо швыряют крафт-пакет, сигареты и зажигалку, а перед носом оказывается рука со стаканом. Забрав кофе из рук гориллы, он заглядывает в пакет и кривится. — Пончик? Я просил круассан. — Кончились твои круассаны, жри то, что дают. — Сам жри, я не собака! — и вышвыривает за окошко злосчастный бублик, тот, вывалившись из пакета, шмякается на асфальт. Альфе приходится нагнуться за ним, а Феликс возьми, да и открой резко дверь, со всей дури шибанув верзилу под зад. Да-да, поступок очень низкий, но мелко напакостить тупоголовой обезьяне, не следящей за своими ногами, — самое приятное занятие за весь этот ебанный день. Феликс довольный своей выходкой, засовывает сигарету в рот и закуривает. Горло дерет от ментола, пряный кофе горчит на корне языка, тупая обезьяна матерится сквозь зубы, и день больше не кажется таким уж кошмарным. Правильно говорят, сделал гадость, сердцу радость. — Эй, хозяин возвращается, — предупреждает водитель. Феликс невольно косится на Хёнджина, тот прощается с низкорослым мужчиной, что-то говоря ему. Красивый, блять! Рубашка чёрная, брюки чёрные, башка эта, правда, красная бесит, ну кто в его возрасте красится в такой вырвиглазный цвет? Не по статусу как-то. Феликс вздыхает. К сожалению, о чём говорят альфы, ему не слышно, но перекошенное от злости лицо Хёнджина очень пугающее. Хёнджин появляется в машине минут через пять в компании охраны и с обычным выражением скучающего безразличия. Он выхватывает у Феликса стакан, делает глоток под возмущенный возглас и ухмыляется. — Не жадничай, скоро у нас будет все общее, — и бросает Феликсу на колени телефон. — Звони на виллу. — Вот еще, не буду! — Будешь. Либо через пять минут я прикажу вертушке подняться воздух и разнести эту хибару к чертям, вместе с теми, кто там находится. Так что не теряй время, — альфа обрисовывает ситуацию так буднично и спокойно, будто обед в ресторане заказывает, а не собирается взорвать виллу в густонаселенном городе. — Пф-ф, блеф не твой конёк, — смеется Феликс. — Хочешь сказать, что лучше похоронишь своего драгоценного омегу вместе с замом? Хёнджин склоняется к его уху и шепчет: — Ты сам выдумал себе историю про драгоценность Джисона, я лишь поддержал твою собственную разыгравшуюся фантазию. Он моя вещь, моя игрушка, называй, как хочешь, но дышит он или нет, зависит только от моего желания. Хватит воображать, будто знаешь меня. А на счет Сана… О, это действительно проблема, но совершенно незначительная. Незаменимых людей нет, но я лучше отгрызу себе правую руку, чем позволю тебе манипулировать. Феликс сглатывает. Что это, блять, всё значит? Колье на предстоящую помолвку, слова господина Чона, все выдумки? Нет, не может быть того. Хотя, если слова водителя – это не просто предвзятое отношение, то эта история с колье и омегой, возможно, в ней тоже не всё так однозначно. Черт, альфа намеренно не дает ему времени на раздумья, намеренно давит, и Феликс не уверен, что рискнет своими людьми. Он хмурится. — Отмени свадьбу. — Исключено, — безапелляционно отрезает Хёнджин и закуривает. — Возможно, есть кое-кто, за кого ты беспокоишься, и этого кое-кого сегодня ночью перевели из отделения в тюрьму. Сердце Феликса тревожно трепещет в груди. Этот псих, он ведь о Минги сейчас? Блядь, блядь, блядь. Чтоб тебя, сучий сын. Феликс отворачивается к окну. — Хорошо, — выдыхает он, — Освободи Минги, и я сделаю, как ты хочешь, — протягивает телефон обратно. — Но сначала ты. И еще…все обвинения, записи об аресте должны быть стерты, не порть парню резюме. Хёнджин, забрав смартфон, набирает какому-то «детке» и объясняет, что нужно сделать, а договорив, тушит сигарету и поворачивается к Феликсу. — Готово, через час он будет на свободе. Твоя очередь. — Значит, через час и позвоню. Пока не услышу подтверждения от своего телохранителя, ничего делать не буду. — Ладно, твоя взяла, я сегодня щедрый, — кивает Хёнджин и обращается к водителю: — Йонг, в администрацию. — Что? — ахает Феликс, — Ты ведь обещал дать время! — Оно закончилось. Давай же, черная мамба, улыбнись, ты выходишь замуж, — от ухмылки Хёнджина становится жутко. Феликс паникует, мечется взглядом то по чужому лицу, то на спину рулящего водителя. — Но…я, — слова застревают в горле, он суматошно пытается выиграть себе время, еще несколько часов, час или половину… Господи, нет, он не может выйти за этого человека. — Хёнджин прошу, не делай это событие еще более абсурдным, я не могу идти к алтарю в пижаме и странных тапках. — Ну, алтарь тебе не светит, малыш, подпись поставишь и дело с концом. Феликс скрещивает руки на груди, выражая немой протест. Окинув его оценивающим взглядом, альфа цокает языком и закатывает глаза, выдавая драматичное: «Ла-адно». — Йонг, к Ёсану давай, на Родео-стрит. У Феликса от сердца отлегает. Он понятия не имеет, кто такой Ёсан, но очень сильно ему благодарен за отсрочку. Отобрав у альфы свой стакан с кофе, он залпом выхлебывает остатки остывшего напитка и за время поездки к неизвестному спасителю, успевает высадить половину пачки сигарет. Минги бы сейчас точно ворчал, как наседка, ведь Феликс снова на своем любимом топливе.~~~~~🪦🪦🪦~~~~~
Машина медленно тащится по пробкам Каннама. Феликс расфокусировано пялится в окно, пытаясь сосредоточиться на собственных мыслях. Сделать это проблематично. Хёнджину постоянно поступают звонки на телефон, альфа то шипит на кого-то, то орёт, то угрожает подвесить за яйца, Феликс не особо вникает в суть. Въехав на Родео-стрит, водитель паркуется у кирпичного здания с покатой крышей. Вывеска на фасаде не говорящая, Феликс с трудом понимает, куда притащил его Хенджин, но удивляет его не это. Здание разорившейся типографии, принадлежавшей когда-то новостной газете, не только не снесли и не поставили вместо него стеклянное чудище, а сохранили модный нынче стиль лофт. Облагородили внешний фасад диким виноградом, вьющимся по слегка потрепанной кирпичной стене, и кадками с вечнозелеными туями по периметру. На тротуарной плитке перед входом располагались примитивные столики со стульями, сейчас они пустовали, пасмурная погода не слишком располагала к обеду на улице. Хёнджин вместе с телохранителем выходят из тачки первыми, а после он открывает дверь для Феликса и жестом приказывает выходить. Если бы не его выражение лица, то Феликс мог бы даже счесть этот жест галантным, но Хёнджин и галантность — слова антонимы. На входе их встречает распорядитель, приветствуя тёплой улыбкой Хёнджина, и пока тот объясняет цель визита, Феликс рассматривает внутреннее убранство, разделенное на два этажа. Мягкий серый свет, падающий сквозь огромные окна в черных металлических рамах, подчеркивает холодность и строгость стиля, в котором было выдержано пространство. При входе выделили место под кофейню с зоной отдыха, стильными низкими диванами и столиками, а в воздухе витал дразнящий аромат кофейных зерен и виски, так что, попав сюда, сразу возникает желание задержаться, хотя бы на чашечку кофе. Распорядитель проводит их мимо зоны отдыха вглубь, по пути предлагая освежиться шампанским. Да уж, Феликсу сейчас не помешает выпить, а лучше налакаться до любимого состояния — кома. Так хотя бы была вероятность, что он не вспомнит момент, когда поставит на бланке свой отпечаток. Попав в шоу-рум, Феликс на секунду даже теряется. Сумки, обувь, аксессуары, одежда разных брендов от известных до инди. Он долго зависает взглядом на леопардовых лодочках: страшно вульгарных и страшно высоких, с крутым подъемом. Никогда не позволял себе носить нечто подобное, в больнице не до шпилек было, а здесь выбирал что-то более сдержанное… — Нравятся? — звучит над ухом насмешливый голос Хёнджина. Феликс слишком резко фыркает, тут же отвернувшись. — Ужасная вульгарщина, — отходит в противоположную сторону к стойке с блузками, разглядывая их без особого энтузиазма. — Глава, вот уж приятная неожиданность! — соловьём растекающийся голос и стук каблучков заставляют Феликса отвлечься от своего скучнейшего занятия и обернуться. Хёнджин, расположившись с удобством на диване в центре, приветствует вошедшего омегу легким кивком головы, чем вызывает у того негодование на лице. Кажется, кое-кто не привык к такому холодному отношению. Феликс оценивающе разглядывает мужчину. На вид было сложно определить, сколько тому лет: что-то между тридцать пятью и сорока. Холёный с гладкой кожей, волосы осветлённые в блонд, внешность приятная, но не слишком выразительная, плечи и талия узкие, кремовая блузка с вырезами на плечах просто отпад, а ноги в строгих черных брюках с высокой талией от ушей. Если верить словам Йонга и опустить сравнение с сушеной рыбой, этот омега определенно во вкусе Хван Хенджина. Возможно, даже был его любовником или хотел бы им быть, иначе Феликс не мог объяснить выражение чужой раздосадованной физиономии. Внутри даже эго заворочалось, раздуваясь, но так же быстро сдулось обратно, ибо сейчас сам выглядит не лучше мульквисина. Феликс равнодушно отворачивается обратно к вешалкам, делая вид, что занят выбором наряда, на деле же просто тянет время. — Ёсан, — спокойно обращается к нему Хенджин. — Сегодня у нас с этим господином свадьба, подбери что-нибудь подходящее по случаю, кажется, мой жених настолько рад, что растерялся в поиске идеального свадебного образа. Феликс кривится, разглядывая белоснежный костюм с пиджаком и брюками. Не обязательно было сообщать своему бывшему, зачем пришёл. Может, еще и по радио всем передаст? — Вы…— Ёсан удивленно запинается, ошарашенный известием, но быстро берёт себя в руки, — Ох, да, внезапная церемония может выбить из колеи. Как вы познакомились? Должно быть, это очень занимательная история, — переходя на щебет, он разряжает неловкость, которую сам же и создал. — Этот русал спутал мой фонтан с морем и оказался абсолютно не приспособленным к земной жизни, не мог же я бросить несчастное существо на произвол судьбы, вот пришлось взять ответственность. Андерсон, блять, лепит и не краснеет. Мысленно отчехвостив Хёнджина, Феликс хватает с вешалки костюм, который разглядывал, и сбегает в примерочную. Он потерпит чужие насмешки ради свободы Минги, конечно, будь Феликс сейчас сам на свободе, он бы давно мог управиться с липовыми обвинениями, но… Стиснув покрепче зубы из-за желания ляпнуть Хенджину что-нибудь трехэтажное, прячется за плотной шторкой просторной примерочной и обессиленно опускается на пуф, прижав к себе одежду. Всё происходящее – как плохо написанный роман, кажется нереальным. Стукнувшись о деревянную перегородку затылком, он прикрывает веки от накатившей дурноты. Он никогда не думал о том, что выйдет замуж, тем более в такой нелепой обстановке, второпях и под дулом пистолета, будучи заложником. С другой стороны его брак был лишь вопросом времени. Если бы не надавил Хван Хенджин, это сделал бы клан, и Феликс рано или поздно сдался бы, выбрал какого-нибудь коммерсанта, не слишком амбициозного, чтобы не вышло как с Сынмином, и угодил бы всем вокруг — для галочки. Траур по Дохёну должен был скоро окончиться, а Феликс толком ничего и не сделал: конфликт с лисами не двигался с мёртвой точки, стройка стояла и сосала деньги, бизнес терпел убытки, и если Хван прав, то ко всему прочему прибавился еще и Кристофер со своими грандиозными планами истребить их, как класс… Почему противники не приходят по очереди, как в фильмах? Феликс не успевает разобраться с одной проблемой, как они на него сыплются и сыплются все разом. — Примерь, должно подойти, — за шторку просовывается рука, сжимающая удлинённый кроваво-красный жакет с вырезами на талии. Феликс забирает одежду, вешает на крючок и неторопливо начинает раздеваться, мыслями витая далеко отсюда. — Какого черта, — шипит он, когда видит морду Хёнджина в отражении, а после и его самого. — Я голый, свали нахрен! Альфа нагло хмыкает, вздёрнув бровь. — Будто у тебя осталось, чем меня удивить, — в его кармане вибрирует, и Феликсу приходится захлопнуться. После короткого «да» Хёнджин протягивает ему телефон. У Феликса тоскливо щемит в груди от хриплого голоса Минги, его мягкого и ставшего таким привычным «Босс». — Тебя освободили? Не ранен? — это всё, что его сейчас интересует, сантименты подождут. — Я в порядке, не волнуйтесь. Скажите, где вы? Что ему нужно? — Минги звучит сдавленно, будто его легким не хватает воздуха. Феликс хмурится — это не хорошо. — Я разберусь, позаботься о себе и обратись в больницу, — и резко обрывает звонок. Стараясь не разводить сырость, набирает номер Чонхо по памяти. И после недолгого разговора приказывает ему следовать указаниям Хвана, возвращает телефон и выпроваживает наглеца из примерочной. Короткий разговор с Чонхо озадачивает сильнее, чем целостность рёбер Минги, тот успел известить, что господин Чон в курсе всех событий и уже работает над вызволением, и Феликс даже не знает, как реагировать на эту информацию. Машинально переодеваясь в жакет, он пытается разобраться в том, что чувствует. Стоит ли ждать от Чон Сонхуна неприятностей или же это снова паранойя? С одной стороны дядя так настойчиво подсовывал ему своего сына в заместители, что у Феликса стали появляться крамольные мысли, с другой стороны не доверять старику – поводов у него не было, тот никогда не предавал его доверия, а даже наоборот, всячески помогал и защищал от Дохёна. — Выглядит хорошо, тебе идёт этот цвет, — Феликс вздрагивает из-за слишком неожиданного появления любопытной рожи и бросает в отражение раздраженный взгляд. Что за мода вламываться? — Мне нравится, но слишком открытый, — качает он головой в ответ. — Все синяки видно, болтается как на палке, — Феликс заводит руку за голову, собирает волосы на затылке и поворачивается боком к зеркалу. — М-да, расписал ты меня конечно… Жакет ему правда нравится. Очень провокационно, не оставляет простора для фантазий, с высокими шпильками будет сногсшибательно. Однако внешнее состояние его кожи оставляет желать лучшего, а бордово-красный только подчеркивает все недостатки. — Это поправимо, — что именно имеет в виду Хёнджин, Феликс не понимает, потому что тот вновь скрывается. Он слышит, как альфа объясняется с Ёсаном вполголоса, а через минуту его обступает пара омег. В суматохе с Феликса быстро снимают мерки, а затем предлагают пушистый махровый халат и одноразовые тапочки, прямо как в отеле, а появившийся Ёсан вежливо просит следовать за ним. Феликс бросает прощальный взгляд на альфу, но тот снова с кем-то разговаривает на повышенных тонах, выходя из здания, пока его огромная обезьяна, оставшаяся внутри, злобно зырит на Феликса, что он едва сдерживается от желания показать неприличный жест. Пока Ёсан ведет его по лестнице наверх, Феликсу хочется завязать разговор, но он передумывает. Искать союзника в лице экс-любовника – не очень хорошая идея, к тому же, внизу все еще торчит горилла. Может попросить у Ёсана банан? Феликс не сдержавшись прыскает, чем обращает на себя внимание. — Вам показалось что-то смешным? — Не берите в голову, — не объяснять же, что представил шкафоподобного альфу в набедренной повязке, любовно воркующим с бананом. — Это место, его давно открыли? — переводит тему Феликс, разглядывая пространство второго этажа, которое было поделено тоже на две зоны. В первой работали стилисты, шумели фены, совсем немного пахло краской для волос. — Три года уже, в пандемию место было очень популярным, но сейчас мы, конечно, значительно проигрываем крупным торговым центрам, люди изголодались по развлечениям. — Владельца не волнует, что здание на шоппинг-улице убыточно? — Хёнджин подарил мне его и землю под ним, так что это облегчает расходы на содержание. — Оу, вот как, — снисходительно произносит Феликс и улыбается. — Видимо, ваши таланты действительно очень впечатляющие. Щеки Ёсана слегка подрумяниваются, тот прекрасно понял, на что намекает Феликс, но старается выглядеть как профессионал и, поджав губы, вздергивает подбородок, продолжив вести его к закрытой части этажа. Феликс даже не совсем понимает, почему так захотелось сорвать свое раздражение, уколоть и опустить с небес на землю, возможно, это все дурное влияние. Хотелось отыграться на всех, с кем альфа имел хоть какую-то связь. А может, из-за дурацкой свадьбы Феликс невольно начинает ревновать? Это такая глупость – ревновать к бывшим. Да и было бы кого ревновать? Хван-блядуна-Хенджина? Но чёрт, этот щенячий взгляд и то, как омега ищет внимания, да и щедрый подарок… вероятно, они встречались, как минимум, долго, как максимум, между ними были чувства, однако, утверждать Феликс не берётся. С Хёнджином вообще сложно понять, что происходит у него в голове. Ёсан провожает его до раздевалки, выдает чистое полотенце, а затем инструктирует: — Располагайтесь, скоро подойдет массажист, если что-то потребуется, то обращайтесь к персоналу. Приятного отдыха, — желает он на прощание и выходит. Массаж это прекрасно, он мысленно уже представляет, как сейчас помедитирует. Сняв халат, Феликс толкает дверь перед собой и присвистывает. Он ожидал увидеть массажный стол, но теплый хамам, отделанный по богатому белым мрамором, становится неожиданностью, приятной надо даже сказать, жаркие сухие сауны Феликс не слишком любил. Помещение, выделенное под парную, совсем маленькое, это, конечно, не роскошные палаты, но в остальном… температура, влажный густой пар и даже небольшой «морской камень» на одного человека присутствовал. Обернув голый зад в полотенце, он укладывается животом на теплую мокрую платформу, словно действительно лёг на пологий валун, который омывало прибоем. Подложив под голову руки, он с наслаждением закрывает глаза, а через несколько минут внутрь входит омега, Феликс понимает это по запаху пудровых фиалок. Массажист что-то клекочет на тайском и очень плохом корейском, и Феликсу приходится поднять голову. Омега взволнованно машет руками, показывая на спину. М-да, ну и как он должен объясняться с человеком, который не бельмеса? Феликс отмахивается и возвращается к своей позе, плевать, либо пусть делает свою работу, либо проваливает, ему и так неплохо, главное в тишине. И, видимо, омега понимает его безразличие как нужно, потому что на спину ему льют теплую водичку. Кайф, если это компенсация за подвал, то он принимает извинения. Пока его тело медитативно натирают пилинговой салфеткой, Феликс смотрит в стену, уперев подбородок на руки. Расслабиться толком не выходит, голова забита дребеденью, начиная от привычного улизнуть из-под носа, заканчивая омерзительным согласием выйти за Хван Хенджина. Препятствовать их браку никто не станет, но только потому, что прецедентов до сегодняшнего дня не было, но надеяться, что остальные главы это схавают, в особенности Крис, довольно глупо, да и Чонина это никак не освободит, хотя определенно выиграет время. Хенджин хочет принять огонь на себя, но тогда Феликс и сам окажется в опасности. Очень хреновый план, неужели альфа не понимает? И все это при условии, что Хенджин говорит правду. От мысли о свадьбе Феликса все еще корежит, но, возможно, уже не так сильно. Пытаться разобраться, кто втирает ему очки, а кто говорит правду, будет сложно, потому он выстраивает в голове собственную хронологию, которая началась еще с той поры, как Феликс впервые увидел собственного отца. Феликс не может не признать, что размышления Хенджина о том, что отец заключил сделку со смотрящим, по которой Кристофер должен был стать ему супругом, не так уж далеки от истины. Но сам, видимо, был не в курсе, что участников сделки было трое. Третий был на то время главой «Девяти хвостов» и получил в обмен на жизнь Феликса ту самую землю на набережной, которая стала яблоком раздора между двумя кланами. Дохён никогда не был в восторге, что прибыльная территория ушла из-под контроля в обмен на ребенка от шлюхи. Однако, спустя несколько лет, сводный брат нашёл способ, как вернуть свое и захватить власть в клане, а вот у Феликса, собственно, на этом моменте начинались пробелы. Феликс раздраженно щёлкает языком, размышляя по какой причине отец Хёнджина мог искать для себя молодого мужа или любовника, и почему выбор старика пал именно на него, но ни одной дельной мысли по этому поводу в его голову так и не приходит. Забавное совпадение, Хван Хёнджин мог вполне стать его пасынком, хорошо, что этого не произошло. Встреча с Хван Хичаном – его отцом, произвела на него глубокое впечатление. Настолько глубокое, что Феликс загремел в больницу, ту, в которой руки и ноги пациентов обычно приковывают к койке. Там же его и нашел Чон Сонхун — заместитель отца, отлученный от дел Дохёном. Конечно, Феликс не спешил раскрывать всех карт и утаил некоторые детали о наследстве, но Хвану пока лучше не знать о состоянии, что передал ему отец, и о том насколько оно приумножилось за эти годы, к тому же, это сейчас было не важным. Важно было то, что благодаря деньгам, оставленным отцом в сопровождении с письмом, у него появился стимул, и он смог сбежать спустя два года, не без помощи, конечно. Побег был неминуем, в Корее у него на тот момент не было сторонников, кроме Чон Сонхуна. Потому при первой же возможности Феликс бежал из страны и исчез с радаров, будто умер. Феликс вздыхает и ворочается под огромной шапкой пены, а когда ее смывают, приходится на некоторое время прервать ковыряние в прошлом. Пришедший администратор просит его одеться и следовать за ним. В новом кабинете с кушеткой и улыбчивым омегой свежо, приятно пахнет бамбуком и чистым хлопком. После обсуждения и консультации с косметологом и его помощником, Феликс ложится. Ему сначала моют голову, втирают какие-то маски в волосы и лицо, натирают тело ароматными маслами, будто готовят его к первой брачной ночи, и постоянно просят расслабиться, сетуя на его напряженность, но как тут отдаться приятным процедурам, когда от мыслей голова сейчас лопнет? Он все же обмякает, сдавшись, но хаос в голове вновь пытается выстроиться в какую-то цепочку, и Феликс возвращается к занятному ковырянию в мозгах к моменту, когда Хенджина собирался покинуть его лучший друг и заместитель — Ли Минхо. В тесных отношениях между альфами он больше не сомневался. Реакции Хенджина слишком взрывоопасные, будто Феликс посмел коснуться перевернутой чешуйки на шее у дракона, чем вызвал у него ярость. М-да, все это лирика, а с языком нужно быть поаккуратнее. Если верить словам водителя, то Минхо собирался оставить разгульную жизнь бандита и свить семейное гнездо, но Хенджин собственноручно подложил ему свинью в виде подарка. Сейчас Феликс не уверен, но либо Хёнджин действительно не знал, откуда растут ноги у этого земельного участка, либо посчитал, что распри давно утихли, да и интересоваться на этот счет смысла не было никакого, дело уже было сделано, а последствия аукаются до сих пор. История вроде бы выходила складная, но было всё ещё не совсем понятно, как со всем этим связан младший. По какой причине тот пошёл добровольно к смотрящему? А что если… От пришедшей в голову мысли, Феликс подскакивает как ошпаренный, перепугав персонал. Тканевая маска соскальзывает с его лица и шлепается на грудь, из-за чего приходится извиниться и улечься обратно, но лежать спокойно больше не выходит. Он просит заканчивать побыстрее и принести ему травяной чай, на деле же просто хочет всех спровадить. Когда его волосы подсушивают полотенцем, на столике появляется прозрачный чайник с распускающимся внутри цветком хризантемы, на кресло ставят пакет из бутика провокационного нижнего белья для омег и вешают готовый жакет, который выбрал Хёнджин, а затем предлагают свою помощь. Феликс чуть ли не взашей выгоняет людей из кабинета, скидывает пакет с бельем, плюхается в кресло, наливает себе ароматный чай и нервно дергает тапкой, пытаясь потянуть за ниточку в своей голове. Подозрение что Чонин, как-то связан со смертью Минхо и Дохена, уже не было подозрением. Он на сто десять процентов уверен, что омегу Крис запросил в качестве платы за смерть главы. Что ж, Крис тоже извлек выгоду, но почему пугливый пацан оказался у него? Хёнджин не уследил или просто вешает лапшу на уши, а Крис в свою очередь говорил правду? Перед глазами смутно всплывают воспоминания о встрече с Чонином, торчащим на лестнице, о беспокойном выражении на его лице… Может, Феликс спутал? Может, тот высматривал не нового главу, а старшего брата? А страх принял за ревность к своему альфе? И почему будущий хозяин особняка разносил напитки, будто прислуга? А просьба Криса не вмешивать мальчишку в конфликт больше не кажется милой и заботливой… Феликс разглядывает ситуацию будто монетку, поворачивая ее то одной стороной, то другой, и начиная сомневаться в каждом слове, отпивает из чашки. — Вот, чёрт! — горячий чай обжигает язык, и он болезненно мычит, прикрыв рот ладонью. А есть ли вообще у Хван Хенджина мотив врать? Возможно. Феликс может обосновать почти все поступки альфы, кроме попытки представить все так, будто Крис вынудил его отдать Чонина. Может, это была попытка выглядеть в глазах Феликса лучше, чем он есть на самом деле? Бред. Вообще не вяжется с характером Хвана. Тот шантажом и угрозами тащит его под алтарь, а тут строит из себя милого и пушистого и вовсе не такого. Да они три недели только и делали, что показывали худшее друг другу. Феликс сам по аморальности поступков не слишком далеко ушёл. Возможно, собственные методы не были такими ужасающе жестокими, но здесь, пожалуй, он пальму первенства оставит за Хёнджином. Хоть вида не показывает, но от его методов кровь порой стынет в жилах. Увлёкшись мыслями, он совершенно теряет счёт времени и спохватывается только тогда, когда в дверь кабинета стучат, а горилла настойчиво требует поторопиться. Феликс просит дать ему минутку и заглядывает в пакет. Внутри черная водолазка из тончайшего кружева шантильи с нежными цветочным узором, выполненным из шелковой нити и такими же трусиками. Феликс приходит в восторг от невероятной красоты ручной работы, он не знает, кто выбирал комплект, но черт, этот человек попал в десять из десяти. Правда, он слегка умеряет свой щенячий писк. Трусики с высокой посадкой, закрывающие полностью ягодицы резным ажуром, имели разрез прямехонько посередине. Феликс краснеет, чувствуя, как его щеки печет от смущения. Либо этот некто пытался угодить не ему, а Хенджину, либо…белье выбирал он лично. Вот же извращенец озабоченный! Однако он совсем не злится, ладно, возможно эротическое белье Хван выбрал исходя из своих привычек, но в то же время Хенджин его услышал, это было приятно. Будто альфа ничего не мог изменить, но старался сгладить острые углы. Возможно, с ним ещё не всё потерянно, главное придумать, как выстроить диалог, чтобы Хёнджин внял его словам. Феликс осторожно натягивает комплект. Ткань настолько тонкая, что, кажется, потяни немного, и она расползется под пальцами, а затем поверх надевает жакет, застегивает и проводит ладонями, распрямляя несуществующие складки. Смотря на себя в зеркало, с восхищением отмечает, что все просто идеально: к коже лица вернулось сияние, налета усталости будто и не было, одежда сидит как влитая, кружево красиво обрамляет его шею, скрывая отметины, оставленные после бурной ночки в отеле и подвале, а чувствует Феликс себя прекрасно. Настроение шикарное. И дело далеко не в одежде, точнее, не только в ней. Когда он выходит из кабинета, в коридоре тусуются только косметологи, Феликс извиняется за то, что выгнал их, благодарит за работу и отправляется на поиски Хенджина. Тот находится довольно быстро в кресле стилиста и компании улыбающегося Ёсана. О, Феликсу прекрасно известна эта соблазнительная легкая улыбка на губах, чуть томный взгляд и расслабленная открытая поза, как и блузка, «случайно» расстегнутая на одну лишнюю пуговку. Он же флиртует, причем, не скрывая этого. Омега Феликса ворчливо сворачивается клубком внутри, ладно, вот это уже ревность, он не будет отрицать, но какого черта, Хенджин даже не пытается прекратить эти нелепые поползновения? В голову приходит идея немного поразвлечься. — Дорогой, — с капризным высокомерием зовёт Феликс. — Стоит ненадолго отлучиться, а на тебя сразу вешаются вышедшие в тираж эскортники?! Подойдя к креслу, Феликс кладет ладонь альфе на плечо, а другой убирает черную свежевыкрашенную прядь волос со щеки, коротко целует удивленного Хенджина и томно воркует: — Мне нужно лучше следить за своим муженьком, иначе его как барана уведут старые овцы. Ёсан сконфужено крякает, заливаясь краской, а Хенджин, ловко развернув Феликса, усаживает его к себе на колени. Липкий взгляд скользит по лицу, свободной рукой альфа оглаживает бедро, и губы расползаются в одобрительной улыбке. — Ёсан, — обращается он к омеге, не сводя тёмных глаз с Феликса, — оставь нас с моим мужем наедине. — Уже метишь территорию, малыш? Означает ли это, что ты смирился? — чуть насмешливо обращается Хёнджин, когда Ёсан, стуча каблуками, семенит вниз по лестнице. — Ничего это не означает, — нагло хмыкает Феликс, — ты же не думаешь, что будешь продолжать волочиться за каждой задницей, как и прежде? Раз уж во всеуслышание заявил о нашей свадьбе, не пытайся наставить мне рога еще до неё, — он снисходительно хлопает по чужой груди. — Придётся некоторое время перебиваться сухпайком или отказаться от мысли о браке. Кривая ухмылочка Хёнджина расползается еще шире, в глазах плещутся черти, показывая острые языки, а наглая рука ползет выше по бедру. — Что ж, во всяком случае, у меня остаёшься ты, — и притягивает голову Феликса. Тот протестующе шлепает альфу по губам ладонью. — Куда это ты свой рот тянешь? — вскидывает он удивленно бровь. Хенджин хмурится, лижет ладошку, отчего Феликс морщится и убирает её. — Любишь же ты всё обломать. Феликс только пожимает плечами в ответ и быстренько сваливает на соседнее кресло. Хенджин поднимается следом, и он ловит себя на том, что пялится на чужую вздыбленную ширинку через отражение. Альфа будто специально суёт руки в карманы брюк ещё больше натянув ткань в районе члена. Феликс поднимает взгляд. — Тебе нигде не дует? — оголив зубы в насмешке, интересуется Хван. — Нет, трусики бесподобны, а ты в очередной раз показал, что твой эмоциональный интеллект остался на уровне средней школы, ничего нового, — невозмутимо отзывается он, откинувшись на спинку. Хёнджин склоняется, шепча в ответ: — Ты абсолютно прав, малыш. У меня член каменеет от мысли, что они на тебе, — выпрямившись, альфа бросает взор в сторону персонала, болтающего в углу и приказывает: — Заканчивайте, — разворачивается на пятках, чтобы уйти. — Погоди, есть разговор! — останавливает его Феликс. — Позже, черная мамба, ближайшие полчаса у меня есть дела поинтереснее, чем болтовня, — громко возвещает тот, с ленцой спускаясь вниз. — Свинья… Гадать особенно не нужно, куда это тело несёт со стояком в штанах. Феликс мысленно шлёт альфу на три буквы. Думать, что тот изменит свои привычки хотя бы просто для того, чтобы не ставить своего будущего мужа в неловкое положение, довольно глупо с его стороны, особенно после всего, что произошло утром. Было очень унизительно идти голым к машине, Феликсу пришлось собрать все свое мужество, чтобы проделать этот позорный путь от крыльца к черному кроссоверу феррари. Феликс отвлекается от размышлений, когда к нему подходит визажист и спрашивает о пожеланиях, а после он вверяет свое лицо в руки профессионала. Красят его довольно долго. Наконец открыв глаза и придирчиво оглядев себя в зеркале, Феликс не может скрыть восхищения. Визажист подчеркнул его резкие скулы, не пытаясь их смягчить и сделать его похожим на фарфоровую куклу или оленя «Бемби». Взгляд сделался темнее из-за легкой дымки теней и естественной стрелки, а губы блестели оттенком пьяной вишни. Сейчас он больше был похож на вампира, только что оторвавшегося от чьей-то шеи, чем на человека. Вообще было немного странным, что это место утратило популярность. Косметологи и визажист умудрились из его куриной задницы на лице сделать гладкий подсвеченный внутренним сиянием персик. Тайский массажист растёр его так, что, казалось, Феликс лет пять скинул, таким посвежевшим он себя ощущал. И хамам, чертов хамам, это величайшее изобретение человечества. Ну, после лампы накаливания и радио, конечно. Закончив с сушкой волос, омега, что занимался его макияжем, выключает фен и раскрывает черную коробку, лежащую все это время на столике с зеркалом. Феликс поджимает губы, слегка разочаровавшись. На черном бархате лежит пара золотых сережек-капелек с жемчугом и бриллиантами, а рядом шпилька для волос с сидящим на ней фениксом, красиво изогнувшим шею и усеянным маленькими жемчужинками на хвосте. Никаких тебе сапфиров с кулак за хренову тучу миллионов, ни изумрудов, ни рубинов…и, даже не дарственная на какой-нибудь крохотный клочочек земли. Но затем он присматривается лучше к искусно выполненной шпильке: голова чудо-птички похожа на петуха, а тонкую, как у змеи, шею и выпяченное гордо туловище покрывает крупная чешуя. Сердце с тревогой замирает, бьется неровно, а к щекам приливает жар. Феликс резко захлопывает коробку, чуть не прищемив пальцы визажисту. Что, черт возьми, делает Хван Хёнджин? Он бы еще дирижабль по небу пустил со словами: будь моим единственным. Смешно. И Феликс, может быть, оценил смысл подарка, не веди себя эта свинья, как свинья! — Не нужно, мы закончили, — он нервно одергивает омегу, пытавшегося взять украшения снова. Феликс подскакивает, сгребая украшения со стола, и недоумевает, как можно сначала вести себя, как козёл, а затем делать нечто такое, отчего дыхание перехватывает. Он спускается вниз, собираясь вытащить член Хенджина из чужой задницы и выяснить, какого собственно хрена? Омег, которых насильно тащишь в брак по договору, не украшают фэнхуаном, пока сам ебёшься в это время со всем, что движется. Феликс буквально скатывается вниз с лестницы, вертит головой и замечает преспокойно сидящего Хёнджина в зоне кофейни. На столике перед ним початая бутылка виски, пара вульгарных леопардовых туфель, тех самых, на которые он обратил своё внимание. Феликс останавливается и прикусывает изнутри щёку, а внутри при виде альфы, спокойно потягивающего виски, становится как-то легче, будто волна напряжения схлынула. Наверное, и впрямь пора перестать делать поспешные выводы на его счет и смотреть немного дальше фасада, за которым скрывается настоящий Хван Хёнджин?! Опустившись рядом, Феликс спокойно кладет шкатулку альфе на колени, а затем тянется к выпивке и наливает себе в свободный стакан. Он опрокидывает виски, хлеща его будто воду, и совершенно не чувствует вкуса от волнения, только страшное жжение в груди. — Притормози-ка, — хохотнув, Хёнджин отбирает у него рокс. —Напьёшься и пропустишь всё самое интересное. Почему не надел украшения? Феликс сглатывает, глядя на альфу в упор, тот смотрит в ответ без злости, спокойно, скорее, слегка недоумевает, что сделал что-то не то. И что Феликс должен ответить? Даже не так, какой ответ он боится получить больше? Любой. Любой ответ Хёнджина будет для него будто приговор. Его душа мечется меж двух огней. Феликсу очень хочется вернуть того мерзавца Хёнджина, с которым просто, которого понимаешь и ничего хорошего не ждешь. У этого Хёнджина насилие самый простой и быстрый язык общения. С этим Хёнджином легко, его легко ругать, легко ненавидеть и проклинать. Другой Хёнджин пугает. Пугает своей темной привлекательностью, которая медленно засасывает, будто в воронку. Другой Хёнджин готовит завтрак по утрам, дарит двусмысленные украшения и стойко сносит мерзкий характер упрямого омеги. Другой Хёнджин теплый и глубокий. Другому Хёнджину хочется раскрыться, снять броню, обнажить свои шрамы не боясь, что он их испугается и отвернется, назвав их уродливыми. Другой Хёнджин поймет. И ему страшно, скорее, просто от подвешенности и неизвестности. Феликс прочищает горло. — Мне по вкусу больше колье и сапфиры размером с кулак младенца, — он дёргает плечом, уходя от прямого ответа. Легче скорчить из себя набитую глупую куклу, которой важнее размер блестяшек, чем пытаться объяснить, что слишком много думаешь и быть опять поднятым на смех. Все эти двойные сигналы жуть как путают. — Правда? — скептично удивляется Хёнджин. — Никогда не видел на тебе ничего подобного, или же…в твою голову снова забрели тараканы? Попался! Феликс снова чувствует, как приливает жар к его лицу, как сердце бешено стучит в ушах, и он поспешно опускает взгляд, делая вид, что цвет его тапочек заботит сильнее, чем разговор. — Видимо, всё же тараканы, — в голосе слышится улыбка. Хенджин достает серьги, а затем, коснувшись пальцем подбородка Феликса, поворачивает лицом к себе. — Не думай об этом слишком серьёзно, если не хочешь. Знаешь, мы и вся ситуация со свадьбой напомнили мне собственных родителей. Это даже забавно, я так старался не походить на отца, отвергал его учения, но в итоге делаю с тобой то же самое. Феликс хлопает глазами и покрывается мурашками от едва ощутимых касаний теплых пальцев к ушам. Мягкие, интимные прикосновения, от которых искрит внутри и трепещет от желания получить ещё. — Я не совсем понимаю, о чем ты, — с трудом отлепляя язык от пересохшего нёба, неуверенно роняет он. — Повернись, — защелкнув серьги, просит Хенджин, и Феликс, не в силах отказать ему, выполняет его просьбу, затаив дыхание. — В моей семье принято на свадьбу дарить своему омеге феникса. Эта шпилька принадлежала моему папе. Сегодня… ты просто напомнил мне его, поэтому я съездил в банк, где арендую ячейку, и забрал свадебные украшения. В день свадьбы отец вплёл этого феникса в волосы папы, после того как шантажом и угрозами заставил принять предложение. Так что… есть сходство, не находишь? Хёнджин с осторожностью собирает ему волосы в хвост, сворачивает пучок и подкалывает шпилькой, подняв их наверх. — И чем закончилась их история? Стал ли их союз счастливым? — Феликсу действительно интересно. — Нет. Он стал трагедией. Некоторым людям не стоит выходить замуж, потому что кроме печали, депрессии и смерти в одиночестве их ничего другого не ждёт. Феликс разворачивается слишком резко, столкнувшись с Хенджином лицом к лицу. — Тогда не лучше было бы не повторять их судьбу? Нам ведь обоим этот брак против шерсти, почему ты делаешь мне подарок, как своему омеге, хотя таковым меня не считаешь? Ты ведь сам говорил, ты — временные неудобные туфли, так дождись того, кто сможет принять и полюбить тебя. Хёнджин пожимает плечами, тянется за стаканом с виски и отпивает, а после недолгих раздумий нарушает тишину. — Не думаю, что такой человек вообще существует. — Как знать, в этом мире полно сумасшедших, — смеётся Феликс из-за появившихся озорных чертей в глазах Хёнджина. Тот задумчиво крутит стакан в пальцах, отставляет, отодвигает от края посуду и пересаживается на стол. — Я не очень уверен, что ты мне против шерсти. Мне с трудом удается разобраться в собственных чувствах к тебе, их слишком много, и они слишком сложные. Ты треплешь мне нервы, топчешь мое хрупкое альфа-эго, и это пиздецки выматывает, потому что я даже под давлением не могу найти управу на маленького языкастого омегу. Черт, это…интересно? Поверь, будь у меня другой путь решить эту задачу не ценой твоей свободы, я бы его выбрал. Ты мне нравишься, черная мамба. В тебе есть характер и стержень, я это уважаю. И понимаю каждое твое решение, какие чувства и обязательства за ними стоят, не всё, конечно, принимаю, но, порой, нам приходится принимать лучшие из худших решений. Ты выбрал драку вместо того, чтобы, поджав трусливо хвост, все замять, но это все равно не укрепило твои позиции как главы внутри клана. Я прав? — Да, прав, — шелестит Феликс в ответ. Хенджин обхватывает его щиколотку и, сняв тапку, обувает леопардовую лодочку на ногу, и продолжает: — Идея брака со мной тебе не нравится, я понимаю. Твои страхи, опасения, всё решаемо. Попробуй подумать не о том, что лишаешься свободы, а о том, что приобретаешь взамен на временное её ограничение, — обув Феликса во вторую туфлю, Хенджин все еще удерживает его ногу и слегка сжимает. — Я не буду извиняться за прошлые поступки, это бессмысленно и не вернет ни доверия, ни расположения. Перебороть и переосмыслить сможешь только ты сам. Я прошу лишь немного помочь мне, и поверь, для меня эта просьба очень большой шаг. Мы ведь не обязаны испытывать симпатию друг к другу, об этом мне просить не стоит, а ты определенно заслуживаешь того, о ком мечтаешь. Но пока этот брак выгоден нам обоим. Ты обретешь перемирие, претензий по набережной больше не будет, и, наконец, сможешь управлять бизнесом, не оглядываясь на недовольства клана. Спрячься за моей спиной, как за ширмой, используй меня, как посчитаешь нужным, но помоги мне. Феликс мелко покусывает губу изнутри и опускает ногу на пол. Под внимательным взглядом немного не уютно, Хенджин будто молча требует от него какого-то ответа, добровольного согласия, но даже в случае очередного отказа альфа не свернет с намеченного пути. Все эти уговоры лишь для успокоения его совести, попытки показаться самому себе, что он - не его отец, а Феликс не жертва, а тот, кто от этого брака получит больше выгоды. И…Хенджин только озвучил его собственные мысли, пусть вслух пока не говорят, но напряжение внутри круга уже есть и вероятность, что его сместят, Феликс не исключает. Ближний круг изберет нового главу, а после его утвердят на совете перед смотрящим. Если бы он не стал возвращаться в Корею, возможно, новым главой стал бы Сынмин, а, возможно, Хенджин помешал бы этому, и змей просто раздербанили на куски. Использовать альфу, как временную ширму, было неплохой идеей, к тому же так он сможет закончить проект на набережной, а запуск стройки поправит дела в компании. И появление у него мужа, даже временного, запустит разговоры о будущем наследнике. Забавно, как несуществующий младенец может поднять собственный рейтинг одобрения. Прошлый век, казалось бы, но таковы его реалии. Предложение выглядело слишком заманчивым и сладким. — Чонин так важен? Вы ведь не росли вместе, но ты все равно беспокоишься о нём, даже не смотря на то, что этот ребенок тебя подставил. — Знаешь, как говорят: «Кровь гуще воды», — усмехается Хёнджин. — Возможно, с твоим опытом может быть сложно понять мои чувства к брату, но он моя единственная семья, все, что от нее осталось, и, не смотря на ошибочно принятые решения, я от него не откажусь. — Я все понимаю, но могу ли я доверять тебе? — Феликс слегка покачивает головой, поджав губы. — Ты прав, не можешь, но мне нет никакого смысла обманывать тебя или что-то утаивать, я прошу тебя о помощи, пока не найду решение, — кивает Хенджин. — И от конечной проблемы брак нас не избавит, но на некоторое время защитит. Или тебя что-то еще беспокоит? — Наверное, нет, но… Хенджин ты так часто меняешь свои решения, что я с трудом понимаю тебя и твои мотивы. Сегодня я тебе нужен как громоотвод, а что будет завтра - неизвестно, аппетиты могут возрасти, и я боюсь, что не смогу удовлетворить тебя полностью. Хенджин игриво дергает густыми бровями, а на губах появляется блудливая кошачья улыбка. — О, а ты хочешь меня полностью удовлетворить? — Господи, — закатывает глаза Феликс и резко скрещивает руки на груди, закидывая ногу на ногу. — Тебе обязательно каждый наш разговор сводить к ебле? — Эй, не я здесь сижу весь такой красивый и серьезный, говорю про удовлетворение аппетитов, и не я являюсь спонсором своего трехнедельного стояка. Так что сам виноват, что мне сперма в мозги долбит. Феликс, театрально всплескивая руками, жалостливо ахает. — Бедненький альфа, не может и пяти минут не думать о том, чтобы кому-нибудь вставить, знаешь, как это называется? Хёнджин мило щурится и склоняет голову набок. — И как же? — Ко-бе-ли-на, — по слогам чеканит Феликс. — Во-первых, я могу думать о сексе между делом, одно другому не мешает, а во-вторых, не кому-нибудь, а вставить именно тебе, черная мамба. Знаешь, как это называется? — Гипперфиксация? — быстро находится с ответом Феликс. — Нет, это зовется желание, глупый.