Броня

      Стиду не нравилось то, что он видел перед собой. Тонкие, сжатые в линию губы, испещренный глубокими морщинами лоб. Когда он напряженно хмурился, как сейчас, ему не нравилось вдвойне. Огни люстры бликовали на глади зеркала, вычурные узоры рамы заключали его силуэт в благородную окантовку, подобно роскошным кружевам любимых нарядов, но наряды отлично скрывали от глаз столь неугодную Стиду картину.       Вспотевшая ладонь скользнула по голой груди, подушечек пальцев коснулись редкие светлые завитки. Кожа ощущалась нежной и мягкой, как и он весь. Кадык вздрогнул, вязкая слюна скопилась комом в горле. Мягкотелый неженка.       Вторая рука легка на круглый живот. Боннет видел его особенно безобразным, отчаянно скрывал жесткими жилетами, каждый раз с усердием застегивая пуговицы. Хотелось закрыть глаза и не смотреть, как тело меняет форму под сжатыми пальцами. Он ощущается как барышня – так сказал Иззи на днях, вынужденный помочь пирату-джентльмену выбраться из лодки на борт. Стид не считал это оскорбительным, определённая мягкость дам вовсе не являлась изъяном, однако применимо к себе он ненавидел эту черту – ещё один признак его неоспоримой слабости.       Его бедра были чуть более жесткими, нежели остальное тело, но всё же недостаточно. Без одежды он чувствовал себя бесформенной рыхлой массой, напоминающей тесто. Скулы свело от того, как сильно он сжимал челюсть, рассматривая себя полным разочарования взглядом. Он никогда не покажет этот взгляд Эду или кому-либо ещё, для всех он - джентльмен, улыбчивый, яркий, немного безумный в своём энтузиазме. Дорогие наряды – его личная броня, в которой можно забыть, кем он является на самом деле.       Разумеется, многое можно было списать на возраст, вот только Стид и прежде не мог похвастаться жестким торсом. Другое дело Эдвард – под его нажитой мягкостью пальцы ощущали крепость закаленного боями и морем мужчины. Кто бы что ни думал, но Чёрная Борода был поистине сексуален и дело даже не в пугающей стихийности. Боннет видел его в шелках и недоумевал, как этот грозный человек восхитительно смотрелся в изысканных одеждах. Он совершенно точно не преувеличивал, когда говорил, что Эдварду идут красивые вещи. Прекрасному Эдварду шло всё, кроме нелепого Стида Боннета, но Стид Боннет был слишком очарован, чтобы позволить быть рядом с Эдвардом кому-то другому. И, видимо, слишком эгоистичен.       Иногда он смотрел, как руки Эда в безумном контрасте выделяются на его бледных бедрах, когда сухие жесткие ладони держат так крепко, порой до синяков, и хотел плюнуть на всё и отдать себя на растерзание целиком, позволить Титчу исследовать каждый сантиметр его недостойного тела. Такая мысль рождалась где-то на пике чувств, всего на мгновение, после чего Стид ещё сильнее оборачивался в просторный халат или ночную сорочку. Эдвард не видел его обнаженным и Боннет был уверен, что это к лучшему. Они любят друг друга, могут чувствовать друг друга, и они уже не молоды, чтобы показать друг другу лучшее, чем когда-либо были. Он убедил себя в том, что этого достаточно, но что-то больно резало изнутри каждый раз, когда Эд страстно нырял руками под множественные слои его брони, будто искал там что-то для себя.       «Там нет ничего, что стоило бы твоего внимания, Эдвард Титч».       Если бы Стид только знал, насколько сильно Эд был с ним не согласен. Если бы Эдвард только знал, какая ересь скрывается в любимой золотистой макушке. Ох, он бы наизнанку вывернулся, но донёс бы до Боннета, как он прекрасен, какое волнение вызывает каждый отвоеванный сантиметр бледной кожи, как жжется изнутри желание отнять Боннета у всего мира, чтобы даже воздух, которым дышит Стид, доставался персонально Эдварду одному.       Ко всеобщему счастью, не привыкший пока к понятию личных границ Чёрная Борода вполне себе мог заглянуть в капитанскую каюту без стука, но не мог и вообразить, что представшее перед ним зрелище окажется столь горячим. Если бы в день их знакомства Эд знал, насколько эксклюзивной окажется возможность рассмотреть Стида без одежды – он бы изучал его, не моргая всё то время в бреду после ранения. После же попытки разоблачить Боннета не венчались успехом даже в постели, что наталкивало на не самые приятные мысли. Например – желания избежать прикосновений Эдварда, ведь он не питал иллюзий на счет собственной грубости, высушенной ветром кожи и мозолей от рукояти шпаги. Возможно так Стид пытался оградиться от него, но эта мысль ощущалась слишком горькой и саднящей, как свежая рана и Эд запрещал себе её, зная, что ничего не сможет с этим поделать.       Однако подсмотренное тайком откровение буквально перевернуло мир Титча с ног на голову. Не сразу – в первые секунды удавалось лишь сдержанно дышать, дабы не выдать свое присутствие. Взгляд блуждал по прежде сокрытому, притянутый и прикованный, внезапный подарок судьбы вскружил голову. Не сразу он заметил это болезненное выражение на любимом лице, опущенные в глубоком непринятии уголки губ, опустошенный горечью взгляд. Озарение настигло его в момент, когда Стид уронил лицо в ладони напротив зеркала во весь рост и обреченно рухнул на стул. Стид, его Стид, который, очевидно, испытывал к себе… отвращение?       Не к нему – побитому никчемной жизнью пирату. Не к нему – испещренному уродливыми шрамами, от которого наверняка разит гнилыми досками, порохом и потом. Его Стид стеснялся себя, а он всё это время даже не замечал, не смог показать самому важному человеку, насколько сильно им восхищен. Он не был бы Чёрной Бородой, если бы не ринулся исправлять это сию же минуту.       Боннет дернулся, напуганный скрипом половиц, вскочил со стула и разом побледнел, застигнутый за самым, по его мнению, ужасным действом. Актом недостойной жалости к себе. Более того, Эдвард видел его прямо сейчас, совершенно голого, с мокрыми от слез щеками и руки деть было катастрофически некуда. Стид не особо понимал, какую часть тела хотел бы прикрыть сильнее, поэтому остался недвижим и прикрыл глаза, словно это помогло бы ему стать незаметным.       Удивительно, но Титч ничего не сказал. Не спросил, что это он делает, не извинился, что не вовремя, но и с объятиями не рвался навстречу. С каждой секундой молчания напряжение внутри росло, пробиваясь наружу мелкой дрожью.       – Хочешь, – теплая ладонь опустилась на плечо Стида, аккуратно разворачивая обратно к зеркалу, – я расскажу тебе, что вижу я?       Боннет не знал ответ. Более того, ему вдруг стало на самом деле страшно. Нелепый страх, совершенно нелогичный, ведь Эдвард любит и хочет его, но вдруг…       – Открой глаза, Стид. – Тоном, не терпящим возражений.       И он открывает. Перед ними всё та же картина, которую он наблюдал минутами ранее, но теперь руки Эда, эти сводящие с ума загорелые руки чертят по белому полотну его кожи невидимые дорожки, будто исследуют карту сокровищ.       – Я вижу плечи, – и ладони поднимаются вверх, ложатся аккурат по обе стороны от шеи, – в которые мне хочется вонзиться зубами.       Стид вскрикивает, когда Эд и впрямь кусает его за плечо, не больно, скорее неожиданно, а затем широко лижет место укуса и мокрую кожу тут же холодит до мурашек по спине.       – Я вижу грудь, которую мне хочется терзать до тех пор, пока не начну слышать твои прекрасные стоны.       Пальцы следуют за словами, сжимаются, давят на соски, чуть оттягивая их и у Стида едва не подкашиваются ноги, румянец пятнами выступает на шее. Он чувствует себя музыкальным инструментом, на котором импровизированно отыгрывают чувственную мелодию.       – Я вижу живот, – Стид напрягается в его руках, разморенный, но всё ещё полный сомнений и Эд начинает жадно мять его бока, утопая пальцами в мягкости и горячо выдыхая в ухо: – на который я хочу кончить, а потом слизать всё до последней капли. Я хочу облизать это тело до самой макушки, потому что ты, Стид Боннет, для меня гребаный десерт или я сам готов стать десертом, только чтобы меня равномерно размазали по всему тебе.       У Титча в голове уже путаются мысли, а Боннет издаёт полусмешок полустон в ответ на его последнюю фразу. Оба возбуждены и то, как восхитительно это смотрится в огромном зеркале в глазах Эдварда походит на чёртово произведение искусства, о которых он ничего не знает, но уверен, что сравнение самое подходящее.       Стид дрожит, цепляется за одинокий стул перед ними, светлые локоны облепили вспотевший лоб. Его рот складывается в идеальную букву «о», когда Титч потирается о его сомкнутые бедра сзади. На коже повсюду красные следы от жадных пальцев – от них не должно остаться синяков, но Эд просто не мог иначе, дорвавшийся.       – Я бы запретил тебе одежду, если бы не знал, как сильно ты её любишь, – прорычал он, прежде чем опуститься на колени позади Стида, чтобы сочно укусить бледную ягодицу.       Боннет взвизгнул, за что получил несильный шлепок, затем ещё один. Сверху послышался задушенный стон, вызывая у Титча довольную ухмылку. Но он и в сравнение не шёл с тем прекрасным звуком, что Стид издал, едва его бедер коснулся язык.       Широкими мазками Эдвард начал вылизывать внутреннюю поверхность, вынуждая Боннета прогнуться и шире расставить ноги. Это было безумно смущающе, но отражение приковывало внимание намертво, и там, в пойманном взгляде темных глаз читалось "Да, я сошёл с ума, и что ты мне сделаешь?". Стид понял, что хочет позволить этому человеку всё, лишь бы продолжал так смотреть.       Напряженные мышцы под языком дрожали, но сильные руки Эда давали лишнюю опору, разводя его бедра так широко, как ему было нужно. Мазки чередовались с поцелуями, пока Титч не убедился, что кожа достаточно влажная и скользкая от слюны для задуманного.       – Теперь сожми бедра вместе, вот так. Хочу кое-что попробовать.       Он снова поднялся на ноги, бросая взгляд на отражение – лицо Стида пылало, а напряжение на нём окончательно стерлось возбуждением. Разморенный Боннет едва стоял, вцепившись в несчастный стул. Эдвард так много всего хотел бы с ним сделать, но собственное тело уже находилось на грани, он чувствовал, что надолго его не хватит.       – О-ох, чёрт… – выдохнул Боннет, когда между его бедер втиснулся багровый член, легко проскальзывая, чтобы толкнуться снова. Это было совершенно странно, но будоражило, по какой-то необъяснимой причине так он чувствовал себя ещё более желанным. Словно то, что Эд мог с ним удовлетвориться таким причудливым образом подтверждало только что сказанные им слова.       Ладони сжимали бока почти до боли, держали, чтобы снова и снова двигаться, потираться жесткой эрекцией, толкаться и дергаться. Эдвард просил его смотреть, не отводить глаз и он смотрел, картина врезалась в память, будто её выжигали на коже уверенные руки Титча. Он видел не себя, а ту жадность, с которой его отчаянно терзали и понимал - в нём действительно не находят недостатков.       – Тебе, о-ох... хорошо? - вырвалось само собой и ответом ему послужил приглушённый рык куда-то в затылок. И тогда Стид решился - нашёл ладонь Эда и уложил себе на грудь, лёгким сжатием давая понять, чего хочет. – Потрогай...меня ещё...       Эдвард стиснул пальцы и услышал стон, на его плечо откинули белокурую голову, совершенно открывшись, одновременно с тем сжавшись так сильно, что Титч не выдержал, излившись раньше, чем это могло бы произойти.       Тёплая липкость странным образом ощущалась на бедрах Боннета приятно. Вспомнились те слова, те желания, что озвучил Эд совсем недавно, отчего жар внизу живота стал почти нестерпимым и вместе с тем озвучить свои мысли прямо сейчас было выше его сил.       – Прости, я немного поспешил. Развернись, я помогу тебе, – Титч звучал немного хрипло, дыхание ещё не восстановилось после того испытания выносливости, что он себе устроил. Боннет послушно выполнил просьбу, совсем не ожидая, что Эд решит второй раз за вечер опуститься перед ним на колени.       На этот раз не сложно было догадаться, как именно ему собрались помогать и это был прекрасный способ, но вид такого расслабленного, преисполненого особой благодарностью Эда толкал его к чему-то странному и жутко постыдному.       – Скажи, чего ты хочешь, – понял Титч, глядя снизу вверх и искорки в его глазах не оставили Стиду путей к отступлению.       Боннет провёл ладонью по испачканным спереди бёдрам, собирая вязкие капли, и Эдвард завороженно проследил их путь к собственным губам, чтобы жадно поймать ртом, слизывая горечь и чувствуя, как спавшее возбуждение снова ворочается в изморенном теле.       Горячий язык оплетал пальцы, губы обхватывали фаланги и Стид ужасался собственной идее, но не мог остановиться, сжимая свободной рукой собственный член.       – Могу...я... – мысленно молясь, чтобы его поняли верно.       Эдвард смотрел на него и не мог налюбоваться зардевшимся лицом и той похотью, которую Стид наконец-то принимал вместе с самим собой. Всё ещё боящийся своих неожиданных желаний, он уже был на верном пути и это был тот путь, на котором Титч хочет сопровождать каждый его шаг.       – Скажи это.       – Могу я... тебя испачкать?       Чёрная Борода бархатисто рассмеялся, восхищаясь формулировкой, но поспешил раздеться выше пояса, жирно намекая на то, что он не против.        Со звоном застёжек и скрипом кожи куртка отправилась на пол, стягивая футболку, Эд растрепал свои чудесные волосы, выглядя теперь ещё более страстно и безумно. Загорелая кожа манила, Стиду хотелось оставить на ней белесые пятна и от собственных мыслей он казался себе грязным, но Эдвард, его Эдвард позволял это и, кажется, был доволен. Ладонь сжалась у основания в попытке оттянуть момент, но было уже поздно, не осталось возможности передумать, когда Эд нарочно притянул его ближе, подставляя губы, шею и грудь.       Держаться на ногах стало чертовски сложно, и Стид опустился прямо на пол, пойманный и окутанный заботливыми объятиями. Каюта словно только сейчас погрузилась в тишину, прерываемую лишь их сбившимся дыханием. На самом деле тихо стало у Боннета в голове, никаких мыслей.       – Бог мой... что это только что было...       – Я бы назвал это актом чистого доверия. – С видом знатока произнес Эд, откидывая упавшие на лицо пряди.       – Не уверен, что название подходящее. Мы не очень то чисты.       – Пожалуй. Но я всё ещё хочу думать, что ты мне доверяешь. Особенно когда я говорю, что ты восхитительный, Стид.       – Даже когда...кхм... – он понизил голос, смущённо уткнувшись Эдварду в плечо, – когда хочу, чтобы мы сделали что-то странное?       – Особенно когда хочешь.       Лицо Боннета озарила нежная улыбка, за которую он тут же решил поблагодарить мягким расслабленным поцелуем. Они всё ещё полулежали на полу и это точно было не то место, где кто-либо из них предпочел бы засыпать.       – Кажется, нам следует принять ванную.       – Определенно, – согласился Титч, увлекая в ответный поцелуй.