Храм нежной смерти

Это утро — другое. До моего слуха доносится шум проснувшегося Ёнсан-гу, и это непривычно. Я один в комнате, Донхона рядом нет. Судя по всему, сейчас около одиннадцати часов утра, ведь солнце, закрытое серебристой дымкой облаков, уже довольно высоко. Этой ночью наш поцелуй получил своё логическое продолжение, но я не помню точно, что было. Возможно, так будет лучше. Мне до сих пор сложно принять произошедшее. Я не слышал её голоса со вчерашнего дня, из-за этого у меня плохое предчувствие. Неизвестно, как мама провела эту ночь, удалось ли ей поспать… Я отлично знал, что по моей вине могло случиться что-то ужасное, но всё же старался себя успокоить, полагаясь на то, что мама поведёт себя разумно и сдастся. В конце концов, я не собирался бросать её и в любом случае вернулся бы домой. Другое дело, как бы она это восприняла. Вылазить из горячей ванной нет никакого желания. Вокруг так тихо… Мне приятно осознавать, что дверь закрыта, и в неё не стучат каждые десять минут, спрашивая, чем я занимаюсь. Донхону, к счастью, явно не до этого. У него нет проблем с доверием, он с увлечением хозяйничает на кухне и терпеливо ждёт меня. Я не чувствую больше стеснения, я как будто у себя дома, и Донхона это определённо устраивает. Он обхаживает меня, спрашивает, нравится ли мне острое, и добавляет в кипящую на плите кастрюлю ещё одну щепотку перца, когда получает положительный ответ. Я сажусь в уже полюбившееся мне кресло цвета сангины и провожу полотенцем по волосам. В дверь настырно стучат. Я сперва замираю от неожиданности, смотрю на Донхона — в его взгляде ничего, кроме растерянности. Вскакиваю с кресла и оставляю на его спинке полотенце. Мне не очень-то и страшно, я абсолютно уверен в том, что за дверью не увижу никого особенного, однако в душу закрадываются некоторые сомнения. Молодая девушка, позади неё — мужчина, оба в полицейской форме. Девушка находилась ближе ко мне и потому протянула своё удостоверение. — Вы Бэ Хоён? Вопрос прозвучал сразу после короткого и ёмкого представления, никто не собирался мне объяснять, что происходит. Мужчина безэмоционально, с ноткой доброжелательности сообщил, что мне нужно проехать с ними в участок. До моего плеча в тот момент дотронулся Донхон и с вызовом оглядел непрошенных гостей. — Что происходит? Полицейские переглянулись. Девушка покачала головой и вздохнула. Обстановка постепенно накалялась, я решил во что бы то ни стало избежать лишних конфликтов, потому кашлянул и мягко улыбнулся. — Мне надо собраться и привести себя в порядок. Это не займёт много времени, вы можете пройти к нам и рассказать всё… Донхон легонько толкает меня в знак протеста, но я ясно дал понять, что сейчас не время для пререканий — наверняка случилось что-то серьёзное. — Простите за беспокойство… Девушка в итоге оказывается более общительной и сговорчивой. Ей как будто бы действительно было жаль вторгаться в чьё-то личное пространство. — Нам сказали без разъяснений тут же привезти вас, но… — Хорош мямлить, Шихён. В игру вступает её напарник. Ей ничего не остаётся, кроме как опустить взгляд и поджать губы. Я на мгновение останавливаюсь. — Сегодня, в ноль двадцать семь на трассе у станции Син-Ёнсан произошло ДДП. Погибло двое, молодая пара. Они переходили по пешеходному переходу, в то время как на них на огромной скорости неслась иномарка чёрного цвета. За рулём была Бэ Хёнсу. Моя… Моя мама? Это шутка такая? — Что вы сказали? Сердце пропускает удар, я в упор смотрю на полицейского и жду, пока он продолжит рассказ. Заговорит вновь, а потом с издевательской улыбкой скажет, что это всего лишь розыгрыш, но застывшая на его лице тень усталости не исчезнет, и пакостной ухмылки не появится. Это не шутка. Предчувствие меня не подвело. — Она требует, чтобы вы присутствовали там. Другие люди требуют адвоката, а госпожа Бэ… Я с нескрываемым испугом поворачиваюсь к Донхону. Выгляжу, наверное, жалко… — Я скоро вернусь. Никуда не уходи. С Донхоном я не прощаюсь, а по пути в участок веду себя тихо. Никаких деталей мне не известно, даже краткий пересказ событий дяди полицейского не помог хоть как-то разобраться. Только одно было понятно — мама что-то натворила. Внутри было столько противоречий, я оправдывался перед собой же, но какая-то другая часть жаждала похоронить моё жалкое существо под тонной обвинений и претензий. Которые, если разобраться, были не совсем беспочвенными… Мамин взгляд полон безразличия. В допросной (что она там вообще забыла?), несмотря на вентиляцию, пахло неприятной сладостью, а на столе была пепельница — мама курит. Наконец-то вышедший оттуда человек кидает презренно, что это третья сигарета. Мама не перестанет, пока я не появлюсь в допросной, не предстану перед ней и не извинюсь за то, что посмел бросить её. — Ты Бэ Хоён? На моём плече оказывается тяжёлая потная ладонь, я тут же оборачиваюсь и делаю из вежливости полупоклон. — Да… — Заходи. Она только тебя и требует всё это время. Адвокат ты какой-то, что ли? — Нет. Она просто слишком любит меня. — Любит… Надо же. Таких повёрнутых матерей ещё никогда не встречал. Я выцепляю только короткий комментарий о случившемся, а его бесконечный бубнёж, полный грубости и пренебрежения, я спускаю на тормозах. Он крупный и явно мастер своего непростого дела. Он не Минчан, которого получится избить первой попавшейся под руку табуреткой, и от этой глупой мысли мне становится досадно. Запах дыма сводит с ума, но я стараюсь не морщиться и сажусь на стул напротив мамы. Она смотрит бесконечно недовольно, затем усмехается как-то злобно и даже мерзко. Главное, что мне сейчас предстоит сделать — это успокоить и всё выяснить… — Мама, почему ты здесь? Она криво улыбается и откидывает волосы назад. Некоторое время молчит. — Я попала сюда из-за тебя, неужели это так сложно понять? — Тебе не стоило никуда уезжать. Я же сразу сказал, чтобы ты… — Как я могу, Ёни?! Как я могу игнорировать то, что ты вновь сбежал? Оставил меня… Как я могу тебя отпустить… — Так делают все, это нормально. Она насмешливо щурится. — Вот только я — не все, Ёни. Ты единственный, кто у меня есть, я не посмею тебя отпустить. Я чувствую, как постепенно теряю равновесие. Терпение уходит, ведь этот разговор — дословное повторение сотен таких же разговоров, он так же ни к чему не приведёт. Её одержимость не знает аргументов. — Ты убила людей из-за своего мнимого страха. А потом пыталась бежать. На её лице расцветает уже такая знакомая, нежная и приятная улыбка. Мне хочется исчезнуть. Хочется вернуться к Донхону. — Какое мне дело до других? Ведь мой страх наоборот оправдался. Ты меня бросил. — Одумайся. Я брошу тебя снова, если будешь настаивать на своём. Я раскрою всё, что ты со мной вытворяла, мама, и не пожалею о содеянном. Она мгновенно изменилась в лице. Я сумел добиться необходимого эффекта, но смог ли её убедить…? Уверенным шагом я выхожу из допросной и тут же натыкаюсь на того самого здоровяка. Каждый, наверное, слышал мои слова, и многим они показались весьма важными. В любом случае, теперь дотошным расспросам подвергся я. Наверное, стоило быть более аккуратным в своих выражениях, они совершенно точно зацепились за мою последнюю фразу и заметили реакцию мамы. — Итак, Бэ Хоён, вам ведь есть ещё, о чём рассказать? Человек передо мной серьёзен и обстоятелен. Кажется, он детектив. Ему бы я с удовольствием поведал обо всём в мельчайших подробностях, но вместо этого лишь пожимаю плечами и ничего не выражающим взглядом сверлю шероховатую поверхность деревянного стола. — Хорошо. Перед тем, как уйти, вы обещали госпоже Бэ раскрыть нечто, что подвергло бы её честное имя серьёзной угрозе. Это так? — Да. — Что вы имели в виду? — У нас непростые отношения. Сложно объяснить в двух словах. — Она проявляла агрессию в отношении вас? Может, она запугивала, принуждала вас к чему-то? — Принуждала. Мой собеседник слушает внимательно, впитывает каждое слово, улавливает малейшее изменение в интонации. Мне не скрыться. Слишком поздно. Заставлять ждать некрасиво, и я делаю глубокий вдох, потом выдыхаю. Уклончиво говорю, что в шестнадцать лет мама дважды заставляла спать с ней, утверждая, что я взрослый, и это нормально, ведь она так любит меня. А разве любовь бывает неправильной… Говорю, что в восемнадцать у неё появилась вредная привычка — курить. Но не просто курить, а систематически вызывать меня на кухню для беспонтовых разговоров, потому что я не терял надежды хоть что-то донести до неё. Верил, что она не причинит мне боли, в доказательство того, что она, опять же, любит. Я ни разу не доставил ей значимых проблем, всегда старался быть идеальным для неё, чтобы потом в итоге стать ненавидимым за то, что я попытался притвориться кем-то другим. Я ведаю о чувствах, что переполнили чашу терпения. Не каждому встречному об этом стоит знать, но я отлично осознаю, что проницательность человека напротив меня поможет найти моему увлекательному рассказу правильное применение. Может, он поймёт, почему она неслась в неизвестном направлении с недопустимо огромной скоростью и убила людей. Всем было очевидно, что это непреднамеренное убийство, но ответственности не избежать. Мне же было очевидно, что во внимание примут и мои показания. — Это всё. Спасибо за содействие. Девушка, что приходила утром, смотрит на меня устало. — Что будет с мамой? — До суда она пробудет под домашним арестом. Вам… На это время лучше пожить где-нибудь в другом месте. Это возможно? — Да. — У вас есть действующий мобильный телефон? Несколько секунд я не очень понимаю, о чём она, но затем до меня всё же доходит смысл её вопроса. Я киваю и немедленно пишу номер на протянутом ей блокноте. Три часа и сорок две минуты. Ровно столько я провёл в полицейском участке. Там сначала беседовал с мамой, потом был на допросе сам, а затем вновь виделся с мамой. Она наверняка догадалась обо всём, что произошло, и возненавидела ещё больше. окончательно разочаровалась и обозлилась. — Она что, правда хотела до конца жизни хранить это в тайне? Я дома. Я рядом с Донхоном, ковыряюсь вилкой в салате и безумно желаю стереть себе память. Донхон опять стоит у плиты, но на этот раз варит кофе, а не готовит курицу в кисло-сладком соусе. Мне кофе нравится, но сейчас хочется обойтись чем-нибудь покрепче, забыться, провести этот день так, как мы провели вчерашний. Оказаться бы в бесконечном цикле и не ведать о будущем. Пусть лучше оно будет туманным… — Правда. Секретов стало бы ещё больше, если бы она проявила хоть чуть-чуть осторожности. Мой голос звучит мрачно. Донхон хмыкает, выливает из турки в чашку кофе и осторожно идёт с ней в руках ко мне. Отодвигает несчастный, уже вусмерть затыканный салат и забирает вилку. — Это случилось бы. Рано или поздно… Его пальцы скользят по моей спине. Через тонкую ткань рубашки они касаются шрамов, делают неприятно, но я молчу. Если он, как в эту ночь, назовёт меня божеством, ставшим мучеником, точно не выдержу. — Она как будто специально выжигала в тебе дыры так, чтобы в итоге это было похоже на крылья. — На уродство это похоже, вот на что. Я хотел застать его врасплох резкостью, но Донхон на такое бы всё равно не повёлся. — Не вовремя я со своими параллелями, да? Тебе стоит отдохнуть. — Позже. Я должен съездить домой и забрать кое-какие вещи, пока там никого нет. Словно вечность прошла с тех пор, как я был в своей комнате, ходил по узкому коридору и сидел поздними вечерами на кухне в мучительном ожидании наказания. Обстановка всё такая же комфортная, но и давящая, ведь в этом доме у меня уже давно не было своего места. Конечно, ещё не раз мне придётся вернуться сюда, но сейчас хочется забрать с собой всё необходимое, попрощаться и уйти, не оглядываясь. В гостиной я сижу на диване с домашним телефоном в руке, слушаю долгие гудки. У тёти наверняка много дел в ресторане, но я надеюсь, что она поднимет трубку. Так и случилось — вскоре я услышал её обеспокоенный голос. — Хоён! Это ты? — Да, тётя. Мама звонила тебе вчера? — Она была до смерти перепугана, плела какую-то несуразицу про то, что тебя похитили… Где ты был? И где сейчас Хёнсу? Я вздыхаю и качаю головой. — Она в полицейском участке, но скоро вернётся. Приходится рассказывать. Приходится кое-где и приврать, потому что если она узнает всю правду, то кинет всё и ринется в Сеул. Ради сестры, чтобы посмотреть ей глаза и задать волнующие сердце вопросы, и ради меня, потому что она соскучилась. — Ты в безопасности сейчас? Ты хорошо кушаешь? Пожалуйста, позаботься о себе… — Не плачь. Всё хорошо... Мы с другом скоро приедем. — С Минчаном? — Нет. Я познакомлю вас. Он тебе обязательно понравится. Я кладу трубку после того, как она коротко посмеялась сквозь слёзы. Мне жаль тётю, я люблю её, потому что знаю — она всегда желает только добра. Её рвение сделать людей вокруг себя счастливыми — это нечто особенное, что нельзя не оценить по достоинству. Я отплачу ей той же монетой, как только разберусь со всеми делами. Мы будем счастливы, даже если придётся жить с осознанием того, что мама не рядом. Она не сжимает свои тонкие руки на шее. Она не курит, ведь те три выкуренные сигареты в допросной были последними. Раньше она улыбалась хотя бы фальшиво, поддерживала образ ухоженной, грациозной женщины, но её лицо потускнело, осунулось из-за навалившихся бед и ответственности. В суде ей словно плевать на всё. Доказательства её вины во множестве деяний — стопроцентные, она ничего не отрицает и ведёт себя сдержанно. На меня не посмотрела ни разу, и приговор восприняла абсолютно спокойно. Мне же до самого конца было страшно. Почему мама с таким цинизмом говорит о том, что всегда любила меня? Берегла ото всех опасностей? Неужели надеялась до последнего, что избежит реальности, и мы с ней вернёмся домой, притворимся, что ничего не было? Реальности не избежать. Нашей невероятно долгой разлуки — тоже. Я обязательно найду в себе силы ходить к ней первые несколько лет, чтобы наблюдать, как мама, моя хорошая и нежная мамочка, постепенно угасает, необратимо стареет. Обязательно постараюсь улыбнуться ей и спросить, как у неё дела, как здоровье… Обязательно, когда приду в последний раз, скажу, что я просто хотел свободы, и даже позволю себе немного поиздеваться, ведь она оказалась на моём месте, и никто не прислушается к её бесконечным стенаниям о неволе. — Шестнадцать лет, Хоён… Донхон гладит меня по руке, и я прижимаюсь ближе к нему. Мне безмерно страшно. Мне снятся кошмары, а в голову постоянно приходят детские воспоминания. Но я готов пережить это. Я готов начать другую жизнь, ведь рядом — Донхон. Рядом люди, на которых можно положиться. — Всё будет хорошо. Вот увидишь. Мне жаль, мама. Прости меня.