О поцелуях.

Все происходит слишком быстро. Мягкое столкновение спины с корешками торчащих книг. Эдгар как раз собирается поправить их, но небольшое цунами не позволяет ему даже сопротивляться. Он беззвучно воздух глотает, воровато оглядывается, будто может что-то разглядеть из такого неудобного положения: стеллаж с пометкой «С-Т» подпирает спину, чуть левее стена, а книги на «У-Х» принимают на себя удар локтя. Ах, да. Кроме того присутствует еще одно препятствие: главный нарушитель спокойствия библиотеки и его личного, Раневский Эдуард собственной персоной. И — как удачно! — нападает Эдуард на него в слепой зоне. — Я пришел поцеловать тебя и вернуть книгу с небольшой задержкой. Но так, чтобы об этом никто не узнал! — проговаривает торопливым полушепотом Раневский и, цепко ухватившись за воротник Подболотова, втягивает его в короткий и даже слишком стремительный поцелуй, не позволяющий в полной мере насладиться ласковыми губами возлюбленного. Дразнится. — Как видишь, тебя я уже поцеловал. Разумеется, Раневский в очередной раз пропустил срок сдачи книги, наверное, месяца на два и не желал ругаться с библиотекаршей. Эдгар понимал его, она женщина, пусть и не совсем старая, но придирчивая и отчего-то озлобленная на всех окружающих; разве что работники библиотеки и начальство попадали под её милость, но и то было огромной редкостью. Однако же тот давно мог научиться приносить прочитанное вовремя! — Ты мог просто сказать мне утром, — смутившись слегка, Эдгар перестает неловко цепляться за полку, однако желает заполучить еще один поцелуй, потому тут же крадет почти невинное касание губ. — Я бы подготовил формуляр. Давай книгу. — Возьми сам. Игривый тон его сначала непонятен Подболотову, но, когда ладони его обхватывают и кладут на чужой торс, он не сдерживает кривой усмешки. Большого размера свитер прикрывал книжку в твердом переплете страниц эдак на четыреста, вот только теперь он отлично может нащупать каждый уголок и корешок обложки. Подболотов уже видел похожую по очертаниям книгу у него на рабочем столе. — Я всегда знал, что ты мыслишь нестандартно, но читать Вольтера таким образом… Он под свитер ладонями забирается, холод с улицы вбирая в свои и без того нетеплые пальцы, а Раневский безапелляционно к себе его опускает и снова впивается в губы, пока собственные не устанут. Эдгар желает — действительно желает! — прекратить это, оторваться от Эдуарда, но не может вот так его оттолкнуть. Чересчур приятны его касания. Чересчур хорош и он сам, хотя Эдгар этого не признает вслух. Их странная интрижка при первой же мысли заставляет покрыться румянцем, даже кровь в жилах закипает от того, что с ним вытворяет Эдуард. Страшно представить, какую власть над ним имел соперник в такие минуты! Однако он никогда ей не пользовался во зло. Не зря ведь Раневский заслужил восхищение Подболотова. — Нам нужно остановиться, — выдыхает шумно Эдгар и, несмотря на свои слова, лишь жмется ближе, книгу почти незаметно вынимает и на полку перепрятывает, чтобы не мешалась. — Это библиотека! — Разве? — Эдя сверкает хитринками в глазах, кусается и при этом совершенно довольно жмурится. Чертёнок самый настоящий. — Я слышал, это наилучшее место для… — Чтения книг, — перебивает его Подболотов, стушевавшись от столь прозрачных намеков. — Не… Не распаляй нас обоих зря, сумасшедший. — Я просто соскучился, — цокает он негромко, будто и впрямь обижается, и, оставив кратчайший поцелуй на губах Подболотова, отпускает его воротник. — Дома поговорим. Спешно облизнувшись, Эдгар выпрямляется и тут же вздрагивает. Совсем рядом слышны шаги, то, что они так вовремя остановились, нельзя назвать ничем иным, кроме как чудом. До них не доходят. От вполне закономерного волнения и последовавшего за ним всплеска адреналина все тело напряглось пуще, и, пусть Эдгар теперь не нежится в окружении ласки Раневского, он бы соврал, если бы сказал, что пунцовеет и отворачивается к книгам из-за стыда. Компания массивных стеллажей, пахнувших состарившейся бумагой и чернилами книг и нескончаемой пыли не помешала ему возбудиться и совершенно не мешает оставаться в таком состоянии. Боже, Подболотов бы и не подумал, что согласится с этим, однако невозможно устоять, когда рядом столь прямолинейный, жадный и знающий все твои потайные мысли и желания любовник. Невозможно устоять, когда рядом Эдя. — Ладно! — тут же переключается Раневский, хлопнув в ладоши, и говорит уже несколько громче. Сам он тоже раскрасневшийся, с опухшими губами, дыханием сбившимся и шумным, но это не мешает ему делать вид, что только что ничего не было. Разумеется, дома он отыграется. — Представляешь, этот идиот снова пытался испытать меня на глазах у всех! Когда ж он признает то, что и рядом со мной не стоял? Удивительно, но перескакивает с темы на тему Эдя с такой убедительностью, возмущением в глазах и голоса, что и не верится, что они занимались чем-то еще, кроме разговоров. Под «этим идиотом» он наверняка имел в виду преподавателя английского: тот в последнее время с особым пристрастием допрашивал Раневского, что произошло после того, как студент пару-тройку (хотя Эдгар уверен, что тот преуменьшает количество) раз исправил его и попытался спорить по поводу произношения. — Будь немного тише, — глаза прикрывает Подболотов, лбом ткнувшись в корешки книг, те любезно делились с ним своей прохладой. Он греховен, пропитан похотью от самых пят до кончиков волос, и это откликается навязчивой болью, тягучей и ноющей. — Может, тебе стоит поговорить с ним? — Ни в коем случае! Я задавлю его своим интеллектом, — вскидывает подбородок горделиво Раневский и фыркает. С явным недовольством, потому что Эдгар не в первый раз предлагает ему пойти на перемирие с нелюбимым преподавателем. — Думает, раз он выше меня по положению, то ему можно всё! — Хочешь, мы избавим тебя от его докучаний? — выдыхает как-то отчаянно он и руку в сторону отводит, приглашая в объятия молчаливо. А Эдя, кажется, почти не задумываясь, ныряет под руку и прижимается, словно истосковавшийся по ласке кот. Они оба знают, что на тот шаг, который предлагает Подболотов, никто из них не пойдет, но подшучивать порою и даже просто понимать, на что готов пойти партнер, приятно и в некотором роде забавно. — Глупо самоутверждаться за счет собственного студента. — Он особым умом и не отличается, — бормочет Эдуард, и Подболотову мерещится, что тот вот-вот начнет мурчать, ведь руки Эдуарда тут же обхватывают его на уровне талии и пытаются забраться под слои тканей удлиненного пиджака, жилета и заправленной рубашки. Однако вскоре сдаются и остаются под жилетом и уже расстегнутым пиджаком. — Знаешь такую загадку: «Сидит дед, во сто шуб одет…»? — «Кто его раздевает, тот слезы проливает». Эдь, Эдя… — плечами дёргает невольно Эдгар, сглатывает шумно, а все потому, что Раневский заставляет его снова упереться спиной в стену, гладит везде, куда только способен дотянуться, и явно не собирается так просто его отпускать. — Эдь, это уже наглеж!.. — Вчера вечером ты уснул, пока я делал тебе кофе, — скользит вдоль спины пальцами Эдуард и останавливается у поясницы. — Вот это наглеж. — Ты мстишь мне за вчерашнее? — вскидывает брови он вопросительно, сказав первую пришедшую в голову глупость. Ладони Раневского огораживают его ягодицы, сосредоточиться при таком почти невозможно. — Нет. Думаю, твоя спина отлично справляется с этим сама, — Эдя усмехается и руки тут же на грудь его перекладывает, пуговичками поигрывает. — Но мы можем поговорить об этом дома. — Ты гад, — смешок легкий издает Подболотов, а затем запястья чужие обхватывает и убирает от себя. — Если я не закончу работу вовремя, мне придётся задержаться. — От слова «god». Ты отнекиваешься больше, чем занял бы сам процесс, — быстро проговаривает он и резко целует его в губы, почти зубами столкнувшись, но сразу же отстраняется. Знакомый цокот каблуков. Библиотекарша. Что за несчастье? — Удачи! И не забудь про Вольтера! Вот так Эдгар и остается наедине с удачей, Вольтером и разыгравшимся возбуждением. Невероятная нелепость! — Вы что, снова здесь? — скрипящий и возмущенный голос женщины раздаётся неподалеку, но обращаются явно не к нему. — А книги кто за Вас возвращать будет? — А я уже вернул. Давно! — с ноткой веселья громко фыркнув, Раневский задорным шагом покидает и ее. И от бабушки ушел, и от дедушки ушёл… Ну ничего, и на него лиса найдется. — Чтобы ноги Вашей здесь… Нахал! Слова библиотекарши действуют вполне отрезвляюще, так что Эдгар спешно поправляет одежду и вновь застегивает все, чего успел коснуться Эдя. Ра-бо-тать! Его нынешнему рвению к работе позавидовал бы любой трудоголик. И неважно, что причины у него совершенно неподходящие и неприличные.