О поцелуях.

«Oh, yes, I’m the great pretender!» — голос Фредди Меркьюри заполняет кухню, отталкивается от её стенок и проскакивает в соседние комнаты, нагло вытеснив тишину, не позволив ей даже собрать чемоданы. Словно взял все её вещи в кучу и, не оставив выбора, выбросил вместе с ней на улицу. Легкое шипение винилового проигрывателя ласково аккомпанирует ему, но так же безжалостно относится к тишине. Эдгар покачивается в такт мелодии, губами шевелит и даже подпевает. Правда делает это негромко, потому что стесняется, боится, что его услышат, ведь его пение и рядом не стояло с пением Фредди. Но петь он любит и не желает отказывать себе в мимолетном удовольствии. Он шмыгает носом уже шумно и размазывает тыльной стороной ладони скопившиеся на ресницах и застелившие глаза слёзы. Ему больно — глаза жгутся и наполняются всё новыми и новыми слезами, хочется отложить нож и хорошенько протереть их, избавить от ненужной влаги. Но Эдгар лишь морщится, пуще сжимая челюсть, а мокрые дорожки соединяются у подбородка — слёзы капают, точно вода из текущего крана. «Pretending I'm doing well. My need is such I pretend too much. I'm lonely but no one can tell», — продолжает Меркьюри, а По едва не попадает себе ножом по пальцу, потому что новая волна выдалась особенно буйной. Ранпо бы не одобрил, сказал бы что-нибудь едкое, но заботливое. — Чёрт побери! — невольно всхлипывает он. Мурлыкающая манера Меркьюри кажется ему всё более насмешливой. Однако же По справляется с назначенной задачей — нарезанные овощи отправляются в разогретую сковороду, и он слегка поправляет их положение при помощи лопатки. Впрочем, это действие почти бесполезно, ведь вскоре в сковородку заливается смесь для омлета, расталкивая, размывая обжаренные кусочки, точно камешки по берегу. И выглядит это удивительно прелестно. Словно ручное солнце. Ранпо тоже выглядит как ручное солнце, но это уже другое дело. Омлет уже на подходе, значит, пора ставить молоко. Эдогава не станет есть относительно здоровую пищу, если ему не предложить традиционную чашечку какао... Да и сам Эдгар успел прикипеть к этому напитку благодаря стараниям детектива, хоть и не пьёт его ежедневно. Ни разу не раздумывая, тот разрушал и переменял большую часть его привычек, будто один из всадников апокалипсиса, сносящий всё на своём пути. Удивительно, сколько изменений привнёс Эдогава в его жизнь — он не смог бы их посчитать, но изменений этих точно больше, чем пальцев обеих рук. Иногда По сомневался в реальности происходящего. «Oh, yes, I'm the great pretender. Just laughing and gay like a clown. I seem to be what I'm not you see. I'm wearing my heart like a crown», — гласит песня. Вымыв руки и посуду, Эдгар всё так же глаза тыльной стороной ладони потирает. Не время для слёз. Он может прожить совсем без них! Гораздо важнее сейчас не позволить молоку сбежать. Готовый омлет вскоре оказывается, разделенный напополам, на тарелках, а близ них уже стоят кружки с «идеальным», как некогда выразился сам Ранпо, какао и чаем. И, раз уж его какао заслужило похвалы от истинного ценителя сладостей, то оно не могло не быть идеальным. Эдгар зовёт Ранпо, но не получает ни слова в ответ. Ни шажочка, ни малейшего звука, помимо оглушающих слов песни. «Pretending that you're… Pretending that you're still around», — кажется, будто фразы не льются, а выкрикиваются прямиком изнутри, из его сердца колющегося. Улыбка Эдгара дрожит, утихает вместе с последними аккордами, но обрывается в отличие от шума проигрывателя. Неужели он действительно?.. Взгляд его растерянно пробегает по кухне, он почти оборачивается, но обжигающие руки резко забираются под рубашку Эдгара, а сам он оказывается прижат к краю стола, потому что на него наваливаются, пытаясь заглянуть за плечо. — О, ты отделил лук для меня? — смешок раздаётся тихий, а затем тепло исчезает, оставляя после себя лишь легкий шлейф. Но это длится недолго, ведь Эдогава почти сразу клюет его в подбородок и садится на своё место. Сердце Эдгара вздрагивает и только после этого начинает биться по-прежнему. Слишком живо для иллюзии.