***
Антон успел лишь вздремнуть, ведь буквально через пол часа к нему в палату ворвалась разрумянившаяся маленькая Оля с взлохмаченными хвостиками и блестящими, словно две звездочки, глазами, готовясь разреветься с минуты на минуту. Куртка была раскрыта нараспашку, а лицо Оли выражало высшую степень беспокойства. — Тоша! — раздалось тут же на всю палату громкое, и у Антона от этого дрожащего родного голоса закололо в сердце. Антон встрепенулся, как только он заслышал Олин громкий голос, и вскочил с постели, дрожащими ногами двинувшись к сестре навстречу и раскрыв пошире руки для крепких объятий. — Оля! Оля тут же упала в его объятия. Антон осторожно сжал её, чувствуя, как сестра вся дрожит от холода, как от нее все еще веет морозом и как его еле отогретое под зимним одеялом тело начинает остывать тут же. — Ну чего ты пришла в такой мороз, болеешь же! — запричитал Антон, мягким движением руки приглаживая торчащие прядки волос Оли. Он мягко отстранил её от себя, оценивая общий внешний вид, и ужаснулся, — Ещё и куртка нараспашку! — Антон нахмурился, показывая все свое недовольство, — Это что такое? В дверях спустя секунду появилась высокая фигура Карины, которая точно услышала голос Антона будучи еще в коридоре. Вся всклокоченная, в домашней одежде. Она перевела дыхание, прежде чем ступить в палату быстрым шагом. Антону невольно стало совестно, и в груди больно кольнуло при виде такой мамы. Взъерошенной, взволнованной и даже, кажется, в какой-то степени, злой. — Не хотела она дома оставаться, когда узнала, что ты в больнице, — Она обреченно выдохнула, приложив руки к груди и возвела взгляд к потолку, — Господи, как же ты нас всех напугал! — Карина быстрым шагом двинулась в их сторону, смотря с какой-то немой просьбой на Олю. Та и без слов поняла, что именно значит красноречивое лицо матери, и робко, очень нехотя отстранилась от Антона, отступив на шаг. Карина мягко сжала в ладонях его щеки, затем с трепетом поправила отросшую челку и, убедившись в том, что Антон выглядит чуть хуже, чем нормально, тотчас нахмурилась, принимая свой обычный суровый вид, готовясь к атаке нескончаемыми вопросами, — Медсестра мне все рассказала. — она уперла руки в бока, и Петров почувствовал себя в этот момент размером с песчинку. — Почему ты не сказал о своём состоянии? Это из-за уроков? Или у тебя в школе проблемы с одноклассниками? — Нет… — прошелестел Антон обреченно, будто приготовившись к расстрелу, — Я просто… — он совершенно не находил слов, понимая, что любое его новое оправдание не сработает на матери и будет звучать ужасно нелепо. — Медсестра сказала, — перебила его Карина, — что у тебя истощение. Антон сморгнул и уставился на маму несколько озадаченно, словно на незнакомку. Как это - истощение? Он чувствует себя настолько плохо, что простым «истощением» он бы это не назвал, или он преувеличивает? Нет. Нисколько. Его хорошенько осмотрел врач, померил температуру и молча, с особенно хмурым выражением вышел из палаты. Антон на тот момент лишь думал о том, что именно с ним не так, и морально готовился к любому наихудшему исходу, но тут, вопреки всем его опасениям, ему говорят, что его плохое состояние связано с истощением? И все? Из его уст прозвучало лишь тихое, с неверием: — Что? Мама поспешила продолжить, параллельно стягивая с себя куртку. — А то, что ты не ел, не спал ночами, в основном сидел за уроками, — она положила куртку на спинку стула, стоящего недалеко от кровати, — да и переезд, наверное, на тебя сильно повлиял, а я не замечала… — мама еле выдавила из себя улыбку, кривую и очень грустную, виноватую, — совсем забросила тебя, не уследила… — голос её был надтреснутый и слабел с каждой новой фразой. — Мам… — Антон прошествовал к ней, мягко прошелся по её плечам холодными ладонями, и Карина невольно поежилась, — все нормально со мной, — Антон говорил вкрадчиво, мягко, — сам за собой не уследил, ты ни в чем не виновата. Вот чего ты себя винишь постоянно? Мне же скоро восемнадцать лет, сам давно головой думать должен, — он вздохнул устало, тело все ещё дрожало, а на коже то и дело появлялись мурашки. Он сомкнул веки. В спину словно напористо дул морозный ветер, несмотря на то, что Антон несколько раз удостоверился в том, что все окна в палате закрыты. Холод не отступал. Напротив, чьи-то ледяные пальцы хватали и сжимали его, будто половую тряпку. Озноб охватил его и, видимо, не собирался отпускать. Хотелось поскорее вернуться в тёплую кровать и зарыться с головой под одеяло. Мамино лицо немного смягчилось, однако в голосе её зазвучала неподдельная обида. — Антон… — она мягким движением рук сняла ладони Антона со своих плеч и отстранилась, — Ты же знаешь, что можешь поделиться со мной всем, что тебя гложет. — Антон сглотнул, виновато опустив взгляд, — Не стоит скрывать те моменты, от которых тебе становится плохо. Важно разговаривать, понимаешь? — она тяжело вздохнула, точно стараясь держать себя в руках, не злиться, терпеливо разжевывая ему каждое слово, и Антон был ей за это очень благодарен, — Я знаю, что тебе скоро восемнадцать стукнет и тебе хочется выглядеть взрослым… — лицо её приобрело привычную строгость, — но иногда, только иногда, стоит побыть ребёнком и выговориться мне. Антона и самого чуть не пробило на эмоции. Его настолько тронули переживания Карины, захлестнули будто волной, что Антон еле, с немалыми усилиями удержался от того, чтобы не вывалить все скопившиеся проблемы прямо здесь и сейчас маме. Он пытался сглотнуть слюну, но противный комочек в горле совершенно не собирался идти на уступки. Антон облизнул иссохшие от волнения губы и все же признался. Косвенно, не вдаваясь в подробности, но все же, попробовал сказать правду. — Проблемы в школе и правда были, мам. — Карина в этот момент словно перестала дышать, прислушиваясь внимательнее, и Антон поспешил её успокоить, — Но сейчас, кажется, все наконец устаканилось. — Какие ещё проблемы у тебя были? — мама нахмурилась, напряглась. — твой отец говорил недавно, что ты подружился с хорошим мальчиком из класса. Антон смотрел куда-то перед собой, в одну точку, мысли путались. В глазах все размывалось, а усталость, гонявшаяся за ним с самого утра, все-таки догнала, безжалостно высасывая из него все последние силы. Он сморгнул пару раз, пытаясь привести себя в чувства. Сон. Как же давно он не спал нормально. Он протяжно зевнул и произнёс устало: — Не поладил с одноклассниками, да и в принципе… — Антону хотелось исчезнуть, хотелось отдохнуть, и совершенно не хотелось объяснять матери такие вещи. Так стыдно признаться в том, что тебя травили. Травили каждый день безжалостно. Почти сломали, но не смогли. — я устал. — последние слова он тихо выдохнул, взглянув на маму глазами печальными, — Папа не соврал, я и правда подружился с одним, он очень хороший, но с остальными мне все ещё сложно найти общий язык… Они просто… — Антон замялся, пытаясь найти подходящие слова, но смог закончить лишь сухими и короткими, — ну, другие. Мамино лицо приобрело совершенно иной оттенок. Теперь она смотрела на Антона по-другому, будто видит его в первый раз. Антону даже на секунду показалось, что она перестала дышать. Её глаза стали стеклянными, а губы сжались в тонкую полоску. — Они издевались над тобой? — голос мамы превратился в сталь, резкий и твердый, а произнесенные слова будто эхом пронеслись в палате. Антон взглянул на нее настороженно, и где-то на подкорке сознания его о чем-то старательно пытались предупредить, и он решил пойти на поводу своей интуиции. — Что? Нет конечно, меня никто не… — Кто это? — пресекла Карина его резко, карие глаза будто стали полностью черными, не видно было за этой темной пеленой зрачков, — Кто тебя травил? Тот мальчик? Рома, да? Казалось, что она уже не слышит и не видит перед собой Антона. Руки задрожали, а голос повышался с каждой новой фразой. — Мама, — Антон не знал, почему мама реагирует настолько остро, и попытался достучаться до нее, — послушай же… Карина сжала его плечи с избыточной силой, взглянула в глаза напротив своими, переполненными каким-то страхом и произнесла с какой-то мольбой: — Скажи мне правду сейчас же! Антон шумно сглотнул. Глядя на обезумевшую от волнения мать, он почувствовал, как у него дрогнуло сердце. Почему она реагирует так? Ничего же не произошло, да и Антон не рассказал ей ничего толком, чтобы так волноваться, так от чего же её глаза наполнились печалью? Нижняя губа дрогнула, а в выражении без каких-либо усилий можно было прочесть тревогу. Словно что-то щелкнуло в её голове. Несмотря на испуг, Антон произнёс весьма ровным тоном, не отводя от Карины взгляд, чеканя каждое слово твердо и уверенно: — Никто меня не трогал. Я говорю правду. И хватка Карины ослабла тут же, оставляя на коже Антона свежие полумесяцы от отросших ногтей. Она вдохнула полной грудью, потерла глаза, затем прикрыла лицо ладонями и прошелестела обреченно: — Если над тобой снова издевались… — она мотнула головой, — Я этого не вынесу, правда не вынесу больше. «Снова?» Антон замер, будто боясь спугнуть свою жертву, словно охотник с ружьем, целившийся в зайца. Что это вообще может значить? Связано ли это с тем, что Карина утаила от него совсем недавно? Неужели это действительно нечто настолько страшное, что мама все ещё не может раскрыть все карты Антону? Но он сейчас не нашел в себе смелости спросить у нее об этом, надо было откинуть любопытство подальше и успокоить маму поскорее. — Мам… — Антон разговаривал очень мягко, тщательно подбирая слова, — Успокойся пожалуйста, меня правда никто не трогал. — Ты же не врешь мне? — надтреснуто спросила она. — Не вру, мам, все хорошо, — он рвано выдохнул, — ты же знаешь, что в моей усталости замешана только подготовка к экзаменам и не более. — он прикусил нижнюю губу, — Я же хочу поступить в хороший институт, поэтому переживаю просто. Мама взглянула на него с капелькой просветления. Напряжение наконец отпустило её, и она, кажется, поверив словам Антона, успокоилась окончательно. — Надеюсь, что это действительно так, — и произнесла взыскательно, — но ты будешь отдыхать несколько дней. Никаких посиделок допоздна, никаких уроков и никакого стресса. — Тоша, — Оля, все это время молча сидевшая на кровати, стараясь не вмешиваться в их разговор, наконец подала признаки жизни, — а тебе скоро станет лучше? — её глаза блеснули надеждой, — Ты домой сегодня вернёшься? Антон тут же спохватился. Чуть не забыл самое главное со всей этой чередой негативных событий. Точно, у Оли сегодня день рождения, и естественно она хочет провести этот особенный день в кругу семьи, а Антон является самым важным человеком в её жизни. Самый первый и самый родной, брат, с которым она не хочет расставаться ни на секунду. — Думаю, не сегодня, Оль, — строго ответила Карина вместо Антона, — твоему брату нужен покой, пусть останется пока в больнице. Лицо Оли тотчас переполнила грусть, и надежда на то, что Антон вернётся домой, тут же сгинула в бездну. Она замялась и прошелестела очень тихо: — Вот как, наверное, по-другому никак… Наблюдая за её еле выдавленной улыбкой, которая исчезает без следа на некогда сияющем лице, Антон почувствовал укол совести. Совестно за то, что именно в такой день он умудрился слечь в больницу, выбрал же время. Он знал, что это не его вина, но он винил себя, потому что такой важный для Оли день ни в коем случае нельзя пропускать. — Ой, Оль, — спохватился он, — у меня же для тебя есть кое-что. Антон быстрыми шагами направился к своему рюкзаку, одиноко лежащему в углу комнаты. Поехала молния, и Антон, стараясь скрыть удовлетворенную улыбку, судорожно начал шариться внутри, в нетерпении. Хотелось поскорее отдать сестре подарок, над которым он старался ничуть не меньше, чем над предыдущим испорченным рисунком. Оля с мамой молча наблюдали за его копошениями с неподдельным интересом. Когда Антон наконец нашел Олин подарок, красиво завязанный в розовую ленточку, которую одолжила ему Виктория, он развернулся к сестре, и засеменив в её сторону, протянул его, наблюдая за резко меняющимся выражением на лице маленькой Оли. — С днём рождения! — Антон широко заулыбался, видя, как ярко засияли глаза Оли, и как она с трепетом забирает из его рук портрет, попутно развязывая ленточку. Она развернула бумагу, замерла, пару секунд разглядывая рисунок, проходясь подушечками пальцев по шероховатой бумаге, а затем, вернув свое внимание Антону, оживившись, воскликнула бодро: — Ты все-таки помнишь! — Ну конечно помню, Оль, — Антон был очень счастлив видеть радостное выражение сестры, — за кого ты меня принимаешь? — Очень красиво, Тош, — она с особой любовью и благоговением прижала рисунок к груди, — я повешу её у себя в комнате и буду каждый день любоваться! — улыбка не сходила с лица, — Очень-очень красиво! — Я очень рад, что тебе нравится! — Антон не мог совладать со своими эмоциями, настолько приятно было поднять настроение Оле, будто день рождения сегодня не у нее, а у Антона. Мама тоже не смогла скрыть улыбки, лишь заботливо прошлась ладонью по макушке Оли, вместе с ней рассматривая получившийся портрет. — А ты давно не рисовал, — с капелькой грусти вкупе с ностальгией произнесла Карина, — все-таки снова начал? Очень хорошо получилось. Антон мягко улыбнулся, чувствуя, как от смущения розовеют щеки. Похвалу от матери он не получал со времен шестого класса, поэтому сейчас это оказалось очень неожиданным, но в то же время приятным подарком. — Ага. — пролепетал он невнятно. Позже зашел и папа с небольшим тортом на руках, покрытый сверху густым розовым кремом, и Оля с Антоном тут же оживились. Оля была так счастлива, что чуть ли не спотыкаясь подбежала к отцу и крепко сжала в своих маленьких объятиях, на что тот мягко улыбнулся, потрепав её по белоснежным волосам. Мама, конечно же, не упустила возможности спросить, где он смог раздобыть такой торт в их-то глуши, на что папа ровным тоном ответил, что недалеко от больницы есть магазинчик, где продаются всякие сладости. Антон разговаривал с ним достаточно долго. Отец спрашивал про его самочувствие, про успеваемость в школе, да и в принципе очень переживал. И Антону было приятно его волнение. Каждый раз, когда его настигала мысль о том, что родители любят его и ценят, внутри разрасталось чувство, словно он сможет свернуть горы. Папа действительно переживал, но увидев Антона в приподнятом настроении, облегченно выдохнул. Антона так обрадовало его присутствие, что на радостях, рассказывая что-то, вскакивал с кровати, усиленно жестикулировал и повышал голос, заливаясь громким смехом. Папа, все-таки, это совсем другое. Он мужчина, как и сам Антон, поэтому разговаривать с ним на разные темы было намного проще, чем с мамой. Он понимал его, как никто другой, и сходился с ним во мнениях, чего нельзя было сказать о маме, потому что папа к некоторым вещам относился спокойнее. Оля все-таки задула свечи, купленные вместе с тортом, и Антон был как никогда счастлив отпраздновать её день рождения вместе со всеми. Мама выключила свет, что добавило празднику особой атмосферы, и папа, пошарив в карманах, выудил спичечный коробок, попутно зажигая свечи, отчего комната в тот же момент озарилась теплым светом, а на стенах появились их дрожащие силуэты. Здесь, сидя в кругу семьи, глядя на желтые огоньки, освещающие лицо маленькой Оли, он чувствовал себя абсолютно здоровым, живым, счастливым и самым сильным из всех. — Загадай желание, — воодушевленно произнёс Антон, — и не говори никому, а то не сбудется. Оля лучезарно заулыбалась, бодро закивала, и, подвинувшись к торту поближе, прикрыла веки, сцепив руки в замок и прижав их к груди, а затем, произнося в мыслях заветное желание, задула свечи. Антон догадывался и был уверен, что именно загадала Оля. «Хочу ходить в школу, как все» От этой мысли сердце Антона болезненно сжалось. Надо будет чуть позже поговорить с мамой и попробовать уговорить. И как бы мама ни отнеслась к этому, Антон будет с ней воевать до последнего, дабы получить разрешение. Свечи погасли, комната наполнилась мраком, родители вместе с Антоном захлопали в ладони, восторженно повторяя заученное и веселое, с трепетом «С днем рождения!». Мама через несколько секунд включила свет, и Антон заметил дымку, исходившую от свечей, что рисовала в воздухе словно кистью, и даже некоторые картинки Антон, который обладал хорошей фантазией, смог завидеть очень детально. Спустя пару часов зашла медсестра, не терпящим возражений тоном попросив родителей и Олю покинуть палату, ведь время посещения уже давно закончилось, а Антону нужно было отдыхать. Он попрощался с семьей, сжав в объятиях, и родители, оставив ему ещё один кусочек торта, ушли вместе с Олей, пообещав чуть позже привезти еды и сменную одежду в больницу. Оля совсем не хотела уходить и согласна была остаться с Антоном подольше, да хоть на ночь, но все же смиренно приняла тот факт, что брату требуется отдых и нехотя вышла. — Спать сегодня будем? — недовольно спросила медсестра, уперев руки в бока, — так тебе лучше не станет, голубчик. — Будем, — ответил Антон с улыбкой, несмотря на суровое лицо медсестры, — только свет выключу и сразу лягу. — Ну хорошо, — закивала она, тут же оттаяв, — смотри мне, чуть позже зайду - проверю. И, не дожидаясь ответа, вышла из палаты лёгким шагом, мягко прикрыв дверь за собой. Антон тотчас плюхнулся на кровать и свернулся в одеяло. В приподнятом настроении, он ещё несколько раз перед сном прокручивал сегодняшний день у себя в голове. Столько хороших событий произошло, несмотря на то, что он слег в больницу. Больница уже не казалась такой вопиющей проблемой. Все проблемы украсило перемирие с Ромкой, день рождения Оли, и разговоры по душам с семьей. Улыбка не сходила с лица, он так много за сегодня смеялся и улыбался, что щеки от позитивных эмоций приятно побаливали, а конечности все ещё были в напряжении, словно пружинка, хотелось ещё раз вскочить и бегать по комнате, но увы, физически он уже не вывозил, и спустя несколько минут Антон, уставший, растеряв последние силы, окончательно уснул. И в этот раз он спал очень крепко.***
На следующий день Антон проснулся только ближе к обеду и то, проспал бы до вечера, если бы не медсестра, которая растормошила его, заставив встать и съесть если не завтрак, то хотя бы обед. На обед был куриный суп, и Антон поморщился от того, что ему совершенно не хотелось это есть. Куриный суп не входил в список его любимой еды, но, все же, никак не комментируя, так как живот жалобно урчал требуя еды, Антон послушно съел его. — Вот лекарства, выпей прямо сейчас, — строгим тоном произнесла медсестра, протягивая пилюлю красно-белого цвета Антону. Антон послушно проглотил таблетку, запив водой, невольно поморщившись от неприятного, вяжущего, горького послевкусия. Целый день он практически ничего не делал. В основном лежал в постели, отдыхал, просыпался и снова вырубался. Он и не знал, что его тело нуждалось в таком количестве отдыха. Мысли больше не мучили его, словно больница была его укрытием, безопасной зоной, куда до него не может добраться его же негативное состояние. Единственное, что заставляло его чувствовать себя немного не в своей тарелке, это непривычная среда, в которой он обязан был находиться эти пару дней. Еда в больнице была невкусная, можно даже сказать безвкусная, пресная, даже иногда противная. Но из-за голода Антон был готов съесть что угодно, хотя бы крошку хлеба, лишь бы заполнить пустой желудок. Но еда казалась сущим пустяком на фоне скуки, что терзала его, потому что в его палате не было даже телевизора. Он лишь изредка смотрел в окно, пытаясь развеять таким образом свою скуку, но получалось, конечно же, плохо. Время, как назло, тянулось очень медленно. Когда не было никаких занятий, приходилось иногда выходить из палаты и бродить по растоптанному за день, пациентами коридору, но долго так расхаживать по больнице медсестра ему не давала, сразу же гнала обратно в палату. Чуть позже его навестили родители с пакетом еды и бумагой с новыми цветными карандашами для рисования. Антон был так счастлив получить такой подарок, что как только родители ушли, он сразу же принялся за рисование, положив бумагу на тумбочку и ссутулившись. Положение было неудобное, но в палате не было стола, поэтому Антон, которым двигало огромное желание порисовать, выкручивался как мог, плюнув на все неудобства. Это скрасило его одиночество, и время пролетело быстро. К вечеру, съев свой ужин в виде противной манной каши, он уже было собрался прилечь, как медсестра зашла к нему и проговорила: — Тут какой-то мальчик к тебе пришел, с рыжими волосами, друг твой, говорит. Антон даже сначала не понял, о ком именно идет речь, как через секунду его лицо тут же приняло немного растерянный вид и он проговорил, неуклюже вскакивая с постели: — Да… — Антон прокашлялся, встрепенулся, попытавшись выровнять дрогнувший голос. Он и сам не понял, почему настолько заволновался. Возможно, из-за того, что его единственный друг все-таки пришел его навестить, и это, отрадно признать, сделало его немного счастливее, — Да, впустите его, пожалуйста! Медсестра невольно заулыбалась, завидев Антона таким взвинченным и нетерпеливым. Он всем своим видом показывал, что человек, который пришел к нему - очень важен. — Могу и без «пожалуйста», — беззлобно фыркнула медсестра, попутно окликнув Володю, стоящего за дверью, — заходи давай, парень. Володька ступил в палату неловким шагом. У Антона заблестели глаза от внезапно нахлынувшей радости. В руках Володя держал довольно большой и увесистый пакет с презентом. А сам Володька пытался выровнять дыхание, запыхавшийся, с красными щеками, видно, что бежал. Бежал. Значит, торопился к Антону. Медсестра молча окинула их взглядом и покинула помещение, что-то довольно напевая себе под нос. — Привет… — пролепетал Антон невнятное, садясь на кровать, на что Володька, подняв на него взгляд, шагнул к нему и ответил не менее неловкое: — Привет. Он прошествовал к Антону, молча кладя пакет на тумбочку, попутно снимая с себя куртку и шапку. Как только он расправился с верхней одеждой, он, напряженный, сел на рядом стоящий стул у кровати Антона, потупив взгляд вниз. Создавалось ощущение, словно они встретились впервые спустя долгое время. Антон не стал тянуть и спросил: — Он сказал тебе? Володя взглянул на него и, нахмурившись, ответил непонимающе: — Кто? Антон вздохнул. Взбудораженный, он кусал губы и старался построить более-менее вразумительное предложение, но каждая мысль, всплывавшая в сознании, казалась очень нелепой. Поэтому он решился сказать все прямо, не пытаясь как-либо завуалировать вопрос. — Я попросил Рому передать тебе, — Володька напрягся, — что я нахожусь в больнице. В комнате повисло молчание, и Антон почувствовал явившееся между ними напряжение. Володя захлопал глазами озадаченно, а потом его взгляд стал осознанным, с капелькой просветления, и он, вспомнив кое-что, глядя в глаза друга, проговорил: — А, так это был он, — Володька повернулся к своему рюкзаку, висящему на спинке стула, и вытащил оттуда изрядно помятую бумажку, аккуратно разворачивая её и протягивая Антону, изрекая коротко и равнодушно, — записка на нашей парте лежала. Антон, немного поколебавшись, забрал из рук Володи клочок помятой бумаги, вчитываясь в написанное шариковой ручкой. На бумаге корявым почерком было выведено еле различимое «он в больнице» а ниже и номер палаты. Антон еле сдержал улыбку. Только Рома мог выкинуть такое. Подумать только, до чего он додумался, лишь бы не подходить к Володе и не говорить все напрямую. Интересно, это и правда из чувства неприязни, или же… Стыда? Возможно, Ромка, все же чувствует себя виноватым за то, что издевался над Володей, и теперь не может найти в себе смелости даже подойти к нему. Все же хочется верить, что Ромка не такой уж и злодей, как его описывают многие, поэтому Антон затаил в сердце маленькую, очень крохотную надежду. Антон ещё будет размышлять об этом, но чуть позже. Однако факт остаётся фактом. Все-таки Ромка не обманул. Сдержал слово. Но на лице Володи не было ни единого проблеска на улыбку, совсем наоборот, его выражение говорило о том, что ему неприятно. Настроение Володи заметно упало, и Антон вновь почувствовал вину перед своим другом. — Прости, — произнес Антон осторожно, сжав бумажку в ладони, — я знаю, что ты его терпеть не можешь, мне просто больше некого было просить… — Все нормально, — Володя разговаривал довольно спокойно, его голос был твердый и уверенный. Он хмыкнул, отводя взгляд, — я даже в какой-то степени рад, что этот придурок подсунул мне эту бумажку. — Ты не злишься? — удивился Антон, не сумев скрыть эмоций. — Да забей. Плевать мне на это, — Володя отмахнулся, ответив несколько резко. Его голос окреп, а брови сошлись к переносице - точно был чем-то раздосадован. Он взглянул на Антона, сверля глазами, будто в них сверкнула молния, — Антон, неужели ты думаешь, что мне не пофиг было, кто мне подсунул записку, когда я узнал, что ты в больнице находишься? — Он повысил голос, точно пытаясь вбить в голову Антона очевидные вещи, — да срать мне на него! — он изменился в лице, становясь совсем печальным, потупив взгляд вниз. И спустя несколько секунд, заговорил очень, очень тихо, мягко, с благоговением: — Будто это может быть важнее тебя… — буркнул он себе под нос обиженное, а у Антона от этих слов в сердце екнуло - настолько он был тронут. Ведь Володя, несмотря на свою ненависть, откинул её подальше, поставив в приоритет Антона, а не свои собственные чувства. А это значит очень многое. Сразу вспомнились мысли о том, как Антон боялся, будто они на самом деле не друзья, но судя по всему, он просто сам накрутил себя, привыкнув к негативным последствиям. И сейчас, когда Володька уставший, вечером, скорее всего после репетитора пришел навестить Антона, те мысли показались ему очень смешными и в не меньшей степени - нелепыми. Володя неловко заерзал на стуле, пытаясь, видимо, добавить что-то к своей реплике и произнёс робко: — Тебе, кстати, лучше? — лицо его выражало искреннее переживание, — Что врач сказал? Антон задумчиво промычал, изрекая коротко: — Переутомление, недоедание и недосып, — Володино лицо поменялось, он поджал губы, задумчиво глядя на Антона и тот спросил немного настороженно, — Чего молчишь? — Паршиво потому что, — с грустью ответил Володька, сжав руки, лежащие на коленях, в кулаки, — И я даже не знаю, могу ли спрашивать у тебя причину, по которой ты не ел и не спал, — он съязвил обиженно, — лучше не буду докапываться, а то опять разозлишься. На лицо Антона так и лезла лукавая улыбка, но он постарался не менять своего серьезного выражения. Володе было очень обидно, что Антон толком ему ничего не рассказывал, а от любых вопросов увиливал. Его чувства были понятны и оправданны. Антон действительно чувствовал вину за свое молчание. — Володь… — он запнулся, а затем довольно хмыкнул, — Похоже, это ты сейчас на меня злишься, — Володька едва заметно вздрогнул, будто его только что поймали с поличным на месте преступления. Антон замялся, потирая лоб, — Я и сам не знаю, просто внезапно навалилось слишком много и в итоге на меня напала бессонница, — Володька начал прислушиваться внимательнее, — Стресс, постоянные ссоры, драки, я вдруг почувствовал себя таким… — Антон прикрыл лицо ладонями и в них же глухо проговорил, стараясь подавить в себе мученический стон, — Слабым, что аж противно. Я даже в зеркало взглянуть не могу, мне отвратительно, — а затем выдохнул обреченно, — просто боюсь, что если взгляну, увижу в нем уже не себя. Володя молчал несколько секунд, а затем, подвинув стул поближе к Антону, спросил осторожно: — Настолько плохо себя чувствуешь? — Чувствовал… — признался Антон, — сейчас мне полегче стало, правда. Но до сегодняшнего дня мое самочувствие было просто ужасное. — Я замечал, — подхватил Володя, опечалившись, — ты всегда холодный был и трясло всего… — Да… — пробормотал Антон, попутно зевая и прикрывая рот рукой, — Врачи сказали, что это просто истощение. Володя замялся и спросил: — Ты веришь в это? — Хочу верить, — честно признался Антон, — Просто, понимаешь, — он взглянул на Володю глазами уставшими, — я так устал от своего паршивого состояния, что готов поверить во что угодно. — Может, полежишь в больнице ещё немного, на всякий случай? — забеспокоился Володя. Было видно, что он отнесся к состоянию Антона с предельной серьезностью. — Нет, — возразил Антон тут же, — я уверен, что все со мной в порядке уже, — он вздохнул, — вообще, помимо физического состояния мне было паршиво и в моральном плане тоже. Все просто слилось воедино. Володька, спустя несколько секунд раздумий, спросил полушёпотом неуверенно, тщательно подбирая слова и нервно заламывая пальцы: — Это связано с Пятифаном? Антон не растерялся. Ведь он решил рассказать другу об этом ещё после перемирия с Ромкой. Решился, однако, несмотря на волевой настрой, было все-таки немного страшно, самую капельку. Оголить одну из тайн стало, на удивление, очень сложно, будто если сейчас Антон расскажет, Володино лицо заметно поменяется в негативную сторону и в Антона полетят обвинения в предательстве и Володя затаит обиду. Но все же, несмотря на это давящее чувство внутри, Антон решился. — Да… — его глаза заметно заблестели, выдавая все положительные эмоции, а затем, промолчав на секунду, продолжил неуверенно, — Но теперь мы с ним, вроде как, поладили. Володька был весьма удивлен, судя по его резко взметнувшим вверх бровям, но быстро собрался, стараясь не показывать этого. Он сощурил глаза с неподдельным интересом и с капелькой, еле скользнувшей в них неприязнью, которую Антон успел заметить до того, как Володька скроет эту эмоцию. Казалось, что он не верит в подобное. Будто Антон сказал какую-то невероятно нелепую и дикую вещь, чепуху, в конце концов. И Антон уже готовился принимать все слова, обиды и оскорбления Володи без всяких пререканий и вопросов, заметно напрягшись. Володька лишь вздохнул и спросил, глядя в пол: — И как это вышло? Антон шумно сглотнул, сжав в ладонях одеяло. — Просто подумали и решили, что это пустая трата времени и сил… — Антону вдруг стало неловко под надзором светло-карих глаз Володьки. Он вдруг почувствовал себя лгуном, так как не вдавался в подробности. А подробности были смущающие и странные, — Как-то так. Володя изрек со скепсисом: — Не представляю даже подобный разговор… — он откинулся на спинку стула и зарылся пятерней в своих густые рыжие волосы, блестящие под светом люминесцентной лампы. Он нахмурился и уточнил с подозрением, — Ты уверен, что вы с ним поладили? — В голосе Володи не было ни капли ненависти, только переживание за Антона и легкая усталость. Он скорее всего, думал о том, что Ромка мог лишь обмануть его и в очередной раз сделать гадость. Ведь это было очевидно - что Володя так просто не примет факт того, что между ними зародился мир, ни с того ни с сего. — Да, уверен, — ответил Антон твердо. Его взгляд был таким уверенным, проникновенным и светлым, что Володя тотчас заметно расслабился. Он будто бы поверил Антону, возможно, хотел верить в лучшее, потому что желал для своего друга только хорошего. В его блестящих глазах, переполненных переживанием, Антон заметил ещё и облегчение, такое явственное, что Антона это тронуло. Все ещё было непривычно осознавать, что за него действительно переживают столь сильно. Антон чувствовал себя хрустальным рядом с Володей, который драматизировал слишком много, тревожился и все время сидел как на иголках, стоило ему завидеть плохое самочувствие Антона. Внезапно захотелось его обнять, выражая свою благодарность за Володино терпение, за его заботу, внимание и чрезмерное волнение. Губы Володи приоткрылись и он проговорил очень искренне, впитывая в эти два слова все свое доверие, тепло и мягкость: — Я рад, — он облегченно улыбнулся. У Антона будто сжалось сердце в мертвой хватке. Он ожидал чего угодно, от укоризненного взгляда до оскорблений, но совершенно не мог даже представить и уложить у себя в голове, что Володя скажет простое и очень легкое, будто не несущее в себе ничего важного «я рад». Он доверял Антону, верил его словам и ни о чем не спрашивал, будто уже знал о чем-то сакральном и личном, утаенном от глаз самого же Антона. Будто это лежало на поверхности и только Володя имел возможность видеть то, чего не мог увидеть Антон. Антону стало так приятно от того, что Володя не злился на него, хотя причины у него были очень весомые. Друг поладил с его врагом. Не иначе, как предательство. Антону вновь стало от себя мерзко и осознавал, что недостоин такого друга, как Володя. Солнечного, светлого и морально очень сильного. Сильнее самого Антона, раз пережил все эти зверские вещи и не сломался. Лучезарно улыбался, игнорируя пройденную боль, будто забыл. Однако Антон был уверен, что Володя все помнит очень детально, но делает вид, словно ничего не было. Среди гущи этих мыслей всплыла ещё одна, которая заставила всерьез задуматься: Возможно ли, что Володя, на самом деле, не так уж и сильно ненавидит Ромку? Потому что реагировал он на их перемирие слишком уж спокойно. Возможно ли, что все было не так жестоко между ними и Ромка жалеет обо всем? Как же хочется верить в это. Володя, точно не имея желания продолжать эту тему, переключился на другую, однако Антон не мог перестать думать об этих вещах и скорее всего, к этому он ещё вернётся. Володя расслабленно потянулся, зевнул протяжно. — Ладно, — вздохнул он, — меня сейчас интересует только твоё здоровье. — он встал, двинулся к тумбочке и взял в руки увесистый пакет, шествуя обратно к Антону. Он выглядел до того забавно, таская этот огромный пакет, на фоне которого сам он выглядел крошечным, что Антон был уверен, что Володя и сам поместится в него целиком. От этой мысли он невольно заулыбался. А затем Володька, поставив пакет на пол, с серьезным выражением на лице изрек: — Я принёс фрукты вместе с шоколадом, как думаешь, этого хватит? — и смотрит с таким выражением на лице, словно действительно задумался над своим же вопросом. Антон глаза расширил в удивлении, а затем внезапно, громко расхохотался. Фрукты и шоколад, Володя такой Володя. — Вот чего смешного? — недоуменно спросил Володя, уставившись на Антона. — Ты меня откормить решил? — Антон попытался выровнять дыхание, — Чтобы я растолстел и лопнул? — Это всего лишь пакет с фруктами, — не оценил шутку Володя, изрекая серьезным тоном, — от них не то, что растолстеть, от них и набрать-то невозможно! Антон воскликнул почти возмущённо, еле скрыв собственный смех: — Это огромный пакет с фруктами и шоколадом, Володь! — Не ной, — буркнул Володя, вытаскивая из пакета бананы, — и просто принимай, когда дают! — его лицо заметно смягчилось, он мягко улыбнулся, — Это бабушка положила мне столько, — он взглянул на Антона, — я о тебе ей рассказывал частенько и она так обрадовалась тому, что у меня есть друг, что на радостях положила так много… Внутри Антона от этих слов закололо в сердце. Кажется, родители Володи тоже переживают, радуясь тому, что он хотя бы с кем-то контактирует в классе. Неужели его бабушка положила столько, чтобы задобрить Антона? Что-то вроде: «большое спасибо, что дружишь с моим внуком». Антона это тронуло очень сильно. Он даже поначалу растерялся и не знал, что сказать. А затем проговорил искренне: — Передай своей бабушке огромное спасибо, я все съем, — он улыбнулся и Володя, которому точно стало приятно от этих слов, не смог сдержать удовлетворенной улыбки. Антон глянул в сторону окна. Темень. Как не пытайся вглядеться, не видно ничего. Он забеспокоился и обратился к Володе с вопросом: — Ты, кстати, не слишком поздно пришёл? Тьма тьмущая за окном, родители волноваться не будут? На что Володька лишь отмахнулся рукой как от назойливой мухи и произнёс непринужденно: — Не парься, у меня нет родителей. Антон растерялся от подобной новости. В горле противным шариком встал ком. Единственный вопрос, всплывший после Володиной реплики - «Неужели родителей Володи больше нет?». Внезапно стало очень неловко и тяжело, будто на Антона грузно давил сверху огромный каменный столп. Он не знал, что ответить на эту внезапную честность, резко выкинутую таким образом, что невозможно было понять, действительно ли все равно Володе на сказанное. Антон опустил глаза, сжав в руке ткань своей больничной пижамы. — Прости я… — Да расслабься ты, — захохотал Володя, завидя лицо Антона, полное скорби и растерянности, спешно стараясь успокоить, — они живы, просто в разводе, — Володя глянул на него, как на дурачка и выкинул, — видел бы ты лицо свое. Но Антону все равно было не до смеха. Родители в разводе. То, чего с самого детства боялся Антон. Что родители расстанутся и больше никогда не встретятся. Перестанут любить друг друга и забудут про него и Олю. Антон ужасался, стоило представить такую картину в своей голове и каждый раз, слыша ссоры, громкие крики и причитания за дверью своей комнаты, он замыкался, сворачиваясь в одеяло, словно оно защитит его, спрячет и его мучения закончатся. Крики матери не затихали с каждым днем, а отец все реже стал появляться дома. Родные неминуемо отдалялись и Антон мог лишь сжимать кулаки и кусать губы до крови, осознавая, насколько он бесполезен в данной ситуации. Он не мог сделать совершенно ничего и это губило его, разъедало изнутри и убивало. Антон помнит, как в один из таких дней сбежал из дома, не выдержав. Слезы так и норовили вырваться на свободу, а сердцу хотелось кричать от боли и отчаяния. Ему не хотелось больше оставаться дома, не хотелось слышать их, не хотелось испытывать ненависть к родителям из-за их чертовых ссор. Оля каждый раз жалась к нему, стараясь спрятаться за его спиной и тихо всхлипывала в его рубашку, пока Антон закрывал ей уши, стоило заслышать нецензурные слова со стороны отца и выдерживал на лице напускное спокойствие. А сам рвался изнутри, и как же было стыдно осознавать, что он нуждается в помощи не меньше, чем маленькая Оля, но никогда не позволял дать себе слабину. Ведь если он покажет, что ссоры родителей тоже выбивают его из равновесия, кто же будет успокаивать и заботиться об Оле? Никто. У нее есть только он, а Антон как-нибудь сам выкарабкается. И сейчас, видя, как Володя говорит о таком с такой лёгкостью и равнодушием, Антон все же заметил, насколько ему неприятно было в этом признаться. Потому что несмотря на еле натянутую на лицо улыбку, глаза искрились печалью. Антон робко произнёс: — Расскажи, пожалуйста, — он едва заметно улыбнулся, — хочу побольше узнать о тебе. Володя замялся, видно, стараясь найти подходящие слова. Возможно, он и не ожидал, что Антону станет интересно расспрашивать и узнавать от него такие вещи. Он лишь стоял, молчаливо ковыряя носом своего ботинка потертый ламинат, будто призадумавшись над ответом. То, с чего можно было бы начать и немного открыться Антону. — Да ничего такого, просто… — он вздохнул, — Они перестали любить друг друга и разошлись, как и часто бывает у нас, в России. — Володя взглянул в сторону окна, — Я не злился ни на кого и не обвинял ни в чем, потому что я понимал, что тяжело быть с человеком, которого больше не любишь. Сначала пришлось остаться с папой, но с ним отношения у нас совсем… — он замялся и добавил нехотя, — Не заладились. Там просто некоторые проблемы произошли, из-за чего пришлось переехать сюда. — он грустно улыбнулся, возвращая свое внимание Антону, — Так я и попал сюда. Отец кучу раз обещал приехать на Новый год, чтобы забрать меня наконец. И я ждал, представляешь, каждый Новый год ждал, когда он приедет и заберёт меня из этой глуши, но он ни разу не сдержал свое обещание. — Антону стало донельзя обидно за Володю, представляя мальчика, который с трепетом ожидал появления отца, видя в нем своего спасителя, который вытащит его из этой дыры и избавит от издевательств со стороны сверстников, — Присылал открытку и не более… — дальше же он добавил с каким-то благоговением и лёгкостью, — Поэтому я предпочёл остаться с бабушкой. — голос его стал тише, — Она хорошая и заботится обо мне. Антон прекрасно понимал и знал, что после этих слов Володя не ждёт слов сочувствия и сдавленного «прости». Ему не нужно было это все. Он просто не нуждался, да и вряд ли ему стало бы лучше, если бы Антон попытался как-либо его поддержать. Антон постарался поставить себя на его место. Поэтому он, мягко улыбнувшись, лишь изрек непринужденно: — У тебя действительно классная бабушка. Откровенность Володи стала для Антона спусковым крючком к зарождающейся близости. То, что сделает их дружбу крепче, честнее и искреннее. Поэтому Антон донельзя был рад тому, что Володя потихоньку, мало-помалу открывается ему, делая несмелые, очень робкие шаги. Володя заметно оживился. — Верно, она классная, — он вновь сел на скрипучий стул, пододвигаясь и поинтересовался, — А в школу ты когда вернёшься? — Сказали, через пару дней мне лучше станет, витамины всякие выписали и… — Антон добавил неопределенно, — снотворное, чтоб спал по ночам. — Надеюсь с тобой все в порядке будет, и это действительно просто истощение… — Володька нервно хохотнул, — Я, честно сказать, беспокоюсь слишком, надеюсь ничего серьёзного. — Да, ты всегда волнуешься слишком сильно! — Антон особенно подчеркнул слово «слишком» озорно улыбаясь, на что Володька беззлобно фыркнул. Антон добавил со всей серьезностью, — Вернусь в школу скоро, не переживай за меня. Володя скрестил руки на груди и ответил вкрадчиво: — Обещай, что ты вернёшься и мы поиграем в снежки, — он озорно улыбнулся, обнажая зубы, — Я тебя сделаю. Антон захохотал. — Какие снежки, Володь, весна близится! — В окно глянь, — Кивнул в сторону окна Володя, кисло подмечая, — как все замело, какая весна? Уж точно не у нас и не скоро будет. Антон на это лишь утвердительно помычал. За окном действительно все ещё в вихре кружились снежинки и дребезжали оконные ставни от сильного дуновения ветра. Он поежился. — Ладно, Антон, — Володя встал, попутно натягивая на себя свою куртку и шапку, — совсем уже поздно, идти пора. Антон тут же встал с кровати, пригладив торчащую прядь волос. — Я провожу тебя. — Да лежи ты уже, — Володя нахмурился, — сам дойду до выхода, не маленький, — а затем спросил почти возмущённо, — ты мне что, нянька? Антон залился смехом, заслышав этот вопрос. Возможно, он действительно слишком уж сильно пытался опекать Володю, но сам за собой подобного не замечал. Да и он просто проводить его до выхода хотел, чего Володя вдруг так ощетинился? — Как грубо, — фыркнул Антон, — ну и иди сам, не маленький он. — И иду! — довольно ответил Володька, затем, двинувшись к выходу, застыл у двери, повернулся к Антону и добавил очень теплое, с широкой улыбкой произнесенное, — до встречи! Антон не смог сдержать улыбки, каждой своей клеточкой чувствуя и понимая всем своим естеством, что этим вечером они с Володей сблизились как никогда прежде до этого и, приоткрыв губы, махнув рукой, ответил такое же бодрое: — До встречи!***
Антона выписали из больницы, как и было заявлено ранее, спустя пару дней. Он чувствовал себя довольно бодрым, отдохнувшим и выспавшимся. Он действительно забыл какого это - чувствовать себя нормально. Уши больше не сворачивались в трубочку от любого постороннего шума и его не прохватывало с головой былое раздражение. Тело казалось легким, а пол под ногами ощущался прочным, не качающимся, будто на корабле. Когда Антон спустился вниз по лестнице, из кухни глухо донесся мамин уставший голос: — Ты уверен, что тебе лучше? — Мама стояла напротив плиты, переворачивая деревянной лопаткой яичницу на сковороде. Голос её звучал с капелькой беспокойства. Антон прошел на кухню легким шагом и произнёс будничным голосом: — Да, мам, мне намного лучше, — он сел за стол, на котором стояла тарелка с жареной яичницей и разрезанными на две части, как Антон любит, сосисками. От еды исходил лёгкий пар, а запах был настолько приятным, что у него в ту же секунду жалобно заурчало в желудке. Он не церемонясь взял вилку и начал нетерпеливо уминать за обе щеки сосиски и сомкнул глаза от наслаждения, настолько ему было вкусно, ведь за эти пару дней ему осточертело есть больничную еду, манную кашу и супы, больше напоминающие вскипяченную воду, — да и нельзя школу пропускать, — с набитым ртом продолжил он. Мама повернулась и взглянула на него светлыми глазами, — экзамены не за горами, а так, если буду дома засиживаться, я ведь совсем отстану ото всех… В сознании начали вырисовываться картинки того, как он сидя в классе не может понять, что делать, и не может сконцентрироваться, так как не присутствовал на прошлых уроках. Как отуплено смотрит на выцветшую зеленую доску с разводами, оставленными грязной тряпкой, и на которой аккуратно выведена мелом новая тема. Настроение само по себе падает в бездну, стоит представить возможный исход событий. Отставать он уж точно не собирался, хотя бы потому, что ему некого будет просить о помощи, а у Володьки и самого достаточно проблем, не хотелось его дергать, ведь Антон привык все делать сам. Карина вздохнула устало, и по её лицу Антон прекрасно понимал, что она хочет, чтобы он ещё немного отдохнул, сидя дома. Карина переживала слишком сильно, да и её переживания были естественны и понятны. Но Антон очень хотел пойти в школу, до того сильно ему надоело гадать, придумывать определенный исход событий, накручивая себя. Легче самому во всем удостовериться. — Хорошо, — нехотя закивала Карина, пригладив ладонями свои волосы, и возвела взгляд к потолку. Её голос заметно дрогнул, — но как только плохо станет, пожалуйста, не мучь себя и сразу дуй домой. Не надо перенапрягаться больше. — Хорошо, — Антон мягко улыбнулся ей, но мама не могла выдавить из себя улыбку. Лицо, до этого сиявшее светом резко потухло. Он решил встать и двинулся в её сторону, заключая хрупкое материнское тело в свои объятия. — Все будет хорошо, — старался заверить её он, — мам, не переживай так, пожалуйста, — Антон уже давно перерос маму и был выше нее на пол головы. Петров уже больше не видел в ней ту непобедимую женщину, которая могла осадить кого угодно. Бесстрашную, сильную, и с твёрдым, как скала, характером. А хрупкую, словно хрусталь, маму. Красота её никуда не ушла, она все ещё была прекрасна, как цветок магнолии, и Петров всю жизнь будет считать её самой красивой женщиной в своей жизни, это неизменно. Карина шмыгнула носом, мягко отстранилась и провела ладонями по торчащим волосам Антона, слабо улыбаясь. — Как же ты все-таки вырос, будто совсем вчера был метр с кепкой, — Антон тихо хохотнул, и Карина вторила ему, — ладно, — она высвободилась из кольца рук, двинулась в сторону кресла, где на подлокотнике одиноко примостился рюкзак Антона и нарочито строго добавила, — опаздываешь уже, — она прошествовала обратно к Антону, попутно протягивая ранец и тот, мягко улыбнувшись, закинул его на плечо. Пока он натягивал ботинки и перчатки, Карина молча наблюдала за его действиями, и, скрестив руки на груди, произнесла строго: — А шапку надеть? В этот момент Антону захотелось выкинуть невинную шутку. — Будет выполнено, Ваше Величество, — он склонился в шутливом поклоне, затем распрямился и отсалютовал ей, за что мама, приговаривая «не кривляйся!», ущипнула его за щеку и он залился смехом, водружая на свою голову шапку. — До вечера, — попрощался он перед выходом на улицу, и мама, положив грязную посуду в раковину, ответила с теплой, бодрой улыбкой: — До вечера. Когда отец довез Антона в школу и он вышел из теплого салона автомобиля, привычно махнув ему рукой и направился в сторону школьных ворот, в сердце закрались некие сомнения. Они блуждали в сознании и не давали Антону поверить в лучшее. Что, если он сейчас зайдёт в класс и в него полетят предметы? Чья-то линейка, ластик, или того хуже, жеваная бумага, которой одноклассники плевались изо дня в день через трубочку. Ситуация не сильно щекотала нервы, но Антон очень боялся ощутить разочарование. Страх того, что все его ожидания, мысли, пока он сидел в больнице, которые грели его, не осуществятся. Он снял очки, чтобы протереть их, хотя стёкла были абсолютно чистыми, прозрачными, будто хрусталь. Мир вновь превратился в размазанную картинку, и Антон ощутил необъяснимое чувство абсолютной безопасности. Вдох. Снегиря с того дня он не видел больше, старался конечно выцепить маленькое красное пятно, выглядывая из окон больницы, но к сожалению, маленький и единственный ключ к разгадке, который у него был - просто испарился из поля зрения. Выдох. Когда он зашаркал по снегу, шествуя точно в направлении школьных дверей, ему казалось, что с каждым шагом вся уверенность куда-то потихоньку испаряется. Но он старался по-максимуму игнорировать негатив и мыслить оптимистично. Он потянул ручку тяжелой входной двери на себя и пропуская морозный воздух в здание, ступил внутрь. Антон несколько раз прокручивал у себя в голове как он в первый раз поздоровается с Ромкой, хотя стоит ли вообще с ним здороваться? Они же не друзья. Они просто больше не ненавидят друг друга, верно? Антон не знал, что делать, и в то же время осознавал, как же глупо волноваться о таких вещах. Однако его действительно все это беспокоило. Идя по длинному коридору он увидел впереди идущего Ивана, что понуро плелся ленивым шагом с опущенной головой. Петров машинально замедлил шаги, насторожился, нахмурившись и поймав себя на мысли, что сталкиваться с ним сейчас точно не стоит. Иван и сам шел очень медленно, тянул время, будто совершенно не хотел идти на уроки, и удерживал себя от того, чтобы не прогулять их. Пока они шли по коридору, Антон уже начал слышать как из кабинета доносится галдеж одноклассников и почувствовал легкий мандраж, который обуял его со всех сторон. Ребята громко шутили, девочки что-то обсуждали, голоса слились в одну кучу, превращаясь в клубок запутанных диалогов. Стоило понять хотя бы одну фразу, как она тут же тонула в чужом громком хохоте. Как только Иван зашел в класс первым, все тут же затихли, словно мир поставили на паузу, и Антон почувствовал нечто неладное. Он чуть задержавшись, зашел следом за ним, тотчас завидя стоящих у первой парты второго ряда Ромку с Бяшей, окруженных заинтересованными, и несколько взбудораженными одноклассниками. По их лицам было заметно, что их в данный момент одолевает какой-то задор и восторг. Десятки пар глаз облепили Ивана со всех сторон, и он, точно забитый в угол солдат, замер, не в силах шелохнуться. Ромка заметил присутствие Ивана последним. Он озадаченно пробежался по нему глазами, и как же быстро его хмурое выражение сошло на нет. На лице мелькнула привычная жестокость. Он зло оскалился, точно заметив ярко выраженные, отливающие синевой ссадины на лице, и произнёс без капли жалости в голосе: — Тебе че, на рожу сели? — Ромка обращался к Ивану, и в голосе его проскользнула едва заметная, но очень режущая слух Антону, издевательская усмешка. Он стоял, незыблемый, стараясь будто бы не попасться на глаза Ромке, хоть и находился он позади Ивана, стоя чуть поодаль, который был ниже него и меньше, что послужило для Антона плохим укрытием. Ромка поморщился, оценивая степень боли от синяка на чужой скуле и изрек, — Я-то думал, ты просто струхнул получить от меня пиздюлей, поэтому в школу не заявлялся, а тебя, оказывается, уже кто-то уделал, — Его голос был холодный, но лицо выражало удовлетворение. Такое яркое, полное задора, что невозможно было скрыть. Хищный взгляд так и ликовал от физической расправы над ненавистным ему человеком. Антон стоял как вкопанный, наблюдая за представшей перед его взором, сценой. Спустя пару секунд класс наполнился гадкими, издевательскими смешками и диким гоготом. Ромка лишь сдержанно ухмыльнулся, однако по его лицу было видно, что галдеж одноклассников его нисколько не радовал, только слабо поморщился от нестерпимого шума. Он выглядел уставшим, но старался поддерживать свой образ сильного и несгибаемого парня. Интересно, как Ромка чувствует себя после похода на кладбище к своему отцу? Под его глазами залегли темные круги - что послужило доказательством бессонной ночи. Ромка не спал, точно переживал за мамино состояние и думал о том, как быть дальше. А именно - как скрыть свою тайну и не попасться учителям. Интересно, как он живет сейчас один? Чем питается? Как он вообще справляется со всеми навалившимися проблемами? Антон восхитился им в очередной раз, видя, насколько ровно держится Ромка на ногах, но выглядит довольно изнеможенно. Антон глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, медленным и тихим шагом направляясь, а точнее крадясь на свое место, подобно пантере, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Похоже, поздороваться с Ромкой сейчас у него точно не получится. Ромка взглянул на Бяшу глазами блестящими, закинул руку на его плечи, и произнёс с гордостью в голосе: — Молоток, давно ему надо было трусы на бошку шакалью натянуть, — он кивнул в сторону Рысакова , — а то гляди, совсем оборзел. В этот самый момент Антон почувствовал, как по телу бежит холодок. Господи, только бы дойти до своего места и остаться незамеченным. Бяшино лицо выражало высшую степень непонимания, а затем и осознания происходящего. Его взгляд метнулся в сторону Антона, что почти дошел до своей парты. Он задержался на нем глазами, понимая, что Ромка-то и не в курсе того, что в произошедшем замешан лишь один Антон, и чуть задумавшись, произнёс твердо и лаконично: — Это не я-на. Антон в этот момент будто перестал дышать, почва словно ушла из-под ног, а сердце застучало как заведённое. Он стоял к ним спиной, не в силах повернуться, и не видел их выражения, но интонация, с которой спустя пару секунд заговорил Пятифан, была красноречивее всего на свете. — В смысле, не ты? — голос зазвучал с неподдельным любопытством, и Антона настигло сильное волнение. Он отсчитывал секунды, и удары своего сердца, надеясь на то, что все-таки каким-то образом ему повезёт и пронесет, оставшись незамеченным, как Ромка добавил, — А кто ещё мог это сделать? На нем же живого места нет. Антон был готов ударить себя по лбу. Неужели Ивана больше никто, кроме Бяши с Ромкой, приструнить не собирался? Неужели Рысаков ещё не нажил себе врагов? Хотя, вполне возможно. Скорее всего, все это время Рысаков никому дорогу не переходил, не высовывался, а тут вдруг решился насолить Ромке, подставив его. И скорее всего, это было впервые, учитывая его характер. Он, кроме мерзких словечек больше ничего из себя выдавить не мог. Не хватало смелости, и, судя по всему, его зависть к Ромке возросла до такой степени, что он наконец решился нанести первый удар, обвинив в краже денег. Бяша было выдохнул непринужденно, искоса глянув на напряженного Антона, и, кажется, решил проигнорировать этот вопрос, видно прекрасно поняв по реакции Петрова, что о некоторых вещах не стоит говорить не посоветовавшись с человеком, как зазвучал высокий голос Кати, который донесся с другого конца класса: — Это Петров, — Антон поднял на нее взгляд, искривший такой гаммой непередаваемых эмоций, начиная от удивления, до паники говорившей о том, что ни в коем случае не стоит продолжать начатое, что он был уверен, что Катя уж точно заметила его отрицательный настрой и не станет выдавать его маленький секрет. Но Смирнова будто не видела его, хотя он стоял к ней лицом, лишь лёгким движением руки откинула назад свою густую косу, непринужденно скрестила руки на груди и закинув ногу на ногу, произнесла уверенно, самодовольно вскинув нос, — вступился, когда тебя грязью поливали, Ромочка. Сама видела. И весь мир вдруг словно раскололся на части и разлетелся в щепки, а затем и закружился, отчего Антон прочувствовал резко поднявшуюся тошноту. Он сомкнул веки от досады. Чтоб тебя, Катя! Антон точно не ожидал того, что Катя внезапно вмешается и вставит свои пять копеек. Возможно, она сделала это не из плохих побуждений, и намерения у нее были благие, дабы показать какой Антон хороший, и попытаться прекратить вражду между ребятами, но не учла одну очень важную деталь, о которой она не знала. Они и так больше не враги. Антон был готов провалиться сквозь землю, настолько сильно ему стало неловко от всплывшей наружу правды. Понимая, что деваться некуда, он медленно развернулся к Пятифану всем корпусом, нервным движением поправив съезжавший с плеч рюкзак, дабы занять чем-то руки, и дыхание тотчас сперло, словно его только что поймали на чем-то постыдном. Ромино лицо выражало неподдельное то ли изумление, то ли непонимание сказанного Катей. Будто ему рассказали невероятно невозможную вещь, тем самым показывая, что Антон никак не мог за него вступиться, и судя по его красноречивому выражению, он бы скорее всего поверил в то, что Земля все-таки плоская, чем в возможный исход событий, хотя Полина тоже до этого рассказала Ромке о том, что Антон именно за него заступался. Но тогда-то он заступался словесно, стараясь очистить Ромино имя перед девушкой, а в этот раз заступился уже рискуя собой. Драка - не шуточная вещь. Можно получить ушибы, сломать нос, или, того хуже, получить увечья, которые, возможно, потом нельзя будет исправить. И Антон, именно рискуя собой и своим здоровьем дал отпор Ивану только ради Ромки. Иван выглядел настолько плохо, что, естественно, Ромка скорее всего задавался сейчас вопросом, действительно ли Антон его так покалечил, или Катя неудачно пошутила. Их глаза встретились, и Петров почувствовал, как все тело будто придавливает к полу штангой. Щеки не краснели, они пылали от избытка эмоций, от неловкости и тишины, резко вставшей в классе из-за внезапно смолкнувших одноклассников, внимательно прислушивавшихся и наблюдавших за происходящим, затаив дыхание. А затем поднялся и шепот, сопровождаемый громкими вопросами, наполненными нескрываемым любопытством. Одноклассники с непониманием глядели то на Рому, то на Антона, пытаясь понять, что же происходит, в то время как Рома неотрывно смотрел на Антона взглядом проникновенным, в самую душу, и Антон постарался выдержать на себе этот пристальный взгляд, глазея в ответ. Больше не было в их взглядах и проблеска на ненависть, больше не было того желания накинуться и вгрызться друг другу в кожу. Полина, сидящая за своим местом тоже не осталась в стороне, сойдясь в непонимании происходящего с одноклассниками. А Володя лишь глядел на Антона не мигая, потому что об этом Петров тоже благополучно умолчал. Но обиды больше в его взгляде не было. Только искренний интерес и всплывшие в голове вопросы. Антон не знал, что сказать, его застигли врасплох. Из толпы ребят вышел невысокий паренёк, точнее, его скорее всего силой вытолкнули ребята, потому что сами не могли осмелиться спросить, а интерес только разрастался. Он лениво мазнул глазами по Ивану, стоявшему ссутулившись, над головой которого точно сгустились тучи, а затем сместил свой вектор внимания, возвращаясь к Антону, сощурил глаза и заговорил с кричащим любопытством в голосе: — Это ты его так, Петров? Антон еле оборвал зрительный контакт с Пятифаном, и взглянул на одноклассника стеклянными глазами, точно не ожидав того, что в данный момент обращаются именно к нему, ведь за все время учебы в этом классе, с ним и не разговаривали толком, хотя вниманием негативным не был обделен. Он был не в силах ответить что-либо, будто голос отказывался выходить напрочь, лишь приоткрыл губы, замялся, и парень, видно и так поняв все без слов, нервно хохотнул и выдохнул с неверием, даже как-то растерянно: — Ну нихера себе… — и шагнул назад, вновь слившись в толпе ребят, стоящих и глазеющих с неподдельным любопытством. Словно коршуны - пролетело в голове Антона подобное сравнение. Их реакция, конечно же, была понятна. Элементарно - Рома и Антон враги, разве нет? Потому что Ромка самолично велел ребятам игнорировать Антона. Велел издеваться над ним с самого первого дня. Так с чего Антону нужно было ломать за Ромку копья? Нелогично. Но какое им до этого дело? Рома приоткрыл губы, точно готовясь с минуты на минуту задать Антону тот самый вопрос, что поставит его в тупик. «Зачем ты это сделал? Зачем вступился?». Крошечных размеров паника охватила рассудок. Нужно было срочно что-то придумать, выдумать, соврать, увильнуть, как Антон делал это всегда. «Я заступился потому что, что?» На тот момент они не были и близко похожими на товарищей. Все ещё враги, все ещё ненавистные друг другу, люди. Что сказать? Как объяснить эту ситуацию? Думай, думай. Голова была пуста, впервые в жизни Антон не знал, что сказать, как соврать и выйти из воды сухим. Громкая трель звонка резанула по ушам, заставляя все разбушевавшиеся мысли Антона разбежаться по темным закоулкам разума. Впервые в жизни он был как никогда рад этому оглушительному звону. Петров почувствовал, как дыхание становится ровным, как плечи опускаются и как напряжение сходит на нет. Он было собрался сесть на свое место, но чей-то взгляд, прикованный к нему намертво заставил заколебаться. Ромка все ещё прожигал его глазами, и Антон готов был завыть мученически в собственные ладони. — Чего встали? Быстро расселись по местам! — в класс ворвалась Жанна Аркадьевна с журналом в руках, и Петров мысленно поблагодарил все высшие силы за свое спасение. Иван, что все это время затравленно стоял и терпел унижения, сжимая кулаки с остервенением, перед тем, как пройти мимо и сесть на свое место, намеренно задел Антона плечом и произнёс тихо, но преисполненный ненавистью и злостью: — Ты уж не обосрись от радости, скоро сочтемся, пидрила ты конченый, — едко выплюнул он, гадко хохотнув, и как ни в чем не бывало двинулся на свое место. Антона просто пробирало до трясучки от отвращения к однокласснику. Оно было столь сильным, что тело его при виде Рысакова наливалось сталью. Он лишь с хмурым выражением проводил его глазами, будто Иван прямо сейчас развернется к нему, застигнув Антона врасплох и как последний трус нападет со спины. Удел шакала. Антон не забыл о ранее произнесенных Иваном угрозах, и знал, что придется все же ждать какую-то гадость с его стороны. Нельзя расслабляться ни в коем случае. Плечо вдруг начало ныть, словно какое-то предзнаменование, и Антон потер его рукой, будто стараясь стереть чужое прикосновение от которого пробирало до тошноты, и быстрыми шагами сел на свое место рядом с Володей. Жанна Аркадьевна открыла журнал, надела свои тяжеленные, в толстой оправе очки, и поправив их на переносице, произнесла чопорно, пробежавшись глазами по лицу каждого в классе: — Сегодня проверю, как вы, голубчики мои, справились с домашним заданием. Не буду жалеть вас как в прошлый раз, — она вздохнула, переворачивая страницы журнала одиннадцатого «В», и деловито добавила, — Морозова, собери тетради и положи ко мне на стол, — а затем произнесла требовательно, — и без фокусов, чтоб каждый сдал! Антон чувствовал, как в животе зреет волнение. Вернулся блин, в школу. Хотел же чтоб все тихо было, видимо спокойствию не место в его жизни. Володя ткнул его в бок локтем, и Антон наконец вылез из пучины переживаний, поворачивая голову в сторону друга. — Сделал домашнее задание? — поинтересовался Володя шепотом, — если нет, советую списать, вот, возьми, — он незаметно подвинул к Антону свою раскрытую на решенном задании тетрадь. На бумаге аккуратно вырисовывались цифры и буквы. У Володи был очень чистый, аккуратный почерк. Антон улыбнулся. — Блин, я и правда забыл, — Антон устало вздохнул, неловким движением потерев шею, — да и вряд ли Жанна Аркадьевна сжалится даже если я скажу, что два дня в больнице пролежал, — он хохотнул. — Это уж точно, с ней никогда такое не срабатывает, — согласился Володя, не отрывая от учительницы взгляд, стараясь контролировать ситуацию, — пиши уже, — кивнул он на свою тетрадь, — а то не успеешь и двойку влепят, долго тужится придется чтоб исправить, — шепнул он с нажимом, дабы Антон поторопился, ибо Полина уже встала с места и шла меж рядов, собирая тетради, виновато улыбаясь каждому. Петров пошарил в рюкзаке, вытащил ручку и быстро начал переписывать домашнее задание. Искоса взглянув на друга, он произнёс голосом, полным благодарности: — Спасибо большое, — шепнул он, и Володька на это лишь бодро заулыбался. Антон чувствовал, как Ромка во время урока поворачивается в его сторону и с неподдельным интересом смотрит, тем самым показывая, что к этому вопросу они, скорее всего, вернутся. И Антон, ясно понимая, что разговора не избежать, хотел просто просочиться сквозь потертый линолеум.***
Со звонком одноклассники начали опрометью выбегать из класса, будто спустя много времени их выпустили на свободу подобно запертым в клетке птицам. Антон выделяться среди них не стал и в том же темпе собрал вещи, накинул лямки рюкзака, и вышел из класса быстрыми шагами, пока в это время Ромка все ещё отчитывался перед Жанной Аркадьевной за невыполненное домашнее задание. Володя сказал, чтоб Антон шел первым, и что нагонит его, так как ему нужно было поговорить с учительницей по поводу репетиторства. Антон не понимал зачем Володьке столько репетиторов, у него же идеальные оценки и хорошая посещаемость. Он идеален в плане учебы, и может ответить на любой поставленный вопрос без заиканий. Антон, несмотря на то, что тоже хорош в учебе, не был отличником, а только хорошистом, и не мог продвинуться ни на йоту например, в математике. Четверки в журнале не прекращали появляться, как бы Антон ни старался преуспеть, в отличие от Володи, учившегося на одни пятерки. Антон восхищался им, и мог признаться в том, что Володя является для него примером для подражания. Антон не шел, он летел стрелой, словно пытаясь сбежать как антилопа, спасающаяся от разъяренного тигра, как за спиной раздался недовольный, громкий, знакомый бас и тяжелые шаги: — Да стой ты, бляха-муха, — Ромка порывисто задышал, — куда понесся, как угорелый?! Антон нехотя замедлил шаги, а затем и вовсе остановился, сглотнув, лишь спустя секунды две разворачиваясь к Ромке всем корпусом. Его одолевало странное чувство беспокойства. Он даже не сразу понял, что Ромка обращается к нему. Переполненный волнением, Антон хотел развернуться и сбежать от него, но кое-как заставил себя стоять на месте, расправив плечи. Напускная уверенность, которую Антон всеми силами пытался удержать на лице, потихоньку спадала, что было для него очень некстати. За окном светило солнце, весна становилась все ближе, и отчетливо слышно щебетание птиц, радовавшихся её приходу. Антон боялся, что Ромка сейчас возьмет и задаст тот вопрос, которого он старался избежать. Но. Ромка нахмурился и спросил с нажимом, даже с капелькой осуждения: — Обосрыш, ты хера не в больнице? Повисло секундное молчание, за которое Антон еле успел включить возможность разговаривать нормально. Его немного смутил факт того, что Ромка заговорил с ним в школе, разве его не волнует собственная репутация? Одно дело - поздороваться, другое - начать диалог. Антон просто не ожидал, что в школе они будут как-либо контактировать, да и не друзья же они. А раз они не друзья, то зачем вообще интересоваться этими вещами? — Ох, это… — Антон почти растерялся, он прочистил горло и постарался ответить твердо, — Сказали, что все со мной в порядке и это было всего лишь переутомление. Выписали через два дня. — Нихерасе переутомление, — возмутился Ромка тут же, — ты ж отключался все время и ледянющий был, как зомбак ходил полудохлый. — он засунул руки в карманы своих спортивных штанов и, задумчиво промычав, подытожил с уверенностью в голосе, — Походу тебе в этой больничке жестко напиздели. — Да нет, — Качнул головой Антон, перебирая пальцы. Он не знал, куда себя деть, — ну не может же врач соврать о таком, — он старался выглядеть уверенным, — Меня осмотрели, померили температуру, пульс, я, вроде как, здоров. Ромка замялся, призадумавшись над ответом. — Вроде как, говоришь… — его голос понизился и зазвучал с капелькой подозрения, он сузил глаза, — Значит и сам не уверен в этом. — Антон вытянулся по струнке, напрягся, словно Ромка залез в его голову и прочитал потаенные мысли, которые он и сам не рисковал вытаскивать, — Ибо я такое состояние переутомлением никак не назову. — Да нормально все, — пытался заверить его Антон, или же пытался заверить самого себя в том, что он абсолютно здоров, — я чувствую себя куда лучше. Ромка глядел на него непроницаемым взглядом, а затем заторможенно закивал, произнося несколько неуверенно: — Ну, дело твое, — он замялся, — только сходи к медсестре ещё разок, на всякий случай, лишним не будет, — он вздохнул, — вдруг опять в обморок падать начнёшь. Внутри Антона, так же как и на улице, внезапно наступила весна. Иней оттаял, кровь в венах вскипела, а сквозь глыбу льда на свободу вырвались подснежники. На Ромином лице появилась едва заметная улыбка. — А то, знаешь ли, таскать тебя на себе дело не легкое, — он беззлобно хмыкнул и Антон тотчас оживился. — Ой, никто тебя об этом не просил, — фыркнул Антон, скрестив руки на груди. — Ой, — вторил Ромка на его манер, шутливо продолжая — лучше бы «спасибо» сказал, фраер. Антон тут же задумался над этими словами. Он знал, что Ромка таким образом шутит, но совесть все же, выгрызла себе путь и вырвалась на свободу. Он столько раз хотел сказать это одно, единственное слово, которое Ромка, как никто другой заслуживал услышать за каждую его помощь, спасение и слова, которые помогли Антону не загнуться, не сойти с ума и держать голову и дальше, холодной. Но все никак не решался. Он не знал, почему. Либо забывал, либо момент был уже неподходящий. И прямо сейчас ему стало искренне стыдно за это, но было бы глупо благодарить Ромку сейчас, будто он озвучит свою благодарность только из-за его слов, для галочки. А это было бы совершенно не то. Ведь Антон был искренне благодарен и он даже не знал, как выразить эту благодарность и внедрить в голову Ромки, что все его действия, все слова, посланные Антону - были не пустыми. Он спас его. Каждый чертов день именно Ромка вытаскивал его из ямы, куда Антон загнал себя сам, собственными руками вырыл себе эту яму и погряз в тягучей дряни, которая цеплялась за него и старалась перекрыть ему доступ к кислороду. И если бы не Рома, возможно, Антон так бы и продолжил сидеть в ней. Антон бы загнулся под натиском этого мира. Если бы Ромка не делал ему больно словами истины, если бы не заставил сжимать зубы от боли и встать снова на ноги - Антон бы не выдержал. И как теперь передать все эти чувства? Как выразить то, НАСКОЛЬКО сильно Рома повлиял в его новой жизни. В жизни, где все хреново настолько, что Антон порывался пару раз закончить со всем. Как? Несмотря на все эти мысли, крутящиеся в голове и заставляющие Антона изрядно занервничать, он нашел в себе силы поменять тему. — А ты… — Антон запнулся, — Нормально потом до дома добрался? Без приключений? — голос предательски дрогнул, — Там же через лес идти нужно… А в лесу чертов маньяк. — Нормально, — ответил Ромка спокойно, будто его совершенно это все не тяготило. И Антон почувствовал что-то, похожее на облегчение. И повисло в воздухе молчание. Антон хотел ещё немного поговорить с ним, но ясно понимал, что говорить-то им не о чем. Он бы хотел зацепиться за что-нибудь ещё и продолжить диалог, и судя по Ромкиному бегающему взгляду, его одолевали, возможно, такие же мысли. Надо же, совсем недавно они и видеть-то друг друга не хотели, а сейчас стоят и судорожно пытаются найти тему для разговора. Если бы Антону кто-то сказал в первый же день пребывания в этом мире, что все обернется именно так, он бы никогда в жизни не поверил. На лицо предательски лезла улыбка. Опять это щекочущее чувство в груди, такое приятное, теплое и легкое. Если бы Антон мог сейчас заорать на всю школу, он бы это сделал, потому что чувство восторга так и билось из него ключом. Ромка было открыл рот, чтобы произнести что-то ещё… — Ромка-на, — зазвучал звонкий недовольный Бяшин голос в конце коридора, который готовился спуститься вниз по ступенькам, но терпеливо ждал своего друга, — ты долго хуи здесь мять собрался? Мы ж ща опоздаем на физ-ру и Павел Владимирович нам уши за это скрутит. — Бяша сморщился, машинально дотронувшись до своего уха ладонью и произнёс обреченно, точно вспомнив о пережитой боли, — Каждый раз как в первый… Ромкино лицо тут же изменилось, словно его только что грубо оборвали на чем-то важном. — Ой, Бях, не тереби ты меня, и за хуи ты сейчас у меня получишь, — огрызнулся Ромка, на что Бяша обиженно надул губы, и Ромка в ответ на это лишь закатил глаза, произнося немного мягче, — да иду я, не ной, — он вернул свое внимание Антону, и выдохнул ровно, даже, возможно, с капелькой досады в голосе? — Ладно, пошел я, а то ща ещё и истерить начнёт. — Кто это ещё истерить начнёт-на?! — донеслось ещё более возмущённое, и Антон, не выдержав, прыснул в кулак. — А тебе все расскажи! — воскликнул Ромка, еле сдерживая улыбку. Он одарил Антона коротким кивком, но Антон видел все словно в замедленной съемке, будто мир вдруг замер. Все перестало существовать, лишь напротив стоящий Ромка заполонял его сознание, и перед глазами мелькало лишь его лицо. Дождавшись ответного кивка, Ромка развернулся и двинулся в сторону ожидающего его друга. Бяша устремил взгляд на Антона, задержался глазами на пару секунд, посылая какой-то немой сигнал. Что-то, отдаленно похожее на благодарность. За молчание. Антон понял все без слов, потому что знал, что именно значит это выражение. «Спасибо, что не рассказал никому». Он ещё несколько секунд наблюдал за их удаляющимися силуэтами и прислушивался к разговору, не в силах подавить широкую улыбку. Весь мир обрел краски, даже серая школа залилась яркими цветами, стоило Ромке появиться в поле зрения Антона. Вспомнился их разговор на кладбище, когда они оба наконец сорвали с себя маски, сделали шаг к друг другу, выслушали и показали себя настоящих. Обычные ребята из одиннадцатого «В». Глупые, довольно неуместные шутки Ромы, его покрасневший от мороза нос и тихий хохот, что до сих пор грел сердце Антона вечерами перед сном были самыми потрясающими и самыми запоминающимся воспоминаниями в его жизни. — Мы опоздали на две минуты-на, — заворчал Бяша, а затем произнёс обреченно, словно упав духом, — наш труп теперь только по весне найдут, — он взглянул на Ромку с укором, — потому что кое-кто меня только жопой и слушает. — Через пару дней уже весна, — ответил Ромка непринужденно. В голосе зазвучала улыбка, — быстро найдут, че ты ссышь вечно? — съехидничал он. — Вот свои уши и подставляй тогда-на, он только нас так отчитывает, по твоей вине, кстати. — Не остался без ответа Бяша, — Бесстрашный типа… — он призадумался и добавил с издёвкой, — а сам ойкал и бегал от Павла Владимировича как девчонка, повторяя «ну Павел Владимирович, виноват, каюсь» — он перекривил Ромину интонацию, ссутулился, имитируя бег и прикрывая уши, точно показывая его со стороны в те моменты, — кто ещё ссыт вечно? — А ну завали ебало! — Ромка заозирался по сторонам, и Антон был уверен, ощутил крошечный стыд, — Когда такое было вообще?! — сконфужено воскликнул он, одарив Бяшу смачным подзатыльником и когда последовало Бяшино болезненное «ай», ребята уже скрылись за поворотом. В сердце потеплело, стало намного, намного легче дышать. Все-таки они теперь действительно больше не враги, ведь Ромка заговорил с ним, поинтересовавшись состоянием его здоровья, а это, Антон считает, стоит очень многого. Это все был не сон. Антон вздохнул в облегчении. Счастье росло с каждой секундой.***
Уроки наконец закончились и Антон вместе с Володей спустились вниз по лестнице за верхней одеждой. Попрощавшись с вахтершей, натянув куртки и надев теплые перчатки они двинулись в сторону выхода. Близился март, но весной так и не пахло. Зима продолжала морозить воздух и засыпать землю снегом. Под светом солнца снег кажется очень ровным, искрится и мерцает, вытаскивая из воспоминаний тот самый детский восторг, когда сияние снежного настила казалось сказочным. Ребята шли, подгоняемые ветром в спину, обсуждая всякие мелочи из своей жизни. — И представляешь, бабушка тогда даже не заметила, что у меня волосы все в саже были, черные как смоль, — Володя весело захохотал, — я тебе честно говорю, рыжим там даже не пахло уже! — А бабушка что на это сказала? — Антону было весело проводить с Володей время, и так же очень интересно узнавать о нем что-то новое. Каждая новая мелочь, всплывавшая в ходе разговора ломала между ними стену, и общение становилось намного проще, легче, а слова то и дело отскакивали от языка. Они шутили, не пытаясь с особой тщательностью подбирать слова, и как же сильно Антон ждал подобных моментов. Просто вот так, разговаривать ни о чем, но сближаться так быстро, просто, не прилагая особых усилий. С Володей было комфортно. Антон мог сравнить нахождение рядом с ним с посиделками у костра. Тепло и ярко. Он чувствовал себя другом, и впервые в жизни, наверное, хотел защищать он по своему желанию кого-то ещё, кроме Оли, — Не ругалась? Володя мотнул головой, поравнявшись рядом с Антоном, что шел быстрее него, а затем и вовсе встал перед ним, таким образом двигаясь в направлении выхода из школы, спрятав руки за спиной. Антон даже немного заволновался, как бы Володька не споткнулся и не упал. — Она лишь взглянула на меня, нахмурилась и сказала, мол, «Володь, мне кажется, у тебя волосы утром другого цвета были», — Володя вновь залился смехом и Антон тотчас подхватил его эмоции. — Ну а чего ты издеваешься над ней, правду бы сразу сказал, — в шуточной форме сделал замечание Антон, — мне кажется, она бы не стала тебя ругать за такое. — Ты что, — ужаснулся Володя, замерев на месте, — она бы потом мне такое устроила, — он лучезарно заулыбался, выставив руки по обе стороны от себя на слове «такое», тем самым как бы показывая, чем бы закончилось его признание. Видимо, ничем хорошим, — устроила бы взбучку, а так, хотя бы незаметно голову помыл, конечно пришлось час проторчать в ванной, но зато на второй день она не заметила никаких изменений. — Неужели твоя бабушка такая строгая? — поинтересовался Антон осторожно. Володька призадумался. — Ну, не сказать, что строгая, просто не любит, когда я весь в грязи и ругается частенько, — Володя говорил о своей бабушке с особой теплотой, — она на самом деле очень хорошая. — Похоже, ты её очень любишь, — Антон ощутил трепет. — Конечно люблю! — голос Володи стал громче, его глаза засияли, — она самая лучшая. — Володька вдруг смутился и переключился на другую тему, — Кстати, а твоя сестрёнка как, отпраздновали день рождения? Антон выдохнул. Пар изо рта был как всегда отчетливым, полупрозрачным, парящим в воздухе, заставляющим обратить на себя внимание. — Отпраздновали в больнице, хоть я и думал, что не получится… — Лицо Антона озарила улыбка, стоило вспомнить тот день, — Папа заявился с тортом и спас праздник. — Вот здорово, — с восторгом ответил Володя, — твой папа молодец, раз додумался до этого, значит действительно думает о вас, — он тепло улыбнулся, — а подарил ты что сестре? — Рисунок, — изрек Антон, смотря куда-то вдаль, — портрет захотела свой. — А мне так и не показал! — наигранно-обиженным тоном произнёс Володя, шаркая по снегу. — Блин, — Антон остановился, повернув голову в сторону друга, — совсем забыл, — протянул он, спохватившись, — голова дырявая, прости! — виновато взглянув на друга, он сложил руки в молитвенном жесте, — давай ты как-нибудь зайдёшь в кружок, посмотришь, что я там с ребятами делаю, — в сознании всплыли Виктор с Викторией, — Они, кстати, довольно интересные личности, думаю, тебе понравится. Володя замялся. — А я мешать не буду? — Конечно нет! — ответил Антон молниеносно, — Заодно нарисую тебя, хочешь? — Конечно хочу! — Володька сразу оживился, а затем, задумавшись, изрек, — Знаешь, Антон, ты так трепетно относишься к рисованию… — он взглянул на Антона глазами блестящими, — у тебя глаза сразу горят, стоит тебе только заговорить об этом, да и улыбка совсем другая… Ну, знаешь, будто это уже не ты,— он мягко улыбнулся, только сейчас натягивая на руки свои перчатки, — С виду и не скажешь, что ты любишь рисовать настолько сильно, но твое воодушевление и горящие глаза выдают тебя с потрохами! — на этот раз он улыбнулся широко, обнажая белые зубы и Антон смущенно улыбнулся в ответ. Видел бы сейчас себя со стороны Володя. У него у самого глаза горят, и Антон поймал себя на мысли, что в первые дни их знакомства Антон ни разу не завидел в его больших карих глазах столько восторга, воодушевления и блеска, как сейчас. Словно Володька наконец нашел свой искомый комфорт. Антон, призадумавшись, произнёс в пол-голоса: — Может ты и прав, я это люблю… — он вздохнул как-то тяжело, наблюдая за тем, как подошва его ботинка оставляет следы на снегу, — правда, в какой-то момент я совсем забросил рисование, — внутри похолодело от воспоминаний. Он не хотел думать об этом, каждый раз уверяя себя в том, что это уже в прошлом, но тот момент все ещё появлялся перед глазами, заставляя помнить. Помнить и видеть причину, по которой Антон забросил свое любимое дело. Смотря куда-то перед собой, он закончил реплику пониженным голосом, — да и жалею об этом сильно. — А чего забросил? — поинтересовался Володя, точно завидя на лице Антона явившуюся грусть, — Интерес пропал? Антон натянул шапку пониже. — Так… — он потупил взгляд вниз, сжав в ладони лямку рюкзака, — История неприятная вышла. Он не хотел это вспоминать. Такое прошлое. «— И чем ты занимаешься? — отец резким движением руки вырвал из-под рук Антона лежавший на столе рисунок, и, прищуривщись, разглядывая его повнимательней, произнёс пренебрежительно, — Опять бесполезные рисунки малюешь свои? — его голос понизился на пол-октавы, заставляя чувствовать мандраж, — Я тебе сколько раз говорил… Антон робко поднял на него взгляд. — Пап… — начал он очень тихо, сжимая в руке твердый карандаш. Он кое-как нашел в себе смелость признаться, — Мне нравится этим заниматься. Глаза отца сверкнули в осуждении. — Лучше бы занялся чем-нибудь полезным, ну что за сын растет. — он устало потер переносицу, в его голосе слышалось разочарование, а потом едко выплюнул, — Не мужик, а баба какая-то. — он ещё раз взглянул на творение Антона, держа в руках по обе стороны его альбом, и Антон в ту же секунду понял, что именно отец хочет сделать, — Этим ты себя не прокормишь. — Пап… Пожалуйста… — сипло проговорил Антон, сам того не замечая протягивая руки к своему рисунку, будто пытаясь ухватиться за единственный лучик света. Последовал звук рвущейся на части бумаги, что громко резанул по ушам. И вместе с тем на такие же части разрывалось и сердце Антона, наблюдающего за всем этим, затаив дыхание. Глядя на подобную картину, глаза его, до этого переполненные светом, растеряли весь блеск и опустели в ту же секунду, осознавая, что папа никогда не изменится и не примет хобби Антона ни через год, ни через два. Антон чувствовал отчаяние, ведь у него всеми силами пытались отнять одно из дорогих вещей в его жизни. Это было не просто хобби, это была его отдушина, практически его смысл жизни. То, что украшало его серые будни и заставляло сиять. Он любил это. Всем своим естеством любил. Видя, как отец рвёт его безобидный рисунок с рыжей лисичкой на сто мелких частей, и как кусочки хаотично падают на пол подобно снежным хлопьям, Антон, наблюдая за этим, буквально чувствовал, как весь он становится пустым. Как все окрашивается в серые тона, и как огонек в его сердце мгновенно потухает, превращаясь в пепел. Именно в тот момент мир Антона растерял все краски. Полностью. Перед тем, как выйти из комнаты, отец вздохнул, с каплей отвращения взглянул на Антона и лишь проговорил короткое: — Будет тебе уроком, щенок. Как только отец вышел из комнаты, глаза Антона тут же налились влагой. Он будто оцепенел, примерз к полу и не мог сдвинуться с места, а голос будто пропал. Он лишь молча стоял, продолжая глазами остекленевшими глядеть на куски некогда бывшего рисунка. Плакать хотелось неимоверно, но слёзы, как назло - не шли. И после того случая, Антон, вырвав с корнем свое нежелание, полностью отказался от рисования, оторвав от сердца то, что он самозабвенно любил. Бумага, карандаши и краски, которыми он пользовался с трепетом и благоговением, отправились ютиться в самый нижний ящик комода, куда Антон больше не решился заглянуть и вспомнить, какого это - чувствовать воодушевление и счастье от любимого дела. Чувствовать, каково это - жить.» Из гущи негативных воспоминаний его вытащила горсть снега, полностью закрывшая обзор, которую резкими движениями безжалостно растерли по его лицу, заставляя дёрнуться на месте и резко отступить на шаг, будто ошпарившись. Он даже машинально встал на цыпочки, весь напрягся, и, резко выдохнув, нервным движением руки смахнул с себя уже начинавший таять на его щеках снег, который буквально обжигал кожу. На очках, как некстати, тоже обильно прилипли снежинки, но одна линза осталась более-менее нетронутой, и Антон, смотря сквозь неё по сторонам, тут же отыскал виновника. Володя, довольный своей маленькой пакостью, еле сдерживал смех, прикрывая рот ладонями и содрогаясь в конвульсиях, точно готовясь сейчас расхохотаться, и Антон, смахнув остатки снега со своего носа и окуляров, прошипел угрожающе: — Ах ты, мелкий! Володя тут же не сдержался и звонко захохотал, уже готовясь к побегу. Он отступил на пару шагов, как только заметил движение сбоку, и крикнув: — Чтоб протрезвел! — унесся стрелой в противоположную от Антона, сторону. — Вот гад, — воскликнул Антон, все ещё чувствуя, насколько его лицо покалывает от холода, — если поймаю, закопаю же в сугробе! — он и сам не замечал, насколько широко сейчас улыбается и как сердце начинает стучать с удвоенной силой. Восторг так и начал литься по телу. Он уж точно не ожидал такого от робкого Володи, обычно нелюдимого, тихого, который даже не позволял себе часто пользоваться нецензурными выражениями. А тут вдруг взял, и без колебаний, ничуть не жалея, позволил себе подобное действие, что было совершенно не в его характере. Хотя нет. Возможно, таким и был настоящий Володя. Весёлый, полный задора и озорства. Настоящий, не скованный ничем. Он наконец раскрылся. И как же Антон был счастлив осознать это. То, что они наконец сблизились. — А ты попробуй, догони! — воскликнул Володя, смеясь и несясь стрелой, точнее, настолько быстро, насколько он мог, и уже изрядно выдыхался судя по его порывистому дыханию и тому, как он пытался вдохнуть воздуха и тут же сглатывал слюну, точно пересохло в горле. Антон даже не удивился его физической подготовке. Володька бегал очень медленно и дышал загнанно, будто пробежал несколько километров. Антон даже не прилагал особых усилий, ведь он, в отличие от Володи, бегал очень быстро, но ему так понравились эти игры, что он шел Володьке навстречу и понижал темп, ведь все равно догонит. А ему хотелось оттянуть это время, пусть вдоволь повеселится, а потом уж схватит его и хорошенько проучит. Пока они так бегали, Антон искоса видел бегущие деревья, усыпанные снегом и ему даже на секунду показалось, что в одном из сугробов мелькнуло рыжее пятно, но он прекрасно знал, что это всего лишь его разыгравшееся воображение. Ему было настолько весело, и так хорошо, что он перестал думать о плохом и просто расслабился, полностью влившись в процесс. Тело стало лёгким, будто перышко, летящее по ветру. Он отталкивался ногами и прыгал так легко, что с каждым таким прыжком обрубал без особых усилий расстояние между ним и Володей, становясь все ближе. Володя, судя по всему, прекрасно слышал позади себя как Антон быстро передвигается, шаркая по снегу и неминуемо приближается к нему, точно готовясь дать хорошую оплеуху. — Ох, черт, не могу больше! — сквозь кашель еле выговорил Володька, — я сейчас… — он резко выдохнул, пытаясь ускориться, но короткие ноги подводили его и отказывались бежать быстрее, — коньки откину! — Как же быстро ты выдохся! — захохотал Антон, у него дыхание все ещё было довольно ровным, а улыбка, широкая и счастливая совершенно не сходила с лица, — поднажми давай, а то мало тебе не покажется, если поймаю! Володька обреченно проговорил, оглядываясь в его сторону: — Ох ты ж ё! — его лицо приняло ошарашенный вид, завидя, какими быстрыми рывками приближался к нему Антон, — Да пожалей ты меня! Я, в отличие от тебя, совсем не спортивный! — а потом воскликнул с досадой, — это нечестно! Его слегка обиженный тон только развеселил Антона, раззадорил. Подумать только, сам начал забавляться, а теперь бесится с того, что не сможет избежать собственной экзекуции за свое мелкое хулиганство. — Раньше надо было думать, прежде чем мне в лицо снег пихать, а теперь готовься к расплате! — проговорил Антон наигранно-угрожающим тоном, в этот раз уже не жалея и набирая скорость, видя, как спина Володи становится все ближе. Капюшон Володьки уже слетел с его макушки, а шапка ярко-зеленого цвета, которая прекрасно сочеталась с огненно-рыжими волосами, выделялась на фоне зимнего пейзажа и смешно съехала набекрень. Как только Антон догнал его, чувствуя триумф и предвкушение перед собственной победой, он оттолкнулся от земли ногами и, накинувшись на Володьку, обхватил его шею руками, точно петля, сжав намертво. Володя, с раскрасневшимися от мороза щеками такой подставы уж точно не ожидал, и, вскрикнув от ужаса, пошатнулся, не удержав равновесия и ребята вместе рухнули в сугроб, сомкнув веки до боли в глазницах. Володя мертвым грузом лежал на Антоне, пытаясь отдышаться. Он, делая перерывы между словами, еле выговорил: — Да ты… — он задышал нервно, все тело его обмякло, — Совсем забыл, что ты бегаешь, как бешеный! — он возмущался очень забавно, точно чувствуя маленькую досаду от собственного проигрыша, — умир-а-аю… Антон прыснул, а затем и вовсе залился громким смехом, и Володя, на секунду уставившись на него с изумлением, тоже не сдержавшись, засмеялся вместе с ним. Давно Антон не чувствовал себя настолько живым. Давно Антон не играл в такие детские игры. Как же он скучал по таким беззаботным моментам, когда можно просто повеселиться с другом, не думая ни о чем плохом. — Придурок, — Володя заулыбался, попутно слезая с Антона и вставая на ноги, — чуть не задушил меня, что это за хватка такая?! — Ой, не драматизируй теперь! — съехидничал Антон, — нечего было провоцировать! — когда Володя отвернулся, он незаметно сгреб в ладонь горсть снега, наконец вставая с земли. Ноги все ещё покалывало после быстрого бега, а холод, все это время идущий против него - будто слился с ним, становясь единым целым. Антону не было больно, не было холодно. Стало будто бы легче. Он перестал чувствовать ту боль, которая сжимала внутренности мёртвой хваткой, и сердце его не замерзало, оно билось, стучало как заведёное, заставляя чувствовать себя живым. — У меня вся одежда в снегу, растает и промокнет! — обреченно проговорил Володя, тщетно пытаясь отряхнуть со своих серых штанов снежинки, — получу я конечно от бабу… Володя не успел договорить, потому что Антон, точно злопамятный, не забыв ту маленькую пакость, таким же резким движением безжалостно растер по лицу Володьки снег, приговаривая насмешливое: — Пришел час расплаты! Володя смешно вскрикнул, отскочив в сторону, нервными и неуклюжими движениями стирая с лица прилипший снег, и, слыша, как Антон заливается громким издевательским смешком, надувает губы, искоса глядя на друга. — Тебе говорили, что ты довольно злопамятный, Петров Антон? — кисло заметил Володя, сдувая остатки снежинок с носа и слабо морщась от неприятных ощущений. — Око за око, как говорится, — пожал плечами Антон, широко улыбаясь, — а ты думал, что я забуду твою маленькую пакость? — Ах вот как? — возмутился Володька. Он, влекомый каким-то чувством мести, нагнулся, и, взяв в руки снег, скомкал, слепив шар, точно готовясь отыграться за свой недавний проигрыш. Антон, завидя «пулю» в его руке, уже занесенную над головой, подобрался, поднял руки в примирительном жесте, выговаривая по слогам: — Только посмей. Он мотнул головой, глядя точно в глаза друга, но Володю совершенно не заботили его хотелки, и, в отличие от Антона, бодро закивав, с улыбкой полной задора, воскликнул: — Зуб за зуб! — не растеряв весь запал, и закончив фразу Антона, кинул в него снежок, точно попадая ему в солнечное сплетение. — прямо в цель! — удовлетворенно закончил он, в тот же момент захлопав в ладони, пытаясь стряхнуть с них прилипший снег. Завидя на лице Антона сгустившиеся тучи, который нагнулся, точно готовившись слепить шар побольше, Володька, вновь расхохотавшись, понял, что пора делать ноги и рванул, сверкая пятками. — Ты доиграешься! — крикнул ему Антон вдогонку, и, продолжая лепить шар, уже собрался распрямиться и рвануть за ним, но вдруг чья-то увесистая рука легла на его плечо будто гантель, а затем над ухом зазвучало зычное, едкое, и очень знакомое: — Куда так скачешь, чмошник? — Антон вздрогнул от неожиданности, резко отпрянул от обладателя елейного голоса словно ошпарившись, и разворачиваясь всем корпусом, становясь менее уязвимым и будто под зовы инстинктов сжимая кулаки посильнее, готовясь защищаться. Его буквально застали врасплох, поэтому он не сразу сообразил, как реагировать на чужое присутствие. Но увиденная картина заставила его насторожиться и тотчас напрячься. Денис. И его шайка. Иван, какой-то парень плотного телосложения, второй низкорослый, но, видно, занимающийся спортом, судя по его широким плечам и накаченному торсу, рельеф которого даже через кожаную куртку был едва заметен, но виден, чтобы сделать выводы о том, что парень довольно силен. Каждый из них расслабленно стоял, расплываясь в гадкой усмешке, и Антон прочувствовал легкую, противную пульсацию, подступающую к горлу. Антон машинально отступил на шаг, чувствуя всем своим естеством что грядет нечто по-настоящему ужасное. Что-то на подкорке сознания царапалось, предупреждая о надвигающейся опасности. — Антон! — донесся за спиной крик Володи и приближающиеся шаги, которые становились с каждым разом менее уверенными, робкими. Антон сомкнул веки от досады. Володька приблизился к нему и замер, точно испугавшись, но судя по всему, никуда сбегать не собирался. Совсем наоборот. Он встал рядом с Антоном, подняв взгляд на парней из параллельного класса и нахмурился, сжав кулаки покрепче и распрямившись. Он гордо вскинул подбородок, показывая, что не боится. Антон был ему, конечно, благодарен, но боевой настрой друга не оценил. Он ступил вперед, закрывая собой Володю, на что друг недовольно поморщился, глянув на Антона с укором. Антон не думал о том, что Володя обозлится на него за очередную попытку защитить. Его в данный момент волновала только его безопасность. Он уже прекрасно понимал, что происходит. Володя, в сравнении с этими парнями очень слаб физически, и если уж на него нападут - откинется с первого же удара. Антон конвульсивно раздумывал о том, что же делать в данный момент, ведь добром это все точно не кончится. Сбежать? Но смогут ли? Они же догонят в два счета. Недалеко от Дениса стоял Иван, у которого с каждой секундой улыбка становилась все гаже, чувствуя злое удовлетворение подмечать, что лицо Антона вытягивается в удивлении и легком испуге. Так вот значит что. Значит пришел поквитаться и даже не один. Толпой. Антон почувствовал нечто липкое и черное, точно смола, противно стекающая по внутренностям, заставляя ежится от неприятных ощущений. — Я тут слышал, — начал Денис, невинно улыбаясь, и Антон вновь сместил свой вектор внимания в его сторону, — что ты человека моего тронул. «— Ты же блять, потом поплатишься за все, мразь! За все сделанное и сказанное тебе переломают все кости! — от его возгласа уши закладывало, а изо рта от переизбытка эмоций у него потекла слюна, и он тут же грубым движением вытер её рукавом, злостно выплёвывая последнее, — Я это так не оставлю, так и знай, чмошник!» Вот, что подразумевал Иван под местью. Несмотря на то, что Антон был довольно напуган, он постарался ответить Денису достаточно ровным тоном, без лишних срывов на фальцет. Так, чтобы тот поверил в его непринужденный вид: — Ну тронул, а что? Денис хмыкнул, сощурил глаза, и спросил почти доброжелательно: — Весело было? — Было. — ответил Петров лаконично, даже не задумавшись над ответом и переводя внимания на Ивана, — а чего он пришел? — Антон выдавил из себя кривую улыбку, неестественную, но переполненную искренним отвращением, — За добавкой? — За языком своим следи, — Денис заметно напрягся, лицо его враз потемнело, улыбка спала, словно сгустившиеся тучи, и он проговорил, чеканя каждое слово, двинувшись в сторону Антона хищной поступью, — знаешь, очкастый, что делают с такими чмошниками, как ты? — Он оглядел парней, словно пытаясь убедиться в том, что они все ещё здесь, и закончил холодно. Так, чтоб у Антона от этих слов побежали мурашки, — Их лупят до изнеможения, пока к херам лыжни не откинут. Антон ощущал, как Володя тянет его за капюшон куртки, стараясь дать немой сигнал о том, что стоит поскорее рвануть из этого места, постараться найти укрытие, но ни в коем случае не подстрекать их к каким-либо действиям, иначе все кончится точно не в их пользу. Но Антон не хотел сдавать позиции и сбегать, как какой-то трус. Он больше не хотел убегать, не хотел чувствовать себя жалким, слабым и никчемным, несмотря на то, что прекрасно знал - он с ними уж точно не справится. И Ромка точно не учил его сбегать с места надвигающейся потасовки. Он учил идти тараном, даже если шансы на победу были катастрофически малы. «— Ты проиграешь не тогда, когда из тебя выбьют всю дурь, а когда сбежишь, признав поражение и показав собственную трусость. Ты же не никчемный, Тоха. Проще разок получить в табло, нежели прослыть на всю жизнь сопляком, который даже пальцем не пошевелил ради своей же защиты. — Ромка перевёл дыхание, — Поэтому борись. Борись до потери пульса, Тоха!— » Он шумно сглотнул, голос едва дрогнул на последнем слове: — И что же, вчетвером на одного пойдете? — Это прозвучало довольно жалко, но ему хотелось хотя бы так достучаться до них и показать, насколько это гнусно и грязно - идти на одного толпой. Затем, выдавив из себя слабую ухмылку, проговорил, обращаясь к Ивану, — Один на один слабо было выйти? — Ну почему же на одного, — Денис кивнул в сторону Володи, стоящего за спиной Антона, — вон, твой дружок здесь, вдвоем же разберетесь? — Ты не тронешь его. — голос Антона понизился на пол-октавы. Он был готов стерпеть любые удары и унижения, но мысль о том, что Володьку изобьют как в прошлом, сводила его с ума. Больше его никто не тронет, Антон не позволит сломать Володю во второй раз. Денис поморщился, заметно напрягшись. Он быстрым шагом двинулся в его сторону, и приблизившись, схватил его за ворот куртки, а затем произнёс в пол-голоса. Так, чтоб все внутренности заледенели: — Борзый был, когда лупил Ваньку, куда ж теперь твоя смелость подевалась? — Денис разомкнул ладонь, ткнув Антона в грудь пальцем с избыточной силой, но Антон твердо стоял на земле, сохраняя на лице напускное хладнокровие. Страх, притаившийся внутри, неприятно скручивался спиралью, — а? Батькович. Володя не выдержал, внезапно ступив вперед, оттолкнув руку Дениса и становясь преградой между ним и Антоном. Антон наблюдал за ним с искренним удивлением, видя, как Володя ростом метр шестьдесят пять движется тараном в сторону парня, превосходящего его по росту и силе. В его глазах горела ненависть и неподдельная смелость. Он сделал шаг в сторону Дениса, уверенный и твердый и выговорил с искренней неприязнью: — Только тронь его, — его тело заметно напряглось. Денис лишь отуплено смотрел на него, будто видит в первый раз в жизни. Он даже растерялся на секунду, но потом, будто очнувшись, заговорил. — Педики друг другу теперь задницы прикрывают? — хмыкнул Денис, точно стараясь задеть этими словами Володю за живое, сделать больно и сбить его желание вступиться за друга. Но Володя ничуть не поменялся в лице и не сдвигался с места. И лицо Дениса, у которого не получилось унизить Володьку приобрело суровый окрас. Он наклонился к нему и выдохнул ровно, с вызовом, — и что же ты сделаешь, малявка? Володька криво улыбнулся, хмыкнул и выплюнул с такой всепоглощающей ненавистью и отвращением, что даже Антон, стоящий за ним, прочувствовал все его эмоции, будто яд: — Глаза тебе выцарапаю, уебок. Антон ошарашено глядел на друга, совершенно не узнавая его. Куда он лезет? Совсем, что ли, с ума сошел? Он же не сможет себя защитить, если Денис решится напасть на него. Но вопреки мыслям Антона, Денис не делал совершенно ничего. Лишь стоял, задумчиво лорнируя глазами Володю. Анализировал его, молчаливо вглядываясь в его лицо. У него на скулах ходили желваки, но в глазах читалось удивление и даже какой-то еле заметный… Интерес? — Ванька, займись-ка коротышкой, а то мешает, — обратился Денис к Ивану, неотрывно глядя на Володю, которого будто пригвоздило к земле и не собирался сдвигаться с места, решительно готовясь, судя по сжатым кулакам, ударить подонка. Как только Иван приблизился и собирался, видно, схватить Володю, тот, предугадав его действия, повернулся к нему и замахнулся, в ту же секунду точно попадая Рысакову прямо в челюсть. Иван не смог удержать болезненного шипения. Он отступил на шаг, потирая место удара рукой и заметно покраснел от злости: — Ах ты, пидор мелкий, я ж тебе сейчас… Он угрожающей поступью двинулся в его сторону, точно готовившись ударить в отместку, но рука Дениса, которую он резко выставил, преградила ему путь. Ваня взглянул на него с ярой злостью на лице, на что Денис одарил его гневным взглядом, тем самым пресекая свою пешку и Иван, нахмурившись, с особенным нежеланием, лишь смиренно отступил, потупив взгляд вниз. Денис, хоть и старательно пытался скрыть это, был ошарашен действием Володи, как и сам Антон, что до сих пор глядел на друга с искренним восхищением. Он прочувствовал щемящую сердце гордость от единственной в ту секунду мысли: Володя дал отпор. Денис нахмурился, его лицо заметно потемнело. Он распрямился, отступив от Володи на шаг, точно не имея никакого желания разбираться с ним, что было очень странно. Он засунул руки в карманы своих штанов, а затем взглянул на Антона взглядом странным, непривычным, будто Антон провинился в чем-то очень серьёзном. Сузившиеся глаза так и пытались прожечь в нем дыру и Антон прочувствовал, что вот именно сейчас Денис искренне, всем своим естеством, каждой своей клеточкой его возненавидел, по-настоящему, без капли фальши, но по какой причине, как бы Антон не силился, понять не мог. Он ещё никогда не видел Дениса настолько озлобленным и опасным, будто он тщательно скрывал в себе это до сих пор, и только сейчас показал, раскрыв все карты, сколько сил он готов приложить, чтобы избить Антона прямо здесь и выкинуть в подворотне. Его эмоции были настолько кричащими, что Антон еле совладал со своими, смешанными и странными. Он не знал, как реагировать на резко поменявшегося Дениса. Потому что таким опасным он видел его в первый раз. Взгляд Антона метнулся стрелой в сторону Ивана, точно чувствуя, что тот смотрит на него, сверлит глазами, горящими ненавистью, и когда Иван перехватил взгляд Антона, точно впиваясь будто шипами, проговорил одними лишь губами, с выражением, переполненным всепоглощающей ненавистью: — Тебе - пиздец. Антон прочувствовал, как по телу волной разливается предбоевой мандраж, как ноги становятся деревянными, тело становится тяжелым, и как к горлу подступает ком. Он сжал кулаки посильнее, стараясь впитать в них всю свою решимость. Он не успел понять, как вдруг Иван, получив какой-то немой сигнал от Дениса, подошел и резко схватил Володьку за ворот куртки. Володя охнул, стараясь удержать равновесие, попытался отцепить чужие руки и готовясь нанести удар, но Иван этого в очередной раз сделать не дал, предугадав действия Володи. Он приложил все силы, оттащив Володю от Антона одним рывком, попутно заламывая ему руки за спиной. — Отпусти меня! — воскликнул Володя, затрепыхавшись и пытаясь вырваться, — пусти, говно ты ебучее! Антон резко двинулся в их сторону, в ту же секунду собираясь помочь другу. Злость набирала обороты, а тревога зрела внутри и кричала, будто сирена. Если с Володей что-то случится, от Ивана и мокрого места не останется. Антон выбьет из него всю дурь и вновь поставит на место, чтоб не высовывался. Но Денис не дал ему приблизиться, преграждая путь. Антон замер, взглянул на него как на мешающее препятствие, стену, что хотелось толкнуть, сломать, лишь бы добраться до друга. Глаза его были дикие, озлобленные, искрящие тревогой. — Ну что? — Денис едко заулыбался, — Твоего дружка тоже обработать придется? — От этих слов кровь стыла в жилах. Антона пробило на эмоции, совладать с которыми было тяжело, — Или разберешься один? — он кивнул в сторону Володи, видимо, по его лицу, на котором читалось ликование, прекрасно понимая, какой выбор сделает Антон, — Решай, Петрушка. — Не троньте его! — вскрикнул Володя, стараясь рвануться из хватки Ивана, — Я милицию вызову! Вас всех посадят! — он был настолько зол и старался приложить все силы чтобы помочь Антону, что у Антона от этого дрогнуло сердце. Ему было приятно, что Володя беспечно рвался помочь ему, размахивая кулаками, но не был готов к тому, что Володя пострадает от рук этих мразей. И сейчас ему придется сделать выбор. Сбежать вместе с Володей и их по-любому поймают и изобьют, либо остаться и пострадать одному, но защитить друга. Антон прекрасно знал, какой выбор сделает и что по его мнению будет правильным. Он взглянул на Володю глазами туманными, видя, насколько он зол и как ему до боли обидно от того, что он физически слабее всех находящихся здесь парней. Он дышал загнанно, в очередной раз стараясь вырваться из крепкой хватки Ивана, боролся, рвался на свободу, будто животное, запертое в клетке зоопарка, прикованное цепями к грузному камню. Его глаза искрились гаммой тревоги и непередаваемого гнева. Он сжимал зубы, стараясь всеми силами отпихнуть от себя подонка. Он, как и Антон, хочет защитить друга и подставить себя под удары. Но Антон, естественно, не дал бы Володьке лезть в эту грязь. Он с самого начала уже все решил. — Володя, — начал Антон ровно, стараясь не показывать, насколько тяжело ему даются следующие слова и то, насколько ему сейчас страшно, — делай, как я сейчас скажу - беги домой, сейчас же. — Я никуда без тебя не уйду, — Возмутился Володя, оцепенев на секунду от подобной просьбы, даже приказа. Он не хотел отступать. Его брови сошлись к переносице, он вскрикнул с осуждением, — придурок! Хватит уже ко мне как с ребёнком… Я же… — Я сказал тебе уйти! — воскликнул Антон громко, грубо, слишком резко, и добавил, нахмурившись, словно кинув в Володю тяжелый камень, — Оглох, что ли?! Володька застыл словно каменное изваяние. Светло-карие глаза потемнели, а лицо выражало непонимание, в пару с кричащей обидой, такой громкой, что Антон не смог удержать взгляд на друге, потупившись. Ему было искренне жаль за то, что он вспылил на него, но Володька бы продолжил упираться, что было бы совершенно не на руку Антону. Он желал Володе только самого лучшего, больше никаких издевок в его сторону, оскорблений и срывавшегося с грязных языков слова «педик». Да, так будет правильно. Володя поджал губы, опустил глаза, глубоко задумавшись о чем-то серьёзном и Антон был уверен, точно разочаровался в нем. Ведь он бы тоже расстроился, если бы от его помощи яро отказывался друг, что намеревался защитить. Он это прекрасно понимал, но ничего с собой поделать не мог и не собирался подставлять Володю под удары. Ведь это он налетел на Ивана, и Иван пришел со своими дружками чтобы поквитаться непосредственно именно с Антоном. Володька ни в чем не виноват, всего-лишь оказался рядом с ним в неудачном месте, в неудачное время. Антон ждал чего угодно в ответ на свои колкие слова. Секунды тянулись будто минуты, а сердце стучало в волнении, будто барабанная дробь, со страхом ожидая Володькиного стеклянного взгляда и выкинутого с презрением: «да пошел ты, Антон». Но произошло прямо противоположное. Володя поднял голову, рыжие волосы засияли от ослепительно яркого света. В его взгляде что-то скользнуло. И если Антон понял все без слов, кажется, это была твёрдая, словно камень, решимость. Он нахмурился, сжал кулаки посильнее, и буркнул Ивану едкое: — Пусти, говно на палке, я уйду отсюда. Иван поморщился от сказанного. Денис, глянув в их сторону, прождал томительные несколько секунд и дал Ивану разрешение, на что тот, немедля, отпустил Володю, отступив от него на шаг, хоть и было заметно, насколько у него чешутся кулаки и как он еле сдерживает себя от того, чтобы не ударить Ветрова. Володя, кажется, совершенно не был в восторге от полученной свободы. Пару секунд он все ещё стоял на месте, будто борясь внутри со своим гулким нежеланием уходить. Он лишь устремил свой взор в сторону Дениса, будто пытаясь прочесть что-то в темно-карих глазах и, видно, не находя ничего интересного, вновь нахмурившись, щелкнул языком, развернулся, и опрометью рванул в противоположное от них направление. Антон выдохнул облегченно, наблюдая за отдаляющимся силуэтом Володи, будто какая-то тяжесть вмиг слетела с плеч. — Может тоже сбежишь, как трус последний, пока не поздно, — Денис расплылся в хищной улыбке. Его настроение с уходом Володи заметно улучшилось и это навевало на некие подозрения, — или же разберемся по-мужски? Антон поджал губы, в голове было совершенно пусто, лишь неутомимое желание подстрекало его идти дальше, иначе он точно возненавидит себя, если даст заднюю. Возненавидит так же, как в первые дни, когда дал Ромке одержать над ним победу. Больше такого не будет. Даже если его сейчас изобьют до полусмерти, даже если он потом получит от матери оплеуху, даже если ему переломают кости, даже если останутся шрамы - он ни за что не отступит. Он больше не станет молча терпеть удары в свою сторону, он будет защищаться. Если он сбежит сейчас целым и невредимым, он всю свою жизнь будет жалеть об этом. Жалеть и ненавидеть себя. Он пообещал себе ещё там, в больнице, что он больше не позволит обидеть себя и будет бороться до последнего вздоха. Он поднял глаза бесцветные, неживые, будто пожухлые листья на стоящего напротив Дениса, попутно снимая с плеч тяжелый рюкзак. Последовало шуршание куртки, он вытянул левую руку от себя, разжал ладонь и ранец с глухим звуком упал в сугроб, будто выкинутый бесполезный мешок с мусором. Да и что это за спектакль они разыграли? Какой бы выбор Антон не сделал - исход был бы один и тот же, поэтому он так и не понял смысла всего этого разговора. — Разберемся, — холодно ответил Антон. Ладони покалывало от мороза и недавней игры в снежки, а леденящий воздух то и дело пробирался под одежду, заставляя все конечности Антона задеревенеть. Он порядком выдохся после бега и это ещё больше заставило его почувствовать досаду. Плохо. Ребята с одиннадцатого «А» захохотали с неверием, и низкорослый парень выкинул насмешливое, с издёвкой слово: — Отчаянный. Антон не понял, что именно произошло и как это получилось, лишь когда Денис явился перед ним словно стрелой, и когда удар прилетел куда-то в челюсть, тогда он и осознал происходящее - началось. Голова отклонилась, пронзительный свист раздался в ушах, и весь мир в ту же секунду превратился в яркую вспышку. Антон рвано выдохнул, стараясь не зашипеть от боли. Во рту ощущался медный привкус крови с оттенками горечи. Очки тут же слетели с лица и перед глазами все стало блеклым, нечетким, и от того сам же Антон уязвимым. Он отшатнулся, удерживая равновесие на ватных ногах, на автопилоте с силой зажимая ладонью место удара. — А без окуляров своих он чет видит вообще? — раздался сквозь звон в ушах мерзкий голос плотного парня. — Вряд ли, — ответил Иван, и в голосе его послышалось зло-насмешливое удовлетворение, — он без них как рыба без воды - нихера не видит. Антон почувствовал, как внутри рождается буря, точно сметет все с лица земли. Какие же мрази. С самого начала скопом поджидали, чтобы поиздеваться над ним. С ними с самого начала было бесполезно вступать в диалог и решать все словами. Сердце билось до того громко, что Антон почувствовал себя точно сумасшедшим, готовившимся разорвать любого в клочья. Злость нарастала, а вместе с ним и чертов страх старался вырваться на свободу, но Антон тут же запихивал его обратно, да поглубже. Еле прийдя в себя, и рвано выдохнув, он поднял взгляд, чувствуя, как же больно саднит щека. Надо было срочно успокоиться, и думать, что делать дальше. Нельзя идти на поводу своих эмоций и как идиот налетать с кулаками, ведь в любом случае останемся проигравшими. Но можно хоть немного смягчить ситуацию и попробовать дать сдачи - этого будет достаточно, чтобы Антон почувствовал себя победителем в этой игре. Чертовы шакалы не налетали без разбора с кулаками, они играли, оттягивая время, сводя тем самым Антона с ума. Не старались навалиться на него и разделаться побыстрее. Наоборот, их забавляло происходящее, они чувствовали удовлетворение, издеваясь над Антоном, хотели продлить эти моменты, видеть страх на его лице и ощущать, насколько беззащитно он себя чувствует. И как же это было некстати, потому что Антон чувствовал себя как на иголках, не понимая, от кого следует ожидать следующий удар. Несмотря на плохое зрение, он попытался сориентироваться в пространстве. Картинка перед глазами размылась, и подонки превратились в четыре дрожащие темные пятна, движущиеся в его сторону. Он прищурился. Антон, хоть и потерял возможность видеть нормально, остальные чувства все же продолжали работать прекрасно, и они обострились в то же мгновение. — Дальше можно даже не стараться, Дэн! Все равно зенки нихера не видят, — загоготал плотный парень. Антон стиснул зубы. Я, может и не вижу, но прекрасно все слышу. Каждый звук шагов, приближающихся к нему, хохот, и небрежно кинутое «слабак» - все слилось в одну кучу, и Антон, слыша и видя, как приближается чужой силуэт, напрягся, терпеливо дожидаясь момента, когда пятно будет на достаточно близком расстоянии, а затем, когда настало время, все тело налилось упругой силой, он оттолкнулся ногами от снега и впитав всю скопившуюся ярость в кулак - ударил наотмашь от всей души, ощущая бегущую по венам эйфорию. Похоже, Денис расслабился, точно уверенный в том, что Антон без своих окуляров уязвимый, а значит и стараться особо не надо. Как же он ошибался. И судя по тому, как тут же последовало после этого действия недовольное «блять» Дениса - Антон попал куда надо. Денис вдруг захохотал с кричащей капелькой досады и впитывая яд в каждую буковку, произнёс на тон ниже: — Вроде бы слепой, сука, а так выкобенивается… Антон вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал чье-то чужое присутствие позади себя, и как его в тот же момент с силой пинают в спину ногой. Он, не удержав равновесия, пошатнулся вперед, чуть ли не рухнув на землю, как тут же в живот резко впечатался каменный кулак Дениса, и в этот раз удар был намного сильнее предыдущего. Антон это прочувствовал прекрасно, глаза тут же расширились, весь воздух выбило из легких, заставляя согнуться пополам. Он не смог сдержать рвущееся слюноотделение, давая ниточке слюны стечь вниз, по подбородку, а потом надрывно кашлянул, стиснув зубы с звериной силой. Поднимающаяся злость становилась все ближе, собираясь взять верх над разумом. Голова внезапно закружилась и тошнота, все это время преследовавшая его, вновь настигла. Антон еле вдохнул хотя бы клочок воздуха. Все тело прохватил тремор, до того было нестерпимо больно, что Антон еле удержал в себе рвущийся наружу стон, но упрямо стоял на месте, пошатываясь, стараясь распрямиться и приготовиться к последующим действиям. — Ну теперь по-серьезному, Петрушка, — Денис порывисто задышал, а затем кинул небрежно, — размялись и хватит. Значит, это была только разминка? Антон с ужасом прочувствовал, как его снова кто-то толкает в спину с силой, и как перед ним словно гора является плотный парень, тут же пихая его собственным телом. В этот раз Антон не смог удержать равновесия и тряпичной куклой повалился в сугроб. Черт возьми. С ним же просто играются! Перекидывают друг другу, словно мячик. Руки безостановочно тряслись от холода, и это только больше ухудшало ситуацию. Чертов холод вновь шел против него, высасывая силы. Нихера ему лучше не стало. Он так и знал, что никакая больница ему не поможет. Это что-то иное, что не лечится обычными врачами, что-то странное и мистическое. Когда он попытался сесть, чуть было позорно не упал обратно на землю. Шапка съехала в сторону, а затем и вовсе слетела с головы. Надо было срочно что-то придумать, иначе от него действительно и мокрого места не останется. Чокнутая четверка залилась мерзким хохотом, заставляя Антона поморщиться от омерзения. — И этот-то тебя пиздил? — загоготали слева, обращаясь, судя по всему, к Ивану, — че-то он дряблый совсем, чтобы тебе столько синяков наставить. Внутренности словно захлестнуло крапивой. Никто не смеет смеяться над ним. Никто не смеет бить его и издеваться. Никто. Антон, превозмогая перед усталостью, все же встал на ноги. Он было выдохнул, но даже не успев что-либо сделать, на него кто-то резко замахнулся и он, завидя размытое пятно, предсказав последующие действия, неуклюже увернулся, отскочив в сторону от летящего в него удара, но тот будто только и ждал этого, и в ту же секунду сделал Антону подсечку. Антон пошатнулся вперед, и было обрадовался, что избежал очередного падения, как в его ногу тут же с избыточной яростной силой врезался чужой тяжелый ботинок, заставивший ноги Антона подогнуться, а самого Антона вскрикнуть от нестерпимой боли. Его будто парализовало. По всему телу словно пронесся электрический разряд, напоминающий орду острых маленьких иголочек. Он упал тряпичной куклой обратно в сугроб. Все тело будто сковало цепями. Воздуха катастрофически не хватало. Лицо его зарделось от того, как сильно ему захотелось вскрикнуть в тот момент, но старался сдерживать в себе эти крики. Вены отчетливо виднелись на лбу, а стиснутые намертво зубы заскрежетали. Лишь спустя пару секунд Антон, сквозь весь этот леденящий холод, охвативший все его тело, осознал - ногу поразила судорога. Антон уже осознал, кто именно из этой четверки, так ловко, с безупречно отточенными движениями, совершенно не прилагая усилий отправляет его в нокаут. Судя по тому, что силуэт по росту был ниже остальных, это был тот самый жилистый парень. Если у Антона и получилось врезать Денису, то с ним уж точно посложнее будет. И, похоже, он прекрасно знал, куда наносить удары, и Антон был уверен - уже не один год занимается боксом. Эта стойка, эти резкие удары и хорошая физическая подготовка. Все сводилось к этому. Антон не мог найти в себе силы, чтобы подняться на ноги. Этот парень все продумал. С самого начала. Как же злит. — Я так помру со скуки, Петрушка, неужели это все? — певуче промолвил Денис с искрящимся в голосе разочарованием и когда после недолгой паузы не последовало ответа от Антона, лежащего в снегу и трясущегося от холода и нестерпимой боли, выкинул удовлетворенно, точно победитель, — пойдемте парни, походу он все уже, спекся. Где-то на периферии слуха Антон слышал их отдаляющиеся шаги, издевательский смех и довольный гогот Ивана. Он сомкнул веки, совершенно не пытаясь приложить усилия для того, чтобы встать. Снег под телом казался Антону мягкой подушкой, а ветер, упорно бьющий в спину - невинной лаской. Чернильная мгла опутывала его разум, сжимая в тисках, не оставляя ни единого проблеска хотя бы в виде маленькой свечи. Надежды рухнули, будто старое потрепанное здание, такое же, как на той проклятой улице. Внезапно всплыла мысль, которая грела его душу совсем недавно: «Теперь меня не тронут». Антону захотелось рассмеяться в голос, до того абсурдными сейчас звучали эти слова. «Я больше не позволю издеваться над собой» Да как же! На лице явилась горькая улыбка, еле выдавленная, болезненная и очень, очень слабая. Какой же глупый и наивный, раз думал, что все действительно закончится. Этот ад так и продолжится, ему нигде нет места. Последние слова зазвучали словно мантра в сознании. Нет места. Нигде нет места. В прошлом не было места в семье, в этом же - среди сверстников. Все сводится к одному и тому же. Раз за разом. По кругу. Антон сжал кулаки от собственного бессилия. Все негативные воспоминания начали вылезать из темных щелей его разума и закружились в сознании, будто пленка старых кассет. Ненавижу. Моменты, когда его оскорбляли, называя педиком, как в него кидали предметы, плевались жеваной бумагой, пытаясь унизить. Когда за ним гнались толпой, собираясь хорошенько избить, называя подобную дикость игрой в вышибалы. Их взгляды, наполненные отвращением. Перешептывания за спиной. Все слилось в одну кучу. Черный шар увеличивался в размерах, грозясь взорваться и дать волю эмоциям. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Он сомкнул веки до боли в глазницах. Ненавижу! А затем, в уме будто что-то щелкнуло, и все черное, шумное, будто помехи на экране сломанного телевизора - все стихло. Тьма куда-то рассосалась, и окружение стало абсолютно белым, пустым, безопасным. Перед глазами появилось лицо Ромки. Злое, пылающее ненавистью, и слова, топорные, едкие, будто по сердцу проезжавшиеся наждачной бумагой зазвучали так громко, что Антон затаил дыхание: «— Мне в хер не впилось твоё доверие. — грубо пресек его слова Пятифан, игнорируя всю остальную, выпущенную на волю с немалыми усилиями, фразу Антона, — Но, как ты и сказал, — он заметно расслабился, и произнёс: — пораскинь своими ботанскими мозгами и делай, нахуй, выводы, — его лицо вмиг приняло гримасу искреннего отвращения, словно он был в чем-то очень сильно разочарован, — а то так и останешься игрушкой для битья, ссаная ты тряпка.» «— А то так и останешься игрушкой для битья, ссаная ты тряпка —». Только сейчас Антон осознал в полной мере, что именно значили те слова. Ромка был разочарован в нем. Слабом, наивном, который только и мог, что задавить морально, но физически был недостаточно силен. А только этого точно мало, чтобы противостоять сопернику. Он видел в нем беспомощную букашку, которую можно легко раздавить и от этого Ромке было по-настоящему мерзко. Антон даже призадумался, что бы сделал Ромка, если бы он был на его месте? Ну уж точно не лежал бы, не терпел, дал бы отпор и бился до последнего вздоха, пока силы не закончатся. Он бы рвал и метал, но ни в коем случае не стал бы лежать в снегу побеждённый, отчаявшийся и сдавшийся. Антон столько раз восхищался его стойкостью, силой и смелостью, что неоднократно ловил себя на мысли, что хочет быть таким же. Сильным и несгибаемым. Именно эта фраза, сказанная Ромкой, впилась в сознание Антона и заставила его, практически побежденного, лежащего подобно покойнику - дернуться на месте, а затем, собирая себя по кусочкам и ощущая, насколько все адски саднит - почувствовал. Лежа в снегу, совершенно обессиленный, он почувствовал НАСКОЛЬКО сильно его переполняют эмоции. Это была невообразимая, безумная ярость, резко явившаяся на замену абсолютной пустоте, смешанная с досадой и горючей обидой. Ноги и руки зашлись в треморе, кровь вскипела, а внутри будто разрастались языки синей пламени. Взрыв. Антон не помнил, каким образом после таких ударов, несмотря на вопиющую боль смог встать на ноги, чувствуя, как в глазах мутнеет и как мир под ногами качается. Ноги, руки, все тело налилось какой-то странной, будто не человеческой силой, и Антон рванул стрелой, ощущая, как под ногами болезненно покалывает от холода и как морозный ветер безжалостно хлещет по щекам, заставляя его изредка жмуриться. Но Антону было плевать на все! Он чувствовал, как сейчас точно сойдёт с ума, если не сделает хотя бы что-нибудь. Что-нибудь, чтобы поставить ублюдков на место. «Я тоже…» Перед глазами выросла его собственная спина, понуро плетущаяся в сторону черноты. Антону хотелось до него дотянуться руками, остановить, убедить его в том, что все изменится. Обязательно изменится. Что он не слабый, не никчемный, что у него достаточно сил. Антон что-то крикнул ему, и тот, наконец замерев, медленно повернул к нему голову. И его лицо, до этого посеревшее, пасмурное, точно пойдут дожди - озарила улыбка. «Тоже могу!» Как только он догнал Дениса и сразу же налетел, подобно коршуну, сквозь размытую пелену перед глазами все же завидел его растерянное лицо, и, сам того не понимая, Антон оскалился, схватил его за капюшон куртки и с силой откинул в сторону. Руки сами по себе двигались, ноги крепко стояли на земле. Адреналин притупил все болезненные ощущения. Антон схватил Дениса за грудки, слыша, как тот резко выдохнул, и, не мешкая, с яростной силой врезал ему по морде так, что тот отлетел, повалившись в снег с глухим звуком. Возможно, Антону показалось, но он будто услышал хруст ломающихся костей под своим сжатым намертво кулаком, и это действо разлило по телу чувство мстительного удовлетворения. Пешки лишь спустя секунду пришли в себя, полностью растерянные. Раздался чужой зычный свист, и визгливый голос плотного парня: — Э! Харэ! Че ты делаешь, обмудок?! Его тяжелая рука легла на плечо Антона, и тот, будто ожидая этого, резко развернулся, подобно солдату, и въехал ногой в его толстое брюхо, отчего тот, не ожидав этого, отступил на пару шагов, ссутулившись и прижимая руки к месту удара. — Ах ты, сука подлая, — прохрипел он сквозь болезненное мычание. Антон резко повернулся в сторону Ивана, и прошествовал к нему тяжелыми шагами, смотря на него взглядом взбешенным, будто ополоумел, не видя ничего перед собой и не слыша. Иван вздрогнул всем телом, лицо его вытянулось в искреннем ужасе, он отступил на пару шагов и точно собирался с секунды на секунду рвануть в противоположную от Антона сторону, но Антон явился перед ним так резко, что тот ничего не успел сделать, лишь покорно принял летящий в него удар в лицо, что саданул по носу, вскрикивая и приземляясь на землю пятой точкой. Вот оно. Антон чувствовал себя в этот момент просто прекрасно. Безумная улыбка не сходила с лица от реализованной в его голове мести, пока он лежал в снегу и продумывал каждый свой шаг. Но он и опомниться не успел, как его руку схватили в крепкой хватке и заломили за спиной. В этот раз Антон не смог сдержать болезненного мычания. Силясь прийти в себя он попытался рвануться из хватки, затрепыхавшись, но это было бесполезным действием, ведь и так было ясно, что из такой хватки, если ты недостаточно подготовлен физически - не вырваться. Над ухом раздался чужой голос, судя по всему, низкорослого парня. Низкий, врывающийся в душу, и опутывая разум Антона тягучей черной дрянью, — кончай строить из себя героя, любовничек, — а затем силой заставил грузно осесть коленями в сугроб. Подонки начали приходить в себя, отирая ушибленное место рукой, вставая с земли и смотря на Антона яростно, пронзительно, со всей ненавистью. И Антон осознал, что сейчас, как бы он ни старался - не сможет избежать последующих действий. И в этот раз ему не дали и шанса встать. Его тут же кто-то пихнул в бок ногой. Это было настолько неожиданно, что все его тело будто прохватил паралич и он чуть ли не отключился, в тот же момент рухнув и повалившись в снег в позе эмбриона. В ушах зазвенело так громко, что он еле расслышал следующую фразу. — Из-за спины решил напасть, хуйло ты тряпичное?! — Тяжелый ботинок Дениса прилетел куда-то в живот, Антон весь сжался, кашлянув, будто готовясь выплюнуть все свои органы, — Бессмертным себя почувствовал?! Ну так сука, сам напросился, — Сил хватило лишь на то, чтобы закрыть лицо руками и согнуть колени. Антон не понимал, на каком ударе стоит акцентировать внимание, потому что они начали лететь на него со всех сторон. Главное защитить голову и живот. Он крепко сжал зубы, стараясь стерпеть удары. Господи. Ублюдки напали толпой, не оставив Антону и шанса на защиту. Твари. Когда удары наконец прекратились, сверху раздался желчью переполненный голос Дениса: — Ты и дальше будешь зубы скалить? — рявкнул он, а затем, еле отдышавшись, спросил, — Не надоело ещё сопротивляться? Сдавайся уже, пока не добили, хера столько выебываться?! Антон кое-как перекатился на спину, еле осел на снегу, ощущая, как же сильно гудит в черепной коробке и как его тело яростно трясется, будто канатоходец. Он приоткрыл губы, во рту было сухо, словно в пустыне, а голос напрочь отказывался выходить. Но Антон заставил себя воскликнуть. Нет, прорычать. — Я ни за что тебе не дамся, бей хоть до помутнения рассудка, — гаркнул Антон с пылающей ненавистью. Во рту ясно ощущался привкус крови, от которого затошнило ещё больше, — привел своих дружков, вместо того, чтобы выйти один на один, — и буквально выплюнул, изредка заходясь в хриплом, гортанном кашле, — дерьма ты кусок! — внезапно от столь громкого крика ребро отдало сильной болью и Антон, сжавшись, не смог удержать в себе сдавленное мычание. Глаза застилала пелена от подступающих слез. Зубы сжимались с яростной силой, а внутри клокотала удушающая обида. Несмотря на то, что Антон выходит из этой игры проигравшим, таковым он себя уже не чувствовал и если бы он смог повернуть время назад - поступил бы точно так же. Но он должен встать, несмотря на боль. Должен. Но он просто закончился. Сидя в снегу он даже не мог пошевелить пальцем, все будто онемело, губы дрожали, а знакомый холод так и норовил залезть под кожу, заставляя остыть распаленную кровь. Все силы он вложил в последние удары и в сказанную фразу. — Гляди, каким шелковым стал сразу, — загоготал Иван, нервным движением вытерев струйку крови из носа рукавом своей куртки, — и на лицо это его смазливое, щас разревется, ну точно педик конченый! Денис шагнул к обессиленному Антону и присел на корточки. Антон совершенно не мог вернуть себе здравомыслие. В глазах рябило, веки слипались, и все тело покалывало в тех местах, под удар которых они попали. Хотелось лечь. Денис вытащил из кармана пачку сигарет и поджег одну, зажимая двумя пальцами и глубоко затягиваясь. Глядя из полуприкрытых век, он спросил холодно: — Ну чего молчишь, Петрушка? Педик? — он выдохнул Антону в лицо едкий дым, заставляя того закашляться. — Ну, чего молчишь? — продолжал напирать подонок, — язык проглотил? — Отъебись, — сдавленно прохрипел Антон, искоса завидя, как Денис безмолвно подносит сигарету к тыльной стороне его ладони. Он затаил дыхание, ясно понимая, что именно Денис собрался делать, и с ужасом вскрикнул: — Не… ! — он попытался встать, решившись было вскочить и зарядить Денису в нос кулаком, как его тут же с той же силой пнули вбок. Антон вскрикнул от невыносимой боли, заваливаясь на спину. Не оставляя попыток встать, он вновь дёрнулся, как его руки тут же сжали в тисках и намертво припечатали обратно к земле. — Лежи давай, — процедил Денис, — А то глаза тебе выжгу, — Антон шумно сглотнул, стараясь не дышать. Прямо сейчас он чувствовал себя совершенно беспомощным и уязвимым, маленьким шестиклассником, которого скопом давили старшеклассники. Это сравнение заставило его до боли прикусить губу. Денис даже в лице не поменялся, продолжал бурчать себе под нос всякую дрянь, однако сигарету, все же, убрал и даже выкинул куда-то в сторону, — Поди Пятифану каждый вечер задницу подставляешь, — эта реплика заставила Антона вмиг ощутить жгучий стыд. Все тело налилось жаром. Денис гадко заулыбался, ощущая свое превосходство, продолжая унижать Антона словами едкими, колкими, невыносимыми, что хотелось провалиться сквозь землю, — Расскажи, какого это - долбиться в задницу, Петрушка? Антон буквально оцепенел, а язык словно к небу прижало. Он прекрасно слышал, как эти шакалы заливаются ядовитым гоготом. Слышал и собственное бухающее в ребрах сердце. Ему было так отвратительно, что хотелось умереть. Он чувствовал в себе бессильную злость. Слезы предательски начали стекать по коже от собственной беспомощности, оставляя за собой неприятные горячие дорожки. Его просто унижали, а он не мог ничего с этим сделать, хотя бы потому, что ему не давали пошевелить и пальцем. Как бы он ни пытался с силой сомкнуть веки, удержать скопившиеся в глазах слёзы - все было бесполезно. Они лились без остановки, попадая в ушную раковину и заставляли морщится от противных ощущений. — А что? — Антон взглянул на него глазами покрасневшими, влажными от слез и злыми, будто озверевшая псина, — Тоже захотелось подставить? Лицо Дениса изменилось, на скулах заходили желваки. Он, на удивление Антону, не сказал ничего в ответ, лишь вдруг обернулся на своих товарищей, и спросил насмешливо: — Руся, ну как он тебе, достаточно смазливый? Антон повернул голову и в то же мгновение у него от ужаса расширились глаза, стоило завидеть на лице тучного парня прорезающуюся на лице довольную усмешку. Его враз словно окатили ледяной водой, окунули с головой в прорубь. Его тело налилось железом, кровь вскипела, в висках запульсировало, а сердце застучало как заведенное, будто пытаясь пробить ребра и вырваться на свободу. Дыхание стало неровным, паника нарастала, заставляя адреналин забегать по венам. Он затрепыхался, игнорируя адскую боль, которая бегала по всему телу, пытаясь рвануться из мертвой хватки двух парней, что удерживали словно капкан, крепко надавливая на кожу, будто когтями впиваясь сквозь куртку. — Не рыпайся, — процедил Денис сквозь зубы, — а то больно будет. — Пустите меня! — вскрикнул Антон, продолжая вырываться. Страх взял вверх над разумом, стоило только представить то, что всплыло у него в голове за долю секунды, — Пустите, сука! — Да кому ты нужен, — гнусно заржал кто-то сбоку, заставляя Антона вздрогнуть и замереть, — не переживай ты так за свою задницу, никто на нее не позарится, — лицо низкорослого парня вытянулась в гримасе отвращения, его передернуло, — пидрила здесь только ты, фраер. Денис хмыкнул, а затем, приоткрыв губы проговорил ровно, да так, что по коже ордой пробежали мурашки: — Теперь-то ты шелковым стал, стоило тебя приструнить, а то все тебе с рук спускал, гондон. Антон чувствовал, как сердце заводится с безумной силой, как кровь в венах вскипает и как болезненно покалывают ладони от снега под ними. Что ж ты делаешь, Антон? Прийди в себя! Голос в сознании становился громче, точно просящий ответить, сказать что-нибудь. И он сказал. — И что ты мне с рук спускал? — на лицо так и просился звериный оскал. Ему хотелось вгрызться зубами Денису в кожу, бить до помутнения рассудка, пока не отключится, вцепиться руками как обезумевший зверь в шею, но здравый смысл все ещё одерживал над Антоном вверх, не давая леденящему холоду просочиться дальше, в разум, самолично разрешая управлять собой словно куклой на ниточках. Денис приблизился, чуть склонившись над ним, и полушёпотом произнёс так, чтобы слышал один лишь Антон: — Прекращай ошиваться рядом с ним. Глаза Антона блеснули в искреннем непонимании, а затем засверкали, расширились. Над головой будто появилась лампочка, она замигала, засветилась, и оглушительно громкое осознание бурей поднялось в голове, закружилось, а затем стихло, оставляя за собой лишь одну, эхом проносящуюся фразу: — Так ты все-таки запал на него. Денис моргнул, лицо вмиг поменялось с хитрого и злобного в растерянное, а затем, вновь натянув на себя свою маску, криво улыбнулся, и процедил грозно: — Закрой варежку, уебок. Голос Дениса, как северный ледник замораживал, а черные глаза, полные презрения, силились испепелить. Его, как и Антона, связывала одна схожая между ними ситуация. Денис пригрозил, вглядываясь в серые глаза Антона, чеканя каждое слово: — Если не будешь молчать - я сдам тебя первым. — Денис, думаю, хватит с него уже… — в голосе плотного парня зазвучало волнение, похоже, его одолевал страх быть пойманным, — Мы от школы недалеко, если училка заметит… — Заткнись, — пресек Денис своего товарища, — если ссышь - вали домой. Парень лишь обиженно поджал губы. Он точно не хотел прослыть трусом в кругу своих товарищей, поэтому лишь скуксился и смирился с происходящим. — Держите его крепче, — приказал Денис своим товарищам. — только приподнимите его, а то его неудобно так пиздить, — Низкорослый парень сжимал в тисках руки Антона, будто оковы, не давая сдвинуться. Он лишь помог принять ему сидячее положение, заломив руки за спиной, заставляя Антона зашипеть. Денис навис над ним, криво заулыбался, произнося: — Теперь уж я с тобой сведу счеты, — и добавил, — лично, — и со всей дури въехал Антону по лицу кулаком. Антон уже не чувствовал боли, он чувствовал невыносимое отвращение, опустошение, ощущая себя той самой игрушкой для битья, каким его назвал Пятифан в тот день после игры в баскетбол. Не было больше сил сопротивляться. Холод заполонял легкие, руки перестали ощущаться, а мозг напрочь отказывался работать. Холод. Он высасывал из Антона все силы, пробирал до самых костей, замораживал кровь в венах и убивал. Ему совершенно не стало лучше, это было всего-лишь затишьем перед бурей. Антон все ещё питал крохотную надежду на лучшее. Если бы сейчас кто-нибудь пришел на помощь. Если бы… В уме прозвучало лишь одно имя. Желанное имя. Имя друга. Он сомкнул веки до боли в глазницах, когда Денис в очередной раз занес руку для следующего удара. «Рома!» И в этот самый момент, лежа в снегу, чья-то тень, очень знакомая и высокая упала на него. Этот силуэт закрывал собою солнце. Глаза расширились в неверии. Он будто растерял возможность слышать и, кажется, даже дышать. Перед глазами точно появился Ромка и даже без своих очков Антон узнал его сразу. Он даже не успел понять, как Ромка резко схватил Дениса двумя руками за ворот куртки, одним рывком оттащив от Антона и с силой ударил от всей души, заставив того повалиться в снег. Низкорослый парень наконец выпустил Антона из своей хватки и отступил назад. Антон в ту же секунду почувствовал небывалое облегчение, желанную свободу, однако все тело нестерпимо саднило. Он попытался сжать ледяную ладонь, стараясь размять пальцы, что окоченели от мороза, но увы, не смог этого сделать. Да и сдвинуться с места не мог. В глазах рябило, темнело, а голова кружилась так же сильно, как и раньше. — Антон! — голос Володи, взволнованный и дрожащий заставил прийти в себя и воззриться глазами туманными, стараясь разглядеть его, что рыжим пятном маячил перед глазами, — Как ты… ? — он запнулся, растерявшись и выдохнул обреченно, — О, Боже… — он замер на секунду, но попытавшись взять себя в руки, помог Антону присесть, игнорируя его болезненное шипение и мягко приговаривая, — сейчас-сейчас, Антон, потерпи, пожалуйста. — он был так взволнован и напуган, что Антон сквозь ткань своей куртки чувствовал, как сильно дрожат его руки. И если бы Антон видел ясно, он был уверен, что на глазах Володьки в данный момент выступили слёзы. Антон вдруг осознал. Володя? Почему он вообще тут? Он ведь сказал ему бежать. Неужели это он позвал Ромку на помощь? Быть не может. Ради Антона? — У тебя к херам тормоза слетели уже? — взревел Ромка, — Ты что делаешь, хуйло ты ебучее?! Денис, судя по всему, был несколько растерян и не сразу нашелся с ответом. Он пару секунд молча сверлил Ромку глазами, а затем резко встал, распрямился и вновь начал нести какую-то дрянь: — А ты чего, Ромыч, тоже в педики подался? — Денис плевался ядом, — жопу спасать педикам ещё не устал? Ромка начал наступать на него, широко раскрытыми глазами вглядываясь в лицо ублюдка. — Ебало свое завали, — произнёс он низким басом, с хрипотцой, точно перепугав этим тоном всех товарищей Дениса, — Ещё хоть слово… — Ты только пиздеть горазд! — воскликнул Денис, толкнув двумя руками Ромку, совершенно без страха, — Совсем недавно пиздил этого упыря, а теперь за него впрягаешься?! — в его голосе Антон заслышал какую-то кричащую обиду, — Да че с тобой?! — Это, тебя, сука, не касается! — взревел Ромка, толкнув его в отместку, — он тебе нихера не сделал, — на третьем слове он повысил голос, будто рык, — это со мной… — он указал на себя пальцем, — у него счеты были, тебя никто лезть не просил, вот и молчал бы в тряпочку, не высовываясь! — Так он же педик… — прозвучало неуверенное, будто эта фраза заставит Ромку смягчиться и понять все зверские поступки, которые они совершили по отношению к Антону прямо сейчас. Ромка криво улыбнулся. — Этот педик, я смотрю, каждому из вас навалял, — осмотрев каждого, произнёс он. Его лицо потемнело, и выражало высшую степень злости, — и это несмотря на то, что вы его толпой гасили, выблядки, — и добавил, — кто здесь пидорас еще, если не вы, сукины дети?! — Да взгляни на него, — не оставлял попыток Денис, указав на Антона рукой, — даже избитый сука, смазливый, словно девчонка, таких на место ставить надо! — На место? — Ромкина интонация несла в себе какое-то разочарование, в пару с отвращением и возмущением, — Как с Ветровым хочешь поиграться? Володька вздрогнул. Лицо Дениса тут же поменялось и он, глядя на Ромку, произнёс ровно: — А ты, типа, не при делах? — Я завязал… — выдохнул Ромка, — Мне осточертели эти игры, — он взглянул на тяжело дышащего Антона, и Антон, перехватив его взгляд, почувствовал, как внутри что-то сжимается, — Ещё хоть раз его тронешь… — Ромка словно еле из себя слова выталкивал, стараясь сдержать в себе пылающую ярость. Он выудил из кармана нож-бабочку и искусно крутанул в руке. А затем, резким движением руки приставил его к горлу Дениса, отчего тот буквально перестал дышать, замерев на месте. И Ромка, пройдясь по чужой щеке острым наконечником и оставляя за собой тонкую полоску, что начала тут же кровоточить, отчеканил: — и я тебе все лицо искромсаю. Так, что родная мать не узнает, хуйло ты патлатое. После сказанной реплики, он отпихнул Дениса от себя одной рукой, будто куклу, шествуя тяжелыми шагами в сторону Петрова, как вдруг Денис, преисполненный злобой, зажал ладонью щеку и закричал уже всерьез, взбесившись не на шутку: — Значит все-таки подался в пидарасы! Ромка в долгу не остался. — Очко сожми покрепче! — рыкнул он, разворачиваясь к нему вполоборота. Лицо его вдруг расплылось в ехидной улыбке, злой, угрожающей, и острой, будто лезвие, — И я-то не подался, — Ромка перевел дыхание, засунул руки в карманы своих штанов и произнёс хрипло, — а вот ты… — он окинул его взглядом красноречивым, ухмыльнулся и добавил, — видел, как на мальчика из параллели засматриваешься. У Антона глаза расширились в удивлении после этой фразы, и если он понял все правильно, Ромка прекрасно знал, что Денис имеет какие-то чувства к Володе. По крайней мере, Антон предполагал. — Вот чмо болотное, — Гаркнул парень плотного телосложения, которого явно оскорбило сказанное, угрожающе двинувшись на Ромку. Антон глядел на этого парня, как на беспечного идиота, которого прямо сейчас изобьют на месте. Неужели он не знает, насколько опасно идти против Пятифана? Новенький, что ли? Он напомнил Антону давно пропавшего Семена. Такой же противный, плотный и легкомысленный. Добраться до Ромки он, предсказуемо, не успел, путь ему резко преградил Бяша, да так неожиданно, будто из-под земли выросшая преграда, заставляя того стушеваться. — Заткни пасть-на, — процедил Бяша сквозь зубы, наступая на подонка, лицо его потемнело. Он весь напрягся и всерьез намеревался врезать подонку. И продолжил реплику, выдохнув на пол-октавы, — кишки простудишь. — Да все, харэ уже, — попытался успокоить его Ромка, по-дружески похлопав по плечу. Но Бяша будто не слышал его, и Ромка, взбесившись, вторил громче и требовательнее, — харэ блять, я сказал! — он движением руки отстранил друга от тучного парня, и видимо, только поэтому Бяша наконец взял себя в руки и еле оборвал зрительный контакт, все ещё стоя в напряжении. — Валите давайте, — Проговорил Ромка устало, но спустя пару секунд заметив, что никто уходить все ещё не собирался, рявкнул свирепо, — Че встали, блять? Нахуй катитесь отсюда! Парни нехотя отступили, глянув в сторону Дениса и получив одобрение своего «главаря» двинулись в противоположную сторону. Денис ещё несколько секунд стоял, наблюдая за ними, а затем, заметно расслабившись, проговорил с угрозой: — Ты пожалеешь об этом, — и развернувшись, последовал за остальными. После того, как все наконец ушли, Бяша с Ромкой заметно расслабились. Они синхронно выдохнули с облегчением. Напряжение сошло на нет и Ромка, устремив взгляд в сторону Антона, немедля прошествовал в его сторону. Бяша не отставал, молча следуя за ним и хмуро глядя на друга. Антон поднял взгляд, увидев перед собой два размытых пятна, возвышавшихся будто горы. Яркий свет солнца слепил глаза, и лицо Ромки, что закрыл его собой, превратилось в черное пятно. Володя сжал ткань куртки Антона в тисках, стоило хулиганам приблизиться. Антон знал, что Володе все равно некомфортно, но ради Антона готов был стерпеть этих двоих и молча оставаться рядом. И как он только нашел в себе силы и смелость позвать их на помощь? — Встать можешь? — спокойно спросил Ромка, в то время как взвинченный Бяша не мог совладать со своими эмоциями, всплескивая руками и усиленно жестикулируя. — Да нихера он не сможет-на, на нем же живого места нет! — зашелся Бяша, точно чувствуя огромную досаду, глядя на избитого Антона и не мог успокоиться, — надо скорую вызывать, учителю сообщить… — Не надо никому, — прохрипел Антон и тут же почувствовал, как в него словно иглы впились глаза Ромы и Бяши вместе с Володей, — если мама узнает… — он кашлянул, — она с ума сойдёт. — Антон… — начал было Володька, как Ромка нагло его перебил. — Ты че такое говоришь, обосрыш? — в голосе Ромки зазвучало возмущение и бессильная злоба, — Даже если и не скажем мы никому нихера, она ж увидит твои синячищи размером с мое ебало! — Ромка почему-то злился и не мог этого скрыть. — Пожалуйста, — Антон попросил слабым, надтреснутым голосом. На Ромкином лице заходили желваки. Он точно конвульсивно раздумывал о том, что же делать в данную минуту и стоит ли вообще прислушиваться к словам Антона. Но, судя по тому, как меняется его лицо и судорожному вздоху - он сдался, смиренно подняв белый флаг. — Где очки твои-на? — Поинтересовался Бяша, — Ты ж не видишь без них нихера. Точно, очки. Антон совершенно забыл про них. Да и плевать ему было сейчас на это, он просто хотел наконец встать с холодной земли и пойти в теплое помещение. Ему совершенно не стало легче. Холод сковал все тело цепями, совершенно не собираясь отпускать Антона. Он будто питался его силами, выматывал и заставлял коченеть. Антон еле приоткрыл губы. — Они слетели, где-то в снегу лежат, — неопределенно ответил Антон. Он еле разговаривал, еле открывал рот, и каждое слово давалось ему с огромной тяжестью, — не знаю… — Пойду, поищу, — внезапно вскочил Володя, будто ужаленный, заставив всех троих воззриться в свою сторону и напомнить о том, что он все ещё здесь. Антон хотел было сказать, что не нужно, но Володька видимо был настроен решительно найти эти чертовы очки, потому что он тут же ретировался, двинувшись к месту недавней потасовки. Либо ему просто было некомфортно в кругу своих обидчиков и он готов был зацепиться за что угодно, лишь бы сбежать. Его в данный момент здесь держал только Антон, о котором он переживал сильнее обычного, поэтому терпеливо продолжал молчать, находясь рядом. Ромка с Бяшей будто не замечали его, словно Володя призрак, прозрачный, видимый одному лишь Антону. Их взгляды были несколько напряженными, неловкими и странными, будто они просто не знали, что сказать и как реагировать на Володю. Первым разрезал тишину Ромка, произнося несколько рассеянно, попутно протягивая Антону руку: — Давай-ка, вставай и обопрись об меня. — Антон, ни разу не колеблясь, протянул дрожащую ладонь в ответ, и Ромка сразу же цепкой хваткой ухватился за нее, помогая тому подняться. Антон почувствовал тепло, исходящее от Ромки, бегущее по телу. Внезапно ему стало легче дышать, будто Ромка высасывал из него весь холод. Стоило Антону распрямиться, как он тут же зашипел от боли. Все тело пронзила какая-то пульсация, а голова все ещё адски гудела. До невыносимого больно, — Вот так, хорошо. — приговаривал Ромка, совершенно не меняясь в лице. Он закинул его руку через свою шею и сжал предплечье, — а теперь, пошли, — Антон кивнул, хоть и не был готов двигаться. Как только они сделали первый, маленький шажок, он вновь зашипел и Ромка, тут же замерев, спросил настороженно, — По ногам тоже? — когда Антон робко кивнул, Ромка озвучил обреченное, — н-да, хуевый случай. — он помолчал секунду, — Тогда медленнее давай, а то худо будет совсем. — он был абсолютно спокоен, собран и непоколебим, разговаривая достаточно ровным тоном, и это спокойствие заставляло Антона думать, что он выглядит не так уж и плохо, хотя прекрасно понимал, что это не так. И знал бы Ромка, насколько Антону сейчас это нужно - абсолютное спокойствие, без паники и взволнованных взглядов, — Бях, — обратился Ромка к другу, повернув к нему голову, и Бяша будто отмер, все это время сверля глазами алую кровь на подбородке Антона и уже слабо выделяющиеся, большие синяки на лице. Вся одежда Петрова промокла и на его куртке остались свежие следы от подошвы ботинка. Ромка нахмурился, и выговорил с нажимом, — помоги-ка тоже, ноги его вообще не держат. Бяша заторможенно кивнул, поджав губы, и, двинувшись в их сторону на негнущихся ногах, проделал то же действие, которое проделал Ромка, сжав предплечье Антона, встав с другой стороны. Его взволнованный взгляд так и кричал о том, насколько все выглядит ужасно. Антон чувствовал, как Бяша искоса разглядывает его. Чувствовал и то, насколько он напряжен в данный момент и как руки его невольно трясутся. И Ромке, заметившему реакцию своего друга, похоже, это очень не понравилось. — Бяха, — Бяша вздрогнул, стоило Ромке обратиться к нему, заставив обратить на себя внимание. Ромкины глаза сузились в осуждении, он проговорил с укором, — не таращься на него так, словно он при смерти. Бяша отуплено глядел на него, выгнув домиком бровь, а затем, спустя секунду, уже глазами осознанными, будто в голову ударила молния и на него снизошло озарение. Он тут же понял, что именно подразумевал Ромка под этими словами. И Антон тоже понял. Ромка, точно запомнив те слова Антона на кладбище, просто не хотел, чтобы Антон почувствовал себя жалким в очередной раз. Запомнил, каким было лицо Антона в этот момент, когда он произносил эту просьбу, пропитанную отчаянием и отвращением к самому себе. Запомнил, насколько Антону претила мысль выглядеть перед кем-либо жалким, слабым и никчемным. Ромка запомнил. И этот неоспоримый факт заставил Антона прочувствовать искреннюю благодарность. Он бы никогда не подумал, что Ромка, которому было плевать на всех людей, кроме самых близких, запомнил бы такую, казалось бы, мелочь, на которой не стоило бы акцентировать внимание. — Понял-на, — буркнул Бяша, нахмурившись и поджав губы. Несмотря на его опечаленное выражение, он быстро пришел в себя, принимая свой привычный суровый вид. Антон чувствовал себя куклой в руках кукловодов, которую удерживали на ниточках. Руки и ноги были дряблыми, будто мешок, неконтролируемыми и тяжелыми. Володя, судя по всему, нашел очки Антона, так как Антон заметил его приближающийся силуэт. Он двинулся к нему и осторожно водрузил очки на лицо. — Не повредились, — изрек Володька с едва заметной улыбкой, — хорошо, что снегом замело все. Антон кое-как улыбнулся ему, чувствуя, как дергаются уголки губ и ответил тише обычного: — Спасибо большое, теперь я хотя бы вижу. Володя кивнул и больше не вставлял ничего лишнего, лишь держался рядом, словно не находя слов. Антон глядел на него, вымученно улыбаясь, но на Володю это, похоже, уже не действовало. Он совершенно не мог взять себя в руки и глядел на Антона с огромной тревогой, хоть и старался это скрыть, но у него совершенно не получалось. Он нервно перебирал свои пальцы и совершенно не замечал, что его шапка съехала, а одежда вся взмокла, когда он сидел рядом с Антоном в снегу. Антону казалось, что Володя вот-вот расплачется, но стоило бы похвалить его, он держался изо всех сил, сжимая зубы покрепче. Когда Антона подхватили два бывших друга, удерживая на весу и аккуратно передвигаясь в сторону школы, словно Антон в данный момент это хрупкая фарфоровая кукла, его настигла очередная, очень сильная ностальгия. Они ведь неоднократно помогали друг другу в такие минуты, каждый раз приходя на помощь, даже ни секунды не колеблясь. Стояли друг за друга горой и вступали в драки втроем против старших классов, когда им было только четырнадцать лет. И каждый раз, стоило им проиграть и потерпеть неудачу - они нисколько не расстраивались. Лишь посмеивались друг над другом, будто все так и должно было закончиться. Эти воспоминания были такими тёплыми, что Антон не мог задавить их внутри себя, как раньше, стараясь не думать и не вспоминать, чтобы ему не было больно. Но сейчас, сейчас Антон почувствовал, что уже можно. Можно думать о прошлом, потому что это происходит прямо сейчас, в настоящем. Внезапно в груди разлилось чувство удовлетворения, словно мед. Ноги подкашивались, а сердце билось. Билось от восторга и прилива чувств, по которым он скучал. Каждой своей клеточкой. Антон еле сдержал в себе скопившиеся слёзы. Черт, он не думал, что это тронет его настолько сильно, чтобы пустить слезу. Ему было столь приятно от подобного дружеского жеста, что все болячки, скрытые сейчас под тканью его одежды, совершенно перестали ощущаться. Они притупились одной лишь мыслью, которая дала ему прочувствовать некогда утерянную легкость: «Прямо, как раньше». Спустя минут десять они вошли в здание школы, прошмыгнули мимо вахтерши, что глядела на них с ярым подозрением и зашли в медпункт. — Вот так, присядь давай, — Ромка мягко усадил его на кушетку, вглядываясь в глаза напротив своими, какими-то суровыми, холодными, но переполненными волнением. Он устало выдохнул, потерев переносицу, а затем осмотрелся, протягивая, — надо бы лед приложить, — изрек он ровным тоном, на что Бяша с Володей взглянули на него с каким-то скепсисом, точно сомневаясь, что одним льдом все ссадины Антона можно будет вылечить. — Так, Бяха… — обратился Ромка к Бяше, а затем, словно бы нехотя взглянул на Володю, будто только сейчас заметил его присутствие и добавил, еле выдавливая из себя, — …и Ветров, сходите-ка, поищите медсестру, а то тут нихера не ясно, че делать. — А ты? — нахмурился Володя, впервые за все время обращаясь непосредственно именно к Ромке, — тебе-то тогда чего здесь делать? Ромка нахмурился, глядя в глаза Володи взглядом суровым, будто пытаясь давить своей аурой, но на лице Володи ни один мускул не дрогнул, стойко выдерживая, даже глядя с такими же эмоциями, отзеркалив их. — Пошли-на, — нагло перебил его Бяша, прежде чем Ромка выкинет что-то грубое в ответ. Володя взглянул на него, немного растерявшись, будто не ожидал, что Бяша заговорит с ним, — все равно вчетвером нам в этой узкой комнатке делать нечего, только мешаться будем, а так, хоть врачку найдем, уж она точно Тохе поможет. — Бяша искоса глянул на Ромку, — А Ромка последит за ним пока, мало ли что, верно ведь? Ромка чуть замявшись, ответил коротко: — Верно. — Но… — Володька поджал губы и буркнул себе под нос с особенным нежеланием, — может, ты и прав… — с некими сомнениями ответил Володя, посмотрев на Антона взволнованными глазами и поинтересовался, — посидишь пока? Терпимо? Антон взглянул на него и кое-как выдавил из себя улыбку. Болезненную, кривую, но очень мягкую. — Все нормально, Володь, — Антон попытался хохотнуть, но тут же зашипел от боли, пронесшейся по внутренностям волной. Он стиснул зубы, — найдешь медсестру? Володька немедля кивнул, точно испугавшись. И судя по его лицу, он готов был прямо сейчас из-под земли достать эту медсестру, лишь бы не видеть Антона в таком состоянии. Похоже, он здорово испугался за Антона. — Все, давайте, пацаны, — Ромка кивнул в сторону двери, — без врачки здесь не обойтись. Володя, несмотря на все перипетии и свое вопиющее нежелание уходить, коротко кивнул Антону, игнорируя Ромку и нехотя вышел из медпункта вместе с Бяшей, держась чуть поодаль от него. Как только ребята вышли из медпункта, Антон почувствовал странное облегчение. Будто исчезло дуло пистолета, приставленное к виску. Сидя на кушетке ему нестерпимо захотелось снять с себя чертову грязную куртку, под которой находилась ещё и мокрая рубашка. Кожу хотелось расчесать отросшими ногтями до крови, содрать с себя, будто резиновую маску, лишь бы избавиться от мерзкого чувства абсолютной никчемности. Хотелось смыть с себя чужие удары, что вспышками до сих пор являлись перед глазами и заставляли морщиться от боли. Удар за ударом запомнились Антону очень детально. Запомнилась и яркая боль, бегущая по телу и колющая, будто тысячи маленьких шипов. Ромка повернулся к Антону всем корпусом и произнес очень тихо, осторожно, словно боясь спугнуть: — Ну все, можешь расслабиться, никто на тебя не смотрит, — изрек Ромка, снимая со своей макушки свою черную шапку и проходясь ладонью по торчащим волосам. Антон взглянул на него недоуменно. — Что? — голос его дрогнул. Где-то на подкорке сознания что-то пыталось выгрызть себе путь, чтобы добраться до мозга и дать сигнал, — О чем ты? Ромка тяжко вздохнул. Его лицо не выражало абсолютно ничего. Ни тени насмешки, ни презрения, ни жалости или осуждения. На нем читалась лишь едва заметная, крохотная тревога. Он нахмурился, а затем произнёс, понизив голос на пол-октавы: — Не притворяйся, будто все в порядке, — После первой же фразы Антон почувствовал какой-то лёгкий мандраж, точно что-то не так, а затем, удержав секундную паузу, Ромка спросил очень, очень мягко, словно разговаривал с ребенком, которого сильно обидели, — сильно болит? Антон взглянул на него блестящими глазами. Этот вопрос, совершенно простой и заданный таким непринужденным тоном полностью выбил его из колеи. Сердце будто стиснули, а железные оковы сломались, освобождая Антона от тяжести на душе. Он и сам не понял, как это произошло, лишь когда почувствовал, как глаза начинает нещадно щипать и как они становятся влажными от слез, осознал - ему действительно ужасно больно. Настолько больно, что уже невыносимо терпеть. Душа разрывается. Он не менял своего выражения, глядя на Ромку так же озадаченно, будто до последнего пытаясь удержать на лице напускное хладнокровие. Он усиленно старался не моргать, не дать горючим слезам выйти наружу, а затем, чувствуя, как горло пульсирует, уже не в силах сдержать боль, его губы задрожали и он выдохнул рвано и сипло: — Сильно. Ромка ответил хмуро, ни разу не поменявшись в лице, словно говоря о совершенно бессмысленных вещах, попутно двинувшись в сторону Антона: — Вот и я думаю, что сильно. Антон не знал, что после этих слов его, казалось бы, очень прочная дамба разрушится и выплеснет весь поток боли наружу. Он не знал, что до сих пор, проживая в этом месте, он скапливал в себе словно губка, такое большое количество ран. Глаза заблестели от обильно застилавших глаза слез. Они начали сползать по щекам, оставляя за собой горячие влажные дорожки. И лицо Антона, полностью с напускного равнодушия сменилось гримасой человека, испытавшего невыносимую боль, который готовился разрыдаться прямо сейчас. Последовали громкие всхлипы, порывистые вздохи и, в конце концов, Антон, задрожав всем телом, действительно разрыдался в голос. Прямо как ребенок, все это время нуждавшийся в поддержке и понимании. Все тело прохватил тремор, дергаясь в очередном приступе кашля, когда воздуха становилось катастрофически не хватать. Он прикрывал рот ладонью, все ещё упорно пытаясь скрыть такую сторону себя, а затем, все же, перестал сдерживать свои чувства. Прямо сейчас, наконец дав себе слабину и дав возможность сказать и признать, что ему действительно до смерти тяжело, он ощущал, как весь скопившийся негатив, все черное, грязное и тягучее выходит наружу и становится легче. Намного легче. Череда нескончаемых мыслей поутихла и Антон вместо них, слышал лишь свои порывистые вздохи и громкие всхлипы. И он так, ТАК сильно был благодарен в этот момент Ромке. Ведь он, своими словами, казалось бы кинутыми без раздумий, непосредственно дал разрешение Антону на проявление собственных чувств. Он не стал смеяться над ним, осуждать за проявленную слабость, лишь стоял незыблемо напротив, не промолвив ни единого слова, ведь, как он и сказал ранее - иногда стоит себя пожалеть, ведь Антон не железный. Антон нервным движением вытер слёзы о рукав своей куртки, шмыгнул носом, и глядя в Ромкины зеленые глаза взглядом проникновенным, произнёс мысленно и очень искренне: «Спасибо, что не посмеялся надо мной». Антон глядел на него неотрывно. Губы дрожали, глаза были опухшими и красными, но ему было так плевать на то, каким он сейчас выглядит. Побитый, сломленный, растерявший все силы. Его взгляд был до того печальным, полным жалости к себе и растерявшим всю надежду, что в Ромкином сознании что-то щелкнуло и он невольно поймал себя на мысли. Поймал себя на мысли, что впервые в жизни, несмотря на то, что Антон давал до этого отпор, огрызался, шёл против него и ни разу, ни разу не давал себе слабину… Несмотря на то, что он иногда даже сходил с ума и мог выпалить что-нибудь дикое, но абсолютно в любой момент мог взять себя в руки… Впервые в жизни Ромка узрел Антона таким, каким никогда не видел. Разбитым полностью. Антон поджимал губы и старался совладать со своими эмоциями, что терзали его и разрывали на куски. Душа болела, и все скопившееся начало выходить наружу. Будто внутри что-то взрывалось. Что-то очень большое, запутанное, громкое и злое. То, чего Антон избегал все это время. Контролировать мысли стало невозможно, а выражение лица с равнодушного каждый раз кривилось так, словно он вновь разрыдается, но уже был полностью выжат. Он знал, что уже все. Знал, что несмотря на то, что все устаканится, что через некоторое время ему станет чуточку лучше, он уже не сможет собрать себя заново. Кажется, я все-таки сломался. Ромка молча стоял рядом, хмуро глядя куда-то перед собой. Кажется, он о чем-то напряженно думал, но никак не мог решиться сказать. А затем, глянув на Антона и присев рядом с ним на кушетку, все же озвучил. — Я все никак вдуплить не могу, — начал он с еле заметным в голосе, укором, но кричащим недовольством, после того, как Антон наконец выдохнул, — ты ведь мог сбежать, хера против четверых один пошел? — он нахмурился, однако в этот момент его лицо не выглядело злостным, скорее осуждающим и даже несколько взволнованным, будто отчитывал родственника за неосторожность, — Знаешь же, что не осилишь и полез, — он тяжело вздохнул, добавляя, — на голову припизднутый. Антон глядел в пол, в голове было совершенно пусто. Почему он вышел против всех? Потому что сумасшедший? Возможно, а возможно и нет. У него были весомые причины так поступить и был уверен, что если бы все повторилось - он бы сделал тоже самое, но постарался бы отвечать на удары резче, жестче. Он отстаивал свою гордость, отстаивал себя самого и проверял себя на прочность. Сможет ли он защитить себя? Сможет ли ответить? Это не давало ему покоя. Ему хотелось посмотреть, попробовать, проверить. И плевать, что он не выйдет из этой игры победителем, это и так было логично. Он думал только о своих возможностях. Если бы не очки, которые слетели, не было бы так тяжело, усложняя тем самым задачу. Он сразу же становился слабым и уязвимым. И его очень раздражало то, что его жизнь буквально сегодня зависела от этих стекляшек. Без них он, может, и справлялся, но явно заметно хуже, чем могло бы быть. Он поднял голову, глядя куда-то вдаль невидящими глазами, и лишь спросил ровным голосом, будто обращаясь не к Ромке, который рядом, а в пустоту, уже предугадывая ответ: — А ты бы сбежал? Нет, не сбежал бы. Ромка смолчал, будто раздумывая над ответом, а затем, повернув голову к Антону, прищурился и ответил коротко, в пол-голоса, уверенным тоном: — Нет, не сбежал бы. Антон печально улыбнулся, взглянув на Ромку глазами блестящими, проникновенными и спросил простуженным голосом, сдавленно и сипло: — А почему? — он состроил напускное удивление на лице, — Ты же не осилишь один. Ромкино лицо заметно поменялось, и осуждение в тот же миг спало с его выражения, на замену которому явилось просветление. Будто Ромка только что всем своим телом и душой прочувствовал, что чувствовал Антон в тот момент, когда шел против всех и боролся до последнего вздоха. Хмурость куда-то исчезла и он глядел на Антона лишь с капелькой принятия, уже совершенно не пытаясь как-либо прокомментировать его поступок. И Антон прекрасно понимал, что Ромка осознал, что именно Антон пытался донести до него. Им больше не нужны были слова, чтобы понять друг друга и Антону от этого стало немного легче. Он устремил взгляд куда-то в потолок, по привычке, неосознанно надавливая на ссадины на лице, пытаясь понять по уровню боли, насколько все плачевно выглядит, как Ромка пресек его действия на корню. — Хватит рожу трогать, — разрезал тишину Ромка. Его голос после минутной паузы показался Антону оглушительно громким, будто удар по гонгу, заставив вздрогнуть, прерывая идиллию, — я те и без того скажу, что выглядит пиздец как хуево, — он щелкнул языком. Антону хотелось завыть. Неужели он выглядит действительно настолько избитым? Если он заявится домой с ссадинами на лице - вопросов избежать не удастся. Мама схватит его прямо на пороге и начнёт наступать на него, давя вопросами. Антона аж в дрожь бросило, стоило представить её разъяренное выражение. Вспомнился тот разговор в больнице, после которого Антон пообещал себе, что не будет больше беспокоить маму и заставлять волноваться излишне. А теперь, черт возьми, первый день в школе после пребывания в больнице и уже избитый. — Мама с ума сойдёт, — выдохнул Антон обреченно, устало потирая глаза. — Че, ремня получишь? — съехидничал Ромка, внимательно наблюдая за эмоциями на лице Антона, а затем протянул с усмешкой, намеренно, по слогам, — маменькин сынуля. Антон тотчас вспыхнул, заслышав по отношению к себе такие слова. Это что, Ромка насмехается над ним? Или шутит по-доброму? В любом случае стало донельзя неприятно. Его настигло яростное смущение, неловкость, заставляющая почувствовать себя нелепо. Он резко повернул к Ромке голову, вглядываясь в зеленые глаза напротив, с прищуром, и уложив руки на колени, проговорил почти возмущённо: — Не называй меня так. Ромка не отрывал от него своего взгляда, лишь молча сверлил глазами, испепелял, не ища что ответить на его реакцию. Не пытаясь как-то пристыдить, задеть и подшутить. Антону вдруг даже стало как-то не по себе, будто загнанный в клетку зверь. Они молча глядели друг на друга как минимум минуту, и Антон, стараясь побороть смущение, не отводил взгляда, хотя чувствовал, как щеки начинают алеть, и надеялся на то, что это будет незаметно. За эту минуту он успел подумать о многом. О том, как же сильно болит голова и о том, как бы объяснить маме свой видок, от которого она точно упадёт в обморок. И Оля, что сказать Оле? Она же с ума сойдёт, если увидит брата таким избитым. Глаза слипались, неутомимо стараясь заставить Антона уснуть под гнетом тишины и спокойствия. В голове разрастался туман, мысли стихли, заставляя Антона буквально выпасть из реальности и забыть, где он находится. Забыть о том, что перед ним стоит Ромка и он до сих пор не отводит своих внимательных глаз. Антон зевнул, прикрыв рот ладонью, оглушая посторонние звуки, как вдруг глухо, будто под толстым слоем воды зазвучало очень тихое, искреннее, легкое и мягкое, словно облако: — Ты хорошо держался. Эта похвала заставила сердце Антона сделать кульбит и прочувствовать, как внутри патокой разливается чувство подъема. Не верилось в это все. Просто не верилось. Его только что похвалил Ромка, без тени насмешки, уверенно и прямо. И если бы Ромка знал, насколько сильно его фраза повлияла на Антона сейчас, он бы очень удивился. Антон помнил, насколько сложно было выбить из Ромки желанную похвалу, поэтому прекрасно знал им цену. Его короткое «молодец», или бодрое «хорошо постарался», показались бы посторонним людям слишком сухими и неискренними, чтобы получить мотивацию продолжать стараться и дальше. Но только Антон знал, что несмотря на то, что Ромка был очень скуп в своих словах и эмоциях, эти фразы можно было сравнить с мешком золота. Они были бесценными, практически недосягаемыми, невозможными и запоминающимися надолго, въедаясь прямо в сердце. Антон глядел на него, не в силах оторвать взгляд, стараясь контролировать эмоции и в глазах его, в которых Антон видел свое отражение, больше не было и проблеска на отвращение. Он больше не смотрел на него так, будто Антон это слабохарактерный хлюпик, которого легко раздавить, ужалить и сломать. Он видел в нем совершенно другого человека. Несгибаемого, непоколебимого и идущего против всех, несмотря на опасность. Возможно, он считал его беспечным идиотом, но ведь Ромка и сам был тем самым беспечным идиотом, что готов был рвать на куски любого, кто сунется к нему с кулаками, защищая себя и свою гордость до последнего. Он за все это время наконец увидел в Антоне то, чего не видел до сих пор никогда. Безграничную силу. Вдох. — Тебе полегче? Тремор рук не проходил, и мелкая дрожь во всем теле - тоже. Выдох. Антон устремил взгляд куда-то в сторону, стараясь как можно меньше пересекаться глазами с Ромкой, глядя на полки, переполненные всякими микстурами и разноцветными коробочками с таблетками. Он прикусил губу, а затем, решившись, ответил честнее, чем ранее. Так, как не отвечал до этого никогда: — Я не знаю. Он не пытался заверить, что все с ним нормально, но и не пытался признаться в том, что он совершенно не в порядке. Лишь предпочел ответить неопределенно, но уже достаточно ближе к правде. Ещё чуть-чуть и он точно загнется. Ощущение, будто он стоит в шаге от пропасти, в которую хотелось самолично пасть головой вниз. Последовал тяжелый вздох Ромки. — Че значит, я не знаю? — гаркнул Ромка, — Просто скажи, что нихуя тебе не легче, — Он вытянул руки по обе стороны от себя, — здесь нет никого, обосрыш, — оглядевшись по сторонам, произнёс он, — никто тебя за честность не осудит, — он отер шею, — Вот че не так с тобой? Просто скажи - «хуево мне». И дело с концом… Господи. — Да! — громче, чем хотелось бы, выкинул Антон, остановив поток слов недовольного Ромки. Он поджал губы, — Мне хуево, — его голос заметно дрогнул, охрип, он потупил взгляд, — просто до смерти, но что с того, что я в этом признаюсь? — его взгляд напоминал сейчас брошенную всеми дворнягу. Столько боли таилось в серых глазах, что до этого хоть и не сияли ярким светом, как у маленькой Оли, но хранили тот самый маленький огонек, заставляя верить в лучшее. Но этот огонек внезапно потух. Он устал настолько, что хотелось плюнуть на все. На школу, на себя, на всех, черт возьми! Ему не хотелось выслушивать все это и выворачивать душу наизнанку. Почему Рома пытается залезть туда? Почему нельзя просто молча постоять в тишине? Зачем теребить его сейчас? Он просто хочет покоя. Его голос напоминал скрежет, — Что это даст?! Несмотря на грубый тон Антона, Ромка совершенно не выглядел обиженным и задетым его словами. Совсем нет. Он ответил глядя на Антона проникновенно, мягко, будто на кого-то очень, очень близкого: — Поддержку. С лица Антона, после услышанного исчезло все раздражение, будто рассыпалась целая цепочка домино, раскладываясь кусочками в нужную картинку, после которого явилось недоумение и осознание того, что он только что получил ответ на все, абсолютно на все вышеперечисленные вопросы. Антон не знал, что ответить на сказанное. В голове вертелись лишь вопросы, заданные самому себе. Поддержку от кого? От семьи? От Володи? Они ведь и так переживают за него слишком сильно, поэтому Антон не мог просто взять и выговориться им. Это не то. Совсем не то, что нужно было Антону. Он не хотел получать в ответ на свою честность излишнее волнение, причитания и советы о том, как нужно жить. Как правильно и как неправильно. Ему не нужно было это, ему нужны были лишь слова поддержки, без наставлений и укоризненных взглядов. Всего лишь слова о том, что все будет нормально. И этого хватит, чтобы Антон встал на ноги и начал все с нуля, собирая себя по кусочкам и восстанавливая свою израненную душу. Этого хватит. — Эй… — проговорил Ромка осторожно, словно боясь спугнуть и произнёс то, чего так все это время желал Антон всем сердцем, — все устаканится и ссадины твои пройдут. — Антон чувствовал, как по коже бегут мурашки и как противный комочек вновь подступает к горлу. Ромка вздохнул как-то устало, однако тон его был уверенный и твердый, как скала, — скоро все заживёт, это не конец света, — и добавил, давая надежду на лучшее, — даю слово. Антон сомкнул губы. Он знал, что это так. Что все это пустяки и надо просто подождать, когда все пройдёт. Нужно лишь терпение. Но это так сильно выбило его из колеи и стало последней каплей для его равновесия. Его нисколько не тревожила боль физическая. Она казалась сущим пустяком на фоне моральной, что шипами впаивалась в кожу и увеличивала его желание закричать в голос с каждой секундой. Лестница, по которой он шёл, обходя препятствия, еле балансируя все это время - неумолимо рухнула. Поэтому сейчас, когда все переживания слились в один огромный шар негатива, готовый взорваться и разлететься на тысячи кусочков, уже невозможно было сдерживать все в себе. Слёзы лились несмотря на напускное хладнокровие на лице, и слова Ромки, что он шептал в своей немного резкой, грубоватой манере, казались в этот момент Антону очень тёплыми. Очень тёплыми. Самыми тёплыми из всего, что может быть. Теплее Олиных мягких щечек, батарей в школе, маминых крепких объятий и даже горячего чая после долгой прогулки в мороз. Теплее салона папиного автомобиля, шапки и вязаных рукавичек. Само слово «тепло» недостаточно, чтобы охарактеризовать подобное чувство и передать всю гамму внутри Антона. Оно показалось ему заурядным, сухим и слишком простым. Он бы назвал это чувство - «кризализм». Абсолютная защищенность, комфорт, отсутствие страхов, будто находишься в теплом уютном доме, когда за окном ливень. И в этот самый момент Ромка и был тем самым домом, в котором Антон почувствовал себя под защитой. Антон рвано выдохнул, прочистил горло, чувствуя, как глаза вновь наполняются влагой и лишь через пару секунд заговорил: — Не смотри, — ответил дрожащим голосом, сипло и сдавленно. Он грубым движением вытер слёзы о рукав рубашки. Всхлипнув, хрипло спросил, — А ты… Тебе разве не надо уходить? Антон не знал, почему хочет поскорее выпроводить Ромку, но осознавал, что скорее всего, это потому что он и так оголил слишком много всего за раз. Свои слёзы, свою слабость. И ему, похоже, было немного стыдно предстать перед ним в таком виде. Ответ последовал не сразу, словно Ромка не мог выдавить из себя ни звука, а затем в его голосе послышалась улыбка: — Надо бы, вот только кое-кто разнылся слегка, сопли из всех щелей текут, тонем. Антон прыснул, не сдержавшись, несмотря на всю эту глупую, паршивую ситуацию, и даже нашёл в себе силы сохранить эту улыбку, и съехидничать в ответ, как и было всегда. Всегда. — Сопли не могут течь из всех щелей. Так, на заметку. — он поправил очки на переносице, и сместил свой вектор внимания на Ромку, что безотрывно глядел на Антона все это время с каким-то беспокойством. Как только их глаза встретились, Ромка будто замер, а затем фыркнул, закатив глаза, потёр затылок и тут же нашёлся с ответом: — Бля, это просто такое… — он запнулся, воззрившись глазами в потолок, будто пытаясь найти там нужный ответ, и добавил, — …Выражение, вот. Антон улыбнулся мягко. Все тело адски саднило, ныло абсолютно все. Ноги, руки, голова, живот и спина. Абсолютно все удары спустя крохотный промежуток времени заставили о себе знать. Руки дрожали, ноги стали ватными и Антон еле сохранял равновесие. Очень хотелось лечь. Побитый, сломленный, даже в некоторой степени ненавистный себе. Антон бы хотел пройти через всю эту боль ещё раз, чтобы вновь убедиться в том, что он это сделал. Он дал отпор хулиганам, постоял за себя, не сбежал трусливо, несмотря на то, что его после этого хорошенько избили. Но ему вдруг стало так легко дышать после такого беспечного решения - выйти против четверых. Так легко, что все ссадины показались ему сущим пустяком, обычными «боевыми» ранениями. Они заживут, спустя немного времени - обязательно заживут. Исчезнут, как и раны на душе. Окрыленный этими мыслями, он приоткрыл губы, облизнул их, затем сглотнул слюну, до того сухо было в горле. В медпункте пахло спиртом, запахом медикаментов и чистотой. Антон глубоко вдохнул, а затем протяжно выдохнул, ощущая боль в области ребер. Ромка сидел рядом, молча глядя куда-то вдаль, в окно, точно не собираясь что-либо произносить. Антон взглянул на его точеный профиль, на эти сбитые костяшки пальцев, привычные, мелкие шрамы на лице и на пару знакомых маленьких родинок. Сердце вновь забилось с новой силой. Потускневшее лицо вдруг стало светлее, а серые глаза засияли. И он, впервые за все это время чувствуя абсолютное спокойствие и каменную уверенность, которая наполнила его до самых кончиков пальцев, наконец проговорил те самые заветные слова. Фраза. Такая простая, легкая, словно тополиный пух, она вышла из его уст так просто и так искренне, что даже сам Антон этому удивился. Будто птица, парящая в небе: — Спасибо тебе, — голос стал тише, — за все. Ромка взглянул на него, медленно повернув голову в его сторону. На его лице точно читалось крохотное, едва заметное удивление, словно он никогда в жизни не думал, что услышит подобные слова от Петрова. Антон, несмотря на яростное смущение, решил продолжить. — За то, что спас меня, когда я упал в яму, — глаза Антона глядели на Ромку неотрывно. Они блестели столь явственно, что даже он сам осознавал, каким сейчас выглядит его лицо, выдавая все его волнение с потрохами, — За то, что заставил меня прийти в чувство там, в лесу, — воспоминания каждый раз всплывали перед глазами, заставляя ежиться от пережитого ужаса. Он хмыкнул неловко, — …когда я нёс какую-то дичь, — Антон старался говорить максимально ровно, без лишних срывов на фальцет, — За то, что вступился за меня, когда Иван хотел меня ударить. И… — он перевел дыхание, все ещё думая о том, стоит ли говорить последнее, отсчитывая удары собственного сердца, что оглушали все посторонние звуки и все же решился: — За то, что не посмеялся надо мной сейчас. В воздухе повисло молчание. Оно не было напряженным, не было тяжелым и не комфортным. Просто маленькая пауза перед следующей фразой. Антон ведь никогда его не благодарил, сколько бы Ромка не выручал его, даже если они и презирали друг друга, но несмотря на это, помогали, идя навстречу и протягивали руку помощи. Стало неловко, потому что вся сказанная реплика показалась Антону очень длинной и смущающей. На секунду он даже пожалел о том, что так разоткровенничался. Ромка прождал томительные несколько секунд, будто у него отняли всю речь, и проговорил так же мягко, но с ноткой неловкости: — Ого, как неожиданно, — он хитро заулыбался и Антон прочувствовал легкое смущение, — Думал, ты не знаешь таких слов, обосрыш, а оказывается, ты просто все это время готовил дохуя длинную речь. — Придурок, — Уши Антона тут же зарделись. Он наконец взял себя в руки и нашел силы сказать это, а Ромка совершенно не воспринял его всерьез. Хотелось от обиды отвернуться от него и провалиться сквозь землю, — Забудь… Антон было хотел поменять тему, чтобы не выглядеть таким глупым в его глазах, как Ромка перебил его, выговаривая слова очень легко, но со всей незнакомой Антону искренностью: — И тебе спасибо, — Антон затаил дыхание, прислушиваясь внимательнее. Сердце забилось с удвоенной силой. Его руки с силой сжались на ткани куртки. Глаза нервно забегали, а по телу разлился жар. Он никогда в жизни не мог подумать, что услышит такое из уст Ромки. А Ромка упорно продолжал начатое, — за то, что вступился за меня, — Антон невольно напрягся. Ромка вытащил из кармана пачку сигарет, щелкнул колесиком зажигалки и поджег, поднося к губам. Он прищурился, спросив с подозрением, не поворачивая голову в сторону Антона, — ты, кстати, зачем это сделал? А вот и тот вопрос, которого Антон избегал с самого утра. Антон знал, что рано или поздно Ромка спросит об этом, но он не думал, что именно сейчас они вернутся к этой теме. За это время Антон так и не придумал, как соврать Ромке и он осознавал, что выпалит сейчас нечто нелепое, глупое, во что Ромка совершенно не поверит, но нужно было вымолвить хоть что-то. Антон не придумал ничего лучше, чем сказать: — Так ты всегда мне помогал, — он потупил взгляд в пол, но тут же поднял голову, понимая, что это плохая идея, ибо в глазах тут же начало темнеть. А падать в обморок в очередной раз он уж точно не стремился, — вот и я тебе помог. Ромкино лицо выражало скепсис, будто не поверив в слова Антона. Он беззлобно хмыкнул. — Ну давай, — хохотнул Ромка, потерев уставшие от бессонной ночи глаза, — спиздани свое… — он продолжил повышенным голосом, перекривив интонацию Антона, — Ока за ока, зюб за зюб. Антон не сдержался и прыснул со смеху. — Придурок, — он перевел дыхание, — а какая ещё может быть причина? Действительно, какая ещё может быть причина? Антон не врал и правда хотел лишь ответить Ромке тем же, вернуть должок и все. Либо Антон просто хотел верить в это, не давая другим мыслям простора. Ромка сузил глаза. Лицо приняло привычную серьёзность и Антон почувствовал себя пойманной в сети рыбой. — Ну, получается, никакая, — коротко обрубил Ромка, переведя внимание с Антона в окно. Но Антон, несмотря на его будничный голос, который звучал непринужденно и ровно, будто отполированный лед на катке, прекрасно заслышал в его интонации кричащее неверие. Ромка призадумался, глядя вдаль и вдруг выпалил точно неожиданное, будто гром среди ясного неба: — Помнишь, я сказал, что ты мне долг торчишь? Антон заторможенно кивнул, не очень понимая, к чему вообще Ромка сейчас начал этот разговор. Ромка смахнул пепел с сигареты. — Вот мое желание, — голос Ромки стих. Он повернулся к Антону всем корпусом, распрямился, вглядываясь в серые глаза напротив своими посветлевшими зелеными и спустя секундное молчание зазвучала короткая, но очень ровная, будто сказанная со всей душой просьба: — Нарисуй меня. Антон медленно повернул к нему голову, точно сомневаясь в том, что только что услышал. Ромка будто не дышал, хотя по его расслабленной, вальяжной позе нельзя было предугадать, о чем он думает в данный момент, говоря о таком, будто это нечто простое, как говорить о погоде. Антон будто дар речи потерял, ожидая, что Ромка сейчас скорчит нелепую гримасу и объявит о том, что это была всего лишь шутка. Но Рома молчал, не вставляя ничего лишнего и терпеливо ожидая ответа от Антона. Нарисовать? Ромку? Внезапно Антон почувствовал, как чертовы щеки вновь начинают гореть. — Чего? — его голос сорвался на фальцет, он прокашлялся, — ты шутишь, что ли? Ромка щелкнул языком. — Ой, обосрыш, завали, — гаркнул Ромка, закатив глаза, — я че, че-то странное сказал, по-твоему? Антон выдохнул, наконец раскрыв куртку и автоматично поправив воротник своей рубашки, расстегивая первую пуговицу, чтобы вдохнуть живительного кислорода. — Ну, вообще-то, да, — съехидничал Антон, стараясь не показывать, насколько он растерялся, а затем скрестив руки на груди, добавил назидательно, — Рома Пятифан, гроза всего поселка просит нарисовать его, — Антон усмехнулся, — странное сочетание, не думаешь? — Обосрыш, — Ромкин голос зазвучал враждебно, и Антон тут же весь сжался, — да ты в край охуел, я смотрю. — Чего ещё? — буркнул Антон, сцепив руки в замок, словно ища защиту, — теперь и высказать свое мнение нельзя? — Антон прыснул со смеху, вскакивая с места и уворачиваясь от Ромкиного шутливого подзатыльника, — куда грабли тянешь? — он отступил от него на шаг, ноги покалывало, — Не видишь, что побитый и так весь? Ромка встал с кушетки и двинулся к нему хищно, будто пантера. Зеленые глаза озорно заблестели. Он демонстративно закатал рукава и начал угрожающе заламывать пальцы, стараясь навести немного страха на Антона, но Антон знал, что это все лишь невинная игра и стойко выдерживал. — А я добавлю, — Ромка криво улыбнулся, ударив кулаком в свою раскрытую ладонь, — для профилактики. Сердце Антона застучало с новой силой. В горле застряла какая-то смешинка, какой-то задор и восторг. Ему так понравилось разговаривать с Ромкой, шутить как раньше и ехидничать, что он и сам не замечал за собой, насколько непринужденно он начал вести себя в такой обстановке. Родной обстановке. Ромкино лицо вновь приобрело серьезный окрас. Он, чуть замявшись, озвучил: — Так нарисуешь? — вновь спросил он, глядя на Антона и терпеливо ожидая ответа. Антон не понимал, к чему эти вопросы. Он ведь знает, что может и не спрашивать о таком, ведь Антон торчит ему долг и выполнил бы этот долг без всяких пререканий, но все равно, несмотря на это, спрашивает осторожно, вкрадчиво, будто это действительно всего лишь просьба. — Ладно, хорошо, — Сдался Антон, все ещё метавшись от одного вопроса к другому и спросил, — Но зачем тебе это? Ромка не нашёлся с ответом, а затем проговорил недовольно: — Давай без вопросов этих своих, долг торчишь ты, вот и выполняешь ты. — Ну ладно, — Антон больше не стал ни о чем его спрашивать, хоть вопросов и было на целый камаз в пару с одной тележкой. Раз уж это его желание - он его выполнит. Всего лишь нарисовать, это ведь не трудно, верно ведь? Главное не умереть на месте от смущения и неловкой тишины. Но, Антон, возможно, справится с этим. Пока он думал и прокручивал в голове моменты нахождения рядом с Ромкой в помещении кружка, морально готовясь ко всему, что только может быть, Ромка заговорил, прервав его сумбурные мысли: — Пошли. Антон вопросительно глянул на него, захлопав глазами и спросил: — Куда? Ромка вздохнул. — Пошли, говорю, тебе легче станет. Антон вдруг вспомнил об их с Ромкой товарищах, что сейчас бродят по школе в поисках медсестры. Куда Ромка собрался сейчас идти, не дождавшись их возвращения? — А Бяша с Володей? — спросил Антон, отерев нос, — Они же за медсестрой… — Да не пошли они за медсестрой, — фыркнул Ромка, — Бяша давно с ним поговорить хотел, вот возможность и подвернулась… — Ромка запнулся, почувствовав скептический взгляд Антона на себе и спросил немного настороженно, — Ну че ты смотришь на меня так, будто тебе говно на лопате под нос сунули? — Да так, — Антон натянуто улыбнулся, — все-таки ты меня бесишь. Точно. Антон помнит, что Бяша уже давно хотел извиниться перед Володей, но никак не мог решиться на этот сложный для него шаг. И теперь, видимо, ему наконец подвернулась возможность сгладить углы и сказать те заветные слова, выпустив на волю чувство вины, терзающее его ещё с девятого класса. Однако, Антону было любопытно, хотел ли Ромка тоже извиниться за все гадкое, совершенное в прошлом? Раз уж он не отзывается о Володе плохо, Антон пришел к выводу, что все-таки жалеет. Он не был в этом уверен, но все же, он предполагал и верил в то, что все так и есть. Он ведь Денису сказал, что завязал с этим, а значит, всем его близким удалось до него достучаться и вбить, что это все неправильно? Или же Ромка сам пришел к этому выводу, открыв глаза на многие вещи? Антон бы хотел спросить что-то вроде «а ты сам не хочешь перед ним извиниться?» но решил не лезть в это. Потому что он уже предугадывал, что уже в скором времени Ромка, без чьего-либо наставления и просьб сам сделает шаг к Володе навстречу. Его не нужно подталкивать, он должен это сделать сам. Осознанно. — Ты не представляешь, насколько это взаимно, — фыркнул Ромка, направляясь в сторону выхода. Он положил руку на ручку двери и, прежде чем нажать на нее, повернул голову вполоборота к Антону и спросил, — ну, че встал? Пошли уже. — А ссадины мои? — спохватился Антон, кое-как вставая с кушетки и морщась от боли, — Надо хотя бы мазь… Ромка закатил глаза и проговорил то, что Антон помнил довольно отчетливо, бережно храня в своем шкафу воспоминаний, заставляя потонуть в очередном теплом чувстве дежавю: — Ты че, барышня какая, чтобы раны зализывать? — фыркнул Ромка, — Ну шрамики будут и хуй с ним. Приговаривая это, он, все же, с искренним нежеланием направился в сторону шкафчика и, вытащив оттуда нужное, направился к Антону, попутно протягивая предмет. — На вот, наклей куда-нибудь, раз это дохуя важно. Антон отуплено глядел на что-то телесное, зажатое в Ромкином указательном и большом пальце. На лицо полезла предательская улыбка. Это был обычный пластырь. Антону хотелось рассмеяться в голос от того, насколько подобное было в манере Ромки. Он взглянул на него как на какого-то идиота и проговорил назидательно: — Ты действительно думаешь, что это поможет? — Хватит ныть, — хмуро ответил Ромка, проигнорировав его вопрос и кивнул в сторону двери, — пошли уже. Антон не знал, куда именно Ромка собрался идти сейчас, но без лишних мыслей, влекомый каким-то чувством озорства и легкого подъема - пошел следом, ни капли не сомневаясь в нем. Больше нет. Когда они начали идти вверх по лестнице, Антон уже прекрасно осознавал, куда именно они направляются. Однако зачем - было не ясно. Погода попортилась к этому времени и солнце уже давно скрылось за облаками. Антон уже осязал леденящий ветер, что хлещет по щекам безжалостно и невольно морщился, готовясь к тому, что сейчас они выйдут из теплого помещения на холодную улицу. Когда они наконец незаметно поднялись и Ромка, заозиравшись по сторонам, открыл железную дверь, Антон пошел за ним следом и, как и предполагал, на крыше было до смерти холодно. Его тело тут же остыло, задрожало, ноги были и так ватные да и спустя несколько секунд застучали зубы. Он обнял себя руками, стараясь таким образом, видимо, вернуть себе немного тепла, но и сам понимал, что это бесполезно. Однако Ромка, с раскрытой нараспашку кожаной курткой, чувствовал себя отлично, ни разу не поморщившись от леденящего холода. Его волосы развевались на ветру, а нос начал заметно краснеть, но выглядел он настолько непринужденно, что Антон никак не мог понять, холодно ему, или он искусно притворяется, чтобы сохранить лицо. Антон еле выговорил, стараясь контролировать стук зубов друг о друга: — З-зачем мы с-сюда пришли? — он буквально не чувствовал конечностей и толком не успел согреться в медпункте, поэтому дикий холод на крыше повлиял на его тело довольно негативно. — Ты че, замерз уже? — спросил Ромка с капелькой удивления, — мы ж вышли только. Антона даже несколько раздражало то, что Ромка, который вышел на крышу вместе с ним, ни капли не мерз и даже не вздрогнул от жалящего холода. В очередной раз хотелось закатить глаза и произнести привычное: «Ну да, куда нам, смертным, до Ромы Пятифана!». — З-здесь о-очень холодно! — недовольно изрек Антон, вжимая голову в плечи, стараясь спрятаться от морозного ветра и растирая плечи, будто можно было через ткань шуршащей куртки передать тепло, — з-зачем мы вообще с-сюда приперлись? — Не бузи, — фыркнул Ромка, — сейчас тебе станет намного легче, — Ромкины глаза сверкнули странным огоньком и Антон почувствовал нечто неладное, от которого захотелось плюнуть на все и вернуться в теплое помещение. Ромка вдруг двинулся в сторону парапета, прижался всем телом, сжав в ладонях ржавый металл и произнёс негромкое, тонущее в воющем ветре: — Давай. Антон недоуменно на него уставился. — Ч-чего? Ромка развернулся к нему всем корпусом. Его взгляд был изучающий, с прищуром и доводящий Антона до мурашек. Эти зеленые глаза имели свойство заставлять каменеть, пригвождая к земле намертво. Ветер был столь сильным и шумным, что растрепал белоснежные пряди Антона во все стороны и оглушал посторонние звуки. Холод пробирался все глубже, стараясь просочиться ещё дальше, дабы заморозить Петрова в своем ледяном коконе. Тремор не проходил, лицо Антона становилось все более бледным, а зубы стучали явственно. Ромка произнёс ровно. Громче, чем до этого: — Заори так, чтоб вся тайга оглохла. Антон непонимающе глядел на него. Что за детские игры? Ромка поиздеваться что ли решил к концу дня? Антон отнесся ко всему этому со скепсисом и уже собрался выкинуть очередную глупую шутку, съязвить и огрызнуться. — Т-ты придурок? За… — Давай! — Воскликнул Ромка требовательнее, ни разу не изменившись в лице, на что Антон продолжил отпираться. — Нас же с-сейчас учителя отругают… — Да срать на них, — Ромкино лицо выражало высшую степень серьезности, всем своим видом показывая, что он все это устроил не для того, чтобы посмеяться, — давай, говорю. Антон понимал, что как бы он сейчас не пытался сбежать, отказаться и вернуться в теплое здание школы, Ромка его не пустит. Это одновременно и раздражало, и в тоже время хотелось пойти у него на поводу и выполнить это нелепое действие. И Антон, спустя лишь минуту раздумий, решившись, двинулся вперед и положив руки на железный парапет, покрытый снегом, вдохнул побольше воздуха в легкие, глядя вдали, размытые, блеклые, но слабым пятном окрашенные зеленым цветом и чувствуя, как по телу бежит живительный огонек - закричал. Так, как не кричал никогда в жизни. Так, чтобы воздух заканчивался в легких. Так, чтобы горло першило от морозного воздуха. Так, чтоб в ушах загудело, оглушая криком собственный слух. Ребра ныли, ноги были ватные, а душа будто становилась чище, избавляясь от всего гадкого и черного. Антон чувствовал, как все плохое выходит наружу и испаряется в воздухе. Нос покраснел, руки подрагивали от мороза, а щеки неприятно щипало. Когда воздух все-таки закончился и уже не было сил продолжать орать во все горло, Антон надрывно закашлял, задышал порывисто, жадно сглатывая слюну и чувствуя, как ноет все тело, простреливая болью. Ромка за это время успел поджечь сигарету и поднести к губам, спрашивая серьёзным, но мягким тоном: — Теперь легче? Антон даже сам удивился тому, насколько ему стало сейчас легче. Так, как никогда до этого. Горло конечно, болело, но это показалось сущим пустяком на фоне того, что сейчас произошло, а именно - он будто выпустил наружу весь скопившийся за этот месяц негатив. Полностью. Антон не знал, что сейчас на его лице сияет яркая улыбка. Он отер шею, поморщившись от боли в горле и ответил сипло: — Легче. Ромка глубоко затянулся. — Гляди, ты и дрожать перестал, — заметив, хмыкнул он. И правда. Антон больше не дрожал, как канатоходец, зубы не стучали, а чувство беспокойства ушло на второй план. Он бы не сказал, что перестал мерзнуть, но ему явно стало теплее, чем минутой ранее. Он взглянул на Ромку и спросил с интересом: — А ты что, часто делаешь так? Ромка ответил с довольно серьезным выражением на лице, выдыхая едкий дым: — Я, по-твоему, на додика похож? Антон недоуменно захлопал глазами, как какой-то дурак, чувствуя себя тем, кого только что жестоко разыграли. Он проговорил растерянно, растирая ладони: — Тогда почему я… — Ну, все очевидно, — Ромка хмыкнул с издёвкой, пожал плечами и добавил, будто это должно было все объяснить, — потому что ты и есть додик, — и издевательски заулыбался, оголяя клыки. Антон прыснул, не сдержавшись и воскликнул с искренним возмущением, угрожающе двинувшись в сторону Ромки дрожащими ногами: — Придурок! И Ромка вдруг рассмеялся. Его смех был громким, хрипловатым, словно от простуды, что было присуще людям, которые курят очень много. Антон замер, завороженно прислушиваясь повнимательнее, будто поставили виниловую пластинку с любимым исполнителем в проигрыватель - с таким же благоговением и трепетом. Он не мог надышаться воздухом, не мог наслушаться и шелохнуться не хватало сил. Смех Ромки сливался со свистом ветра, выделяясь и обволакивая сердце Антона щекочущим чувством восторга. Его глаза блестели очень явственно. Ведь этот смех больше не нес в себе нечто плохое. Он был совершенно другим, не таким, как ранее. Не задиристым, без кричащей издевки и не наигранным. Ромка смеялся по-доброму, с капелькой озорства, искренне, больше не сдерживаясь перед Антоном и не пытаясь как-либо скрыть такую сторону себя. Настоящего себя. Он отступил на шаг, продолжая иронизировать: — Ты осторожнее передвигайся, а то хромаешь, как безногий. Антон не мог больше сдерживать себя, стараясь общаться с Ромкой достаточно осторожно, пытаясь тем самым не сказать ничего лишнего. Эйфория лилась по венам и заставляла его вступить в мелкую словесную перепалку, от которой хотелось только смеяться в унисон вместе с Ромкой. Все тело налилось чувством счастья и неутомимой радости. Сердцу было щекотно, душе тепло, а глазам, от представшей картины - отрадно. — Безногие не хромают, Рома, — назидательно начал Антон, широко улыбаясь и чувствуя, как стучит сердце с удвоенной силой, — у них же ног нет. — Я в курсе, в этом и весь прикол, хотя… Чего тебе объяснять, — фыркнул Ромка, махнув рукой и сузив глаза, — тебе лишь бы спиздануть чего, как же ты заебал умничать. — Это не я умный, — не остался в долгу Антон. На лице его сияла такая широкая улыбка, что он был уверен в том, что в данный момент выглядит со стороны довольно глупо, — это ты тупой, как пробка. Ромка было хотел сказать что-то не менее колкое в ответ, как зазвучал очень знакомый голос, доносящийся откуда-то снизу: — Эй вы, шпана, вы че там делаете?! Ромка с Антоном тут же переглянулись от неожиданности, затем переключились на обладателя недовольного голоса, готовившегося, судя по всему, дать им хорошую оплеуху и в ту же секунду пожалели об этом. — Бля, — изменился в лице Ромка, завидев учителя физкультуры. Он поморщился, отходя вместе с Антоном чуть подальше от железной ограды, хотя было уже поздно прятаться, — опять этот физрук, заебал уже. Антон даже немного занервничал, ведь знал же, что нельзя тут шуметь, а теперь их как некстати, заметили. — А ну уходите оттуда, какого х… — преподаватель запнулся, сконфужено выговаривая последнее, — …черта вы там делаете?! — Бля, хуй с ним, — буркнул Ромка. После произнесенного, Ромка вновь ступил вперед и, сжав парапет в ладонях, показываясь физруку на глаза, воскликнул, ни капли не боясь, — Да че вы тужитесь, Павел Владимирович? — бессовестно заржал Ромка, громко выговаривая, — так и скажите - какого хуя! — Пятифан, — крикнул учитель на грани непередаваемой злости и возмущения, — ты у меня сейчас доиграешься, сопляк! — для подтверждения своих слов он показал кулак, подняв над своей головой. — Да мы проветриваемся просто! — пытался смягчить преподавателя Ромка, но у него это, досадно признавать, не получалось от слова совсем. — Вот и проветривайся один, Петрова мне не порть! — продолжал напирать учитель, — мне тебя, тугодума, по горло уже хватает! — Ниче я не порчу, — Ромка, несмотря на негативный настрой преподавателя, продолжал бесстрашно нести какую-то лютейшую чушь, — из нюника человека делаю, вообще-то! Антон пихнул его в бок локтем, тем самым отомстив за «нюника», и Ромка пихнул его в ответ, но намного слабее, чем мог бы. Словно заботясь о том, чтобы Антону не было больно. — Вот оно как, хорошо… — Павел Владимирович подозрительно заулыбался, будто оттаял за секунду, и, попутно двинувшись в сторону входа, добавил чуть тише, — сейчас тогда поднимусь и из тебя человека сделаю, навек запомнишь… Как только Павел Владимирович скрылся за дверьми школы, Ромка тут же переключил внимание на Антона, распрямив спину, и его лицо тут же поменялось. Сейчас на нем читался едва заметный, лёгкий испуг. Он выговорил коротко, но с явным переживанием в голосе: — Уносим отсюда ноги. Антон глядел на него в ответ, не понимая причины такой паники. Павел Владимирович не такой плохой учитель, чтобы волноваться столь сильно о том, что их сейчас отругают, так чего бояться-то? — Чего? — Бежим, говорю, — гаркнул Ромка, — че, русский язык понимать перестал? — съязвил он, — если он нас поймает - все уши к херам оторвет и в жопу засунет! — Да как я побегу, — растерялся Антон, подхватив эмоции Ромки и заметно занервничав, — меня ноги еле держат! — Блять, блять, — Ромка выкинул бычок от сигареты, — вот непруха, — он резким движением руки схватил Антона, перекинув его руку через свою шею, и, прижав покрепче, продолжал с легкой тревогой, но находя силы ехидничать даже в такой момент, — держись за меня крепче, калека. — Ромка внезапно после этой фразы прыснул, и Антон непонимающе на него посмотрел, на что Ромка, заметив его вопрошающий взгляд, поспешил объясниться, — Когда мне уже платить начнут за то, что я вечно тебя на себе таскаю? Антон захохотал по-доброму, съехидничав в ответ: — Вот ещё, обойдешься. Они тут же двинулись в сторону железной двери и ускорили темп, дабы не попасться на глаза учителю и сбежать поскорее. Антон не мог успокоиться, сердце готово было разорваться от прилива счастья, что одолевал его в данный момент, в данную минуту и секунду. Солнце ярко светило за окном, ссадины простреливало болью, а душа, в отличие от тела - была здоровее всего на свете. Он с трепетом прошелся подушечками пальцев по пластырю, который он приклеил на кровоточащую ранку на щеке. И, подняв голову, чувствуя прилив бодрости и сил - улыбнулся миру. Совершенно по-новому.