покажи мне человека которым ты являешься

Что тогда ослабило его бдительность? Извечное напряжение — нити контроля, струны нервов натянутые до скрипа — что всегда следовало за ним и проявлялось в каждом движении, жесте, четко выверенном слове. Возможно бред заразен, возможно Дрим слишком устал чтобы продолжать поддерживать статус, натягивать улыбку треснутых губ, мышцы ломило и в глазах все плыло, а речи Уилбура, столь восторженные и возвышенные в своей бредовости, ослабили узел-удавку на собственной шее. Поэтому он кивал на все слова музыканта, слушая и проникаясь этими феерически бредовыми речами, а глаза закрывались, мысли плыли, тело прекращало быть каменным в ожидании угрозы. И в какой то момент развязался и язык, Дрим коротко спросил, уронив голову чуть набок: — Зачем ты все это делаешь? Уилл запинается на этом вопросе, шины визжат, занося мысли с трассы его речей, он думает, нет, скорее решается ответить, сам ответ давно лежит на полочке и проговаривается каждый вечер как мантра. Для чего я все это делаю. Для кого. Для тебя, ты чёртов манипулятивный, эгоистичный кусок дерьма, боги только знают почему ты стал для меня смыслом, почему я решил падать ради встречи с тобой в Аду. — Хочу добиться… кое-кого. — Меня, да? Уилбур замирает, будто слово это пистолет приставленный к затылку, приговор, петля на люстре, кнопка в финальной комнате. — Да, тебя. Решает не бегать а пойти в откровенность, вдруг собьёт прямотой. Но нет, конечно, это Дрим. И Уилл даже через маску может понять, что тот улыбается, но кажется что эта улыбка вымученная, тоскливая — усталость вселенская и тяжесть ответственности на плечах. — Вроде в Библии что-то говорилось про «Не создай себе кумира»… — Дрим приваливается спиной к стене, они сидят на пыльном матрасе в одной из тех мелких однодневных баз Дрима, которые разбросаны по миру бисером. Он знал, конечно знал. О Уилбуре, его склонностям к саморазрушению и всему возвышенному — музыкант, поэт, лидер, человек искусства, такие всегда на слуху. Искал ли Уилбур в нем спасение или наоборот, человека который доведет его до последнего аккорда жизни — неважно, потому что Уилл не видел главного, — я… Не Бог, Уилбур, прости. Я тебя разочарую. Слова для самого масочника оказались удивительным откровением, он даже подумать о таком боялся, говорить тем более не мог — ты сильный, ты должен, ты сможешь. Кажись лучше всех, подчиняй, контролируй, запри свою человечность глубоко-глубоко и не снимай маски. Поверь. И тогда все поверят. — Я человек… — простанывает Дрим обречённо, как диагноз, сам не до конца веря. На душе противно, подобные откровения он позволял себе крайне редко, с Джорджем в его холодных руках и под его все-понимающе-обреченными глазами, с Техно когда тот брал верх и припираться было сродни самоунижению. А Уилл… Он был в той же степени безумен, в какой оставался чувствующим и понимающим, эта нота лирики никогда не покинет безумную арию, и Боже, это завораживало — смотреть за его падением, знать финал, но все равно тянутся, приближаться чтобы лучше видеть и неосознанно привязываться. Дрим открывает глаза, понимая, что на секунду провалился в собственные мысли, отключившись от реальности, и обнаружил на себе сосредоточенный взгляд. Уилбур готовил слова которые, возможно, все поставят на места или уничтожат все до основания. С дрожью в руках он просит: — Тогда позволь мне увидеть человека которым ты являешься. Дрим моргает, ещё раз. Он не спит, да? В животе комком гудит тревога в перемешку с трепетом. Я так устал, я так давно не снимал маску, так давно один. Что если… Что если ты… Перед глазами плывут в осколках солёной усталости улыбки всех близких людей, сейчас они далеко, кто-то не хочет его видеть, боится, предал, забыл, ненавидит. Ступать снова на эти грабли, на дорогу в один конец панически не хочется, но желание поддаться и отдаться с каждой секундой все сильнее. Одна ночь, один миг отдыха, вот все что мне нужно. Пожалуйста. И завтра все снова вернётся в строй. Он колебается но, опускает голову и расстегивает маску, держит у лица какое то время собирая ошмётки веры в людей и поднимает голову, щурясь от света свечей, робко улыбается. Уилл смотрит не моргая, с замиранием защемленного сердца пытаясь запомнить каждую веснушку, родинку, шрам, ожог. Хочет запомнить все. Второго шанса может не быть и музыкант цепляется за ниточку, тянет весь клубок из-под зелёной толстовки, желая распутать, изучить и вышить макраме в замен спутанным ниткам. — Ты красивый. Коротко, четко, честно. Дрим поджимает губы, отводя взгляд, как последняя малолетка Господи. — У тебя извращённое понятие красоты, — привычно язвит масочник, заправляя прядь грязно-русых волос за ухо — мочка порвана, как и большая часть кожи на теле Дрима, кругом стежки, заплатки, оборванности, вот она цена за силу — силу приближенную к божественной, но не достигшую ее, тело большего не выдержит, не вместит. То же самое и с душой, все вкривь-вкось, где-то сшито в спешке, где-то незаживающая рана под заплаткой. Дрим иррационально хочет показать это, Уилл хочет увидеть. Поэтому аккуратно присаживается ближе, спрашивает разрешение на каждое касание, трепетно изучая спрятанное ото всех лицо, что сейчас было в его руках. От веснушки к веснушке нитью шрама тянулись созвездия, зелёные глаза избегали встречи с карими, губы покусанные слились в тонкой натянутой линии что-то держа, не давая выйти словам. Уилл сосредотачивается, и понимает что Дрима мелко трясет. Оу. Пальцем проведя, как по струне, по губам он просит не произнося ни слова. Масочник выдыхает через рот прерывисто и с хрипом, слова встали поперек горла, вырвалось лишь ломкое «продолжай». Уилбур повинуется мягко хмыкая, проводит большим пальцем по нижней губе, задевая линию зубов. И Дрим закрывает рот, слабо прикусывая палец, а Уилл, вместо того чтобы убрать его, наоборот, чуть давит внутрь и вот уже сухие губы обхватили фалангу у основания. Как током по проводам, импульс дрожи проходит от тела к телу. На секунду замерев, они встречаются глазами, янтарь к малахиту, смотрят до странного долго, будто соперничая кто первым сдастся. Выигрывает Дрим, но лишь потому что Уилл переводит взгляд вниз, на открытый рот, потресканные губы и свой свободный большой палец. Дрим все ещё смотрит в карие, подернутые дымкой глаза, а музыкант не может оторвать глаз от губ, навязчивая идея, желание поцеловать, он чуть не давится просящим скулежом, быстро сглатывая этот мерзкий ком, но все же просяще поднимает глаза. Дрим медлит с несколько секунд, ещё раз обдумывая и взвешивая за и против, а потом шлёт нахуй эти весы выгоды. Целует сам, сначала коротко, по детски даже — перед глазами мигают звёздочки-воспоминания, вроде похожие карие глаза, похожий акцент и каштановые кудри, но нет, нет, то был другой человек, из прошлого, хранимого глубоко-глубоко, рядом с похороненной человечностью — потом Уилл тактично берет инициативу, которой удивительно приятно поддаваться, не показывать оскал и кусаться, а едва слышно скулить в поцелуй, когда языком проводят по небу и клыкам. Уилбур все ещё держит чужое лицо в руках, боясь отпустить хоть на миг, вдруг исчезнет. Он пытается одновременно ненавязчиво исследовать все до чего дотянется, и успокоить Дрима, тот чуть дёргается, хватаясь за рубашку музыканта. Сомкнуть губы и прислониться лоб ко лбу, масочник загнанно дышит, глаза прикрыты, руки неосознанно тянут рубашку. — Мне остановится на этом или ты разрешаешь продолжить? Дипломат. Ему нужно проговаривать, заключать обещания, договоренности, это по своему очаровательно, Дрим хмыкает поднимая на него глаза и кивает. — Нет, ты должен полностью сказать чего хочешь, чтобы я не сделал ничего за рамками твоего разрешения. — Какой ты дотошный, — но это льстит, отмечает масочник про себя, выдерживая зрительный контакт, не позволяя себе слабость в этот последний момент, когда контроль в его руках, потому что скоро… — да, продолжай, — набрать воздуха и собрать мысли в кучу, шаг над пропастью, шаг за черту, — возьми меня, делай что хочешь. Я… Доверяю тебе. Почти не сломавшись на последнем слове заканчивает он, выдавливая улыбку, паника от принятого решения бьёт кувалдой по голове, от чего все перед глазами плывет, а возможно это просто от усталости. Давно он не говорил нечто такое. Давно, слишком. Страх тошнотой и желчью подкатывает к горлу, пожалеешь, пожалеешь об этом. Но Уилл улыбается так тепло-тепло что все внутри щемит. И ведь обычно все наоборот. Обычно Дрим берет. Берет все что нужно, присваивает, заполняет, и боже, вот чудо если сдвинет маску чуть вверх, дабы открыть лишь властную ухмылку, чтобы пометить, укусить. И даже когда были моменты открытости и честности они выдирались из него плоскогубцами, в борьбе, физической или ментальной. А сейчас… Странно, страшно, мутно. Открыться и отдать просто так, даже самому протянуть на встречу прося взять. Странный концепт, незнакомый и… Манящий. — Если захочешь, чтобы я остановился, сразу говори, — Уил, кажется, понимает все, видит страх и панику, неверие, поэтому оставляет лазейки, пути побега, отступления. Получив в ответ кивок, музыкант коротко выдыхает и подвигается ещё ближе, он соврет если скажет, что не хотел этого постыдно долго, поэтому сейчас не имеет права облажаться или отступить. Второго шанса не будет. Начинает аккуратно — руки под зелёную теплую ткань, цвет настолько въевшийся в образ масочника. Ткань загибается в гармошку, под ней черная водолазка, желая чуть сократить время, длинные пальцы гитариста цепляют и черный ворот, Дрим поднимает руки, позволяя избавить себя от верхней одежды. Отложив ткань в сторону, Уилл виснет на пару десятков секунд, даже сейчас, когда тело напротив несвойственно ему расслаблено, мышцы все равно заметно очерчивают фактурой кожу, это отрезвляет. Дрим все ещё тот кем является — убийца, воин, охотник. Не стоит обманываться. Но кроме силы перед ним сейчас представлена и цена за нее — шрамы рваные, колотые, ожоги, свежие синяки — но вместе с этим и привычный Млечный путь веснушек, очаровательно детский. Все это создаёт цельный образ — настоящий Дрим, та переменная в системе координат из образов. Уилбур с трепетом касается губами солнечного сплетения, руками считая ребра, кончиками пальцев улавливая как грудная клетка под ними вздымается. Хрупкость действительная, выдаваемая за мнимую, Дрим рвано выдыхает, понимая что сдал себя полностью, хотя поздно метаться, не сейчас, когда сам вверил себя, передал контроль. Он правда хочет думать, что не ошибся, что может доверять Уилбуру. А сам музыкант покрывает лёгкими щекочущими поцелуями чужую шею и плечи, без следов и меток, ни к чему это сейчас, может в другой раз — Уилл хочет верить что он будет — а сейчас лучше придушить собственничество, на этом теле и без того достаточно меток и синяков. Положить руки на плечи с налетом загара, провести вниз ладонями по рукам, собирая все неровности и взять чужие ладони в свои. Уилл быстро смотрит вверх, получает кивок и возвращается к рукам, черные кожаные перчатки, пара железных заклёпок и они откладываются в сторону к маске. Музыкант наклоняется, целует сбитые костяшки, Дрим на это фыркает отводя взгляд, все-таки как же непривычно без маски которая скроет каждый его прокол, каждую неугодную эмоцию. — Так, — больше для себя проговаривает Уилл, — пора переходить к чему-то более существенному. Дрим сдавленно выдыхает, косясь на дверь — ему дали право прекратить, ему дали отступить, когда он решит что не может продолжить. Аккуратность и дипломатия в каждом жесте партнёра буквально топила масочника в чуждом ему концепте, он обязательно подчеркнёт некоторые детали, учиться правильно любить никогда не поздно. Дрим закрывает глаза, выравнивает дыхание — эта игра рассчитана на двоих, и пора тоже начать принимать участие, хоть и в непривычной роли. Он открывает глаза и видит что на него смотрят, тепло и с улыбкой, Уил все ещё держит его руки в своих. — Молодец, тебя больше не трясет. — Тебе спасибо… — он решает не думать о похвале в свой адрес, о том, что сам произносит слова благодарности прямо сейчас, вместо этого отлипает от стены и разведя колени садится Уилбуру на ноги, желая не поднимать на него глаза, вместо этого сосредоточившись на пуговицах его рубашки. Уилл понимает, снимает сразу и пальто, вся одежда кучей лежит в дальнем углу матраса. Дрим сосредоточен на пуговицах, музыкант хочет проверить его концентрацию и опускает руки на разведённые колени, кончиками пальцев ведёт по внутренней стороне бедер и через одежду, чувствует рефлекторное сокращение мышц. Дрим не выдает ни звука, но заметно теряет в скорости, руки то и дело выпускают пуговицу, но тут же возвращаются, начиная все заново. Эта упертость забавляет, на сколько её хватит? Уилбур перемещает руки на ремень, расстёгивает, но не касается ничего кроме кожи ремня и железа бляшки, тянет за грубую ткань штанов и Дрим на автомате привстает. Попался. Музыкант тянет за душки от ремня вверх, чтобы тот встал на колени до конца, Дрим рвано втягивает воздух сквозь зубы и смотрит вниз на наглую, но теплую улыбку и прищур карих глаз, сейчас они — мёд и патока. Не разрывая зрительный контакт — не желая упустить ни секунды реакции — Уилл тянет за те же душки, но уже вниз, стягивая нижнее белье заодно. Дрим держит лицо, выдерживая взгляд партнёра, но его выдает поверхностное дыхание и руки, выпустившие последнюю пуговицу, вцепившиеся в льняную ткань. Уилл ругается, снимая рубашку через голову и отправляя ее к остальной одежде, его терпение, минута за минутой, подходит к концу, он хочет видеть, слышать, замечать больше. Дрим, все ещё стоя на коленях и опираясь на его плечи, окончательно снимает штаны и бросает в кучу одежды, переводит взгляд на Уилбура, смотрит, не моргая, с нечитаемым выражением лица, положив руки на чужие плечи. Ему не стыдно за своё тело, не стыдно за шрамы, ожоги и синяки, но слишком сильно стыдно за откровенность, за свое возбуждение именно сейчас в этой роли и с этим человеком. Но Уилл смотрит так ласково, думает мгновение, отведя взгляд и быстро звенит бляшкой, сам встаёт напротив так же на колени, снимая брюки с бельем, это заставляет Дрима чуть отступить, давая ему больше пространства, и осесть на матрас, прижимаясь спиной к деревянной стене. — Теперь честно, — Уилл тоже садится, снова разводит колени партнёра, устраиваясь меж ними, одной рукой приподнимая подбородок и целуя — отвлекающий маневр — вторую опускает на член, проводя по всей длине, больше изучающе, нежели с конкретной целью. Дрим пытается концентрироваться на поцелуе, медленном и плавном, голова прислонена к дереву а Уилл напирает ровно настолько, чтобы затылок приятно придавливало. Но как же сука сложно концентрироваться на этом и отвечать в такт, когда длинные пальцы одной руки спустились с подбородка на шею, чуть придушивая, а другую Уилл завел ему за спину, притягивая чуть ближе, чтобы Дрим сполз немного вниз по стене и развел ноги ещё чуть шире. Их органы соприкасаются и Уилбур фиксирует это рукой, чуть сжимая, что выбивает Дриму воздух из лёгких. Музыкант быстро отстраняется, давая лишь секунду чтобы отдышаться, потому что тут же двигает рукой вниз, снова секунда на вдох, и вверх. Дрим пытается попадать и дышать в ритм, рука с его шеи понимающе пропадает. Какое-то время этого достаточно, и Дрим подстраивается, ровняет дыхание под движения руки, и меж вдохами Уилл начинает слышать тихие, на грани слышимости, подавленные слишком умело стоны, музыкант хмыкает ставя мысленно новую цель. Плавно замедляя ритм, давая больше времени на дыхание, он добивается того что Дрим, почувствовав стабильную почву под ногами и привыкнув к медленно поднимающемуся градусу, потеряет бдительность, создав небольшую зону комфорта, Уилл тормозит сам себя, не желая рушить это, картина слишком прекрасна. Плечи расслаблены, светлые ресницы опущены, щеки красные, а уже влажные губы приоткрыты, прядь жидких волос спадает делясь на два носом, на лбу и висках проступала испарина — Уилл запоминает мелочи, детали. А потом наклоняется вперёд к чужому уху. — Не напрягайся пока, выглядишь чудесно, — горячим шепотом обжигая ушную раковину, — давай на раз, два… Дрим будто выходит из транса, но подсознательно понимает к чему все идёт и слушается. Средний палец входит медленно, Уилл не спешит, держа самого себя на коротком поводке, спешка сейчас может все испортить. Дрим продолжает ровно дышать, но сейчас на это нужно чуть больше сил, он притягивает Уилбура к себе, пряча лицо в изгибе его шеи, мысленно извиняется за это, но он правда не может позволить увидеть себя сейчас — слишком откровенно, слишком хрупко. А факт столь бережного отношения к себе выбивает тихий-тихий скулеж. Уилл сохраняет привычный темп руки на их членах, больше на автомате, добавляет второй палец, воздух в комнате словно стал осязаемым, липнет к спине и лбу, пальцы у музыканта тонкие и длинные с огрубевшими подушечками — цена за «талант». И снова короткая передышка, время на привыкнуть и привести в порядок дыхание, и Дрим так ему благодарен за все это, продолжает обнимать и чуть поднимает голову с его плеча, чтобы коротко поцеловать в шею, замерев и чуть подумав, Дрим все же оставляет небольшую метку, совсем не болезненно полученную и замечает мурашки и мелкую дрожь по телу партнёра, а руки на миг замирают. Он смеётся тихо, но звонко, а Уилл резко выдыхает, давая уже себе чуть времени. Окей, он правда не ожидал такого. Но нужно возвращается к начатому, Уилл чуть напрягается, разводит пальцы и чувствует как Дрим вернул голову ему на плечо. Хорошо… Он добавляет третий и четвертый сразу — терпение чуть сбилось, поводок укоризненно душит. Он буквально чувствует как замер Дрим, что не помогает, напряжение ненужное, мешающее. Руки замирают. — Прости, поторопился… Уилбур слышит выверенно ровный вдох, и Дрим чуть подаётся навстречу, вжимая голову в его плечо и тихо выдыхает. — Всё хорошо, продолжай — не сломаюсь. Музыкант слушается, быстро приведя голову в порядок. Дрим незаметно убирает одну руку с его плеча и зажимает себе рот, нет он не скажет что с добавлением последних двух пальцев Уилл задел простату, нет. И то, что он прокусил себе губу, чтобы не застонать в голос, тоже. И что сейчас он отчаянно пытается заставить себя молчать и не повторять его имя снова и снова, прося о большем. Не скажет, нет. Но когда Уилл убирает руки, оставляя Дрима ни с чем, он обречённо ударяет лбом о плечо музыканта, не особо понимая что делает. Уилл, быстро вытерев руки о простынь, обращает на это внимание, хмурится и ненавязчиво отстраняет его от себя, Дрим опирается о стену и садится прямо, дыхание снова сбитое а на губах блестит размазанная кровь со слюной, его мелко трясет, он обнимает себя за плечи и запрокидывает голову, чтобы удержать влагу в глазах, не хватало ещё расплакаться, ну уж нет. Жмурится, слезы текут по вискам. Нет, нет, нет. Он всхлипывает, от самого себя тянет блевать, обломанные ногти царапают плечи. Уилл тревожно смотрит, не понимая что происходит, не понимая что сделал не так, когда ошибся. Он все испортил? — Это из-за меня? Дрим хрипит во влажном смехе. Он может согласиться, попрощаться и уйти, ему дали такую возможность, он ничем не обязан Уилбуру, но, пожалуй, впервые за очень долгое время, от собственной лжи было бы невыносимо противно, но правда требовала слишком долгих объяснений и открытия слишком большого количества тайн, предоставления всё ещё потенциальному врагу списка своих слабостей. А он и так сказал и сделал сегодня непростительно много. — Нет, нет… — Голос все ещё хриплый, ломкий до безобразия, Дрим старательно выравнивает дыхание параллельно думая как лучше все сказать. Возбуждение все ещё гонит кровь, и сердце при резких вдохах щемит до черноты в глазах, щёки горят и он буквально может чувствовать как кровь пульсирует в висках, — Агх… Чёрт… Он роняет голову, закрывая лицо руками, вытирая кровь, слезы и слюну, Уилл не долго думая лезет к брюкам, достаёт платок из кармана и протягивает ему. Дрим принимает помощь, сдавленно мычит, кивая. — Прости, гхах-х… Ты не виноват, это из-за меня. Просто ты…х-ах, — Он всё ещё не может поднять голову, убрать руки от лица. Прости, пожалуйста прости, ты не виноват, Господи, ты лучшее что случалось со мной за последнее время, а я просто не умею нормально любить, боюсь показать хоть что-то, что может быть использовано против меня, а если ты узнаешь сколько всего я пережил, узнаешь насколько я на самом деле слаб, ты сможешь сломать меня, но я так давно один, я так давно не подпускал кого-то к себе, я не могу доверить себя кому-то, а ты так аккуратен, так чувственен, умён и красив, Господи, и если бы ты знал, как много для меня значит твоя аккуратность ко мне, и если бы знал как я хочу обнять тебя… Уилбур смотрит молча, складывая в голове пазл, подключая все имеющиеся воспоминания, все слова, что когда то слышал от Дрима, всё, что смогло бы помочь понять, что сделать сейчас. Ругается и решается. Подсаживается близко-близко и притягивает ближе, прижимает к себе, вот так, кожа к коже. Дрим замирает, перестав даже дышать. — Я понимаю, всё хорошо, — Уилл проводит по чуть влажным русым волосам, — Хей…хей, послушай, я скорее всего умру. Ты это знаешь, давно знал, да? Конечно. Я умру и унесу всё это с собой, обещаю, это останется только между нами. Обещаю. — Ты… — Дрим смеётся, хрипло и тихо-тихо. Нормальный человек точно бы не сказал что-то подобное, кто блять в здравом уме будет успокаивать фактом собственной смерти? — Уил… Он поднимает голову чтобы посмотреть на музыканта, смотрит долго, четко, ровно в карие глаза, замечая расширенные зрачки, тянет руку и касается его щеки проводит большим пальцем под глазами, по синякам усталости и отсутствия нормального сна, хмыкает. — Ты окончательно поехал крышей… Люблю тебя за это. Уилл вспыхивает, отводя резко взгляд, Дрим смеётся звонко, щурясь. Странно, но это действительно успокаивает. Факт того, что Уилбур умрет, и то что он не бежит от этого, значит можно не волноваться. Дрим понимает почему так, почему ему от этого спокойно, почему ему спокойно от факта того, что человек, которого он любит, скоро умрёт — из него не успеют сделать оружие, направленное против масочника. Но в душе что-то больно ударило. Ты настолько боишься что чувствуешь себя спокойно только в таких обречённых отношениях? И эти карие, тёмные, холодные и понимающие глаза, знающие наизусть. Дрима передёргивает. — Можешь мне тогда тоже кое-что пообещать? Уилл вновь выдёргивает из не лучших мыслей, снова смотрит на него ожидая, следя, за чужой мимикой и запоминая созвездия веснушек. Дрим обычно не любит давать обещания, особенно людям которых уважает, потому что придется их держать, брать это в расчёт. Но все же кивает, ожидая чего от него хотят. — Когда мы вместе, как сейчас, пожалуйста будь честен, не прячь себя. Дрим скрипит зубами, втягивая сквозь них воздух, но все же кивает ещё раз, подтверждая. Повисает молчание, не неловкое, просто принимаемое как должное, им нужно немного времени привести мысли в порядок, насколько это вообще возможно в их положении. В реальность возвращает холод на коже, градус за время всего этого разговора не слабо упал, до той степени, чтобы заметить что-то кроме пульсации крови, но все ещё присутствовал. Уилл обращает на это внимание и оценивающе оглядывается. Чан с водой в углу рядом с верстаком, на стуле висит кусок ткани похожий на полотенце. Хорошо, нужно запомнить. — Хей, у тебя ещё есть настрой продолжить? Он наклоняет голову чуть вбок, стараясь сделать тон как можно более непринуждённым. Дрим поджимает губы, думая. Кивает, первый раз неуверенно, но потом отрываясь от стены и касаясь плеч кивает ещё раз, осмысленно и твёрдо. Поднимает глаза и улыбается чуть ломя брови, и Боже, Уилл хотел бы остановить время, чтобы запомнить это, увидеть каждую мелочь. Но вместо этого вновь ставит в прерогативу желания столь обожаемого человека. Свечи догорают, погружая медленно в темноту, теплую и знакомую. Для удобства перемещаясь в горизонтальную плоскость, спихивая ногами одежду с матраса окончательно. И огонь кажется перешёл в кровь, щеки вновь вспыхивают, а в висках пульсирует и жжет. Уилл нависает, ставя руки по бокам от лица Дрима и его разметанных по простыни волос, медлит секунду, вновь засмотревшись. Дрим пользуется временем, устраиваясь удобнее, разводя ноги шире и спускаясь с плеч музыканта по груди и животу кончиками пальцев, к паху, Уилл мурашками покрывается от этих касаний, чуть дёргая головой и садясь. Выдохнуть, снова перевести внимание, дав на что отвлечься, Уилл наклоняется, целуя, Дрим запомнил эту его уловку и старается играть по этим правилам, Уилл входит, а он правда пытается сосредоточится на губах и дышать ровно, выходит через раз. Он закрывает глаза сдавшись, перестает отвечать, проваливаясь куда-то ниже. Длинные пальцы ложатся на тазовые кости, двигая на себя, Уилл пытается контролировать дрожащие руки, но он душил себя самоконтролем слишком долго, поэтому сам прекращает поцелуй, понимая что не сможет сейчас сосредоточится на двух действиях одновременно. Постепенно находя нужный темп, корректируя себя, ориентируясь на частоту того как Дрим зажимает себе рот, Уилл хмурится укоризненно: — Милый, ты обещал. Дрим скулит, кусая костяшку указательного пальца, повернув голову, пытаясь не думать о прозвище в свой адрес. Он действительно обещал, чёрт, чёрт. Он буквально силой убирает собственные руки от лица, борясь с желаем попросить сменить позу, лишь бы спрятать лицо. Но Уилбур прав, чёртовы обещания и безмерное уважение. Уилл корректно решает решить это компромиссом — смотрит на Дрима лишь мельком, боковым зрением, больше сосредоточившись на движениях. У него все ещё есть слух, а Дрим, заметив что на него обращают чуть меньше внимания, стал позволять себе больше, стоны все ещё старательно глотал, резко вдыхая но Уилл ускорился. Он ругается, понимая что проиграл, цепляется за простынь, комкая в кулаках и сдается, выдыхает надрывно чужое имя. И снова. И снова. И давится словами, потому что Уиллу это рвёт ошейник, толчки теряют хоть какой то ритм, становясь хаотичными. И чёрт, Дрим соврёт если скажет, что этот контраст выбивает почву из-под ног, но при этом топит его в обжигающем, но ничуть не пугающем шторме. И он уже не помнит что говорил — хрипел, стонал — дальше, но голос на завтрашний день обнаружился сорванным, мало что помнилось в принципе, все смешалось, слилось в одно громкое чувство, которое объяснить не представляется возможным, а банальные слова типа «жарко» и «хорошо» были слишком блёклыми. Уилл наверное сможет, сможет и описать и повторить чтобы Дрим нашел свои слова. И масочник конечно будет отрицать, что просто хочет увидеть музыканта, снова ища любые причины. Но все же придёт ещё раз, под самыми разными предлогами. И найдёт в итоге нужные слова — обречённое доверие. Приходит в себя только когда мокрая холодная ткань касается кожи, Дрим дёргается, голова сразу начинает кружится, Уилл сразу замечает и шикает, говоря чуть потерпеть и он скоро закончит. И Дрим слушается, закрывая глаза и чуть втягивая живот когда ткань касается его. Уилбур правда старается всё закончить поскорее, накрывает партнёра своей рубашкой, пока отходит прополоскать полотенце, выжать и убрать на место. Возвращается, тихо присаживаясь на край матраса, он уже одет ниже пояса и смотрит на свою рубашку на чужих плечах. — Милый… Мне лучше уйти или остаться? Дрим выдергивает себя из дрёмы, фокусируя мутный взгляд на темном силуэте и отвечает, даже не думая. — Останься пожалуйста, — Мог бы придумать предлог что, например, ночь поздняя и Уилл не лучший воин чтобы один на один с монстрами тягаться. Мог бы, но он обещал не врать, да и нет сил сейчас на это, — только помоги одеться, одеяла тут нет, так что… Голос хрипит, ломается и говорить выше шёпота не получается, Дрим привстаёт, принимая помощь, когда Уилбур усаживает, позволяя держатся за себя, снимает с плеч свою рубашку, одевая на себя, потом помогает партнёру с водолазкой, толстовкой и штанами с бельём. Когда они падают назад на матрас, Уилл накрывает обоих своим пальто. Лежат друг к другу лицами, зрительный контакт короткий, сквозь дрёму и плывущий взгляд, музыкант целует в лоб коротко — Спокойной ночи — и обнимает, чувствуя как к нему сразу прижимаются. Завтра Дрим уйдет, оставив напоминанием и подтверждением о произошедшем один мелкий синяк на шее. Но обязательно вернется. Обязательно.