Take Me To Church

      Тучи сгущались над головой, в то время как одинокий парень, поправляя спадающую лямку от длинного тубуса на спине, плюхнулся на скамью. Спустив громадный цилиндр на деревянную поверхность, он выдохнул сильно, будто отпустив все. Рабочий день закончен, и каким бы упорством Хисын не обладал, как сильно ему бы не хотелось закончить чертеж – на сегодня сил никаких нет. Абсолютно.       Ветер растрепывал ранее хорошо уложенные русые волосы, на что Ли только шикнул, поправляя их. И поднял взгляд наверх. Небо скрасилось в серые тона, а где-то вдали виднелась черная гуща, которая скоро-скоро и приблизится к нему, принося с собой освежающий дождь.       Шурша целлофановым пакетом в левой руке, парень начал разворачивать ароматный жаренный пирожок с капустой, купленный в церковной лавке. С первым ломтиком хрустящей румяной корочки, Хисын начал уплетать его за обе щеки – за целый день еще не доводилось поесть. То ли от этого факта, то ли от того в каком светлом месте он был куплен, пирожок казался ему, действительно, вкусным-вкусным. На душе стало легче, теплее и спокойнее.       Благостно. Именно это слово больше подходило под атмосферу, царящую как снаружи, так и внутри. Ли не посещал храмы по надобности – он не был приверженцем молитв и воскресных хождений на служения. Не находил в этом великой жизненной опоры. Но в нем хранилась память о бабушке, которая брала его всегда с собой. И когда так сильно не хотелось идти, что у маленького мальчика шли горькие слезы, она заходила в ту самую церковную лавку, чтобы купить своему слегка вредному внуку вкусный пирожок.       – Что у вас за громадина такая? – донесся звук слева. Хисын повернул голову и уцепился взглядом за блондинистые волосы, которые не теряли своего блеска даже в такую хмурую погоду. Выглядели они очень пушистыми и мягкими. А глаза были светло-карие, большие, похожие чем-то на щенячие. Ли оглянул пустые скамейки в округе, а потом вопросительно поднял бровь на парня, который все же приземлился рядом, рассматривая ту самую «громадину».       – Это называется тубус. В нем удобно переносить чертежи.       – Строитель?       – Архитектор.       – В самом деле? – Хисын поджал губы, чтобы не рассмеяться с того, каким удивленным было лицо у рядом сидящего парня, который для удобства в разговоре развернулся в его сторону.       – И не тяжело ли таскать этот ваш «тубус» на таких маленьких плечах? – незнакомец достаточно осмотрел тело парня, чтобы удостовериться в том, что отличался он слишком костлявым телосложением. Покачивая головой, словно проговаривая себе «так дело не пойдет», он дождался выкинутого в урну пустого пакета.       – Тяжело, но поделать нечего, такая работа. – Ли пожимает теми же ноющими плечами. Слишком странно, что какой-то парень интересуется такими вещами, которые его не должны касаться от слова совсем. Но обладая вежливостью и тем любопытством, которое появилось от того, что незнакомец не осведомлен о таких вещах как тубус, Хисыну все же довелось спросить следующее:       – А вы чем-то занимаетесь?       – Я работаю в кузнице неподалеку отсюда. – смущенная улыбка, как луч света среди серости, появилась у него на лице при ответе. Она была способна очаровывать. И Хисын поддался ее волшебству и улыбнулся в ответ.       – У вас красивая улыбка. Показывайте ее чаще, – незнакомый парень первым делает комплимент, опуская голову, чтобы не встретить неловкость, но уже чувствует ее табуном мурашек, пробегающим по спине, – Меня зовут Шим Джеюн, кстати. – и уже становится знакомым.       – Ли Хисын. – русоволосый парень протягивает свою ладонь и пожимает встречную к нему руку, отмечая то, какая она сильная, загорелая, и как гармонично смотрятся на ней выделяющиеся вены, – Сожалеть нужно вашим спине и плечам, а не моим, Джеюн. У вас сложная работа. – подмечает, но совсем не ожидает того, что тот распрямляется как струна и выдает:       – Подождите секунду. – и направляется в сторону храма, оставляя собеседника сидеть на месте и смотреть на его уходящую широкую спину. Ростом Джеюн был не таким уж и высоким, но все равно выглядел крупнее и здоровее, чем Ли. Белая рубашка хорошо сидела на его груди, очерчивала руки, которые бугрились мышцами из-за приобщенности к молоту и наковальне.       Хисын задумчиво взглянул по сторонам, замечая то, что его новый знакомый уже скрылся с виду. Стало интересно, а где же находится та самая кузница. Это та, которая рядом с конюшней на всхолмленной равнине? Ли обязательно поинтересуется.       – Возьмите. Знаю, что вы не могли остаться равнодушным от пирожков моей матушки, – Шим протягивает пакетик и бутылку молока, – А это… – указывает на тубус, – позвольте помочь вам донести до дома. Скоро пойдет дождь. – утверждает.       – Спасибо, – Хисын мнется, но все же встает со скамьи и озадаченно смотрит на принятую им еду. Интересно, и долго ли его матушка работает в любимой лавке Ли Хисына?       – Ну, что, пойдемте? Или хотите дождаться звона колоколов?       – Нет-нет. – спохватывается и указывает в сторону, в которой находится его дом, пока Джеюн с легкостью закидывает ношу на плечо и устраивается рядом с парнем на дорожке из каменной кладки.       – Почему вы так добры? – подает голос, крепче сжимая гостинец в своих руках.       – А разве не нужно вершить добро, чтобы оно возрождалось? – тихий смешок сбоку, – Мне кажется, что в этом и есть наш смысл жизни.       Хисын успевает опешить от таких слов – какой же мудрый и светлый человек встретился ему. Не находится чего-то подходящего для ответа, поэтому следует лишь немой кивок и прикушенная нижняя губа.       Подъем к дому довольно крутой, и от этого начинает слегка спирать дыхание, несмотря на юный возраст. Шим улыбается с такого утомленного знакомого, но ничего не говорит, лишь смотрит на удаленные холмы, которым не дано сбежать от надвигающегося дождя.       – Вы веруете? – спрашивается, прерывая собственный голос в голове.       – Я не фанатик, Хисын. И не работник церкви, чтобы придерживаться заветов. Я верю в глубине души, но не могу понять одну вещь: зачем ставить свечи в ближнем храме и звать того, кто уже не придет.       – Правда? Я такого же мнения. – говорит, а нательный крест больно жжется на груди.       – Тогда вам уж точно не нужно бояться общаться со мной из-за этого. – Джеюн снова улыбается и рассеивает все сомнения Ли о том, что он может показаться нехорошим человеком из-за своего отношения к вере.       Пошел дождь, тихий и спокойный, который не ломает нежных молодых ростков, показывающихся из почвы. Он надежно впечатывался в землю, поливая появляющиеся цветы-иждивенцы. Звон колоколов распространялся с храма, прекрасно сочетаясь со звуками грома.       – Мы пришли, – останавливается около деревянной двери одноэтажного дома, вокруг которого густо растет зеленая, сочная трава – от дождя она светится намного ярче, чем прежде, – Спасибо за помощь, – Хисын одаривает Шима своей милой улыбкой во второй раз, принимая тубус из чужих рук и ставя его на порожек под навес, – Может дать вам зонт? Или переждете дождь у меня? – Заболеет же, думает парень.       – Все в порядке. По всей видимости он будет не долго, да и идет он не сильно. – На легкой белой рубашке Джеюна остаются капли, заставляя ткань прилипать к телу так же, как и блондинистую челку. Дрожащей от напряжения рукой, он отводит со лба прядь прямых волос и продолжает, – Не беспокойтесь и заходите в дом. – парень приподнимает острые уголки губ на прощание, – Еще увидимся. – и собирается уходить, как только Хисын поворачивается к нему спиной.       – Хисын… – обращает на себя внимание, – Подождите.       – Да? – Ли чуть ли не роняет ту самую бутылку молока от внезапности. Потом он бы долго себя корил за это, ведь стеклянную емкость нужно было отдать обратно. Молочникам бутылки сейчас нужнее. Все-таки хорошо, что не упала и не разбилась.       – Вы помните Джейка? – спрашивает с блеском надежды в глазах, а Хисын лишь брови сводит. О том ли мальчике он говорит, что бегал возле храма, созывая всех на пирожки после молитвы, и как-то даже успокаивал маленького Ли, когда его любимых с капустой – не было и пришлось есть с картошкой. Они даже подружились, но потом загадочный Джейк просто исчез, а Хисыну ничего не оставалось, как смириться. Парень молчал, будто набрал в рот воды. Как же он мог забыть об этом и откуда его знает Джеюн? Или..Джеюн и есть Джейк?       – Вы…тот самый Джейк?       – Все-таки помните, – подходит он ближе и касается мозолистыми ладонями лица, – Простите, что оставил вас тогда. – И целует робко, нежно сминает розоватые губы, пока не встречает сопротивления. Ли стоит с открытым от удивления ртом и пытается собрать слова в единое предложение, и как только ему это удается, простояв минуту-другую, он несмело спрашивает:       – Разве это правильно? – смотрит на носки своих туфлей, – Целовать мужчину… – и поднимает непонимающий взгляд на Шима, который и сам не представлял, чего можно ожидать от своего действия.       В его голове долгие годы крутились воспоминания о маленьком мальчике, который приходил в храм вместе со своей бабушкой. Он был мил и застенчив, с очень светлым тоном кожи, с длинными ресницами и немного торчащими ушками, которые ловили солнечные лучи и всегда обгорали. И находя этот образ в своей голове, Джеюн чувствовал обиду от того, что не успел попрощаться, когда ему пришлось уехать к своей крестной. А когда он вернулся, то пытался встретиться, но Хисын напрочь игнорировал воскресные традиции. Времени прошло не мало, поэтому надежда потихоньку покидала Шима. Он уже не мог представить, что ничем не примечательные для него рабочие дни, способны принести долгожданную встречу.       От того, что не выспался работа шла не очень, и когда, наконец, Джеюн швырнул шипящую подкову в холодную воду, а молот в ящик для инструментов – он выдохнул, стягивая с тела старый кожаный фартук. Было слишком жарко работать в рубашке, поэтому она ютилась в углу на куче соломы, к которой он и побрел. Натягивая ее на безупречно чистую и медовую кожу, лоснящуюся от пота, он заглянул к молочнику, который был от него с полсотни шагов. Принимая ящик с молоком, Шиму нужно было отнести его матушке – к храму. И каково было его удивление, когда она сообщила ему, что Ли Хисын – тот самый мальчик, про которого настойчиво расспрашивал Джейк, заходил к ней минут пятнадцать назад.       – У любви нет ни Бога, ни религии. – прошептал Джеюн, прежде чем снова накрыть желанные губы своими. При этой попытке Ли уже не сопротивлялся, но млея в крепких руках, все же уронил несчастную бутылку молока, которая с характерным звуком разбилась, а содержимое начало растекаться белыми ручьями, смешиваясь с дождем и впитываясь в благодарную землю.